«Христианское понимание любви. Вопросы неофита». Священник Николай Бабкин

В нашей студии был клирик храма Николая Чудотворца в Отрадном священник Николай Бабкин.

Мы говорили о христианской любви, о том, какая она в представлении апостола Павла, и почему так трудно научиться искренне любить. Отец Николай ответил, может ли убийство врагов во время войны быть проявлением любви, а также почему часто сложнее всего любить именно ближнего. По словам нашего гостя, любовь — это не состояние, но путь.

Ведущий: Александр Ананьев

---

А. Ананьев

— Добрый вечер, дорогие друзья, в очередной раз в светлой студии радио «Вера» вас приветствует профессиональный, с позволения сказать, неофит, меня зовут Александр Ананьев и как обычно, по понедельникам, в восемь часов вечера я задаю свои самые разные, от сложных до простых, от плоских, до, будем надеяться, глубоких вопросов тем замечательным людям, которые приходят в эту студию с готовностью ответить на любой мой вопрос. И сегодня я приветствую здесь своего просто друга, потому что так часто мы видимся и так часто беседуем, и так часто как-то следим друг за другом в социальных сетях, тем более, что он очень популярный в сети блогер, священник-блогер, клирик храма Святителя Николая в Отрадном священник Николай Бабкин. Добрый вечер, отец Николай, рад вас видеть у нас в студии.

о. Николай

— Добрый вечер, как всегда, захвалили меня.

А. Ананьев

— Никаких слов не хватит, чтобы описать то, как много вы делаете, как много вы успеваете делать и как важно все то, что у вас получается делать, донести до ваших читателей, тем более, что у вас, самое главное, что я в вас ценю, в вашей супруге Алиночке: вы не штампованно, неформально, очень простым человеческим языком пытаетесь рассказать о каких-то очень важных вещах, ориентируясь на тех 25-летних, которые выросли на популярных телевизионных каналах, на коротких формах твиттера, которым можно, конечно копипастнуть какой-то серьезный ответ на серьезный вопрос, но вы можете так улыбнуться и сказать: «Слушай, все просто, вот оно вот так вот». Действительно на любой вопрос можно ответить так вот просто?

о. Николай

— Нет, надо просто без пафоса все. Если говорить что-то про меня, то я лишен этого чувства пафосности, оно мне глубоко неприятно, когда я в себе замечаю хоть какую-то долю пафосности я обычно смотрю на глаза своих прихожан, особенно когда шапку надеваешь на службе, вот эту камилавку синюю надеваешь, становишься сразу такой: так, я в шапке.

А. Ананьев

— Вот я вас, как священника, хочу спросить, причем я подчеркну: друзья, я сейчас обращаюсь к слушателям радио «Вера», я еще не обозначил тему, я люблю обозначить ее чуть позже, сейчас такая вводная часть. Хочу задать вам вопрос, как священнику: я часто по неофитству, особенно на службах, литургии на какой-то или на каких-то больших праздничных службах думаю: Господи, а почему так сложно, ну почему так сложно и непонятно, неужели нельзя попроще? Неужели нельзя вот так просто выйти как-то, сказать, чтобы всем все было понятно, ведь можно или нельзя?

о. Николай

— Можно, вот когда в шапке выходишь в красивой такой, думаешь: какой ты умный, все знаешь, ты видишь глаза этих бабушек, ты видишь глаза этих прихожан и все сразу встает на место, и ты сразу забываешь про всю свою пафосность, снимаешь шапку и говоришь: «Дорогие друзья, давайте поговорим с вами сегодня о том, что вам нужно, что вам интересно, не то, что интересно мне», поэтому, мне кажется, просто — это то, что интересно другим, а не тебе. Можно выйти на проповедь, сказать: «Вы знаете, я вчера такое глубокое размышление прочитал у святителя Игнатия, у меня есть пара мыслей на этот счет», и ты начинаешь размышлять, но людям это не интересно, один стоит — у них муж пьет, у другой дома семья разваливается, у бабушки в храме дети в Бога не верят, в церковь не ходят, и у них все просто вроде как проблемы, но при этом все сложно и какого-то однозначного ответа на эти вопросы быть не может.

А. Ананьев

— А почему во время богослужений нельзя проще? Ну, неофитский вопрос абсолютно.

о. Николай

— Во время богослужений — ну, потому что у нас богослужение византийское, оно очень обрядовое, красивое, конечно, ориентировано на царский двор, это все осталось, особенно архиерейское, оно красивое, оно помпезное, оно величественное, оно имеет в себе очень глубокую символику, очень древнюю историю, но человек, который приходит в храм и ищет простоты, оно будет вызывать в нем внутреннее отторжение, он будет искать какого-то евангельского духа смирения, кротости, он будет искать отсутствие пафосности, и когда он видит все это беспокойство, хождение туда-сюда с митрой, шапкой, с омофором, человек на это посмотрит, думает: а зачем все это надо, неужели нельзя попроще как-то? Как вот Иисус.

А. Ананьев

— Да, мне тоже очень часто кажется, что проще — это искреннее, проще — это от сердца. Я не так давно читал рассказ замечательный об одном парне, который молился о своих друзьях, чтобы автобус пришел, потому что если автобус не придет — они не успеют на военную кафедру, их выкинут из института, они пойдут в армию, а там как раз было время, когда всех отправляли в Афганистан, а оттуда возвращались не все, и все зависело в конечном итоге от того, придет автобус или нет. Он пришел в лес, прочитал единственную молитву «Отче наш», которую он знал наизусть, а потом от сердца сказал: «Господи, я знаю, что Ты есть, и я знаю, что Ты знаешь про меня все, какой я бываю дурень, но вот сейчас я прошу не за себя, я прошу за своих парней, сделай так, чтобы был автобус, я же знаю, что Ты можешь, ну сделай так, чтобы был автобус» — и автобус пришел. И думаешь: Господи, ну вот так же правильно, ну вот так же, своими словами, от сердца, и Господь же услышит, независимо от того, на староцерковном ты обращаешься к Нему и, наверное, он больше тебе поверит, если ты будешь говорить своими словами.

о. Николай

— Да, да, мы же думаем по-русски, мы когда слышим церковнославянский, мы все равно переходим на русский, мы не думаем на чужом языке, мы думаем на своем языке.

А. Ананьев

— А если не переводим, то мы верим в то, что там какой-то космос смыслов, который нам пока, смертным, недоступен.

о. Николай

— Да. Я сейчас ни в коем случае не говорю, что нужно убрать славянский язык из нашего обихода, нужно, скорее, стремиться к его пониманию, но сделать как можно меньше преград для тех людей, которые хотят приходить и понимать, потому что реально у них нет возможности изучать глубоко церковную традицию, она очень богата, но очень сложная, тем более углубляться в изучение языка. Если представить обычного человека с 8-часовым рабочим днем, учитывая еще плюс дорогу на работу и обратно, я вот не могу представить себе взрослого мужчину в семье, который будет вместо общения с детьми и вместо отдыха после работы сидеть над книжками и изучать церковнославянский язык, он может, конечно, по воскресеньям это делать и это хорошо, если так и будет, но вряд ли он сможет изучить все. А в семинарии когда священник учится, он тоже по-разному подходит к своему обучению и уровни бывают совершенно разные, бывает, батюшка прекрасно ориентируется в уставе и может перевести что угодно, а бывает, что необходим словарик, потому что есть много очень устаревших фраз, это вопрос, конечно, наверное, к переводчикам больше, чем к нам с вами, но да, для простого человека нужно сделать допуск к традиции более ясным и доступным, а вот в какой форме уже это будет — наверное, это тема для отдельного эфира.

А. Ананьев

— Ну вот сейчас пришла пора, наверное, озвучить ту тему, ради которой я вас и пригласил сегодня в студию, почему я пригласил вас — потому что вы действительно способны без пафоса и громких слов объяснить какие-то важные вещи, ну, хотя бы попробовать. Каждый раз, когда ты задаешь вопрос на ту тему, которую я сейчас озвучу, я, к сожалению, слышу и читаю в ответ очень громкие, очень правильные, очень хорошие, но неприменимые, такое впечатление, что и не воспринимаемые в реальной жизни объяснения. Я хочу с вами, отец Николай, поговорить о любви. «Любовь долготерпит, — пишет апостол Павел, — милосердствует, любовь не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит, любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится, а теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь, но любовь из них больше». Что мне приятно — здесь каждое слово понятно, но что это значит на самом деле — мне кажется, жизни не хватит, чтобы осознать полностью. Во-первых, я хочу спросить вас вот о чем: применимо к этому Посланию апостола Павла, действительно ли здесь апостол Павел, как в «Лествице» рисует ступеньки, по которым мы восходим к полному пониманию того, что такое любовь?

о. Николай

— Я для себя, на самом деле, этот вопрос тоже до конца не разрешил, но, как Александр, долго пытался найти на него ответ, потому что, с одной стороны, я понимаю, что любовь — это гораздо больше, чем какое-то чувство, временная эмоция или состояние, то есть не может быть такого, что вот ты в храм пришел — ты любишь Бога, ты из церкви вышел — начал жить по-старому, получается, ты что, Его разлюбил? Ты только что себя на эту тему настраивал, потом ты Его разлюбил, я думаю: ну как же так, почему мы столько говорим о любви? Мне кажется, что мы пропускаем промежуточный этап, может быть, дело в этом, и я для себя открыл удивительные слова апостола Петра, в его Соборном послании, где он говорит: «Проявите в вере рассудительность, в рассудительности воздержание, в воздержании благочестие, в благочестии терпение, в терпении братолюбие, в братолюбии любовь», то есть оказывается, любовь — это путь от веры через рассудительность, воздержание, терпение, благочестие, а потом уже любовь, то есть не сразу прыг — и ты сразу полюбил, ничего подобного, еще нужно споткнуться о братолюбие.

А. Ананьев

— Слушайте, так ведь это прекрасная формула любви и в браке получается, вот прямо по ступенькам: сначала проверим, наступил ли ты на эту ступеньку, поднялся ли на эту, может быть, тебе надо вернуться назад, еще раз посмотреть, а как у тебя с этим и только тогда, а не сразу встретился и через два дня: ох, я тебе люблю!

о. Николай

— Да, и все теперь у нас будет в шоколаде и неважно, что у нас с тобой нет воздержания, не важно, что братолюбие, сестролюбие тоже хромает, но у нас с тобой же любовь-морковь, всего остального не достает, но зато чувства есть.

А. Ананьев

— Вот хотя бы ради вот этой мысли стоило с вами встретиться, вот прям выписать надо отдельно и запомнить.

о. Николай

— Второе Соборное послание апостола Петра, первая глава, пятый стих, кажется, если я не ошибаюсь, удивительные слова. Мы обычно считаем, что апостол Иоанн Богослов — апостол любви, но учитывая, что он был мистиком, получившим и откровение о конце света, учитывая его глубину познания Бога, он такой, надмирный, больше говорит о любви, как единении с Богом, а я пытаюсь сказать о любви, как человеческом чувстве, через которое проходит каждый и к которому стремится христианин, но не может его познать. Мне кажется, апостол Петр, он и помогает ответить на этот вопрос, не случайно он обладал таким высоким авторитетом в Церкви, даже, пожалуй, больше, чем апостол Иоанн Богослов, Петр и Павел, первоверховные апостолы, потому что сам прошел очень сложный путь любви, от предательства, от жизни, проводимой в слезах, он, как никто знал, что такое воздержание, что такое благочестие, что такое терпение и что такое братолюбие, потому что ему приходилось пройти через все, в том числе, и непризнание своего апостольства и через предательство Христа, которое он помнил всю свою жизнь, как говорили о нем: его глаза не просыхали от слез на протяжении всей жизни, он помнил об этом, что он сделал, это очень тяжело с этим жить, одно дело, когда ты предаешь человека, другое дело — когда ты предаешь Бога и может быть, ему нужно было через это пройти, чтобы оставить нам эти мудрые слова про любовь и именно благодаря ему мы теперь понимаем, что любовь — это путь. Очень часто кажется, особенно среди протестантов, вернее, даже среди неопротестантов, нетрадиционных протестантов, что любовь — это такое состояние человека, которое образуется при его обращении к Богу, то есть он получает оправдание во Христе, он облекается в правду Христову и, в общем-то, получается, что финиш, все, финал, ты уже с Богом пребываешь, да, понятно, ты можешь отходить, но Бог тебя уже простил, Бог тебя уже оправдал, не переживай, Он тебя любит, Он тебя примет обратно. И вроде хорошо это, удобно, но ты же понимаешь, что ты несовершенен в этот момент, ты же все равно осознаешь, что с тобой что-то не так, ты вернешься снова, но ты же потом опять уйдешь, снова вернешься и снова уйдешь, ты будешь улыбаться своим братьям, ты будешь улыбаться самому себе, но ты будешь чувствовать, что во всем этом скрыто некое лукавство. Я, конечно, не хочу сейчас ничего плохого сказать про протестантов, у меня и знакомые есть, и даже пасторы знакомые, прекрасные люди, замечательные, но вот здесь есть такое желание упростить этот подход. Христианский путь, он говорит об оправдании, как о процессе человеческом, праведность — это то, что приобретается со временем, как раз пройдя через эти ступеньки маленькие и начинается с рассудительности — основы всех добродетелей, потому что нельзя относиться к вере без рассудительности, ты можешь считать, что тебе нужны три канона к причастию обязательно и с неделю поститься, а твой духовник скажет: «нет», ты можешь обидеться на него и делать, как ты считаешь нужным. У меня просто был такой случай тоже веры без рассудительности, когда стремился к монашеству, когда я пришел к духовнику, как-то признался, говорю: «Батюшка, мяса не ем». Он говорит: «Нет, ешь». У меня внутри сразу такое возмущение накипело: ну как это, ты же монах, ты мой духовник, я тебя люблю, ты мой отец, я к тебе пришел, я же делаю доброе дело, добродетель же — мясо не ем. «А ты ешь немножко, — говорит, — как преподобный Иоанн Лествичник, по чуть-чуть совсем, и будешь свят».

А. Ананьев

— «Вопросы неофита» на светлом радио здесь клирик храма Святителя Николая в Отрадном, священник Николай Бабкин и вот уже за 15 минут, за четверть часа, отец Николай, вы уже умудрились сказать столько для меня лично важного, что мне нужно еще какое-то время, чтобы это осмыслить, а мне нужно продолжать задавать свои вопросы неофита. Удивительное дело, мне всегда казалось, что рассудочность, рассудок — это первый враг любви, потому что любовь должна быть, что называется «без мозгов», любовь должна быть от сердца, любовь должна не озираться, не просчитывать, не задумываться, это как в омут с головой и мне казалось это правильным. Какое объяснение может быть у любви, зачем включать разум? Включишь рассудок, и что ты увидишь — ты увидишь простого человека, простую женщину, которая рядом с тобой, неидеальную, и что, и как? И какая может быть любовь? Любовь же — это всегда обращение сердца к исключительному, к единственному на свете, к неповторимому.

о. Николай

— Если бы каждый из нас был настолько простосердечен, это было бы правдой, все просто, безрассудно, искренно, но мы же люди, мы же сомневаемся, у нас возникают какие-то помыслы, нам какие-то в голову мысли лезут, мы с ними боремся, мы не можем, мы вот любим человека, стоишь ты перед алтарем, и ты все равно сомневаешься, а может быть, ты ошибся в своем выборе. Ты стоишь на исповеди, вот это страшнее всего, ты каешься пред Богом в грехах, а где-то у тебя червоточина живет:" а я лучше не стану«, ты, казалось бы, люби Бога искренно, что ты себе все усложняешь, но это же все есть в нас, эти маленькие вещи какие-то. Ты говоришь: «я готов полюбить человека без остатка», а тут примешивается лень, например, ты пришел с работы, ты говоришь: я устал сегодня, я не буду тебя любить, я оставлю это на завтра, сегодня мне нужно поспать, посмотреть фильм, взять бутылочку пивка, например, отдохнуть, и неважно, что моя жена хочет видеть меня рядом с собой, хочет вместе со мной поужинать — я вот устал, хочу побыть от всех в стороне, в одиночестве. Вроде бы все просто — любовь, а оказывается, на практике-то нет. И вот эта фраза отца Амвросия Оптинского: «Где просто — там ангелов со сто», оно актуально только в отношении простосердечного человека, который достиг вот этого состояния простоты, если простоты нет, ты не сможешь отдаться любви без остатка, у тебя все равно будет находиться масса причин и даже простых помыслов, которые будут воздвигать стены между тобой и любовью.

А. Ананьев

— Возвращаясь к Посланию апостола Павла, я не так давно провел невольно мысленный эксперимент, поняв, вспомнив, осознав, что Бог есть Любовь, ну как это можно осознать, опять же, целая жизнь нужна, чтобы это осознать, Бог есть Любовь, это все равно живет как-то где-то в сердце, в душе эта вот установка, я взял и как в математической формуле в этом послании заменил «любовь» на слово «Бог» и получилось, что все так и есть: Бог долготерпит, Бог милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не мыслит зла, не радуется неправде, сорадуется истине. Действительно, я так подумал: а может быть, апостол Павел в этом своем Послании в песне любви имел ввиду не чувство, которое возникает у нас к детям, которое мы храним к своим женам-мужьям, а может быть, он действительно имел что-то большее ввиду? Может быть, он действительно имел ввиду Бога под Любовью, и это вопрос перевода?

о. Николай

— У Бога есть два важных свойства: есть благость, или любовь, есть правда или справедливость. Апостол Павел перечисляет свойства любви, а так как Бог есть Любовь, то эти свойства присущи самому Богу, то есть они являются его особенностью, и мы призваны к тому, чтобы эти особенности иметь в самих себе, но не все из нас постигают любовь в совершенстве, апостол Павел объясняет, почему, он говорит, что есть плотские христиане, есть христиане душевные, то есть у каждого из нас своя ступенька, на которой мы находимся и, наверное, мы всегда стремимся стать лучше, перейти от плотской степени к душевной, и это так прекрасно, так удивительно, когда к тебе приходит бабушка на исповедь и плачет, бедная, ты думаешь, у нее, наверное, кто-то умер, что-то случилось, а она плачет, сокрушается. Я говорю: «Что случилось? — Батюшка, я сейчас настолько больная, настолько плохая, что я поститься не могу». И ты думаешь в этот момент: я бы так не заморачивался на ее месте, потому что я-то понимаю, что можно послабление взять по немощи, а для нее это важно, настолько важно для нее, это не потому что она постится и при этом чувствует себя лучше, а потому что это идет жертва духовная, это часть ее жизни, она относится к посту довольно ответственно и правильно и переступить через пост для нее означает переступить через саму себя и через Бога, это читается во взгляде человека, это поразительно ведь, как это может быть, я не знаю, но вот, мне кажется, в чем скрыта любовь.

А. Ананьев

— Слезы, они вообще часто спутник настоящей любви, как мне кажется, я вот сейчас это понял, буквально на днях смотрели этот замечательный документальный фильм об Афонском монастыре «Где ты, Адам?» И там настоятель монастыря, игумен старец Григорий на протяжении фильма, наверное, плакал раза три-четыре, он плакал, когда постригал в монахи молодого парня, плакал, когда говорил об одном из братьев, который был немощен и просто был инвалидом с детства, но он плакал не от горя, я так понимаю, он плакал от любви, потому что мне его еще много раз надо посмотреть, чтобы окончательно понять и прочувствовать весь этот космос, который там происходит. Но действительно, вот эта вот чистота душевная и сила чувства, видимо, рождает слезы, а учитывая то, что я не был замечен в слезах, получается, что мне еще расти и расти?

о. Николай

— Плач — это духовное состояние, это дар Святого Духа, это не какая-то индивидуальная особенность монаха, это именно дар Духа.

А. Ананьев

— Серьезно? Я даже не задумывался об этом

о. Николай

— Да, у каждого свое дарование, у Александра Ананьева дарование — говорить аудитории и приводить людей к Богу, у этого монаха — дар милосердия, дар плача о своих грехах, о боли ближнего, это немножко другое, он прекрасный духовник, я уверен, к нему приходят именно люди, у которых в жизни было столько проблем и столько несчастий, что они точно, наверняка получают у него утешение, а кто-то бывает просто золотым семьянином, он проводит время с детьми и не ропщет, к примеру, я, например, тоже смотрю на них, как на героев, потому что я так не могу, я знаю, что у меня есть предел определенный, я знаю, что есть предел у моей жены, я знаю, что есть предел у меня и что мы должны друг другу помогать, то есть у меня нет какого-то безлимита в этом отношении. И моя любовь, она не совершенна, она не обладает той полнотой, когда ты готов абсолютно себя, и ты это понимаешь, даже стоя на исповеди, когда ты устаешь, например, к тебе приходят люди, ты уже устал, а там очень много людей и служба заканчивается, ты, конечно, хочешь домой, но в какой-то момент смилостивишься на них, и тебя что-то прошибает, и ты оттуда вообще уходить не хочешь, и когда они заканчиваются, ты думаешь: ну как, уже все, что ли? И неважно, что ты четыре часа стоял, исповедовал, тебе просто радостно, и ты все это время стоишь, до этого ты исповедовал и вроде говорил вещи правильные, но после этого момента ты как будто стоял с крыльями, у тебя сразу спина перестала болеть, нога, мучащая тебя уже долгие годы, перестала ныть. Это бывает, конечно, не всегда, но в какой-то момент, мне кажется, любой духовной жизни у человека, если он действительно проявляет в своей вере рассудительность, если он проявляет воздержание в каких-то своих желаниях, его благочестие наполнено смыслом, каким-то высоким Божественным смыслом, то и приходит состояние любви, и вот это состояние любви, оно помогает и плакать, и говорить людям то, что они ищут, что им нужно услышать, вот это наполняет и делает эфиры на радио «Вера» уникальными и исповедь с добрым батюшкой прекрасной, и мне дает силы после трех часов стоять еще целый час с радостью выслушивать людские скорби, пусть практически одни и те же, но получать от этого такую духовную усладу и радость, которой на протяжении всех предыдущих трех часов я не ощущал абсолютно.

А. Ананьев

— Вот бывает так, что ты как-то подготовишься к беседе, вопросы напишешь, а гость приходит, собеседник, и как-то так отвечает на первый вопрос, что все остальные мои вопросы перестают иметь значение. Вот у меня тут, в частности, указано: «Отец Николай, а как научиться любить?» — Да вы уже ответили на этот вопрос, вот оно, Послание апостола...

о. Николай

-Ну, это теория, да.

А. Ананьев

— Это не теория, это как раз точный алгоритм действий, с позволения сказать, как — ну вот очень просто.

о. Николай

— Да, нам очень просто важно это, нам и критика нужна.

А. Ананьев

— Вот тебе рассудительность, вот тебе воздержание, вот тебе благочестие. У нас сейчас есть минута до небольшого перерыва: «Любовь никогда не перестает», вот этого я не могу понять, даже мы перестаем, у нас все перестает, как может быть, что любовь не перестает, ведь все заканчивается?

о. Николай

— Любовь, она может переставать в нас, но она не перестает вообще.

А. Ананьев

— А что такое любовь без нас?

о. Николай

— Понятно, что отношение Бога и человека, оно предполагает любовь, то есть любовь, она не может существовать в нас сама по себе, она существует в единстве Бога и человека, если это единство теряется, если эта христоцентричность нашей жизни уходит в сторону и на ее место приходит что-то другое, а это неизбежно, это нормально, в том смысле, если это не заполняет нас полностью и если место Христа не остается занятым чем-то иным, конечно, время. Например, вот мы сейчас ведем эфир, понятно, что он у нас христоцентричный, но каждый занят своей работой: я стараюсь ответить правильно и помочь нашим слушателям разобраться в чем-то, а Александр старается провести хороший эфир. Мы сейчас, наверное, не столько увлечены беседой о Христе, сколько сконцентрироваться на своих задачах, это нормально, то же самое и в монастыре: монах на богослужении, на уставной службе, он же не всегда о Христе думает, особенно уставщик, ему нужно книжки перекладывать, смотреть, чтобы спели ту стихиру, открыли в нужный момент приложение и показать регенту, какое песнопение нужно исполнить, то есть здесь речь идет о том, что любовь никогда не перестает в том смысле, что ты никогда не перестаешь ее искать, если говорить в отношении нас, людей, а так она, конечно, от нас периодически перестает, потому что место Бога занимает что-нибудь иное, и это может быть доброе и прекрасное: семья, дети, работа, все это, но оно не должно обладать нами, что нами обладает, кто чему служит, тот тому и рад, если человеком обладает к примеру, тяга к накоплению лишь или, например, он страшный трудоголик, для него это смысл жизни, то понятно, что любовь перестала в нем уже давно бить ключом, а если он постоянно знает, что после работы вернется домой, там есть любящая жена, если он молится за свою жену, если он молится перед работой, мы ж постоянно молимся, все освящаем, то есть постоянно наполняем смыслом то, что мы делаем и, мне кажется это как раз помогает любви не переставать в нас.

А. Ананьев

— Мы на минуту сейчас прервемся, у нас полезная информация на светлом радио, а через минуту продолжим разговор с отцом Николаем. Почему любить так трудно? Кого любить сложнее, первого встречного нами на улице человека или любимого супруга, или супругу, с которой мы прожили вместе двадцать лет? Почему в русском языке одно слово «любовь», а в греческом их десять? Об этом и много другом здесь, в «Вопросах неофита», ровно через минуту, не переключайтесь.

А. Ананьев

— И мы вновь возвращаемся в студию, я, Александр Ананьев, сегодня задаю вопросы неофита моему замечательному собеседнику, клирику храма Святителя Николая в Отрадном, священнику Николаю Бабкину, подписчиков которого, наверное, можно сравнить с небольшим российским городом в ряде социальных сетей и, кстати, видеозапись нашей беседы тоже можно будет посмотреть именно там, ну а слушать можно здесь, на радио «Вера» и на нашем сайте «radiovera.ru». Сегодня мы говорим о любви и тема эта настолько сложная, что мне кажется, если поставить перед собой задачу, понять вообще, что такое любовь и научиться любить, все вопросы у тебя будут сняты, вопросы о вере, о жизни, о смысле жизни. Вот, кстати, о смысле жизни, отец Николай: когда меня спрашивают, а так получается, что меня нередко спрашивают о том вообще, а в чем смысл жизни, а зачем вот это все? Какова конечная цель? Я ответил для себя и отвечаю задающим мне вопросы людям очень просто: научиться любить, понять, что такое любовь и научиться любить, понимая, что я никогда не достигну высот какого-нибудь замечательного старца, который встречал у ворот своей избушки на каком-то острове сотни людей, и каждый из этой сотни чувствовал, что этот старец любит его лично больше, чем кого бы ни было на целом свете мне едва ли можно достичь, но хотя бы приблизиться к этому пониманию любви я, наверное, могу попытаться и в этом я вижу свою конечную цель. В чем смысл жизни, отец Николай, для вас?

о. Николай

— Понятия не имею, потому что, я думаю, никто не знает, в чем смысл его жизни.

А. Ананьев

— Но зачем все это?

о. Николай

— Мы можем пытаться понять и мне кажется, в разные моменты нашей жизни по-разному отвечаем на этот вопрос, это и вполне естественно, потому что в разные этапы нас занимают абсолютно разные вещи, сегодня тебя волнует смысл жизни, а завтра любовь, а вот у тебя бракосочетание, например, все меняется, то, что тебе казалось важным, через год становится абсолютно пустым и каким-то ничтожным.

А. Ананьев

— А потом ты вдруг решаешь переехать под Суздаль и это становится самым важным для тебя здесь и сейчас.

о. Николай

— Да, и такое тоже бывает, вы в Суздаль собрались?

А. Ананьев

— Я вам потом отдельно расскажу, покажу фотографии, это головная боль, у меня ощущение, что либо мы совершим скоро гениальное нечто, либо самую большую ошибку в своей жизни. Ну да с Божьей помощью разберемся.

о. Николай

— Пусть это останется интригой для наших слушателей, будет больше мотивации слушать любимое радио, чтобы знать, что же задумали Александр и Алла.

А. Ананьев

— Да. Почему любить так трудно, вроде это основа нашей жизни, мы любим жену, мы любим родителей, мы всю жизнь только и занимаемся тем, что любим, мы заводим, а потом любим ушастую рыжую собаку, мы любим хорошее оливковое масло, мы любим хорошие фильмы, любим жизнь, любим жить, любим всех вокруг, иногда. Казалось бы, мы должны к 18 годам достичь в этом совершенства, почему же сложно так достичь совершенства в том, чем мы занимаемся каждую минуту своей жизни?

о. Николай

— Как можно достичь совершенства в любви жизни, учитывая ее сложность и разные границы этой жизни? Ты же все равно не будешь до конца совершенен во всех этих вещах, ты, конечно, можешь любить, например, оливковое масло, но ты не будешь экспертом.

А. Ананьев

— А вот вопрос: люблю ли я оливковое масло? Может, я просто неправильно употребляю слово «любовь» в этом отношении, равно как и к собаке, ну разве собаку можно любить? Хотя, учитывая то, что эта ушастая разбудила меня сегодня в четыре утра и пойти с ней гулять в четыре утра — это была настоящая жертва, а поскольку любовь основывается на жертве, это было проявление настоящей любви.

о. Николай

— Можно сказать, что оливковое масло вы любите меньше, чем собаку и, кажется, в этом как раз есть разница, что степень любви, она бывает разная по отношению ко всему, может, поэтому мы не достигаем совершенства в отношении наших предпочтений. И, конечно, бывает любовь, а бывает нездоровая привязанность, когда для тебя какие-то земные вещи занимают всего тебя, все твое время, все твое желание это становится не просто хобби, а становится какой-то страстью, можно любить собаку, а можно бегать по всем выставкам, фанатично желая именно, чтобы твой Добби был лучше всех (я к примеру, я сейчас не про Александра говорю, не про его Добби, а вообще), хотя я, безусловно, уверен, что Добби Александра Ананьева лучше всех.

А. Ананьев

— Он вне конкуренции, безо всяких выставок.

о. Николай

— Да, я видел эту собаку на видео, вживую пока не видел, но да, эти глаза на фото, эти глаза...

А. Ананьев

— Вы видели эту прекрасную фотографию, где наш дорогой нам человек, протоиерей Максим Первозванский носом к носу с этим Добби, они смотрят друг другу в глаза, это настолько трогательная фотография, в этом вся любовь собакина, да, это что-то особенное.

о. Николай

— Вот-вот, поэтому я думаю, что тут тоже разная степень бывает, можно и любить женщину до безумия, и натворить много всяких глупостей из-за нее, в отношении собаки тоже бывает нездоровая привязанность, да в отношении всего, нездоровая любовь к еде, например, тоже может привести человека к ряду проблем, так что слово «любовь», как видите, оно может иметь разные смыслы, может, с одной стороны, человека привязывать к чему-то земному, а с другой стороны, может освобождать его и наполнять смыслом его жизнь.

А. Ананьев

— Ну вот как раз проблема в том и заключается, и это как раз важная страница нашего сегодняшнего разговора в том, что мы называем любовью абсолютно разные вещи, абсолютно разные чувства, абсолютно разные наши проявления, в то время, как греки, я не думаю, что они как-то достигли большего совершенства в понимании того, что такое любовь, но по крайней мере они продвинулись гораздо дальше, чем мы, для слова «любовь» они придумали много-много разных слов, например, «эрос» обозначает любовь физическую, то физическое влечение, которое испытывал каждый из нас, «сторге» — это слово обозначает любовь-привязанность, родство, любовь к друзьям, братская любовь — это «филиа», самая наивысшую форму проявления любви греки называли словом «агапэ», есть также любовь-спорт, игра и состязания — «людус», «мания» — это безумие, любовь-«прагма» — это, естественно, комбинация «людуса» и «сторге», как тут написано, ну и любовь-страдание, очень знакомое мне чувство, безответная любовь — «капсу́ра», есть даже эти песни, которые называются «капсуры», это вот лишь краткий список того, что греки придумали для обозначения слова «любовь», а у нас одно слово и в этом есть великая несправедливость.

о. Николай

— Да, может быть, было бы больше слов, был бы более понятен смысл, который ты вкладываешь в слово «любовь», но, с другой стороны, одно слово дает массу оттенков и моментов для понимания, для трактования, что же эта любовь значит конкретно в твоей жизни, то есть греки писали о состоянии любви, описали снаружи, а мы, русские, как народ, который гораздо более, мне кажется, умозрительнее греков, если посмотреть на наших аскетов, наших подвижников благочестия, мы описываем это свойство снаружи каждый сам для себя, так что может быть нехватка внешнего описания, но компенсируется богатой духовной жизнью изнутри, умозрением, именно христианской жизнью, пребывание в этой самой любви. Я не думаю, что подвижник благочестия, встречающий паломников в монастыре, он вкладывал в свою «агапэ» какой-нибудь «людус» или «манию», для него это было именно агапэ, для него это именно Божественная любовь, которую он постигал через любовь к людям, но пришел он к этому через умозрение.

А. Ананьев

— Я вот вас сейчас слушаю, отец Николай и понимаю, что этот человек не стал бы, при том, что он испытывает это чувство там ко мне, пришедшему со стороны, открывшему со скрипом ворота, он испытывает ко мне любовь, как человек, достигший какого-то духовного совершенства по сравнению со мной, но он же не станет говорить: «Александр, здравствуйте, я вас люблю», он не станет этого говорить, даром, что испытывает это чувство. Ввиду вот этого вот лексического несовершенства восприятия любви может быть, не стоит об этом говорить? Ведь часто же я слышу сетования о том, что слово «любовь» заездили, затерли, оно перестало иметь значение и стало такой затертой наклейкой, как на апельсины иногда наклеивают вот такую глянцевую со страной-производителем и названием марки, и вот любовь тоже, люблю-не люблю, Василия Ивановича не люблю, а тебя люблю. И еще есть одна опасность в том, что я не так давно спросил своего племянника, ему года четыре, мы с ним разбирались насчет игрушек каких-то, еще чего-то, я сказал: «Слушай, ну ты же любишь дядю Сашу?» Он так на меня посмотрел, говорит: «Нет, ну не люблю», не задумываясь об этом...

о. Николай

— Зато честно.

А. Ананьев

— С чистосердечием таким обескураживающим: «Не люблю». Я все понимаю, а мне что-то стало так обидно. Думаю: может быть, действительно не стоит, с одной стороны, а с другой стороны, ну какая жена простит мужу, если он не будет говорить ей о том, что он ее любит?

о. Николай

— Я думаю, вы должны спокойно относиться к тому, что нас не любят, потому что любовь не ищет своего как раз, любовь, она по определению безответна, как любое добро, которое мы делаем, мы не должны искать в ответ чего-то своего.

А. Ананьев

— Вот это неожиданно...

о. Николай

— Конечно, мы можем его хотеть, его желать, чтобы нас тоже любили, но это не безусловно должно быть обязательно, ведь достаточно вспомнить Христа, святых — они же не ждали, что их тоже в ответ полюбят, их примут, также, как они принимают остальных людей. И священник тоже, к которому приходит человек, он порой понимает, и он может в ответ ждать этой любви и может очень жестко ошибиться в этой любви, можно очень легко ранить батюшку, я даже сейчас расскажу, как это сделать, так как имел опыт...

А. Ананьев

— Зачем?

о. Николай

— Ради того, чтобы наши радиослушатели не совершали этой ошибки, понимали, насколько священники, особенно молодые искренние, честные пастыри бывают расположены к человеку. У меня был небольшой пастырский опыт, я служил на Чукотке, и ко мне пришла женщина, классическая евангельская блудница, вот прямо Мария Египетская передо мной стоит, учитывая все, что она мне рассказала, это была не исповедь, конечно. Мы с ней сели на лавочку, край суровый, окраина материка, зима, минус сорок пять на улице, сильный ветер, и мы сидим на лавочке в храме в тепленьком, все это гудит в ушах наших, потому что слышен сильный ветер, в теплой церкви, и душа греется не столько отоплением, а сколько теми словами покаяния, которые она говорит, и ты уже думаешь: надо идти в алтарь, брать крест, Евангелие, надевать епитрахиль и принимать исповедь. И вдруг эта девушка берет тебя за руку и говорит: «Ой, у вас такая рука теплая...» и все внутри тебя обрывается, потому что ты понимаешь, что она пришла к тебе не для того, чтобы раскаяться, а для того, чтобы ты стал такой же, как и она и что те слова любви, которые ты слышал, на самом деле, были ложью и обманом, вот так вот мы легко обманываемся.

А. Ананьев

— Низвергнуть вас в бездну.

о. Николай

— Да, это для меня было таким ужасным раскаянием, потому что я ее уже возлюбил, но не так, как она меня, и это было самым таким болезненным инцидентом в моей пастырской практике, когда в ответ на любовь, именно на агапэ, потому что агапэ была с моей стороны, то есть я постарался понять ее, также, как Бог наш, Господь принимал и принимает каждого человека, и тут в этот момент ты понимаешь, что это было ложно, это я ошибся и по неопытности своей, по незнанию ты перепутал любовь с красивыми словами, с красивыми чувствами, с крокодильими слезами о вере и, в общем-то, в этом ты сам виноват.

А. Ананьев

— Вы сейчас как-то так хорошо использовали любовь-агапэ вот это греческое, может быть, действительно попробовать внедрить это в русский язык, ведь от нас зависит, будет это в русском языке или нет.

о. Николай

— Ну да, если будем говорить, есть же имя — Агафья.

А. Ананьев

— Да, и как-то понятней будет, и самое главное — это как раз та ступенька рассудка, которая немножко порядок в голове наводит нам, чтобы мы приблизились к истинному пониманию любви. Не хватает мне, отец Николай, того понимания, почему любовь — самое важное, почему Бог — Любовь? Я об этом много думаю и, собственно, поэтому и задумал с вами сегодня поговорить о любви. Кстати, знаете ли вы, сколько раз в Евангелии упоминается слово «любовь»? 77 раз.

о. Николай

— Я больше по юридизмам специалист.

А. Ананьев

— По юридизмам? Как это?

о. Николай

— Ну там: про справедливость, суд, воздаяние, возмездие.

А. Ананьев

— Но это тоже проявления любви.

о. Николай

— Это проявление справедливости, которую противопоставляют, кстати, любви, но это немножко не тема нашего эфира. Да, любовь, вы правы, на самом деле это одно и то же, потому что речь-то идет о Боге или о человеке, например, это же свойственно его личности, действительно, любовь без справедливости — это тоже может быть медвежья услуга: видишь, например, какого-нибудь пьянчужку, который просит у тебя денег на водку, ты можешь его возлюбить и дать ему денег, оказав ему медвежью услугу, а можешь пойти накормить его, посидеть с ним и поговорить, проявить настоящую любовь, это будет справедливее по отношению к нему, чем вот этот твой акт доброй воли, безусловно искренней, но не продуманной.

А. Ананьев

— В продолжение программы «Вопросы неофита» с моим гостем, клириком храма Святителя Николая в Отрадном священником Николаем Бабкиным, в рамках разговора о любви можно копнуть еще глубже: помните, вот эти рассуждения о том, что надо возлюбить врагов своих? Я как-то слышал объяснение вот этой установки, что вообще как может быть позволено христианину убить врага — во время войны или во время каких-то военных действий, а ведь это, мне объяснили, тоже проявление любви к врагам, то есть враг собирается совершить какой-то смертный грех, а ты его останавливаешь, убивая и сие есть...

о. Николай

— Извращенная мораль сие есть.

А. Ананьев

— То есть это неправильно?

о. Николай

— Да, тогда Иисусу сразу надо было истребить всех грешников, уничтожить всех фарисеев, просто взойти на крест и там дух испустить.

А. Ананьев

— Да, помню, была эпидемия птичьего гриппа и во время эпидемии, когда всех курицы болели, бродил этот жутковатый анекдот про девочку и папу, которые смотрели телевизор про то, как утилизируют эти мешки с курицами несчастными, и дочка с ужасом спросила: «Папа, что они делают? — Они, дочка, курочек убивают. — А зачем? — А чтобы не болели».

о. Николай

— Вот, ну это другая тема, конечно, для санэпидемстанций наших и Министерства здравоохранения, но эта трактовка любви — просто попытка оправдать войну, которая, по сути, является просто насилием и ее идеализировать не нужно, идеализировать убийство. Убийство — это просто убийство, даже убийство на войне — это просто убийство, да, оно ради блага ближнего, и его ради блага ближнего пытаются оправдать, но Господь говорит: «Взявший меч от меча погибнет». Да, Иисус не был пацифистом, безусловно, Иисус не говорил, что нельзя защищать свое Отечество, этого нет в Писании. Насчет войны тут есть два разных вопроса, есть люди, которые категорически против и считают, что вообще воевать нельзя, и Бог против убийств, это тоже является грехом, есть те, которые говорят, что это грехом не является, потому что человек, совершает доброе дело во благо своего Отечества. И можно сказать, что правы оба человека в этой ситуации, потому что каждый прав со своей стороны, один говорит со стороны справедливости, другой говорит со стороны благости, да, со стороны благости, безусловно, убивать нельзя, это плохо, это грех, со стороны справедливости в этом нет ничего хорошего, в этом нет особой любви, потому что ты просто исполняешь свой долг, ты поступаешь правильно и вот это елейное отношение к войне, оно в годы Первой мировой войны привело к тяжелым печальным последствиям. Есть даже очень интересная теория, ее выразил Мартин Лютер, известный лидер реформации, который сделал теории двух ветвей, мирской и духовной, он говорит: «Вот духовная власть должна заниматься своим, светская своим и не вмешиваться в дела друг друга», это породило секуляризацию современную, то есть расцерковление общества, когда Церковь в одной стороне, а вы в другой стороне и, пожалуйста, к нам не лезьте, и стало модным слово «аполитичность», о котором не знали Патриарх Гермоген и преподобный Сергий Радонежский, и понимание этой аполитичности, оно привело и к войне. Вот я сейчас просто представил себе, что если бы аполитичными были бы наши святые, преподобные и не лезли во всю эту тему, были бы против войны, не было бы ополчения, не было бы Минина и Пожарского, они молчали...

А. Ананьев

— Не высказывались бы, воздерживались от комментирования.

о. Николай

— Да, то есть были бы такими пацифистами, говорили: «Нет, братья и сестры, давайте возлюбим врагов своих».

А. Ананьев

— И они бы не собрали ополчение и сами не поднимали меч.

о. Николай

— Вот, вот, получается, что святые люди, не оправдывая убийства, шли на защиту ближнего и в этом был их долг любви по отношению к людям, и они убивали не для того, чтобы неприятель был спасен от греха, они просто защищали свое Отечество. Нельзя оправдывать убийство, и воины, которые приходили после военных действий, они долгое время не причащались, потому что нельзя просто так убить человека, ты переступаешь через себя, я исповедовал таких людей, они с этим живут, им снятся по ночам кошмары, это очень тяжело, ты убиваешь человека — в тебе что-то обрывается, потом это вызывает какую-то наркотическую зависимость, то есть я исповедовал людей, которые на войне законным образом, имея законные полномочия, они занимались этим, они говорили, что в этом что-то есть дьявольское, потому что ты чувствуешь контроль над чужой жизнью и тут совершенно никакой в тебе любви к неприятелю нет вообще, ты просто чувствуешь себя таким маленьким божком.

А. Ананьев

— Страшная метаморфоза.

о. Николай

— Да, тут любовь исчезает от слова «совсем», а люди живут с этим, это их крест и это не благо абсолютно для них, это не любовь точно по отношению к тем, кого они убили однозначно, у них семья, дети, они им в кошмарах приходят, снятся.

А. Ананьев

— Вот в этом развернутом определении апостола Павла любви, с которого мы начали разговор, не было упоминания справедливости, а если бы было, что бы сказал апостол Павел: «Любовь справедлива или любовь не ищет справедливости»?

о. Николай

— Любовь не ищет справедливости в том смысле, что любовь понимает, что на земле утопия, не может быть, то есть человек, который хочет, чтобы во всех была любовь, он, наверное, мечтает о некоей такой утопии, мире без войны, мире, где все друг друга любят, нет ненависти, нет вражды какой-то, мести, никто никому подножку не ставит, но это утопия, такое будет только в дни конца света, когда придет Иисус и последний враг истребится, будут сняты печати, будет уничтожена определенная часть населения, кроме того, начнутся катаклизмы, казнь египетская, только во вселенском масштабе, то есть эта утопия, о которой мы говорим — это момент уже конца человеческой истории, когда Христос уничтожит зло и смерть окончательно, последний враг истребится смертью, но сейчас этого быть не может и поэтому искать на земле справедливости смысла особого нет. Есть, конечно, люди, страдающие уранополитизмом, считающие себя странниками на этой земле, они предпочитают просто не вмешиваться в происходящие события, когда спрашивают их по каким-то вопросам, они говорят: «Я не знаю, я гражданин неба, я вот не от мира сего, я христианин» — это тоже такая попытка духовного пофигизма, с моей стороны, мне кажется, потому что человек, он, получается, делает себе какой-то запрет на суждения, он живет в этом Отечестве, он живет в этой стране, рядом с ним живут люди, и как ты можешь просто игнорировать происходящее? Это невозможно, ты должен иметь какое-то свое суждение на этот счет и как христианин, тебе никто не запрещает иметь свое суждение, ты даже можешь считать его справедливым, оно тебе может казаться правильным. У меня есть свое суждение, я понимаю, что утопии на земле быть не может, я понимаю, что любая власть на земле есть насилие, любая, потому что она человеческая, она грешная, поэтому идеальной быть не может, поэтому будут оставаться и войны, и катастрофы.

А. Ананьев

— А власть Бога?

о. Николай

— Теократия была, когда была власть судей на земле, то есть когда были судьи, когда были пророки, то есть Бог напрямую сообщал волю и говорил народу, как нужно жить, но люди сказали: «Господи, хватит, дай нам царя, как у всех».

А. Ананьев

— Я другое имею ввиду: а Господь справедлив?

о. Николай

— Ну конечно.

А. Ананьев

— Я слышал, что будь он справедлив, воздавая нам по заслугам, в общем, от нас бы не осталось ничего к сегодняшнему дню.

о. Николай

— Да, так и есть, правильно.

А. Ананьев

— Стало быть, нет там справедливости?

о. Николай

— Нет, это было бы, если бы Он остался среди нас жить, потому что когда мы говорим: «Господь придет, порядок наведет, все будет хорошо, замечательно, Бог уничтожит зло, дети перестанут болеть, наступит рай на земле» — так Он и грешить запретит, наказание за грех — смерть. Он будет справедлив, это будет любовь, потому что грешники все исчезнут с лица земли нераскаянные.

А. Ананьев

— То есть все исчезнут.

о. Николай

— Нет, я не думаю, что все исчезнут, потому что грешник — это понятие, в которое я вкладываю немножко другой смысл, в том смысле — нераскаянный грешник, то есть Господь говорит: «В чем застану, в том и сужу». Понятно, если, например, христианин вчера был в церкви, молился, сегодня он с женой поругался, это же не означает, что он грешник в том смысле, что его судьба — ад. Грешник — это тот человек, который ошибается.

А. Ананьев

— Ну сколько можно прожить минут, не согрешив? Немного, по-моему.

о. Николай

— Да, так Иисус умер за все наши грехи, и за будущие, в том числе, нужно это знать и понимать.

А. Ананьев

— Но это не снимает с нас ответственности?

о. Николай

— Безусловно, нет, это как раз побуждает нас к большему покаянию и к раскаянию в том, что мы делаем, ты согрешил — сразу раскайся, ты не жди воскресения, сразу раскайся встань перед Богом, скажи: «Господи, прости, я был неправ, ты же не зря за меня умер, Ты умер за мои грехи, я прошу у Тебя прощения» — Бог тебя простит.

А. Ананьев

— У нас осталось буквально несколько минут, последний вопрос, наверное, на сегодня: кого любить проще? Скажите, как священник, как вы думаете: человека, которого вы видите на улице впервые, скажем, бездомного, сидящего у стены Курского вокзала или свою жену, с которой ты встречаешь каждый день и каждую ночь встречаешь на протяжении многих лет? Мне недавно задали этот вопрос, причем утверждая, что вот ближнего своего любить гораздо сложнее, чем свою жену, потому что он сказал: «О нет, не спешите с выводами».

о. Николай

— Ближнего сложнее, потому что, наверное, ближний знает, как сделать тебе больнее, он тебя хорошо знает просто.

А. Ананьев

— Но он же не собирается этого делать.

о. Николай

— Но если он это сделает, то бывает очень сложно возлюбить, а, например, человека без определенного места жительства возлюбить тоже сложно, потому что, во-первых, от него неприятно пахнет, во-вторых, ты не знаешь, есть ли у него какие-то заразные болезни...

А. Ананьев

— Но любить же — не значит обнимать, любить — не значит держать его голову у себя на коленях, гладить его по волосам и говорить: «Какой ты хороший».

о. Николай

— Да, но тогда что значит любить?

А. Ананьев

— Я сейчас попробую сформулировать, в моем понимании — это иметь возможность поставить себя на его место, допустить, что ты понимаешь все, что он чувствует, думает, допустить, что тот путь, который его привел на то место, где он сейчас — это не его вина часто и не тебе его судить, понять, что ему сейчас нужно действительно и постараться дать то, что ему нужно, но уж точно не осуждать.

о. Николай

— Ну да, поэтому любовь с милосердия начинается, как говорит апостол Петр, в начале передачи мы разбирались, что путь к любви — это братолюбие, то есть ты должен начинать с братолюбия и идешь к любви ближнего и если в отношении родственника или близкого человека это братолюбие означает: нести на себе его тяготы, немощи, то есть ты знаешь, например, что твоя свекровь злословит или, к примеру, твой дядя, хоть и самых честных правил, но порой такие пакости делает у тебя за спиной, такие гадости про тебя говорит, что тебе приходится с этим жить, потому что он твой дядя, другого-то у тебя нет, и тут получается, что мы должны принимать, не соглашаться с этим, а в смысле просто знать это, молиться за человека и пытаться со своей стороны не вводить его в какие-то грехи и самое главное, не давать повода для них и не заниматься вот этим полосканием белья ближнего в ответ, не строя какие-нибудь пакости или с кем-нибудь обсуждать всю эту ситуацию, а стараться хранить честь христианина, всегда быть готовым подставить другую щеку в случае предательства, например, со стороны ближнего. Вот мне кажется, с тем, кто нуждается в нашей секундной, минутной помощи проще, ты сделал и ушел, а с ближними ты продолжаешь жить, ты постоянно с ними контактируешь, мы же молимся даже за врагов наших, то есть предполагается, что у христианина могут быть враги, нам-то кажется, что если мы возлюбим ближнего и станем христианами, у нас и врагов не станет.

А. Ананьев

А у вас есть враги?

о. Николай

— Я уверен в этом, наверняка.

А. Ананьев

— То есть вы лично с ними незнакомы?

о. Николай

— В том-то и проблема, что я с ними лично не пересекаюсь, но они считают меня своим врагом, то есть но у меня лично нет отношения к человеку, как к врагам, но у них ко мне есть, это я знаю, это нормально, и я стараюсь их поминать.

А. Ананьев

— Это довольно странно, ну как можно быть врагом вам, отец Николай. Нам пора ставить точку в нашем разговоре, я вас еще попрошу раз вспомнить то замечательное наставление апостола Петра, которое я просто обязательно запомню, и это будет моим подарком от вас на следующий остаток жизни, напомните, пожалуйста, как это звучит, еще раз.

о. Николай

— «Проявите в вере рассудительность, в рассудительности терпение, в терпении благочестие, в благочестии воздержание, в воздержании братолюбие, в братолюбии любовь». Я, может быть, какие-то слова между собой перепутал, но последовательность приблизительно такая: от веры через рассудительность, благочестие, воздержание, терпение приходит человек к братолюбию, то есть он начинает понимать, что такое братолюбие, пройдя благочестие, воздержание, терпение и рассудительность, а потом уже приходит любовь, как состояние, поэтому мне кажется, что все святые отцы, они когда говорили, что я ничего хорошего не делал, я самый последний из людей, они это искренно говорили.

А. Ананьев

— Спасибо вам за эти шесть шагов к любви, ради этого стоило затевать наш разговор с клириком храма Святителя Николая в Отрадном, священником Николаем Бабкиным, спасибо вам, отец Николай.

о. Николай

— Спаси Господи, до свидания, до новых встреч.

А. Ананьев

— Я Александр Ананьев, вернуться к нашему разговору вы можете на нашем сайте radiovera.ru, до следующей недели, пока.