«Концерты в Соборной Палате в Лиховом переулке». Светлый вечер с Николаем Хондзинским и Александром Листратовым (30.05.2017) - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Концерты в Соборной Палате в Лиховом переулке». Светлый вечер с Николаем Хондзинским и Александром Листратовым (30.05.2017)

* Поделиться
ходзинский листратов

Николай Ходзинский (слева)
Александр Листратов (справа)

У нас в гостях были музыкальный директор Соборной Палаты в Лиховом переулке, Лауреат музыкальных премий, дирижер Николай Хондзинский и один из ведущих специалистов в области исторического исполнительства, художественный руководитель барочной капеллы "Золотой век" Александр Листратов.

Мы говорили о восстановлении здания Соборной Палаты в Лиховом переулке, о концерте «Музыкальные сокровища Неаполя и Венеции», и о том, как может помещение православного храма использоваться для проведения концертов.


А. Пичугин

– В студии светлого радио приветствуем вас мы: Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

– Алексей Пичугин.

А. Пичугин

– И сегодня в этой студии вместе с нами и вместе с вами этот час ближайший, «Светлый вечер» проведут Александр Листратов – виолончелист, основатель и художественный руководитель барочной капеллы «Золотой век», председатель жюри международного конкурса «Музыкальная весна в Санкт-Петербурге». Здравствуйте.

А. Листратов

– Здравствуйте.

А. Пичугин

– Николай Хондзинский – дирижер, музыкальный директор Соборной палаты, лауреат премии Правительства Москвы, лауреат «Премии имени Бориса Чайковского». Добрый вечер.

Н. Хондзинский

– Добрый вечер.

А. Пичугин

– Мы с вами сегодня здесь в этой студии собираемся в преддверии концерта, который пройдет в Соборной палате. Это концерт коллектива, о котором мы сегодня тоже будем говорить, барочная капелла «Золотой век», ей руководит Александр, Но для начала, конечно, очень интересно, думаю, что многие наши слушатели не знают, в Москве пока этот зал известен совсем-совсем мало. Он недавно открылся, поэтому малоизвестен, но мне кажется, что его ждет большое будущее. Это Соборная палата, музыкальным директором которой выступает Николай Хондзинский. Давайте для начала расскажем нашим слушателям и нам с Аллой, что это за площадка, новая совершенно, где она находится, и почему такое название – Соборная палата.

А. Митрофанова

– Причем я, вы знаете, прошу прощения, вклинюсь в разговор, периодически вижу на афишах: Соборная палата в Лиховом переулке.

А. Пичугин

– Уже адрес знаем.

А. Митрофанова

– Такое запоминающееся название и топонимика такая характерная: Соборная палата в Лиховом переулке. И сразу сознание начинает рисовать какие-то такие, знаете, сказочные терема, по подобию Грановитой палаты или чего-то такого. А как все выглядит на самом деле? Вот сейчас мне Леша показал фотографию, я у вас тоже еще не была. Это просторный светлый зал, который при этом да, Соборная палата, при этом в Лиховом переулке. Почему там? Что действительно это за место и с чем вообще все это связано?

А. Пичугин

– Знаешь, 15 лет назад ты проходила мимо него по Лихову переулку, стоял простой конструктивистский дом и ты бы никогда не сказала, что это Соборная палата.

А. Митрофанова

– Серьезно?

А. Пичугин

– Да.

А. Листратов

– Боле того, когда я учился в Консерватории, у меня там даже были репетиции на тот момент там...

А. Пичугин

– Студия документальных фильмов.

А. Листратов

– Да, студия документальных фильмов, и даже от самого этого зала, от самой палаты толком ничего не осталось.

А. Пичугин

– А репетиции в этом зале проходили?

А. Листратов

– Да, были репетиции, там было как-то все огорожено, какие-то стояли студийные стенды. Там и студия были и репетиционные площадка для каких-то коллективов московских. И единственное, что связывает то место с настоящим, это две большие лестницы, которые при входе, да, ведут на второй этаж, на котором находится сам зал. Место совершенно уникальное, и вы, мне кажется, много потеряли, что уже почти ну мы заканчиваем сейчас первый сезон, де факто только, наверное, с конца декабря начались концерты, в которых я принимаю участие, да, как музыкальный руководитель. Уникальное место, роскошный интерьер, бережно восстановленный по сохранившимся эскизам и фотографиям.

А. Пичугин

– Ну давайте начнем с того, почему Соборная палата, что это за здание такое удивительное.

Н. Хондзинский

– Само здание это бывший Московский епархиальный дом, построенный больше ста, ну немногим больше ста лет назад. Ну совсем вкратце наверное, да.

А. Пичугин

– Ну Лихов переулок – это метро «Цветной бульвар», метро «Маяковская», метро «Пушкинская».

Н. Хондзинский

– «Тверская», 10 минут, в общем, самый центр Москвы. И вот большой зал этого Московского епархиального дома и получил название в наше время Соборная палата. Получил название в связи с тем, что сто лет назад, именно в этом году мы празднуем годовщину, столетний юбилей...

А. Пичугин

– С 1917 года.

Н. Хондзинский

– 17-й год, в течение года, именно в этом помещении проходил исторический Собор Русской Православной Церкви...

А. Пичугин

– Восстановивший патриаршество.

Н. Хондзинский

– На котором было принято решение о восстановлении патриаршества, и на том же Соборе был избран патриархом святитель Тихон. А вот именно это место, в котором проходил Собор, и является сейчас Соборной палатой.

А. Пичугин

– Но если тогда это, как я сказал, 15 лет назад был, конструктивистский дом ничем не примечательный, то до этого, до 30-х годов, кстати, его в конструктивизм превратил тоже довольно известный архитектор дореволюционный, это его такое уже позднее творение, Олтаржевский фамилия, то есть у него там доходные дома, до революции построенные. И вот одно из его таких поздних построек это как раз перестройка Епархиального дома в конструктивистское здание с куполом большим.

Н. Хондзинский

– Дело в том, что если я не ошибаюсь, его перестраивали три или четыре, а может быть, даже больше раз.

А. Пичугин

– Ну это потом уже.

А. Митрофанова

– Ну его прямо перестраивали-перестраивали или это как у итальянцев есть выражение «переодели фасад»?

Н. Хондзинский

– Ну он настолько, если вы сравнение фотографии, каким он был действительно 15 лет назад и сейчас, нет ничего общего близко.

А. Пичугин

– Нет, там историческая часть-то сохранилась. Вот если посмотришь действительно на фотографии, там фасад, а на нем просто надстроены этажи в таком конструктивистском стиле, такое смешение происходит. Ну вот до этого, до перестройки там бы огромный барабан, купол, который сейчас воссоздали, его видно с Садового кольца.

Н. Хондзинский

– Из сада Эрмитаж как раз видно именно прямо целиком.

А. Митрофанова

– То есть у вас концертный зал под куполом?

А. Пичугин

– В храме.

Н. Хондзинский

– Нет, вы знаете это уникальное место, и мне кажется аналогов нет в принципе нигде в мире такого храма. Потому что сам этот концертный зал, ну как прямоугольной формы, сам зал, Большой зал Московского епархиального дома прямоугольной формы. И по короткой его стороне находится ниша, в которой храм. И купол находится уже в этом небольшом, храм очень маленький вот этот...

А. Пичугин

– Князя Владимира.

Н. Хондзинский

– Да, Князь-Владимирский храм. И купол находится именно вот над этим храмом. И арка и ниша соединяют с большим помещением.

А. Пичугин

– Очень долгая история там. Потом постсоветская киностудия документальная, о которой мы сейчас слышали, она оттуда выехала, потому что дом уже в аварийном состоянии был. И много-много лет Свято-Тихоновский университет православный пытался это здание получить в собственность. Там бесконечные суды длились, я помню, это в 90-е годы в середине...

Н. Хондзинский

– Да.

А. Пичугин

– В нулевые уже.

А. Митрофанова

– Москвовед Алексей Пичугин у микрофона.

А. Пичугин

– Потом соответственно все как-то сложилось более-менее удачно в начале 2000-х, году в 2005, наверное, я впервые там побывал. Уже было понятно, что начались уже какие-то производительные работы, расчистили эти этажи конструктивистские, поздние. И уже было понятно, что это такое полухрамовое полуцерковное помещение. Но самое интересное, вот в продолжение нашего разговора, что зал-то абсолютно светский. И вот Алла права, действительно на афишах в городе можно увидеть – «Соборная палата» написано, и проходят абсолютно светские мероприятия и светские концерты. Понятное дело, что это не попса и даже не рок-музыка, что это классические произведения, но тем не менее, именно, если я правильно понимаю, сейчас наверное мы об этом узнаем подробней, к Церкви эти концерты отношения чаще всего не имеют.

Н. Хондзинский

– Это вопрос, который, мне кажется, нельзя так легко вот с вашей точки зрения, с вашей позиции так легко решать.

А. Пичугин

– Ну как музыкальный директор сейчас скажете.

А. Митрофанова

– Мы как журналисты всегда все упрощаем, а вы как люди из среды...

Н. Хондзинский

– Я попытаюсь расширить идею, раскрыть. Ну светские в том смысле, что приходят дамы в платьях и мужчины в смокингах – в этом смысле, конечно, он светский. Разумеется, ни о какой попсе и рок-музыке речь идти не может даже близко. Потому что действительно интерьер этого помещения, то что в этом концертом зале есть храм, который, кстати говоря, во время концертов, он закрывается спускающимся занавесом, то есть он отделяется от помещения, но тем не менее он все равно остается здесь. Это, в общем, главный критерий того, что здесь может звучать, что может звучать в этом помещении, в этом зале. Светский опять-таки с позиции того, что это здесь может звучать, так сказать, музыка, не только имеющая духовный текст, в этом смысле вы правы. Есть несколько моментов, один из них это то, что мы базируемся на исторических фактах того, что проводилось в этом зале до революции. Было много концертов, хоровой музыки, много просветительских мероприятий. И вот мы как бы каждый раз, когда мы что-то выясняем, можно ли проводить здесь или нет, мы всегда...

А. Митрофанова

– Сверяетесь с историей.

Н. Хондзинский

– Да, сверяемся. Например, были здесь балетные постановки – не было, значит, точно можем с чистой совестью отказывать тем, кто хочет провести какие-то мероприятия. Потому что нет ,этого здесь не будет.

А. Пичугин

– Цензор вы как музыкальный директор?

Н. Хондзинский

– По музыкальным программам, да.

А. Пичугин

– То есть вы решаете, возможно это или не возможно.

Н. Хондзинский

– Я, конечно, советуюсь, но есть, так сказать, некоторый художественный совет, который я, как профессиональный музыкант, небольшее влияние имею на этот совет.

А. Пичугин

– А к университету помещение отношение имеет? Потому что насколько я знаю, Свято-Тихоновский университет сейчас базируется в основном как раз в Лиховом переулке.

Н. Хондзинский

– Да, конечно, это главное здание Православного Свято-Тихоновского университета. Более того, в этом храме каждую субботу, воскресенье службы, по праздникам тоже именно в этом, в Соборной палате.

А. Митрофанова

– Мне бы хотелось, если позволите, вопрос задать Александру Листратову, который у нас пока молчит. У вас 1 июня будет концерт в этой Соборной палате, о которой нам сейчас Николай рассказывает. То есть вы соответствуете всем тем высоким стандартам и критериям, которые сейчас были озвучены. Вы руководите барочной капеллой «Золотой век». А вы могли бы расшифровать, что это значит, вот подобно тому, как мы сейчас расшифровали, что такое Соборная палата в Лиховом переулке, что такое барочная капелла, чем вы занимаетесь, реставрацией музыки?

А. Листратов

– Знаете, я бы несколько избежал бы термина реставрация. Поскольку если расшифровать, то мы представители аутентичного направления. Аутентичность от первоисточника, то есть мы исполняем музыку на том языке, на котором она была написана композитором, вот это было бы точнее сказать. Потому что в эпоху барокко, эпоха невероятного образования, просвещения, люди писали музыку, основываясь на тех традициях, которые до них существовали. Кроме того, что они писали музыку, они писали труды, в которых буквально до молекулы расписывалось, как эту музыку играть.

А. Митрофанова

– То есть импровизацией они не терпели?

А. Листратов

– Нет. Импровизация это одна из необходимых основ барокко, да. Но дело в том, что нас роднит вот с тем пространством, в котором будем играть –все, что относилось к эпоха барокко, имело точные каноны. Искусство импровизации заключалось не в умении накидать что-то такое, всем непонятное, а потом объяснить: вот знаете, не видели, как течет река. А абсолютно точные каноны, которые основывались на теории аффектов, Марпурга, например, на музыкальных теориях, на связи философии, теории, истории, психологии. Вот такая была барочная импровизация. Поэтому барочные музыканты, они и очень тщательнейшим образом изучают труды, связанные с исполнительством, очень тщательнейшим образом изучают контексты исторические, в которых эта музыка писалась, и контексты, в которых она исполнялась. И вот при совмещении всего этого мы получаем какой-то такой результат. Естественно, взгляды очень разные. Потому что, например, я сейчас в Амстердаме мне показывали, что старинную музыку так и так играть, потом приехал в Антверпен, мне сказали, все что в Амстердаме это все ерунда, а вот... Понятия стандартизации тогда не существовало. Если сейчас модель Steinway запускают тысячу или две тысячи одинаковых роялей, в эпоху барокко это было невозможно. Поскольку если в рамках...

А. Пичугин

– Ручная работа.

А. Листратов

– Одной мастерской мастер повторяет следующей в своей работе элементы прежнего, это считалось, что какой плохой мастер, что за мастер, который повторяется все время.

А. Митрофанова

– Не комильфо.

А. Пичугин

– Да, правда? А мне казалось, что у каждого мастера какой-то свой почерк, свой стиль.

А. Листратов

– И при этом абсолютно разнообразие. Вы знаете, если сейчас люди играют на модели, которые Турт сделал в 1800 году, французский виолончелист Жан-Луи пришел...

А. Пичугин

– И она копируется, копируется, копируется.

А. Листратов

– И сказал, да, вот одна модель смычка – все, то в эпоху барокко больше пятидесяти моделей смычка.

А. Митрофанова

– Вообще эпоха копий это наше время, мы сейчас копируем. А тогда каждый раз порождали что-то заново.

А. Листратов

– Конечно.

Н. Хондзинский

– Это все и есть творчество в том, что было в основе.

А. Пичугин

– Напомним, что Александр Листратов – виолончелист, основатель и художественный руководитель барочной капеллы «Золотой век», Николай Хондзинский – дирижер, музыкальный директор Соборной палаты у нас в гостях на радио «Вера». Про копии очень интересный разговор, давайте немножко его продолжим, буквально несколько минут, потому что ну хотелось бы уточнить кое-какие вещи. А вам доводилось играть вот на том разнообразии инструментов, смычков, что было в эпоху барокко? Вот даже применительно к виолончели?

А. Листратов

– Ну вот у меня два инструмента. Одна из них это историческая копия, которую мне сделал петербуржский мастер Роман Наумов для того, чтобы, вы знаете, мы сталкиваемся с разными залами, с разным количеством залов. Например, я играл сольный концерт в Шанхае, где зал был тысяча семьсот мест. И при этом без намека на акустику какую бы то ни было.

А. Митрофанова

– Серьезно?

А. Листратов

– Наши китайские друзья, к сожалению, до этого еще не дошли, чтобы акустический зал сделать. А другой инструмент у меня это подлинный Николо Амати, который ему 350 лет. Ну тут, соответственно, понимаете, мы можем еще выбирать.

А. Митрофанова

– Я слышала, как звучит скрипка Амати – это волшебство.

А. Листратов

– Да, ну когда-нибудь если мы придем к вам, поиграем на нем. То есть опять же тут разные взгляды, разные возможности. Есть люди, которые, например, голландцы говорят, что должно быть точное воспроизведение той музыки, их в Европе называют контра, потому что если вот на картине написано, что музыкант так смычок держит, он не может по-другому держать. В Германии, например, они уже смотрят так, что надо приспособиться к современным условиям. Итальянцы вообще играют как попало, как им в голову придет и они не заворачиваются, как и во всем времена.

Н. Хондзинский

– Ну видите, тут всегда, конечно, есть условность. Потому что действительно никто не знает, как звучала музыка тогда. Никто не знают, как исполняли Баха.

А. Митрофанова

– Она же не записана.

Н. Хондзинский

– Никто не знает, как исполняется это. Поэтому очень много направлений, и это здорово, что много музыкантов ищут пути, они не копируют, они пытаются понять суть, все делают это по-разному. И в этом как раз вот удивительное разнообразие современных музыкантов, современных исполнителей, как раз не копирующих друг друга. И это же здорово, когда есть споры в творчестве. Это гораздо лучше и это говорит только об уровне музыкантов, что чем больше споров и столкновений между музыкантами, как мне кажется, тем ярче жизнь их. Потому что если человек верит в свое творчество, в правду своей интерпретации, ну это говорит о том, что он может быть фанат, убежденный, понимаете, ненормальный, но именно приближает его, как мне кажется, к чему-то подлинному.

А. Митрофанова

– А каких композиторов вы особенно любите? Кто вам близок?

А. Листратов

– Тут, ну во-первых, мы расскажем про концерт 1-го числа.

А. Митрофанова

– Расскажите.

А. Листратов

– Да, этот концерт будет просвещен итальянским дня, которые будут проходить. Соответственно мы назвали нашу программу «Музыкальные сокровища Неаполя и Венеции». Два самых потрясающих города в этом смысле.

А. Митрофанова

– Да, я читала вашу программу.

А. Листратов

– Венеция это вообще волшебство, да, поэтому у нас будет...

А. Пичугин

– И Неаполь волшебство.

А. Листратов

– Самый любимый композитор всех времен и народов, Антонио Вивальди. И мы пытаемся каждый раз своим творчеством доказать, что не только «Времена года» в переходах можно играть, но и что-то другое, что с ним связано. Кроме этого мы всегда стараемся находить ту музыку, которую никто не знает, потому что своя попса и в барокко уже давно сложилась. Например, у нас Маша Успенская будет играть, лучшая клавесинистка в России несомненно, одна из лучших в мире, будет играть концерт для клавира с оркестром Джованни Баттиста Саммартини, который не все барочники даже знают. То есть наше творчество вот на двух таких китах базируется: с одной стороны, мы играем музыку, которая известная, и пытаемся представить с непривычной стороны, с аутентичной, а при этом мы находим композиторов и музыку, которую не знает никто. Вы знаете, считается шиком для барочников играть музыку XVII века. Она наименее испорчена. То есть мы отрицаем эффект прогресса в нашем понимании, мы считаем, что в XIX веке музыка сломалась, начиная от Бетховена.

А. Митрофанова

– Почему?

А. Листратов

– Ну знаете, Бетховен сказал, что вот он небеса поштурмует и все возьмет, а Бах в конце каждого произведения писал: «Конец и Богу слава» – он считал, что он сам музыку не пишет, ему Господь дает, вот он воспроизводит ее.

Н. Хондзинский

– Это вот мы постепенно возвращаемся к неоконченной фразе о светской музыке. Я ждал поворота, потому что понимал, что к этому вернемся, так или иначе. Здесь именно в этом и смысл, понимаете, смысл и наполнение этого зала. И самое главное это то, что музыка духовной не становится от того, что в ней появляется два слова, например, там каких-то канонических, от этого музыка сама по себе не изменится. И в обратную сторону действует точно также. И я очень стараюсь по максимуму особенно наше первое время становления нашей публики, нашего зала заполнять это помещение музыкой, ближайшей к барокко или в районе барокко, ну конечно, и поздняя музыка тоже там звучит уже. Но как мне кажется, эпоха барокко это то время, когда максимальное количество художников, я имею в виду широком смысле, были, мне кажется, максимально приближены к Господу. И все, что творилось в то время, творилось композиторами, чувствующими свою ответственность, понимающими свою ответственность пред Создателем. И все возносилось, вся эта музыка звучала и могла звучать в храме, она выдерживает этот интерьер, да. И в этом смысле именно есть такой маленький вот пункт по поводу того, можно ли называть музыку духовной или нет. Конечно, я убежден на 100 процентов, инструментальная музыка Баха это духовная музыка. И духовные кантаты Баха это духовная музыка. Здесь проще – текст псалмов, текст из Евангелия, из Ветхого Завета. Но инструментальная музыка это и духовная музыка. И музыка барокко в принципе это та музыка, потому что мне кажется, это наиболее чистая эпоха во всей классической музыке.

А. Митрофанова

– То есть «Времена года» Вивальди, например, то что знают все, это, вы считаете, духовная музыка.

А. Листратов

– Конечно. Несомненно.

А. Митрофанова

– Объясните.

Н. Хондзинский

– Есть два момента по поводу Баха и Вивальди, которые, мне кажется, я постараюсь сейчас это в двух словах описать. Как-то я видел одно интервью с Филиппом Эрвегом и журналисты, конечно, как свойственно журналистам они всегда ищут сенсацию, и в заголовке была написана его фраза, это великий дирижер современности, уже к пожилому поколению относящийся, и он сказал что-то нечто вроде того, что у меня нет времени на Вивальди. И, естественно, журналист это вынес в заголовок, потому что сенсация, да, – дирижер, который занимается всю жизнь аутентичным исполнением, занимается музыкой Баха, занимается барочной музыкой, он говорит, что у него нет времени на Вивальди. И он потом рассказывает о чем речь. Понимаете, Вивальди это я не могу условно и наверное, конечно, я его прощаю, потому что невозможно сказать о всей музыке великого композитора в двух словах. Но если мы как бы сравниваем или пытаемся сравнить или рассказать, в чем разница между Вивальди и Бахом. Музыка Вивальди это славление Господа через восхищение природой. Музыка Баха – она уже где-то настолько в космосе или за его пределами, или уже вообще где-то в районе, в том месте, она просто спускается к нам с неба и открывает какие-то вещи. Но вы же согласитесь, что природа и постижение природы тоже приближает нас к Господу.

А. Митрофанова

– И то и другое совершенно прекрасно.

Н. Хондзинский

– Абсолютно. И понимание, и ощущение целостности природы, ее идеальности, да, тоже приближает нас, может быть, в Москве довольно редко, потому что у нас ее практически не осталось, этой природы, чтобы почувствовать.

А. Митрофанова

– Почему же, у нас вот тут на Воробьевых горах, знаете, белки, между прочим, соловьи.

Н. Хондзинский

– У вас здорово, да. В общем, одна из моих таких главных идей именно в том, чтобы это место, Соборная палата, зал с роскошной акустикой действительно, который не уступает консерваторским залам, и ну не буду сейчас говорить по радио, что превосходит, но не уступает 100 процентов этому. Я думаю, что превосходит, но не хочу, так сказать, уж слишком...

Н. Хондзинский

– Это ваша отцовская гордость в вас говорит.

А. Пичугин

– Да, наверное. Возвращаясь к теме духовной не духовной музыки. Я правильно понимаю, что можно провести достаточно зримую аналогию с поэзией. Можно сколько угодно рифмовать там: Бог, любовь и Ангелы, но стихами от этого написанные строчки не станут. А можно ни разу ничего из этого не упомянуть, но это будет естественно, сейчас не хочется уходить в рассуждения, христианское или не христианское, но высоко духовное произведение.

Н. Хондзинский

– Блаженный Августин когда-то сказал, что музыка это один из даров Божиих. Я думаю, что этого достаточно го, чтобы говорить о том, что постижение музыки приближает нас к Господу.

А. Митрофанова

– Александр, что думаете?

А. Листратов

– От обратного все время. Я люблю неожиданные повороты. Вот вы знаете, всем задаю вопрос, никто никогда мне на него не ответил в зале. Происходит революции французская 1793 года, люди разрушают Бастилию. Куда они после этого идут?

А. Пичугин

– В консерваторию.

А. Листратов

– Нет. Весь ужас в том, что они идут разрушать органы.

А. Пичугин

– А, да, это же известная история.

А. Листратов

– Действия каждой революции очень похожи. Вы знаете, после взятия Бастилии в Париже осталось только четыре барочных органа. Все они были разрушены и сожжены в течение нескольких часов. Четыре барочных органа остались только потому, что Жан Клод Бальбатр на них успел сыграть «Марсельезу» восставшему народу. Все остальные были уничтожены.

А. Митрофанова

– Жутко.

А. Листратов

– Да, то есть в принципе реакция на это, вот вы говорите духовное. Конечно, духовная музыка, раз она такое чувство вызывает. Ну казалось бы, ну органы чего там, ладно тебе. Знаете, клавесины просто в окно выкидывали...

А. Митрофанова

– Это у нас же тоже колокола.

А. Листратов

– Конечно.

А. Листратов

– Абсолютно. А я об этом.

Н. Хондзинский

– Ну согласитесь, написано в псалмах: «Хвалите его во струнах и органе. В кимвалех доброгласных», – то есть речь об инструментальной музыке, конечно же, идет.

А. Митрофанова

– Но там другие органы, я думаю, имеются в виду.

Н. Хондзинский

– Но во струнах же.

А. Листратов

– Потому вообще-то, между нами говоря, орган был изобретен в Византии. Давайте будем точны. Орган был изобретен в Византии, более того...

А. Пичугин

– И в святой Софии стоял.

А. Листратов

– Да, совершенно верно. И там более того, в святой Софии оркестр на 70 музыкантов играл во время коронации императора каждый раз.

А. Пичугин

– Это же просто был императорский церемониал и богослужение. И когда папские легаты не всегда по незнанию языка могли разобрать, какой момент у них сейчас происходит, это императорский церемониал или богослужение. Им очень нравилось исполнение органа во время императорских все церемоний, и он был перенесен таким образом как одна из версий на западную почву.

Н. Хондзинский

– Ну кстати говоря, может быть, маленький поворот или возвращение в предыдущую или начальную тему о копиях и творчестве. Я не случайно тоже сказал, что после революции вошли в консерватории, потому что они же возникли после французской революции. И по мысли одного великого музыканта современности Николаса Арнонкура, мне очень близка эта идея, что именно после французской революции все закончилось в музыке. А почему, потому что создание первой консерватории, которая сделала конвейер. До этого связи между музыкантами, художник – это учитель и ученик да, то есть передача традиции, передача творчества, вот всех накопленных веками опыта, осуществлялся исключительно из рук в руки, от мастера к ученику.

А. Митрофанова

– Мне кажется это спорный тезис. Я сейчас сижу и думаю о Чайковском, например.

А. Листратов

– Я могу уточнить гораздо жестче, потому что Коля все правильно сказал. Дело в том, что указ о создании консерватории подписал Наполеон Бонапарт. Ему нужны были военные оркестры, то есть изначально все консерватории это создание музыкантов, которые бы играли военную музыку для парада.

А. Митрофанова

– Ну массовое производство, да, это примерно то же самое как Генри Форд, когда он изобрел конвейер и из ручного труда перешли...

Н. Хондзинский

– Абсолютно, естественно, об этом и речь.

А. Митрофанова

– Но это не значит, что среди вот этого производства в промышленных масштабах не возникает гениев.

Н. Хондзинский

– Конечно, не значит.

А. Листратов

– Вы знаете, мы там отчаянно это защищаем. Но я скажу, что инструментальное мастерство закончилось тоже, когда появился конвейер. Франсуа Шано, один из создателей романтических виолончелей, не барочных, а романтических виолончелей, закончил свою карьеру тем, что создал производство, в котором стали выпускаться эти виолончели, и все это рухнуло – никто покупать не стал.

Н. Хондзинский

– Разумеется, речь не о том, что действительно там, особенно в России с созданием Московской консерватории закончилась музыка, конечно речь не об этом. Я говорю именно о том, что мы с вами говорили про копии и про творчество в начале. Эпоха вот до революции французской и барочная эпоха, да, это эпоха творцов, эпоха художников. Просто это довольно любопытный факт. И о консерваториях и о конвейере...

А. Митрофанова

– И о консерватории и о конвейере. Вы знаете, продолжим разговор давайте в следующий части. А сейчас хотелось бы, поскольку мы о музыке говорим, чтобы нам не быть голословными, давайте послушаем что-нибудь. Ну наверное, Александр, что порекомендуете из того, что исполняет ваша капелла, чтобы мы понимали, о чем идет речь, а то барокко, барокко.

А. Листратов

– Конечно, ну барокко, да, значит Баха, раз мы о Бахе говорили. Действительно самый великий композитор всех времен и народов. И сейчас прозвучит часть из оркестровой сюиты Баха знаменитой си минорной «Полонез». Солировать будет наш замечательный траверс-флейтист Игорь Лисов.

А. Митрофанова

– Отлично.

А. Пичугин

– Ну а мы напомним, что в гостях у радио «Вера» сегодня Александр Листратов – виолончелист, основатель и художественный руководитель барочной капеллы и председатель жюри международного конкурса «Музыкальная весна в Санкт-Петербурге», Николай Хондзинский – дирижер, музыкальный директор Соборной палаты в Лиховом переулке, лауреат премии Правительства Москвы, лауреат «Премии имени Бориса Чайковского». Алла Митрофанова и я, Алексей Пичугин, и мы вернемся.

А. Митрофанова

– Еще раз добрый светлый вечер вам, дорогие слушатели. Алексей Пичугин, я, Алла Митрофанова, и напомню, что в гостях у нас сегодня Александр Листратов – виолончелист, основатель и художественный руководитель барочной капеллы «Золотой век», председатель жюри международного конкурса «Музыкальная весна в Санкт-Петербурге» и Николай Хондзинский – дирижер, музыкальный директор Соборной палаты. Такое замечательно место, о котором мы уже поговорили в первой части нашей программы, Соборная палата в Лиховом переулке, где проходят концерты. В частности, вот 1 июня пройдет концерт барочной капеллы «Золотой век», о которой мы сегодня и говорим. Николай Хондзинский также лауреат премии Правительства Москвы, лауреат «Премии имени Бориса Чайковского» и других премий. В общем, у нас сегодня невероятно музыкальные гости, причем они еще и философы от музыки, о чем я могу судить спустя полчаса разговора. Александр можно было бы вас все-таки спросить о том, а что вам дает вот это исполнение в максимально приближенное к тому, как это было в XVII-XVIII веке барочной музыки? Почему? Ведь сейчас импровизация, особенно после эпохи джаза, мне кажется, импровизация она вообще очень популярна, и привнесение чего-то своего в музыку это тоже невероятно важно. И вариации с сохранением основных музыкальных тем, мне кажется, они как-то сегодня ну это, знаете, как перевод, бывает иногда нужен перевод с русского на русский – с церковнославянского на русский, чтобы было более понятно. А вы занимаетесь тем, что восстанавливаете аутентичное звучание, что вам это дает, почему вы так за это держитесь?

А. Листратов

– Вы знаете, дело в том, что вот что касается стариной музыки, да, с детства у меня родители были культурные люди, они меня с детства водили в Мариинку, меня водили когда мне 4 года было. На ансамбль «Мадригал» меня водили, когда мне было 6 лет. И я когда впервые клавесин услышал, думаю: ну вот ничего не бывает волшебней, чем это. Наверное, никогда не придется эту музыку играть, поскольку ну это совсем она уже такая великая. Интересно. что А дальше знаете, как было, в консерватории, потом к этому времени я работал в симфоническом оркестре, потом я очень долго играл сам с фортепиано виолончели соло, в Европе в том числе выступал. Ну вы знаете, я все время сталкивался с тем, что когда я слушал старинную музыку не в аутентичном варианте, как будто что-то вот, как-то пазл не сходился. Как в Токио приедете, там опера «Евгений Онегин» на японском языке. Ну так...

А. Митрофанова

– Это ладно, а вот когда вы видите манга, ну то есть комиксы «Преступления и наказания»...

А. Листратов

– Вот. В этом смысле у нас люди, которые собрались, которые играют, они крайне радикальны насчет вкуса, всего. У нас нет людей, которым хоть в какой-то степени хоть когда-то нравилась какая-то попса – это невозможно. Про русский рок любимая шутка – бессмысленный и беспощадный, к сожалению, она присутствует всегда.

А. Митрофанова

– Как вы не толерантны.

А. Листратов

– Совсем не толерантны, абсолютно.

А. Пичугин

– Да, тогда, наверное, все-таки вы со мной не согласитесь. Но я слушаю вас, абсолютно дилетантский вопрос человека, у которого очень плохо со слухом музыкальным. Вот была барочная музыка, все, что было после – в XIX веке, в начале XX, – это уже наследие, ну которое, конечно, может быть жалким отголоском. Потом, здесь уже вы, наверное, не согласитесь, – то, о чем Алла спрашивала, – появился джаз, появился блюз, появился импровизационный момент. Это можно назвать серебряным веком, небольшим возрождением, а все остальное это опять упадок, нет?

А. Листратов

– Нет, мы даже хуже. Я считаю, что джаз это один из показателей упадка.

А. Пичугин

– Да?

А. Листратов

– Да, я вообще не понимаю, как может вот такая, знаете, это же музыка, которая совершенно не цепляет.

А. Пичугин

– А вот это кого как!

А. Листратов

– Вот что внутри у человека должно... Знаете, я джазом увлекался на протяжении лет двенадцати. Более того, я дружил с джазовыми музыкантами, очень известными европейскими, допустим, Пэт Мэтини мне записи присылали, они только записывали, мне тут же присылали эти записи. Еще когда были эти магнитофоны, не такие, а вот эти пленочные.

А. Пичугин

– Бобинные

А. Митрофанова

– Да. И вы знаете, тем не менее, вот какое-то у меня было увлечение, мне играть это хотелось, даже пытались что-то такое мы играть. Но вы знаете, когда звучит старинная музыка, ты понимаешь: нет, все, спасибо.

А. Митрофанова

– Вы нашли свое, скажем так, но действительно дело вкуса.

А. Листратов

– Вы знаете, можем немного по-другому подойти. Например, вот в Питере, я живу на несколько городов, у меня половина ансамбля питерцы, половина москвичи. В Питере у нас есть такой абонемент, называется «Музыка в ползунках». Вы знаете, приходят мамочки с детишками от одного до трех лет, и мы играем часовые концерты для них. Вы знаете, что я им играю? Вот, допустим, один я прихожу. Я, допустим, играю им две сюиты Баха. И вот эти вот, они слушают и мамочки слушают вот так вот и говорят: вот главное, не надо вот ничего, вот это.

Н. Хондзинский

– Ну на самом деле, я полностью могу подтвердить, что дети, когда они с самого детства слушают музыку нормальную, даже там в 6-7 лет их уже... то есть они действительно устают от постоянного фона, они устают от низкокачественного какого-то попсового или еще какого-то жанра.

А. Пичугин

– А популярная музыка всегда низкого качества? Это уже к Николаю вопрос, потому что Александр явно тут, понятно...

А. Листратов

– Меня лучше не спрашивать.

А. Митрофанова

– Да, о ваших симпатиях мы уже все поняли.

Н. Хондзинский

– Ну вы говорили, что XIX век это музыка упадка, и я с этим не согласен совершенно.

А. Пичугин

– Не упадка, нет, не упадка, это скорее спад. Ну если я правильно вас понял. Значит, я вас неправильно понял.

А. Митрофанова

– Не знаю, очень спорно.

Н. Хондзинский

– Речь о барочной музыке как о музыке наиболее чистой эпохи. Я говорю об этом.

А. Пичугин

– А Рахманинов?

Н. Хондзинский

– И я говорю, что это эпоха, в которой, мне кажется, процентное соотношение просто композиторов...

А. Листратов

– Конечно.

Н. Хондзинский

– Это фантастика, да, какое количество авторов эпохи барокко она подарила миру. И я как раз не согласен про упадок совершенно. Менялся язык со временем, конечно же, были и другие течения, внутренние. Мы сейчас не говорим ни о форме, ни о содержании... Даже скорее нет, видимо, о содержании нужно говорить, да. Потому что именно с течением времени, как мне кажется, музыка все дальше и дальше, ну в широком смысле музыка, потому что, конечно, музыка это авторы, и авторы все по-разному себя вели. Но вот именно вот это вот движение в сторону из храма, оно как раз ощущается в музыке, да.

А. Митрофанова

– Ну то есть меняются смысловые ориентиры, скажем так.

Н. Хондзинский

– Да, я думаю, что, как мне кажется, речь о том, что художники больше замыкались на самих себе, чем на том, кому они, для кого они пишут.

А. Митрофанова

– Ну это объективный процесс, это началось собственно в эпоху Возрождения. Средневековье-то, понимаете, когда трудно найти какие-то артефакты или произведения искусства эпохи Средневековья, где бы был указан автор. Они наверняка есть, но это скорее исключение, чем правило. Большинство произведений искусства, они совершенно авторство там не указано, потому что человеку это было неважно, он принимал участие в творческом процессе и ему важно было, чтобы его имя знал Бог.

Н. Хондзинский

– Но я не могу согласиться вот опять-таки насчет упадка или чего-то такого. Потому что менялся язык, но, как мне кажется, в музыке, в принципе, в музыке нет времени. Просто нам проще понять, что вот эпоха барокко дала то-то и то-то, но как такового времени в музыке нет. Есть сочинения Баха, например, которые по языку превосходят XXI век, по сложности языка, по каким-то тональным, по гармоническим сменам. То есть такое ощущение, что вот автор попал спустя 200 лет. Есть, например, там даже Бранденбургский концерт, например, есть такие части, когда такое ощущение что Бах попал в час пик в московское метро. Потому что то есть какие-то типа движения, которые даже непонятно, где их можно было тогда, в такое спокойное и галантное время, да, услышать. И каждая эпоха дает и продолжает давать миру фамилии великих композиторов, которые продолжают нести вот эту ответственность перед Создателем за свое творчество. Это было и в XIX веке, это было и в XX веке и, конечно же, русская музыка XIX и XX века дала несколько таких величайших фамилий. И XX век принес русской подлинной музыке это фамилии Николая Мясковского, Бориса Чайковского.

А. Пичугин

– Оговорите, что это пианист великий. Ну просто кто-то может сказать: Борис Чайковский?!

Н. Хондзинский

– Могу пояснить.

А. Пичугин

– Да, в двух словах, давайте.

А. Митрофанова

– Да поясните, тем более вы лауреат его премии.

Н. Хондзинский

– Это великий русский композитор XX века. Я думаю, что можно сказать, что его основное творчество пришлось на вторую половину XX века. В прошлом году уже прошло, увы, 20 лет с его кончины. Это автор, который нас соединяет с прошлым, как мне кажется, с нашими корнями. Ну если мы чуть-чуть можем в сторону отойти, то по моим впечатлением главная трагедия ну конечно же, не главная, но конечно же, одна из главных трагедий революции была именно в том для нас, что была попытка отрезать нас, поколения позднейшие, от наших корней. И мне кажется, во многом это удалось. И для меня есть музыка, которая вот есть музыка Рахманинова, да, есть Симфонические танцы или Третья симфония Сергея Рахманинова. Это вот человек, он в 43-м году умер в эмиграции, и вот его музыка нас связывает с прошлым, которое мы никогда его не увидим, у нас фотографий даже очень мало даже, да, мы никогда его не почувствуем. И вот благодаря творчеству таких вот композиторов мы можем услышать и почувствовать, что было в прошлом. Действительно в нашем том, имперском, какой была Россия. И вот Борис Чайковский, Николай Мясковский, его учитель, Борис Чайковский, Никой Пико – много фамилий авторов, которые до сих пор по различным причинам, я так думаю, что на самом деле причины эти очень логичные, они не так известны в нашей стране, как за рубежом, где к русской музыке всегда было очень серьезное отношение. Ну потому что эта музыка подлинная, да. И речь о том, что музыка, одна из ее важнейших составляющих, как мне кажется, это особенно поздние XIX-XX век, это возможность услышать воочию и почувствовать, что было до нас. И именно как музыка Рахманинова, которая является вот этим проводником в наши корни, да, в то, откуда мы.

А. Пичугин

– Хорошо. А все, что было после – в 50-60-е?

Н. Хондзинский

– Борис Чайковский умер в 96-м году.

А. Пичугин

– Нет, я понимаю, нет, если мы отходим от его музыки, если мы говорим...

А. Митрофанова

– Я предлагаю, эту часть разговора перенести на следующий раз и сейчас все-таки вернуться к концерту. Говорить об этом можно бесконечно. А 1 июня, я напомню, собственно, по поводу чего мы тут собрались таким составом. 1 июня в Соборной палате в Лиховом переулке будет концерт барочной капеллы «Золотой век». И мне вот как раз руководителю этого музыкального коллектива, Александру Листратову, виолончелисту, хотелось бы задать вопрос, связанный опять же с тем, что вы исполняете. Если вы восстанавливаете ту музыку, которая эпохе барокко принадлежит, гораздо более сложна по своему языку и своему содержанию, чем то, что звучит сейчас и к чему мы привыкли, у вас не возникает иногда ощущение, что это такая игра в бисер. Что вы в Касталии в такой живете. Ну то есть что вы занимаетесь интеллектуальными упражнениями, которые к реальной жизни имеют весьма так, знаете, по касательной такое вот отношение.

А. Листратов

– Вы знаете, мне этот вопрос все время задают, сколько я вот 25 старинной музыкой занимаюсь. Я всегда отвечаю очень просто на этот счет. Я как раз считаю, что большинство людей, вот которые слушают то, что вот... Для меня, знаете, в детстве самое было мучительное это суббота, воскресенье, когда окна двора открывались и звучала вокруг эта советская эстрада. Вот я думаю, что если есть на земле ад, то это одно из его проявлений.

А. Митрофанова

– Как вам тяжело жилось!

Н. Хондзинский

– Мне кажется, что вы так прям драматизируете, что это так сложно. Как раз речь о том, что это совершенно не сложно, если дети это воспринимают. А просто у нас очень сильно замусоренное восприятие, в этом дело.

А. Листратов

– И мне как раз кажется, что в Касталии живут как раз большинство людей – что они слушают! Я слышу через наушники, люди идут в метро – как это? Ну как так можно... Вы знаете, если людям предложить такую пищу вот в ресторане, они обидятся, подадут в суд, в драку полезут, понимаете. Человек приходит – ему фекалии приносят.

А. Митрофанова

– Не скупитесь вы на выражения.

А. Пичугин

– Да, действительно драматизм просто, узнать как это сложно и что это игра в бисер.

А. Листратов

– Есть же потрясающее, то от чего человек выздоравливает, понимаете. У нас люди в реанимации врачи работают детские, младенчиков откачивают, а мы им кассету Игнаса Франца Бибера принесли. И они говорят, дети под эту музыку не умирают. Это XVII век, австрийский композитор, главный музыкант епископа Зальбурцкого. Они физически действуют на людей...

А. Митрофанова

– Потрясающе.

А. Листратов

– У нас клетки, с этой музыкой они состыковываются. А мы с удовольствием поглощаем то, что не состыковывается. Да человек умрет от этого. Да это неестественно, вся наша эстрада это неестественно, весь этот рок он противоестественный.

А. Митрофанова

– И весь это джаз тоже, – сейчас скажете вы. А я так джаз люблю, и что же мне теперь делать?

А. Листратов

– Вы знаете, мы осенью, вот я с Николаем еще не рассказывал, мы привозим замечательный коллектив из Аргентины – барочный оркестр Буэнос-Айреса. Основа их творчества это боливийская музыка XVII века барочная.

А. Пичугин

– Которую здесь не знает вообще никто.

А. Листратов

– Ее никто, ее в мире никто не знает.

А. Митрофанова

– Вот это да!

А. Листратов

– И вы знаете, я кусочки, они там мне, мы с руководителем там уже контачим.

А. Митрофанова

– Боливийское барокко.

А. Пичугин

– Да, это интересно.

А. Листратов

– Поверьте, индейцы с ритмом и с джазом не хуже негров дружили.

Н. Хондзинский

– На самом деле по поводу джаза, слушайте, есть номера в баховских даже кантатах с таким ритмами.

А. Листратов

– Поэтому с Николаем договоримся, мы эту программу и в этом зале исполним с ними. Понимаете, и вот такое есть. В мире столько еще...

А. Митрофанова

– Позовите, пожалуйста, меня, я с удовольствием.

А. Пичугин

– И не только Алла Митрофанова, Алексей Пичугин тоже.

А. Листратов

– В мире столько, чего мы не знаем. И вы знаете для меня это как бы постоянно обучение. Ты все время попадаешь на планету, да кажется, все про нее знаешь. Да ничего ты не знаешь.

А. Митрофанова

– Мне кажется, что когда...

А. Листратов

– И ты каждый раз открываешь новый мир для себя.

А. Митрофанова

– Вот это правильно. Вообще вы знаете, мне кажется, надо быть готовым к тому, чтобы открыть это новый мир. Потому что иначе он тебе просто не откроется. Это страшно, когда человек считает, что все знает.

Н. Хондзинский

– Мне кажется, остается такое какое-то послевкусие от нашей беседы, судя по всему, что опять-таки, что барочная музыка это что-то такое вот сложное, что это нужно понимать. На самом деле речь как раз об обратном. О том, что это очищает, что это светлая музыка. То есть я говорю о том, что это чистая эпоха, что там нету грязи в этой музыке, понимаете, она зажигает, потому что это яркая музыка. Как мне кажется, это музыка молодых людей, в ней нет вот этого вот такого рафинированного академизма. И на самом деле Александр не произнес еще этого слова, но на самом деле это именно, мне кажется, в чем часто бывает борьба между аутентистами и теми, кто исполняет музыку, ну я бы так сказал, в романтической традиции барочную музыку. Как раз романтическая традиция, может быть, такая где-то скучноватая, хотя на самом деле речь ведь только о музыкантах. Потому что я думаю, что Александр не обвинит Давида Федоровича Ойстраха в том, что он играет Баха не аутентично. Но проблема в том, что те, кто копируют Давида Федоровича Ойстраха, они играют уже скучно. То есть надо быть самим собой в этой музыке, и она очень яркая, об этом и речь. Почему хочется ей заниматься, барочной музыкой, потому что в ней множество фейерверков, искр, эмоций, в этом ее суть. Суть барокко вот в этом в горении.

А. Листратов

– Это музыка влюбленных людей. Она романтичнее любой романтики, она наивней вот самых простых детских вещей, понимаете, она ритмичней любого рока. Там есть все.

А. Митрофанова

– Музыка влюбленных людей – прекрасные слова.

А. Пичугин

– Боливийскую...

А. Митрофанова

– Боливийское барокко. Мы обязательно придем.

А. Листратов

– Да, приходите, так все уже. Вчера еще я не мог сказать, сегодня можно.

А. Пичугин

– Александр Листратов – виолончелист, основатель и художественный руководитель барочной капеллы «Золотой век», Николай Хондзинский – дирижер, музыкальный директор Соборной палаты в гостях у светлого радио.

А. Митрофанова

– Мне бы все равно хотелось вернуться к этому вопросу о копии и оригинале. Он, знаете, в моей жизни в последнее время довольно часто всплывает в той или иной форме, даже, наверное, стоит задуматься об этом, как-то поразмышлять, почему так. Но вместе с тем, смотрите, вы говорите о том, что когда человек исполняет аутентичную музыку, и в этом есть он сам, он сам в этом присутствует, он сам в этом участвует, при этом вполне точно следуя авторским инструкциям – это одна история. А когда кто-то начинает копировать уже его игру – это другая история. Мне бы хотелось понять. Мы живем в таком время, когда огромное количество ну не только фейков, но и высококачественных подделок существует, художников это касается прежде всего. И в чем разница, вот просто мне бы хотелось, чтобы вы проговорили, почему все-таки, да, в чем преимущество оригинала.

Н. Хондзинский

– Вы знаете, мне кажется, вопрос, который вы задали, копии, оригинал – все-таки, наверное, это зависит от того, кто смотрит на эту копию и оригинал. И, наверное, кто-то может через копию увидеть суть, а кому-то и оригинал не помогает. И в этом самая, наверное, большая проблема. Александр представить своего направления аутентичного исполнения барочной музыки. Я, кстати говоря, исполняю барочную музыку не на аутентичных инструментах. И мне кажется, что здесь тоже есть некоторая условность, да. То есть мы разумеется не воюем, да, но...

А. Листратов

– Да более того, я в Колиных программах играю с удовольствием.

Н. Хондзинский

– Но то есть есть разные взгляды. Потому что все-таки мне кажется, что мы много говорил об аутентизме, но на самом деле речь о музыкантах. Это же средство, на чем он исполняет, да, на виолончели с жильными струнами или с металлическими. Уже не говоря о том, что ну, наверное, если дальше продолжать, то, наверное, можно исполнять тогда только в помещениях 40 квадратных метров, а если помещение больше, то все это уже неправильно, потому что не аутентично уже.

А. Митрофанова

– А еще восстановить все ароматы, которые были в этих помещениях.

Н. Хондзинский

– Ну это уже да.

А. Листратов

– Тоже неплохо.

Н. Хондзинский

– Кстати говоря, да. Ну то есть речь ведь на самом деле о личностях и только личности создают то, что они создают.

А. Митрофанова

– Давайте к концерту вернемся. Вы будете исполнять музыку Венеции и Неаполя. Два потрясающих города.

А. Пичугин

– Я за Неаполь, я знаю, что Алла за Венецию.

А. Митрофанова

– Ну зачем так сразу делить.

А. Пичугин

– А мы уже обсуждали потому что это с тобой.

А. Митрофанова

– А Неаполь это очень зафасадный город сейчас, как мне кажется, чтобы в него погрузиться, чтобы прочувствовать его шарм, нужно в него вжиться. Он не настолько очевиден, как мне кажется.

Н. Хондзинский

– Абсолютно согласен. Я был как раз в нем не так давно, и мне даже кажется вживаться надо долго достаточно.

А. Пичугин

– А мне, что в Венецию надо долго вживаться.

Н. Хондзинский

– Ну видите, у нас, увы, все действительные центры – и Флоренция, Рим к сожалению, везде такое количество суеты, которое добавляется, в общем-то, нами с вами, туристами.

А. Митрофанова

– Нами, туристами, это правда.

Н. Хондзинский

– Теми, кто хочет это воочию увидеть, да.

А. Митрофанова

– Сфоткаться на фоне чего-нибудь, а потом запостить быстренько куда-нибудь.

Н. Хондзинский

– Ну, может быть, даже и не сфоткаться. Но вот когда я был во Флоренции, я пытался ощутить вот это вот, то что там происходит. И на самом деле многое мне действительно мешает. Дикая суета из туристов, которые вокруг дома, значит, носятся туда сюда с фотоаппаратами.

А. Митрофанова

– Ну а куда вот, это же необратимо.

Н. Хондзинский

– Необратимо, абсолютно.

А. Митрофанова

– Мы же сами мы такие же туристы, мы же тоже это все делаем.

Н. Хондзинский

– Конечно.

А. Листратов

– Не знаю, я вот за 20 лет ни разу никуда как турист не ездил.

А. Митрофанова

– Александр, про вас мы уже все поняли.

А. Листратов

– Ни разу как турист не ездил, не сложилось, только как исполнитель-музыкант.

А. Пичугин

– Ну вот этот музыкальный исполнитель, по-разному приезжает в разные места, но я всегда про себя говорю, что я не турист, а гость города. Но дело не в этом. Дело в том, что у нас остается буквально несколько минут. Давайте вкратце о концерте, два слова буквально.

А. Листратов

– Знаете, будет чудесная итальянская музыка – Вивальди, Саммартини, Доминико Скарлатти – не Алессандро, а Доминико Скарлатти, симфония его будет. А кроме этого нами будет дирижировать настоящий итальянец из Милана, Фабио Пирола, дирижер, который в Италии получил образование, в Джулираде, и нашу петербургскую аспирантуру, консерваторию закончил. И он подскажет нам, как эту итальянскую музыку играть совсем уже по-итальянски. Поэтому мы надеемся, что и аромат Италии, аромат барокко будет там обязательно присутствовать. Ну и наш, естественно, вклад в это во все, как исполнители, с нашим взглядом, с нашей харизмой, с нашим мировосприятием таким.

Н. Хондзинский

– А я, наверное, добавлю, что очень надеюсь, что когда-то, собственно почему я такое говорил о барочной музыке, я со свой стороны, потому что действительно есть несколько фамилий, которые у всех на слуху, и есть огромное количество фамилий, которых никто не знает, но музыка барочная остается барочной музыкой. Поэтому я хочу призвать тех, кто не знает какие-то фамилии с афиши, не бояться этого, потому что это та же чистая музыка, какая была и у Вивальди, может быть, где-то другой язык, но тем она и интересней на самом деле. И это яркая барочная музыка подлинная, в этом смысле надо не бояться барочных фамилий.

А. Митрофанова

– Спасибо.

А. Пичугин

– Будем заканчивать. Да, закончим мы по традиции музыкой. А Александр расскажет, что мы послушаем.

А. Листратов

– Да, сейчас прозвучит финал знаменитого скрипичного концерта ля минор для скрипки с оркестром, который исполняет наша барочная капелла. Солистка Фатима Лафишева, барочная скрипка.

А. Пичугин

– Александр Листратов – виолончелист, основатель и художественный руководитель барочной капеллы «Золотой век», председатель жюри международного конкурса «Музыкальная весна в Санкт-Петербурге». Николай Хондзинский – дирижер, музыкальный директор Соборной палаты в Лиховом переулке, лауреат премии Правительства Москвы, лауреат «Премии имени Бориса Чайковского» были гостями программы «Светлый вечер». Говорили о концерте, ну в том числе и о концерте, который 1 июня барочная капелла «Золотой век» будет давать в Лиховом переулке, в музыкальной Соборной палате вернее. Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

– Алексей Пичугин.

А. Пичугин

– Спасибо. Мы слушаем музыку.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем