У нас в студии была старший научный сотрудник Института мировой литературы, кандидат филологических наук Елена Антонова.
Разговор шел о судьбе и творчестве писателя, журналиста, военного корреспондента Андрея Платоновича Платонова и о том, как в его произведениях отразилась история первой половины 20-го века.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Д. Володихин
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Сегодня мы поговорим об одном из самых известных русских писателей XX века, о человеке, с которым связано много мифов, но прежде всего, с ним связано создание огромного количества великолепных литературных произведений. Я говорю об Андрее Платонове. Собственно, для России это не только писатель, это уже, скорее, персонаж не одной литературы, а еще и истории, до какой степени в нем отразился исторический контекст той жизни, в которой он жил. Для того, чтобы поговорить об Андрее Платонове с пониманием дела, мы пригласили специалиста по его творчеству, и у нас в гостях сегодня Елена Викторовна Антонова — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института мировой литературы. Здравствуйте!
Е. Антонова
— Здравствуйте!
Д. Володихин
— Ну что ж, по традиции, мы начнем с визитной карточки: что, в первую очередь, буквально в нескольких фразах надо знать и понимать об Андрее Платонове, что должно всплывать в сознании наших радиослушателей, когда о нем затевается разговор или сетевая полемика?
Е. Антонова
— Андрей Платонович Платонов, родовая фамилия его Климе́нтов, родился на излете XIX века в 1899 году в городе Воронеж. Жизнь его была не очень долгая, но всё познаётся в сравнении: она была дольше, чем жизнь Пушкина, Есенина, Маяковского, Лермонтова, умер он в 1951 году. Половина его жизни прошла в Воронеже, а вторая половина — в основном, в Москве. Его произведения изучаются в школьной программе, в связи с этим всем учащимся памятна его повесть «Котлован», но Платонов является автором россыпи замечательных повестей, таких, как «Епифанские шлюзы», «Ямская слобода», «Сокровенный человек», «Происхождение мастера», он является автором романа «Чевенгу́р», им были написаны многочисленные рассказы, которые входят в классический фонд русской литературы.
Д. Володихин
— То есть, если я правильно вас понял, то главное, что надо знать о Платонове, это то, что не надо, читая его, останавливаться и зацикливаться на одном «Котловане», потому что он — создатель огромной россыпи вещей, которые сейчас, может быть, не настолько видны, не настолько подсвечены нашим образованием и нашими масс-медиа.
Е. Антонова
— Да, это действительно так, и мы сейчас в нашем Институте мировой литературы ведём работу по изданию первого научного собрания сочинений Платонова, и мы издали уже фактически пять томов, и ещё примерно такой же объём будет подготовлен и издан. Я ещё не упомянула рассказов Платонова военного времени, которые тоже составляют сокровищницу русской литературы.
Д. Володихин
— Ну что ж, давайте попробуем пройтись по начальным этапам его судьбы, о том, как происходило становление его как человека и писателя. Поговорим.
Е. Антонова
— Платонов был старшим ребёнком в многодетной семье рабочего воронежских железнодорожных мастерских и провёл своё детство в пригороде Воронежа, в Ямской слободе, вот отсюда и название одной из его повестей. Отец происходил из мещан города Задонска, а мать происходила из крестьян деревни, находящейся недалеко от Задонска. Собственно, корни его вот в этом святом месте. Но впоследствии отец его в поисках работы переехал в Воронеж, и другие родственники его и по отцу, и по матери переехали в Воронеж, поэтому сам Андрей Платонович родился в Воронеже. Учился он сначала в церковно-приходской школе при воронежском кафедральном Троицком соборе, и одним из ярких впечатлений его детства был образ учительницы, дочки священника, Аполлинарии Николаевны, которую он перенёс в своё творчество, например, в рассказ позднего времени «Ещё мама». Конечно, семья жила очень бедно, дети в семье рождались и умирали, старший сын всё это видел и переживал, и учитывая чуткость этого ребёнка, это наложило отпечаток также на всё его дальнейшее творчество. Тема смерти и необходимости преодоления смерти, жажда бессмертия — это одна из основных тем его творчества. Хотя Платонов не пишет напрямую, он не описывает реалий церковной жизни, христианства, но вот его творчество, его творческая интуиция, она всегда ведёт его именно в эту сторону, в сторону какой-то, по сути, глубоко христианской жизни.
Д. Володихин
— А вот здесь хотелось бы спросить относительно бессмертия: что ему было ближе — христианское бессмертие души или бессмертие в духе философа Фёдорова, который хотел бы восстановления всех в телесном виде, всех людей, которые когда-либо жили?
Е. Антонова
— Вы знаете, вот в связи с именем Платонова часто возникает имя Фёдорова, и действительно, сходство определённое в этом можно увидеть, но, по моему глубокому мнению, даже если бы Фёдорова не существовало, то Платонов всё равно остался бы неизменен в своих устремлениях. С моей точки зрения, его чаяние, безусловно, присутствующее во многих его текстах, чаяние вечной жизни, но вечной жизни не только вечной жизни души, но вечной жизни и в полном составе человека, но ведь и христианство нам о том же самом говорит, что человек будет воскрешён во плоти, но в другой плоти, не во плоти падшего мира. Мне кажется, что Платонов интуитивно всё время движется в сторону христианского мироощущения. Если это уместно, я могу привести упоминание из дневника протопресвитера Александра Шмемана, который, после публикации единственного оконченного романа Платонова «Чевенгур» на Западе, записал в своём дневнике, что всё устроение Платонова предполагает веру в Бога, но верил ли он в него? Вот вопрос.
Д. Володихин
— Ну что ж, давайте посмотрим на то, какое человек получил образование, ведь образование ему пришлось получать в годы, которые предшествовали Первой мировой, наложились на неё и наложились на Гражданскую войну. Насколько я помню, это был человек, которому интересно было всё то, что относится к пару, к металлу, к заклёпкам, к котлам, всё, что двигалось, всё, что приносило пользу, всё, что облегчало жизнь человеку. Он был такого мастеровито-механико-электро-инженерного типа личности, или я ошибаюсь?
Е. Антонова
— Это действительно так. В общем-то, у него и по материнской, и по отцовской линии было в роду достаточно мастеровитых людей. Сам Платонов после церковно-приходской школы учился в городском училище некоторое время, а потом, в силу того, что семье трудно жилось, ему довольно рано, в возрасте пятнадцати лет, пришлось начать работу. Сначала он работал в управлении юго-восточных железных дорог в качестве конторщика, но потом, как раз уже во время Первой мировой войны, перешёл на трубочный завод, и один из его ранних рассказов как раз связан с этим местом. Впоследствии, после Октябрьской революции, он подал документы в университет, который к тому времени переместился в Воронеж из города Юрьево, до этого времени в Воронеже университета не было, и он пошёл на филологический факультет, решил получать филологическое образование. Но одновременно с этим в Воронеже открылся железнодорожный политехникум, который должен был готовить специалистов для железной дороги, и Платонов переместился в политехникум на электротехническое отделение. Вообще электричество — это была его первая любовь, так скажем, в профессиональном плане. Доклад об электрификации, сделанный инженером Кржижановским в конце 20-го года, произвёл на Платонова ошеломляющее впечатление. И вообще-то, по большому счёту, его первая книга, именно книга под названием «Электрификация», это такая брошюра небольшая, которая была издана в Воронеже после того, как Платонов произнёс свой собственный доклад об электрификации, по следам выступления Кржижановского.
Д. Володихин
— И, насколько я понимаю, в 20-е годы он достаточно долго пытался работать по специальности, если не как инженер-электрик, то вообще как инженер, инженер-мелиоратор. В этом смысле какое-то короткое время преуспевал, а потом оказался слишком чист и честен для начальственных должностей того времени.
Е. Антонова
— Это огромный сюжет в биографии Платонова. Дело в том, что он стал мелиоратором фактически самоучкой, потому что, получив образование в политехникуме, он работал на электростанции при железнодорожных мастерских, там, где и продолжал ещё работать его отец, но засуха 21-го года была очередным таким сильным впечатлением в его жизни, она заставила его думать над тем, как помочь крестьянам в борьбе с засухой. Тут вот такое интересное сочетание: в это время его будущая жена, Мария Александровна Кашинцева, работала в селе учительницей, её туда послали по разнарядке, и Платонов её навещал, совершая для этого достаточно большой путь, он проходил через деревни и на пути к возлюбленной разговаривал с крестьянами, как он говорил, «о гвоздях», «об электричестве» и «об орошении почвы». И вот с этого началась его деятельность, которая в 1924 году привела его на место губернского мелиоратора, то есть он отвечал за мелиорацию всей Воронежской губернии, это действительно очень крупный пост. И более того, в 1924 году, когда произошла очередная засуха, он руководил очень масштабными работами, то есть, если до этого времени финансирование было очень бедное, объём работы был невелик, то в 1924 году из центра в Воронеж пришла очень большая сумма денег, и на эти деньги были организованы общественные мелиоративные работы, охватившие огромное количество крестьян в Воронежской губернии, на эти деньги построили плотины, колодцы. Так что Платонов оказался в это время полководцем довольно большой армии, и благодаря этому он был на выборную должность избран в профсоюз работников земли и леса, и в связи с этим как раз в 1926 году он переехал в Москву. Но другое дело, что и профсоюзная должность ему не очень подходила, и он сам не очень «подходил» чиновникам, так скажем, в этой организации, и поэтому они его довольно быстро переизбрали, они выбрали на это место другого человека. И буквально через два месяца после переезда в Москву и перевоза сюда своей семьи Платонов оказался без работы, это действительно был чрезвычайно драматичный такой сюжет в его биографии.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях Елена Викторовна Антонова — старший научный сотрудник Института мировой литературы, кандидат филологических наук, специалист по творчеству замечательного русского писателя Андрея Платонова. Возвращаясь к жизненным обстоятельствам Андрея Платоновича, дела его, насколько я понимаю, во второй половине 20-х годов и в течение довольно значительного срока, были исключительно плохи. Он был беден, он лишился всех своих должностей, которые приносили ему доход, он фактически оказался в роли иждивенца, он пытался заработать литературным трудом и вначале, вроде бы, ему, как бы сейчас сказали, «шла карта», но и это довольно быстро закончилось. Платонов никогда ни во что не мог вписаться так, чтобы оттуда не торчала, из этого того, во что он вписывается, его голова, его ноги, его руки, его язык, потому что он всегда был сам по себе, и вот это «сам по себе» было и в работе, и в профсоюзе, и в литературе. Человек, которого невозможно обскоблить, обработать рубанком так, чтобы было всё ровно, всё равно сучья торчат со всех сторон.
Е. Антонова
— Можно и так, конечно, сказать, но можно и внести некоторые уточнения. Знаете, вот Платонову ещё в Воронеже посчастливилось познакомиться и сотрудничать в местных газетах. Платонов, до того, как он свернул в сторону мелиорации, работал ещё и журналистом в местных газетах: «Крестьянская деревня», «Воронежская коммуна», и там ему встретился человек, который был не намного его старше, всего лишь на два года, Георгий Захарович Литвин-Молотов звали его. Он был партиец, работал в издательской сфере, был редактором, и этот человек разглядел сразу в Платонове крупный талант литературный, и благодаря Литвину-Молотову были изданы несколько первых книг Платонова. Во-первых, это была книга стихов Платонова после этой брошюрки об электрификации следующая его книга была книга стихов, потому что первоначально он был поэт. Эта книга была издана не в Воронеже, а в Краснодаре, в издательстве «Буревестник», которым тогда как раз уже руководил Литвин-Молотов: его, как партийца, перемещали с места на место из одного пункта в другой.
Д. Володихин
— Насколько я помню, «Епифанские шлюзы» вышли когда-то в этот период?
Е. Антонова
— Ну вот это тоже при содействии Литвина-Молотова всё произошло. Литвин-Молотов переместился уже в Москву, и вот здесь, в московском издательстве, он тоже нашёл возможность помочь Платонову, также появившемуся в Москве. «Епифанские шлюзы», книга «Сокровенный человек», книга «Ямская слобода», книга «Происхождение мастера» — это вот те книги Платонова, книги-прозы, которые вышли во второй половине 20-х годов. И вот такой парадокс-не парадокс, но своего рода впечатляющий факт: ведь роман Платонова «Чевенгур» тоже чуть было не вышел из печати, и он уже был набран, он существовал в гранках, и гранки эти сохранились, они хранятся в архиве, и это тоже было сделано с помощью Литвина-Молотова, и только после ухода Литвина-Молотова с поста редактора в издательстве «Молодая гвардия», где готовился к выходу этот роман, после ревизии портфеля редакционного это издание было остановлено. В общем-то, в биографии Платонова этот человек сыграл огромную роль.
Д. Володихин
— Насколько я понимаю, «Сокровенный человек» — это вещь, которая важна была для самого Андрея Платоновича?
Е. Антонова
— Для него все его вещи были важны, проходного он не писал, и даже то, что он писал, условно говоря, по «социальному заказу», это вот два рассказа о героях-железнодорожниках уже в середине 30-х годов, он все равно из этого сделал шедевр, имеющий общечеловеческое значение. Но «Сокровенный человек», вот само название этого произведения, оно уже о многом говорит, то есть это взгляд не на внешнее в человеке, а взгляд в душу человека. Там такой герой — Фома Пухов, о котором сразу в начале произведения заявляется, что «он не одарён чувствительностью», потому что у него умерла жена (это я не точную цитату привожу, а в некой описательной форме), у него умерла жена, и «он на гробе жены колбасу резал», потому что «естество своё берёт». Но дальше, когда разворачивается повествование, то перед читателем предстаёт совершенно замечательный человек, который смотрит на жизнь мудрым таким взглядом, как бы стремится постигнуть глубины тех явлений, тех событий, которые происходят с ним и с людьми, находящимися рядом, а это эпоха Гражданской войны, это чрезвычайно сложное насыщенное время. В общем, бриллиант среди произведений Платонова, несмотря на то, что он был написан им в молодости, в 1927 году.
Д. Володихин
— «Чевенгур», насколько я понимаю, выйдет то ли в 1987-м, то ли в 1988 году, и даже тогда отношение к нему будет неоднозначным. Кто-то скажет «гениально», кто-то скажет «идиотизм», фантасты скажут «это наше», социалисты скажут «это наше», некоторые скажут «это песня про подлинный социализм», критики скажут «да какая песня, это приговор подлинному социализму». Роман был настолько необычен, что в то время он не прошёл, хотя близок был к этому, но это, очевидно, было своего рода катастрофой для Андрея Платоновича. Что там такое задевало советскую печать смертельно?
Е. Антонова
— Понимаете, он бы прошёл, если бы дело двигалось с его изданием несколько быстрее, но, конечно, обстоятельства жизни и социально-политический контекст её менялся так быстро, что то, что несколько месяцев назад ещё бы, как говорится, «прошло», но в связи с произошедшими изменениями, допустим, становилось устаревшим или ненужным, или непроходным.
Д. Володихин
— А что это за время было? Вот какие годы, когда он писался и когда он чуть не вышел?
Е. Антонов
— Платонов писал «Чевенгур» в конце 20-х, это 28-й год, в 1929 году он, в общем-то, его завершил, и даже несколько фрагментов его были опубликованы. Вот, в частности, «Повесть происхождение мастера», она в то же время является частью романа «Чевенгур», его первой частью, и эта повесть была опубликована, и даже один из сборников Платонова носит это название: «Происхождение мастера». Если вспомнить историю того времени — НЭПа, завершение НЭПа, коллективизация, индустриализация, год великого перелома, вот с точки зрения актуальности произведение литературное очень быстро могло устареть. Но назначение «Чевенгура», конечно, чем дальше отступая от этой реки быстротекущего времени, тем более становится явственным. Но в итоге у Платонова получилась такая притча — притча о человеке, о неизменности человеческой природы, о том, как вот если устранить механически у человека всех врагов, и, так скажем, убить всех буржуев, оставить одних коммунистов, то, тем не менее, люди остаются людьми, и они постепенно начинают обрастать имуществом, они постепенно начинают жить каждый по-своему, кому-то нужно завести семью, кто-то готов, как подвижник, совершать подвиги во имя коммунизма и строить его, а кто-то хочет уединиться и пойти дальше своей дорогой. То есть это осмысление утопичности человеческих стремлений построить такое «царство Божие» на земле.
Д. Володихин
— Вот если, насколько я помню, «Чевенгур» — это город на юге России, некоторые его ассоциируют с Богучаром, не знаю, насколько правильно, но это город фантастический, утопический, там люди не то чтобы организованно трудятся, как везде — они потребляют солнце, трудятся во время субботников и устраивают свою жизнь на уровне каких-то совершенно высших фантастических идеалов социализма.
Е. Антонова
— Там даже не выше, чем идеалы социализма, там, собственно, речь идёт о том, что смерти больше не должно быть, то есть, условно, коммунизм, он сопрягается с возможностью победы над смертью, и поэтому там есть такой эпизод, когда в этот город уже, будем говорить платоновским языком, «город, живущий при коммунизме», то есть в тех условиях, когда все противодействующие коммунизму силы из этого города изгнаны, уничтожены, и вот в этом городе, где ничего, кроме коммунизма и нескольких его носителей, нескольких жителей нового Чевенгура, нет, туда приходит нищенка с больным ребёнком, и ребёнок этот умирает, и это происшествие вызывает у одного из свидетелей недоумение: значит, здесь нет коммунизма, если здесь ребёнок умер! Вот эта связь для Платонова, она очень важна. А что касается названия — да, есть разные попытки истолковать этот топоним «Чевенгур», но я могу привести, мне вот нравится такое: во-первых, это похоже по звучанию на традиционные достаточно названия, такие как «Петербург», «Екатеринбург», здесь есть это созвучие, и в то же время, если мы возьмём и поменяем местами два первых слога: «че»-«вен», вот анаграмма, у нас получится: Ве-чен, Вечный, как Вечный город. Но это действительно в некотором роде такой Вечный город, существующий вне реальных земных координат.
Д. Володихин
— Это такой русский привет Томма́зо Кампанелле. Собственно, нам сейчас предстоит добраться до горестных годов в жизни Платонова, ну и поэтому, я считаю, необходимо напомнить, что вот это здесь у нас Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы буквально на минуту прекращаем наш с вами диалог, дорогие радиослушатели, чтобы вскоре вновь встретиться в эфире.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы обсуждаем творчество Андрея Платонова, одного из величайших русских писателей XX века. У нас в гостях замечательный специалист по его биографии и по его литературным трудам — кандидат филологических наук Елена Викторовна Антонова. Ну что ж, вот мы у края темного моря нынче, край темного моря в судьбе Платонова. Конец 20-х — начало 30-х — время для него очень тяжелое: он пишет, его не печатают, он пишет, его не печатают, он опять пишет, его опять не печатают. И то, что он писал тогда, выходит, дай бог, в 70-х-80-х годах.
Е. Антонова
— По-видимому, мы должны поговорить о тех произведениях Платонова, которые вызвали очень серьезную критику, и критика эта была инспирирована с самого верха, то есть Сталин прочел эти произведения и рекомендовал устроить автору проработку. Во-первых, это было такое произведение под названием «Усомнившийся Макар», которое повествовало о крестьянине, попадающем в Москву, он крестьянин-изобретатель, хочет некие свои технические изобретения внедрить, и в то же время он высказывает некоторые мысли о способах государственного управления, о том, как народ мог бы управлять государством.
Д. Володихин
— А ничего этого нет.
Е. Антонова
— Ну, как всегда, причем ссылаясь ни больше ни меньше, как на ленинские тексты. Но рассказ был напечатан в некоторой редакционной обработке. Он, если его читать сейчас, кажется забавным, а вот в то время он произвел впечатление какого-то подшучивания такого, язвительность замечена, какая-то издевка, может быть, над некоторыми реалиями текущей жизни.
Д. Володихин
— Во Франции в XVII веке было такое словечко: «Государь не может быть предметом насмешки», вот в Советском Союзе «госстрой не может быть предметом насмешки».
Е. Антонова
— Там было некоторое анархическое явно начало в этом рассказе, в данном случае я не могу его тут подробно пересказывать, желающие могут с ним ознакомиться. Платонов же не сам по себе, не в «самиздате» издал это произведение, он был принят в печать таким редактором, как Александр Фадеев, знаменитый писатель того времени и литературный деятель, и рассказ прошёл, он был одобрен, но в итоге не задалось, и критика на Платонова довольно серьёзная была направлена в тот момент, его критиковал сам Леопольд Авербах, глава РАПа, это была такая писательская организация: Российская ассоциация пролетарских писателей.
Д. Володихин
— Это такой звонкий «металлический соловей», песни которого сейчас никому не нужны.
Е. Антонова
— Но там, в РАПе, были всё-таки и стоящие писатели, не совсем уж там...
Д. Володихин
— Я про Авербаха.
Е. Антонова
— Авербах, да, он был расстрелян в 1937 году, тогда он уже был близок к своей опале.
Д. Володихин
— Факт его смерти никак не улучшает то, что он написал при жизни.
Е. Антонова
— Нет, не улучшает, но время было такое, что, как говорится, сегодня критикуешь ты, а завтра попадаешь сам в ещё более страшную ситуацию. Но после «Усомнившегося Макара» всё-таки Платонова продолжали печатать, у него вышло произведение «Первый Иван», также должна была выйти повесть «Сокровенный человек» отдельным изданием, она уже была подготовлена, но так же, как «Чевенгур», и даже дальше, там вся вёрстка была проведена, то есть это было готово к печати в государственном издательстве художественной литературы, но Платонов на свою беду сумел опубликовать в журнале «Красная новь» ещё такое произведение, как «Впрок» или «Бедняцкая хроника», и опять ему в этом помог Александр Фадеев, который в этом случае выступил как главный редактор. И после публикации этого произведения критика была ещё более жёсткой, это известный сюжет, о нём ходили слухи долго, пока, наконец, не были найдены вот именно эти листки с пометами Сталина, где он крайне нелицеприятно отзывался об авторе произведения.
Д. Володихин
— В сущности, что там: бродит главный герой по колхозам, замечает всякие особинки человеческие, и, в общем, довольно много горького, где-то он над этим шутит, но нигде не видно, что он этим восхищён. То есть, это сборник наблюдений, достаточно досадных для власти.
Е. Антонова
— Нет, ну не всё там у него вызывало возмущение, там просто разные такие сюжеты. Но тут, понимаете, это особенность платоновского языка: непонятно, насколько серьёзно он об этом пишет, то ли он шутит, то ли он всерьёз, то ли нет, всё-таки у Платонова такой уникальный язык, и даже то, что подаётся вот как положительное нечто, производит какой-то странный эффект. Тут дело было ещё и в том, что это произведение заметила эмигрантская литература, и об этом отозвался такой критик, как Георгий Адамо́вич...
Д. Володихин
— Этого в Советской России тем более не любили.
Е. Антонова
— В общем, это было не очень хорошо в данной ситуации. Можно даже предположить, что Сталин обратил внимание на это произведение именно потому, что о нём было написано в эмигрантских газетах, потому что с момента издания журнала прошло уже не меньше пары месяцев до того, как разразилась эта критическая кампания.
Д. Володихин
— Ну что ж, вот, собственно, мы подошли к судьбе одной из глыб в творчестве Платонова — к роману «Котлован», то, о чём много писали, много говорили, то, что вошло в школьную программу. И, в сущности, это довольно странная вещь: роман о великой стройке и о создании колхоза, и здесь вот то, что вы говорили, фантастическим образом, о чём ни говорят люди, всё это вызывает двоякое впечатление. С одной стороны, море энтузиазма, вот даже медведь-кузнец, и тот работает на всю деревню, и люди полны ожидания светлого будущего, но вместе с тем кулацкая деревня до того, как она попала под колхоз и под медведя с молотом, процветала, была наполнена всеми деликатесами съестных припасов, и вот приход этого самого коммунистического идеала всё перевернул так, что духом наполнена везде и каждая хата, а есть нечего.
Е. Антонова
— Ну, это, конечно, некое упрощение, мы можем вспомнить деревню Бунина и увидим там, что кулацкая деревня, в общем, далека от процветания, может, кулаки и процветают, но есть ещё и большое количество людей, которые вовсе не процветают. Но осмысление таких вещей не входит сейчас в нашу задачу. Что касается «Котлована», который был написан практически одновременно с повестью «Впрок» — да, это тяжёлая вещь, но у Платонова есть и вещь, может быть, тяжелее «Котлована» или сопоставимая с ним — это пьеса «Четырнадцать красных избушек», которая относится уже к голоду 1933 года. Да, происходили чрезвычайно тяжёлые события в истории страны, в истории крестьянства, и Платонов, как писатель предельно честный, как он сам написал о рассказчике повести «Впрок», фактически о себе, что он «мог ошибаться, а солгать не мог», Платонов совершенно честно, со всей силой своего таланта, описывал то, что он видел. Нужно тут отметить, что все свои произведения Платонов не писал «в стол», как говорят, вот он знал, что это не пройдёт, и он думал, что отложит до каких-то там лучших времён. Нет, Платонов так не действовал, он все свои произведения носил в редакции, и мы знаем, что и «Котлован» он носил в издательство, но тут уже после публикации повести «Впрок» Платонов до 1934 года был от литературной жизни отлучён, но не в связи с тем, что Сталин пристально следил и напоминал о том, что его не следует печатать, но просто само по себе литературное сообщество вело себя бдительно, и не очень понятно было, когда можно снова с Платоновым вести дела, и поэтому проявляли осторожность.
Д. Володихин
— Из того, что вы говорите, получается примерно так: у Платонова одновременно христианское мировидение и коммунистическое, но христианство не ортодоксальное, а коммунизм такой, который в стране не предписан, поэтому получается, что он крайне неказённый образец коммуниста, да ещё и склонный к тому, чтобы говорить правду о том, что он видит, и он сам не чувствует никакой вины: «ну я же свой, я родной для этого народа, для этой страны, я пишу то, что есть! В чём же вы меня, товарищи, обвиняете, может, я в чём-то ошибся?» А он не ошибся, он выпал из времени.
Е. Антонова
— Но Платонов всё-таки не в вакууме находился, я имею ввиду после этой вот критики: была такая практика творческих вечеров писателей, где они в окружении своих коллег знакомили со своим творчеством новым, со своими новыми произведениями, и происходило некое обсуждение, вот подобное обсуждение платоновского творчества произошло и в начале 1932 года, уже после того, как эта история с повестью «Впрок» произошла, и там выступал и сам Платонов, сохранилась стенограмма этого обсуждения, чрезвычайно интересно, и сам Платонов признавал право критиковать себя, он не вставал в такую позицию, что «я ничего не признаю». Он говорил: «Да, то, что мне было сказано, заставило меня многое обдумать».
Д. Володихин
— Ну, хочешь печататься — признавай.
Е. Антонова
— Нет, он совершенно искренне говорил о том, что он готов работать над собой. Но другое дело, что в той силе его таланта и в особенности его взгляда и его языка...
Д. Володихин
— Ну, знаете, как другой классик XIX века сказал: «Всё, что угодно, только ум свой упростить я не могу».
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, у нас в гостях замечательный специалист по творчеству Андрея Платонова — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института мировой литературы Елена Викторовна Антонова. Мы подошли сейчас к последнему периоду в жизни Платонова, но он-то, конечно, и не думал, и не собирался проживать столь недолгую жизнь, его отец пережил его, но, во всяком случае, эти годы оставались яркими в его жизни, прежде всего, годы Великой Отечественной войны.
Е. Антонова
— Да, но я ещё несколько слов скажу про вторую половину 30-х годов. Всё-таки, когда Платонов вернулся в литературу в 1934 году, он сумел издать книгу своей прозы под названием «Река Поту́дань», в обиходе часто говорят «Потуда́нь», но это реальная река, и местные жители ставят ударение именно так: «Поту́дань». Это книга замечательных рассказов Платонова. Кстати, в 1934 году и в 1935-м он совершил поездку в Туркмению, дважды, не сам по себе, а именно от Союза писателей, и в связи с этим в его творчестве появились замечательные произведения на туркменскую тему, это рассказы «Такыр» и повесть «Джан». Что интересно, вот у Платонова заглавие повести «Джан» — это в переводе на русский язык означает «душа». Помимо этого, Платонов во второй половине 30-х годов активно выступал как литературный критик, и полное собрание его литературно-критических статей составляет большой том, который вот недавно был издан и доступен теперь всем желающим его читать. Но, к сожалению, мы знаем о том, что у Платонова, скажем так, «пошли» и были приняты ещё сборники прозы, и в частности, накануне войны уже практически был готов и подписан к изданию ещё один сборник рассказов Платонова, но вот война, тут уже война, а не власти помешали изданию этих книг, и набор был рассыпан, и мы даже не знаем, каков был состав вот этого почти-почти изданного сборника Платонова в 1940 году.
Д. Володихин
— На войне Платонов был, насколько я понимаю, сначала рядовым и действительно воевал на фронте под Москвой, потом был военкором (так сейчас называют этих людей), и был капитаном в офицерских чинах, затем майором. Притом коллеги его, в частности, тот же Симонов, воспринимали как своего, как человека, который не боялся писать, добравшись до переднего края.
Е. Антонова
— Тут нужно немножко уточнить: Платонов не воевал рядовым. До ноября 1941 года он оставался в Москве, осенью он был эвакуирован вместе с женой и попал в эвакуацию в город Уфу, эвакуирован он был на тех же основаниях, как и другие советские писатели из Москвы. Попал в Уфу, там было мало писателей, всем известные центры такие писательские военного времени, как Чистополь, Ташкент, а вот в Уфе был Платонов, и мы знаем, что там были критики Перцев и Зелинский. Надо сказать, что Платонов сразу начал работать, говоря по-простому, «на победу», он сразу понял необходимость написания рассказов на военную тематику, рассказов, которые пробуждали бы патриотизм в гражданских жителях, воодушевляли бы молодых солдат на самопожертвование. Первая книга Платонова военного времени, а у него за время войны вышло несколько книг прозы, первая книга вышла в Башкирии, именно в Уфе, называется она «Под небесами Родины». Вот интересный факт: он даже брал рассказ довоенного времени и, меняя финал, приспосабливал его к военной тематике. Вот есть такой рассказ довоенного времени под названием «Ты кто?», он даже может восприниматься как детский рассказ, а во время войны у него был изменён финал, и этот рассказ получил название «Железная старуха», такой очень хороший рассказ, говоря попросту. Естественно, во время войны нельзя было свободно перемещаться между населёнными пунктами без пропусков, нельзя было без вызова вернуться в Москву, и Платонов в 1942 году добивался этого вызова от Союза писателей, и этот вызов ему пришёл, и он возвратился в Москву, пока что без жены и без сына. Вот мы, к сожалению, не затронули вообще историю его сына, это отдельная трагическая история. Платонов вернулся в Москву, сохранились его письма, благодаря чему мы довольно подробно знаем его и настроение, и какие-то обстоятельства его жизни того времени в Москве, и он был аттестован, он прошёл через Главное политическое управление РККА (Рабоче-крестьянской Красной Армии), и он сразу был аттестован в звании капитана.
Д. Володихин
— Ну что ж, он побывал на фронтах, он много писал фронтовых очерков, потом использовал опыт в рассказах, но, может быть, одна из самых ярких его вещей вышла уже после войны, я имею в виду пронзительный рассказ «Семья Иванова», он же иначе — «Возвращение», как фронтовик возвращается домой, в свою семью, и долго не ладится, не срастаются старые связи, семья и он жили двумя разными жизнями, но потом, есть же у человека дети, и ради детей он всё-таки возвращается в семью, и старается, видимо, всё-таки восстановить то, что было. Это довольно тяжёлая вещь, Платонов сказал неудобную правду, но эта правда не против власти, не против человека, эта правда о том, что человек, который побывал на войне и вернулся, он изменился очень сильно, и он возвращается в тот же самый порт, из которого вышел изначально его корабль, и порт ему кажется другим, и сам он уже другой.
Е. Антонова
— Да, это действительно так. Я скажу несколько слов о том, как Платонов работал во время войны. Он был прикреплён в качестве специального корреспондента к такому серьёзному изданию, как военная газета «Красная звезда», и от этой газеты он выезжал во фронтовые командировки, то есть он не находился непрерывно всё время войны на фронте, просто в связи с какими-то крупными событиями на фронте к ним приурочивались выезды корреспондентов и от других изданий, от газет «Известия», «Правда» и так далее, и вот Платонов уезжал на месяц-два, потом возвращался, это давало возможность публиковать свои произведения помимо «Красной звезды» и заниматься подготовкой к ним, а потом он снова уезжал на фронт. Мы знаем о нескольких его фронтовых командировках. К концу войны он заболел туберкулёзом, и во второй половине 1944 года его привезли домой, можно сказать, как лежачего больного. Но потом, в 1945 году, он съездил всё-таки ещё в одну фронтовую командировку в Пруссию — на территории современной Калининградской области и в Прибалтику, это вот была его последняя фронтовая командировка. Ну и дальше началась его борьба с болезнью.
Д. Володихин
— Ну, так или иначе, ему осталось прожить всего несколько лет. Каково было завершение его жизни?
Е. Антонова
— После того, как был опубликован рассказ «Семья Иванова», это вызвало очередную критическую кампанию, Платонова обвинили в клевете на советского офицера, там главный герой — офицер, который во время войны и сам изменил жене, и был склонен не прощать жену, которая ему тоже изменила. Критике не понравился этот рассказ...
Д. Володихин
— Хотя психологической правды там было очень много.
Е. Антонова
— Безусловно, Платонов рассматривал эту проблему как крайне серьёзную. Но потом болезнь его усиливалась, и как-то он отдалялся от литературной жизни, он уже не мог в ней участвовать, и последние годы, где-то с конца 48-го, 49-й, 50-й, фактически не покидал свою квартиру. Но ему Литфонд выплачивал пособие для поддержания жизни, тем более после смерти сына у него родилась дочь. Ему помог Михаил Шолохов, с которым Платонов дружил на протяжении всей жизни, он включил Платонова в проект по литературной обработке русских народных сказок, поэтому последние книги Платонова — это книги сказок.
Д. Володихин
— Как он ушёл из жизни?
Е. Антонова
— Он умер от туберкулеза у себя дома в январе 1951 года.
Д. Володихин
— То есть ему было года пятьдесят два в целом?
Е. Антонова
— Ну, приблизительно.
Д. Володихин
— Износился человек, жизнь у него была такая. Дорогие радиослушатели, время нашей передачи подходит к концу, я уж не знаю, что тут резюмировать. Жил человек в сложное время, имел характер и личность, которые вечно хотели правды, и правда не всегда была удобной, но такая судьба у русского писателя: вот как он помрёт, так через несколько лет или десятилетий то, что было неудобным, становится важным, нужным и необходимым, если не всему народу, то очень значительной его части. Тут, в общем, и сказать-то больше нечего. Жил ярко, сгорел быстро, оставил то, что до сих пор читают. Остаётся поклониться его могиле. Благодарю вас, Елена Викторовна, за ваш рассказ об Андрее Платоновиче Платонове, и мне остаётся сказать: дорогие радиослушатели, спасибо за внимание, до свидания.
Е. Антонова
— Спасибо. Читайте, пожалуйста, Платонова.
Все выпуски программы Исторический час
- «История Нижнего Новгорода». Сергей Алексеев
- «Поэт Арсений Тарковский». Сергей Арутюнов
- «Внешняя политика США в конце 19 века». Григорий Елисеев
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Сказ о том, как Владимир Даль словарь составлял
Многие знают имя Владимира Ивановича Даля как составителя «Толкового словаря живого великорусского языка», а некоторые имеют эту книгу в своей библиотеке... Я же хочу рассказать пару историй о том, как Владимир Иванович свой словарь создавал. Начну с того, что Даль по первому образованию — морской офицер, мичман. Прослужив 6 лет на корабле, он решил сменить род деятельности и... — выучился на медика. Став хирургом, Владимир Даль участвовал в русско-турецкой войне 1828-29 годов в качестве полевого врача. И если мы с помощью фантазии перенесёмся в то время и в место его службы, то увидим удивительную картину: возле госпитального шатра стоит верблюд, навьюченный мешками. А в мешках — исписанные Владимиром Далем листки. Здесь, в этих свитках — настоящее сокровище: слова, пословицы, сказки и прибаутки, собранные военным врачом в беседах с простыми служаками. Очарованный с юности красотой и меткостью русской речи, общаясь с матросами и солдатами, Владимир Даль записывал забавные сюжеты и не знакомые ему русские слова. В пору врачебной службы его записи составляли уже немалый объем. Поэтому начальство и выделило ему для перевозки верблюда. Правда, Даль чуть не потерял все свои богатства, когда верблюд внезапно попал в плен к туркам. Но обошлось — казаки отбили. Так вот получилось, что гордый корабль пустыни возил на своём горбу бесценное русское слово.
В течение жизни Даль записывал не только слова, но и сказочные сюжеты. В итоге его увлечения появилась книга сказок. Будучи в Петербурге, с экземпляром этого издания Даль направился прямиком... Ну конечно, к Пушкину! Там, у поэта дома они и познакомились. Пушкин сказки похвалил. Но более всего восхитился он далевским собранием русских слов. Особенно понравилось Пушкину слово «выползина» — сброшенная змеиная шкурка. Так Александр Сергеевич впоследствии и стал в шутку называть свой сюртук. Именно Пушкин уговорил Даля составить словарь. Благодаря этой встрече мы можем держать в руках словарь Даля, погружаться в стихию живой русской речи того времени и пополнять свой лексикон интересными словами. Например, узнать, что такое «белендрясы» и «вавакать, «мимозыря» и «жиразоль».
Приятного чтения, друзья!
Автор: Нина Резник
Все выпуски программы: Сила слова
Григорий Суров
В конце XIX-го — начале ХХ века врачи-офтальмологи, специалисты по глазным болезням, были в России на вес золота. Один из представителей этой редкой в то время специализации — Григорий Иванович Суров, окулист из Симбирской губернии — посвятил жизнь тому, чтобы сделать офтальмологию доступной для всех.
Уже в старших классах гимназии Григорий решил стать врачом. В 1881-м он успешно сдал вступительные экзамены на медицинский факультет Казанского университета. Первым местом работы Сурова была уездная больница в городе Спасске Казанской губернии. Там Григорий Иванович впервые обратил внимание, как широко распространены среди крестьян глазные болезни. У каждого второго пациента наблюдалась трахома — инфекционное заболевание, которое передаётся через предметы гигиены — например, полотенца, а распространителями являются мухи. Свои наблюдения и неутешительные выводы Суров записывал в дневник: «Эти болезни у нас в России распространены вследствие бедности, невежества, и малодоступной медицинской помощи». Офтальмологи, как уже говорилось, были в те годы большой редкостью. Поэтому Григорий Иванович решил специализироваться именно в этой области. За несколько лет работы в Спасской больнице он получил богатый практический опыт. Затем некоторое время Суров служил военным врачом. И опять же, занимался на этой должности преимущественно офтальмологией. В 1902-м он поступил в Петербургскую Военную Медицинскую академию — «для усовершенствования в медицинских науках по глазным болезням». Там с успехом защитил докторскую диссертацию.
А в 1906-м году Григорий Иванович вновь приехал в город Симбирск. Его назначили заведующим военного лазарета. Офтальмологического отделения в нём не было. И Суров его открыл. Сразу же к «глазному доктору» потянулся народ. «Главный контингент из страдающих болезнями глаз — крестьянство и необеспеченный рабочий люд», — отмечал Суров. С таких пациентов денег за лечение доктор не брал. Наоборот, помогал из собственного кармана — на лекарства, на изготовление очков. Вскоре Григорию Ивановичу удалось убедить местные власти выделить средства на глазной стационар в 50 коек. В 1911-м году стараниями Сурова в Симбирске открылась школа-приют для слепых детей.
А через несколько лет Россия стала Советской. Григорий Иванович не уехал за рубеж. Остался служить своей стране. В те годы о деятельном докторе нередко упоминали в прессе. Вот, например, как в 1923-м описывала его работу симбирская газета «Красный путь»: «Летом в разных районах губернии можно было увидеть фургон, в котором ехал доктор Суров. Он ездил обследовать сельское население. Оказывая помощь, он переезжал из села в село». После таких поездок и работы в госпитале, Суров принимал пациентов ещё и на дому, по вечерам. Симбирский учитель Алексей Ястребов в своих воспоминаниях писал: «Проходя по Беляевскому переулку, я вижу дом. И знаю: вечером у этого дома будет толпиться народ, потому что здесь живет замечательный врач, друг народа Григорий Иванович Суров».
Простой народ искренне любил своего доктора. Когда в 1920-м году большевики осудили Сурова и приговорили к году тюрьмы за то, что он взял на работу в госпиталь бывшего белогвардейского офицера — нищего больного старика, горожане встали на его защиту. Испугавшись волнений, власти восстановили доктора в правах. Впоследствии Григорий Иванович получил высокое государственное признание: в 1943-м году ему было присвоено звание Заслуженного врача РСФСР, а в победном 1945-м — орден Трудового Красного Знамени. Но не ради наград трудился доктор Суров. Однажды в своём дневнике он написал: «Я смотрю в мир глазами тысяч людей, которым помог избавиться от страданий».
Все выпуски программы Жизнь как служение
21 ноября. О пшенице и плевелах
В 13-й главе Евангелия от Матфея есть слова Христа: «Чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы».
О пшенице и плевелах, — епископ Тольяттинский и Жигулёвский Нестор.