«Гонения на духовенство в 1937-1938 гг.»

Гость программы — писатель, исторический публицист Наталья Иртенина.

Разговор шел о гонениях на духовенство в годы большого террора: что стало причиной массовых репрессий, как они происходили и к чему в итоге привели.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. И сегодня мы поговорим о деле мрачном и устрашающем, и сейчас порой многие стремятся как-то уйти от обсуждения этой части нашей исторической реальности, но делать этого нельзя, потому что история должна восприниматься в своей цельности, Отечество следует знать и с тех сторон, которые являются светлыми, парадными, связанными с разными родами достижениями и победами, но также и с неудачами, и с трагедиями, и с тем ужасом, который пережил наш народ в наиболее темные периоды его истории. Итак, мы сегодня поговорим о массовых репрессиях советской власти в отношении духовенства в 1937 и 1938 годах, в частности поговорим о так называемом «горьковском деле церковно-фашистской организации». И нашим экскурсоводом по реальности той бездны, той преисподней, которая вышла на поверхность России во второй половине 30-х годов будет замечательный православный писатель, исторический публицист, редактор научного журнала «Вестник» университета Разумовского Наталья Валерьевна Иртенина. Здравствуйте!

Н. Иртенина

— Здравствуйте!

Д. Володихин

— И прежде всего мне хотелось бы сообщить вам, что Наталья Валерьевна избрана нами для этой работы как гость, потому что совсем недавно у неё вышел роман, посвящённый этому периоду и этому делу, роман «Охота на Церковь», вышел он в издательстве «Вече» в серии «Волжский роман», и с моей точки зрения, он сделан в художественном плане глубоко, а в понимании источников, по которым он написан, вот эта историческая реальность 1937-1938 годов, он сделан очень качественно, но начнём мы не с этого. Прежде всего мне хотелось бы поговорить о ситуации, которая создалась в России в отношении духовенства в 20-30-х годах, то есть о прелюдии репрессий второй половины 30-х. Собственно, как жило духовенство того периода? Мне вот вспоминается цитата одного из архиереев, что «те, кто служил в Синоде, и те, кто являлся приближёнными Святейшего Патриарха, (это первая половина 20-х годов) чувствовали себя будто в курятнике, каждый день приходил хозяин, вылавливал и резал одну из куриц, а все остальные радовались, что выловили и зарезали не его». Ну вот Наталья Валерьевна, как человек, который специализируется по этому периоду нашей истории в судьбе Церкви, лучше меня очертит ситуацию.

Н. Иртенина

— Да, действительно, это очень яркий образ про курятник и повара. Советская власть изначально поставила себе задачу уничтожения Церкви и ликвидации духовенства, но быстро это сделать, конечно, было невозможно. За годы Гражданской войны было убито множество архиереев, священников несколько тысяч человек, потом большевики сделали ставку на разрушение Церкви с помощью расколов, в первую очередь, обновленческого, а когда и это им не удалось, они стали проводить политику медленного удушения Церкви и духовенства, эта политика включала в себя не только аресты и ссылки, которые как бы проходили фоном советской жизни духовенства в советский период, а эта политика имела цель вообще поставить Церковь вне закона, запретить ей буквально всё, то есть были запрещены любая миссионерская, любая просветительская, благотворительная деятельность, любое богослужение вне стен храма, уличные молебны, крестные ходы, всё это было запрещено, то есть вообще за пределами стен храма священники не могли исполнять свой пастырский долг.

Д. Володихин

— И добавим, что из календаря не сразу, но постепенно убрали церковные праздники: «это не наши, не советские праздники, поэтому Рождества у вас, граждане, товарищи верующие, не будет».

Н. Иртенина

— Когда храмы отбирали у верующих и закрывали их, священники, например, не могли исповедовать и причащать верующих на дому, это считалось преступлением, антисоветской деятельностью. Конечно, священники это делали тайно, но это считалось, повторюсь, преступлением. Формально советское государство верить в Бога как бы не запрещало, но, по сути, это был именно запрет на веру, потому что, как известно, вера без дел мертва, и как раз дела веры и подпадали под запрет, советская власть ставила их вне закона, арестовывала за них как за антисоветскую деятельность.

Д. Володихин

— Уж тем более речь не может идти о целенаправленной масштабной издательской деятельности, Церкви постоянно нужны книги, постоянные переиздания Священного Писания, полемических вероучительных книг, катехизисов, и вот всё это также попадает под запрет, всё это также искореняется.

Н. Иртенина

— Это само собой, но если, например, даже священник просто разговаривал с детьми, рассказывал им о Боге, с детьми, с молодёжью, с любыми людьми, то это считалось антисоветской деятельностью, религиозной пропагандой, которая была запрещена. И в 30-е годы уже, например, немногие священники решались произносить в храмах проповеди, потому что любая проповедь могла быть истолкована как антисоветская агитация. Например, батюшка в проповеди упоминает о благочестивых древних царях, и чекисты толкуют это как агитацию за монархический строй, то есть контрреволюцию. Или, например, священник говорит в проповеди об антихристе, о конце света, а это истолковывается как то, что он угрожает советской власти, пророчит её гибель, а это террористическое намерение, тоже преступление.

Д. Володихин

— Антисоветская агитация, опять же.

Н. Иртенина

— Да. Ещё по ленинской конституции 1918 года духовенство было лишено всех гражданских прав, то есть наряду с бывшими дворянами, офицерами, купцами, зажиточным крестьянством церковные служители попали в категорию людей второго сорта, их называли лишенцами, они не имели права голосовать на выборах, но не это главное было — лишенцам не полагалось государственное медицинское обслуживание, и, например, беременную жену священника могли не принять ни в один роддом перед родами.

Д. Володихин

— Бог тебе твой, милая, поможет, положись на него, а мы тут не Бог, а государство.

Н. Иртенина

— Да. Когда в стране разразился голод в начале 30-х годов, лишенцам не полагались карточки на продукты, семьи священников выживали буквально кто как мог, детей священников в школах не подкармливали, вот детей колхозников, рабочих, их подкармливали, а детей лишенцев не кормили вообще в школах. Детям лишенцев запрещалось учиться в старших классах школы и вузах, только начальная и средняя школа, то есть запрет на образование. Потом лишенцев облагали непомерными налогами, священники должны были платить огромный налог не только на храм, где они служили, но и на свое личное хозяйство, а насчитывались налоги совершенно произвольно, то есть как фининспектор захотел, так и насчитал, и это тоже было одним из главных средств удушения духовенства. Если налог не выплачивался, то либо отбирали имущество, либо выселяли из дома, либо отправляли на принудительные работы, а храм могли просто закрыть.

Д. Володихин

— Добавим, что особенно сильно пострадали монастыри и монастырские общины, к 1938 году на территории СССР не существовало уже более ни одного действующего монастыря.

Н. Иртенина

— Ну и массовые аресты духовенства, которые шли волнами, и эти волны четко совершенно были связаны с периодами, когда в стране нарастало недовольство населения политикой советской власти. Одна такая волна арестов и расстрелов прошла в начале 20-х, и связана она была с кампанией по изъятию церковных ценностей. Следующая волна гораздо более крупная, сопровождавшаяся массовым закрытием храмов, это 1929-1931 года, тогда крестьянство принудительно загоняли в колхозы, а тех, кто не хотел, записывали в кулаки, отбирали всё имущество и отправляли на верную гибель в ссылки. Так вот, колхозная эпопея привела к голоду в стране, и опять виновными в глазах власти оказались церковные служители.

Д. Володихин

— Помнится, у нас даже была так называемая «безбожная пятилетка», то есть пятилетка, когда не только пытались как-то привести в порядок разгромленную экономику, но ещё и хорошенько ударить по Церкви.

Н. Иртенина

— Большевики были уверены, что именно духовенство подговаривает народ на сопротивление советской власти, что священники внушают недовольство народу политикой коммунистов, но в реальности же люди сами видели, что происходит в стране, что власти буквально грабят крестьян, обрекают и село, и город на голод и нищету, а к священникам они просто шли за советом, как жить в этой ситуации, жаловались на тяжёлую жизнь, и батюшки, естественно, кто как мог, утешали прихожан. Так вот, если в начале 30-х годов арестованному духовенству в основном давали лагерные сроки до трёх лет, то в 37-38 годах за них взялись уже всерьёз, и эта новая волна арестов и расстрелов была связана тоже с огромным социальным напряжением в стране, с недовольством народа политикой советской власти в части экономики.

Д. Володихин

— Ну что ж, здесь важно понимать то, что духовенство искореняли, и 30-е годы были страшной ситуацией, страшным периодом в истории русского духовенства, кто-то оказывался на лесоповале, а кого-то ставили к стенке, и во второй половине 30-х годов расстрельщина в отношении духовенства до крайности усилилась. Понимаете, дорогие радиослушатели, эта реальность настоящего низового СССР, она, конечно же, оттенялась правительством в бравурных лозунгах того времени, в идеологических кампаниях, в комедийных фильмах, где публику, которая знала, что, в общем, выйди за дверь кинотеатра и тебя там ждёт вовсе не лёгкая реальность, так вот, тем не менее, давали этой публике возможность как-то отдохнуть умом и душой на весёлых комедиях, ну, например, на комедиях Александрова и Орловой. Пожалуйста, вот вам мелодия как будто из другого СССР, песня из фильма «Весёлые ребята».

В эфире звучит «Марш веселых ребят» («Легко на сердце от песни веселой»)

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, у нас в гостях замечательный православный писатель, исторический публицист, редактор научного журнала «Вестник» университета имени Разумовского Наталья Иртенина. Мы обсуждаем репрессии на русское духовенство во второй половине 30-х годов 20-го столетия, и мы, собственно, перешли плавно от ситуации, когда репрессии шли волнами, то они усиливались, то ослабевали, к ситуации, когда они поднялись на самый пик. Собственно, по всей стране были чудовищные так называемые «дела, направленные против духовенства», роман уважаемой Натальи Иртениной «Охота на Церковь» посвящен так называемому «горьковскому делу», одному из самых ужасающих, и я думаю, стоит попросить Наталью Валерьевну рассказать нам, что там происходило в Нижнем, в Муроме, в тех городах, которые тогда стали ареной охоты на духовенство, охоты на Церковь.

Н. Иртенина

— Немного предыстории: к 1937 году партийное руководство страны сочло, что антирелигиозная пропаганда не даёт нужных результатов, Церковь и религия в стране никак не сживались, и коммунисты начали бить тревогу, что, дескать, попы и кулаки поднимают голову, в частности, собираются пролезать в органы власти. А дело в том, что сталинская Конституция, новая Конституция 1936 года отменила статус лишенцев, формально сделала всех людей равными, и теперь духовенство могло избирать и быть избранным в советские органы власти. По факту, конечно, клеймо классовых врагов на них оставалось, и летом 1937 года перед НКВД была поставлена задача всех этих бывших лишенцев изъять из общества, чтобы они не могли принять участие в выборах Верховного Совета СССР, которые проходили в декабре 1937 года, и эта операция НКВД по массовому репрессированию антисоветского элемента получила название «кулацкая операция», это печально известный приказ Ежова номер 00447: под расстрел или под десять лет лагеря подпадали раскулаченные крестьяне, церковнослужители, бывшие члены не советских партий, то есть эсеры, меньшевики, бывшие участники восстаний против советской власти, в том числе и уголовники. Так вот, в НКВД имелись планы по каждому региону страны, сколько тысяч арестовать, сколько из них расстрелять, сколько посадить, и чтобы планы эти выполнять, было велено организовывать большие групповые следственные дела, по которым можно было бы сразу арестовывать десятки человек. А насчет духовенства и активных мирян была поставлена такая задача — обвинять их в создании фашистского подполья.

Д. Володихин

— И, насколько я помню, опасались не только того, что они примут участие в выборах, но еще и того, что духовенство, то есть люди, владеющие даром слова, будут агитировать в момент выборов против советской власти — еще опаснее.

Н. Иртенина

— Да, конечно. Так вот, их обвиняли в создании фашистского подполья, которое якобы готовило повстанческие отряды по всей стране для свержения советской власти, диверсии и террор против советского партийного руководства. Конечно, все это бред, но на полном серьезе по всей стороне НКВД начало фабриковать дела о «церковно-фашистских диверсионно-террористических шпионских организациях», как это тогда называлось, по которым арестовывали сотни человек. Все это сопровождалось шумной антицерковной пропагандой в прессе, в газетах, журналах, на радио, всячески клеймили в кавычках «диверсантов в рясах», но тогда это было, конечно, без кавычек, это сейчас мы говорим в кавычках, «диверсантов в рясах, которые вредят строительству социализма и мешают счастью народа». Так вот, одно из крупнейших дел такого рода было сфабриковано в Горьковской области.

Д. Володихин

— Давайте напомним, что тогдашний Горький — это нынешний Нижний.

Н. Иртенина

— Да. В 11 районах области якобы существовали отделения горьковской «церковно-фашистской диверсионно-террористической организации», в каждом районе области было арестовано по несколько десятков человек: священники, диаконы, церковные старосты, монашествущие, миряне. Например, в Муроме, который входил тогда в состав Горьковской области, и о котором я пишу в романе, церковными диверсантами и фашистами объявили около шестидесяти человек. Обвинение было, конечно, совершенно бредовым: якобы они готовили восстания, диверсии на предприятиях, проводили пропаганду, цитирую: «за веру в Бога, за посещение церкви», будто бы они распространяли слухи о скорой гибели СССР, возмущали народ против власти и вдобавок создали подпольный монастырь из 45 монахинь. Ну, очень тяжкое преступление — монастырь.

Д. Володихин

— Да, 45 монахинь — это та ещё фашиствующая банда.

Н. Иртенина

— Да, и якобы этот филиал горьковской организации создал бывший муромский архиепископ Макарий (Звёздов) по заданию митрополита московского Сергия (Старгородского), а когда Макария (Звёздова) перевели в другую епархию, он якобы передал управление организацией местному благочинному. Так вот, из этих шести десятков арестованных в Муроме почти половина была расстреляна, все священники, две игуменьи, несколько мирян, остальным дали по десять лет лагеря. По всей Горьковской области тогда по этому делу было расстреляно несколько сот человек. Ну, и совершенно очевидно, что, стряпая это дело, чекисты нацеливались на тогдашнего главу русской Церкви — митрополита московского Сергия (Старгородского), он сам был уроженцем Нижегородской губернии, одно время был Нижегородским митрополитом, в Арзамасе тогда же, по этому же делу арестовали его сестру родную и расстреляли.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, сама связь видного церковного архиерея, неформального главы Церкви с Нижним, то бишь, в советских понятиях, Горьким, она в какой-то степени подталкивала именно в этих местах разжечь карательные угли посильнее.

Н. Иртенина

— Такие дела стряпались и в других областях, но в Нижнем Новгороде особенно они старались. В следственных делах фигурировал некий московский или союзный церковно-фашистский центр, его составляли якобы митрополиты Сергий, Алексий (Симанский) — оба, замечу, будущие патриархи, и некоторые другие архиереи, и горьковская организация была как бы филиалом этого вымышленного центра, якобы её возглавлял Горьковский митрополит тогдашний Феофан (Туляков). Сам митрополит Феофан был арестован в июле 1937 года, и, собственно, с него чекисты начали раскручивать это дело по всем районам области. К нему были применены пытки, известно, что его держали в подвале, который заливали холодной водой, ну долго ли человек выдержит в ледяной воде?

Д. Володихин

— Тем более, в общем, уже очень не юный архиерей.

Н. Иртенина

— Да, конечно. И в конце концов, он не выдержал, подписал абсолютно фантастическое признание своей вины, оно было целиком сочинено чекистами.

Д. Володихин

— Если мы говорим о «горьковском деле», то как долго оно продлилось? Вот когда вакханалия остановилась, потому что, в сущности, это одна из самых тяжёлых и мрачных трагедий, хоть и по всей стране были такие дела, связанные с расправами, но «горьковское дело», оно в числе таких вершин, что ли.

Н. Иртенина

— Полгода чекистам хватило, чтобы, так сказать, «изъять» из общества большую часть духовенства. К 1939 году во всей Горьковской области, кроме города Горького, не осталось ни одного действующего прихода, ни одного зарегистрированного служащего священника. Вот в самом городе Горьком ещё оставалось несколько, но и тех к началу войны, к 1940-1941 году, ликвидировали.

Д. Володихин

— Дамы и господа, братья и сестры, прошу вас обратить внимание, что Нижегородская земля одна из древнейших на Руси, она в очень ранние времена проходила через крещение, здесь были многочисленные святые, монастыри, знаменитые храмы, и вот всё это советская власть решила заровнять паровым катком, покрыть асфальтом, так, чтобы ничего здесь больше не шевелилось, суть процесса, который тогда происходил, именно такова. Знаете ли вы, сколько оставалось действующих архиереев на кафедрах в 1938 году? Четыре человека. Остальные либо легли во гроб, либо оказались за границей, либо находились в лесоповале, либо им создали такие условия, что они вынуждены были оставаться на покое и не подступаться ни к каким кафедрам, кафедры были тогда смертельно опасным делом, вот так. Что касается «горьковского дела», то здесь, говоря о людях, которые пострадали, стоит помянуть о том, что брали, арестовывали, пытали, ставили к стенке не только архиереев и иереев, ведь и причт тоже пострадал.

Н. Иртенина

— Конечно, как я уже сказала, арестовывали рядовых священников, диаконов, монашествующих, в том числе монахинь. В Муроме было очень много в то время монахинь из нескольких ликвидированных монастырей, в том числе из Дивеевского монастыря, но две игумении, которые были расстреляны по этому делу, о которых я упомянула, это монастырь Выксунский и еще один монастырь, кстати, из Петербургской губернии, просто сестры переехали в Муром из того монастыря, и вот две игумении были расстреляны как террористки, диверсантки, создательницы подпольного монастыря. Сестры занимались ручным трудом, например, работали в ткацких артелях каких-то, по мере возможности продолжали церковную жизнь, молитвенную жизнь, прислуживали в остававшихся храмах.

Д. Володихин

— Слушайте, верно вам говорю, они спрятали бомбы, обрезы, пулеметы, дробовики, и там даже полевые орудия, наверное, были где-то, но их не нашли, потому что они вовремя спрятали. Не нашли, конечно, ничего, но это не значит, что они не были террористами.

Н. Иртенина

— Ну вот вы шутите, а на самом деле, если при обыске в сарае какого-нибудь у священника нашли старый обрез, охотничье ружье, дробовик или перочинный ножик, то это проходило как орудие террора.

Д. Володихин

— Слушайте, я довольно своеобразно шучу, то есть это, знаете ли, смех сквозь слезы. Дорогие радиослушатели, я напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы буквально на минуту уходим из эфира, чтобы вскоре вновь продолжить нашу беседу.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный православный историк, исторический публицист, редактор научного журнала «Вестник» университета имени Разумовского Наталья Валерьевна Иртенина. Мы беседуем о «горьковском деле», которое отражено на страницах её недавно вышедшего романа «Охота на Церковь», и мне хотелось бы сейчас поговорить о том, до какой степени в романе реальность художественная смешивается с реальностью исторической. Вот есть ли у ваших персонажей какие-то прототипы из той реальности тьмы, которая обрушилась на Муром и Нижний в 1937 году?

Н. Иртенина

— Процентов примерно на восемьдесят пять это практически документальный роман, там действует муромское духовенство, большинство — это реально жившие люди, я только немного изменяла их имена и фамилии, в Муроме тогда жило и служило, кроме монахинь из разогнанных монастырей, множество ссыльных священников. Муром находится примерно за 300 километров, по-моему, от Москвы, и вот там им можно было жить, то есть ни в столицах, ни в ближних городах к столицам им жить нельзя было, а вот Муром.

Д. Володихин

— В городах уездного уровня.

Н. Иртенина

— Да. Летом 1937 года главой муромских «диверсантов в рясах» чекисты объявили благочинного отца Иоанна Гладышева, его также подвергали пыткам, добились от него подписи под признанием его вымышленной вины, и в этих показаниях фигурируют вот те самые шестьдесят имен якобы участников муромской «церковно-фашистской диверсионно-террористической организации».

Д. Володихин

— Звучит-то как, боже мой — песня, заслушаешься.

Н. Иртенина

— Звучит чудовищно. И выдержки из этого следственного дела были опубликованы, автор этих публикаций — человек, который в молодости жил в Муроме, сам знал духовенство того времени, прислуживал в алтаре, это писатель, историк Сергей Щеглов. Сейчас невозможно определить, называл ли эти имена якобы соучастников сам отец благочинный, или все их вписал в протокол сам следователь, потому что именно так они и делали.

Д. Володихин

— Ну а вот, допустим, главный герой романа там ведь тоже священник, который претерпел муки.

Н. Иртенина

— Да, отец Алексей, но это собирательный образ.

Д. Володихин

— И кто попал, как материал живой, вам, на вашу творческую кухню для того, чтобы был создан этот собирательный персонаж?

Н. Иртенина

— Там в то время, к 1937 году служили два известных священника, один — отец Сергий Сидоров, он оставил записки, и они были изданы уже в наше время, книга так и называется «Записки священника Сергия Сидорова». Но его арестовали весной по другому делу, делу московского духовенства, арестовали и сразу увезли в Москву и расстреляли, по-моему, на Бутовском полигоне. Из других реальных лиц в романе присутствует, например, настоятель муромского Благовещенского собора — отец Павел Устинов, это тоже один из прототипов моего главного героя, отца Алексея, но при этом он и сам, отец Павел Устинов, присутствует в романе, просто фамилия немного изменена. Так вот, у него очень типичная судьба священника тех лет, он был образованным человеком, окончил духовную академию, преподавал в семинарии и сан принял уже после Гражданской войны в 20-е годы, так тогда делали многие, люди просто видели, как богоборческая власть прореживает духовенство расстрелами и ссылками, и сознательно шли служить Церкви, становились священниками, они понимали, что их ждёт, и делали свой выбор. Отец Павел Устинов первый раз был арестован в 1931 году, получил три года лагеря за свою пастырскую деятельность, он был очень хороший священник, прихожане его любили, уважали, священник-бессребреник, благотворитель. Второй и последний арест в 1937 году, как раз по делу мурманского филиала «церковно-фашистской организации», приговор: «расстрел». С его биографией и твёрдой христианской позицией можно ознакомиться в книге, книга называется «Павел и Клавдия. Дневники супруги русского священника, безвинно расстрелянного в 1937 году». В этой книге есть фрагменты его довольно смелых проповедей, которые я использовала в романе, и выдержки из протоколов допросов при обоих арестах, там видна очень чётко его твёрдая позиция.

Д. Володихин

— Ну что ж, давайте мы с вами посмотрим на это глазами людей, которые скептически относятся к истории репрессий в отношении духовенства, вам скажут «знаете, вы вообще это выдумали, это какая-то художественная реальность, чьи-то воспоминания, которые искажают истинную добрую гуманистическую волю советской власти, не так уж страдала ваша Церковь, о ней Сталин даже очень заботился, и не стоит преувеличивать, в сущности, некоторые свои высказывания вы вообще вынули, перефразируя классику, из своего рагу». Давайте-ка предъявим доказательства. Вы ведь писали роман «Охота на Церковь», Наталья Валерьевна, опираясь на источники, в том числе на документальные, давайте-ка мы поговорим об этих источниках, ведь многие считают, что архивы до сих пор закрыты, никто ничего не сообщил с тех пор, не опубликовал, не предал общественности и ничего не известно, а в реальности-то картина совершенно другая, там, в романе нет ничего недоказанного, неподтвержденного.

Н. Иртенина

— Понимаете, даже если просто читать жития новомучеников, тех, кто пострадал в 1937-1938 годах, почти в каждом из них есть выдержки, цитаты из протоколов допросов, и там чётко видно, в чём их обвиняли: «антисоветская агитация» — например, произносил проповеди, которые чекисты толковали вкривь и вкось, вытаскивая из этих проповедей, естественно, антисоветскую агитацию.

Д. Володихин

— Ну, древние цари.

Н. Иртенина

— Да, и антихрист, и так далее. Антисоветская агитация внушала колхозникам, что советская власть хуже, чем власть царя, что жизнь тяжела, власть давит налогами духовенство.

Д. Володихин

— Вот вы на что опирались, на какие источники?

Н. Иртенина

— Если говорить об этом горьковском «церковно-фашистском деле», и в частности, о муромском его филиале, то вот я уже сказала, что выдержки из следственного дела были опубликованы, на листах допроса стоит подпись священника, совершенно понятно, что к нему применялись пытки, потому что настолько бредовое обвинение можно подписать только под физическим или психологическим воздействием, а сейчас хорошо известно, какие методы психологического и физического воздействия тогда применялись. Например, так называемый конвейерный допрос, когда человека выдерживали по много дней на допросе без сна и еды неделями, следователи менялись один за другим, а человек стоял, терял ощущение реальности, над ним издевались, били его, кто-то это выдерживал, у кого была несгибаемая вера в Бога и страх погрешить против Церкви, против истины, потому что такие признания в антисоветской диверсионной деятельности — это лжесвидетельство, по сути, против Церкви, что якобы она занималась вредительством, террором, готовила свержение власти. Но были те, кто не выдерживал эти пытки, кто ломался, предавал своих единомышленников, своих сослуживцев, прихожан, сознавался в вымышленных преступлениях, и вот, в частности, митрополита Феофана (Тулякова) так именно и сломали. В романе я привожу фрагмент из реального протокола его допроса, он будто бы осознаётся, что епископат Русской Церкви якобы готовил восстание против советской власти, которое якобы должно было начаться после нападения Германии и Японии на СССР.

Д. Володихин

— А Япония взяла и не напала, вот беда-то.

Н. Иртенина

— А митрополит Московский Сергий (Старгородский) якобы ещё и шпионил в пользу Британии.

Д. Володихин

— А в пользу Румынии, Португалии, нет?

Н. Иртенина

— Британии. Это дикое и нелепое обвинение, чекистское сочинение, по сути, было тоже опубликовано, его приводит в одной из своих книг известный собиратель материалов о новомучениках архимандрит Дамаскин (Орловский). Кроме того, я использовала в романе множество мемуарной и документальной, дневниковой литературы, исследований с архивными материалами.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, тема уже вовсе не представляет собой пустого, нераспаханного, незасеянного поля, репрессии изучаются, и репрессии, как предмет исторической науки, они давным-давно получили разработку, не хватает скорее художественного отражения того, что происходило.

Н. Иртенина

— Ну, конечно, а как работает Канонизационная комиссия по прославлению новомучеников: прежде всего изучаются следственные дела, читаются внимательно вот эти допросы, в чём обвиняли священников, как они вели себя на допросе, сознавались ли они вот в этих вымышленных винах, или всё-таки они держались твёрдо, ни в чём не клеветали на себя, на других, на Церковь.

Д. Володихин

— И здесь комиссия наблюдает исповеднический или мученический подвиг не у всех, разумеется, священников, но у огромного количества.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный православный писатель, исторический публицист, редактор научного журнала «Вестник» университета имени Разумовского Наталья Валерьевна Иртенина. Мы обсуждаем историю репрессий против русского духовенства, предпринятых советской властью в конце 30-х годов, в 37-м, 38-м, и мы довольно привели фактического материала, на мой взгляд, этого более чем достаточно, и сейчас, может быть, пора осмыслить то, что тогда происходило. Давайте, Наталья Валерьевна, попробуем провести параллель. Были мученики первых веков после Рождества Христова, эти массовые репрессии против верующих продлились в Римской империи до IV столетия. Они были растянуты на несколько веков, пострадало огромное количество людей, все они попали в святцы, мы знаем об их духовном опыте как о чём-то драгоценном, люди умирали за Христа, и это свидетельство об их духовной высоте, которая, как казалось, наверное, где-нибудь в конце XIX — в начале XX века, не понадобится, недостижимо, в общем, даже, может быть, несколько архаично для кого-то, и вот всё понадобилось вновь. Новомученики, терзание которых умещается всего в несколько десятилетий, первые десятилетия советской власти, и древние мученики — в чём сходство, в чём разница? Для меня лично здесь разницы нет, и те, и другие — мученики, только в России тысяча мучеников-исповедников — пока тысяча, потом, я думаю, будет больше — она прошла концентрированно через врата ада на земле. Вы что думаете?

Н. Иртенина

— Да, я думаю, что проводить параллель между новомучениками и древними мучениками можно и нужно. Все вроде бы знают, что древних мучеников убивали за исповедание Христа, ни у кого не вызывает сомнений их духовный подвиг и святость, а вот насчёт новомучеников, их подвиг понятен далеко не всем, многие думают, что раз их обвиняли в антисоветской деятельности, то они стали жертвами политической борьбы, а вовсе не богоборчества советской власти, и кто-то до сих пор убеждён, что их канонизация тоже была проведена по политическим мотивам, и что святыми их считать нельзя фактически, что они пострадали не за веру, а за свою антисоветскость, но такое убеждение — это прямое следствие лживой пропаганды того времени. На словах советская власть признавала право людей верить в Бога, формально разрешала Церкви существовать и даже яростно отрицала, что в СССР есть хоть какие-то гонения на религию. В следственных делах часто попадаются такие, например, обвинения священников или мирян: «клеветал, что в СССР есть гонения на Церковь», это считалось антисоветской пропагандой, хотя на деле в СССР были развернуты как раз чудовищные гонения на Церковь, но говорить об этом было нельзя, это было преступление.

Д. Володихин

— То есть репрессии есть, но если скажешь о них, то ты попадаешь под репрессии.

Н. Иртенина

— Да. Так вот, духовенство и мирян арестовывали и расстреливали именно за веру, а не за политику, потому что сама вера в Бога негласно считалась государственным преступлением. Один чекист на допросе святителя Луки Крымского так и сказал: «Сама ваша вера является преступлением против советской власти». В Древнем Риме христианская вера тоже считалась государственным преступлением...

Д. Володихин

— Потому что она не соответствовала официальному религиозному культу — например, почитанию культа императора. Поклонялись верующие Господу Богу Иисусу Христу, а не императору, но, отказываясь поклоняться императору, они совершали по тем временам государственное преступление осознанно. У нас официально исповедание Иисуса Христа преступлением не было, а неофициально делали со священниками что хочешь.

Н. Иртенина

— Совершенно верно, римские власти не скрывали, что казнят христиан за их веру, в СССР было иначе. Христиане XX века тоже отвергали государственный культ коммунизма и безбожие, тоже не воздавали почести «отцу народов» Сталину, не признавали партийных лидеров-вождей творцами светлого будущего, потому что слишком уж темно было настоящее, которое они создали, но советская власть при этом опасалась объявлять себя открыто гонителем веры, потому что больше половины народа еще оставалась верующей, это показала перепись населения января 1937 года, больше половины взрослого населения объявили себя православными. К тому же большевики знали из истории христианства, что гонения на веру усиливают Церковь, что верующие почитают мучеников за веру как святых, и советская власть просто учла этот опыт древних богоборцев, поэтому попыталась заклеймить христиан XX века как мятежников против власти, фашистов, террористов, наймитов вражеских разведок.

Д. Володихин

— Замечательный православный писатель Блохин, ныне иерей, очень хорошо отразил это использование опыта Римской империи в первые годы советской власти, помнится, у него там фигурирует «отряд имени товарища Диоклетиана, который специально занимается истреблением представителей Церкви».

Н. Иртенина

— Так вот, чекисты действовали так: если человек ярый церковник и «агитирует за Бога», как тогда выражались, если поп открыто, не боясь, носит по улицам рясу, если его любят и уважают прихожане, и он воздействует на них своим благочестивым примером, то это враг советской власти, его нужно арестовать и упечь в лагере, а лучше всего расстрелять, но обвинить при этом не в религиозности, не в том, что он там священник, верующий, а в подрыве советской власти.

Д. Володихин

— Вы хотите сказать, что разница между Советской империей и Римской империей существовала в том, что Римская империя откровенно била тех, кто не участвовал в отправлении её языческих культов, а Советская империя била за тех, кто был христианин, но называла это иначе, просто-напросто старалась свои деяния укрыть под маской казенных фраз о том, что «ну вот, знаете, вы антисоветскую агитацию разводите против государства нашего, рабочих и крестьян, даже, может, у вас терроризм, смотрите, у вас дома толстую швейную иглу нашли», это вы имеете в виду?

Н. Иртенина

— Ну да, суть-то у древних богоборцев и у советских была одна и та же, просто одни открыто действовали, а другие не хотели объявлять себя гонителями христиан, для тех и для других христиане подрывали основу государственной власти. Для Рима, понятно, основой государственной власти было язычество, император как божество, основа советской власти — это безбожие и материализм, и действительно, верующие своей верой подрывали эти основы, потому что вера противоположна безбожию и материализму. И вот на допросах чекисты спрашивали арестованных верующих священников о том, как они с позиции своей веры относятся к советскому государству, к его политике, к советским вождям, и при этом любые ответы арестованных, критические или даже нейтральные, чекисты интерпретировали в том духе, что «арестованный церковник ругает советскую власть».

Д. Володихин

— То есть чего бы ни говорил, всё равно ругает.

Н. Иртенина

— Да, критикует политику партии, враждебен к партийным лидерам, ну вот власть закрывает храмы, значит, он ругает власть, недоволен тем, что власть закрывает храмы или облагает налогами храмы в десятикратном размере. В 20-30-х годах за такую «антисоветскую агитацию» давали по три года лагеря, а в 1937-м к этим пунктам стали добавлять уже фантастику про диверсии и шпионаж, ну потому что надо было подводить, подтягивать обвинения на расстрельные статьи. Ну и по итогу вышло то же самое, что и в первые века христианства: множество мучеников было прославлено нашей Церковью как мученики за веру, за Христа.

Д. Володихин

— Как мученики, как исповедники. Те, кто не расстался с жизнью, претерпели ужасающие условия в лагерях, на ссылке и в условиях, когда им просто не давали служить, мучали их арестами.

Н. Иртенина

— Так вот, советская власть очень не хотела делать из этих людей мучеников, но по факту так и вышло, всё же они просчитались, и огромное количество новомучеников и исповедников мы сейчас прославляем.

Д. Володихин

— Фактически, советская власть, не желая того и будучи сообществом абсолютно безбожным, стала кривым, но орудием Господа Бога, которое помогло очистить духовную высоту в людях, пострадавших за Иисуса Христа. Это может показаться кому-то кощунством, но, безусловно, таковым является, жизнь церковная до революции несколько подзаскорузла в казёнщине, и некоторые считали, что высота души, подобная той, которая была у древних мучеников, больше невозможна, может быть, не в России, и вот на тебе — и тысячи святых новых.

Н. Иртенина

— Ну, конечно, они послужили хоть и кривым, но всё-таки орудием Господним. Но, как делают это некоторые поклонники и почитатели советской власти: сейчас прославлять коммунистов за это — за то, что они способствовали появлению тысяч новомучеников, невозможно, это же как Иуду прославлять за то, что он предал Христа.

Д. Володихин

— Ну что тут сделаешь, мы ведь не прославляем, мы просто отмечаем, что даже если человек думает о том, что решает в своей жизни всё и идёт своим шагом по дороге, которую он избрал сам, всё равно над ним Господь Бог и Ангел, и направляют его действия так или иначе, хочет он этого или не хочет, такова реальность. А время нашей передачи подходит к концу, мне бы хотелось резюмировать, дорогие радиослушатели: я уже сказал как-то, что в художественной литературе очень мало отражаются подвиги новомучеников. Тысячи святых — это, может быть, главное духовное сокровище и главное духовное достижение русского общества в XX веке, не полёты в космос и даже не победа в 1945 году над чудовищем фашизма, а то, что огромное количество верующих решило выбрать между жизнью, здоровьем, семьёй, её благополучием и страданием за Христа — именно страдания за Христа, и всё это приняло, потому что это были крепко верующие люди, любящие Бога и любящие людей вокруг себя.

Н. Иртенина

— Как сказал архимандрит Дамаскин (Орловский): «Новомученики и исповедники — это духовная элита нашего народа».

Д. Володихин

-И хорошо бы сейчас наши режиссёры, наши писатели, наши театральные деятели, словом, все те, кто занимается художественным творчеством, побольше внимания обращали на это сокровище духовное, на этот нетленный материал для тленных литературных, кинематографических и театральных произведений, потому что это клад истинный, нераскопанный до конца, вот Наталья Валерьевна копнула в одном месте, другие писатели, та же, например, Екатерина Федорчук, в другом, кто-то в третьем, в четвёртом, а в целом очень мало, целина всё это ещё в художественном плане, и было бы здорово, если бы ситуация исправилась. Дорогие радиослушатели, мне остаётся от вашего имени поблагодарить Наталью Валерьевну Иртенину, автора романа «Охота на Церковь», за её сегодняшний экскурс во тьму, и остаётся сказать вам: благодарю вас за внимание, до свидания.

Н. Иртенина

— Спасибо, всего доброго.

---

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов