У нас в гостях был доктор физико-математических наук, заведующий кафедрой миссиологии Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Андрей Ефимов.
Разговор шел об истории семьи и пути к вере нашего гостя, а также о появлении и становлении Свято-Тихоновского университета.
Ведущий: Алексей Пичугин
Алексей Пичугин:
— Дорогие слушатели, здравствуйте. «Светлый вечер» на «Светлом радио». Меня зовут Алексей Пичугин. Рад вас приветствовать у нас в программе. Вместе с нами и вместе с вами сегодня здесь в этой студии Андрей Борисович Ефимов, доктор физико-математических наук, заведующий кафедрой миссиологии богословского факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Андрей Борисович, здравствуйте. Добрый вечер.
Андрей Ефимов:
— Добрый день.
Алексей Пичугин:
— Мы с вами сегодня отмечаем 30-летие Свято-Тихоновского университета, до того Богословского института, известное уже учебное заведение. У нас за относительно долгие годы нашей радиостанции в программе были священники Николо-Кузнецкого храма, были преподаватели Свято-Тихоновского университета. Мы все чаще говорили о проектах, совместных проектах, которые мы поддерживали, о факультетах, много чего обсуждали из жизни Свято-Тихоновского, но, по-моему, никогда не говорили о его истории. А на самом деле она очень интересная. Православный Свято-Тихоновский богословский институт возник не одномоментно, не то, что когда-то решили, документы все подали, получили разрешение и начали преподавать. История Свято-Тихоновского университета уходит вглубь. Причем, наверное, вглубь не только ближайших к началу 90-х лет, но и в предшествующие десятилетия. Ведь можно, наверное, историю, которая послужила отправной точкой к появлению Свято-Тихоновского университета вообще отнести к временам гонений, к временам большого террора, к временам гонений на Церковь 30-х годов. Правда это или нет? Или как-то мы по-другому можем историю эту учитывать?
Андрей Ефимов:
— Во время гонений, конечно, ни о каком институте речи быть не могло, это понятно.
Алексей Пичугин:
— Ну, естественно.
Андрей Ефимов:
— Более того, 50-60-е годы, я это все помню, и школы и ВУЗЫ были под тяжелейшим давлением атеистическим. И мы должны всегда помнить в 1980-м году Никита Сергеевич Хрущев обещал показать последнего священника по телевизору. В 80-м году. Слава Богу, пошло все по-другому. Но состояние школ, состояние ВУЗов, состояние общее образованного, прежде всего, населения было проблематичным. Более того, Церковь была слаба. Я помню, когда я узнал, что к Крещению Руси, к 1988 году, председатель Совета по делам религии предложил патриарху Пимену открыть тысячу храмов.
Алексей Пичугин:
— Константин Михайлович Харчев тогда был. Мы с ним знакомы.
Андрей Ефимов:
— Харчев, да. Патриарх, посоветовавшись со своими соратниками, отказался. У Церкви, как он считал, нет сил открыть тысячу храмов в 88-м году. Но народ сам открыл эту же тысячу храмов, как только появилась свобода. А свобода появилась именно в 88-м году. И это празднование было не просто знаменательным, это было переломное событие, когда было разрешено открывать храмы. А дальше проходит еще некоторое время и в 90-м году, летом разрешили открывать воскресные школы. Воскресные школы открывать разрешили, и в Николо-Кузнецкий храм привели 650 детей.
Алексей Пичугин:
— Шестьсот пятьдесят!
Андрей Ефимов:
— 650 детей.
Алексей Пичугин:
— Откуда? Понятно, история Николо-Кузнецкого храма.
Андрей Ефимов:
— Тут дело даже не в этом, не в том, что это Николо-Кузнецкий храм. В соседний храм привели 450 детей. Дело в том, что начался беспредел. Мы сейчас видим, что в Москве подъезды закрыты железными дверями, что на всех первых этажах металлические решетки. До этого периода беспредела этого всего не было. В Москве стало небезопасно вечером выходить на улицу. Остановились или прекратили платить пенсии пенсионерам, многие предприятия так же перестали платить зарплату. Так что часть пенсионеров пошли по помойкам искать кусок хлеба. То есть начался беспредел. И когда приходит мама или бабушка и приводит ребенка в храм, ее спрашивают: вы зачем пришли? — Вы должны ему дать то, что мы дать не можем, мы не знаем, что мы можем, что надо ему дать, но мы этого дать не можем; если вы не дадите это ребенку, то он человеком не вырастет. Вот о чем шла речь. О том, чтобы спаси ребят от беспредела. Тут же вспыхнула и преступность детская и молодежная. Это были тяжелейшие испытания для москвичей для всех даже. А в провинции еще хуже в некоторых местах было.
Алексей Пичугин:
— Ну, давайте...
Андрей Ефимов:
— Дальше.
Алексей Пичугин:
— Да, хорошо, да, да.
Андрей Ефимов:
— Привели 650 детей, это значит, что нужно более двадцати классов вечером назначить, где-то найти и назначить им преподавателей. Где взять преподавателей? И тут отцы собрали всех, кого только можно, и говорят: вот ты студент старшего курса МГУ, не важно, какого факультета, будешь преподавать. — А что я буду преподавать, я только первый год в храме. — Как первый год? — Да, первый год. Или пожилой человек, который давно ходит в храм: ты будешь преподавателем. — А что я буду преподавать? — Ну, ты студент четвертого или пятого курса, а тем более аспирант если, учись и преподавай.
Алексей Пичугин:
— А действительно, что преподавать? У человека есть система определенная, но предмет, который он мог бы преподавать, никоим образом не подходит к воскресной школе.
Андрей Ефимов:
— В основном, эта интеллигентная молодежь и немолодежь, те, которых благословили, поручили, попросили преподавать в этих воскресных школах... Действительно, Николо-Кузнецкому храму удалось договориться в соседней школе, и вечером или в субботу, воскресенье там выделяли бесплатно более двадцати классов. Это уже было характерно для того времени, когда пошли навстречу учителя и система руководителей школ. Что преподавать? А преподавать надо все. Надо преподавать вероучение, надо преподавать немножко церковной культуры, надо преподавать историю Церкви и так далее. В той мере, в какой, прежде всего, преподаватель может все это преподавать. И тогда в конце лета 90-го года и начали думать, как организовать преподавание для этих преподавателей, прежде всего. В конце августа на третий Спас в Рублевском музее был праздник, там собрались как раз активные люди. Был отец Владимир, отец Александр Салтыков, он сотрудником уже давным-давно был музея Рублева. Отец Глеб Каледа там оказался и некоторые другие. Думали, как начать это делать, как организовывать это преподавание. И решили, что во всех случаях надо начинать. Где, как, средств никаких нет, но надо. Пока готовились, пока думали, оказалось, что из тех, кто там был, самый большой опыт преподавания студентам в ВУЗе у отца Глеба Каледы.
Алексей Пичугин:
— Ну, конечно, да.
Андрей Ефимов:
— Он к тому времени уже был очень известным не только ученым, но имел огромный опыт преподавания. И попросили его, и он начал организовывать. Первые этапы преподавания начались реально в начале самых первых дней, но подготовка шла к ним почти полгода, а преподавание началась в феврале, по-моему, 91-го года. Перед этим объявили набор по знакомым храмам, по знакомым священникам и по знакомым православным прихожанам.
Алексей Пичугин:
— Друзья, напомним, что в гостях у «Светлого радио» сегодня Андрей Борисович Ефимов, доктор физико-математических наук и заведующий кафедрой миссиологии богословского факультета Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Итак, да, мы потихоньку обсуждаем, как создавался Свято-Тихоновский университет.
Андрей Ефимов:
— Наконец, очень много пришло народу, которые готовы были трудиться на этом очень непростом, но очень важном и духовно благодарном поприще. Реально студентов записалось туда почти триста. Среди них было два доктора наук — среди студентов — кандидаты наук, аспиранты, самые разные люди всех возрастов. Они собрались и распределили преподавание. Преподавали и отец Владимир, и отец Владислав Свешников, и отец Аркадий Шатов тогда, будущий владыка Пантелеимон, и отец Александр Салтыков. Преподавали там, конечно, по некоторым упрощенным схемам, но это было горение. И те и другие горели этим, увлечены были полностью этим. Более того, преподаватели довольно долго вообще никакой зарплаты не получали. И конечно, эти курсы были бесплатны, потому что большинство людей просто платить не могли ничего. Отец Валентин Асмус, конечно, там был, отец Николай Кречетов и другие.
Алексей Пичугин:
— Отец Валериан Кречетов.
Андрей Ефимов:
— Николай.
Алексей Пичугин:
— Да, да.
Андрей Ефимов:
— Отец Дмитрий Смирнов. Так было некоторое время. Об этом докладывали, рассказывали, и в том числе святейшему патриарху Алексею Второму. Он благословил вначале не оформлять института, пока не понятно, что из этого всего выйдет. Примерно год с лишним занятия назывались просто Богословские курсы. Помещений не было, но в одном, в другом институте находили доброжелательное руководство, и давали то или иное помещение бесплатно.
Алексей Пичугин:
— Как узнавали люди, и кто приходил учиться?
Андрей Ефимов:
— Прежде всего, по храмам. Я не помню, чтобы там какие-то средства массовой информации хорошо работали. Прежде всего, так называемое «сарафанное радио», через людей, насколько я помню. А уже в 92-м году стал вопрос о том, что, может быть уже пора перейти на уровень института. Был накоплен некоторый опыт, год уже прошел этих занятий, какие-то пытались ставить зачеты, какая-то ответственность учащихся появилась. Были и семинары, были и лекции. Понемножку-понемножку вырабатывалась некоторая система образования, близкая к институту.
Алексей Пичугин:
— Но пока еще это не было институтом в полной мере, и люди ходили, как могли, повышали свои знания, или получали знания, вернее, но без какой-то определенной... Ответственность, вы говорите, уже была, начинались экзамены, зачеты, но пока было все в общем.
Андрей Ефимов:
— С весны 92-го года было решено, что это будет институт, было получено благословение святейшего патриарха Алексея Второго, и подготовка началась серьезная именно к организации институтского преподавания. Появились первые программы по некоторым, по крайней мере, предметам. И преподаватели и студенты решились на, можно сказать, подвиг. Потому что это все было на энтузиазме, никакой поддержки материальной здесь не было практически. Даже учебников не было настоящих. Первоначальная задача была просто дать... в самом начале, но оказалось, что можно расширить и углубить эти задачи. Так вот первая задача была просто помочь преподавателям воскресных школ стать преподавателями воскресных школ, которых уже сотни появилось в Москве, таких преподавателей. Конечно, священники, которые кончали то или иное учебное заведение, более подготовлены были, были подготовлены и не только они. К примеру, отец Валентин Асмус это полноценный, можно сказать, и специалист, и преподаватель, он выпускник филологического факультета МГУ, и занимается уже и святыми отцами вплотную.
Алексей Пичугин:
— Но о подготовке священнослужителей, о богословской школе вообще еще речи не было?
Андрей Ефимов:
— Вначале было сказано, что будет два факультета: будет факультет богословский и будет факультет миссионерско-катехизаторский. Вначале думалось, что на богословский факультет будут поступать мужчины, ребята, а девушки, женщины будут учиться на миссионерско-катехизаторском факультете. Со временем, много позже, многое изменилось и сейчас это уже совсем другие структуры.
Алексей Пичугин:
— Ну конечно, естественно. Тут, наверное, надо вернуться назад, к вашей истории. А как вы оказались в Свято-Тихоновском? Давайте по порядку. Я в одном из ваших интервью, вернее, во вступлении к этому интервью прочитал, что это история о том, как верующий школьник... Вы учились в школе в конце сороковых — начале пятидесятых годов, правильно? Как это тогда связывалось — верующий школьник в Москве? Да, храмы открывались после войны, но это никоим образом не распространялось на детей, насколько я понимаю. И быть верующим ребенком в те годы было не очень принято.
Андрей Ефимов:
— Верующие семьи в Москве были.
Алексей Пичугин:
— Ну, естественно.
Андрей Ефимов:
— Но их было, больших семей, всего несколько. В основном это были семьи небольшие, кто сохранились так или иначе. Среди родителей были те, кто уже прошли через ссылки, некоторые через тюрьмы. Но в школах об этом говорить было нельзя. В школу надо было носить пионерский галстук и считаться пионером. Когда уже встал вопрос о комсомоле, это уже был серьезный вопрос.
Алексей Пичугин:
— А в какие храмы вы ходили в детстве?
Андрей Ефимов:
— Много можно рассказывать.
Алексей Пичугин:
— Интересно, потому что это тоже часть истории Свято-Тихоновского университета, как ни крути, но это так.
Андрей Ефимов:
— Сейчас попробую ответить. Мои родители поженились в 37-м году, это тоже большая история. Они решили построить православную церковную семью. Получили они комнатку в коммунальной квартире, в которой было одиннадцать комнат.
Алексей Пичугин:
— Как потом пел Высоцкий: «на тридцать восемь комнаток всего одна уборная».
Андрей Ефимов:
— Это не самое страшное, страшнее то, что в большинстве этих квартирок кто-то «стучал», это называлось.
Алексей Пичугин:
— Доносил.
Андрей Ефимов:
— Ну да. Родители решили, что построить православную семью и воспитать православных детей в коммунальной квартире почти невозможно. Что делать? И отец купил домик под Москвой, и этот домик имел свою атмосферу. В этом домике были иконы, была молитва, был свой мир, который часто не пересекался совсем даже с соседями по многим вопросам. Нельзя было общаться близко с соседями по многим вопросам. На этом участочке около Софрино выросла наша семья. Нас было шестеро, это было все непросто, работал один отец, мама не работала. При этом надо сказать, что одна комнатка в этом доме была выделена для двух монашек закрытого давно уже, разоренного полностью Серафимо-Знаменского скита под Домодедово.
Алексей Пичугин:
— А-а, ну да. Он сейчас восстановлен.
Андрей Ефимов:
— Да, он сейчас восстановлен.
Алексей Пичугин:
— А священники приходили к вам в дом?
Андрей Ефимов:
— Священники? Сейчас скажу. В 41-м году отец привез в этот дом отца Константина Ровинского, очень известный человек, очень уже старенький, ему за 80 было. И он вместе с монахинями и с папой и с мамой служил литургию и все, что положено, весь Великий пост 41-го года и Пасху. А потом вскоре началась война, и его пришлось увезти, поскольку немцы были на расстоянии 30 километров. А он у нас не только не прописан был, вообще даже не все соседи знали, что он у нас живет.
Алексей Пичугин:
— Отец Константин Ровинский был из Маросейской общины, как я понимаю.
Андрей Ефимов:
— Он был из Маросейской общины, он был связан с Елизаветой Федоровной. Это фигура значительная. А дальше всю жизнь была связь, после того, как с ним связь прекратилась, с Ильяобыденским храмом. Храм Ильи Обыденного, там в это время был отец Александр Толгский, это тоже духоносный священник, удивительный, на котором очень многое держалось. Потом уже значительно позже его преемник отец Александр младший, как мы его называли. Это был центр православной интеллигенции.
Алексей Пичугин:
— Мы прервемся буквально на минуту, друзья. Я напомню, что сегодня мы говорим о Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете, которому 30 лет исполнилось. У нас в студии Андрей Борисович Ефимов, доктор физико-математических наук и заведующий кафедрой миссиологии в Свято-Тихоновском университете на богословском факультете. Я Алексей Пичугин. Мы через минуту в нашу программу вернемся.
Алексей Пичугин:
— Друзья, возвращаемся в студию «Светлого радио». Напомню, что сегодня у нас в гостях Андрей Борисович Ефимов, доктор физико-математических наук, заведующий кафедрой миссиологии богословского факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Тридцать лет университету исполняется, и мы говорим об его истории. Не только об истории самого университета, потому что история университета и его основателей неразрывно связана с историей нашей страны, с историей семей основателей университета. И вот Андрей Борисович вспоминает своих родственников, свою историю дома под Софрино, где жила его семья, где он жил. И вместе с ними периодически жили священники и монахини из закрытых монастырей. Вы сейчас мне говорили, что в конце сороковых годов, уже после войны у вас в доме кто жил?
Андрей Ефимов:
— Некоторое время жила семья Апушкиных. Это Константин Константинович, тайный священник, от отца Алексея Мечева еще идущий. Но он тайным священником стал после отца Алексея, при отце Сергие уже. И Елена Владимировна и две дочери, Маша и Наташа. Маша со временем стала супругой профессора Скурата Константина Ефимовича. А Наташа стала матушкой при отце Валериане Кречетове, и очень много принесла плодов, в том числе и их дети некоторые сейчас уже священники. Отец Константин Апушкин в нашем доме, в этом дачном домике некоторое время служил также тайно, он был священником.
Алексей Пичугин:
— А кто ходил на эти службы? Ваша семья собиралась или?..
Андрей Ефимов:
— Никого посторонних. Со временем рядышком появилась семья верующая на соседнем участке, в соседнем домике. Там были две женщины уже немолодые, они были связаны с общинкой в Загорске матушки Марии Дохторовой. Была такая матушка, которая очень духовная, она со временем предсказала патриарху Пимену, что он будет патриархом. Она была связана со старцами, которые жили под землей на Волге. И туда она посылала вопросы и получала оттуда ответы о той или иной воле Божией. То есть много всего было рядом. Со временем на этом соседнем участочке одно время отдыхал архимандрит Пимен, который впоследствии стал патриархом. Он отдыхал, когда был наместником Троице-Сергиевой лавры.
Алексей Пичугин:
— А дальше как ваша история проходила, как вы в итоге тоже стали причастны к Свято-Тихоновскому?
Андрей Ефимов:
— Мы дружили и с отцом Владимиром и с отцом Александром Салтыковым. Особенно эта дружба особые формы приобрела, когда я был при отце Всеволоде Шпиллере.
Алексей Пичугин:
— А как вы попали в Николо-Кузнецкий храм?
Андрей Ефимов:
— Как я попал в Николо-Кузнецкий храм? В Николо-Кузнецкий храм я попал по благословению затворника старца Павла Троицкого. У отца Всеволода Шпиллера были прихожане, которые были связаны с затворником отцом Павлом Троицким, известный очень, прозорливый, совершенно святой человек, который прошел через лагеря, тюрьмы и ссылки и все-все-все. Последние десятилетия он жил в Тверской губернии, о нем сейчас уже кое-что известно, а тогда почти никому почти ничего о нем известно не было. Но все-таки кое-кому было известно. Я попал к отцу Всеволоду Шпиллеру через него... примерно в это же время он открылся отцу Всеволоду Шпиллеру и окормлял отца Всеволода Шпиллера. Отец Всеволод Шпиллер это особая большая тема, очень значительная. Николо-Кузнецкий храм с приходом отца Всеволода Шпиллера, а он пришел туда в 51-м году, насколько я помню, постепенно стал центром православной интеллигенции Москвы. В этот храм, и к нему в частности, ходили очень многие. К примеру, в алтаре у него постоянно бывал Чибисов Сергей Владимирович. Это доктор наук, профессор, заведующий кафедрой военной академии, полковник, тайный монах. Ну и так далее. К нему приходил и Шлиман и многие-многие другие. Это был действительно особо выдающийся человек во всех планах: это европейское образование, это связь и уважение многих заграничных церковных деятелей, и это духоносный старческого духа пастырь. Ему многое было открыто.
Алексей Пичугин:
— А вы с ним... Вы докторскую защитили в 74-м году.
Андрей Ефимов:
— По его благословению.
Алексей Пичугин:
— Да, но как ваша работа в советской науке сочеталась с вашей верой и вашим хождением в церковь?
Андрей Ефимов:
— Во-первых, для меня уже с юности, когда я определился, на первом месте все-таки была вера и церковь.
Алексей Пичугин:
— Ну да.
Андрей Ефимов:
— А наука шла довольно успешно. Когда я защитил кандидатскую диссертацию в МГУ, мне было 26, а когда я защитил докторскую, мне было 34. Это был механико-математический факультет МГУ, то есть это все было непросто, но с Божьей помощью получалось, и можно было и одно и другое сочетать вполне. Другое дело, что были и другие разные и проблемы и трудности и жизни и всего. Одной из трудностей была болезнь отца Всеволода Шпиллера. Потому что в конце жизни он очень болел, ему нужна была помощь. И тут мне пришлось как-то, опять-таки по благословению, довольно много помогать. Но, слава Богу, что это было.
Алексей Пичугин:
— Вы с самого начала существования Свято-Тихоновского, еще с этих курсов принимали деятельное участие во всем?
Андрей Ефимов:
— Дело в том, что в это же время началась организация первого православного летнего лагеря.
Алексей Пичугин:
— Для кого? Вот для этой школы?
Андрей Ефимов:
— Для православных людей. Началась организация первой, может быть, не первой, параллельно с некоторыми другими, православной московской школы. И дальше параллельно еще была и проблема введения в школу православия, то есть проблема Основ православной культуры в школе. Первое время, начиная с конца 90-го года, мне было просто поручено организовывать летний лагерь. При этом ни денег, ни опыта, ничего не было. В 91-м уже году был открыт первый летний лагерь для детей и для семей, потому что все большие семьи православные голодали, никто прокормить большую семью не мог в то время. Это было время беспредела. Но это отдельный разговор, это не прямо касается Свято-Тихоновского университета.
Алексей Пичугин:
— Ну да, это связано, конечно.
Андрей Ефимов:
— А постепенно миссионерско-катехизаторский факультет, в котором я участвовал с самого начала, сначала меньше, потом больше, превратился в миссионерский факультет, где мне уже приходилось очень много организовывать в том числе.
Алексей Пичугин:
— Друзья, напомню, что в гостях у «Светлого радио» Андрей Борисович Ефимов, доктор физико-математических наук, заведующий кафедрой миссиологии богословского факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета.
Андрей Ефимов:
— Достаточно сказать, что даже Рождественские чтения и работа отца Глеба Каледы, который... Я не сказал одно, что в 92-м году, уже в конце весны, когда, наконец, было полностью решено создавать институт, и к этому уже приступили, было собрание. На этом собрании отец Глеб Каледа передал управление институтом отцу Владимиру Воробьеву. Он в это время уже довольно серьезно окунулся в проблемы отдела религиозного образования, то есть проблемы хотя бы какого-то внедрения православного просвещения в общеобразовательные школы. Он уже ездил по многим конференциям, в том числе, которые организовывали сектанты. Это был беспредел и со стороны сектантов, они с огромными средствами приезжали и привозили гуманитарную помощь и прямо на кораблях ездили по Волге, останавливались в городах, арендовали огромные стадионы, раздавали гумпомощь, пели под гитару песенки о Христе и организовывали конференции. И вот он на эти конференции стал ездить, и они его прозвали неистовый поп. То есть он их громил очень крепко. Он же прошел всю войну солдатом, эта солдатская закалка в нем до конца была. Он передал отцу Владимиру, но самому ему пришлось организовывать очень скоро Российский Православный университет — РПУ. Во-первых, он был главным организатором, по существу, отдела религиозного образования и Российского Православного университета. И надо сказать, что он очень быстро сгорел, в 94-м году он уже скончался.
Алексей Пичугин:
— Да, его уже не стало, да. Хотя ведь удивительная тоже судьба. И тайный священник, рукоположенный митрополитом Иоанном Вендландом, и профессор, преподававший много лет, и посещавший службы в храме Ильи Обыденного, как мирянин в алтаре стоявший и только один лишь настоятель знал, что тот священник. Конечно, удивительные истории людей.
Андрей Ефимов:
— Но мне приходилось иногда бывать у него дома на его службе.
Алексей Пичугин:
— Давайте поговорим еще о Свято-Тихоновском, о том, как он стал уже тем самым Богословским институтом тогда еще, с развитой системой факультетов, с большим количеством преподавателей. Ведь когда Свято-Тихоновский отмечал свое десятилетие, там уже было достаточно много факультетов, шесть. Были помещения, были возможности преподавать, то есть это уже было известное московское учебное заведение.
Андрей Ефимов:
— Да. Тогда же в 90-м году было организовано Братство во имя Всемилостивого Спаса. Духовником братства стал отец Владимир Воробьев, и он по существу руководил всей работой этого братства. В то время огромная жажда, просто набросились люди на религиозную литературу. И тогда были организованы и продажа литературы и издательство литературы. Появился магазин «Православное слово», который стал регулярным благодетелем для института. Уже появились какие-то деньги. Потом понемножку начали появляться здания. Первое здание было рядышком с Николо-Кузнецким храмом, которое выходит на улицу Новокузнецкую, и там разместилось руководство института: ректорат и другие некоторые службы. Параллельно появились, а точнее не появились, а были присоединены к институту мастерские иконописные, которые шли также от отца Всеволода Шпиллера, Ирины Васильевны Ватагиной и других, начиная с Соколовой матушки-монахини. Эти иконописные мастерские, потом появились реставрационные мастерские, со временем появилось церковное шитье, со временем появилась монументальная роспись. И это все вошло в систему Свято-Тихоновского университета. Свято-Тихоновским университетом он стал называться по благословению патриарха Алексея тогда же в 92-м или 93-м году. Был назначен патриархом день 18 ноября, день интронизации патриарха Тихона, как праздник института. Дальше богословский факультет развивался. В институте были выделены исторический факультет, филологический факультет, миссионерский факультет уже был оформлен как миссионерский. А дальше уже шло дальнейшее развитие, потом и социологический факультет появился со временем. Богословский факультет был и остается самым сильным, самым большим и много разных направлений постепенно появлялись. В том числе появись при богословском факультете научные структуры. Одна структура по сбору данных и анализу новомучеников и исповедников Российских. А вторая структура уже собственно богословская. И дальше вторая структура также делилась. Постепенно удалось отцу Владимиру в основном, в значительной мере это его заслуга, добиться того, что не только преподавание, но и наука стала достаточно серьезно развиваться в Свято-Тихоновском университете.
Алексей Пичугин:
— Ну что ж, на этом мы, наверное, сегодня и закончим. Тридцать лет Свято-Тихоновскому университету исполняется. Вроде бы по меркам многих учебных заведений не такой большой срок, но для богословского учебного заведения Русской Православной Церкви, которое появилось в начале 90-х годов, за 30 лет Свято-Тихоновский сумел сделать очень и очень много, и, конечно же, будет продолжать. Мы еще поговорим, я думаю, не раз о юбилее, поговорим о Свято-Тихоновском. Сегодня мы говорим спасибо Андрея Борисовичу Ефимову, доктору физико-математических наук, заведующему кафедрой миссиологии богословского факультета ПСТГУ. Спасибо большое. Я Алексей Пичугин. Мы прощаемся. Всего доброго.
Все выпуски программы Светлый вечер
Герман Блинов. «Александр Сергеевич Пушкин среди крестьян»

— Доброе утро, Маргарита Константиновна!
— Здравствуйте, Татьяна Львовна!
— Я, собственно, хотела томик Пушкина у вас на пару дней попросить. А то мою книгу сын забрал. Приезжал, зачитался, оторваться не мог, так и увёз с собой. А мне вдруг тоже почитать захотелось.
— С радостью, Татьяна Львовна! Проходите, посмотрите вон там, в книжном шкафу.
— Вот этот сборник возьму, если вы не против. Тут все мои любимые стихи. Ой, выпало что-то... Закладка, наверное. Открытка. Какая интересная!
— Так вот где она была! Это работа современного художника Германа Владимировича Блинова.
— Правда? Какой необычный стиль! Так всё просто, даже наивно...
— Именно, Татьяна Львовна! Я когда-то купила эту открытку-репродукцию в московском Музее русского лубка и наивного искусства. Герман Блинов — один из ярких представителей этого течения в живописи. Кстати, там выставлен и оригинал картины. Написана она маслом на картоне, и называется «Александр Сергеевич Пушкин среди крестьян». Художник написал её в 1987 году.
— Наивное искусство, вот оно что! А знаете, Маргарита Константиновна, я сейчас присмотрелась... Ведь действительно, у этого простого рисунка довольно тонкое, хотя, конечно, и своеобразное художественное исполнение. Есть в нём характер, глубина, настроение. Пожалуй, запросто так не напишешь.
— Конечно, Татьяна Львовна! Да, в художественных произведениях наивного искусства всё как будто не по правилам. Изображение упрощённое, нарушены пропорции и перспектива, не соблюдаются принципы света и тени. И вместе с тем, это настоящие произведения искусства, которые ценятся во всём мире.
— Уж не знаю, в детской ли наивности дело, но картина Германа Блинова удивительно светлая и позитивная. Глядя на неё, хочется улыбаться. Кстати, довольно неожиданный сюжет у полотна. Почему именно Пушкин?
— Насколько я знаю, Александр Сергеевич — любимый поэт художника. И это не единственная работа Блинова, посвящённая эпизодам из жизни Пушкина.
— Александр Сергеевич на фоне белоснежного храма стоит в окружении крестьян. Те, по всей вероятности, что-то ему рассказывают, оживлённо жестикулируют...
— По воспоминаниям современников поэта, он часто беседовал с крестьянами. Между прочим, многие свои сказки Пушкин писал, вдохновляясь рассказами, которые слышал от простых людей.
— Смотрите, Маргарита, Константиновна: на крепостных крестьянах 19 века — современные шапки-ушанки и телогрейки! Как же так?!
— А это ещё одна отличительная черта наивного искусства — художники не стремятся соблюдать историческую точность. Но можно, пожалуй, трактовать и по-другому. Возможно, таким образом художник хотел показать, что Пушкин — вне времени.
— Интересно, а где происходит действие картины? Если крестьяне — значит, в деревне. Может быть, в Болдине?
— Нет, Татьяна Львовна. В селе Михайловском. Посмотрите, художник даёт нам подсказку. Храм на полотне вполне узнаваем — это Собор Успения Пресвятой Богородицы Святогорского монастыря неподалёку от имения Пушкиных. У его стен был погребён поэт...
— Вот вам и наивное искусство! Сколько интересного смогла рассказать эта простая на первый взгляд картина! А знаете что, Маргарита, Константиновна? Я в ближайшее время обязательно схожу в Музей наивного искусства. Может быть, и вы составите мне компанию?
— Договорились, Татьяна Львовна! Посмотрим на оригинал картины вместе.
Все выпуски программы Свидание с шедевром
Валентина Диффинэ-Кристи. «Церковка в Абрамцеве»

— Маргарита, какое любопытное место для нашей встречи ты сегодня выбрала — Музей русского импрессионизма. Я и не знала, что у нас в Москве есть музей, посвящённый именно этому направлению в живописи! Но, скажи мне, пожалуйста: русский импрессионизм — какое-то особое явление? Чем он, например, отличается от французского импрессионизма?
— Интересный вопрос, Ольга! Как особый стиль в изобразительном искусстве, импрессионизм, действительно, возник во Франции, во второй половине 19 века. Он отвергал строгие каноны академической живописи, призывал художников к более живому и неформальному творчеству, воплощению на холсте не столько самой натуры, сколько впечатлений от неё. Собственно, по слову «впечатление» — по-французски «импресьон» — это направление и получило своё название.
— Ну, а русский импрессионизм как возник?
— Нашим живописцам стиль, полный свободы и творческих возможностей, тоже пришёлся по душе. На русской почве французский стиль получил новые, самобытные черты. Причём, отличия заключались главным образом не в технике, а в восприятии. Русский импрессионизм — это не только сиюминутные впечатления художника, желание «схватить момент». Но ещё и смысл, дух, глубина, история.
— Знаешь, Маргарита, пока ты рассказывала, я увидела картину... Вот она, слева. Кажется, в ней есть всё, о чём ты сейчас говорила.
— Да, Олечка, это и правда замечательная картина! Полотно Валентины Михайловны Диффинэ-Кристи «Церковка в Абрамцеве». Художница написала его в 1953 году. И за ним, действительно, стоит трогательная история. Впрочем, как и за всеми её работами...
— Я это как раз и почувствовала! Атмосфера полотна как будто неземная... Но что за история, Маргарита? Расскажи, пожалуйста.
— С радостью расскажу. Ты, Оля, наверное, обратила внимание на фамилию автора картины?
— Да! Диффинэ-Кристи. Необычно звучит. Слышится что-то французское.
— Так и есть. Диффинэ — это фамилия художницы по мужу. С французом Евгением Диффинэ Валентина Михайловна познакомилась в 1938 году. Тогда они оба учились в московском Суриковском художественном институте. Супруг увлёк её импрессионизмом. Они вместе работали в этом направлении. Однако их семейное и творческое счастье продлилось, увы, недолго...
— А что произошло?
— Началась Великая Отечественная война. Суриковский институт эвакуировали в Ташкент вместе со студентами, в числе которых были Валентина с супругом. Там, в эвакуации, Евгений Диффинэ скончался. Ему было всего 28. После ухода супруга Валентина Михайловна прожила ещё долгие 70 лет и всю жизнь хранила верность мужу.
— Какая необыкновенная любовь! Но разве эта история как-то связна с картиной художницы «Церковка в Абрамцево»?
— Связана! После кончины мужа Валентина Диффинэ-Кристи начала писать совершенно по-особенному. На её холстах природа, здания и даже люди стали выглядеть так, словно они почти бестелесны и невесомы. Появилось много света.
— Маргарита, а ведь правда, ты словно об этой картине и говоришь. Церковь на ней будто парит в воздухе. Земли совсем почти не видно. Только светлые очертания храма — без чётких линий, в окружении оливково-рыжих мазков, в которых едва угадывается осенний лес. Вроде бы простой, земной пейзаж. И всё-таки есть в нём что-то, как говорят, не от мира сего...
— Именно! Художница верила, что её супруг пребывает в горнем, духовном мире. И таким образом пыталась осмыслить это в творчестве. Искусствоведы даже придумали особый термин для направления, в котором работала Валентина Диффинэ-Кристи: «духовный импрессионизм».
— Пожалуй, лучше и не скажешь. Полотно просветлённое, возвышенное. Такой в нём свет... Помнишь, как в храме во время вечерней службы поётся: «Свете Тихий...»
— Да, радостное благоговение испытываешь, глядя на эту картину. Кстати, а ты узнала церковь, которая на ней изображена?
— Сразу же! Это ведь храм Спаса Нерукотворного в подмосковном Абрамцеве. Его ещё часто называют «сказочным». Построен, кажется, в 80-х годах 19 столетия. И когда-то располагался на территории усадьбы мецената Саввы Мамонтова.
— Всё верно! Необычная белокаменно-расписная церковка считается произведением искусства, одним из первых образцов русского модерна в архитектуре. В ней переплелись мотивы древнего владимиро-суздальского зодчества и художественная фантазия. Получилась, действительно, настоящая сказка!
— А Валентине Диффинэ-Кристи удалось совершенно по-особенному эту сказку запечатлеть на своём полотне «Церковка в Абрамцеве».
— И благодаря этой художнице мы с тобой теперь знаем, что импрессионизм бывает не только русский, но и духовный.
Все выпуски программы Свидание с шедевром
Алексей Венецианов. «Возвращение солдата»

— Маргарита, сколько у тебя старых фотографий! Вся история семьи! Прабабушки, прадедушки... А вот это кто на снимке — солдат в униформе царской армии? Тоже твой родственник?
— Да, Олечка, это мой прадед по отцовской линии, Иван Михайлович. Я мало о нём, к сожалению, знаю.
— Вероятно, он был военным?
— Да нет, Иван Михайлович в армии служил как все, по призыву.
— А ведь в то время, если не ошибаюсь, воинская служба по призыву длилась довольно долго?
— Да, во времена прадеда, во второй половине 19-го века, в действующую армию призывали на целых 7 лет. Но ведь были времена, когда солдаты служили и ещё дольше — по 20 лет! Такая воинская служба называлась рекрутской повинностью. Те, кому выпадал солдатский жребий, надолго расставались с домом и родными.
— Большая честь — послужить Отечеству! Но разлука с семьёй, конечно, долгая... Зато какая, наверно, была радость, когда рекрут возвращался со службы домой!
— Да! Не случайно этот сюжет был популярным у живописцев 18-19 (восемнадцатого-девятнадцатого) столетий. Мне, например, сейчас вспомнилась картина Алексея Гавриловича Венецианова «Возвращение солдата».
— Вот бы взглянуть на неё!
— Полотно экспонируется в Государственном Русском музее Санкт-Петербурга. Но у меня где-то была репродукция. Сейчас найду.
— Замечательно, очень хочется увидеть картину!
— Ну, вот и она, даже искать долго не пришлось. Алексей Венецианов написал её в 1830-х годах. Вообще-то «Возвращение солдата» — это часть диптиха. Венецианов создал два полотна, объединённых общей темой. Первая картина называется «Проводы рекрута». На ней отец благословляет новобранца на долгую воинскую службу. Ну, а на картине «Возвращение солдата» мы уже видим события, которые происходят спустя 20 лет.
— На лицах персонажей нет бурных эмоций. Я вижу на них трепетное благоговение. Мать смотрит на сына, молитвенно сложив руки. Отец солдата бережно обнимает её за плечи, желая успокоить и ободрить. Но и сам смотрит на сына, как будто ещё не до конца верит в его долгожданное возвращение.
— Солдат возвратился домой во время жатвы — самой горячей крестьянской поры. Видишь, семья в поле, отец и мать сидят на связанных снопах? Но все словно забыли о работе и собрались вокруг солдата. И это можно понять: родные не видели его двадцать лет! Венецианов запечатлел, пожалуй, наиболее удивительный и глубокий момент встречи после долгой разлуки. Ликование, объятия — всё это будет немного позже. А сейчас родные и сам солдат просто смотрят друг на друга с огромной любовью.
— За время многолетней военной службы в семье, наверное, многое изменилось. Вышли замуж сёстры, женились братья, у солдата появились племянники. Одного из них, самого младшего, он успел взять на руки. А на заднем плане картины, из-за пригорка, идут к семье солдата люди — наверное, это односельчане спешат поздороваться.
— Интересно, что такое обилие персонажей на одной картине совсем не свойственно Венецианову. Обычно художник изображал одну, максимум две фигуры. Чаще всего писал портреты. Однако именно в 30-е годы 19 века Алексей Гаврилович начал искать новые направления в творчестве. И сосредоточился на жанровых сценах из деревенской жизни, которая всегда его интересовала.
— Но ведь жанровые полотна обычно динамичны, в них чувствуется движение, действие. А у Венецианова в «Возвращении солдата» — скорее, тихая созерцательность.
— Олечка, ты ухватила суть! Действительно, сцена на картине «Возвращение солдата», на первый взгляд, может показаться как будто неподвижной. Однако движение здесь — не в фигурах, а в душах персонажей. Как говорят искусствоведы, Венецианов всегда был лириком и созерцателем. И одним из тех художников, кому удавалось передать мгновение вечности.
— А ещё я обратила внимание на то, в каких светлых тонах написана картина. Жёлто-золотое поле, бело-розовое небо. И одежда у большинства героев — тоже светлых оттенков.
— Ну а как же иначе! Ведь возвращение солдата — это всегда светлое событие! Думаю, таким образом художник хотел это подчеркнуть.
— И глядя на эту картину так хочется сказать: слава всем нашим доблестным воинам!
Все выпуски программы Свидание с шедевром











