«Христианин в современном обществе». Вера Архангельская

У нас в гостях была директор центра канистерапии «Лапа счастья», канистерапевт, психолог, мама четырех детей Вера Архангельская.

Наша гостья рассказала о своем пути к вере, а также о том, как она пришла к тому, что начала заниматься реабилитацией детей при помощи собак, о том, как проходят такие занятия, и насколько эффективна может быть такая терапия. Вера поделилась, что для нее значит быть христианином в современном мире.

Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева

---

И. Цуканов

— Добрый вечер, дорогие друзья. «Вечер воскресенья» на радио «Вера». Как обычно, по воскресеньям вечером мы говорим на тему «Христианин в обществе». У микрофона моя коллега Кира Лаврентьева...

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

И. Цуканов

— Я Игорь Цуканов. И сегодня у нас в гостях очень интересный человек, Вера Архангельская, директор центра канистерапии «Лапа счастья», канистерапевт, психолог, мама четверых детишек. Вера, здравствуйте.

В. Архангельская

— Здравствуйте, Игорь. Здравствуйте, Кира, и здравствуйте, уважаемые радиослушатели.

И. Цуканов

— Добрый вечер.

К. Лаврентьева

— Добрый вечер еще раз.

И. Цуканов

— Вера, ну первый вопрос, который, конечно, задал бы, наверное, любой на моем месте: что такой канистерапия?

В. Архангельская

— Да, это действительно первое, что у меня обычно спрашивают.

И. Цуканов

— И неудивительно.

В. Архангельская

— Потому что многие знают про ипотерапию, про дельфинотерапию. А канистерапия состоит, как мы понимаем, да, из двух слов. «Канис» — с латыни переводится как «собака», таким образом канистерапия — это самостоятельный метод реабилитации с использованием специально обученных, подготовленных собак. Основной целью канистерапии является улучшение качества жизни наших пациентов. И здесь, я думаю, очень важно пояснить, что же такое качество жизни. Ну так как мы сейчас входим в такой дачный сезон, я думаю, можно взять такой близкий для всех пример. То есть если мы берем человека, для которого очень важно прополоть клубнику самостоятельно, и вдруг что-то происходит, и через какое-то время человек это сделать не может. Но при этом да, это его потребность, он это делать любит, и ну при этом что-то случилось, да, и его руки не могут это сделать. Что происходит, как вам кажется? То есть человек огорчается, он расстраивается, возможно, даже начинает злиться.

И. Цуканов

— Ну меняется то, к чему он привык, уходит из жизни.

В. Архангельская

— Да, меняется то, к чему он привык, соответственно, меняется его качество общения даже с близкими — то есть где-то он начинает злиться на них, где-то начинают они злиться на него. А мы всего лишь говорим про маленький момент пропалывания грядок. И как раз задача реабилитации сделать так, чтобы в тот момент, когда он уже не может сделать так, как было раньше, мы могли наладить такие условия, чтобы он все равно мог осуществить свою любимую деятельность. Просто немного другими способами, возможно, объяснив близким, каким образом теперь лучше общаться. Или, возможно, ему объяснив, как он теперь это может делать, возможно, помочь каким-то средствами или научить его что-то делать по-другому. И тогда человек может осуществлять свою любимую деятельность, просто немного по-другому. И вот это мы и называем качество жизни. Это может быть происходить, как и у детей, подростков, взрослых людей, пожилых людей.

И. Цуканов

— Ну вот в том, чем вы занимаетесь, да, ключевое слово все-таки это «собака», да, то есть вы помогаете людям сохранить качество жизни, поддержать его с помощью собак. Вот какую роль здесь они играют? Понятно, что все знают про действительно там дельфинотерапию — когда детишек там пускают в бассейн, где дельфины плавают, прыгают, там когда на лошадях тоже катают детишек, которые имеют вот разные диагнозы, и это тоже мы знаем, что это как-то вот им помогает. С собаками что-то подобное, да, или не совсем?

В. Архангельская

— В канистерапии все же ведущую роль играет сам специалист. Именно специалист проводит диагностику, общается с родителями, составляет вместе с родителями план реабилитации, да, и оценку. Собака в нашем случае является действительно таким очень сильным мотиватором к действию, стимулирует человека к определенным необходимым задачам, и является действительно нашим полноценным помощником, маленьким, лохматым, а может быть, и не маленьким и лохматым.

К. Лаврентьева

— Вера, а как вы вообще к этому пришли?

В. Архангельская

— Вы знаете, это такая чудесная для меня история, я ей очень дорожу. Я вообще по жизни человек, которому нужно как-то проявляться в обществе, вот обязательно быть полезным. Несмотря на то что у меня четверо детей, мне всегда важно кому-то еще помогать — руками, куда-то добежать, кому-то что-то рассказать, где-то помочь. И я всегда задавалась вопросом: вот какая же деятельность, вот она прямо совсем про меня? Я думаю, вот вам, Кира, особенно будет понятно, ну и вам, как папе четверых детей, что зачастую мы, родители, очень хорошо знаем про потребности наших детей — про то, что они любят, чем увлекаются, вдохновляются, но вот если спросить: а что тебя вдохновляет? Мы в таком быту не всегда можем ответить. И я в какой-то момент действительно попыталась себя остановить и задать себе честно вот этот вопрос: а что же меня вдохновляет, какая деятельность? Первое на ум мне, конечно, пришло — это дети. Это общение с детьми, это помощь детям, это различные программы, которых я знаю тоже очень много, это методы, на основании которых можно работать и помогать детям. А что же было второй частью? Потому что детских проектов у меня тоже был достаточно много, но мне всегда казалось, что это да, это прекрасно...

К. Лаврентьева

— Но чего-то не хватает.

В. Архангельская

— Но чего-то там не хватало, да. И вы знаете, с молитвой и я стала идти вот к ответу на этот вопрос. И да, я злилась, потому что это приходило не сразу, я думала: ну что тоже это? Ну как же я не могу понять что-то про себя? Хотя ответ лежал вот просто рядом.

К. Лаврентьева

— На поверхности.

В. Архангельская

— Все детство я мечтала о собаке, я всегда знала, что собака это что-то особенно важное для человека. И когда в моей жизни случилась собака, за что очень благодарна моим родителям, конечно, я была очень счастлива. И я тогда себе сказала, что как важно, да, и когда я буду большой, я обязательно заведу себе много-много собак, и ко мне будут все приходить, и пусть они играют с этими собаками, сколько они хотят. Ну представляете, я вот в этот момент, когда уже стала мамой, я, видно, забыла за какой-то рутиной о том, о чем я мечтала в детстве. А ведь наши мечты, они такие правдивые, да, они потом, в какой-то части они сбываются. И я нахожусь, получается, с двумя этими словами: дети и собаки. И как вот вместе их синхронизировать? Я продолжала молиться, да, и просить Господа, чтобы Он направил меня, что же это могла бы быть за деятельность. И этот ответ тоже не пришел к мне сразу. И однажды в храме тоже в молитве ко мне пришло слово «канистерапия».

К. Лаврентьева

— Ого.

В. Архангельская

— Да. Притом что нельзя сказать, что я его не знала раньше. Но просто оно настолько отозвалось в моем сердце, вот знаете, как колокольчик, что его нельзя было пропустить. И тут, я думаю, стоит обратиться вот к вере каждого человека, что когда ответ приходит, очень важно набраться смелости и поверить, что стоит туда идти. Ведь, конечно, посещают мысли: ой, справлюсь ли я? а достойна ли я? смогу ли я? И самое интересное, что когда я вышла из храма, я стала смотреть, а где учат канистерапевтов по-настоящему — и это оказалась не Москва, это оказался Санкт-Петербург. И тут меня тоже стали посещать мысли с четырьмя детьми: а справлюсь ли я, а смогу ли я посещать практики, да, и организовать быт таким образом, чтобы...

К. Лаврентьева

— Продолжать учебу и жизнь.

В. Архангельская

— Да. И вы знаете, это удивительно, но моя семья оказалась для меня такой поддержкой. И мы настолько сплотились во время моего обучения. Дети очень заинтересовались тем, какие дети другие есть вокруг, какие у них бывают заболевания, они просили меня рассказать: мама, а какое вот это заболевание, а как оно проявляется? Мы нашли даже детские книги для них, в которых герои были больны и...

К. Лаврентьева

— Ну особые, дети с особыми потребностями.

В. Архангельская

— Да, они были с особыми потребностями, и там было описано, как они проявляются в жизни. И для детей это действительно открылся такой новый мир. У них появились новые друзья, и они стали этим очень гордиться. Поэтому я очень благодарна тому, что вот тогда я не пошла, знаете, по такой кривой, знаете, тропинке: не справлюсь, не смогу, ой, забуду. Буду просить о другом, да. А действительно набралась смелости, самое главное поверила, доверилась. И тут еще надо сказать про благословение батюшки. Батюшка мне сказал: Вера, если это ваше дело, то для вас будет зеленый свет даже в тех делах, которые, вам кажется, вот сейчас очень сложны и совершенно нерешаемы. И для меня это была поддержка как раз именно в тех делах, которые да, они случались, были моменты, я не могу сказать, что я там вышла из храма и побежала к канистерапии и в институт. Да, что-то было сложно, что-то, казалось, непреодолимо. Но вот благословение батюшки, молитва и самое главное вера помогли прийти к тому, что сейчас в Москве есть центр канистерапии «Лапа счастья», и я являюсь там руководителем, канистерапевтом, и самое главное, что мы можем помогать детям с нашей собакой.

К. Лаврентьева

— В том числе на благотворительной основе, как понимаю.

В. Архангельская

— Да, конечно.

К. Лаврентьева

— А какие это дети, каким детям вы помогаете, с какими диагнозами?

В. Архангельская

— Это дети с детским церебральным параличом, с синдромом Дауна, дети с РАС, незрячие дети. Также это могут быть и здоровые дети, да.

К. Лаврентьева

— Но с какими-то то особенностями.

В. Архангельская

— Да, знаете, я думаю, что... Точнее так я скажу: из того, что наблюдаю, действительно мы много говорим про детей с ограниченными возможностями здоровья, да, иногда забывая, что детям здоровым тоже нужна наша поддержка. Тем детям, которым сложно адаптироваться в школе. Тем детям, которые очень тревожатся при поступлении в 1-е, в 5-е, в 9-е классы, да. Те дети, которые вот не могут усидеть на стуле и послушать учителя 45 минут — это тоже наши клиенты.

К. Лаврентьева

— Синдром дефицита внимания.

В. Архангельская

— Да, и им тоже нужна наша поддержка, и здесь тоже собака является хорошим помощником и проводником к нужным нам результатам.

И. Цуканов

— Ну а все-таки вот могли бы вы рассказать, как там выглядит скажем сеанс, как выглядит само занятие?

В. Архангельская

— Как собака прикладывается, да, к чему собака прикладывается.

И. Цуканов

— Да-да, сразу вспоминаешь про котов, да, которые, значит, обычно, согласно там народному поверью, их надо прикладывать к больному месту.

В. Архангельская

— Да, а я обычно вспоминаю бабушек в деревне, которые их прикладывают, пояса лечебные.

И. Цуканов

— Да, но здесь ведь как-то все выглядит совсем иначе.

В. Архангельская

— Да, здесь выглядит все очень серьезно. Потому что вообще общение с ребенком и вмешательство в жизнь человека — это очень серьезно. Потому что в канистерапии фигуры, да, если мы посмотрим, то они какие — это специалист, это собака, это ребенок и важную роль играет тот человек, который сопровождает ребенка.

И. Цуканов

— Родитель.

В. Архангельская

— Да, например, в этом случае мы будем говорить про родителя. Без родителя канистерапия состояться не может, никакая реабилитация состояться не может. Потому что реабилитация это про то, что они делают дома. То есть не то, что мы наладили на занятии и этого достаточно. На занятии мы можем показать, рассказать родителю, как вот это изменить, мы можем поддержать ребенка, мы можем его замотивировать на какое-то действие. А дальше есть большая родительская работа — как они будут это применять дома, для того чтобы те знания, которые они получили на занятиях, перешли в навыки. Поэтому на наших занятиях всегда присутствует родитель. Это очень важно, да, и с родителями мы тоже проводим беседы. Потому что у нас ну сейчас так повелось: вы посидите на скамейке, мы сейчас с вашим ребенком все наладим и выдадим вам готовый результат. А что видит родитель: слушайте, как здорово, мой ребенок действительно со специалистом вытворяет чудеса. Но вот он только выходит, видит меня — падает и не может завязать шнурки. А тут вот и шнурки завязывал, и пуговицы застегивал. А как же вот так получается? А вот чтобы так не получалось, мы сразу родителя вводим в занятие, да, и наша задача, чтобы к концу реабилитации родитель с ребенком, они вот в игре, которая организована, остались вместе — то есть они поиграли для нас с собакой. И точнее я постепенно вывожу из игры сначала себя — как специалиста, который организует игру и потом собаку. И в конце они делают что-то для нас с собакой. Если возвращаться к вашему вопросу более детально, то организация процесса, да, канистерапии строится следующим образом. Вначале мы проводим диагностику, в рамках диагностики мы используем разные международные методы, мы разговариваем с родителями. Здесь очень важно с родителями договориться: а что мы действительно хотим, вот как будет выглядеть, прямо именно в действиях, что вы хотите? То есть если вы хотите, чтобы ребенок, например, не стеснялся заходить в помещение. А как это выглядит, давайте с вами подумаем. И родитель говорит: вот я представляю, когда мой ребенок, мой мальчик или моя девочка, заходит в помещение, он спокойно садится на стул и начинает занятие. Или кто-то говорит: я хотел бы, чтобы, когда мой ребенок заходит в помещение, он мог подойти к преподавателю и поздороваться с ним. Или, например, он... И еще, знаете, мы делаем в таком позитивном залоге: то есть он не спрятался под стул от преподавателя там, например, а чтобы он подошел. И вот когда нам понятно, как эта картина выглядит, не просто вот в словах, а вот конкретно, прямо в действиях ребенка, тогда мы можем уже выстраивать программу. Но опять же здесь есть такой нюанс. Есть желание у родителей, у нас у всех желание определенное, чтобы ребенок делал вот так. При этом у ребенка есть свои возможности: а может ли он так сделать? Диагностика нам в этом помогает: то есть мы оцениваем ресурсы ребенка, смотрим еще раз его возможности и с родителями обсуждаем, что в рамках той цели, которую они предполагают, мы можем сделать. И тогда мы, собственно, выстраиваем эту реабилитационную программу.

К. Лаврентьева

— В гостях у «Вечера воскресенья» Вера Архангельская, директор центра канистерапии «Лапа счастья», канистерапевт, психолог, мама четверых детей. У микрофона Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Вера, а если ненадолго отойти от темы канистерапии, поговорить о главной теме нашей программы — о том, как вы лично пришли к православной вере?

В. Архангельская

— Вы знаете, мне повезло родиться в христианской семье. При этом такую большую роль в моем становлении, мне кажется, сыграла моя бабушка. Она жила в деревне, в Воронежской области, и каждое лето я ездила к ней на каникулы — ну там где-то месяца на три, получается, а когда до школы, наверное, и на четыре, на пять. И вот вы знаете, я до сих пор вот с теплом и с таким огоньком, да, в душе вспоминаю, как бабушка молилась. Она же научила меня молиться и каждый день на ночь мы с ней читали молитвы. И ее общение с Богом, оно было, знаете, такое простое, такое честное, и с такой любовью. И самое главное, что оно было везде. То есть, например, там мы же говорим про деревню, да, это значит, там нет громоотводов, там нужно выключать свет ровно в восемь, потому что в девять может кто-то увидеть, что в твоем доме свет, и — ай-ай-ай — там еще, не дай Бог, придут воры, и в общем, выключаем свет, темнота. И молния, например. Она говорит: Верочка, не переживай, сейчас мы помолимся и все будет хорошо. И вы знаете, удивительно, что вот год назад, когда мы были с детьми на даче, там тоже не было громоотвода и тоже выключили свет, и я говорю деткам: детки, не переживайте, сейчас мы помолимся и все будет хорошо. Вот эти были примеры, да. Всей деревней мы встречали все православные праздники всегда.

К. Лаврентьева

— Ну это такое светлое пятно в душе, просто...

В. Архангельская

— Да, это было, вот я сейчас понимаю, насколько это было...

К. Лаврентьева

— Настолько греет душу потом, во взрослом возрасте.

В. Архангельская

— Ведь в деревне не было храма, то есть это просто небольшая деревня, и там кладбище, огороды...

К. Лаврентьева

— Но традиции сохранились.

В. Архангельская

— А храм был очень-очень далеко. И, конечно, не каждый мог позволить себе, при отсутствии тогда еще машин, дойти до храма. При этом все как-то вместе молились, приходили друг к другу в гости. Очень ярко и с такой любовью и теплотой праздновали праздники, что вот это вот действительно и запомнилось особенно, и не было даже вопроса, в какой вере я нахожусь, как я верю, да. Потому что, мне кажется, вот тогда меня научили, даже не научили, а вот, знаете...

И. Цуканов

— Показали.

В. Архангельская

— Показали, да, показали, что это вот не то, что вот только икона, а это просто есть везде. И можно везде обратиться к Господу и просто послушать ответ.

И. Цуканов

— Такое впечатление, что вы рассказываете про начало века, знаете, вот как будто бы ваша бабушка, она родом оттуда.

К. Лаврентьева

— Дореволюционное.

И. Цуканов

— А ведь нет, ведь она же тоже наверняка жила в Советском Союзе

В. Архангельская

— Да-да, конечно.

И. Цуканов

— Ну Воронежская область — понятно, это все-таки...

В. Архангельская

— Ну просто такая очень-очень глухая деревенька у нас.

И. Цуканов

— Видимо, да, сохранились еще.

В. Архангельская

— Там не было ни магазинов. То есть это просто десяток домиков в поле, рядом маленькая речушка, кладбище, и какое-то количество огородов. То есть действительно вот именно наша деревня, она не была такая очень социальная, да, в магазин ездили на автобусе. Автобус ходил раз в день, приходил обратно там в час дня. И мы всей деревней, детки, встречали родителей, зная, что точно конфетка тебе приехала. И действительно та деревня — это ну, наверное, одно из самых теплых воспоминаний и вообще все, что происходило. Мне кажется, вот из того, что сейчас происходит, я вижу, как много деревня дала для моего развития как ребенка. Хотя тогда мне не нравилось находиться в деревне.

К. Лаврентьева

— Конечно.

В. Архангельская

— Я вообще жутко сопротивлялась. Ну представляете, какая там была, простите, скукота, да? Нет телевизора, почти нет друзей, в речке плавают только гуси, нет леса с грибами.

К. Лаврентьева

— Но там есть тишина.

В. Архангельская

— Да. Но для ребенка, вы сами понимаете, что тишина — это не то.

К. Лаврентьева

— Тоже не то, да.

В. Архангельская

— Хотя, как ни странно, да, если говорить, про игру в жизни ребенка, то играть ребенок начинает только тогда, когда ему скучно. То есть игра в нас рождается из скуки. И я помню, сколько игр из этой скуки я придумывала: лечила кукурузе зубы...

К. Лаврентьева

— Радиослушатели, сейчас внимательнее слушайте, записывайте.

В. Архангельская

— Несколько деревенских игр, да. Там что-то продавала цветочки, была цветочницей. То есть действительно вот в этой тишине, конечно, я развивалась. Просто для ребенка это сложно, хочется друзей, речки, ягод.

И. Цуканов

— А вам удалось это отношение к Богу, к Церкви, к вере вообще как-то перенести в вашу собственную семью? Как вот вам кажется? Вот вы начали рассказывать, что, когда вы сами оказалась в похожей ситуации, вы тоже, как ваша бабушка когда-то, сказали, да, что сейчас помолимся, и все будет хорошо. Но вот так, по большому счету, удалось вам, вот как вам кажется, сохранить вот это вот такое живое отношение к вере?

В. Архангельская

— Да, вы знаете, я надеюсь.

И. Цуканов

— Передать детям.

В. Архангельская

— Я надеюсь, удается, я сказала бы так. У нас есть в семье такая традиция, она уже длится несколько лет. Мне кажется, еще мы начали, наверное, когда у нас было двое детей, мне кажется, вот она идет еще тогда, называется она «фонарик». И это такое вечернее мероприятие, ну вот как раз оно перед сном у нас, да, когда мы зажигаем фонарик, и мы с фонариком читаем молитвы. И каждый перед молитвой может либо что-то рассказать (то есть это не обязательная программа), либо что-то спеть. Вы знаете, бывает, из садика ребенок пришел, вот они песенку выучили и очень хочется поделиться — и вот там споет. А кто-то хочет просто помолчать. И у каждого есть возможность задуть фонарик — ну для детей это очень важно, они не могут дотерпеть до общего задувания, поэтому мы придумали...

И. Цуканов

— А фонарик — это лампадка, да?

В. Архангельская

— Обыкновенный фонарик, я бы даже сказала.

К. Лаврентьева

— Ну свеча в стекле.

В. Архангельская

— Да, такая свеча в домике у нас. И поэтому мы адаптировали под такие детские потребности: у нас каждый вот, например, кто прочитал молитву, да, если захотел, рассказал — он задул фонарик. Мы его опять зажигаем, фонарик — и так для каждого ребенка.

К. Лаврентьева

— Какая хорошая традиция.

В. Архангельская

— Да, а потом мы вместе еще раз задуваем. Вы знаете, эта традиция, я думаю, для детей является такой опорой. Потому что каждый из нас знает, даже для меня это, я несколько раз вот прочувствовала, что в течение дня что бы ни случилось, я знаю, что приду домой — и вечером точно будет фонарик. Это, мне кажется, для детей очень важно такие опорные точки. Да, также, например, если ну какой-то там курьез вечером, то мы говорим: а утром мы с тобой обязательно покушаем кашу. И ребенок знает: что бы ни случилось, утром он обязательно с мамой покушает кашу. Также и наш фонарик — вот даже для меня, взрослого человека, является очень большой поддержкой, это то место, в котором мы можем посмотреть друг другу в глаза, мы можем друг друга услышать. Мы можем, самое главное, послушать даже тишину. Мы можем вместе обратиться к Богу, мы можем помолиться. И ну в таком очень приятном состоянии, вот с любовью пойти спать.

И. Цуканов

— А кто придумал традицию?

В. Архангельская

— Я придумала традицию, потому что мне всегда хотелось, чтобы мы могли как-то поговорить. И эта традиция, она немного видоизменялась, да, исходя из того, что я видела. Понятно, что у меня, как взрослого человека, было понимание: сейчас мы зажжем свечу и каждый расскажет, как он провел день. Но это не получалось, потому что ребенку, конечно, очень тяжело рассказать, как он провел день. И это было таким иногда неприятным моментом, да, то есть ну а как я провел день? Ну, во-первых, там если мама рассказывает, что она где-то там выступала или что-то сделала, ну а как я его провел? Ну я играл в игрушки. Да, ну какой-то такой момент обесценивания хотелось, конечно, исключить. Чтобы у каждого свой день, и он важен. И я вообще убрала эту историю: как ты провел свой день. Вот если хочешь — расскажи, а не хочешь — спой песню, а хочешь — просто помолчи. А хочешь — мы просто поговорим, как у тебя сегодня, не знаю, завязывались ботинки, да, хорошо или плохо. Вот все что ты хочешь, ты можешь рассказать, а хочешь — просто задувай фонарь. Ну надо сказать, если вот такую как-то тенденцию прослеживать, дети сначала не очень сильно разговаривали. А потом стали разговаривать. А потом — это было очень интересно — стали друг друга просить: Саш, ну пожалуйста, спой, спой свою песенку с детского сада, ну пожалуйста! Или: ну давай мы тебе поможем, все вместе твое любимое стихотворение прочтем. То есть они уже сами как-то модернизировали, изменили этот фонарик, и моя задача была просто быть в том, как им удобнее это делать. Но при этом я знаю от учителей и воспитателей, что когда их спрашивают: а что там тебе особенно запоминается, ну какие-то такие воспоминания? Дети часто рассказывают именно про фонарик.

И. Цуканов

— То есть вы в этой истории тоже выступили как терапевт. Вы как бы эту традицию, положили ей начало, вы все организовали, а дальше уже они сами. Так получается?

В. Архангельская

— Я скорее выступила здесь исходя из такой потребности: а как помочь ребенку в большом динамичном городе оставаться, вот как нам помочь быть вместе в семье. Потому что папа, конечно, работает, занят и в своих проектах, мы здесь с детьми, и как нам вот это объединить? Потому что, конечно, когда папа приходит с работы, сказать: ой, давайте мы сейчас все сядем, будем пить чай и обсуждать — оно так не работает. Потому что пап очень устал, и иногда говорить просто не хочется. И для детей это тоже очень важно понять. Ну такой момент уважения, да, что папа пришел и хорошо, когда можно просто помолчать рядом с папой, посидеть. И я думаю, что как раз вот пространство за фонариком, оно позволяет это сделать. Даже с точки зрения если мы возьмем, ну просто эта затемненная комната, со свечкой, на которую ты смотришь, ты просто успокаиваешься — то есть нет никаких там зрительных раздражителей, слуховых раздражителей, да, то есть детки просто сосредотачиваемся: вот мы здесь все вместе. И, конечно, молитва, она помогает.

И. Цуканов

— «Вечер воскресенья» на радио «Вера». У нас сегодня в гостях Вера Архангельская, директор центра канистерапии «Лапа счастья», психолог, канистерапевт. И, как вы уже поняли, дорогие радиослушатели, мама четверых детей, про которых вот Вера как раз сейчас рассказывала. Мы вернемся в студию через несколько секунд. Пожалуйста, не переключайтесь.

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на радио «Вера», уважаемые слушатели. В этом часе с нами Вера Архангельская, директор центра канистерапии «Лапа счастья», психолог, канистерапевт, мама четверых детей. С вами Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. В первой части программы мы говорили о интереснейшем проекте Веры «Лапа счастья», где помогают детям. Сейчас мы обязательно вернемся к этой теме. Но прежде мне бы хотелось отмотать немножко назад биографию Веры от момента канистерапии, начала этой деятельности, и задать вот какой вопрос. Вы знаете, вот такое ощущение, что вы человек такой, очень с детским, в хорошем смысле слова, сердцем. И вы сохранили вот этот вот интерес к детям не только к своим, но и к чужим благодаря тому, что вы вынесли вот эти светлые жемчужины из своего детства, вот этой веры в ребенка, уважения к ребенку, уважения к тонкости души ребенка. И это прослеживается сквозь каждое слово нашего с вами разговора. Вера, вот а почему тогда психология? Потому что люди обычно идут на психфак в первую очередь там ну разобраться в себе там, понять, что у меня у самой в голове. А когда с вами разговариваешь, настолько все ясно и понятно, что думаешь: этот человек, он сам по себе уже психолог, зачем ему психологическое образование? С ним поговоришь — и как-то просто так, все в голове раскладывается так хорошо, все так правильно. Но тем не менее вы пошли именно в эту сферу. Изначально что у вас была за цель?

В. Архангельская

— Вы знаете, я всегда, вот несмотря на такую, возможно, вот как говорится, да, детскость, я всегда к делу подхожу очень серьезно.

К. Лаврентьева

— Это я знаю. Мы с вами знакомы уже, слава Богу, год.

В. Архангельская

— Вы знаете, я не могу только из-за того, что я что-то понимаю про людей и понимаю, что могу им помогать, я не могу пойти просто помогать. Я считаю, что просто нечестно, неправильно и это неуважение к другому человеку. Я считаю, что правильно — да, это получить образование, да, если, например, в психологии требуется, да, супервизия терапевтов — это тоже нужно делать, и это тоже правильно. И ведь благодаря образованию мы тоже находим себя, мы тоже смотрим, где откликается, что именно здесь откликается — то есть это тоже путь. Образование — это не просто я пришел, получил корочку и теперь я могу официально это делать. Нет, образование — это важный путь, в котором можно понять, а что тебе здесь интересно. Безусловно, понять, каким образом что-то работает и узнать, какие методики помощи еще существуют. И бывает так, что благодаря тому, что ты поступил вот этот в университет, там у тебя появляются такие прекрасные наставники в виде педагогов, они тебе что-то такое, как с канистерапией, да, одно слово скажут — и ты уже раскрываешься и идешь в совершенно в другом направлении. Вот а если бы не поступил, этого бы не узнал.

К. Лаврентьева

— Но это очень близко к профессии врача. Вы не пошли в мединститут.

В. Архангельская

— Нет, я не пошла в мединститут. Мне все-таки да, так...

К. Лаврентьева

— Больше психолог, чем врач.

В. Архангельская

— Я скорее да, больше про поддержку. И когда, например, вот тоже мы работаем с собакой в хосписе, я тоже не сразу к этому пришла. И здесь для меня тоже был такой важный момент. Потому что я знаю, что есть много людей, которые просто так с лихвой, потому что у меня добрая собака, мы сейчас пойдем в хоспис всем помогать. А ну здесь надо сказать, что этой такой большой миф, что собака сама по себе в хосписе никому не помогает. И чтобы пойти в хоспис, должен быть прежде всего у себя ресурс маме, ребенку помочь. И ребенку этому тоже помогать, просто поддержать — для кого-то словом, для кого-то просто молчанием. Ну я уж не говорю про правильное предложение собаки, да, про те вещи там, про понимание различные, да, выражения боли невербальные у детей там, пожилых людей. Поэтому я думаю, что да, вот все что связано про образование, это всегда нужно, важно получать и всегда важно развиваться. Это никогда нет предела, да, что-то в новую профессию зашел — ой, вот это еще не знаешь, вот этот блок прошел — вот этого не знаешь. И, мне кажется, так замечательно, что мы все находимся в таком развитии. А развитие для людей, исходя из появляющихся потребностей.

К. Лаврентьева

— Ну просто мне кажется, что наше общество только сейчас начало двигаться в сторону определения своих чувств. И в том в правильном смысле, когда нужно прислушаться к себе, чтобы понять, к чему призывает тебя Господь. И вот ваш путь и наш сегодняшний разговор как раз вот указывает на то, что это как раз про нахождение самого себя, это как раз про поиск и встречу с самим собой. И вы сказали, что испытывали некоторую досаду, когда не понимали, что вы должны делать и что вас вдохновляет. Вера, а вот есть ли сейчас какие-то вот уже положительные результаты этой терапии? Потому что ведь очень много реабилитационных центров, ведь очень много людей хотят помогать детям с особыми потребностями, и очень часто родители не знают, куда им их отвести ребенка. Вот, казалось бы, собаки, да, как сказал Игорь, там дельфин, там лошадь, там еще кто-то, еще что-то — и каждый уверяет, что именно его способ, вот он поможет, вот именно он продвинет ребенка в развитии вперед. Есть ли вот у вас какая-то динамика положительная с момента создания центра?

В. Архангельская

— Конечно, есть много детей, которые к нам приходили, и с семьями которых (мы же все-таки говорим: реабилитация — про семью), мы достигали тех целей, о которых говорили. И ну даже вот там из если взять, я думаю, будет интереснее скорее про примеры, а не в общем, да, есть положительная динамика. Есть один мальчик, ему сейчас 18 лет, с диагнозом РАС. Мы начинали с ним с того, что он заходил к нам в кабинет с собакой — спиной, по стенке и там останавливался. Через несколько месяцев мы пришли к тому, что он заходит, видит нас, узнает, сам к нам подсаживается и мы начинам такую деятельность. Вы знаете, совершенно особое ощущение работать с детьми с ограниченными возможностями здоровья. Потому что динамика в игре (а мы работаем с детьми только через игру, потому что только в игре они могут развиваться по-настоящему), так вот динамика с ними, она очень медленная. Это не так, как со здоровым ребенком: ой, давай возьмем расческу, мы сейчас будем расчесывать собаку или будем ее кормить — он взял, расчесал, пошел дальше что-то делать. Здесь мы можем какое-то количество занятий работать с тем, чтобы ребенок взял расческу, он погладил собаку, ну что уж там говорить, просто подошел к нам с собакой — и это тоже часть реабилитационной программы. Потому что ну тоже такой большой миф, что дети, все дети любят собак. И точно, если мы сейчас вот, да, запустим в комнату ребенка собаку, и у них точно будет контакт, они будут здорово играть, мама отдохнет, специалист, наверное, тоже отдохнет, да, и они сами поиграют. На самом деле это не так, потому что собака на занятиях управляется полностью специалистом. Она знает, то есть ее подготовка такова, что она знает язык жестов, то есть она управляется жестами при необходимости, она управляется голосом или она управляется руками. То есть в зависимости от того, что вот требуется на данный момент ребенку. И канистерапия — это полностью управляемый специалистом процесс. Потому что если мы не управляем, да, этим процессам, и если представить, что ребенок с собакой, они просто вместе где-то играют, то обычно как происходит: ребенок что-то хочет от собаки — это собаке категорически не нравится. Ну ей не нравится, когда тянули ее за уши, за хвост или хотели сильно крепко обнимать. А собаке вообще-то хотелось играть в перетяжки, в попрыгушки или как-то там поваляться. И, в общем, через какое-то время они понимают, что нет, не компаньоны они в игре, расходятся по углам и расстраиваются. А наша деятельность, она про такое управление полное. Оно действительно незаметно, то есть мое управление собакой на занятии незаметно, и это очень важно для ребенка. Например, если мы говорим про коммуникацию, да, как вид задачи, и ребенок что-то стал произносить, например, он хотел дать команду собаке «сидеть», но понятно, что с его ресурсами собака не могла бы понять, что это команда «сидеть». Но мы сделали большую работу, чтобы он это проговорил и смог собаке дать понять. Для ребенка этот момент категорически важен, чтобы собака его поняла, чтобы она сразу дала обратную связь. А такова способность собаки, что она в контакте, она всегда дает обратную связь. Поэтому чтобы помочь собаке, мы жестами — собака только нас видит, ребенок этого не видит, ну жесты такие, не то что, знаете, такие грубые, — жестами показываем собаке, что сейчас надо сидеть. То есть вот эта история, она очень важна. И поэтому говорим про серьезную подготовку собаки, про серьезную подготовку человека к поиску собаки. И наших собак мы выбираем еще на этапе проверки, какие у нашего будущего щенка бабушка и дедушка, потом мама и папа, и только потом мы уже вот из помета выбираем с заводчиками, с коллегами себе этого щенка. Понятно, что на этом не останавливается, то есть мы не можем сказать, что родился щенок, у него папа мама были спокойные, там с нашими качествами — конечно, нет. Как и любой ребенок, он будет шалить, он будет подростком, и наша задача все это время готовить собаку к аттестации. И это не трюковая дрессировка, это скорее просто про формирование поведения — что да, ты так всегда живешь; что у людей на улице открываются зонты — ну вот просто так, мы так живем, да. У нас падают миски. Ну падают же в жизни миски? Падают в жизни миски. Вот и таким образом мы готовим собаку к первому этапу, это как раз этап аттестации. У нас собаки аттестованы все по ГОСТу.

К. Лаврентьева

— А как они аттестовываются?

В. Архангельская

— Аттестация проходит следующим образом. Есть аттестационная комиссия, в нее обязательно входит ветеринарный врач, кинолог-дрессировщик, если собака терапевт, то обязательно психолог и инструктор-экзаменатор, который тоже готовится специальным образом. Дальше организуются специальные ситуации, в которых производится ряд воздействий на собаку, стрессовых воздействий. И причем аттестационные вот эти ситуации, они выстроены таким образом, что воздействие на собаку, оно увеличивается без вреда собаке — здесь очень важно подчеркнуть для тех, кто за животных: никакого время собаке не представляется. Наоборот, благодаря аттестации мы можем понять какие-то, знаете, узкие моменты у собаки. То есть вот лучше здесь доработать, например, и собака будет не аттестована, пойдет на пересдачу, но это очень хорошо. Понятно, что хозяин очень расстраивается, при этом я всегда говорю: и слава Богу, что это проявилось вот здесь, со взрослой тетей-экзаменатором, с нашими там инструкторами, с нашей комиссией. Потому что потом собака идет работать к детям. И зачем нужна эта аттестация. Собака у нас всегда находится на поводке. Это очень важно, мы никогда собаку на занятиях не отпускаем с поводка. Хотя, конечно, дети просят: отпустите, а дайте поводок. Это прежде всего безопасность, и мы на занятиях всегда за безопасность. Несмотря на то, что наши собаки — да, они прекрасно проверены, но это безопасность для ребенка, безопасность для нашей собаки — потому что ребенок тоже может и потянуть ее, и крепко обнять, да, поэтому вот мы говорим про поводки. И очень я еще хотела сказать, что несмотря на то что собака находится на поводке, но бывают такие ситуации, когда собака на поводке, ты отвернулся что-то сказать маме — в этот момент ребенок может просто упасть на твою собаку или уронить, я не знаю, какую-то миску или уронить все свои игрушки. И нам важно, чтобы собака при этом спокойно сидела и там, ну не знаю, отодвинулась в случае...

И. Цуканов

— Не нервничала.

В. Архангельская

— Да, не нервничала. И именно аттестация нам помогает это все выявить, то есть либо аттестовать собаку, либо отправить ее на пересдачу. А если говорить вот что-то интересное, да, для слушателей, как проходит аттестация, то во время аттестации к собаке подходит группа людей, которые могут шуметь, разговаривать с хозяином — собака должна проявлять спокойное такое, равнодушное скорее даже, не слишком заинтересованное поведение. Перед собакой открывается большой зонт, бросается железная миска или какое-то...

К. Лаврентьева

— Интересно, а сама собака понимает, зачем вот это?

В. Архангельская

— Собака и сидит, и думает: господи, люди, зачем вы это делаете? На самом деле, когда собака подготовлена, для нее это ну не представляет ничего.

И. Цуканов

— Привычная ситуация.

В. Архангельская

— Просто привычная ситуация. Ну упала миска — ну я же с хозяином. А, кстати, вот эти интересно, что на самом первом уровне аттестации собака находится, ну если можно так сказать, в кавычках, «без хозяина» — то есть мы понимаем именно поведение собаки без воздействия хозяина. Потому что хозяин стоит, знаете, как столбик, смотрит в потолок, а собака, находясь на очень длинном поводке, ходит по помещению, и с ней уже инструктор-экзаменатор воздействует. Это очень интересно, потому что через какое-то время, то есть сначала собака, при первом воздействии, смотрит на хозяина, спрашивает: что мы с этим будем делать? Понимает, что ответа оттуда не поступило, и тогда она должна как раз принимать сама решение. И всю аттестацию в первом блоке она принимает сама решения. Здесь, как говорится, что научили, то научили. Потому что ну собака может принимать разные решения. Если полетел мячик, хозяина нет — в общем, это интересно.

И. Цуканов

— «Вечер воскресенья» на радио «Вера». Я напоминаю, что сегодня у нас в гостях Вера Архангельская, канистерапевт, директор центра канистерапии «Лапа счастья», психолог, мама четверых детей. Вера, вот вы как человек верующий, хотел вас спросить почти с начала передачи, как верующий человек, как вы как бы осмысляете то, чем вы занимаетесь, да. Потому что, в принципе, когда работаешь с животными — ну вы работаете, получается, и с животными, и с человеком. Потому что нужно понимать ведь не только реакцию животного, но и понимать, чего хочет, например, вот болеющий ребенок, какой сигнал он хотел бы подать собаке, это тоже ведь непросто иногда. Но вот вы как бы смотрите на психологию животного, психологию человека, и вот вам, как верующему человеку, это что-то говорит о том, кто такой человек, кто такие животные, почему они вообще могут вот так вот коммуницировать? Вы, наверное, эти вопросы как-то вот вас, мне кажется, должны были интересовать, да, когда-то?

В. Архангельская

— Вы знаете, да, чем больше вот смотрю на аттестации, как дети общаются с животными, это действительно очень интересно. И в такой скромной гипотезе я вижу, что уровень эмпатии к животному, ну в моем случае к собаке, да, например, у здорового ребенка бывает ниже, чем у ребенка с ограниченными возможностями здоровья. К сожалению, мы видим, что вот дети сейчас привыкли, что их развлекают. Действительно есть аниматоры, и вот учитель лучше учителя, а вот этот учитель скучный, давайте найдем того, который прыгает, бегает, рисует плакатами — и дети привыкают вот к этому. Вот этот опыт они переносят на животных. Например, новички нашей профессии думают так, что: ой, все, я сейчас отработал программу с ребенком с ограниченными возможностями здоровья, там все сделал по правилам, и правила соблюдал, и время соблюдал. Сейчас придет ко мне здоровый ребенок, я ему и барабан дам, и мы и прыгать через кольца будем. А вот оно на самом деле не так. Потому что для ребенка здорового особенно важно (ну вот по крайней мере в текущем обществе) это соблюдение правил, что тоже является способом вот эту эмпатию сформировать и поддержать. А когда мы говорим про детей с ограниченными возможностями здоровья — да, они, к сожалению, живут в боли, и они больше понимают про то, что перед ним живое существо, и не надо ему давать 50 раз команду «сидеть». Конечно, собака сделает — ну потому, что так научена и потому что вообще ей приятно с тобой работать. Но для меня всегда важно, да, чтобы ребенок понимал, что вот он пришел на наше занятие, собака — это не игрушка лохматая, у нее есть сердце, а оно бьется, и собака может устать. Кто-то, конечно, категорически не согласен с тем, что собака устала и не хочет заканчивать занятие. При этом вот через такое смирение мы как раз и приходим к тому, что ребенок успокаивается, он это принимает, и тогда уже происходят какие-то изменения. Даже, к сожалению, некоторые родители не согласны с тем, что занятие заканчивается, они хотят продолжения.

И. Цуканов

— Вера, вот еще о чем я хотел вас спросить. Вы сказали перед началом нашей программы нам с Кирой что там чуть ли не все ваши занятия — это благотворительность. Как в таком случае вам удается ну поддерживать свое дело?

К. Лаврентьева

— Свою собственную жизнь и это дело.

И. Цуканов

— Да. То есть вы тратите, в общем, все ваши силы, да, во-первых, на то дело, которым вы занимаетесь, и, во-вторых, на собственную семью. Ну обычно в какой-то такой как бы нормативной ситуации человек ну зарабатывает на том, чем он занимается. Вот вы этого не делаете. Вот как вы справляетесь?

В. Архангельская

— Вы знаете, в нашем центре есть много действительно благотворительных программ для детей, есть и ряд платных услуг. Но я вот сама всегда действительно про благотворительность. Хотя я понимаю, что канистерапия это ну не могу сказать, что самый доступный, именно с точки зрения подготовки, да, метод реабилитации. Потому что у нас есть собака, собака, надо сказать, моется и приводится в порядок перед каждым занятием с ребенком. То есть, например, если во вторник мы пришли к вам поиграть с собакой, а в среду мы идем, Кира, к вам, то с понедельника на вторник собака будет мыта и со вторника на среду собака тоже будет мыта, продезинфицирована перед тем, как она войдет в помещение, будет играть с вашим ребенком. Так как собака моется часто, то, конечно, средства, которыми мы ее обрабатываем и за ней ухаживаем, они тоже требуют определенных вложений.

И. Цуканов

— Покупаете довольно часто.

В. Архангельская

— Да, и покупать часто и, конечно, мы всегда с любовью и уважением относимся к нашим животным, да, чтобы шерсть, ну чтобы им было комфортно вообще жить. Плюс, например, я всегда очень забочусь, чтобы все, что дети там, чем они кормят, это никогда не оставляло никакого запаха на руках, то есть чтобы этот сырок, чтобы он не пачкал руки — ведь для детей это тоже важно, чтобы они не пахли там кормом, да, если это вдруг что-то, поэтому приходится это тоже особенным образом выбирать, отбирать. Что касается инвентаря, которым мы играем на занятиях — здесь тоже нужно сказать, что вот тот инвентарь, с которым мы играем с детьми, он никогда не используется в дрессировке. То есть это есть там дополнительный комплект, если надо собаку научить складывать пирамидку, то у нас есть специальные кубики для пирамидки, и вот такие же кубики у нас есть для ребенка. Потому что те кубики, которые для ребенка, они будут уже строго продезинфицированы, точнее сначала помыты и продезинфицированы перед занятием. То же самое касается амуниции собаки. Амуниция — это я имею в виду там поводок, шлейка и ошейник. То, в чем собака ходит на улице, это никогда не используется, даже продезинфицированное, никогда не используется на занятиях. То есть есть специальные комплекты, которые используются только на занятиях. После каждого обращения с инвентарем или с амуницией на занятиях, это все моется для того, чтобы потом быть предложенным другим детям. И я считаю, это вот критически важно в нашей деятельности. Потому что да, мы знаем про заболевания наших детей, но есть еще и сопутствующие заболевания, в том числе аллергия, да, кожные какие-то заболевания, которые могут быть вызваны, во-первых, неправильным обращением с инвентарем или если там он как-то не обработан. Поэтому категорически я считаю, это все важно обрабатывать, мыть и, самое главное, всегда предлагать чистую собаку.

И. Цуканов

— Ну и получается, что это дело затратное.

К. Лаврентьева

— Это целое служение какое-то просто.

И. Цуканов

— Как тогда? То есть вы постоянно, получается, вкладываете, но вы не ждете какой-то отдачи. То есть, в принципе, это в чистом виде служение, получается.

В. Архангельская

— Да, я бы сказала, да, что на данный момент это такое в чистом виде служение. Причем для меня важно всегда делать это все по высокой планке вот все-таки стандарта качества. То есть нигде вот не делать ну какую-то поправку: ой, ну ладно, вот это мы сейчас вот это принесем. Нет, ни в коем случае. Потому что мы работаем прежде всего с ребенком. И мы ответственны, вот я думаю, прежде всего перед Богом, да, как мы это делаем. И я считаю, это вот, ну то есть для меня это всегда очень важно.

И. Цуканов

— Вера, вот в самом начале программы вы сказали такую вещь, что вы всегда хотели быть полезной. И даже несмотря на то, что вы очевидным образом приносите пользу своей семье, да, своим собственным детям, но вам всегда казалось, что этого как бы недостаточно, да, что нужно еще делать что-то для других людей. Собственно говоря, почему вам, ну то есть, не знаю, вы на эту тему как-то задумывались, почему? Ведь очень многие люди считают, что я там тружусь, да, я зарабатываю деньги, я обеспечиваю свою семью — всё, как бы больше от меня ничего не требуется.

К. Лаврентьева

— И хватит.

И. Цуканов

— Да. Откуда взялось вот это вот понимание, что на самом деле этого недостаточно?

В. Архангельская

— Вы знаете, думаю, что это скорее такое чувство. Вот какой-то такой внутренний движок, что ну вот, например, у нас родились двойняшки — это да, очень тяжело, много хлопот, и много радости, и много всего нового. Притом что это уже третий-четвертый ребенок...

И. Цуканов

— Большая коляска.

В. Архангельская

— Да, вот эта вот большая коляска, которая никуда...

И. Цуканов

— Не проходит в лифт.

В. Архангельская

— Не проходит в лифт, да, в магазины тоже спустить — пандусы у нас не приспособлены ни для чего этого. И да, есть такой период у меня затишья, то есть когда я, так сказать научным языком, адаптируюсь, привыкаю вот к новому процессу. Всё, когда к новому процессу привыкла, я уже у меня опять движок работает. И я как-то всегда смотрю почему-то очень широко. То есть я не смотрю только на своих двойняшек, но я смотрю на остальных мам, как-то где-то вот: о, надо вот здесь придумать, вот так вот здесь же можно помочь. То есть у меня всегда есть какая-то потребность помочь. И есть какие-то, не знаю там, методы, инструменты или просто словом, делом где-то быть полезной — это скорее такое чувство, я бы даже сказала. Чувство, идеи, которые возникают. Причем они такие у меня очень красочные, которые я очень быстро реализую, и хорошо, что это помогает.

И. Цуканов

— А ваши домашние не сетуют, что вот, мама, ты все время там на работе, например, а как же мы? Или там ну муж, да, бывает, что родители уже вот пожилые, они тоже как-то там, у них иногда возникают вопросы.

В. Архангельская

— Да, так, возможно, может показаться, исходя из того, как я это рассказываю, да, что я где-то на работе. На самом деле я всегда при них. И они при мне, и мы всегда вместе. И я думаю, что вот те проекты, которые у меня есть, они и про моих, конечно же, да, про моих детей тоже.

И. Цуканов

— То есть они участвуют каким-то образом.

В. Архангельская

— Они всегда участвуют, конечно. Мои младшие дети, вот двойняшки, да, они очень любят приходить в центр. Они, когда мы делали ремонт, они красили стены, они что-то там переносили, гвозди, где-то там забивали, помогали — то есть они вот проявляют участие. Со старшими детьми, конечно, есть разные процессы, они тоже участвуют, они помогают. Они, бывает, встречают гостей на днях рождения, например, да, или на каких-то других праздниках, которые мы тоже проводим в нашем центре с участием собак. Они помогают, они моют, готовят собаку. Конечно, они все всегда помогают в подготовке и выращивании щенка, потому что они знают, как это важно.

И. Цуканов

— И знают, как выращивать, видимо, еще.

В. Архангельская

— Да, да, они знают, что собака категорически не должна ставить лапы на человека. Поэтому что они вот уже с детства ее приучают, что ты ко мне на коленки лапы не ставь, и это знают все тоже наши дети. И вообще для меня важно делать все вместе с детьми. Признаюсь, что порой, конечно, мне хочется их оставить дома, потому что да, их много и куда-то их везти бывает тяжело, и особенно их там организовать. Но при этом я понимаю, ну вот насколько для нас важна вот эта совместная деятельность. И когда дети видят, что мама работает и они тоже работают — то есть они делают свое маленькое дело, но для них оно такое очень серьезное. Я помню, мы один раз с моей старшей дочкой были на одном мероприятии, она помогала, подавала реквизит. И вот мы когда ушли с него, сели в машину, чтобы ехать домой, обычно она что-то спрашивает там, болтает со мной, а тут она сидела, и она понимала, что такое вот, что мы просто устали. И она, и я устала. И, мне кажется, очень важно детям — ну вот я еще раз повторю, в современном обществе, — не только их развлекать, но и показывать, что такое труд. Вот это вот, как мой муж любит говорить: трудотерапия всех спасет. Вот я думаю, что благодаря центру у нас очень много поводов для трудотерапии — и полы помыть, и пропылесосить за собачкой, и продезинфицировать, и весь реквизит отмыть, и чашечки после мероприятия тоже все помыть. Это им очень посильно. И, бывает, не хочется. Я не могу сказать, что они, знаете, там бегут все сразу мыть чашки, сорок чашек.

И. Цуканов

— Вот я сижу и боюсь спросить: неужели они всегда рады помыть пол или там реквизит?

В. Архангельская

— Да. Ну вот у них есть такие обязанности. Конечно, это не всегда в радость. Я думаю, что это хорошо: понимать, что да, есть определенный труд, который он не в радость. Но это зато помогает.

И. Цуканов

— Но он полезен, нужен.

В. Архангельская

— Мы помогаем маме, да. И когда они в себе это преодолели — чашечки мыть, можно там уже где-то блюдце помыть, где -то больше. А из этого вырастает еще что-то большое. Я, знаете, даже один пример расскажу такой краткий. У меня когда средняя дочка, у нас было какое-то мероприятие, она потом папе рассказывает: пап, ты знаешь, когда к нам пришел первый гость, я спряталась за дверь, я так испугалась. А надо сказать, что в конце она уже смогла и чай подать, и где-то там печеньку предложить. То есть вот благодаря наблюдению и созданию пространства мы действительно развиваем наших детей.

К. Лаврентьева

— Человек собаке друг — это знают все вокруг. Вера, вы еще один пример того христианского служения, когда в своих талантах мы можем совершенно по-разному раскрываться. Огромное спасибо за этот необычный, но очень интересный разговор. Уважаемые радиослушатели, в гостях у «Вечера воскресенья» с нами была Вера Архангельская, директор центра канистерапии «Лапа счастья», психолог, канистерапевт, мама четверых детей. С вами были мой коллега Игорь Цуканов и я, Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с вами до следующего воскресенья. Вам, Вера, желаем огромным успехов в вашем творчестве и в вашем деле. Вашей семье — здоровья, сил, и помощи Божией.

И. Цуканов

— И вам спасибо.

В. Архангельская

— Спасибо за очень интересную беседу. До свидания.

К. Лаврентьева

— До свидания. Всего доброго.

И. Цуканов

— Всего доброго.