Поделиться
После смерти Юрия Долгорукого в 1157 году положение дел на Руси уже значительно разнилось от того, которое мы застали после кончины Владимира Мономаха.
За истекшие тридцать два года порядок восхождения на старший стол нарушался столько раз, что определение прав на этот стол делалось все более и более запутанным и сложным. Все чаще и чаще стали устанавливаться по этому поводу особые договоры между князьями, постоянно, впрочем, нарушаемые. А также все сильнее и сильнее становилось влияние Киевлян на решение вопроса о занятии их стола.
Вместе с тем, ко времени кончины Юрия Долгорукого, было уже почти совершенно предано забвению и последовательное передвижение князей с младших столов на более старшие, по мере восхождения их к Киеву. Начало к забвению этого передвижения было, конечно, положено на Любечском съезде, собранном в 1097 году Мономахом для прекращения княжеских усобиц. Причем было установлено правилом, что за князьями остаются их отчины или вотчины, то есть владения их отцов, кроме Киевской Земли, которая должна принадлежать старшему во всем роде.
Вследствие этого, с течением времени, отдельные Земли стали все более и более обособляться, и в них, по мере увеличения членов княжеских семей, стали возникать такие же родовые счеты и усобицы, какие мы до сих пор видели по отношению ко всей Русской Земле. Это обособление отдельных Земель и возникновение в каждой из них своей частной жизни, влекло за собой, вместе с ослаблением верховной власти Киевского князя, и ослабление взаимной связи между собой и чувства принадлежности к единой общей великой Родине.
Рядом с Киевским великим князем появились уже и другие великие князья Ростислав Мстиславович величался великим князем Смоленским. И Черниговские князья именовались великими. Скоро таковым же наименованием стали величаться и князья Рязанские. Все это служило ясным признаком упадка прежнего значения Киевского стола. Однако, князья, осевшие в своих Землях или уделах, продолжали ревниво следить, чтобы Киевская Земля никому не досталась бы в вотчинное, удельное владение, и это было своего рода вопросом чести для каждого из них.
Изяслав Давидович, севши на старше столе в 1157 году, является вовсе не тем могущественным великим князем всея Руси, каким мы видели Владимира Мономаха. Ему принадлежала только Киевская Земля и несколько городов в прежней его Черниговской волости, так как самый Чернигов он должен быть отдать своему двоюродному брату
Юрий Долгорукий, несмотря на всю любовь к Суздальскому краю, был все-таки связан своими помыслами и сердцем с Киевом. Из-за Киева вел он тяжелую борьбу да конца своей жизни, и сюда же на юг неоднократно водил он и свои Суздальские дружины. Утвердившись в Киевской Земле, он здесь же посадил и своих старших сыновей. Далекую же Суздальскую сторону он предоставил младшим сыновьям. Это, конечно, показывало, что Киевский стол после себя Юрий готовил старшему сыну Андрею, а на Суздальский край смотрел как на второстепенное владение своей семьи.
Но иных взглядов был сын его Андрей. Вся его жизнь с раннего детства сложилась совершенно иначе, чем жизнь отца. А потому и с совершенно другими чувствами относился Андрей к событиям, совершавшимся на его глазах в этой Южной Руси. Он явился в ней во главе полков своего отца в 1149 году до этого же времени, он безвыездно прожил в Суздальской стороне.
С раннего детства, как княжеский сын, Андрей был посвящен во все дела, касающиеся устройства и заселения этого, до сих пор лесного и глухого края и, без сомнения, в его детском сердце оставили самое глубокое впечатление, как постоянные рассказы в собственной семье об усобицах, происходивших на юге, так постоянные рассказы беспрерывно прибывавших в Суздальский край переселенцев из Южной Руси. О тех же усобицах, о злых сечах и пожарах, их сопровождавших, о страшных Половецких набегах и о раздирающих душу картинах увода в полон степными хищниками дорогих и близких людей.
Все это должно было воспитать в Андрее сильную ненависть к основной причине всех бедствий, имевших место в Южной Руси — к раздорам среди князей, происходивших из-за отсутствия единой сильной власти над ними. Прибыв уже зрелым мужем в Киевскую Землю, чтобы принять, по приказу отца, участие в шедших там усобицах, Андрей должен был еще сильнее от них отвратиться, тем более, что он до сих пор никого не знал из своих Южно-Русских родичей, которые с детства привыкли жить все вместе, постоянно встречаясь и на ратном поле, и на княжеских съездах. Они для Андрея, и он для них, были совершенно чуждыми людьми. Поэтому, несмотря на свою беззаветную храбрость в боях, Андрей не только не хлопотал о продолжении брани, но, наоборот, являлся усердным сторонником мира, лишь бы скорее получить возможность уйти из этого омута.
Находясь на юге с отцом, он еще больше проникнулся сознанием, что установившимися здесь порядками жить нельзя, и не переставал пребывать мечтою и сердцем в родной и милой Суздальской Земле.
На основании этого делается понятным и необычайный на первый взгляд поступок Андрея, совершенный им, когда Юрий, утвердившись в 1155 году, после смерти Вячеслава, в Киеве, посадил его около себя в Вышгороде.
Андрей, тайно от отца, не испросив его разрешения, отбыл в свой любимый Суздальский край по приглашению Суздальской дружины. При этом Андрей, по своему душевному складу, должен был быть особенно дорог именно пришельцам, или новым людям, во множестве приходившим в край с юга и селившимся, главным образом, в новом же городе, во Владимире на Клязьме, куда Андрей и прибыл после тайного своего оставления Вышгорода.
