"Музыка и кино". Светлый вечер с Эльвирой Болговой и Сергеем Желудковым (16.05.2017) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

"Музыка и кино". Светлый вечер с Эльвирой Болговой и Сергеем Желудковым (16.05.2017)

* Поделиться

У нас в гостях были актриса театра и кино Эльвира Болгова и основатель, руководитель Первого симфонического оркестра, дирижер и композитор Сергей Желудков.

Разговор шел о музыке и кино, об их воздействии на зрителя, а также о взаимодействии режиссера и композитора.

 

 


В. Емельянов

— Здравствуйте! Вы слушаете программу «Светлый вечер» на радио «Вера». В студии Владимир Емельянов…

А. Пичугин

— Алексей Пичугин. Здравствуйте!

В. Емельянов

— Мы приветствуем наших сегодняшних гостей. Это актриса театра и кино Эльвира Болгова. Здравствуйте, Эльвира! Добрый вечер!

А. Пичугин

— Здравствуйте!

Э. Болгова

— Здравствуйте!

В. Емельянов

— И композитор, основатель и дирижер Первого симфонического оркестра — Сергей Желудков. Здравствуйте, Сергей!

С. Желудков

— Здравствуйте!

А. Пичугин

— Здравствуйте!

В. Емельянов

— Тема нашей сегодняшней программы заявлена как «Музыка кино», но если вы слушаете нас, то знаете, что у нас эти темы просто обозначаются, а говорим мы вообще обо всем на свете.

А. Пичугин

— А говорим мы совсем о другом!

В. Емельянов

— Ну, для отчетности надо тему заявить, а так у нас просто разговор по душам. Насколько нам известно, ваше знакомство связано с искусством кино. И хотелось бы первым вопросом спросить, а в каких именно проектах вы принимали совместное участие? Это полнометражные фильмы? Или сериалы? Или это что-то другое?

Э. Болгова

— Кстати, Сергей, я вспомнила, где мы однажды с вами пересекались по работе. Был такой дипломный фильм студента режиссерской мастерской ВГИКа Алексея Вакулова, назывался он «Ребенок».

С. Желудков

— Точно, да!

Э. Болгова

— Там я играла маму, а Сергей написал просто потрясающую музыку.

В. Емельянов

— И так вот с тех пор вы просто дружите?

С. Желудков

— Да.

В. Емельянов

— И больше пока вы нигде не пересекались никаким образом?

Э. Болгова

— На Новом годе пересекались у нас дома! (Смеется.)

В. Емельянов

— Вообще, что касается музыки в кинематографе, тут такая история… Как бы, если очень условно и примитивно делить, то есть кино такое разговорное, которое наполнено, а порой переполнено диалогами (ну, просто речевое), а есть кино визуальное, где киноряд и киноязык, собственно, непосредственно кино, и которое очень добавляет музыка, которая просто помогает восприятию этого кинофильма. И можно назвать огромное количество кинокомпозиторов. И, наверное, многие композиторы, которые не кинокомпозиторы, пишут музыку к кино. Давайте вспомним наших отечественных для начала. Это и Алексей Рыбников, и волшебный Эдуард Артемьев с каким-то совершенно космическим видением. А вот насколько можно испортить кинокартину музыкой?

С. Желудков

— Сегодня это повсеместно происходит. То есть, на мой взгляд, я вижу, что сейчас происходит постоянная порча кинокартины музыкой. Вот, кроме фамилий, которые вы назвали, Рыбникова, Артемьева, я бы еще сказал — Овчинников.

В. Емельянов

— Овчинников, Дашкевич, Петров... Список огромный!

А. Пичугин

— Таривердиев.

В. Емельянов

— Бабаджанян.

С. Желудков

— Да-да, это советская школа, на которой мы «выгребаем», можно так сказать, и ещё какое-то время будем (дай Бог им здоровья!) слушать их божественную музыку. А что будет дальше — уже неизвестность.

В. Емельянов

— Давайте тогда вскрывать суть проблемы.

А. Пичугин

— А почему «портить»? Вот, может, для меня как человека, именно потребителя, который приходит в кинотеатр, смотрит фильмы и в меньшей степени обращает внимание на музыку, хотя, с другой стороны, я так думаю про себя, что и не в меньшей, что и обращаю я внимание, и слушаю, и часто нравится. Может быть, у меня что-то со вкусом? А почему «портить»?

Э. Болгова

— Не исключено, потому что много плохих примеров разрушают наши внутренние критерии. Так что отчасти, может быть, и поэтому. Потому что мы привыкли уже к такому убогому звучанию одного электронного инструмента, который делает вид, что он целый оркестр, но я не могу, например, к этому привыкнуть. Это я не к тому, что я — эталон вкуса, но, скажем, что касается этого аспекта, то я до сих пор еще не привыкла, до сих пор еще ухо режет. И, конечно, мне бы хотелось слышать звучание живой музыки, потому что это смотрится бедненько, когда… В сериалах это ещё может быть оправдано, но когда на 9 мая показали большой фильм, многомиллионный, и там была такая электронная музыка  ни к селу ни к городу. И это печально.

А. Пичугин

— Но я не говорю, что это везде. Я, конечно, понимаю…

Э. Болгова

— Вот Эльвира сейчас затронула на самом деле такую тему, которая является «зерном» всей этой проблемы. Мы сейчас имеем не киномузыку, а мы сейчас имеем сопровождение.

В. Емельянов

— Кинозвуки!

С. Желудков

— Да, то есть это нельзя назвать композицией. Вот вы возьмите любую музыку последнего времени и попробуйте её напеть — у вас не получится, вы просто не знаете, что это за музыка. Это сопровождение, это фон, шумовые эффекты. А музыка уже подразумевает какие-то большие мысли и отдельное существование. Раньше даже по киномузыке были отдельные сюиты, как, например, у Прокофьева «Александр Невский», «Поручик Киже». А сейчас это просто шумовые эффекты, это саундтреки.

А. Пичугин

— Кстати, я подумал, что в отечественных фильмах ведь зачастую вообще нет музыки, написанной для этого фильма. Режиссер бывает ограничивается лишь только какими-нибудь композициями, которые и без этого фильма все знают. Помните, когда выходил фильм «Брат», то там были только друзья Балабанова, потом «Брат-2» — там то же самое. А специфической какой-то музыки, написанной специально для фильма, не было.

С. Желудков

— Ну, мы не имеем в виду сейчас популярную музыку, которую используют в качестве подложки к кино.

А. Пичугин

— Да, но это как один из примеров.

С. Желудков

— Да, можно наиграть у себя дома и тоже подложить.

В. Емельянов

— Но, смотрите, охотно пользуют и классические произведения. Просто берут и вставляют в фильм…

С. Желудков

— Да, вот Ларс фон Триер взял к себе и вставил…

В. Емельянов

— Да-да, сейчас долго вспоминать всех этих авторов и фамилии. Но просто, да, и это узнаваемо, и оно вроде как к месту. Режиссер сам посидел, подумал, где-то, может быть, дома послушал, и говорит: «О, вот это хорошо!»

С. Желудков

— Нет, понимаете, это же просто легче… Что такое киномузыка? Это содружество, проживание композитором вместе с режиссером идеи фильма. То есть нужно пребывать в одной мысли, как Артемьев с Тарковским, либо с Михалковым. И вот они мыслят в одинаковом направлении, смотрят в одну сторону, и они делают шедевр. А сейчас — нет времени, «зачем заморачиваться, если никто не поймёт… и так сойдёт».

В. Емельянов

— Вот Микаэл Таривердиев очень жестко подходил к сотрудничеству с режиссерами. И что касается «17 мгновений весны», то они с Лиозновой просто бились, не хочу сказать, что за каждую ноту, но это была серьезная работа, которая иногда заканчивалась конфликтом просто. Да, понятно, что это, во-первых, творческие люди, а, во-вторых, и у Лиозновой, и у Таривердиева непростые характеры — это действительно так.

А. Пичугин

— Ну, Лиознова, там, насколько я знаю, билась не только с Таривердиевым, она билась в принципе за музыку со всеми. Сначала с Магомаевым, потом Магомаева отставили, потом с Кобзоном.

Э. Болгова

— Но только так может родиться что-то настоящее.

А. Пичугин

— Ну, в итоге, да!

Э. Болгова

— А иначе, как Владимир правильно назвал ключевое слово, что «вроде» подходит. Получается так, получается «вроде».

В. Емельянов

— А вот вы, Эльвира, как раз говорите, что это синтезированная музыка, а всё-таки вам как участнице съемочного процесса хотелось бы слышать живую музыку? Я вот сейчас подумал, что это же нужно арендовать хорошую студию — их немного, стало быть это стоит дорого, нужно пригласить, опять же, хороших музыкантов, а хорошие музыканты тоже стоят дорого. Затем нужны хорошие инструменты — это тоже стоит дорого!

Э. Болгова

— Да, Владимир, именно так мне и отвечают продюсеры на мой вопрос, а почему бы нам не записать для нашего прекрасного сериала живые инструменты. Мне так и отвечают: «Это дорого, Эльвира!» Но, знаете, тут случилось со мной такое «происшествие» — я закончила режиссерские курсы и сняла тут уже несколько фильмов, точнее говоря, два игровых. И вот первый я снимала, вообще, на свои деньги, и там у меня была живая музыка. Так что я уже имею опыт сотрудничества с композитором, с музыкантами. И, знаете, мой достаток, мои деньги, вложенные в фильм, мне кажется, несопоставимы с деньгами, которые выделяются с каналов для профессионального, так скажем, кино. И для меня это не было просто заоблачной тратой. Просто это нужно захотеть!

В. Емельянов

— Сергей, вот вы сказали о «зерне» проблемы, а давайте попробуем еще глубже вскрыть. А в чем причина? Почему раньше писалась музыка?

С. Желудков

— Если вы думаете, что сейчас всё упирается в деньги, и что продюсеры имеют такой козырь, что это дорого, то ничего подобного.

В. Емельянов

— Нет, я не думаю, я предполагаю просто.

С. Желудков

— Дело-то, собственно, не в финансах, а в идее. Хорошее не может родиться сразу, это должен быть огромный процесс. Сейчас уже наша жизнь настолько ускорена, что просто уже некогда отвлекаться, чтобы было хорошо. Сейчас уже идет в основном такая «жвачка», мы пичкаем этим зрителей. И что греха таить, и композиторы на это переходят. Им уже тоже не до великих образов, не до оркестровки. Он сделал побыстрей, поскорее, там всё равно же никто ничего не понимает. Это же проблема не композитора. У нас много хороших композиторов.

В. Емельянов

— Я думаю, да.

С. Желудков

— И прекрасных композиторов, которые работают за рубежом чудесно, они востребованы. Но у нас проблема, собственно, в тех людях, которые делают кино.

В. Емельянов

— Об этом поговорим чуть позже. А сейчас я предлагаю непосредственно к музыке перейти. Давайте послушаем один отрывок.

А. Пичугин

— А что будем слушать?

С. Желудков

— Послушаем вальс из моей серенады для струнного оркестра.

В. Емельянов

— Прекрасно!

Звучит «Вальс из серенады для струнного оркестра».

А. Пичугин

— Напомним, что в гостях у радио «Вера» сегодня: Эльвира Болгова — актриса театра и кино, Сергей Желудков — композитор, дирижер и основатель Первого симфонического оркестра. Перед тем, как мы начали слушать музыку, мы говорили о том, что, в общем-то, конечно, в нашем современном кинопроизводстве всё довольно дорого в плане музыки: и инструменты, и работа композитора. И многие наши замечательные композиторы уезжают работать за рубеж. В таком случае, может быть, лучше и не снимать вовсе, чем снимать с такой музыкой, о которой мы говорили в начале, о том, что, в общем, ничего хорошего нет.

Э. Болгова

— Да что вы? У нас так укрепляется индустрия шоу-бизнеса!

А. Пичугин

— Кино как шоу-бизнес укрепляется, конечно!

Э. Болгова

— А как же не снимать-то? Столько людей зарабатывают деньги на этом! (Смеется.)

А. Пичугин

— А зачем тогда? Если мы говорим о фильмах, которые прошли в кино… Честно признайтесь, вы же тоже прекрасно понимаете, о чем я говорю, что большинство из фильмов, которые сейчас идут в кинотеатрах, проходят, и мы через несколько месяцев о них уже и не вспоминаем. Ну, действительно, шоу-бизнес! Сходили на концерт, сходили на какой-то фильм, о котором даже, наверное, в bнтернете через пару лет сложно будет что-то найти, кроме как на «Кинопоиске». Но если мы всё-таки говорим о более серьезных работах, которые остаются, которые потом хочется пересматривать, если их портит только музыка, то тогда это большой вопрос.

Э. Болгова

— Портит подход, который развился в настоящее время, — работать быстро. Мы все научились работать быстро и привыкли работать как бы в этом уровне, который позволяет нам вот это ограниченное время, и мы все время существуем в этом цейтноте, и поэтому, естественно, мы не можем сделать это лучше, чем это возможно в сжатые сроки.

В. Емельянов

— А кто сжимает эти сроки, я никак не могу понять? Ведь вся команда заинтересована сделать достойное зрелище, хорошее кино. Зачем себя ограничивать какими-то рамками? Или это изнутри команды такой темп взят? Или это стороны продюсеров? Я тоже не могу этого понять.

Э. Болгова

— Ну, вспомните, Владимир, что у нас после Перестройки творилось, да? Как-то это всё-таки сложилось за 25 лет, эта ситуация как-то сформировалась, уплотнилась. Сейчас уже так быстро работают все. Быстро, параллельно на нескольких проектах. И, в общем-то, людям, которые хотят сделать что-то в искусстве, им приходится прорываться и затрачивать свои ресурсы, исключительно на энтузиазме, и тратить время в первую очередь, без времени ничего не получится.

В. Емельянов

— Но, мне кажется, что всегда это было, и в советское время, кстати, тоже была параллельная работа на фильмах. Однако существовали режиссеры, которые категорически запрещали сниматься где-то параллельно — «либо ты снимаешься у меня, и ты целиком и полностью погружаешься в материал, либо ты идешь сниматься туда, где ты снимаешься параллельно, и сюда ты больше не приходишь».

А. Пичугин

— Ну, сейчас таких режиссеров по пальцам пересчитать можно. А если молодой, 25-летний режиссер начнет так «гнуть пальцы»…

В. Емельянов

— То будет послан в известном направлении.

А. Пичугин

— Да, он больше ничего не снимет никогда.

Э. Болгова

— Но люди, которые настаивают на своем, они добиваются. И, в общем-то, мы их знаем, правда?

В. Емельянов

— Ну, да. А вот еще хотелось спросить, а как вообще происходят (это, наверное, вопрос к Сергею) все эти разговоры с режиссером? Вот с чего всё начинается? То есть он приходит к вам и говорит: «Сергей, есть такая идея, будем снимать этот фильм!»?

С. Желудков

— Он говорит: «Я сейчас пришлю то, что мы хотим видеть». И он мне присылает нарезку того, что они хотят увидеть. Как правило, это записи оркестра Би-би-си, либо «Chicago Symphony». Это супер музыка, вы понимаете, да? Он говорит: «Я вот такую хочу музыку!»

В. Емельянов

— Я прошу прощения, что перебиваю. То есть получается так, что вы… Я сейчас не вас конкретно имею в виду, а вы как композитор, кинокомпозитор. Это уже получается работа постфактум! То есть они уже сняли всё, что хотели снять, потом они вам какие-то нарезки скинули, условно говоря, на вашу почту, и скинули еще какие-то звуковые файлы, и говорят: «Старик, надо сделать так, так и так!» То есть это не на уровне, вообще, обсуждения перед тем, как снимали ленту?

С. Желудков

— О чём вы говорите! Обсуждали еще 25 лет назад, как Эльвира сказала, а сейчас уже ничего не обсуждают, сейчас уже время не позволяет чего-либо обсуждать.

А. Пичугин

— «Вот вам сроки, «дедлайн» такой-то, и давайте мне делайте!»

С. Желудков

— Да! «Вот я хочу «Chicago Symphony» себе!» А как ты ему объяснишь, что «Chicago Symphony» — это 100 лет высокой культуры, музыканты и даже не деньги, а просто культура, которая культивировалась годами? А он такое хочет, вот он увидел это.

А. Пичугин

— Правильно, он потом, скорее всего, пойдет в подземный переход у консерватории, приведет оттуда ребят, которые играют неплохо, но не «Chicago Symphony», понятно. И они ему сыграют, и он скажет: «Вот, чего он мне говорил? Вот нормально же исполнили всё!»

С. Желудков

— Нет, они ему просто принесут запись на каком-нибудь хорошем синтезаторе, и он не отличит просто две записи, понимаете?

А. Пичугин

— Вопрос тогда, а стоит ли заморачиваться? Это вопрос понятно такой… Но стоит ли заморачиваться, потому что «зачем платить больше, если нет разницы для потребителя». Тот, кто услышит…

Э. Болгова

— Нет, если потребитель сам не голосует за это, то, конечно, зачем платить больше, если вы придете и посмотрите этот фильм. Касса есть, а что еще надо? «Я всё сделал, — думает режиссер, — для того, чтобы люди пришли». Кто будет возмущаться? Никто не будет возмущаться! Ну, или скажет, что это плохое кино, и не пойдет. Вот как было, когда Рэйф Файнс снял фильм по трагедии Шекспира «Кориолан». Да, он снял авторское кино с музыкой, которое надо не просто смотреть, а надо думать, что это за кино, надо как бы вообще мозг напрячь. Так мне позвонила куча людей, которые сказали: «Ты смотрел?» Я говорю: «Да». — «А мы не смогли, мы ушли». Я говорю: «А что такое?» — «Да там, понимаешь, чего-то вообще непонятное говорят они такое». Ничего не понятно, понимаете? Шекспир! Вот всем понятно, а им непонятно. Надо мозг включить немножко, не работает!

В. Емельянов

— А потому что… И, кстати, в этом вас как профессионалов кино… Между прочим, ваша тоже немалая толика «заслуги» есть. Потому что вы приучили к этому зрителя. Правильно? Ну, вы понимаете, что я не вас лично обвиняю в этом, и я вообще не обвиняю никого и не сужу, но просто ведь так оно и есть. Вот можно взять ту же самую телевизионную аудиторию… Ведь по большому счету смотреть-то это невозможно в целом.

С. Желудков

— Ну, вот сейчас, например, возник такой прецедент. Мы делаем вот эти фестивали классической музыки, просвещаем народ, пытаемся им показать что-то, и я завожу разговор с одной из телекомпаний, и мне говорят: «Почему у вас нет такого медийного лица, которое везде…» Ну, молодежь наша, которая всем понятна. Я говорю: «Понимаете, у нас здесь не бордель, а оркестр. У нас серьезная программа, артисты». Они говорят: «Да вы что? Вы что, просвещением собираетесь заниматься?» Я говорю: «Представьте, да!» — «А, нет, это не наш формат!»

В. Емельянов

— Да!

С. Желудков

— Вот так! Понимаете, вот такие разговоры идут. Поэтому это не формат сегодня.

А. Пичугин

— Так давайте тогда просто четко разделять, что есть фестивальное кино, которое ждёт определенная публика, которая приходит туда в том числе и на музыку, и есть те фильмы, о которых я пять минут назад говорил, которые пройдут в кинотеатре и через два месяца их забудут.

С. Желудков

— Ну, есть люди, которые читают Толстого, а есть люди, которые читают газеты, ту же самую «желтую» прессу. Но раньше в советское время, не будем забывать, что спектакли транслировали по радио, и все «прилипали» к радиоприемнику и слушали. А сейчас?

В. Емельянов

— И по телевидению тоже, кстати!

С. Желудков

— Да, и все смотрели, и никто не жаловался. Тогда можно было слесаря спросить: «А какую ты постановку смотрел?» И он скажет: «Большого театра, 1956 года». А сейчас пойдите и спросите вашего коллегу, чего он там смотрел.

А. Пичугин

— Хорошо. Но я знаю огромное количество людей, которые не пропускают ни один показ на Московском Международном кинофестивале, но при этом они с большим удовольствием пойдут в торговый центр, кинозал, и посмотрят 5-6 фильмов в течение недели, которые идут просто после работы вечером, чтобы отдохнуть, поесть попкорна, забыться.

С. Желудков

— Никто не говорит о том… Мы, конечно, смотрим всё. Я тоже слушаю всё. Я вот люблю и Бетховена послушать, и «Led Zeppelin» — это понятное дело. Но мы говорим сейчас об ответственности художника перед искусством и перед зрителем.

В. Емельянов

— Это вообще такая отдельная тема!

С. Желудков

— Нет, это не отдельная тема. Если вы взялись за то… Вы же влияете на ум, понимаете? Вы — режиссер, я — композитор, Эльвира — актриса, мы влияем на ум зрителя, на его дальнейшее восприятие, как он жизнь будет свою строить. И мы ему сейчас вот даем: «Нам ничего не надо, у нас не формат». И так он выйдет на улицу и скажет: «Да ладно, гори оно всё огнем…», и пойдет на баррикады. Мы же должны как-то всё-таки его поднимать повыше от этих, так сказать, житейских дел.

В. Емельянов

— Давайте продолжим через некоторое время этот интересный разговор. Я не думаю, что мы сейчас будем слушать «Led Zeppelin». А что мы будем слушать?

С. Желудков

— Мы будем слушать фортепианную пьесу из моего цикла, он называется «Чайки над морем».

Звучит фортепианная пьеса «Чайки над морем».

А. Пичугин

— Мы вернемся через минуту в эту студию. Напомню, что в этой студии: Эльвира Болгова — актриса театра и кино, Сергей Желудков — композитор, дирижер и основатель Первого симфонического оркестра. А также Алексей Пичугин…

В. Емельянов

— И Владимир Емельянов.

В. Емельянов

— Мы продолжаем наш «Светлый вечер» на радио «Вера». В студии Владимир Емельянов…

А. Пичугин

— Алексей Пичугин!

В. Емельянов

— И наши сегодняшние собеседники: Эльвира Болгова — актриса театра и кино, и Сергей Желудков — композитор, основатель и дирижер Первого симфонического оркестра. Уважаемые гости, хотелось бы продолжить этот разговор, который мы закончили в первой части программы несколько минут назад. Вот прозвучала ключевая фраза об ответственности художника перед искусством и об ответственности художника перед людьми. Вот с этим туго, мы это выяснили! Еще в первой части программы прозвучала, Сергей, ваша такая мысль, что мы с этим сталкиваемся сейчас, а что будет дальше? А давайте пофантазируем, а правда, что же будет при таком раскладе дальше? Вот при таком отношении к зрителю…

С. Желудков

— Как ваш коллега на одной из передач сказал: «А что, компьютер не может музыку писать? В шахматы ведь уже играет…» Я говорю: «Представляете, не может!» Он, конечно, может писать… У нас, так сказать, был этот период додекофонии, компьютерно-математической музыки, которая сейчас продолжает такой паразитизм, но мелодию…

А. Пичугин

— А вы считаете это паразитизм? То есть её вообще не должно быть?

С. Желудков

— Конечно, компьютерная музыка (я имею в виду математическую), фон, который сейчас очень модный в том числе, этот минимализм в музыке — это пустая трата нашего душевного здоровья, наших мыслей. Мелодия — это основа любой музыки, мелодию надо заполучить свыше. Вот нет у тебя такого дара… Но сейчас есть много способов стать композитором, в том числе быть тестем режиссера, ещё как-то, но нужно всё-таки обладать определенными профессиональными навыками, а ещё желательно и божественными.

А. Пичугин

— А вы говорите «минимализм», а как же Ян Тьерсен?

С. Желудков

— Я же опять говорю, что на сегодняшний момент мы имеем либо раскрученных композиторов, которые сейчас повсеместно используются, потому что это модно… Вот течение с Запада пошло, как навязывают сейчас нам (я сейчас не хотел бы бросать тень на своих коллег), но на мой взгляд музыку того же Филипа Гласса назвать музыкой (две-три ноты) или киномузыкой, не знаю… Но, мне кажется, тогда кинокомпозитором может быть и ваш оператор.

А. Пичугин

— Звукооператор? Я сразу хочу уточнить.

С. Желудков

— Нет, не звукооператор, а, например, какой-то оператор крана. Каждый композитором может стать. Сейчас технические возможности безграничны. Но композиция — это не просто…

В. Емельянов

— У нас сейчас так в Сеть зайдешь, так каждый второй — писатель или писательница.

С. Желудков

— Конечно, художник! Сейчас уже можно это всё делать.

Э. Болгова

— Сергей, а мне прямо очень хочется узнать твое мнение как профессионала, потому что я частенько веду с людьми такой спор: а что же главенствует в музыке — мелодия или ритм? Особенно современная музыка, все околотрансовые стили, на мой взгляд — это только ритм. А ты как считаешь?

С. Желудков

— Опять же, если мы возьмем околотрансовые стили, то это 90-е и 2000-е годы — расцвет этого направления. Там ведь был не только ритм, там была композиция. Вот если ты послушаешь все эти сочинения, то ты услышишь полифонию, тему, форму, то есть это не просто были «тыц-тыц-тыц» как сейчас. Сейчас электронная музыка тоже вырождается. Вот так происходит! Музыка не может делиться на классическую, киномузыку, электромузыку. Музыка — это всеобъемлющее понятие.

В. Емельянов

— Просто она либо музыка, либо звуки?

С. Желудков

— Да, шедевры транса, хип-хопа, фанка я тоже люблю послушать. Там есть безусловные шедевры, но опять же, если у автора этой музыки отсутствует понятие композиции, формы, мелодии, то хоть какие бы эффекты он не нарабатывал — это не будет музыкой.

В. Емельянов

— Ну, что касается той музыки, о которой Эльвира спрашивала (транс и всё такое прочее), и понятно с чем это связано, с какой молодёжной подкультурой, не побоюсь этого слова. Но давайте вспомним такую чудесную музыку 70-х годов как диско, и по большому счету, если брать ритмический рисунок, то это тот же самый «унц-унц-унц», только в 4 раза медленнее. Но смотрите, что феномен такой группы как «Земля, Ветер, Огонь» (в меньшей степени, это всё-таки другой континент), но там она популярна до сих пор у взрослых людей, и они продолжают ее слушать. Или, скажем, в Великобритании до сих пор слушают «Shakatak» — это хорошее качественное диско. Или, предположим, та же самая европейская «ABBA». Смотрите, сколько времени прошло с момента распада коллектива…

С. Желудков

— Но «ABBA» — это мелодия, прежде всего. Попробуйте сейчас такую мелодию кого-нибудь попросить написать — никто вам не напишет.

В. Емельянов

— Вот! Как это получалось?

С. Желудков

— Раньше люди были, как сказать… Я не говорю, что сейчас они другие, но общий культурный уровень был намного выше, потому что государство этому способствовало. Это задача государства — следить за культурным уровнем населения. Это моя глубокая позиция, я в этом просто убежден. Это не просто задача отдельных личностей (руководителей, редакторов, дирижеров), а это задача государства следить за общим культурным уровнем.

В. Емельянов

— А, может, ему не выгодно его поднимать?

С. Желудков

— А я считаю, что, наоборот, это выгодно. Это выгодно для престижа государства поднимать нашу музыку. Наша музыка, в том числе и киномузыка, имеет шедевры в своем запасе! За рубежом заслушиваются нашими композициями. А потом, спросите туземца на пальме: «Кто самый популярный композитор?» Он вам скажет: «Чайковский».

В. Емельянов

— Ну, туземец на пальме, так скажем, не знает Чайковского.

С. Желудков

— Да я думаю, что он знает Чайковского, в любом случае.

А. Пичугин

— Туземец на пальме изобразит вам своё что-то, и скажет, что это гениально.

С. Желудков

— Возьмите гениального Рахманинова: американцы его сейчас считают своим композитором, он там принял гражданство и всё такое. Он совместил русскую музыку, песню с джазом в том числе, и как-то получалось у него это делать. Или Прокофьев, который только шедевры делал для кино. Но опять же это классические композиторы. Ничего не мешает, никакие препятствия не мешают классическому композитору быть кинокомпозитором. Опять же, если у тебя нет такого образования и если ты не можешь, так сказать, построить определенные вещи, то назвать тебя кинокомпозитором сложно.

В. Емельянов

— Давайте мы сейчас послушаем еще один из музыкальных отрывков, а потом мы будем допытываться у Эльвиры про то, почему она, собственно говоря, решила сама снимать кино. Что мы будем слушать?

С. Желудков

— Мы будем слушать оркестровые миниатюры, часть №4, называется «Шутка»

Звучит оркестровая миниатюра «Шутка».

А. Пичугин

— Мы продолжаем нашу программу. И я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня: актриса театра и кино Эльвира Болгова, и композитор, основатель и дирижер Первого симфонического оркестра Сергей Желудков.

В. Емельянов

— И теперь обещанные вопросы к Эльвире. Мы знаем, что вы закончили одну из старейших театральных школ столицы — это знаменитое Щепкинское училище, и потом вас приглашали работать в Малый театр. И для меня было удивлением, что вы отказались и пошли работать к Константину Райкину в «Сатирикон». Это что за история такая? В двух словах, если можно. В Малый театр приглашают сразу выпускницу!

Э. Болгова

— Просто незадолго до окончания института меня позвал Сергей Соловьев играть в театральной постановке, но мой мастер Виктор Иванович Коршунов счёл, что я не готова к этому, и запретил мне участие. Но я как-то затаила такую какую-то максималистическую, юношескую обиду, и поэтому в свое время не пошла в Малый театр, а пошла совсем наоборот в «Сатирикон».

В. Емельянов

— Это театр с совершенно другой энергетикой и вообще с совершенно другим подходом к материалу. И у Константина Аркадьевича свой стиль работы с актерами. Наверное, через какое-то время, лет через 20-30, уже после его ухода будут написаны книги, потому что это какая-то особая актерская школа, и я знаю, я слышал про это. Но и в «Сатириконе» вы недолго проработали и ушли в театр имени Моссовета, с которым тоже уже давно закончили отношения. Но вот, что вас привело в кинематограф как режиссера? Вот вы как актриса могли бы дальше продолжать и, наверное, продолжаете сниматься в фильмах, но решили снимать их сами. Почему?

Э. Болгова

— Ну, давайте по порядку. В «Сатириконе» я проработала год. Вообще, там удивительнейшая была атмосфера: энтузиастическая, студенческая, на таком высоком заряде. Сейчас я понимаю, что это очень ценно для коллектива. Но, наверное, в тот момент мне, конечно, нужно было исполнять главные роли, и я понимала, что для меня там время уходит в песок. Вот, не умаляя всех достоинств этого коллектив. Удивительный театр, классный, правда! Но я все время принимаю какие-то не практические решения в своей жизни. Может быть, с точки зрения карьеры, я всё время иду за своим сердцем. Не знаю, может быть, это не очень рачительно, как кому-то кажется, но тем не менее, когда меня позвали в театр имени Моссовета на постановку «Униженные и оскорбленные»… Понимаете? Это же Достоевский! Это же мечта любого студента! Это была на тот момент моя мечта, точно!

А. Пичугин

— Студента, кстати, что важно! Потом, мне кажется, к тому, чтобы играть кого-то из его произведений остывают. Нет?

Э. Болгова

— Потом — да, уже трудно пребывать всё время в этом надрыве. Но на тот момент, конечно, это была просто манна небесная. Эта постановка не случилась, но тем не менее я осталась в театре имени Моссовета еще на следующие 7 лет. И тоже там прекрасно мне было работать, замечательный был коллектив, и играла я. Но тоже в какой-то момент я почувствовала, что впускаю какое-то болото и уныние — слишком уж мне хорошо! Мне всё время нужно, чтобы была какая-то встряска в жизни. И, в общем-то, и кино не было в тот момент, и я как-то почувствовала, что нужно уходить. Не очень просто далось это решение, но вот выбрала идти в кино, снимаюсь с тех пор как-то.

А. Пичугин

— А снимать?

Э. Болгова

— Снимать… Да Бог его знает! Слушайте, я как-то много лет уже подумывала об этом.

А. Пичугин

— «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом?» — спросил я однажды. И мне сказали: «Ну что вы? Актер и режиссер — это настолько две разные ипостаси, их нельзя таким образом сравнивать».

Э. Болгова

— Да.

А. Пичугин

— Хотя режиссеры обычно говорят обратное.

Э. Болгова

— Они разные, действительно, и по своему включению, и по своей ответственности. В общем-то, режиссером, наверное, труднее быть, потому что в твоем ведении не только как бы путь твоей роли, но и вообще ответственность за весь проект, за всех людей. Мне сейчас действительно трудно все свои мотивировки обозначить, почему так, но в какой-то момент я почувствовала, что это моя перспектива и нужно туда двигаться. И в таких случаях я понимаю, что у меня просто нет обратного пути, и всё, и остается только «перебирать копытами».

В. Емельянов

— Я просто слышал такую точку зрения одного из известных актеров, который занимается одновременно и актерством, и режиссурой. И когда ему задали подобный вопрос, он на него ответил так: «Какие-то вещи я могу сыграть, а где-то я понимаю, что я лучше бы это поставил, и я это ставлю». Хотя действительно эти профессии, несмотря на то, что они как бы структурно близки, но они совсем разные.

Э. Болгова

— Ну, это ещё какой-то новый навык, наверное. Я действительно люблю играть, я всё время люблю чему-то учиться. Наверное, меня посетило ощущение, что я уже освоила свою актерскую профессию, и не заняться ли мне…

В. Емельянов

— То есть вы достигли потолка совершенства?

Э. Болгова

— Да. (Смеется.)

В. Емельянов

— Или вы, может, просто сказали: «Я наигралась уже, хватит мне! Я какие-то свои амбиции удовлетворила, теперь мне хочется попробовать всё это с другой стороны».

Э. Болгова

— Знаете, Владимир, я совершенно не наигралась! Более того, я как-то очень полна сил, энергии и намерения установить какие-то новые связи, отношения, знакомства и поучаствовать в новых проектах. Вот так я в себе какую-то такую силу чувствую.

В. Емельянов

— Зайдём с другой стороны. А почему кино? Почему не театральная режиссура?

Э. Болгова

— Да вот как-то… Наверное, это из-за всех моих сериалов, в которых я снималась. Я всё-таки поднаторела в этом. На театр меня не хватает. Хотя, конечно, профессии (актерской уж точно) больше там, это больше театр, потому что кино — это монтаж всё-таки. Режиссура театральная тоже такая прихотливая. Наверное, мне не хватает именно любви к чистому искусству, такого рвения. Мне, наверное, как-то вот такой быстрый достаток тоже важен, потому что…

В. Емельянов

— Материальный?

Э. Болгова

— Да, нужно как-то семью содержать. Мне не хватает такого энтузиазма, чтобы пойти вот в эту лабораторию и там год работать над проектом, над спектаклем и включаться. Мне кажется, что театру нужно посвящать себя всю без остатка.

В. Емельянов

— Я просто к чему спросил? Ведь, смотрите, многие режиссеры, и ушедшие, и из ныне живущих (это мы сейчас про какие-то идеалы опять, наверное, будем говорить), прежде чем дать команду: «Внимание! Мотор! Камера!» — они же репетируют именно этюдно, как это делают в театре, они разбирают сцены, они разбирают покадрово. Не так, что «ты сюда пошёл, ты стоишь здесь, ты за белую линию не заходи, здесь твоя точка, а твоя точка там, не забывайте про свет, поехали, сняли». Нет! Они очень подробно, прямо по крупицам собирают этот кадр. И вот здесь как раз, мне кажется, очень сложно актеру вот это прорепетировать раз, два, а то и пять, и еще сохранить эту наполненность вот этой репетиции, и потом отдать это в кадре. Я просто знаю, что многие кинорежиссеры так работают. Но вы говорите, что театр — это более сосредоточено. Но, смотрите, и кинорежиссеры так работают! И тогда получается.

Э. Болгова

— Работают, конечно. Но, кстати говоря, мне повезло на плохих режиссеров, которых было в избытке в моей жизни, и моя неуспокоенность, неудовлетворенность, наверное, нашла выражение именно в намерении стать режиссером. Потому что, когда я приставала к разным режиссерам с вопросами, то я их только раздражала, они не могли ответить. И мне приходилось придумывать всю роль, всю эту непрерывность существования и как бы весь диапазон, всю «арку» персонажа, как это сейчас говорят, всё придумывать самой.

В. Емельянов

— Может быть, те режиссеры считали, что это ваша работа, а не их задача?

Э. Болгова

— Нет, на самом деле — это совместная работа.

В. Емельянов

— Я согласен. Вообще, режиссер должен любить артиста. Если режиссер не любит актеров, то не надо ему этим заниматься, потому что артисты — это же дети! Это, правда, дети! Часто обиженные, часто с какими-то своими заморочками, «тараканами» в голове, очень самолюбивые, обидчивые ужасно. И если ты не любишь их… Кстати, Сергей, наверное, тоже самое и музыканты, мне кажется? И вообще любая артистическая личность.

С. Желудков

— Вы сейчас затронули такую тему, которая сама по себе отдельная тема для беседы. (Смеется.)

Э. Болгова

— Но бывают хорошие исполнители даже с такими дурными характерами.

С. Желудков

— По поводу взаимоотношений и любви режиссера или дирижера к исполнителям… Вам не один дирижер или режиссер не признается…

В. Емельянов

— Что он ненавидит своих музыкантов?

С. Желудков

— Почему сразу ненавидит?

В. Емельянов

— Просто тогда, зачем с ними работать?

С. Желудков

— Не обязательно, понимаете, признаваться в том, что ты любишь или не любишь. Это такие понятия, которые не должны присутствовать в музыке. Ты занимаешься этой профессией, и значит ты ее любишь. Если ты не любишь свою профессию, то тебе вообще не надо этим заниматься. А человеческие взаимоотношения — это уже другой аспект.

Э. Болгова

— Точно! Можно любить людей, у которых профессиональный подход, у которых есть рвение, старание. Потому что, если ты встречаешься с исполнителем, который филонит…

С. Желудков

— За что его любить?

Э. Болгова

— Да, вот чего, а этого не может быть.

С. Желудков

— Это везде так. Дал ему пинка и всё!

В. Емельянов

— Ну мы сейчас просто касаемся частностей: «если он филонит», «если он бездарь», если он еще четыре буквы не выговаривает, то чего тогда вообще в эту профессию пошел. Известны примеры артистов, которые перед поступлением в театральные вузы по 22 буквы не выговаривали, и прекрасные актеры вышли. И не только актерами, но еще и режиссерами стали, еще и писателями! Сейчас не будем называть фамилии — они на слуху. Но не в этом дело…

Э. Болгова

— И тем ценнее их достижение!

С. Желудков

— А еще есть композиторы, которые не выигрывают эти ноты. Но давайте сейчас мы еще сюда всех…

Э. Болгова

— Они добились, и наоборот они — молодцы. Я говорю как раз про тех, которые увиливают, с которыми невозможно работать, потому что они саботируют.

В. Емельянов

— Это тоже тема отдельной программы: «Лентяй». Я считаю, что лентяи — это двигатели прогресса!

А. Пичугин

— Мы к концу программы вышли на несколько тем, о которых можно ещё поговорить.

В. Емельянов

— Алёш, у нас всегда так с тобой!

А. Пичугин

— Поэтому, я думаю, что мы еще встретимся и об этом тоже еще поговорим. А сейчас время-то подошло к концу. Нам осталось только послушать последнюю композицию.

В. Емельянов

— Что называется, «успокоимся музыкой»!

Э. Болгова

— Прощаемся сейчас?

А. Пичугин

— Да!

В. Емельянов

— Мы не прощаемся, мы говорим друг другу: «До свидания!» — я надеюсь всё-таки.

С. Желудков

— До свидания! До новых встреч!

А. Пичугин

— А слушаем-то что?

С. Желудков

— Мы слушаем фортепианную композицию. Это вторая часть из моего цикла, которая называется «Качели».

А. Пичугин

— Эльвира Болгова — актриса театра и кино, Сергей Желудков — композитор, основатель и дирижер Первого симфонического оркестра. Спасибо вам большое! Алексей Пичугин…

В. Емельянов

— И Владимир Емельянов. Мы желаем вам творческих удач! До новых встреч!

Э. Болгова

— Спасибо, что пригласили! Было очень приятно с вами побеседовать!

А. Пичугин

— Спасибо! Взаимно! До свидания!

В. Емельянов

— Приходите к нам вновь! До свидания!

С. Желудков

— До свидания!

Звучит фортепианная композиция «Качели».

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем