Поделиться
Октябрьским утром 1854 года из дверей Военного министерства в Лондоне вышла женщина. Это была темнокожая креолка, одетая в простое европейское платье. Остановившись на крыльце, она растерянно смотрела по сторонам. Моросил дождь, и его капли стекали по широкому, доброму лицу женщины. А может быть, это были слёзы?..
В тот день сорокасемилетней Мэри Джейн Сикол, приехавшей в Англию с Ямайки, было из-за чего расстраиваться. Она переплыла Атлантику с единственной целью — записаться в отряд сестёр милосердия, который отправлялся из Лондона в Россию — в Крым, где недавно началась война. Но в Военном министерстве ей ответили категорическим отказом, да и вообще отнеслись к темнокожей женщине с подозрением и высокомерием. Здесь, в викторианской Англии, где ещё сильны были расовые предубеждения, Мэри Сикол, горящая желанием бескорыстно помогать раненным солдатам, натолкнулась на глухую стену непонимания.
А ведь у неё был опыт — с самого детства она помогала своей матери, которая открыла и содержала в Кингстоне — столице Ямайки — санаторий и госпиталь для воинов, а затем, после её смерти, сама ими руководила. И пусть официальной медицинской квалификации у Мэри не было, она успешно ухаживала за больными, переняв мастерство у профессиональных медсестёр и сиделок, работавших в госпитале. Кроме того, Сикол умела лечить травами — как сказали бы теперь, обладала обширными познаниями и опытом в области фитотерапии. Всё это Мэри пыталась донести до чиновников из министерства, доказывая, что могла бы быть полезной на фронтах Крымской войны — но, увы, безуспешно...
И теперь, стоя под дождём, Мэри думала о том, что у неё есть альтернатива: одолжить у живущих в Лондоне дальних родственников денег и купить обратный билет домой, или на эти же деньги... отправиться в Крым. Одной. Без поддержки и средств. На свой страх и риск. Мэри Сикол с Ямайки выбрала второе.
И снова долгое плавание — шесть с половиной тысяч километров преодолела Мэри, ведомая своим призванием. Перед отъездом из Лондона ей удалось продать кое-какие ценные вещи, доставшиеся ей в наследство от покойного мужа, успешного купца. На эти деньги в 1855 году в крымском городе Балаклава Мэри Сикол сняла дом и устроила военный госпиталь с небольшим пансионатом для выздоравливающих солдат и офицеров. «В болезни и немощи врагов не бывает», — говорила Мэри и размещала в своём госпитале и английских, и русских солдат. Она собственноручно выхаживала самых тяжёлых больных, проводя бессонные ночи у их кроватей. В то время ко всему прочему в Крыму свирепствовала холера, сотнями косившая людей. «Матушка Мэри», как ласково называли её солдаты, отпаивала заболевших травяными отварами, и страшная болезнь отступала. В своём госпитале Мэри Сикол спасла сотни жизней.
Во время самых больших сражений Мэри садилась на мула, навьючивала мешок с медикаментами, водой, чаем и хлебом и отправлялась на поле боя, где прямо под огнём объезжала раненных с обеих сторон, оказывая необходимую помощь.
Никаких наград за столь самоотверженную деятельность для Мэри Сикол не последовало. Да она их, собственно, и не ждала. Когда закончилась война, женщина осталась без гроша в кармане, в полной нищете — все свои деньги она потратила на содержание госпиталя. Благодарные солдаты в буквальном смысле пустили по кругу шапку, чтобы набрать для «Матушки Мэри» денег на билет домой.
В последние годы своей жизни Мэри получила своего рода признание — по просьбе общественности королева Виктория лично подписала указ о создании Фонда помощи для Мэри Сикол — правда, ни копейки из государственной казны для этого не выделив. Участники Фонда — в основном, бывшие пациенты Мэри и их родственники, — помогали престарелой, больной Сикол, устраивая благотворительные концерты и ярмарки.
Лишь в июле две тысячи шестнадцатого года в Лондоне у входа в больницу святого Фомы был, наконец, установлен памятник Мэри Сикол. Что ж, как говорится — лучше поздно, чем никогда.
Все выпуски программы Имена милосердия
Певчие из Москвы. Наталья Сазонова
Поделиться
Я — из молодёжи девяностых. В то время многие мои ровесники приняли Крещение . Стали ходить в храм. Кто тайно, кто открыто. Мы объединялись и сплачивались вокруг Церкви. Восстанавливались храмы. Церковь нуждалась в кадрах.
Мои друзья поступали учиться в духовные школы. По окончании становились священнослужителями, певчими, иконописцами.
Тогда я считала, что возрождение Церкви — дело молодых. И как будто не замечала в храме старшее церковное поколение. Но однажды...
Мне позвонил друг — молодой священник. Рассказал, что месяц назад получил назначение на далёкий сельский приход. Приехал, говорит, на место, а на станции встречают: главный агроном бывшего колхоза и местные бабульки — вот и вся община. Пошли первым делом храм осмотреть. От увиденного опустились руки. Здание громадных размеров, полуразрушенное . В советское время в храме был кинотеатр.
Бабульки заверили: «Соберём народ, расчистим место для службы». И расчистили. Первую службу назначили на кануне воскресного дня, в субботу вечером. К службе тщательно готовились: алтарь обустроили, иконостас поставили, купили нужные церковные книги. Осталось певчих найти.
Батюшка знал, что моя сестра училась на дирижёра церковного хора и пела в храме. Поэтому и позвонил мне с просьбой — найти певчих.
Мы нашли еще двух человека и в вчетвером отправились на тот приход. Батюшка, встретил, привез в храм. Повел показать, где будем петь. Народ с разных деревень собрался.
храм полон. Люди расступаются, пропускают, шепчутся: «Певчие из Москвы приехали. Батюшка певчих-то из Москвы привёз!» Мы невольно ощущали нашу значимость в этой службе.
Встали за загородку для хора- клирос. Там уже две бабульки стояли. Одна чтец — Вера Николаевна, лет 70. Другая, певчая баба Анна, маленькая худенькая старушка с узенькими, почти закрытыми глазами.
Места для хора мало. Мы ноты разложили. Сами встали впереди, бабе Анне встать сзади предложили. Началась служба. Пели слаженно. И вдруг, выясняется, что у нас нет нужной книги, в которой текст молитв воскресной службы. Нам по ней петь, а её батюшкины помощники забыли принести из церковной сторожки. Поздно спохватились. А Вера Николаевна как будто не заметила нашего замешательства. Прочла нужный стих по своей книге и ждёт. Дальше мы петь должны, а мы молчим...
И вдруг голос бабы Анны; поет нужный текст. Все обернулись на бабу Анну. Голова ее была приподнята вверх, глаза закрыты, голосочек тоненький. Поет наизусть. Мы потом узнали, что бабушка Анна — почти слепая.
Когда она поняла, что поёт одна, смутилась, замолчала. Мы зашептали: «Пойте, пойте». Так баба Анна пела все нужные тексты наизусть, пока книгу не принесли. Я смотрела на неё с благоговением.
Какая величина духа и веры в этой маленькой старушке. Вот она — настоящая певчая! Певчая из далёкой глубинки. Она знала наизусть всю воскресную службу. Никакой недуг, никакая немощь не стёрли из её памяти слов молитвы. Она славила воскресшего Христа в своём сердце.
Мы не раз ещё приезжали к батюшке. Пели на службе. Баба Анна была непременно в храме, на клиросе. Становилась, по-своему смирению, сзади нас. Словно ангел-хранитель...
Умерла баба Анна в субботу вечером, под воскресный день.
Мы приехали с ней проститься.
Я смотрела на неё в последний раз и думала: возрождение Церкви- не только дело молодых. Это общее дело! Ведь сохранили её для нас вот такие бабы Анны! Сохранили своей верой!
Автор: Наталья Сазонова
Все выпуски программы Частное мнение
Василий Меркурьев и Ирина Мейерхольд
Поделиться
Фото: Brands&People / Unsplash
В 1934 году на киностудии «Ленфильм» снимали картину «Инженер Гоф». Режиссёр Борис Шпис был счастлив: на одну из главных ролей ему удалось заполучить известного актёра ленинградского театра имени Пушкина — Василия Меркурьева. Нужно было отвезти ему сценарий картины, и режиссёр попросил об этой услуге свою ассистентку — Ирину Мейерхольд. Дочь знаменитого театрального режиссёра, Ирина Всеволодовна с юных лет шла по стопам отца. К моменту прихода на «Ленфильм» за её плечами уже был актёрский, режиссёрский и преподавательский опыт. Меркурьева Ирина не раз видела на сцене. И всегда восхищалась его тонкой и талантливой игрой.
Актёр радушно встретил девушку и усадил пить чай с пирожками. Поблагодарил за сценарий и сказал, что на днях уезжает на гастроли в Сочи. А к съёмкам сможет приступить, как только вернётся в Ленинград. На том и распрощались. Вроде бы, обычная деловая встреча. Но, возвращаясь домой, Ирина почему-то всё время думала о Меркурьеве, и сердце её радостно билось. Василий тоже не мог забыть хрупкую девушку с огромными, глубокими чёрными глазами. На гастроли актёр уехал с мыслями о ней.
Съёмки картины, между тем, откладывались из-за его долгого отсутствия. Режиссёр нервничал и однажды заявил Ирине: если через три дня Меркурьев не явится на площадку, ему найдут замену. Мейерхольд спешно отправила в Сочи телеграмму: «Приезжайте, мы простаиваем». И подпись: «Целую, Ирина». «Сама не знаю, как смогла такое написать», — смеялась впоследствии Ирина Всеволодовна. Девушкой она была скромной. Просто ей очень хотелось, чтобы Меркурьев приехал и снялся в картине. Но третий день был на исходе, а актёр всё не появлялся. Съёмочная группа собралась в режиссёрской, чтобы обсудить, что делать. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге показался Василий. Широко улыбаясь, он отыскал глазами Ирину и прокричал: «Мейерхольд, вы мне должны поцелуй!» Девушка смотрела на Меркурьева, и ей казалось, будто после долгой разлуки она встретилась с самым родным и близким человеком. «Я люблю его», — призналась сама себе в тот вечер Ирина. А через несколько дней Василий рассказал ей о своей любви. И предложил руку и сердце.
Меркурьев и Мейерхольд поженились в 1934-м, сразу после завершения съёмок. Их союз стал и семейным, и творческим. Вместе они преподавали сценическое мастерство молодым актёрам в театральных вузах Ленинграда, объездили едва ли не весь Советский Союз, создавая в провинции профессиональные театральные труппы. А потом пришёл 1939 год. Отца Ирины, Всеволода Мейерхольда, арестовали и расстреляли. Точно такая же участь постигла и родного брата Василия — Петра Меркурьева. Супруги стойко переживали горе, поддерживали друг друга. Они усыновили троих племянников, и в семье стало четверо детей — родная дочь Ирины и Василия, Анна, родилась в 1935-м. Во время Великой Отечественной войны, когда семья находилась в эвакуации, появился на свет их сын Пётр. Именно он впоследствии оставил немало ценных воспоминаний об отце и матери. «Их отношения были каким-то чудом, — писал о родителях Пётр Васильевич Меркурьев. — Они прожили вместе больше сорока лет, и чувства их всегда оставались свежими».
После расстрела отца Ирину, как дочь «врага народа», уволили с работы. Ответственность за большую семью полностью легла на плечи Василия Васильевича. Работал он много. Один за другим выходили фильмы с его участием: «Небесный тихоход», «Золушка», «Повесть о настоящем человеке». А после напряжённого трудового дня на съёмочной площадке или в театре, Меркурьев помогал жене по дому. Или ехал на дачу. По рассказам сына, Василий Васильевич всё время там что-то строил и усовершенствовал: огород, теплицы.
В середине 50-х, после реабилитации Всеволода Мейерхольда, Ирина Всеволодовна снова смогла выйти из тени и работать. Она сняла документальный фильм о жизни и творчестве любимого мужа. А в 1978-м Василия Васильевича не стало. Ирина Мейерхольд пережила супруга на три года. И всё это время жила только одной мыслью — о том, что в вечности они с Василием обязательно встретятся.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
27 апреля. О благодати
Поделиться
В 12-й главе Послания апостола Павла к евреям есть слова: «Будем хранить благодать, которою будем служить благоугодно Богу, с благоговением и страхом».
О благодати, — священник Константин Кокора.
