«Чистому все чисто...» - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Чистому все чисто...»

* Поделиться

В этом выпуске своими светлыми воспоминаниями о людях, способных видеть во всём свет и чье удивительное отношение к жизни, к окружающим, к Церкви восхищает и вдохновляет, поделились ведущие радио ВЕРА Александр Ананьев, Алексей Пичугин, Кира Лаврентьева, а также наш гость — благочинный приходов Сурожской епархии Московского Патриархата в Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей России протоиерей Георгий Завершинский.

Ведущие: Александр Ананьев, Алексей Пичугин, Кира Лаврентьева


А. Ананьев:

— «Скажу коротко, — пишет Маргарита Грибкова, — дорогие, если вы когда-нибудь исчезнете из моей жизни, я буду носить траур пожизненно, не приведи Господи. Многая и благая лета всем вам, родненькие». Именно с такого чудесного тёплого комментария начинаем мы очередную сессию за круглым, квадратным, прямоугольным столом в светлой студии Радио ВЕРА. Это «Светлые истории», еженедельное, — как метко заметил в одном из выпусков Константин Мацан — реалити-шоу, в том смысле, что мы показываем настоящую жизнь, рассказывая настоящие истории в эфире Светлого радио. И разрешите представить вам тех, кто сегодня будет делиться своими историями: во-первых, пахнущий северными ветрами и всеми пабами Дублина благочинный приходов Сурожской епархии в Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей России, действительно, талантливый писатель, который, по-моему, сегодня даже принёс свои новые книги нам в студию Радио ВЕРА, наш дорогой друг — протоиерей Георгий Завершинский. Отец Георгий, добрый вечер.

о. Георгий:

— Добрый вечер, Александр, добрый вечер, Алексей, добрый вечер, Кира, и всем, кто с нами — привет!

А. Ананьев:

— Да, конечно же, сегодня с вами, как уже метко заметил отец Георгий, Кира Лаврентьева. Кира, здравствуй.

К. Лаврентьева:

— Здравствуйте.

А. Ананьев:

— И бесценный хранитель миллионов светлых историй Алексей Пичугин. Алексей, привет.

А. Пичугин:

— Добрый вечер.

А. Ананьев:

— Прежде чем мы начнём делиться историями, хочу напомнить вам, друзья, что это один из немногих проектов Радио ВЕРА — пока, я надеюсь, который можно не только слушать, но и смотреть, прямо сейчас, если вы слушаете нас в эфире, отправляйтесь в нашу группу во «Вконтакте», отправляйтесь на сайт radiovera.ru, найдите там и этот выпуск, и все остальные, сколько их у нас уже? Практически сто, можете себе представить?

А. Пичугин:

— Да и вообще архив хороший, там не только «Светлые истории», там, в архиве Радио ВЕРА, на сайте radiovera.ru вообще можно за десять лет, почти прошедших с начала вещания, закопаться и устроить себе полноценные выходные с Радио ВЕРА, прослушав и «Светлые вечера», и «Светлые истории», и всё самое светлое, что у нас есть для вас.

А. Ананьев:

— Да, и вы не упустите возможность, друзья, найти все «Светлые истории», в которых принимал участие отец Георгий, потому что его истории совершенно нереальные. Спасибо вам, отец Георгий, за вот те истории, которые были и за те, которые будут, потому что тема сегодня такая, что Кира сказала, что у неё восемь историй, она просто ещё не выбрала, какую историю ей рассказать.

А. Пичугин:

— Про масонов?

А. Ананьев:

— Да ну что вы, Алексей, любезный, всё гораздо проще: «У чистого всё чисто. Истории о людях, чьё удивительное светлое отношение к жизни, к людям, к Церкви удивляет и восхищает, о людях, способных видеть во всем свет». Прежде чем я дам вам слово, отец Георгий, можно я сделаю то, что давно хотел сделать, это давно надо было сделать, но мы ни разу не делали? Друзья, знаете, кто выставляет камеры, сливает всю информацию на компьютер, встречает каждого гостя, вообще предлагает всем кофе, чай, у неё даже есть всегда конфеты, и самое главное — эта девушка удивительным образом видит в каждом источник какой-то радости, она настолько светлая и прекрасная, что поначалу, Оксана, я вот скажу это прямо: я думал, что вы немножко сумасшедшая, а потом понял, что вы немножко святая. Это девушка, которая реально видит во всем свет, и мы уже практически сто выпусков провели, ни разу ей «спасибо» не сказали.

А. Пичугин:

— Ну, ты уже не думаешь, что она немножко сумасшедшая?

А. Ананьев:

— Нет, нет, нет, это просто какая-то вот особенность такая глубоко христианская — видеть в каждом человеке хорошего человека, она потрясает, вот в этом смысле, ну и, конечно, во всем том, что она делает, она уникальный человек. Оксаночка, первый раз за все выпуски «Светлых историй» мы все говорим тебе «спасибо»!

А. Пичугин:

— Да, это правда, на самом деле, кроме шуток, мы тут можем по-разному друг над другом постёбываться, но Оксане мы действительно все хотим сказать «большое спасибо», и будь всегда с нами.

А. Ананьев:

— Да, это первый человек, который пришел мне в голову, когда я узнал тему.

о. Георгий:

— Подтверждаю, держа чашку кофе.

А. Ананьев:

— Да. Отец Георгий, вам слово.

о. Георгий:

— Спасибо, Александр. И хотел бы, в отличие от прежних «нереальных» историй, рассказать историю реальную. Для чистого все чисто, и не хотелось бы сказать так, что, «вот, посмотрите, какой чистый человек, вот я сейчас вам о нем расскажу, и вы все тоже почувствуете себя чистыми в его присутствии», хотя можно было бы и так сказать, потому что речь пойдет о всем нам дорогом, близком, всегда присутствующем в нашем сердце человеке — владыке Антонии Сурожском. И история реальная о том, как владыка Антоний встретил нового священника Сурожской епархии, прибывшего из Москвы, для служения ровно 21 год назад.

А. Ананьев:

— Фантастика. Прежде чем вы расскажете: а вы знакомы были с владыкой?

А. Пичугин:

— Вот, видимо, тогда и познакомился.

о. Георгий:

— Так вот я об этом и рассказываю.

А. Ананьев:

— А, это вы! Все, я делаю громче.

о. Георгий:

— Да, вот об этом-то я и хотел рассказать. Для чистого все чисто, и всё, и все чисты, вот, как говорят англичане, point в чем. Вот всякий рядом оказавшийся человек ощущает эту чистоту и светлость внутреннюю, исходящую не только от него, с которым ты встретился, но уже теперь от тебя тоже исходящую — по-моему, это чувство реального присутствия Христа, ведь Христос посреди нас. Христос — это каждый из нас тогда, когда Он посреди нас, правда? И вот владыка Антоний появился в алтаре, когда я уже был там, перед воскресной литургией, незаметно, он невысокого роста, в общем, но такая промелькнула фигура в черном. А я стоял, разговаривал со священниками, служителями алтаря, которые обычные дела делали перед службой, и вот он проскользнул незаметно так, как-то даже невзрачно, не обращая внимания ни на кого, и никто и не обратил внимания, не было такого, знаете: «О, владыка пришел! О, владыка благословите!», какие-то вздохи, ахи-охи, когда появляется архиерей, ничего подобного. А притом мне, поскольку знали, что я впервые как священник в этом алтаре, и что я прибыл для служения, ну, обратили внимание так, как бы между прочим, походя: «а вот владыка пришел». Знаете, для меня, московского диакона, священника, знаете, был какой-то шок лёгкий: ну, это архиерей же, пришел же владыка, почему никто внимания не обратил? Как я могу, как я смею, так сказать, прибывший в подчинение, можно сказать, духовное и каноническое подчинение к владыке, значит, должен... И было желание, первое желание — как-то броситься, просить благословения, а потом я понял, что это абсолютно неуместно здесь, это абсолютно не тот тон, не тот характер, что-то не то. Впервые ко мне такое пришло ощущение, и, вы знаете, я не ошибся. Действительно, это совершенно не так. И уже немножко позже я, конечно, всё-таки подошёл к владыке, и, вы знаете, на меня взглянул человек... ну, Христова возраста. Не сказать, что юный, не сказать, что пожилой, а возраст был уже, ну, не будем говорить, сколько владыке, но это было буквально за год до его уже ухода из жизни. И молодые глаза, молодой взгляд, рука крепкая, он взял рукой своей так крепко, твёрдо, и как-то очень внимательно, знаете, вот внимательно-ласково, то есть не так вот, что чувствительно, а вот внимательно-ласково, и глаза внимательно очень посмотрели на меня, и, знаете, вот в этот момент я вот эту самую чистоту, которая исходит от чистого, у которого все чисты, я ощутил внутри и потянулся тоже к нему, какие-то пробормотал слова о том, что: «Ой, владыка, мы вас знаем в России (не дерзнул сказать слово „любим“, само собой, оно прозвучало внутри) мы знаем, мы читаем, мы слушаем вас, читаем ваши книги». Ну, он на это как-то не отреагировал, но глаза его загорелись просто, когда он увидел меня как человека, вот стоящего перед ним. И, знаете, вот мне это запомнилось на всю жизнь, наверное, был взгляд глаза в глаза, и внимание приковано ко мне не потому, что я там какие-то слова произнёс, достойные, правильные слова сказанные о нём, воздание почестей, что ли, достойных его — совсем нет, это абсолютно его не интересовало. А вот присутствие другого человека и взгляд глаза в глаза — это было важно. И тогда я понял, что это какой-то другой характер отношений. Не хочу никаких сравнений, не дай бог, упрёков в адрес иных отношений священников и архиереев, пусть будет так, как есть, как оно в других местах, по-другому, но это была именно вот та самая чистота, светлость, исходящая из облика, из его глаз, из его ясных слов, очень, знаете, такой чистый, ясный язык, без каких-то посторонних звуков, тонов. И вот это главное — внимание. Внимание к личности того, кого он перед собой видит. Ничего другого, а вот именно ты и он, я и ты, и присутствие, я уж не буду, наверное, слишком дерзким, но Христово присутствие.

А. Ананьев:

— Владыка Сурожский Антоний, он же был ещё и руководителем, грубо говоря, администратором, я правильно понимаю?

о. Георгий:

— Да — епархиальный архиерей.

А. Ананьев:

— Насколько вот эта функция, грубо говоря, начальника, поставленного над людьми, соотносится с формулой «у чистого всё чисто»? Администратор, руководитель, он всегда должен по своим функциональным обязанностям видеть, где не чисто, видеть, где не работает, видеть, где косячат. Невозможно же быть начальником и говорить: «Ребята, у нас всё хорошо, и вы все замечательные».

о. Георгий:

— Говоря о владыке Антонии мне вспоминаются слова: «Сын Человеческий пришёл не для того, чтобы мы служили, но чтобы послужить». И, понимаете, в этой обстановке, в этой атмосфере оно само собой отпадает, вот косячество или что-то в этом роде, просто отпадает, просто люди забывают об этом, как и я вот забыл, у меня были какие-то мысли: «там вот архиерей, как-то надо себя подать, что ли, привлечь внимание, что вот да, вот владыка, я в вашем распоряжении» ну, что-то в этом роде — всё отпало, всё исчезло. Потом была литургия, он поставил меня на самом первом месте, там были другие более маститые священники, более значимые, но он меня как нового, как неофита епархиального, поставил вот на самое первое место, что, в общем, хорошая традиция. Кстати, я с этим столкнулся в своё время, когда посещал монастырь в Шеветони, там всегда гостю отдаётся самое почётное место, хотя его никто не знает, он впервые приехал, его сажают на самом почётном месте с приором рядом, с правой стороны. И вот это мне вспомнилось, вот так же мы служили литургию, после чего владыка вывел меня на амвон, представил, как это положено, и вдруг запел «Многая лета», вот сам лично пропел и вручил крест — «А вот сейчас, отец Георгий, вот вы и приход», приход-то лондонский, приход-то его, ну, чад духовных, всё, ну при чём здесь я, казалось бы? Но вот он как бы, понимаете, вот не то, что заместить себя мною, но показать, что — я и ты, мы равны перед Господом и перед людьми. Вы понимаете, вот это пронзительное ощущение, вот той самой чистоты, о которой мы сегодня говорим в «историях Светлых», о свете, о светлости, вот она, понимаете, в данном случае для меня раскрылась как просто совершенно человеческий и одновременно Божественный знак равенства, не знак даже, а ощущение равенства, и это мне показалось очень глубоко христианским явлением.

А. Ананьев:

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА. Кира Лаврентьева, Алексей Пичугин, благочинный приходов Сурожской епархии Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей России протоиерей Георгий Завершинский, и огромное спасибо и низкий вам поклон за воспоминания о митрополите Сурожском Антонии. А есть какие-то слова, вот одна фраза, которая вам глубже всего в сердце запала, сказанная митрополитом вот именно в ваш адрес? Может быть, слова, которые изменили вашу жизнь или просто запомнились, или слова, над которыми вы часто думаете и вспоминая очередной раз, понимаете их уже немножко по-другому?

о. Георгий:

— Александр, тут были не слова, а вот присутствие, вот это больший эффект произвело на меня, нежели слова, которые были, конечно, сказаны, они не имели какого-то глубочайшего такого подтекста или какой-то внутренней такой составляющей, которые целую жизнь будешь думать, вспоминать, нет, именно простота и абсолютная малозначимость даже слов, вот это меня поразило, а вот значимость присутствия, вот взгляд глаза в глаза, «просопон» — это греческий термин личности, «оп» — это область лица, относящаяся к глазам, а «прос» — это взгляд, просто осознание тебя и другого, вот это меня поразило.

А. Ананьев:

— Человек, который умел не только говорить и делать, но просто быть, это огромное искусство, человек, который умел быть, быть рядом, быть возле, и продолжает уметь, между прочим. Не так давно мы общались с фантастической, просто сияющей Фредерикой де Грааф, духовным чадом митрополита Сурожского Антония...

К. Лаврентьева:

— Сижу, о ней думаю.

А. Ананьев:

— Да! Просто разинув рот, просто ты понимаешь, что присутствие рядом митрополита Сурожского Антония преображает человека настолько...

К. Лаврентьева:

— ... что он становится как митрополит Сурожский Антоний.

А. Ананьев:

— Его частичка, она начинает пробиваться через глаза, через слова, через языковые барьеры, опять же, потому что даже в ее каких-то чуть-чуть неправильно, неестественно подобранных словах появляется какой-то особенный смысл, потому что она все-таки не носительница русского языка, но это такой восторг! Вот обязательно найдите все интервью Фредерики де Грааф, в частности вот недавний большой разговор Аллы Митрофановой с Фредерикой, просто до слез. Просто до слез то, что она говорит о смерти, о красоте, о служении, о любви, это какая-то фантастика. Спасибо вам большое, отец Георгий.

о. Георгий:

— Спасибо за понимание. Вы точно поняли, что я хотел сказать этой историей.

А. Ананьев:

— Вы же талантливый писатель, вы умеете словами донести суть, это большая редкость.

о. Георгий:

— Вы заставляете меня краснеть.

А. Ананьев:

— Впрочем, за этим столом собрались те, кто словами суть передает с легкостью, в частности, Алексей Пичугин.

А. Пичугин:

— Я подумал, у меня есть два человека, о которых я бы хотел рассказать. С одним я никогда не был знаком лично, но зато его, наверное, знают, я думаю, что лично с ним совершенно точно был знаком отец Георгий, я вот как-то не успел с ним познакомиться. И второй человек, который наверняка с первым тоже был скорее всего, знаком. Двое священников, один ныне здравствующий, слава богу, служащий, мой добрый товарищ, с которым мы благодаря Радио ВЕРА познакомились. Так часто бывает, что какие-то люди, которые входят в твою жизнь и уже, кажется, много лет там присутствуют и были всегда, они вошли через Радио ВЕРА, и ты с ними постоянно общаешься, встречаешься вне радио, у вас какие-то совместные могут возникать дела, проекты. И вот один из таких людей, он пришел формально, протоиерей, важный протоиерей, рассказывать, правда, о рок-концерте, фестивале целом, который устраивали, и пришли вдвоем, они сейчас в разных храмах служат, в других, но вот в том храме, это Троицкий храм в Электроуглях, как-то так подобрался на те годы клир, это протоиерей Александр Лыков — настоятель, протоиерей Андрей Винник — второй священник, абсолютно единомысленные. Мы даже, наверное, с отцом Андреем больше тогда общались, потому что он такой неформал, отец Александр казался спокойней, и поэтому каждый раз, когда мы поддерживали на протяжении нескольких лет фестиваль «Троица. Всё Живое» в Электроуглях, Тутта Ларсен была ведущей, наша коллега, и мы там постоянно приходили, приезжали туда, и, с одной стороны музыку слушали, с другой стороны, все общались друг с другом, за сценой проводили много времени. И отец Александр Лыков, с которым мы три программы провели на тот момент раз в год про фестиваль, может быть, как-то он ещё приходил, какие-то пастырские программы, но никогда мы с ним близко вот до того времени не общались, пока как-то, на предпоследнем фестивале он так: «Алексей, здравствуйте! Как я рад, что вы приехали!», вот такие интонации. Саша смеётся, он очень хорошо знает отца Александра.

А. Ананьев:

— Очень точно передается интонация. Каждый раз, когда он меня видит, у него на лице такая радость, как будто Новый год, Рождество и 9 мая в один день случились, и у него ещё куча подарков.

А. Пичугин:

— У него ещё и Пасха, обязательно всегда, Пасха — «Здравствуйте!» Я удивляюсь, что он достаточно много нам всем внимания уделяет, это очень большой талант священника — дать почувствовать людям, что каждый для него самый важный, и вот у отца Александра, когда ты с ним общаешься, абсолютно есть полное ощущение, что ты вот в этот момент для него самый важный человек. И мы с ним на протяжении двух фестивалей общались, где-то встречались между, потом я вдруг стал узнавать, что в Электроуглях, понятно, что там очень хороший приход, и что люди, которых я вообще не идентифицирую как церковных — музыканты, писатели, поэты, какие-то учёные, они просто для меня люди с голубого экрана, люди из интернета, но мы их все знаем, и вот что один, что второй, что третий, вдруг я узнаю, что они или прихожане Электроуглей или друзья отца Александра Лыкова, или приезжают к нему в гости, или общаются...

А. Ананьев:

— Или с матушкой в путешествия ездили.

А. Пичугин:

— Или с Людмилой, да, где-то они путешествуют. Скорее, они в орбите вокруг Электроуглей, все такие чудесные, талантливые люди, все, кого я... Не все, кого я люблю, но это люди, которых я действительно ценю, уважаю, чьё мнение для меня важно, и я понимаю, что они как-то вокруг отца Александра Лыкова, в его орбите постоянно находятся. И сам он, для меня долгое время он остаётся одним из символов людей в моей жизни, который вот — стопроцентная доброта, который никогда ни о ком не скажет плохо, если ты даже в его присутствии начинаешь кого-то ругать, что-то судить-рядить, «этот, тот, а вот они...», он всегда будет абсолютно нейтральным в худшем случае, а в лучшем он всегда будет говорить о каких-то их хороших сторонах, качествах. А ты тоже знаешь его хорошо, да?

К. Лаврентьева:

— Это бесценно вообще. Нет, я просто понимаю, о чём ты говоришь. Я его знаю, конечно.

А. Пичугин:

— Что-то давно его не было, очень хотелось бы, наверное, его в ближайшее время пригласить, но вот выяснилось потом, что очень много компаний, где я бываю, бывает и он тоже, и поэтому, естественно, мы в какой-то момент начали пересекаться. Люди, с которыми я много лет не общался, вдруг раз, и они где-то вокруг отца Александра Лыкова всплывают. Люди, с которыми я никак его не мог идентифицировать, а они где-то рядом с ним. И вот куда-то я приезжаю в гости, там за 350 километров от Москвы, хоп — и там отец Александр тоже. Сложно о нём говорить, потому что вот, действительно, человек, излучающий добро. Человек, который никогда, мне кажется, в своей жизни, по крайней мере, в последние годы не сказал ни о ком плохо, ничего плохого никому не сделал. Человек, который для меня вот такое действительно олицетворение света. Простите за такой восторженный рассказ...

А. Ананьев:

— Но тема такая, не избежать.

А. Пичугин:

— Да, но Саша не даст соврать, абсолютно.

А. Ананьев:

— Саша ещё и с неожиданного света предлагает на это посмотреть, я сейчас сижу, слушаю тебя и думаю, знаешь, о чём? Может быть, отец Георгий ответит на вопрос: строчки из Евангелия от Луки, из главы шестой, недостаточно, чтобы понять, почему это происходит. Такие люди, о которых говорит Алексей, они почему-то постоянно огребают по жизни, больше, чем кто-либо ещё. У меня есть знакомая, которая тоже отчасти вот такая же, как отец Александр. Она радостная...

А. Пичугин:

— У него действительно тяжёлая судьба, непростая судьба, и священническая тоже.

А. Ананьев:

— Даже вне зависимости от того, какую там человек играет роль по жизни. Вот у меня есть такая же знакомая, она радостная, я очень хорошо запомнил историю, связанную с ней: она вот такая радостная приходит на собеседование, на работу, о которой она мечтала. И она вот такая же сияющая, как Кира, приходит, улыбается, говорит: «Ой, как у вас здесь хорошо, и какие люди замечательные, и воду налили, до чего же, вода вкусная, и стакан какой...», ну, вот такая вот она. HR-специалист сидел, сидел на неё, смотрел и так: «Девушка, а почему вы всегда улыбаетесь? Вам что-то смешно?» Она говорит: «Нет, просто всё хорошо, и работа прекрасная, и люди замечательные, и вода, и стакан». Он говорит: «Нет, нам такие не нужны. Зачем вы всё время улыбаетесь, это что такое?»

К. Лаврентьева:

— Меня бы туда не взяли.

о. Георгий:

— Ну, такой человек неудобен.

А. Ананьев:

— Почему? Он, наоборот, комфортный.

о. Георгий:

— Нет, нет.

А. Ананьев:

— Его, как ароматизатор, можно на полку поставить.

А. Пичугин:

— Неудобен, конечно.

о. Георгий:

— Нет, он неудобен, это не вызывает восторга.

А. Пичугин:

— Это вызывает опасения часто.

о. Георгий:

— Да, и на вопрос, почему так огребают эти люди, вы спросили — потому что Господь любит. Он вообще всех любит, ну как, есть любимый ученик, а есть вот остальные апостолы.

К. Лаврентьева:

— Отец Георгий, но согласитесь ли вы, что вызывает он восторг у тех, кто сам чист сердцем? То есть он вызывает восторг у тех, кто сам такой же.

А. Ананьев:

— А давайте сейчас прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту вернёмся к разговору и попробуем всё-таки выяснить, почему самые любимые огребают (простите мне это разговорное словечко) сильнее всего, и продолжим разговор о тех, для кого всё всегда чисто. «У чистого всё чисто» — тема сегодняшних «Светлых историй», не переключайтесь.

А. Ананьев:

— Елизавета из Нижнего Новгорода пишет: «Однажды глубоко верующий не православный человек сказал мне, что для полноты счастья человеку нужны природа, люди и Бог. С благодарностью признаю, что у вас в «Светлых историях» очень хороший человеческий контакт и Божественное присутствие или вектор к нему. А природа, она тоже особенно чувствуется: подмороженный инжир с ветки, рассказы про Добби (это моя собака) и много еще. Встреча с вами — это отдых и поддержка, спасибо вам большое за «Светлые истории». Это комментарий к видеоверсии нашей программы, которую вы можете найти в социальных сетях, на странице Радио ВЕРА, на сайте radiovera.ru и в нашей группе во «Вконтакте». Оставляйте комментарии, ставьте лайки, подписывайтесь, нам всегда важно и дорого то, что вы пишете. Алексей, я тебя перебил, ты хотел что-то еще рассказать.

А. Пичугин:

— Я рассказывал про отца Александра Лыкова, напомню, и вот последнее, что я конкретно про него хотел сказать — это, конечно, его отношение к Людочке. Людочка — это его супруга, и Людочка, она у него... Я слышу какие-то проповеди отца Александра, и ни одна из них без Людочки не обходится, тема проповеди любая может быть, на прочитанное Евангелие только что, и он говорит: «А вот, кстати говоря, а вот Людочка бы по этому поводу... А я вот, знаете, думаю иногда: а что бы Людочка сказала?» И вот чудесная совершенно женщина, естественно, мы все знакомы, но вот это вот трепетное отношение, я такое очень редко встречаю.

А. Ананьев:

— Просто матушка она такая.

А. Пичугин:

— Второй человек, про которого я хотел рассказать, очень кратко, потому что, ну, слушайте, у нас и программы про него были, и много достаточно говорили, но в контексте людей, которые на меня повлияли, и которые... Вот такое олицетворение света и добра — это отец Георгий Чистяков. Мы с ним не были никогда знакомы, хотя общих знакомых огромное количество, и мы дружим с его сыном Петром, и Пётр неоднократно к нам на радио приходил. И вот для меня, наверное, через его книги, через его проповеди, через его жизнь как проповедь, через рассказы Петра о своём отце, а Пётр, во-первых, мало того, что внешне похож, прямо вот... Я помню, мы были на одном мероприятии, где Пётр принимал участие, мой дорогой друг, отец Максим Бражников из Орска, там тоже выступал, он меня толкает, говорит: «Смотри, что-то мне, видимо, нехорошо, потому что там отец Георгий Чистяков идёт». Я говорю: «Нет, это Пётр, это его сын». Они действительно очень похожи внешне и по манере общения. И вот Пётр очень любит рассказывать про своего отца, и мы на кладбище с ним ездили, я помню даже как-то. Тут вот люди одного круга, люди, как мне кажется, очень такие христоцентричные, люди культуры, причем такой, знаете, мировой культуры, прекрасные книги отца Георгия про Рим, прекрасные его рассуждения о Европе, прекрасные его размышления о таком, знаете, всемирном христианстве. Я всегда всем советую, и по радио много раз советовал, и когда мне рассказывают какие-то истории, которые наполнены болью и кажется, из этой боли нет никакого выхода, я всегда всем советую эссе отца Георгия «Нисхождение в ад», написанное ещё в середине 90-х годов, он окормлял детскую онкобольницу, шла Чеченская война, и вот это всё в человеке, знаете, проходит через такой фильтр добра, и уже понятно, что не готовыми ответами, потому что готовых ответов на трагедии быть не может, но выходит с советами, которые, по крайней мере, можно дать человеку, порекомендовать в горе и в несчастье, не факт, что поможет, это не универсальный рецепт, но вот прикоснуться к такому добру и прикоснуться к безусловному добру, которое исходило, как мне кажется, от отца Георгия Чистякова — это бесценно.

А. Ананьев:

— Я уже читаю комментарии к нашему видеоподкасту, где люди ругаются: «Вот, ведущие опять слова батюшке не дали сказать, всё перебивали». Отец Георгий?..

о. Георгий:

— Ну, я с отцом Георгием, тогда ещё просто Георгием Чистяковым, познакомился ещё, можно сказать, в руинах храма Косьмы и Дамиана, там типография ещё была, он читал, ну а я был такой воскресный прихожанин. Знаете, вот честно и откровенно, мне тогда показалось, что он чрезмерно возбуждён и чрезмерно высокопарен даже в каких-то своих выражениях, потому что — да, это была, кстати, особенность вот этого прихода в те времена, потом это перестало — что давали проповедовать прихожанам, мирянам, были вот Яша Кротов и Георгий Чистяков, они были миряне.

А. Ананьев:

— А так можно?

о. Георгий:

— Да, там так было.

А. Ананьев:

— А то меня отец Никандр всё приглашал, приглашал...

о. Георгий:

— Вот идите и проповедуйте.

А. Ананьев:

— ... а я смущаюсь: ну, кто я такой, чтобы?..

о. Георгий:

— Ну, во всяком случае, вот это первое. Дальше оно продолжалось и в приходе Косьмы и Дамиана, и потом в Библиотеке иностранной литературы, где последние годы отец Георгий работал, и, конечно, всё то, что о нём было сказано, можно лишь многократно усилить, и поэтому я не буду повторяться в этом смысле.

А. Пичугин:

— Вот ценно, что вы много лет были знакомы.

о. Георгий:

— Да, да, знаете, не так тесно, но периодически как-то встречались. Я был по отношению к нему младшим священником, то есть он раньше, конечно, стал священником, чем я, существенно раньше, но, во всяком случае, у меня очень светлые воспоминания. Владыка Антоний Сурожский — это, кстати, был его любимый пастырь, архипастырь и просто человек, это сквозило всегда, постоянно, и вот мне показалось уместным, и как-то так даже промыслительно получилось, что за рассказом о владыке Антонии Сурожском последовал рассказ о его последователе в России и даже не последователе, а продолжателе жизни его, я бы экзистенциально так обозначил. Владыка Антоний не был учёным, филологом, нет, это совсем другое было, а отец Георгий — филолог по образованию...

А. Пичугин:

— Он всего на три с половиной года владыку Антонию пережил.

о. Георгий:

— Разве? В каком году его не стало?

А. Пичугин:

— В 2007. Значит, на четыре года, наверное.

о. Георгий:

— Ну, «всего» или «не всего», трудно сказать, но возвращаясь к той теме, что почему же Господь вот тех самых восторженных, таких вот светлых, чистых, искрящихся людей, вот так Он как-то позволяет, чтобы им получать удары от многих-многих других. Знаете, ответ очень простой, абсолютно евангельский: что дважды за одно не награждают, и Господь бережёт для награды Божьей от награды человеческой, потому что не будем даже и сравнивать, и говорить об этом, что если есть человеческая слава, то что ты ещё хочешь? Чего ты ещё ожидаешь? Понимаете, вот поэтому Господь оберегает...

А. Ананьев:

— Подождите, то есть вы утверждаете, что если у тебя всё хорошо, здоровые родители, ипотеку выплатил, и собака покакала, то грош тебе цена, и Господь от тебя отвернулся?

о. Георгий:

— Нет, но ожидается что-то большее, от вас лично или от кого-то ожидается большее, нежели собаку за собакой убрать там и покормить её — да, это неплохо, но ожидается большее, понимаете? Только так я могу понять.

А. Ананьев:

— За что я люблю «Светлые истории», так это за то, что до программы обычно ведущие собираются за чашкой чая по ту сторону стекла студии и говорят: «Я не знаю, о чём рассказывать, прям вот я переживаю...», а потом все садятся в студию, и начинаются воспоминания: этот, этот, этот, и понимаешь, что часа мало, и ты вспомнил сразу всё, и тебе очень хочется всё рассказать. Я сразу же вспомнил истории, связанные с Аллой Сергеевной Митрофановой, супругой моей...

А. Пичугин:

— А показываешь ты на Киру. (смеются)

К. Лаврентьева:

— Она просто сидит обычно на этом стуле.

А. Ананьев:

— Ну не спрашивайте, Алексей, что же вы меня всё время это!.. Значит, у неё есть удивительная особенность — она видит всех красивыми, причём доходит иногда до смешного: она приходит ко мне — «Ой, я познакомилась, такая красотка, ну такая красотка, ну просто сил нет, какая красотка! Мы обязательно с тобой должны к ней отправиться в гости, пить с ней чай, и ты просто дар речи потеряешь, какая она красотка!» Приезжаем. Бабушка 76-ти лет, в платочке такая...

К. Лаврентьева:

— Ну красотка же.

А. Ананьев:

— И ты такой: погодите, а где красотка? Обещали красотку, а здесь бабушка! И только потом, спустя какое-то время, глядя на этого человека глазами жены, ты тоже начинаешь видеть её очень красивой. А так бы не заметил ведь.

К. Лаврентьева:

— Ты как чувствовал. Вот у нас, кстати, на «Светлых историях» иногда бывают моменты, когда предыдущий спикер говорит как будто подводку к следующей истории, хотя Саша сто процентов не знал. Сейчас же я говорю, да?

А. Ананьев:

— Конечно. Это вот ответ Алексею, почему я на Киру показывал.

К. Лаврентьева:

— Ты понимаешь, вот когда предыдущий спикер сто процентов не знал, что будет говорить следующий, и Саша сто процентов не знал, что я буду говорить, потому что я ныла и жаловалась, что я действительно не могу понять, что именно мне рассказывать.

А. Пичугин:

— А я просил про масонов, потому что я в детстве хотел быть масоном.

К. Лаврентьева:

— Вот, кстати, ты меня именно и навёл на это, сейчас я расскажу всё сначала, но быстро постараюсь, ёмко, никого тут сильно подробностями обещаю не грузить. Короче, вы знаете, вот как я росла? У меня бабушка была председателем общества инвалидов Великой Отечественной войны, и когда к нам приезжали какие-то люди, они бесконечно к нам приходили, они бесконечно просили её решить вопрос по каким-то льготам, это 90-е, какие-то выплаты, какие-то проблемы, вопросы, она всё это решала, она всё ходила, я везде с ней за ручку, в гости там к инвалидам мы приходили, с ними знакомились, разговаривали, все эти старички и старушки были мои друзья, и для меня это было очень ценно. И как-то так я росла, знаете, в атмосфере благородства. Вот если человек что-то сделал, например, если человек кого-то обокрал, она сначала возмущалась, она не была церковным человеком, но потом говорила: «Ну ладно, может, ему очень надо было». Если он напился и что-то натворил, она возмущалась, потом говорила: «Ну ладно, может, у него на душе бывает тяжело», и я вот это слушала. А она даже поплакать могла, вот кто-нибудь ей рассказывает что-нибудь, а она плачет. Я говорю: «Ты чего плачешь?» Говорит: «Да вот мне того жалко, вот того жалко, этого жалко». И вы знаете, я так это впитала сильно. И у нее был друг — директор школы, заслуженный работник там, я не знаю, системы образования, интеллигент такой, Елизар Кузьмич. Он был очень пожилым, между нами была разница просто в целую жизнь, ему было там около восьмидесяти, а мне три, и каждый раз, когда он приходил, вы не поверите, он называл меня только «Кира Николаевна». Он меня называл исключительно только «Кира Николаевна». Я ему рассказывала там какие-то свои вещи, какие-то свои умозаключения, а он мне рассказывал свои истории, на день рождения мне сделал альбом с моими фотографиями, все подписал, все красиво раскрасил, и этот альбомчик я храню до сих пор. Такое уважение от взрослого человека — это такой пример чистоты и культуры, который я как-то вот, вы знаете, впитала как пример. А потом, когда мне было тринадцать, меня перевели в другую школу в центре города, а жили мы тогда в Красноярске на правом берегу, а школа была на левом берегу от Енисея. Надо было переезжать большой коммунальный мост, и тогда мне было это не под силой, была еще очень маленькая девочка, и родители нашли мне водителя. Это был очень хороший пожилой мужчина, украинец, мы с ним прекрасно общались, он мне читал стихи Тараса Шевченко, я ему читала свои какие-то стихи, ну не свои, а Пушкина, и, вы знаете, мы так с ним друг друга полюбили, у нас с ним была какая-то голубиная дружба, это очень сложно объяснить. И самый мой лучший день рождения в моей памяти, и почему-то я об этом думала последние несколько недель, видимо, из-за того, что у меня есть ресурс что-то рассказать на «Светлых историях», время от времени мне приходят на память люди, которых уже, наверное, нет среди нас, но они бы, наверное, очень хотели, чтобы я о них рассказала. Самый лучший мой день рождения — это когда Николай Павлович пришел к нам с женой, с тортом. Вы знаете, и он меня когда поздравлял, он почти плакал, и это такая чистота, такая чистота сердца... Он был намного старше меня, но он меня так любил, а я так любила его, и между нами не было ни возраста, ни жизненного опыта, ни травм, ни разногласий. Он меня называл исключительно «Кирочка», а я его «Николай Павлович». И так потерялась у нас связь, он потом перестал меня возить, а мы переехали из этого места, какое-то время он еще звонил, мы перезванивались и дружили. Сейчас его, наверное, нет в живых.

А. Пичугин:

— Сколько ему лет было тогда?

К. Лаврентьева:

— Слушай, тогда ему было лет семьдесят, но он был блестящим водителем «Волги», вот этой старой «Волги». Он меня возил, он с упоением читал мне стихи Тараса Шевченко, рассказывал про Киев, и мне казалось, что это так прекрасно, что вот вообще все это так прекрасно, что мы вместе с Николаем Павловичем, что мы неразделимы и что он мой лучший друг. И, вы знаете, ведь ни он, ни моя бабушка, ни Елизар Кузьмич не ходили в храм, и это была такая потрясающая чистота сердца, и когда я вспоминаю этих людей, я понимаю, что «блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят», и они действительно, я надеюсь, узрели Бога в какой-то момент жизни своей души, и это крайне важно. И вот сейчас, когда мы говорим о чистоте сердца, когда говорим, что чистому всё чисто, хочется применить это как-то к нашей ситуации, которая сейчас есть, тяжёлой, когда люди действительно, разделились и полны разногласий, и близкие стали не близкими, и семьи разделились, и друзья как-то отошли друг от друга. Вы знаете, вот я смотрю на своих друзей, на своих коллег с прямо противоположной, например, позицией мне по каким-то вещам, и я вижу, что я горяча и искренна в своём, а они также точно чисты сердцем и искренни в своём, и такое ощущение, что Господь это попускает не чтобы кто-то кого-то переубедил, а чтобы мы приподнялись сами над собой и сохранили цивилизованный христианский мир друг с другом — вот это будет наша победа, вот это будет тот мир, о котором мы так молимся! Мы должны приподняться над своими убеждениями и сделать так, чтобы мы любили друг друга, несмотря ни на что. Всё равно есть за что зацепиться в другом человеке всегда, даже если ваши позиции противоположны по каким-то вопросам. И, вы знаете, Царство Небесное, Елизару Кузьмичу и Николаю Павловичу, и моей бабушке, Валентине Ивановне...

А. Пичугин:

— Может, ещё кто-то из них жив, вот Николай Павлович, например.

К. Лаврентьева:

— Ну, если Николай Павлович жив — пожалуйста, найдите меня, какие-нибудь его внуки, родственники или знакомые, я ему позвоню, и мы будем просто счастливы, мне кажется, пообщаться. Спасибо вам огромное за внимание.

А. Пичугин:

— Ну, Царство Небесное всем, потому что, да?..

К. Лаврентьева:

— Да, то есть это не такая уж крамольная фраза в данном случае.

А. Ананьев:

— Протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Сурожской епархии в Северной Ирландии, доктор философии, член Союза писателей России сегодня на «Светлых историях» на Радио ВЕРА, я Александр Ананьев, Алексей Пичугин и Кира Лаврентьева, которая даже не осознаёт, что она сейчас натворила в эфире, потому что у каждого, кто сидит сейчас в студии, у каждого, кто слушает этот эфир, такие мурашки размером с колорадского жука вообще по всей спине. Уж что там говорить, даже Александра Соловьёва, по ту сторону стекла, наш звукорежиссёр, сидит и вытирает глаза, потому что это проняло каждого, да. Спасибо, Кирочка.

К. Лаврентьева:

— Спасибо вам, друзья.

А. Ананьев:

— Это прямо очень мощно, и это то, что прямо хочется расшифровать и ещё и публиковать отдельно: сегодня Кира сказала так, и это просто класс!

К. Лаврентьева:

— Слушайте, но это тоже вы создаёте эту атмосферу в студии — кстати, я хотела об этом сказать, вот именно потому, что у нас такая атмосфера в студии, мы можем это рассказывать.

К. Лаврентьева:

— Слушая Киру, я почувствовал, как материализуются просто в душе и на глазах слова преподобного Серафима Саровского: «Спасись сам, и тысячи вокруг тебя спасутся», настолько явно, что человек, вот тот, о котором рассказывала Кира, повлиял и на неё, и на сотни других людей вокруг себя, и это вот так вот разрастается вокруг, по миру, и это настолько круто! И это, собственно говоря, именно те люди чистые, у которых всё чисто. Это те самые, которые спаслись сами и спасают тысячи вокруг себя. Да, отец Георгий?

о. Георгий:

— Ну, не могу не вмешаться. «Стяжи дух, мирен!» — сказал преподобный. Но «спасись сам» — это никто, как Мюнхгаузен себя за волосы из болта тащить. «Стяжите же дух мирен», вот эта мирность, вот эти эмоции, мы их стыдливо иногда прячем: что-то слеза пошла, ну так, отвернулись в итоге, нет-нет, я... Так почему? Вот это и есть чистота, и очищение души. Слеза ведь исходит тогда, когда ты почувствовал, проникся. Кирочка, вот вы... Простите, что я вас так назвал.

К. Лаврентьева:

— Я с радостью.

о. Георгий:

— Вы прослезились, и это показывает, что чистота достигла вас, есть люди или нет на данный момент в этом мире, о которых вы говорили, это совсем незначимо, а важно, что в вашем рассказе, в ваших слезах они здесь, и мы уже с ними, и они с нами, потому что мы тоже прослезились. И я с великой радостью и благодарностью, дорогие коллеги, к вам за такую удивительную откровенность, удивительную чистоту встречи, когда мы говорим о чистом, сами испытывая это же, поэтому давайте не прятать слезы, ну, конечно, и не выставлять напоказ, пусть будет мера. Понимаете, мирность, она снисходит как бы свыше, и нас возводит в какое-то иное состояние, в иные миры, в какое-то иное измерение. Вот я держу в руках мою новую книжку, которая только-только из типографии поступила, с гиперкубическим телом Сальвадора Дали на обложке и вспоминаю диалог этих героев, которые в романе... А почему, собственно, распятие такое вот гиперкубическое, четырёхмерное, а Христос, Мария Магдалина в нашем пространстве? Потому что они уже не принадлежат этому миру, вернее, Он, Христос, уходящий туда в иное измерение, и возвращается к нам в ней, в Марии Магдалине, в других, в апостолах, и дальше-дальше-дальше до нас с вами, которые, ну, говорим о чистом, и невольно соприкасаемся, невольно очищаемся слезами, и вот Его присутствие, возвратившегося из мира и другого измерения, не возвратившегося, а пришедшего вновь, говорит о том, что — да, вот так и держите, пусть это будет с вами, пусть слёзы светлые, чистые никогда не вызывают в вас стыда.

А. Ананьев:

— Спасибо большое, отец Георгий. Я понял ещё одну важную штуку относительно сегодняшнего выпуска «Светлых историй»: получается, что у нас сегодня нет, как таковых, историй, у нас сегодня вереница портретов людей, которых ты либо знаешь, либо помнишь, но хочешь о них рассказать. Я реальную тоже хотел рассказать историю, но решил тоже последовать вашему примеру и нарисовать портрет очень важного для меня человека, не собирался этого делать, не готовился, поэтому это будет чистой воды импровизация, экспромт. Это моя прабабушка, прабабушка Зоя Ивановна, вот я застал сознательным возрастом лишь самый конец её жизни, но это был тот возраст, когда я особенно чутко впитывал эмоции, запахи, впечатления. Она жила в Подмосковье, я жил в Дзержинске, Нижегородской области, и мы довольно часто ездили к ней в Москву, и каждый раз, когда мы ехали в Москву, для меня это всегда было путешествие века, потому что это было совсем другое, это был запах метро, это была Москва, это была варёная колбаса, сосиски «Останкинские», а это был конец 80-х, я страшно любил эти сосиски с пюре, это была абсолютно московская еда. За окном шумели машины так, как они никогда бы не шумели ни в одном провинциальном городе, а в очень солнечной квартире в хрущевке всё было залито светом, потому что окна выходили на две стороны там углом, и очень сильно пахло геранью. А бабушка Зоя Ивановна всегда сидела, разгадывала кроссворды, она очень любила, она постоянно разгадывала кроссворды, когда не готовила, а готовила она просто шедеврально. И от неё я подцепил ещё одно словечко, когда я не мог съесть больше шанег с картошкой, чем я мог их съесть, а их было много, она вздыхала, говорит: «Сашка, опять ты уродуешь». Вот «уродовать» — это значит не есть то, что предложили, «опять ты уродуешь». Вот, и она уходила с этими шаньгами, это было прекрасно.

К. Лаврентьева:

— Шаньги...

А. Ананьев:

— Да. Тогда я не понимал того вообще, что это за человек. Понял только с возрастом, спустя годы после того, как её не стало, для меня это была бабушка Зоя и бабушка Зоя. Потом у меня был период, когда я не понимал её в негативном смысле, потому что она была, как мне казалось, совершенно не приспособлена для этой жизни. Им дали участок в Переделкино, вот тем, кто слушает нас из других городов, не понять, что такое участок в Переделкино в 70-х годах. Сейчас этот участок в Переделкино, он бы обеспечил, не знаю, несколько поколений семьи на многие годы вперёд. А она взяла этот участок и отдала его, говорит: «Отдайте кому нужнее. Мне, говорит, не надо, чего мне этот участок? Мне не надо этот участок в Переделкино». Я ходил и думал: вот чего она так, а? Ну почему она не могла сохранить этот участок? И я так немножко злился на неё. А потом прошло ещё немного времени, я вдруг понял очень важную штуку, она всю жизнь говорила: «Сашка, как мне повезло в жизни. Сашка, какие замечательные люди меня окружали». Я так: ну окей, да, окружали, да, повезло в жизни. А потом до меня как дошло! Что значит «Сашка, как мне повезло в жизни и какие замечательные люди меня окружали»: в 40-м, по-моему, году её мужа Николая посадили — обвинили по доносу, он был руководителем крупного подмосковного предприятия, и посадили на двадцать лет, без права переписки, по-моему, туда, куда-то туда. Тогда же конфисковали всё имущество, и они, вот она и две её дочери поехали вслед за ним. И она говорила: «Сашка, как нам повезло — его посадили, а меня нет. Ну счастье же? Счастье». «Саш, как нам повезло — у нас остались средства, чтобы поехать вслед за ним в Сибирь...» Даже не Сибирь, а Якутия — там, где минус 150 градусов — «Это же большая удача, это же как нам повезло!» «Как нам повезло, что нас пустили в то поселение, где он жил, это же огромная удача». Причём это было не лукавство, она реально говорила, что «как нам повезло и везло всегда по жизни». «А когда, говорит, мы плыли, (я не так давно вспоминал эту историю) когда мы плыли — внимание — на открытой барже, без зимней одежды, поздней осенью, при минусовой температуре, по какой-то северной реке, на открытой барже вместе с остальными — нам так повезло! Нас пустил какой-то моряк в трюм к печке и дал нам по чашке кипятка. Мы бы замёрзли там и умерли на этой барже, и кто-то умер там на этой барже замёрз, а нам повезло. И как нам повезло, что его потом реабилитировали. И как нам повезло, что мы вернулись. Нам всегда везло на людей, нам всегда везло по жизни». И вот сейчас уже, когда тебе за сорок пять, ты так вспоминаешь, я очень часто вспоминаю её слова: «как нам повезло». Она была неверующая, ну, то есть вообще, ни одной иконы, ни одного слова о Боге не было, но это было настолько христианское, такое концентрированно христианское мышление и взгляд на жизнь, способность благодарить там, где у других будет один ропот и одни обвинения: «да что ж такое, нам же так досталось по жизни!», я ни разу не слышал о том, что «там эти плохие, а здесь мерзавцы», никогда. Только одно — «нам очень везло по жизни, нам очень везло на людей». Вот такой вот портрет Зои Ивановны. До сих пор она где-то рядом со своими шаньгами и с тех пор у меня дома много герани, потому что запах герани напоминает мне о ней. А герань так пахнет! Особенно, когда зимой светит солнце, а ты проходишь и задеваешь ветку герани.

о. Георгий:

— Вот мне показалось это несправедливо, что вы сказали: «она не была верующая», но это не так. Собирая, придумывая или как-то размышляя об образах людей советского времени, которые были, ну, конечно, может быть, даже и не крещеные или крещеные в детстве тайком, веру никак не исповедовали, в церковь не ходили, но вот такое выражение мне очень понравилось, сказали это про меня в одной из программ, что — «Отец Георгий, ваши романы о неосознанной вере советского человека». И вот как-то я так с тех пор этот мем, так сказать, привожу — вот невысказанная вера советского человека, то есть об этом не говорилось ничего, слово «вера» не произносилось, слова «Бог» не то, чтобы там боялись, а просто считалось чем-то суеверным употреблять такие выражения, высокопарные какие-то, относящиеся к прошлому...

А. Пичугин:

— Помните лекцию отца Александра Меня на перестроечном телевидении, когда он на протяжении сорока минут, наверное, где-то говорил о Боге, ни разу не сказав слова «Бог».

о. Георгий:

— Это было лекция в университете перед студентами психфака, простите...

А. Пичугин:

— А, наверное, да, но она записана была.

К. Лаврентьева:

— Это феноменально.

о. Георгий:

— Это уникальнейшая абсолютно лекция, где он проповедь говорил просто, ни разу не произнеся слов «Бог», «Христос»...

А. Ананьев:

— Слушайте, мне даже в голову это не приходило, ведь это же всё, что Зоя Ивановна говорила — это было о Боге, просто не произнося, невысказанное, непроизнесённое просто, она имела это ввиду, но... Слушайте, к огромному своему сожалению, вынужден констатировать, что время у нас завершилось. Огромное спасибо вам за плотную атмосферу счастья в студии Радио ВЕРА, в первую очередь нашему дорогому гостю, благочинному приходов Сурожской епархии в Северной Ирландии, доктору философии, протоиерею Георгию Завершинскому. Также с вами был сегодня Алексей Пичугин и Кирочка — обнимаю тебя, ты лучшая.

К. Лаврентьева:

— А я вас обнимаю, спасибо.

А. Ананьев:

— Я Александр Ананьев. Слушайте нас на Радио ВЕРА, смотрите на наших социальных сетях во всех, в нашей группе во «Вконтакте» и на сайте radiovera.ru. Пока!

о. Георгий:

— До свидания.

К. Лаврентьева:

— Всего хорошего.


Все выпуски программы Светлые истории


Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем