Поделиться
— Паша, обрати внимание вот на этот пасхальный натюрморт. Я и не знал, что здесь, в Севастопольском художественном музее, есть работа Кузьмы Петрова-Водкина.
— Дядя Андрей, а почему ты называешь эту картину пасхальной? На табличке написано просто — «Натюрморт на зелёном фоне». Яблоко, стеклянный стакан с водой, два яйца отражаются на полированной поверхности стола. Где же тут Пасха?
— Эх, племянник! Одно-то яйцо — крашеное! Как можно не заметить такую говорящую деталь!
— А ведь точно, крашеное! Но всё равно. Ты думаешь этого достаточно, чтобы назвать натюрморт пасхальным?
— Считаю, что более чем достаточно. Картина написана в 1924 году, это время гонений на Церковь. К примеру, здесь, в Севастополе большевики тогда с особой жестокостью разорили Херсонесский Свято-Владимирский монастырь. И по всей стране страдали верующие во Христа. Любое проявление религиозности могло расцениваться как контрреволюционная деятельность и преследоваться. Так что для художника безопаснее было избегать на картине пасхальных символов. И если уж Кузьма Петров-Водкин изобразил один из них, то мы просто обязаны заметить это и отдать должное его смелости.
— А может быть, он не осознавал опасность? Может, просто нарисовал картину, не придавая особого значения деталям. Ну, вот сочетание цветов ему понравилось — ярко-жёлтое яблоко контрастирует с красным яйцом, прозрачный стакан отражает тёмно-зелёный фон. Это же всего лишь натюрморт!
— Всего лишь? Петров-Водкин называл жанр натюрморта «острейшей беседой живописца с натурой». И работа, которую мы видим перед собой, определенно говорящая. Яблоко, например, напоминает историю грехопадения Адама и Евы — ведь именно этот фрукт часто символизирует запретный плод с райского древа познания добра и зла.
— Что, и стакан о чём-то говорит?
— О, стакан на этюдах Кузьмы Петрова-Водкина — неизменная примета послереволюционного быта. Я видел одну его работу в частной коллекции, где гранёный сосуд, полюбившийся хозяевам новой жизни, красуется поверх полустёртых затушёванных изящных бокалов — барских, дворянских.
— Новое время — новая посуда?
— Новые нравы, новая эстетика. Даже, если хочешь, новая религия — вера в особую миссию пролетариата. Стакан стал таким же её атрибутом, как красная косынка или куртка-кожанка.
— А Кузьма Петров-Водкин тоже эту веру исповедовал?
— Может быть, в какой-то момент. Февральскую революцию 1917 года он встретил восторженно, через месяц после неё писал матери: «Чудесная жизнь ожидает нашу родину, жалкие клоповники-деревни зацветут садами и любовью к труду». А после октябрьского переворота настроение художника изменилось, поздравляя маму в письме с новым 1918 годом, он желал, «чтоб кончилось безделье, хулиганство и болтовня на земле русской» и рассуждал о том, что «творить судьбу страны можно только миром, а не насилием, не штыками, не тюрьмами». И позднее скорбел, как трудно и болезненно проходит Россия свой жизненный путь.
— А в Бога Петров-Водкин верил?
— Верил, да. О его вере свидетельствует такой, например, факт. В 1922 году, в разгар безбожия, он пригласил священника домой, чтобы совершить таинство крещения новорождённой дочери Елены. И писал матери о появлении новой христианки.
— Если так, то и крашеное пасхальное яйцо не могло быть случайной деталью в «Натюрморте на зелёном фоне».
— Конечно! Эта картина Кузьмы Петрова Водкина — как зашифрованное послание «Христос Воскресе!». Оно возвещает, что даже в падшем мире, охваченном новой безумной идеологией, есть место радости о Боге, победившем смерть.
«Картину Кузьмы Петрова-Водкина „Натюрморт на зелёном фоне“ можно увидеть в Севастопольском художественном музее имени Михаила Крошицкого».
