«Исповедь. Вопросы неофита». Священник Илья Письменюк

У нас в студии был клирик храма Иверской иконы Божией Матери в Очаково-Матвеевском, преподаватель Московской духовной академии священник Илья Письменюк.

Разговор шел о том, что такое исповедь, и как относится к ней, чтобы это таинство не стало формальностью.

Ведущий: Александр Ананьев

---

А. Ананьев

— Добрый вечер, дорогие друзья. Вы слушаете светлое радио — радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев, и я, напомню, самый настоящий неофит. Крестился я в свои сорок один чуть меньше года назад, и у меня есть немало вопросов о том, какие шаги и как нужно делать в храме, как добиться того изменения ума, о котором говорят священники; как, наконец, правильно исповедоваться и как избежать формализации исповеди. Именно так мы обозначили сегодня тему с моим сегодняшним гостем — со священником, с которым мы познакомились благодаря его публикациям в интернете, он уже был у нас в гостях на прошлой неделе. Разрешите представить вам священника Илью Письменюка, клирика храма Иверской иконы Божией Матери в Очаково-Матвеевском и, что для меня лично очень важно, преподавателя Московской духовной академии. Добрый вечер, отец Илья.

Свящ. Илья Письменюк

— Добрый вечер, Александр.

А. Ананьев

— Сегодня мы будем говорить о том, без чего невозможно представить жизнь православного человека, особенно в Великий пост, я думаю, что эта тема будет актуальна — сегодня мы говорим об исповеди. Мы не раз поднимали эту тему, не раз говорили о том, что такое исповедь и для чего она нужна, и как правильно исповедоваться, и для чего — без этих ответов невозможно вставать перед священником, подходить к аналою. И тем не менее никогда не лишне задать вопрос ещё раз: отец Илья, какова цель и задача исповеди?

Свящ. Илья Письменюк

— Я когда-то общался с одним очень уважаемым мною человеком, который отвечал на мои много-многочисленные вопросы примерно так же, как я отвечаю сейчас вам. У меня есть такая, можно сказать традиция, если я встречаю человека очень интересного, начитанного, то я задаю ему очень простые, кажется, вопросы: что такое грех, что такое покаяние? Я хочу услышать какой-то ответ неформальный, может быть, не вычитанный из учебника, а именно через восприятие опыта богословия этого человека. И вот однажды я услышал замечательные слова, которые я очень часто стал повторять, о том, что грех — это травма, это рана, можно сказать болезнь. Вот как у нас бывают болезни телесные: мы можем заболеть той или иной болезнью, пораниться — если мы не будем лечиться, высока вероятность того, что у нас эта болезнь может стать хронической, рана может загноиться, в конце концов мы можем даже встать на порог смерти. Очень похоже и с грехом: это тоже рана, это тоже травма на нашей душе, но это гораздо опаснее.

А. Ананьев

— Скорее, не рана — рана может зажить — кариес.

Свящ. Илья Письменюк

— Может быть. Но ведь это тоже болезнь, можно сказать.

А. Ананьев

— Кариес — да, такая необратимая штука, которая выедает, выедает, выедает, потом теряешь зуб.

Свящ. Илья Письменюк

— Знаете, грех же тоже разный бывает. Бывает тот, который действительно не самый большой, может быть, сразу тебя вряд ли убьёт, он, может, какой-то вред нанесёт, но не столь серьёзный. То есть здесь тоже, мне кажется, широкий спектр возможностей. Но бывает действительно то, что раны, болезнь бывают опасны. И в первую очередь они опасны тем, что взаимодействуют с нашей бессмертной сущностью, с душой. Потому что мы всегда должны помнить слова Христа о том, что бояться христиане должны не того, что убивает наше тело, а того, что может вслед за телом убить и нашу душу, то есть ввести её в дебрь огненную, как говорит Господь. И вот вопрос греха — это вопрос вот этих ран, вот этой болезни. И наша задача христиан — это насколько возможно исцелиться, вылечиться. И вот цель исповеди, покаяния — это примирение с Богом, это как раз такое духовное исцеление, заживление этой раны. И во многом это в том числе достижение перемены, то есть это ещё и процесс: я не только пришёл и попросил у Бога прощение за то, что я совершил, я ещё попробую измениться, я попробую возможно не совершать этот грех или с ним активнее бороться. Но, к сожалению, мы живём в очень не идеальном нашем человеческом состоянии: невозможно уйти с исповеди и больше никогда не обижаться, не раздражаться, не говорить каких-то нехороших слов — мы часто всё равно это делаем. Но вот мы уже вступили на путь борьбы — борьбы с грехом, борьбы со злом, которое есть в нас. И вот я хотел бы, наверное, даже предложить обсудить такой вопрос, что бывают у нас грехи тоже разные. Бывают те, которые более присущи конкретному человеку, мы иногда называем их страстями, то есть грех, который становится очень сильным именно для этого человека. 
Бывает такое, что человек приходит каяться, просит прощения у Господа, и сам признаёт: вот у меня этот грех какой-то в жизни действительно сильно терзает, или страсть, привычка — по-разному можно говорить. И действительно я вот так обнаруживаю, что у нас в людях действительно такое бывает, какие-то есть общие поступки, которые мы совершаем: большинство из нас обижается, раздражается — но у большинства из нас есть что-то, с чем мы боремся лично и гораздо сильнее в нашей жизни. И этот грех требует, конечно, особого внимания, особой борьбы, особого вызова в нашей жизни. Я тоже стараюсь на это обратить внимание, потому что мне кажется, что наше спасение, что ли, наша вот эта перемена, о которой мы говорим, во многом зависит от того, как мы этот грех поедим, или хотя бы будем ли мы его раскаивать, или мы будем стыдиться, стараться про него молчать или принизить его действительную силу в нашей жизни.

А. Ананьев

— А страсти — это то, что присуще отдельному человеку, и больше никто так, как он после полуночи не подползает в темноте к холодильнику и не открывает банку варенья, и не отдаётся этой нехорошей страсти?

Свящ. Илья Письменюк

— Здесь по-разному можно говорить, опять-таки, о том, что такое страсть — тоже существуют разные мнения. Но вот как я на данном этапе своей жизни понимаю себе, что же такое именно страсть — это, в первую очередь, действительно такой серьёзный грех в жизни именно конкретного человека, который действительным образом вредит его душе. Кстати, подползание к холодильнику и ложка варенья далеко не всегда, мне кажется, является именно той страстью, которая...

А. Ананьев

— Ах, отец Илья, так вот если бы ложкой оно всё ограничивалось, может быть, и было бы всё не страшно!

Свящ. Илья Письменюк

— Ну, если он съедает несколько банок каждый день и в итоге становится очень тучным человеком, у него начинаются проблемы со здоровьем, в том числе физическом, то, конечно, это уже страсть.

А. Ананьев

— Да нет, это моя болячка, и я всё пытаюсь как-то с собой договориться и больше этого не делать. Но, знаете, человек слаб, вы же понимаете. На прошлой нашей встрече, которая состоялась здесь ровно неделю назад, вы произнесли мысль, которая меня заставила задуматься. Вы сказали, что часто к исповеди к относятся как к билету на Причастие. Я поймал себя на мысли, что действительно это так, и вот у меня тоже так. То есть у меня есть желание причаститься, но я знаю, что мне надо исповедоваться, и тогда я начинаю, не находя в себе силы на раскаяние, искать свои грехи специально для исповеди, чтобы получить тот самый билет на Причастие. И я с ужасом это понял после ваших слов, кстати. Как побороть вот это и стоит ли это бороть, или же это какой-то естественный процесс? Я, честно говоря, смутился после ваших слов.

Свящ. Илья Письменюк

— Понимаете, я тоже ещё говорил вам, что наша исповедь, покаяние — это очень индивидуальный процесс, который проходит в жизни конкретного человека. И мы очень часто обращаем внимание в каких-то, что ли, более догматических вопросах изложения нашего христианского отношения к Таинству исповеди, мы говорим о том, что человек должен, конечно, раскаиваться очень искренне, понимая до глубины своего сердца, что он совершил греховный поступок, что он неправильный поступок совершил, что он просит прощения у Бога. Но мне кажется, тяжело каждый раз, особенно, если ты часто исповедуешься, вот в таком состоянии настолько высокого чувства собственной греховности находиться — действительно тяжело. И конечно, может быть, отсутствие такого яркого чувства, сильного чувства собственной греховности не должно нас останавливать от самой исповеди. Иногда, может быть, даже более рассудочное понимание того, что я совершил грех, что это неправильно, без каких-то терзаний дополнительных, это всё равно наше покаяние, как мне кажется, мы всё равно приходим и просим у Бога прощения, ведь мы понимаем, мы признаём, что поступили неправильно. Другое дело, что здесь всегда ещё существует такой вопрос: действительно, не станет ли для нас исповедь совсем частая вот этой формальностью, когда нам тяжело что-то прочувствовать, что-то понять, в нашей жизни переосмыслить, но мы всегда приходим на исповедь перед Причастием. Мы действительно выискиваем в себе грехи, то есть ищем, чтобы я мог ещё сказать.

А. Ананьев

— Высасываем из пальца — прозвучала в прошлый раз такая формулировка.

Свящ. Илья Письменюк

— Да. И мне кажется, не всегда нужно даже бежать за количеством. Ведь мы можем прийти на исповедь, если священник нас уже знает, если мы часто приходим на исповедь, мы можем не повторять каждую неделю какие-то грехи, которые, может быть, более повседневные: где-то мысль какая-то мелькнула — в принципе, это ещё вопрос, должны ли миряне каяться в помыслах. Ведь мы с вами знаем, что даже монахи-аскеты, пустынники далеко не всегда дорастали до стадии, на которой они каялись именно в помыслах в своём внутреннем таком мире. Как у меня иногда происходит: если человек приходит и сам задаёт мне какой-то вопрос, как ему быть, если он часто причащается, соответственно, часто исповедуется, но тоже не совсем понимает верность сухо перечислять какие-то пункты из брошюры по подготовке к исповеди. Я советую в таких случаях, может быть, сказать только о самом главном. Вот прошла где-то неделя, две недели, может быть, этот человек каждый день вечером где-то осмысливал прошедшие события дня, и действительно что-то происходило в жизни, какой-то грех более сильный, который действительно требует от этого человека покаяния в исповеди. И я говорю, что можно какие-то грехи, может быть, более небольшие не так часто говорить на исповеди, но чаще говорить о более серьёзных каких-то духовных проблемах.

А. Ананьев

— У меня даже не вопрос — я хочу поделиться с вами своими неофитскими, неопытными размышлениями на сей счёт. Я же прихожу к своему духовнику, а он очень добрый человек, очень мудрый, очень мягкий, он никогда не скажет, что я в чём-то не прав, он всегда поддержит, поможет. Но я прихожу к нему на исповедь из раза в раз, и тут меня недавно осенила мысль: а вдруг я неправильно исповедуюсь? Я же не знаю, как другие исповедуются, я же никогда в жизни не слышал исповедь другого человека, и не услышу — я же не знаю, как правильно. А вдруг я неправильно исповедуюсь? Можно ли исповедоваться неправильно?

Свящ. Илья Письменюк

— Мне кажется, нет, наверное. Если человек приходит на исповедь, мне кажется, это уже какое-то состояние, в котором человек что-то в своей жизни осознал, он уже хочет попросить за что-то прощения, и это уже не может быть неправильно по своей сущности. Конечно, бывают такие случаи, когда человек приходит на исповедь и прямо говорит священнику: «Я первый раз исповедуюсь. Батюшка, скажите, что мне говорить». Я в таких случаях спрашиваю: «А вы как-то хотя бы старались обдумать вашу жизнь, какие-то поступки, что вас в принципе привело на исповедь, может быть, какой-то конкретный эпизод вашей жизни». Если да, то, конечно, я слушаю, молюсь об этом человеке, чтобы он раскаялся, читаю разрешительную молитву. Бывает такое, что человек говорит: «Нет, я пришёл, ещё даже не размышляя о том, что в моей жизни происходило. Просто вот что-то потянуло в храм и я пришёл на исповедь». В таких случаях я чаще, наверное, советую этому человеку немножечко подготовиться, чтобы это было, может быть, не совсем сумбурно, когда я буду больше спрашивать о его жизни, чем он говорить. И как я обычно поступаю? Я советую иногда прочитать какую-нибудь книжку, брошюру о подготовке к исповеди, они бывают не все хорошими, как мне кажется, потому что некоторые из них очень такие идеализированные чересчур и могут человека только в какое-то уныние ввести — когда ему покажется, что он совершенно весь плохой. Тем более часто эти брошюры, как мне кажется, это монашеская аскеза, монашеское восприятие жизни, а мы всё-таки живём в двадцать первом веке.

А. Ананьев

— Нужно другим языком и для других людей...

Свящ. Илья Письменюк

— Да. Я вот как-то ношу случайно одну брошюрку, которая мне в целом понравилась — митрополит Элладской Церкви написал её. В принципе, это у меня как раздаточный материал, потому что там больше говорится даже не просто о перечне грехов — там больше говорится о том, что такое покаяние, что такое в принципе исповедь. И я советую её прочитать, и также ещё послушать свою совесть, ведь мы, конечно, можем от неё спрятаться, убежать, но если попробовать искренне встретиться с ней в своей жизни без самооправданий, что она нам скажет о наших жизненных поступках, событиях? Что-то, возможно, вспомнится, какое-то переживание возникнет, конечно, возможно, это требует от нас покаяния и исповеди — это может помочь. Иногда помогает в конце дня задуматься: как день прошёл, как я поступал по отношению к людям — на основе хотя бы нашей естественной человеческой нравственности, светских даже взглядов на нашу жизнь. Мы ведь все в целом понимаем, что ругаться плохо, осуждать тоже нехорошо, говорить о людях плохие слова тоже не пристало. И вот на основании этого тоже подумать о происходящем в нашей жизни. И вот так подготовиться к исповеди, то есть осознать себя, можно сказать, здесь и сейчас вот в этом процессе покаяния, изменения, перемен, даже если ты стоишь в самом начале.

А. Ананьев

— Вы слушаете светлое радио. Меня зовут Александр Ананьев. О том, что делать, если вы чувствуете, что исповедь превратилась в формальность, и как этого избежать, мы беседуем с моим сегодняшним гостем — священником Ильёй Письменюком. У вас в «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)», благодаря которому мы и познакомились, я нашёл блестящую аналогию, которая могла бы послужить прекрасным ответом на вопрос: а что такое исповедь — аналогию с ребёнком, который должен попросить прощения у родителей. Поправьте меня, если я не прав.

Свящ. Илья Письменюк

— Нет, всё верно.

А. Ананьев

— Вот эта ситуация, когда ребёнок разбил вазу, взял без спроса конфету, ещё как-то накосячил перед родителями. Родители его ставят перед собой, говорят: «Вася, ты должен попросить прощения у Маши». Вася вытягивает лапы по швам и говорит: «Маша, прости меня, пожалуйста, я так больше не буду!» И здесь очень важный момент, мне очень понравилась эта аналогия, она мне показалась очень понятной, очень человеческой — мы все через это проходили. Но вопрос: Вася-то раскаялся или нет? Вася-то не раскаялся! Возможно, он это не будет делать, чтобы избежать в дальнейшем вот этой очень неприятной для себя ситуации — что он должен стоять перед родителями и по их требованию просить прощения. Вот чтобы избежать эту ситуацию, возможно, он не будет брать больше эту конфету. Но есть ли в Васе раскаяние? Он расплачется, возможно, но не от раскаяния, а от обиды за то, что он оказался в такой очень некомфортной для себя ситуации. Важно ли испытывать раскаяние в этой ситуации? Или достаточно того, что мы просто постараемся в следующий раз этого не делать, чтобы больше не просить прощения перед этим хорошим священником за такие очень неприятные вещи?

Свящ. Илья Письменюк

— Александр, вот упомянутая вами аналогия — это, наверное, моя такая небольшая находка, потому что я в храме провожу уже три года такие катехизаторские беседы перед Таинством крещения, в основном детишек, то есть приходят их родители и крёстные родители — люди, которым необходимо за очень сжатые сроки рассказать об очень многом. И вопрос исповеди был для меня всегда достаточно сложным, потому что светскому человеку тяжело понять, почему он должен приходить и о чём-то из своей жизни говорить. И вот эту аналогию как-то я придумал сам для себя и увидел, что она какой-то резонанс у слушателя вызывает. Сейчас немножко подробнее о ней расскажу, но сразу оговорюсь, что любая аналогия несовершенна, то есть к любой аналогии можно задать очень верные богословские вопросы и раскрыть, что она не может в принципе быть некоторым абсолютом, но одновременно аналогия имеет свою цель. Вот аналогия, о которой вы сказали — о чём в ней говорится? Я советую взрослым людям представить такую ситуацию, когда ребёночек, уже повзрослее, предположим 10-12 лет, совершил какую-нибудь бяку по отношению к родителям. И вот обычно все родители приучают ребёночка, что можно и нужно попросить прощения за совершённый нехороший поступок. И для хороших, нормальных, адекватных родителей, конечно, просьба о прощении нужна не для них самих, то есть не потешить своё самолюбие, эгоизм. Просьба о прощении нужна самому ребёнку. Почему? Потому что он растёт, он не совсем понимает, что плохо, что хорошо для него, что добро, что зло, что полезно, что вредно. Собственно, родители в процессе воспитания и стараются ему эти приоритеты расставить, сделать эти приоритеты их, уже взрослых людей, жизненными принципами этого ребёночка. Во многом от того, увенчается этот процесс успехом или нет, будет зависеть дальнейшая жизнь этого человечка. И вот ребёночек приходит и действительно просит прощения у мамы, папы за совершенный поступок. А дальше есть несколько дорожек. Первая дорожка — это ребёночек действительно понял, что так поступать нельзя. И ведь мы, если вспомним наше детство, далеко не всегда просили прощения без какого-то внутреннего чувства. У нас бывали случаи, когда мы понимали, что мы сделали нехороший, неправильный поступок.

А. Ананьев

— Может быть, это был страх наказания просто?

Свящ. Илья Письменюк

— Это сейчас другой момент будет. Но бывают ситуации и бывали, когда ребёночек действительно понимал, что так поступать нельзя. Часто это связано ещё бывало с тем, что он нанёс вред себе, своему близкому: подрался, его друг, с которым вроде бы дружили всегда, но что-то не поделили, попал в больницу. И он переживает, он понимает, что нельзя так делать — такое действительно случается, это такая идеальная дорожка, которая ведёт уже в более взрослую жизнь, когда у нас в жизни действительно существует некоторое убеждение, что так поступать нельзя: нельзя убивать, нельзя причинять боль — это действительно плохо, мы это не ставим в целом под сомнение. Следующая дорожка, о которой вы сказали — это страх наказания. Действительно, то, что родители наказали — и вот ребёночек так не поступает из этого страха. Следующая дорожка — это такая психологическая: стало очень стыдно. Играли Ваня и Петя во дворе, разбили мячом окно соседу. Сосед за руку привёл к родителям, а если, может быть, ещё и знакомые друг с другом. И вот я краснею, я бледнею — вот эти переживания, и в следующий раз иногда задумаешься, чтобы не оказаться в этой ситуации, когда мне так неудобно, мне стыдно, мне плохо из-за того, что я вот здесь нахожусь, меня привели за ручку к моим родителям. И очень популярная дорожка — это, можно сказать рецидив, когда родители вроде бы сказали, что так поступать нельзя, ты вроде бы попросил прощения, но опять идёшь и поступаешь так же. И вот эту аналогию я предлагаю всегда взрослым перенести на себя. И представить на секундочку, что все мы, взрослые люди, тоже дети — а ведь мы есть дети по существу, по сравнению с нашим Отцом Небесным, Господом, Который наш самый главный Родитель.

И ведь у нас тоже в жизни, как у ребёночка, бывают ошибки. И когда мы приходим на Таинство исповеди, мы приходим не для того, чтобы потешить божественный эгоизм или самолюбие — их у Господа нет и не может быть. Господь, как идеальный Родитель, относится к нам, как к своим детям, Который переживает, что мы вредим сами себе, как я вам на прошлой нашей беседе рассказывал. Грех — это рана. Какой родитель сможет спокойно сидеть и смотреть, как ребёнок сам себе делает больно? Никто не сможет — он попробует остановить. И вот приход на исповедь для такого человека — это, в первую очередь, приход ради самого себя. И Господь его к этому призывает, то есть тебе нужно это. И дальше, конечно, тоже возможны несколько разных дорожек, которые в целом схожи. Иногда человек, который кается, просит прощения, действительно понимая, что так поступать нельзя — возможно, он уйдёт с исповеди и ещё раз совершит такую же ошибку, но он уже понимает, что это то, с чем он должен бороться. Бывает так, что какое-то событие в своей жизни человек воспринял как наказание Божие, как призыв за какой-то совершённый нехороший поступок к раскаянию. И он просит прощения у Господа, и одновременно боится иногда в будущем опять быть наказанным таким образом. Иногда действительно появляется психологический барьер. Это особенно связано с тем, что в исповеди принимает участие священник. Ведь нам всё равно стыдно, мы переживаем. 
Да что говорить — я переживаю всегда перед исповедью, когда иду к своему духовнику, за совершённые поступки. Потому что я-то себя оцениваю ещё с высоты того служения, на которое я Господом поставлен. И некоторые мои ошибки, грехи, я считаю, что не должно их быть в своей жизни, особенно, если я священник. Ну и последняя дорожка — это, конечно, повторение ошибки и то, как мы к этому относимся. Касательно же вашего вопроса о наличии раскаяния в ребёнке — вот здесь как раз хотелось бы отметить несовершенство моей аналогии. Потому что, когда прощения просит ребёнок и когда прощения просит взрослый человек — это немножко разные процессы. Ведь для ребёнка очень часто действительно это вот: «Прости меня!» — формальное. Для нас, взрослых людей, просьба о прощении на исповеди, мне кажется, изначально уже не совсем должна быть формальным моментом. Если человек, например светский, приходит первый раз в храм на исповедь, действительно переживая какой-то грех, для него это уже не формальный момент, это уже какое-то достижение, внутреннее переживание, которое... он хочет, наверное, достичь примирения действительно с Богом, очищения собственной совести. Вот мне кажется, что мы все чувствуем, как мы себя загрязняем какими-то ошибками, грехами. Действительно, это такая отрава нашей жизни: чем больше мы совершаем какие-то грехи, тем больше нас это тяготит.

А. Ананьев

— То есть вы хотите сказать, отец Илья, что сам факт того, что мы выстояли вот эту очередь к аналою и подошли к священнику, уже свидетельствует о нашем раскаянии?

Свящ. Илья Письменюк

— Оно призвано уже свидетельствовать о нашем раскаянии, но ситуации бывают разные. Мы с вами в прошлый раз уже говорили о том, что бывает формальное отношение к исповеди, то есть исповедь как такой допуск к Причастию. Когда человек, может быть, и не чувствует какого-то раскаяния, не чувствует каких-то совершенно переживаний, вот для него это просто: «Я перечислю что-то, что в своей жизни совершил. Батюшка накроет епитрахилью, прочитает молитву, я пойду причащаться». Мне кажется, это не совсем верно. Всё-таки исповедь должна нами переживаться так или иначе, может быть, в большей или меньшей степени, но это должно в нашей жизни быть. Если попробовать действительно каждый вечер в нашей жизни, мне кажется, встать и задуматься, как прошёл день, что я сделал, что я не сделал, как я поступил, что в моей жизни происходило — ведь мы можем открыть действительно достаточно много пространства для этой перемены, для осознания, для покаяния. И мы должны стремиться это делать. И в таком случае, мне кажется, такое более сухое отношение к исповеди будет не таким частым. Оно может ещё присутствовать в нашей жизни, но оно не будет уже постоянным явлением.

А. Ананьев

— О том, как избежать формализации исповеди и не исказить её истинный смысл, мы продолжим беседу с моим гостем буквально через минуту. У нас в гостях священник Илья Письменюк, клирик храма Иверской иконы Божией Матери в Очаково-Матвеевском. Через минуту вернёмся в студию.

А. Ананьев

— И вновь мы возвращаемся в светлую студию светлого радио. Меня зовут Александр Ананьев, я продолжаю задавать вопросы неофита моему сегодняшнему гостю — священнику Илье Письменюку, клирику храма Иверской иконы Божией Матери в Очаково-Матвеевском, преподавателю Московской духовной академии. Сегодня тема, которую я выбрал для беседы с моим гостем, с отцом Ильёй, кстати, добрый вечер ещё раз, отец Илья.

Свящ. Илья Письменюк

— Добрый вечер, Александр.

А. Ананьев

— Я так, увлёкшись сам собою, про вас иногда забываю. Тему, которую я обозначил для себя в качестве ключевой на сегодняшней программе, я почерпнул из ваших многочисленных публикаций на «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)». Кстати, друзья, те, кто слушают радио «Вера», если вы есть в «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)», обязательно зайдите, найдите отца Илью в этой социальной сети. Он регулярно пишет удивительные вещи, которые заставляют задуматься. И вот меня заставило задуматься его рассуждение о том, как избежать формализации исповеди. Буквально несколько минут назад вы сказали, что сам тот факт, что мы выстояли очередь к аналою, подошли к священнику и приготовились исповедоваться, даже готовились как-то заранее, какой-то соблюдали пост и молились, он свидетельствует о нашем покаянии. На самом же деле, как это часто бывает, и я это знаю по себе — я пытался этого избежать. Мы берём, прямо ли, косвенно ли, ту брошюрку, которая стоит на входе, — «Подготовка к исповеди». И фактически подходим к священнику с приблизительно, я не говорю, что таким, но приблизительно по смыслу текстом: «Значит так, батюшка, с первого по третий пункт, четвёртый, пятый, дальше вот эти два абзаца и вся четвёртая страница». Является ли это исповедью? Это же чистой воды формальность и тот самый билет на Причастие, о котором мы с вами говорили уже не раз. Это возвращает нас к разговору об опасностях этих брошюр и об опасностях использования тех слов, значения которых мы даже до конца не понимаем, которые в нашем сознании превратились в какие-то термины: стяжательство, сребролюбие, блуд — «каюсь, в этом грешен», а давай попробуем разобраться, а что это вообще, а ты понимаешь смысл этих слов, а что скрывается за этими словами?

Свящ. Илья Письменюк

— Да, Александр, немножко вас поправлю: всё-таки я говорил о том, что если человек подготовился, действительно выстоял очередь на исповедь, подошёл к священнику, то это ещё не свидетельствует о том, что он действительно находится в состоянии покаяния. Это должно свидетельствовать о том, что он призван к этому покаянию, что по-хорошему, должен к этому покаянию быть готов. Но на практике, мне кажется, не всегда человек действительно может внутренне раскаиваться, действительно для него совершение Таинства исповеди может быть в настоящий момент достаточно формальным. И вот раз уж мы заговорили про брошюры о подготовке к Таинству исповеди, про какие-то книжки, литературу подобного содержания, то я очень так сдержанно к ним отношусь и стараюсь их органично включить просто в этот процесс, когда человек только начинает, может быть, свой христианский путь. И как я обычно стараюсь поступать: если человек только приобщается к церковной жизни, к христианской жизни, прочитать иногда какую-нибудь книгу по поводу исповеди бывает полезно — «В помощь кающемуся», например. Потому что многие вещи, многие события, которые в жизни этого человека происходили, он ведь может просто не осознавать. Наверное, священнику очень тяжело проводить с каждым человеком, который приходит первый раз на исповедь, такую полную беседу о том, что же является грехом — просто-напросто не хватит своего человеческого ресурса. То есть можно о чём-то поговорить, что-то растолковать, но, наверное, не целиком, не по всем вопросам, а иногда бывает полезно почитать.

А. Ананьев

— Да, главное — это работа кающегося, а священник свидетель здесь.

Свящ. Илья Письменюк

— Поэтому я советую какую-нибудь литературу сам и прошу прочитать, может быть, что-то себе отметить действительно на бумажку — тоже бывает это очень полезным, потому что если это первая исповедь или впервые за долгое время, то действительно можно что-то забыть, а потом переживать. Бывает, мне кажется, неплохо, что человек себе может на бумажке что-то зафиксировать.

А. Ананьев

— Но и у бумажки есть обратная сторона.

Свящ. Илья Письменюк

— У всего есть обратная сторона.

А. Ананьев

— Когда вы рассуждали о том, как это важно — вечером перед сном после молитвы собраться с мыслями, проанализировать прошедший день, вспомнить все те случаи, когда вы поступили не так, как, наверное, следовало бы поступить по уму и по совести, и вам за это стыдно и вы хотели бы это исправить. И я сразу подумал, что надо взять бумажку и сразу записать: значит, пункт первый — вот Васю обидел; пункт второй — плохо посмотрел на Машу; пункт третий — вот проходил мимо бабушки возле метро, мог дать 20 рублей, было в кармане, но чего-то постеснялся, пожадничал. А потом с этой бумажкой идёшь на исповедь. Правильно я понимаю? И не превращается ли это опять в формальность?

Свящ. Илья Письменюк

— Мне кажется, то, как вы это описали, да, действительно, это очень похоже на такой формальный, бюрократический подход.

А. Ананьев

— Но я просто рассуждаю, как бы я это сделал.

Свящ. Илья Письменюк

— Я вам так скажу, мне кажется, что наш такой очень формальный подход к разным аспектам нашей духовной жизни очень часто эту духовную жизнь не то что убивает, но делает нас к ней равнодушными...

А. Ананьев

— Высасывает из неё жизнь.

Свящ. Илья Письменюк

— Мне кажется, да, вы очень верно сказали. Поэтому я стараюсь иногда с этой формальностью бороться. Но делать это очень тяжело, потому что те вещи, которые для меня являются естественными, не обязательно будут таковыми для моего, например, собеседника. И вот я как упомянул вам про бумажку — понятное дело, что я имел в виду зафиксировать там какие-то действительно более важные события, в которых ты хотел бы раскаяться. Но ведь можно всё утрировать и действительно написать целую тетрадь о том, какая мысль у меня мелькнула, что я совершил, как я поступил — там каждый час своей жизни. И пробовать сдавать такие отчёты в надежде, что я выищу всё, что возможно, в своей жизни. Это обычно связано с тем, что человек хочет в исповеди раскаяться действительно во всех-всех-всех грехах, которые есть, потому что он мыслит себе Бога, может быть инстинктивно, таким Господом, Который собирает компромат на человека. Поэтому моя задача максимально всё вспомнить и всё исповедовать. Но по-настоящему, если, мне кажется, очень объективно подойти к нашей жизни, сколько мы забываем, сколько мы не понимаем, не осознаём. То есть наша исповедь так или иначе — это раскаяние всё равно в очень ограниченном количестве наших поступков. И вот это раскаяние, конечно, очень важно, но оно не делает нас именно абсолютно чистыми в плане всех поступков, которые мы совершили. Мы стараемся осознать, мне кажется, то, что происходит в моей жизни, что действительно мне вредит, то, что является, как я вам говорил, раной, травмой для меня. Именно это требует моего раскаяния здесь и сейчас. 
И возвращаясь к брошюрам и подготовке к исповеди, вот я вижу себе этот процесс так, что бывает полезно на каком-то начальном этапе прочитать, для того, чтобы что-то осознать. Может быть, появятся какие-то вопросы, грех это или не грех — его уже можно будет задать конкретно священнику после исповеди или в процессе, хотя это не очень желательно, или в какой-то беседе, в конце концов. Но после этого я уже не советую постоянно эти книги перечитывать, потому что какой-то уже у нас взгляд на нашу духовную жизнь сформировался. После этого мы должны стараться уже просто-напросто самостоятельно помнить, осознавать, что в нашей жизни происходит, слушать нашу совесть и каяться более естественным образом. То есть не формально, в терминах, которые, как вы верно сказали, человек не понимает. Вот приходит и говорит много-много раз: сребролюбие, осуждение, раздражение, что-то ещё...

А. Ананьев

— Гордыня, гнев, блуд...

Свящ. Илья Письменюк

— Да. А ведь за этими словами часто очень много чего может по-настоящему происходить. То же самое раздражение: иногда это бывает просто раздражение, которое мелькнуло в нашем сердце — что-то увидел, что мне не понравилось, — иногда это бывает действительно чуть ли не озлобленность на кого-то из близких, которую ты на протяжении нескольких дней в себе лелеял, размышлял. Это приводило тебя к каким-то нехорошим действиям, ты кому-то рассказывал о том, что этот человек такой нехороший, плохой, что-то ещё. Вот первое — когда что-то мелькнуло у нас в мыслях, — мне кажется, не требует постоянного раскаяния именно в исповеди. Мы можем об этом попросить прощения в нашей вечерней молитве. Или говорить об этом, может быть, иногда на Таинстве исповеди. Вот второе — вот это сильное чувство греховное — оно, конечно, требует именно раскаяния на исповеди.

А. Ананьев

— Один из мудрых людей указал мне на то, что зря я не каюсь в убийстве. Я говорю: «Ну как? Я же... ну как это можно?» Он говорит: «Ну а сколько ты времени проводишь в своём мобильном телефоне? Вот подумай, сколько: час, два, три в день? По-моему, побольше», — говорит он. И он прав — действительно много. А это четыре часа из твоей жизни, которые ты убиваешь — и вот так день за днём убиваешь. Убиваешь время, а время — это что? Время — это жизнь, данная тебе Господом. Вот и получается, что ты — самый настоящий убийца. К чему я веду сейчас? Нет ли обратной стороны? Вот первая сторона — да, это такая формализация, мы взяли брошюру: «Батюшка, вот здесь написано, каюсь, да. Пожалуй, третий, пятый, седьмой пункт не моё, как бы не замечен, а в остальном — да». И есть обратная сторона, когда мы начинаем выискивать в себе страшные грехи прямо с такой яростью, пытаемся видеть свои грехи там, где мы раньше их не видели. Вот это путь к деформализации исповеди или же это тоже дорога, на которую лучше не вступать?

Свящ. Илья Письменюк

— Понимаете, Александр, всё можно довести до крайности.

А. Ананьев

— То ест это крайность, другими словами?

Свящ. Илья Письменюк

— Вот именно пример, который вы привели — это, конечно, крайность, потому что это явное выдавание одного за другое. Так можно обо всём, что в нашей жизни происходит, сказать о том, что это убийство, или даже больше сказать, что это самоубийство. Тогда получается, что мы все такие самоубийцы, нет нам всем спасения.

А. Ананьев

— Я, кстати, немало об этом думал. Я очень рад, что вы об этом сказали. Курение — это самоубийство?

Свящ. Илья Письменюк

— Я так не считаю.

А. Ананьев

— Но на каждой пачке написано, что мы убиваем себя. Алкоголизм. Любой алкоголь — это же тоже самоубийство. Есть, вообще, много изысканных способов...

Свящ. Илья Письменюк

— Курение, алкоголизм, в конце концов действительно чревоугодие — не когда это любовь к булочке, а когда это какое-то обжорство, которое вредит здоровью, это те страсти, которые навредят не только душе, но и вредят ещё и нашему телесному состоянию. Сам этот вред, конечно, очень плохой, но мне кажется, утрировать всё именно до самоубийства, что человек сам себя убивает, поэтому, как часто звучит в христианской традиции, нет ему прощения — мне кажется, это всё-таки именно утрирование и не совсем верное. Ведь, опять-таки, можно сказать о чём угодно, что оно нас убивает. Вот сидим мы перед компьютером — тоже какое-то излучение от экрана, зрение портится... так можно сказать обо всём. Всё-таки самоубийство — это явное желание человека лишить себя жизни, сознательное, вот скорее всего, здесь и сейчас: всё, я не хочу жить, я эту жизнь обрываю. Другое дело, что у нас действительно бывают какие-то вредные привычки, которые вредят нашему здоровью и могут в конце концов на качество или временное количество жизни повлиять. Это плохо, это действительно вредно, мы должны с этим бороться, но всё-таки это не совсем самоубийство в прямом смысле этого слова — это такая игра словами и старание человека, скорее, немножко напугать тем, что ты станешь самоубийцей, чтобы попробовать его остановить от совершения этого греха. Насколько это верно — так человека пугать — я не уверен, вот это мой личный подход, моя личная точка зрения. Насчёт же вашего второго вопроса об обратной стороне выискивания грехов, то есть видеть грех там, где я его раньше не видел — здесь тоже могут быть две разные крайности. Первая крайность — действительно я сижу и выискиваю: чтобы я ещё такое придумал. То есть это то, о чём мы с вами говорили — попытаться максимальное количество грехов написать в надежде на то, что я всё вспомню, и я так целиком себя очищу от всего. Это, мне кажется, не совсем понимание духовных процессов, которые происходят в жизни человека , в том числе в покаянии. Но одновременно бывает и неплохо увидеть грех там, где я раньше его не видел. То есть всё равно мы как-то на свою жизнь смотрим, её анализируем, в том числе с духовной точки зрения. И этот процесс тоже может быть естественным. Вот я уже приводил на одной из наших бесед с вами пример того, что раньше я мог читать чьи-то комментарии в интернете и сразу формировать своё мнение об этом человеке, и считать это, наверное, нормой. Но на каком-то этапе я понимаю, что это неправильно, что моё мнение об этом человеке неправильное и ошибочное, что это, вполне возможно, замечательный и хороший человек, а я просто-напросто его не понял. Или даже если понял — одно какое-то мнение не делает его сразу плохим. И не надо стараться загнать его в какие-то уже придуманные мною рамки. Я стал от этого уходить. Можно ли сказать о том, что я увидел в себе грех там, где раньше его в себе не видел? Мне кажется, я могу об этом сказать, во всяком случае от себя лично.

А. Ананьев

— И нельзя сказать, что вы его высосали буквально из пальца — это то, что заставляет вас переживать.

А. Ананьев

— Как избежать формализации исповеди? Как не превратить её в формальный билет к Причастию, как не исказить её истинный смысл? О этом мы беседуем сегодня в светлой студи светлого радио с клириком храма Иверской иконы Божией Матери в Очаково-Матвеевском, преподавателем Московской духовной академии священником Ильёй Письменюком. Ещё раз добрый вечер, отец Илья.

Свящ. Илья Письменюк

— Добрый вечер, Александр.

А. Ананьев

— Ни одного вопроса, который бы придумал сегодня я у меня нету — все эти вопросы почерпнуты мной из вашей страницы на «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)», за что я вам благодарен — вы всю работу сделали за меня. И вот один из вопросов, который тоже заставил меня задуматься, это... и то, что приводит к очень серьёзной формализации исповеди и лишает её всякого смысла, превращает её в такой гербарий между страницами какой-то, пусть и хорошей, но книги — это хождение по кругу на исповеди. Когда ты из раза в раз приходишь на исповедь — ну а что делать, я так прожил эту неделю или две, я, в общем, не украл велосипедов за это время, а курить при этом тоже не бросил. Ну, по-прежнему жене не так много внимания уделяю, по-прежнему ем больше, чем надо, и стало быть грешен в чревоугодии, по-прежнему ленив, по-прежнему смотрю тот сериал, который человеку православному, наверное, не стоит смотреть, но очень интересно, чем кончится. И вот ты из раза в раз приходишь на исповедь и говоришь одно и то же. Как выйти из этого круга?

Свящ. Илья Письменюк

— Действительно эта проблема существует. И даже это проблема не та, которую, например, поднимаю я в своих публикациях, это вопрос, который задают собственно сами исповедующиеся люди. Они каются, а потом спрашивают: «Батюшка, а почему так происходит? Действительно есть ли во мне раскаяние, покаяние, изменение, если я из раза в раз повторяю одно и то же? И я очень часто жду этого момента, я сам не очень люблю провоцировать на этот разговор людей. И вот если сам человек меня об этом спрашивает, то тогда это бывает такой отправной точкой для нашего разговора о том, что же такое покаяние, изменение и собственно наше отношение к тому, что в нашей жизни происходит, и попытка понять, что же действительно в этой жизни является по-настоящему для нас грехом. Но вот был недавно такой случай: разговаривал я с одним человеком после исповеди по поводу раскаяния в мыслях.

А. Ананьев

— В помыслах.

Свящ. Илья Письменюк

— Самые разные мысли, помыслы он приводил, какие у него в жизни возникают. И мне почему-то в ту секунду захотелось обратить его внимание на более конкретные вещи, то есть какие-то дела, в его жизни происходящие. Я ему сказал: «Посмотри, вот твои поступки, твои отношения с другими людьми, что-то ещё именно такое из разряда действий, их разве не достаточно для того, чтобы понимать, что это неправильно?» — «Да, достаточно». Мне кажется, исповедь и покаяние это, в первую очередь, призыв именно вот это изменить. Не копаться внутри своих мыслей — чтобы я ещё себе такое придумал, в чём я должен раскаяться из мыслей — а именно то, что я могу изменить вокруг себя, в отношении с окружающими, в отношении с этим миром. Это первое. Второе, конечно, немножко стоит иногда порассуждать, это тоже связано с первым, что действительно является важным в нашей жизни греховным, а что таковым не совсем является — то, что действительно некоторые наши бытовые поступки... ну, посмотрел телевизор, какую-то передачу, может быть, немножко пораздражался на неё — ведь это необязательно является прямым предметом исповеди каждый раз. Бывают гораздо более серьёзные вещи, которые почему-то часто как раз-таки оттеняются, то есть человек приходит каяться во второстепенных вещах: что он где-то что-то скушал лишнего, наверное (три раза в день покушал, а не два раза в день, потому что сам себе придумал, что он должен кушать два раза в день), посмотрел какую-то передачу политическую, что-то ещё. Но при этом не придаётся значения, например, как я относился к ближним, как я вёл себя в транспорте, при общении со своими друзьями, знакомыми, насколько во мне есть внимание, любовь к людям, которые меня окружают, к моим близким — ведь это самое важное. То есть всегда когда встаёт вопрос о формализации — это беседа о том, что в реальности происходит в моей жизни, в моём отношении к ней, и могу ли я действительно что-то поменять. И не всегда нужно бороться именно с количеством передач или с телевизором, а подумать именно об отношениях с людьми. И вот это изменение действительно будет заметным, будет важным, человек сам почувствует, что он стал немножко другим. Это доставит ему не то что благодать, но действительно внутреннее, может быть, чувство примирения с Богом, вот это покаяние, изменение, ступенечки, которые он в своей духовной жизни сделал.

А. Ананьев

— Нет ли у вас ощущения, отец Илья, что попытка уйти от формального отношения к исповеди может завести в ещё более опасные дебри? Я вам поясню, что имею в виду: помните высказывание, которое приписывают, если я не ошибаюсь, Роберту де Ниро? Он говорил: «В детстве у меня не было велосипеда, хотя я о нём мечтал. И я просил Господа подарить мне велосипед, но Он всё никак не дарил. И тогда я понял, что это работает иначе. Я украл велосипед — и начал просить прощения». Я начинаю себя сравнивать с героем этого высказывания, кто бы ни являлся его автором. Когда ты думаешь о том, что вот в субботу тебе надо исповедоваться, а тебе особо ничего нового сказать нету — и ты ходишь день за днём, думаешь, готовишься. Каждый раз, когда возникает ситуация, вызывающая у тебя стыд, она у тебя кроме стыда ещё вызывает радость, потому что: «О! Вот оно! Вот об этом мы и поговорим — и это так здорово!» Какое «здорово»? Ты совершил мерзость, Александр, чему ты радуешься? А ты ходишь и радуешься: ну так как же? — я же избегу формализации исповеди, предстану перед любимым батюшкой живым человеком кающимся. Чувствуете, к чему я клоню?

Свящ. Илья Письменюк

— Да-да.

А. Ананьев

— Это опасно, по-моему.

Свящ. Илья Письменюк

— Это опасно, конечно, но мне кажется, тоже из разряда формализации, то есть опять-таки человек радуется тому, что он нашёл какой-то грех, что он именно нашёл, или совершил. То есть какие-то не естественные состояния...

А. Ананьев

— А может быть, и сам спровоцировал — сам велосипед украл.

Свящ. Илья Письменюк

— Да, вполне возможно, сам спровоцировал. Поэтому, мне кажется, если такой человек приходит исповедоваться, каяться в состоянии радости, что у него есть в чём каяться — это не совсем правильный процесс. И здесь надо опять-таки смотреть на причины, почему такая ситуация возникла. Один из примеров приведу: например, человек ходит на исповедь каждую субботу или даже пару раз в неделю. Действительно, за какие-то короткие промежутки времени в нашей жизни не обязательно произойдут какие-то серьёзные грехи. Будут происходить, скорее, наши мелкие ошибки, о которых говорить каждый раз, два раза в неделю — но мы люди, мы устаём говорить про одно и то же, для нас это становится формальностью, сухостью, мы уже не чувствуем боли от того, что мы где-то немножко пораздражались, где-то немножко пообижались, на кого-то не так посмотрели — если это происходит очень часто. Поэтому, мне кажется, очень верно сказано в нашем документе «Об участии верных в Евхаристии», что в отдельных случаях, в соответствии с практикой, сложившейся во многих приходах, духовник может благословить мирянина приобщиться Тела и Крови Христовых несколько раз в течение одной недели без предварительной исповеди перед каждым причащением, кроме ситуации, когда желающий причаститься испытывает потребность в исповеди. Например, человек хочет два раза причаститься на неделе — предположим, двунадесятый праздник и воскресный день. Ну, расстояние небольшое, действительно, каких-то событий греховных, серьёзных в жизни может не происходить. В таком случае, чтобы не превращать исповедь в формальность, в этот действительно билет на Причастие, мне кажется, вполне возможно человеку прийти и сразу причаститься. Это, наверное, более взрослое отношение к нашей духовной жизни, на каком-то не самом первом этапе, может быть. Опять-таки, мы должны понимать, что Таинство исповеди и Таинство причастия всё-таки отдельные друг от друга, и они далеко не всегда в церковной истории и жизни были связаны. И даже в современном Христианстве, например, в Греции на Балканах не обязательно исповедь перед каждым Причастием. Почему? Потому что взрослый человек, христианин, призывается уже к ответственности: я понимаю, что совершённый какой-то серьёзный грех — это для меня препятствие для Причастия, я должен прийти и исповедоваться, потому что Причастие в таком состоянии может быть для меня неполезным. Оно действительно может быть не в осуждение, но я не готов, просто-напросто не готов из-за совершённого греха. Я могу остаться равнодушным в итоге даже к Причастию. И вот взрослый, ответственный христианин должен эти моменты, конечно, понимать и прийти, попросить прощения. Но одновременно, если какой-то период времени, кроме каких-то, может быть, второстепенных небольших грехов, ничего в жизни не происходило, а человек часто причащается, то может быть, ему допустимо причаститься без исповеди, чтобы не превращать её в формальность.

А. Ананьев

— Это определяет духовник или сам прихожанин?

Свящ. Илья Письменюк

— Здесь всё зависит от той практики, той традиции, которая сложилась в той или иной Церкви. Вот насколько я понимаю вопрос, на Балканах, в Греции это такое общее правило, уже естественное. У нас, у Русской Православной Церкви, опять-таки следуя документам «Об участии верных в Евхаристии», это, скорее, всё-таки момент, который должен порекомендовать духовник. Если человек приходит ко мне и спрашивает: «Отец Илья, вот я часто причащаюсь, вы знаете, что я часто причащаюсь. Вы слушаете мою исповедь. Я переживаю из-за того, что если я приду на исповедь и ничего серьёзного... во мне нет этого глубокого какого-то раскаяния, переживания греха, но какие-то вещи небольшие случились. И я не хочу вот этой формализации исповеди спустя какой-то короткий промежуток времени. Можно ли мне причаститься без исповеди, или что вы скажете? Или как-то мне по-другому, может быть, настроиться, понять?» Я в свою очередь, в зависимости от ситуации, могу дать тот или иной совет, в том числе, например, что такой период времени можно исповедоваться и причаститься без исповеди, например, 1-2 раза после этого, если никаких серьёзных грехов не будет совершенно. Но здесь очень важно ещё — отмечу такие слова, тоже из нашего замечательнейшего документа «Об участии верных в Евхаристии», который я советую всем прочитать верующим христианам, нашим слушателям, потому что в нём в принципе говорится о современном понимании отношения к Таинствам исповеди, причастия. Вот там есть такие тоже замечательные слова, которые одновременно являются для меня, как священника, предупреждением: «При преподании соответствующего благословения духовникам следует особо помнить о высокой ответственности за души пасомых, возложенное на них в Таинстве священства». То есть даже когда я принимаю на себя какую-то ответственность, конечно, я должен человека знать. Человека, который в первый раз пришёл ко мне на исповедь и задаёт вопрос: «А можно я в следующий раз причащусь без исповеди?» — я не смогу ему дать такое благословение.

А. Ананьев

— Спасибо вам большое! Опять час пролетел так, что глазом моргнуть не успели. Я очень надеюсь, что у наших слушателей появился ответ на вопрос: как можно избежать формального отношения к исповеди и как можно не потерять, не исказить её истинный смысл? Это очень важно. И ещё больше ответов на эти вопросы, я абсолютно уверен, вы сможете получить на страницах блога моего дорогого гостя — священника Ильи Письменюка, клирика храма Иверской иконы Божией Матери в Очаково-Матвеевском, преподавателя Московской духовной академии. Спасибо вам большое, отец Илья, я, каюсь, не смог задать вам, наверное, и половины тех вопросов, которые очень хотелось бы задать. Но я буду надеяться, что в следующий раз у нас всё получится.

Свящ. Илья Письменюк

— Спасибо, Александр! До свидания.

А. Ананьев

— Всего доброго. Меня зовут Александр Ананьев, до новых встреч.