«Дух и душа. Вопросы неофита». Иеромон. Макарий (Маркиш)

У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).

Мы говорили о том, что такое душа и чем она отличается от духа, куда она стремится после прохождения земного пути и почему так важно сохранить память о тех, кто ушел из этой жизни. Отец Макарий объяснил, почему так важны наши молитвы за усопших. Наш гость поделился, что земная жизнь ему видится мигом, которым задается направление выпущенной «стреле» нашей жизни.

---

А. Ананьев 

– Добрый вечер, дорогие друзья, вновь в эфирной студии радио «Вера» вас приветствует неофит, Александр Ананьев. Здравствуйте. Крестился я относительно недавно, у меня много вопросов и, слава Богу, есть кому их задать. Сегодня я приветствую в студии дорогого собеседника, руководителя епархиального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии, человека, который может выслушать и ответить на самые сложные вопросы, иеромонаха Макария (Маркиша). Добрый вечер, отец Макарий. 

Иеромонах Макарий 

– Добрый вечер, Александр. Добрый вечер, дорогие друзья. У вас много вопросов – у нас еще больше ответов.  

А. Ананьев 

– И будем надеяться, вопросы и ответы не закончатся еще долго. Тема для программы «Вопросы неофита» возникает у меня всегда сама собой, как правило, сама собой. И обычно разговоры вот с женой заканчиваются словами: слушай, не спрашивай меня, а спроси лучше отца Макария в следующий раз. 

Иеромонах Макарий 

– Это вам жена говорит? 

А. Ананьев 

– Да, она мне говорит, когда ее окончательно загоняю в тупик своими вопросами. 

Иеромонах Макарий 

– Разумно. 

А. Ананьев 

– А история вот какая, отец Макарий. Как глубоко неравнодушный человек с большим сердцем, она помогает волонтером фонду, который по крупицам восстанавливает информацию о жертвах Сандармоха.  

Иеромонах Макарий 

– Ну поясните поподробней.  

А. Ананьев 

– Сандармох – это тысячи казненных в Карельском лесу во время большого террора в 37– 38-м году. Информация, которая открылась относительно недавно, в 97-м году, – там были расстреляны свыше десяти тысяч человек, кто это были, известны буквально имена там, фамилии, инициалы. И вот сейчас по крупицам восстанавливают, кто эти люди были, чьи останки там покоятся. Очень важная информация. 

Иеромонах Макарий 

– Ну, да, это что происходило до Финской войны еще. 

А. Ананьев 

– 37–38-й год. 

Иеромонах Макарий 

– То есть это годы большого террора, свозили туда просто людей.  

А. Ананьев 

– Да, это история, которая всколыхнула неравнодушных людей. И сейчас там даже, знаете, есть такая возможность оплатить изготовление и установку мемориальной таблички с именем конкретного человека и найти информацию о жизни этого человека, о том, кем он был, где родился, где работал. 

Иеромонах Макарий 

– Очень правильно. 

А. Ананьев 

– Да, конечно. И я так тоже еду, и мы с ней говорим об этом: о ее работе, о том, как непросто найти информацию – там один священник, один там ученый. И вот она едет и рассказывает мне об этом. И она произнесла фразу, отец Макарий, и очень важно, сказала она, сохранить память об этих людях. 

Иеромонах Макарий 

– Да. 

А. Ананьев 

– И вот тут у меня щелкнуло. 

Иеромонах Макарий 

– Почему же? 

А. Ананьев 

– Почему важно сохранить память о жизненном пути человека? Поясню свой вопрос. Логика-то у меня была простая, отец Макарий. Наша душа, она гораздо большее значение имеет, чем наше тело. 

Иеромонах Макарий 

– Вот тут сразу мы начинаем ходить по болоту какому-то мшистому.  

А. Ананьев 

– Почему по болоту? Наша душа бессмертна. 

Иеромонах Макарий 

– Потому что душа и тело составляют некое единство под название личность. Ой, вы знаете, это интереснейший вопрос. Я надеюсь, мы его сегодня разберем. Но я в качестве пропедевтики опять же, вот вы сказали: сохранить память очень важно. Потому что я священник, я то и дело что служу панихиды, заупокойные литии. И всякая панихида, и лития кончается возгласом: «Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, убиенным рабам Твоим (таким-то) – и что? – и сотвори им вечную память». 

А. Ананьев 

– Так это напрямую общение с теми бессмертными душами, о которых мы говорим. 

Иеромонах Макарий 

– Личностями.  

А. Ананьев 

– Личностями. 

Иеромонах Макарий 

– Не обязательно... То есть вот понимаете, душа разлучается от тела. Смерть – это разлучение души от тела. Но человек составляется, вот это как мы говорим, организм, а не механизм, так вот это организм человека это не только наши кровеносные сосуды, нервы и кости, это вот это единение, единство, будем говорить, материальной и нематериальной составляющей. Вот теперь вам слово, вы вот продолжайте ваш вопрос. Потому что я вас прервал, а вопрос-то очень важный, его надо аккуратненько разработать. 

А. Ананьев 

– Да, мы его постараемся развернуть аккуратно, потому что вопрос действительно непростой. 

Иеромонах Макарий 

– Да, это не то что, знаете, вот это малярничать или столярничать. Это серьезней. 

А. Ананьев 

– Ну для кого-то, знаете, и малярничать, столярничать – тоже вопрос жизни и смерти.  

Иеромонах Макарий 

– Не знаю. 

А. Ананьев 

– Так вот возвращаясь к тому разговору, который состоялся вечером за рулем. Рассуждал я следующим образом, отец Макарий. Душа же наша бессмертна, это дорога длинною в бесконечность, дорога, которая зависит от нас, как мы ее пройдем, это большая ответственность. И вот так представить себе бесконечную дорогу: слева – бесконечность, справа – бесконечность. Она же бессмертна, невозможно же себе представить, что когда-то она не жила и когда-то она умрет.  

Иеромонах Макарий 

– Ну вот как же, мы тут споткнулись, на нашей бесконечной дороге споткнулись о камень. Православная Церковь – две тысячи лет истории вообще-то не так много для человеческой истории, все-таки это в истории Церкви вот этот период, когда Церковь работала над некоторым задачами, которые возникали и их как-то решала. Так вот в V–VI веках это вопрос, так сказать, крутился...  

А. Ананьев 

– То есть задавали до меня умные люди этот вопрос. 

Иеромонах Макарий 

– Ну, в общем, да, они задавали его еще гораздо раньше, еще со времен Оригена, то есть это еще II–III век. Но где-то к VI веку определились, что душа рождается, возникает, создается вместе с человеком. Душа бессмертна, как сказать, посмертно. Вот смерть, допустим, физическая смерть не означает смерть человека полностью, а его вот эта нематериальная компонента остается. Но это не означает того, что этот нематериальный компонент человека, душа, существовала прежде его рождения. И с этим Церковь определилась, в общем, как с догматом, по существу, опровергнув идеи, которые наследовал Ориген, как один из таких ну столпов православного богословия, наследовал из древнегреческой философии – о том, что время тянется, так сказать, из минус бесконечности в плюс бесконечность. Эта идея отвергнута Церковью в отношении человеческой души и времени как такового, понимаете. Мы с вами должны признать – и это уже достижение недавнего времени, будем говорить, как это сказать, консолидации или прояснения того факта, что время и пространство, естественно, вместе со временем, – это атрибуты материи. А материя создается Богом. Значит, и время и пространство тоже создаются Богом из ничего, как и все остальное. И Бог, Божество и, видимо, души людей, им не присущи ни пространство, ни время. 

А. Ананьев 

– Моего маленького мозга точно не хватит представить себе... 

Иеромонах Макарий 

– Проще начать с пространства. Когда спрашивают: вот человек скончался – Иван Иванович или Петр Петрович, а где его душа? Вот такой простой вопрос наверняка у вас возникал, перед вами и вы, наверное, научились на него отвечать, что ну души нету «где», душа нигде, она не подвержена вот этим трем координатам: высота, ширина, глубина.  

А. Ананьев 

– Ну я всегда отвечал: на небе. 

Иеромонах Макарий 

– На небе – как это, знаете, а вам тогда отвечают, естественно, классическим ответом: Гагарин летал на небо, Бога там не видел. Значит, Бога нет и никаких душ там тоже нет. Правильно, да? Значит, само небо, про которое вы сказали, это что? Это не то небо, где Гагарин летал. Или даже сейчас кто у нас там летает, МКС. Или даже не то небо, которое изучают наши эти удивительные телескопы, которые видят на сто миллиардов лет назад или что-то в этом роде. Там каких бы миллиардов там ни было, небо не то. Значит, нет. Значит, сказать, что некоторые верующие люди, они даже с небом бы вашим поспорили, они бы сказали: ничего подобного, дорогой Александр, она где-то тут крутится, вертится. Видишь, даже мы зеркало завесили, чтобы она об это зеркало не разбилась. Или для чего они завешивают. А знаете, кстати, это, может быть, немножко в сторону, но тоже: а для чего, почему завешивают зеркала, когда скончался человек?  

А. Ананьев 

– Что-то, насколько я понимаю, с демонологией связано. 

Иеромонах Макарий 

– А насколько я знаю, связано с очень простым понятием: это траур. Зеркало в крестьянском доме – это предмет роскоши. И вот его привесить, чтобы не было роскоши. На Великий пост снимали занавески с окон. Ну кто знает, конечно, никто же не расписывал этих суеверий, предрассудков, никто же к ним не присоединяет бирочку: это предрассудок возник из-за того, из-за того-то. Но, как сказать, какие-то гипотезы или взгляды на эту тему существует. 

А. Ананьев 

– Ну я сейчас осознал, что у меня дома ни занавесок, ни, по сути, крупных зеркал – значит, я аскет практически. Веду аскетический образ жизни, практически подвижник. 

Иеромонах Макарий 

– Тут и в следующий раз надо будет поговорить об аскетике.  

А. Ананьев 

– Непременно. Тем не менее даже если представить себе бесконечность в отсутствие времени и пространства, на этом фоне, даже разделенном на два, учитывая то, что я там предполагал, что наша душа жила бесконечно, до нашей земной жизни – этого не было, хорошо, она родилась вместе с земным телом. Но дальше-то она бесконечно существует и не умирает. Все равно на этом фоне земная жизнь кажется чем-то очень маленьким. Не могу сказать, что совсем неважным, но маленьким. И на этом фоне она едва ли больше мгновения. 

Иеромонах Макарий 

– Ну возможно. Но вот тут, как сказать, с этим спорить, естественно, никто не будет. Но маленький – совсем не значит маловажный. Вот это классическая аналогия. Как всегда, понимаете, любой вам специалист по логике скажет, что никаких доказательств по аналогии не существует, аналогии не могут ничего доказывать. Но тем не менее аналогии крайне важны как элемент, инструмент человеческого познания. Вот чашка, стакан, кружка, миска, кастрюля – каждый из этих предметов мы можем измерить, как-то, не знаю там, оценить, начертить, воссоздать, быть может, поскольку это материальный предмет. Когда мы изучаем нечто нематериальное, причем не обязательно религиозное – там верность, любовь честность, совесть – какие-то такие понятия, действительно понятия, которые присущи человеческому сознанию, не обязательно укоренены в той или иной религиозной концепции, мы вынуждены прибегать к аналогии, мы вынуждены прибегать к каким-то образам, которые мы воспринимаем из других сфер человеческого бытия, для того чтобы что-то узнать. Так вот говоря о маленьком и коротком. Когда человек берет – еще в давние времена, еще не было винтовок, были луки, – и вот берет стрелок, натягивает тетиву, закругляет туда стрелу, и отпускает лук, эту свою тетиву, и лук щелкает, стрела вылетает. Тот момент, тот период времени, когда тетива давит на стрелу, крайне короткий, – от него все зависит, куда полетит стрела, попадет ли она в цель или нет. 

А. Ананьев 

– Хорошее сравнение, понятное. 

Иеромонах Макарий 

– Вот типичное рассуждение, так сказать, по аналогии. Как это сказать, инсайт, проявление, просветление, которое может у человека наступить, когда он видит вот эти вот аналогии. И действительно, а в наше время гораздо более близкий вариант – кто из лука сейчас стреляет? – вот когда самолет берет разбег. Вот пока катится по земле, мы его видим. Но вот он взял этот разбег, поднялся в воздух, если он взял разбег хорошо – прекрасно, дальше он летит. А если он разбег не смог взять – он завалится и никуда не полетит.  

А. Ананьев 

– И этим мы предваряем разговор о том, что мы имеем в виду, говоря: рай и ад – полетит или не полетит. 

Иеромонах Макарий 

– Да, совершенно верно. И вот первоначально был вопрос о том, где душа, или что люди говорят: в раю и в аду. И под этим предлогом «в» они тем самым подсознательно, ментально, так сказать, как бы сказать, намеком что ли определяют, что этот рай и ад – это где-то, какие-то места, вроде там Ростова-на-Дону или Краснодара. 

А. Ананьев 

– Причем в одном месте облака, играет прекрасная музыка и собралась хорошая компания, а в другом месте сковородки и крупная посуда, и кипящее масло. 

Иеромонах Макарий 

– Совершенно верно. А святоотеческая мысль и христианская мысль совершенно идет не таким географическим путем. И вот тут уже, понимаете, когда спрашивают люди, вот добрые люди и верующие люди спрашивают: а вот что там, в аду, а вот что там в раю? И вот какие там, понимаешь, сковородки или наоборот, облака? И духовенство или книжки даже, которые мы читаем и изучаем, не дают им, естественно, такого ответа. А разум-то человека пытлив, и вместо того, чтобы всерьез интересоваться православным богословием, они начинают прибегать к услугам людей малонадежных, малонадежных источников. И делают какие-то свои там выводы о том, что все-таки что там сковородки, и как они там, где они находятся. 

А. Ананьев 

– В продолжение разговора о том, что есть наша бессмертная душа, куда она стремится, выпущенная из нашей земной жизни, и вообще зачем мы здесь и почему так важно хранить память о тех, кто ушел, мы говорим с иеромонахом Макарием (Маркишем) на «Светлом вечере», на радио «Вера». Я Александр Ананьев. И знаете, отец Макарий, одна моя знакомая такую картину написала рая и ада, что мне стало немножко понятнее, о чем идет речь. 

Иеромонах Макарий 

– Ну-ка, ну-ка. 

А. Ананьев 

– Она говорит: чего ты любишь? Ну вот музыку любишь. Тогда представь себе самый знаменитый оркестр – ну допустим, пусть это будет Лондонский симфонический или MusicAeterna Теодора Курентзиса. И лучшие дирижеры дирижируют этим оркестром, и первая скрипка, и лучшие солисты поют, и пять лучших хоров. И что ты больше всего лишь? Чайковского. И они исполняют Чайковского. И этот концерт длится вечность, и ты на лучших местах. Так вот, если ты не любишь, не знаешь, не ценишь эту музыку, не научился ее понимать и слышать – тебя ждет целая вечность мучений, потому что ты к такому не привык, ты не научился. Но если ты разбираешься, знаешь, что это такое, любишь это произведение – тебя ждет целая вечность абсолютного, чистого, концентрированного наслаждения. 

Иеромонах Макарий 

– Да, хорошая аналогия. И вот тоже аналогия, конечно, образ, метафора, вполне в стиле целого, так сказать, направления святоотеческой мысли о вот этом вот нашем посмертном бытии. И что еще здесь мне очень понравилась, в той картине, которую вы нарисовали, что здесь нет разницы в месте, место то же самое. 

А. Ананьев 

– Да-да, место одно и то же.  

Иеромонах Макарий 

– Тот же самый сидит человек, который вот любит долбиловку вместо музыки, а рядом сидит меломан, который сам еще, может быть, играет что-то там, в общем, понимает, вроде отца Петра (Мещеринова) такой деятель. И они вместе сидят, в одном и том же партере. 

А. Ананьев 

– Но один в раю... 

Иеромонах Макарий 

– Но один в раю, другой в аду. Совершенно верно. И действительно это помогает. Это не помогает нам действительно узнать, какие там будут музыки играть, но помогает нам понять, что рай и ад могут никак быть не связаны с вот этим куда-то хождением, куда-то движением, где будем там. История замечательная. У нас на Кольском полуострове в советское время сверлили скважину глубокую. И потом понятно, кто немножко знаком с буровой техникой, там, начиная с какого-то километража, это просто становится немыслимое дело, невозможно дальше бурить. И рассказывают: там добурились до там, крики адские доносились оттуда, из этой скважины, поэтому пришлось ее законсервировать. 

А. Ананьев 

– Ах, вот оно как. 

Иеромонах Макарий 

– Ну да, вот они уже дошли до самой этой и все, перекрыли. А на самом деле очень интересная тема, это бурение глубокое. Потому что никто не знает, вы понимаете, вот наша сегодняшняя техника позволяет нам увидеть всю планету Земля, ну буквально кто там ходит. Сейчас вот посмотрю любое место там, где-нибудь в Австралии любой город, раскрою Гугл там или Яндекс, и спутник мне покажет, все увижу. А Земля – сорок тысяч километров в окружности, сколько это будет, семнадцать тысяч в поперечнике. А в глубину мы знаем ее: пять километров, шесть, семь – уже все, что там дальше, не знаем. Мы даже не знаем, откуда тепло берется в земле. Откуда? Вот вулкан извергает из себя этот дым и огонь, шахтеры на глубине два километра обливаются потом – откуда берется это тепло? Никто не знает. 

А. Ананьев 

– Так как же: магма, раскаленное ядро...  

Иеромонах Макарий 

– Ну хорошо, раскаленное. А как это сказать, вот вы же яичницу жарите – вы знаете, откуда берется ваше раскаленное: газ горит, электричество идет. А почему там она раскаленная, в земле? Никто не знает. Поверьте мне.  

А. Ананьев 

– Никто не знает. 

Иеромонах Макарий 

– Точно никто не знает. Какие-то гипотезы строят, якобы какие-то ядерные реакции. У нас тоже люди там не дураки, извините, им туда газ не проводит «Газпром». Ну и электричество не качают. Значит, наверное, ядерные реакции. Какие-то. Неизвестно какие. Какие на Солнце – более-менее известно, потому что мы знаем спектр излучения. Какие ядерные реакции происходят в толще земли – никто не знает. 

А. Ананьев 

– Но какие-то происходят. 

Иеромонах Макарий 

– А может быть, и нет. Неизвестно.  

А. Ананьев 

– Вот прямо озадачили меня, отец Макарий. 

Иеромонах Макарий 

– А вот это интересная очень тема. 

А. Ананьев 

– Это правда. 

Иеромонах Макарий 

– И она, эта модель, на самом деле модель человеческой личности. Вот снаружи мы вас знаем, друг друга фотографируем, разговариваем, все, что снаружи – все известно. Чуть-чуть поцарапай – что там внутри, никто не знает, что у человека внутри. 

А. Ананьев 

– Меня всегда это задевает. Потому что задашь какой-нибудь вопрос, который тебе важен, например, жене. А она говорит, руками разводит, говорит: а мы об этом ничего не знаем. А скажи мне, дорогая, а мы за гробом вместе будем али как? А мы, говорит, об этом ничего не знаем. 

Иеромонах Макарий 

– Вот это очень хорошо, эту вот струнку взяли. Потому что супружество, пожалуй, это фундаментальное исключение из сказанного. Все остальные люди – вот дети вырастают, выросли уже – сами, самостоятельный человек. А супруги в процессе своего супружества становятся единым целым.  

А. Ананьев 

– Все-таки становятся. 

Иеромонах Макарий 

– И они, вот это вот, как сказать, эти вот скорлупы внешние, они должны потихонечку объединяться в одну общую скорлупу. И вашей супруге в ответ на тот ее такой вопрос сказать: дорогая моя, вот мы не знаем еще пока, но вот наша задача с тобой – до конца жизни все-таки узнать и добиться того, что было да. 

А. Ананьев 

– Подождите, отец Макарий. Так знаем или не знаем? А если знаем, то откуда? 

Иеромонах Макарий 

– Ну серьезное дело, понимаете, вот это «знаем». Поневоле сейчас мы переходим к вот этому райскому дереву познания добра и зла, которое там было и которое оказалось носителем больших неприятностей для человеческого рода. Не очень понятно, почему не знать-то? Хорошо же знать. А вот, оказывается, этот процесс познания, когда он идет неправильным путем, когда он, ну грубо говоря, нравственно не ориентирован, то он становится губительным для человека. Поэтому Господь и сделал вот эту вот скорлупу, ну не скорлупу, а как сказать, недоступность внутреннего мира человека. Но в браке, вот он устраивается именно для того, чтобы это познание для супругов стало для них спасительным. Поэтому она, ваша супруга Алла, конечно, права. Она не может сказать так: я знаю так вот, как дважды два четыре, а трижды пять пятнадцать – вот это я знаю. А вот эти вещи, такого познания у нас нету. Но у нас есть нравственная задача, у мужа и жены, – я уже не говорю про вас, а вообще про мужа и жену. У мужа и жены есть нравственная задача – это познание друг для друга, для этого брака реализовать, чтобы оно стало реальностью.  

А. Ананьев 

– Дай Бог мудрости хотя бы для себя это реализовать. 

Иеромонах Макарий 

– Ну а у вас нет «себя» теперь. Вот когда вы говорите «себя», вот это «себя» – это относится к двум. Мы немножко уклонились от темы вечности, но вот это близко. 

А. Ананьев 

– Ну это очень близко. 

Иеромонах Макарий 

– А это близко, потому что речь идет о вечности применительно к браку.  

А. Ананьев 

– То же самое я слышу в ответ на вопрос: а что же ждет вообще нас за гробом? А что мы увидим? А как это будет выглядеть? 

Иеромонах Макарий 

– Вот это уже сложнее. Это уже сложнее. 

А. Ананьев 

– Некоторые священники говорят о некоем мутном стекле, через которое мы пытаемся рассмотреть то, что будет там.  

Иеромонах Макарий 

– И священники правы совершенно, это они цитируют 13-ю главу Первого Послания к Коринфянам. Тоже очень хорошее, так сказать, замечание уместное. Апостол Павел говорит: ныне видим, как в зеркале. А почему это стало стеклом, трудно сказать, потому что в XIX веке, когда это переводили, зеркала уже были стеклянными. А во времена апостола Павла стеклянных зеркал не было. Зеркала были полированной металлической поверхностью. Поскольку полировали тогда тоже не на заводах, то эта полировка была неидеальна. И ну вот зеркало это... 

А. Ананьев 

– Слушайте, а может быть, с этим как-то связано то, что в дни траура зеркала завешивают?  

Иеромонах Макарий 

– Ну реально ничего не видать, даже мутно... 

А. Ананьев 

– И отец Макарий сказал: об этом мы ничего не знаем.  

Иеромонах Макарий 

– И действительно это вопрос исторический, к тому же еще и относящийся к суевериям, предрассудкам. Но священники правильно цитируют Священное Писание и говорят: мы не видим, как в зерцале, гадательно – ну такой перевод церковнославянский, то есть неточно. А когда настанет уже, так сказать, иное, инобытие, тогда это, так сказать, наша жизнь станет иной, то увидим уже лицом к лицу. 

А. Ананьев 

– Казалось бы, есть такая штука, периодически случается с людьми, как клиническая смерть: когда прекращаются все процессы в теле, тело де-факто становится мертвым, по крайней мере, считается. Там со временем врачи придумали немало способов опять запустить процессы. Но тем не менее это вот гипотетически какая-то возможность, может быть, не совсем честная, заглянуть туда и посмотреть. Тем не менее люди, которые испытывали это, их свидетельства, если я правильно понимаю, всерьез мы не рассматриваем. 

Иеромонах Макарий 

– Нет, они рассматриваются всерьез, есть серьезные очень книги на эту тему, и медицинские и, будем говорить, ну религиозные, которые анализируют медицинские данные. Ну самая, может быть, известная, так уже стала классической, книжка «Душа после смерти» иеромонаха Серафима (Роуза), это 70-е годы прошлого века, ну уже вот он, так сказать, православный взгляд, будем говорить, на те данные, которые медицина предоставляет о людях прошедших, так сказать, клиническую смерть. И вывод какой – ну ничего определенного сказать не можем. У разных людей разные тут впечатления, чем они вызваны неизвестно, какими факторами. Действительно каким-то духовным прозрением или физиологическим, или их состоянием просто своей души. Что мы видим во сне? Ведь, по существу, сновидения, которые не связаны ни с какими смертными такими делами, тоже ведь можно рассматривать. Как я, мне приснилась бабушка моя, как она там ходила, я ее видел во сне – все. А другой видит, что бабушка не ходила, а там сидела или плакала – и начинает сразу делать всякие выводы далеко идущие. А мы говорим: а что сновидения? Вы на них не обращайте внимание, это вообще неизвестно что такое, сны. Итак, есть более-менее классический взгляд на сновидения как результат тройственной природы, воздействия тройственной природы: каких-то естественных причин – ну если я там, не знаю, целый день копал землю, мне может присниться лопата. Воздействие бесовских сил, которые могут меня дразнить или как-то соблазнять там, что-нибудь такое. И, может быть, и высшие силы, которые мне что-то доброе дают в этом сне. И вот это смешение трех совершенно несмешиваемых компонентов для меня или для любого сонливого человека реализуется в качестве сновидения. И он потом просыпается, говорит: вот, вот теперь мне все открылось, теперь я все знаю, потому что я во сне видел, как оно все делается. И если мы про сновидения так смело говорим, что нельзя их воспринимать всерьез, то и предсмертные или, как сказать, посмертные наблюдения – примерно то же самое вынуждены сказать. Ничего тут не... Где сядешь, там и слезешь, говоря простым языком науки. 

А. Ананьев 

– Все равно, чем дальше, тем чаще задумываешься, что там и как там, и достоин ли, и что же дальше, и туда ли я лечу. 

Иеромонах Макарий 

– А вот это вот лишнее. 

А. Ананьев 

– Почему лишнее? 

Иеромонах Макарий 

– Потому что мы, так сказать, будучи христианами, вот эти перспективы передаем Ему, Господу. Это Его дело, это Его, ну будем говорить, прерогатива, открыть нам это будущее. А наша прерогатива – идти с Ним за руку, идти за Ним и идти к Нему. Опять-таки, не будете как малые дети, – говорит Спаситель, – не сможете войти в Царствие Небесное. И вот это апостол Павел добавляет: детьми будьте по незлобию, а рассудком, разумом будьте совершеннолетними. Значит, вот наш разум должен нам подсказать, что есть границы познания, переходить которые совершенно ни к чему. А малыми детьми – по незлобию, по свободе от греха, по вот этому доверию Господу. Потому что вера и доверие очень хорошо ложатся в одну, так сказать, языковую единицу: вера и доверие. Маленький ребенок идет с отцом или с мамой за руку. Куда он идет, ведет ли его мама, может быть, в поликлинику на болезненный укол или, может, она его ведет, не знаю там, в детский садик, где ему придется без мамы остаться не некоторое время, или, может, она его ведет мороженым кормить – это он еще не знает, но он с ней держится за руку и доверяет ей. 

А. Ананьев 

– Мы продолжим разговор о душе нашей бессмертной, о нашем жизненном пути – как важно одно и что ждет нас в другом аспекте, – буквально через минуту. 

А. Ананьев 

– Человек – это тело, душа и дух, человек трехсоставен. В частности, об этом мы сегодня говорим на «Светлом вечере» с иеромонахом Макарием (Маркишем), руководителем епархиального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Говоря о душе, отец Макарий, я должен сознаться вам в одном очень неприятном. Я знаю, что человек состоит из тела, души и духа, человек трехсоставен, я это хорошо усвоил на теоретическом уровне. Но до тех лишь пор, пока никто не догадался подойти ко мне и спросить: Александр, ну а скажи-как мне, друг мой, а в чем разница между душой и духом? С телом мы как-то худо-бедно разобрались, хотя, конечно, есть вопросы, скрывать не будем. А в чем же разница между душой и духом? 

Иеромонах Макарий 

– Очень хорошо, вы дошли до этого, так сказать, порога небольшого, и все не так уж безнадежно. Немножко переводя на вот эти формулировки, на язык, ну будем говорить, философский... Философию у нас никто не любит, это почти ругательное слово, поэтому мы его избежим. 

А. Ананьев 

– Вот так неожиданность. За что же не любят философию? 

Иеромонах Макарий 

– А можно я расскажу про философию? 

А. Ананьев 

– Конечно. 

Иеромонах Макарий 

– Это, по-моему, нам рассказывал еще в дни моей, так сказать, ранней юности преподаватель философии. Даже не буду называть фамилию, он немолодой уже человек, мне помнится, что он рассказывал это прямо в аудитории. Как, говорит, вот что такое философия? Вот один человек спрашивает у другого, там, допустим, студент у аспиранта. Тот говорит: философия – это все я тебе сейчас объясню. Вот, говорит, два человека идут в баню, мимо бани идут: грязный и чистый, кто пойдет в баню? Он говорит: грязный. Вот ты не понимаешь философию, ты не знаешь. Потому что грязному нечего в бане делать – он грязный, не любит мыться. А вот чистый, он пойдет обязательно в баню. Понял? Понял. Вот хорошо, молодец. Давай сейчас проверим, как ты понял. Вот два человек идут мимо бани: грязный и чистый, кто пойдет в баню? Он говорит: ну ты мне объяснил, что чистый. Ну ты, говорит, не понимаешь философии. Чистому что в бане делать, он же чистый, зачем? А вот грязный – ему надо омыть свою грязь, поэтому он пойдет в баню. Понял? Ну молодец, понял теперь. Хорошо. Теперь последнюю проверку тебе дадим. Ну вот еще раз: еще два человека идут мимо бани, грязный и чистый, кто пойдет? А, говорит, да иди ты сам в баню. О, вот, вижу, начал понимать философию. Поэтому эту историю люди рассказывают друг другу и к философии относятся негативно. Вот без причины, под действием этого не очень разумного анекдота, в котором есть какая-то крупица истины. Возвращаясь к человеку: материальный и нематериальный состав личности. Потому что есть материальный состав, мы это знаем: уколи меня иголкой – и там все, потечет кровь, – материальный. Но очевидно для верующего человека и вообще для любого, кроме уже каких-то крайних самых атеистов, что человеку присущ некий нематериальный состав. Вот этот нематериальный состав, просто методом исключения, возьмем из человека, отделим ментально, мысленно, его материальный состав, который мы называем телом, что останется – вот это как раз и есть то, что мы называем душой или душой и духом, или только духом, или чем-то еще. И вы совершенно правы в том, что там провести границу раздела, как мы проводим между материей и не материей, уже просто невозможно. Одни авторитеты, или источники, или там специалисты рассматривают этот нематериальный состав в виде некоей души и некоего духа – каждый по-своему это определяет. А другие не делают этого различения и говорят только о двусоставности человеческой личности – материальной и нематериальной. Грубо говоря, попросту: кому как лучше, кому как удобней, кому как ну более естественнее получается применять это разделение для тех выводов, которые они хотят сделать. Чисто оперативно. 

А. Ананьев 

– Ну вот это неожиданно слышать, отец Макарий, потому что я всегда воспринимал это как некую догму. 

Иеромонах Макарий 

– Нет, вот это я могу заверить, что это не догма. Что трехсоставность или двусоставаность человеческой личности – это не догматы, а вот, так сказать, богословские, ну даже не различия, понимаете. Ну нельзя говорить в данном конкретном случае, нет речи о споре. Речь только идет о том, что одним в одних случаях удобнее рассматривать душу и дух по отдельности, еще раз говорю, без того, чтобы здесь было строгое определение того и другого, а в других случаях нет такой задачи. 

А. Ананьев 

– То есть нет ни единого способа вот сейчас объяснить мне, неразумному, в чем же разница между духом и душой вот в трехсоставности. 

Иеромонах Макарий 

– А я вам скажу так, что у разных авторов и в разных условиях эта разница, это границы раздела проводится по-разному. Но, пожалуй, что действительно для начинающего, да и даже просто для человека, который не занимается патрологией или богословием, как бы эту разницу проводить, мне кажется, и не надо. А на мой взгляд (ну может быть, это уже мое личное мнение), разумнее рассматривать нематериальную составляющую человека как нечто единое. Поскольку тем самым мы уменьшаем опасность формализма. Этот формализм, в этом деле, в антропологии человека, в учении о человеке мешает сильно. Формализм и какие-то, так сказать, ассоциации с материальными явлениями мешают нам понимать сущность человека. Поэтому чем менее формальны наши суждения будут, тем лучше. Значит, если можно ограничиваться двусоставностью – уже легче жить.  

А. Ананьев 

– Чтобы лучше понять сущность человека, отец Макарий, предлагаю помочь мне понять лучше сущность прочих существ. 

Иеромонах Макарий 

– Попробуем. 

А. Ананьев 

– Я люблю смотреть в глаза своей собаке. 

Иеромонах Макарий 

– Очень хорошо. 

А. Ананьев 

– В этих глазах столько любви – любви безграничной, безусловной. Ей все равно, какое у меня настроение, сколько я зарабатываю, как я... Она просто меня любит. 

Иеромонах Макарий 

– Мы это понимаем все. 

А. Ананьев 

– Она предана мне бесконечно. 

Иеромонах Макарий 

– А можно я вам дам такую, как бы сказать, тестовую бумажку. Вот представьте себе: некий человек придет к вам, с Марса прилетел какой-нибудь дядя, и он с вами познакомился, а собаку он в жизни никогда не видел, не знает и даже не знаком с собаками. Даже не с Марса, просто с какой-нибудь другой страны, где нет собак, только там ну, не знаю, там какие-нибудь другие животные живут – тараканы, или гуси, неважно, но вот таких вот четвероногих домашних животных нет. Вот вы говорите мне про эту собаку, которая вас любит – я понимаю вас практически без слов. Хотя на самом деле собачьего опыта нет у меня большого, но все равно понимаю. А вот тот поймет дядя? Вот мы ему расскажем: вот у нас есть газовая плита, вот у нас электрическое освещение, вот у нас есть телевизор, вот есть компьютер. Вот жена, вот муж и жена, вот дети родятся – он все это поймет. А вот собака, которая на вас смотрит – он поймет вас? 

А. Ананьев 

– Я не знаю, по-моему, поймет. 

Иеромонах Макарий 

– А я думаю, что нет. 

А. Ананьев 

– Даже человек с абсолютно очерствевшим сердцем, мне кажется, если он посмотрит в глаза собаке, он сразу все поймет. 

Иеромонах Макарий 

– А вот я боюсь, вот вопрос интересный и, может быть, даже наших слушателей можно пригласить высказаться на эту тему. И я боюсь, что нет. И я подозреваю, что наша способность воспринять любовь, да, любовь, да, эмоциональную привязанность к нам наших домашних животных есть результат нашего опыта общения с этими животными. Вырастает из нашего личного и коллективного опыта, а те, у кого нет коллективного и личного опыта, прямого опыта, не формализуемого, люди читали книги, как там собаки спасают людей и все остальное, но просто каждодневно, как она там стоит, сидит, бегает. А тут нет этого опыта. Я могу сказать: знаете, вот мужчина и женщина становятся мужем и женой, вступают в интимные отношения, рожают ребенка – вот можно объяснить, а вот это уже не объяснишь в таких именно терминах. 

А. Ананьев 

– Про любовь? 

Иеромонах Макарий 

– Вот собачью. 

А. Ананьев 

– Собачью? Вы знаете, мне очень близко определение любви, которое дал мне мой духовник, протоиерей Игорь Фомин. Он утверждает, что любовь, вот как раз любовь, безусловно, трехсоставна, и там три абсолютно равные части. Истинная любовь состоит из радости, благодарности и жертвенности. Вот если есть первое, втрое и третье, и они действительно в равных долях, то это и может считаться истинной любовью. По крайней мере, это такое лекало, по которому можно оценивать прожитый день. 

Иеромонах Макарий 

– Ну будем говорить, что эта формулировка относится к эмоциональной компоненте любви.  

А. Ананьев 

– Ну безусловно, это такой ориентир, такой вектор, по которому я должен оценивать прошедший день. Была радость? Была, хорошо. Благодарность была своей там жене? Была. А скажи мне, а жертвенность сегодня была с твоей стороны в адрес того человека, которого ты любишь или ты просто радовался и был благодарный? А вот жертвенности не было. Так знаешь что, мой друг, что-то ты не преуспел сегодня в любви. 

Иеромонах Макарий 

– Вы говорите очень верные слова, просто о любви это немножко другая тема. Я чтобы вас немножко как-то здесь, зрителей, вас, я думаю, не нужно в этом убеждать ни в чем, а зрителей чтобы убедить, что дело не все так просто. Когда солдат идет и прикрывает собой вражескую амбразуру, амбразуру вражеского дота перекрывает собой, он это делает из любви. Ни радости, ни благодарности там нет, там только одна воля.  

А. Ананьев 

– А разве не долг? 

Иеромонах Макарий 

– Ну вот воля, самоотдача, жертвенность. То есть третья компонента, которую вы употребили, жертвенность, она, будучи, так сказать, проведена через волевую компоненту человеческой души, вот реализует любовь. Поэтому радость в браке – разумеется, на войне – нет. Когда мама ребенку вот дети в четыре-пять месяцев у них режутся зубы или что, ну или животик одновременно болит, и он не дает спать маме. Жутко совершенно, я и сам помню эти истории, а через прихожан многократно. Свинцовые веки, и человек погружается вот в этот сон желанный, и в этот момент крик – ребеночек кричит. Мама встает и идет, его укачивает. Где там радость и благодарность? 

А. Ананьев 

– Ну каждая мама, обнимающая своего ребенка, чувствующая, как пахнут его волосы, она уже и рада, и благодарна, и счастлива.  

Иеромонах Макарий 

– Ну вот в этот конкретный момент, когда требуется жертвенность. 

А. Ананьев 

– Ну это, безусловно, конечно, жертвенность. 

Иеромонах Макарий  

– Так вот мы, говоря всерьез об этой, так сказать, любви человеческой, мы начали с вами разговор о наших этих младших... 

А. Ананьев 

– Так я даже к вопросу не подвел относительно собаки, хотя вы уже догадались, какой вопрос будет. 

Иеромонах Макарий 

– Ну значит, выходит так, вот если мою, так сказать, позицию развивать, что между человеком и собакой, а также кошкой и лошадью – я еще тоже для обобщения добавлю вот этих троих. 

А. Ананьев 

– Безусловно. 

Иеромонах Макарий 

– Причем с лошадьми, наверное, ни вы, ни я не знакомы как следует. Или вы знакомы? 

А. Ананьев 

– С кем, с лошадьми? 

Иеромонах Макарий 

– Ну я только по книгам. 

А. Ананьев 

– Да, к сожалению. Ну мы, жители больших городов, откуда нам быть знакомыми. 

Иеромонах Макарий 

– Если мы возьмем книги XIX начала XX века, особенно людей воевавших, кавалеристов, то они скорее взяли бы лошадь на первое место поставили, а собаку, кошку там уже куда-то такое. 

А. Ананьев 

– И людей. 

Иеромонах Макарий 

– Ну нет, но лошадь – боевой друг. 

А. Ананьев 

– Кто сказал, Уинстон Черчилль? Чем больше узнаю людей, тем больше люблю собак.  

Иеромонах Макарий 

– Ну видите, Черчилль это нам все-таки авторитет своеобразный. Так вот к чему мы клоним, что между человеком и человеческой природой и природой вот этих вот четвероногих наших друзей возникает некая нематериальная связь. Нематериальная. Мы говорим, душа нематериальная, и здесь нематериальная связь. Что значит нематериальная? Неверифицируемая, не поддающаяся эксперименту, не поддающаяся формальному описанию и так далее. Но доступная человеческому познанию. Так же, как и в межчеловеческих отношениях. Ну и из этого можно сделать некие выводы. Между комаром и мной, комаром, которого я прихлопнул без всяких, так сказать, сомнений, этой нематериальной связи не возникает. Не возникает этой связи даже у охотника, который там наводит свою двустволку на уток и их дробью, нулевым номером, там их валит, тоже... 

А. Ананьев 

– А здесь уже сложно. Потому что у некоторых людей не екает сердце, когда они свое оружие и на людей-то наводят, понимаете, здесь то же самое. 

Иеромонах Макарий 

– А, я говорю, мы будем говорить о норме. 

А. Ананьев 

– Я бы не смог пристрелить ни зайца, ни утку, скажу вам честно. 

Иеромонах Макарий 

– Ну мы вынуждены признать и обязаны признать, что охота на диких животных, а также и животноводческие всякие дела, которые связаны с заготовкой мясных продуктов – это норма человеческого бытия. 

А. Ананьев 

– Да. 

Иеромонах Макарий 

– А следовательно, мы должны принимать, так сказать, как факт нормального состояния человеческой природы. Так же, как и охота, так же, как и я приводил как-то замечательное высказывание одной монахини, которая мне пишет письмо, значит, у них был они свинку завели, поросенка, и как этого поросенка кормили. А сейчас, говорит, поросенок уже весь в банках.  

А. Ананьев 

– Это, отец Макарий, было жестоко. 

Иеромонах Макарий 

– Ну как вот жестоко, я не знаю, я сам не особо ем. Но я не могу не только осудить из них никого из едящих ничего, но и признать здесь вообще какое-то отклонение от общечеловеческой нормы. 

А. Ананьев 

– Вы слушаете радио «Вера». Я продолжаю задавать вопросы неофита иеромонаху Макарию (Маркишу). Сегодня какая-то абсолютно неофитская программа, особенно из-за следующего вопроса, которым я все-таки хочу подвести черту под нашим обсуждением братьев наших меньших, как мы называем кошек, собак и лошадей. Смотрю я в глаза своей собаки, отец Макарий, и мучаюсь вот какой мыслью: вот странно, она любить может, пожалуй, что лучше меня – преданней, чище. Ну хорошо, она по крайней мере, может любить, чувствовать. Это безусловно. 

Иеромонах Макарий 

– Да, вот вам, пожалуйста, согласие с нематериальным компонентом. 

А. Ананьев 

– Хорошо. При этом ну и у нее есть душа, это тоже безусловно. 

Иеромонах Макарий 

– А раз нематериальный компонент – значит, вот вам душа как нематериальный элемент бытия. Бытия некоего существа.  

А. Ананьев 

– Да. И я знаю, что ее душа смертна, а моя душа бессмертна. Я не могу понять, почему.  

Иеромонах Макарий 

– А первое – вы так не подводите такую черту. 

А. Ананьев 

– Не подводить? 

Иеромонах Макарий 

– Я вспоминаю, ну все на уровне детских историй. Человек купил ворона. Зачем, говорят, он тебе нужен? Да, говорит, он 300 лет живет, я решил проверить. Ну откуда вы знаете? Ну откуда? Мы знаем различие между человеком – образом и подобием Божиим, и все остальной, так сказать, сотворенной вселенной. Отличие мы знаем. Мы знаем о бессмертии человеческой души, так сказать, вот эту нашу, так сказать, судьбу человека. Судьбу животных мы не знаем. Мы можем делать некие заключения, поскольку материя конечна, и судьба материи, так сказать, должна как-то измениться полностью – новое небо, новая земля, согласно Священному Писанию. То в известной степени какой-то, так сказать, не достоверности, а возможности. Да, возможно, что этот поросенок, которого завалили на банки, возможно, он, так сказать, и не имеет участия в вечности. А те животные, которые приобщились человеку, которые, вот как вы описываете, у которых возникла эта связь, в силу нашего чего-то доброго – это ведь добрый элемент человеческой жизни, который приводит, создает это вот двусторонние отношения между нами и нашими вот этими кошками, собаками, лошадьми. Ну нет ли здесь намека на то, что и этот, вот этот факт нематериальной жизни каким-то образом сохраняется и в вечности. Если человек, душа человека не подвержена гибели – а эта связь это часть человеческой души, то не переходит ли эта связь вместе со своим, так сказать, партнером, не переходит ли она в вечность. И сказать «нет» твердо я бы не взялся. Вот вспоминая ту самую философию. Я бы не стал бы так говорить: нет. Я бы сказал: возможно. Здесь очень интересная аналогия простая, тоже она, так сказать, неоднократно высказывалась, что отношение человека к Богу, вот наш взгляд на Господа моделируется или как-то отражается отношением наших домашних животных к нам. Что если мы обожествляемся Богом, то они очеловечиваются человеком. 

А. Ананьев 

– Слушайте, как это прекрасно. 

Иеромонах Макарий 

– Вот комар не очеловечивается. И поросенок тоже вряд ли. А вот кошка, собака – не исключено. 

А. Ананьев 

– Просто комар вредный, он спать мешает. А кошка и собака хорошие. 

Иеромонах Макарий 

– Безусловно. 

А. Ананьев 

– Два вопроса мне хотелось бы еще с вами обсудить, на два вопроса у нас хватит время. Один, в сущности, простой, хотя простых вопросов не бывает, а один для меня очень важный и сложный.  

Иеромонах Макарий 

– Посмотрим. 

А. Ананьев 

– Простой вопрос звучит вот как. Если мы действительно с вами, как мы выяснили, не можем достоверно сказать, что нас ожидает там, за гробом, каким там является процесс, что мы видим, куда мы следуем, мы догадываемся, мы верим, но не знаем. Тем не менее есть сорок дней, за которые решается, куда попадает душа. И эти сорок дней мы особенно молимся за ушедшего человека, чтобы с ним там все было хорошо. И вот здесь возникает вопрос: это нам надо или им? Наши молитвы действительно на что-то влияют там или нет? 

Иеромонах Макарий 

– Это какой вопрос был, простой или сложный? 

А. Ананьев 

– Это был простой. 

Иеромонах Макарий 

– Это как анекдот есть... Да, хорошо. 

А. Ананьев 

– Просто мы ничего не знаем, но сорок дней. 

Иеромонах Макарий 

– Конечно, для нас, разумеется. Все это богослужение, которое мы совершаем – отпевание, панихиды, которые мы служим, Псалтирь, которую мы читаем – конечно, это мы. Но мы и они связаны – я хотел сказать: одной цепью, – нитями любви, нитями памяти. Память это инструмент, который, как сказать, восстанавливает эту связь. Поэтому то, что мы делаем для себя, мы делаем и для них. Простейшая картинка, диаграмма аввы Дорофея, ну знаете, мы многократно обсуждали, что люди, которые идут к Господу, которые приближаются к Нему, тем самым сближаются друг с другом. И наоборот, сближаясь друг с другом, мы сближаемся с Господом. Поэтому, конечно, все эти соображения о сорока днях, если душа, вневременное ее существование, в общем-то, не подлежит большим сомнениям, то что же там сорок дней, какие же там дни. Хорошее, правильное, естественно, как сказать, обыкновение людей совершать траур, усиливать свои молитвы об усопших вскоре после смерти. Совершенно естественно. Об этом часто спрашивают люди: вот у меня скончался мой там родственник, дедушка, когда можно свадьбу, можно ли до сорока дней – не надо, а после сорока дней можно или полгода, или год? Ну такие вот вопросы, вполне благочестивые и разумные. 

А. Ананьев 

– Ну людям это важно. 

Иеромонах Макарий 

– Важно, конечно. Это важно для тех людей, которые сохраняют эту память. Но опять-таки, понимаешь, сорок дней прошло или шесть месяцев прошло, ну какие-то обстоятельства другие, и уже, может быть, кончается этот траур.  

А. Ананьев 

– То есть, другими словами, все-таки это не какой-то процессуальный момент...  

Иеромонах Макарий 

– Конечно. 

А. Ананьев 

– Это скорее такой момент психологической поддержки человека. 

Иеромонах Макарий 

– Молитвенной. 

А. Ананьев 

– Молитвенной поддержки человека, который потерял опору. 

Иеромонах Макарий 

– Процессуальный вопрос – это для нас, так сказать, более типичное просто слово, это магия. Так вот мы не занимаемся магией. Христианство – это не магия. Магия – это управление, это процесс. Вот я печку топлю или там, не знаю, изготовляю поташ из пепла – вот процесс. А я не управляю ничем. Я совершаю какие-то действия молитвенные, которые помогают мне и ближним, если я священник, особенно, помогают окружающим людям, ближним сохранить ту крупицу тепла, крупицу памяти или даже, может быть, не крупицу, а живой огонь, чтобы он остался в душе в нашей, и чтобы мы, тем самым становясь ближе к источнику света и тепла, тем самым оставались в контакте, в связи, в памяти с теми, кто умер. И вот, я прошу прощения, основной-то вопрос, который задают: а что же, вот на них мы влияем или не влияем? Если опять-таки вспомнить, что Бог, Божество не имеет ограничений во времени, это значит, что все что происходит у нас – вот там 40 дней, или 50 дней, или два года или 52 года – для Господа и для Его творения вневременного, для Его нематериального творения не упорядочивается по времени, а просто лежит открыто, как перед нами лежит открытый лист бумаги. И что это происходит сегодня, или завтра, или через сорок дней – с точки зрения Божества, с точки зрения нематериального бытия не упорядочивается по времени. Значит, моя молитва, не потому она, вот говорят: он уже умер, а что ж ты еще молишься? А вот это «еще» и «уже» не существует в подлинном бытии вневременном. Оно просто есть. Вот я совершаю эту молитву, потому что я его или ее люблю и помню о ней. А сколько дней – это уже чисто техническое дело. 

А. Ананьев 

– Ну и завершая программу «Вопросы неофита», хочется ее немножко закольцевать, зарифмовать, как мы говорим.  

Иеромонах Макарий 

– Давайте. 

А. Ананьев 

– И вернуться опять к сохранению по крупицам памяти расстрелянных несправедливо в Карельских лесах Сандармоха. Когда мы молимся за тех, кого мы любим – ну мне становится понятно, почему мы это делаем: это нужно мне и очень нужно. При этом, когда мне жена говорит, что ей важно сохранить память человека, которого она никогда не знала, который не является ее родственником, который был расстрелян в 37-м году, почти сто лет назад, где-то в Карельском лесу – у меня нет сомнения, что это важно, сохранить память... 

Иеромонах Макарий 

– Так. 

А. Ананьев 

– Но почему?  

Иеромонах Макарий 

– Здесь еще можно сказать, расстреляно еще было больше гораздо людей, чем десять тысяч там людей в Карелии. Но вот как-то мы недавно проводили с вами на эту тему беседу. Вот здесь и сейчас оказалось, что этот человек пересекся, его судьба, посмертная судьба пересеклась с судьбой вашей сегодняшней: узнает о нем, читает про него, что-то в архиве там выкапывает. Тем самым, самим этим фактом она входит в его жизнь, а он в ее. И это относится вообще...  

А. Ананьев 

– Разве она входит в его жизнь? 

Иеромонах Макарий 

– Ну да, конечно. Вневременную жизнь. 

А. Ананьев 

– Его жизнь не закончилась, вневременная. 

Иеромонах Макарий 

– Она входит в нее, она с ней знакомится. Вот эта чужая боль, которая становится своей, она относится не только к моему непосредственному соседу, который там, не знаю, лежит больной, но к тому, кто был в 37-м году расстрелян, а сегодня мы его здесь вспоминаем. 

А. Ананьев 

– Позвольте, я позанудствую.  

Иеромонах Макарий 

– Да ради Бога. 

А. Ананьев 

– Мне очень понравилось сравнение, приведенное вами, чтобы мне стало понятно – и мне стало понятно, – с пущенной стрелой. Когда земная жизнь, в сущности, это тот краткий миг, когда стрела запускается, очень важный миг, который определяет направление полета стрелы. Где стрела есть наша бессмертная душа, а направление задается нашей земной жизнью. И, соответственно, жизнь этого несчастного человека, расстрелянного в 38-м году в Карельском лесу, в Сандармохе – это сияющая стрела, которая летит там, где нет ни времени ни пространства. 

Иеромонах Макарий 

– Так. 

А. Ананьев 

– Каким же образом вот эта жизнь, вот эта душа пересекается с нашей, земной? 

Иеромонах Макарий 

– А что же ей не пересечься-то? Вечность здесь и сейчас. Вы забыли, что мы, стреляя эту стрелу, выстреливаем, в этот момент стрельбы уже приобщены полетам стрел других. Вечность-то не потом, а сейчас. 

А. Ананьев 

– Можно я это запишу? 

Иеромонах Макарий 

– Да ради Бога.  

А. Ананьев 

– Вечность – это не потом, вечность – это сейчас.  

Иеромонах Макарий 

– Конечно.  

А. Ананьев 

– Вот это просто золотые слова, ради которых стоило даже начинать этот разговор.  

Иеромонах Макарий 

– Слава Богу. 

А. Ананьев 

– Кстати, – я сейчас обращаюсь к слушателям радио «Вера», – почитайте обязательно об истории с расстрелянными в Сандармохе, о том как важно сохранить их память, и присоединяйтесь к этой очень хорошей акции. 

Иеромонах Макарий 

– А те из нас, кто находятся в Москве или под Москвой, очень полезно навестить Бутовский полигон. 

А. Ананьев 

– Это тоже правда. Сегодня о бессмертной душе и о том, как мы за краткий миг земной жизни можем повлиять на направление полета этой стрелы, беседовали с руководителем епархиального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии, иеромонахом Макарием (Маркишем). Спасибо вам большое, отец Макарий. 

Иеромонах Макарий 

– И вам спасибо, друзья. 

А. Ананьев 

– На одном дыхании просто пролетела наша с вами беседа. И это был один из лучших часов моей жизни. 

Иеромонах Макарий 

– Увидимся, я надеюсь еще. И увидимся, и услышимся.  

А. Ананьев 

– И не забывайте: вечность – это сейчас. Александр Ананьев. Радио «Вера». До новых встреч. 

Иеромонах Макарий 

– Всего доброго.