В этом выпуске настоятель храма Воскресения Христова в Толстопальцево священник Дмитрий Кузьмичёв, психолог Евгения Ульева, фермер, предприниматель Мира Муромская размышляли о том, как меняется жизнь городского жителя после переезда в деревню и влияет ли это на духовное состояние.
Ведущая: Наталия Лангаммер
Н. Лангаммер
— Добрый вечер, дорогие наши радиослушатели и наши зрители — программа «Клуб частных мнений» теперь доступна на YouTube-канале Радио ВЕРА. И сегодня мы снова обсуждаем тему, которую подняла в утреннем эфире один из авторов программы «Частное мнение», Мира Муромская. Добрый вечер, Мира.
М. Муромская
— Добрый вечер.
Н. Лангаммер
— Тему чуть позже назову. В гостях у нас психолог Евгения Ульева и настоятель Храма Воскресения Христова в Толстопальцево, священник Дмитрий Кузьмичев. Добрый вечер, отец Дмитрий.
Иерей Дмитрий
— Добрый вечер.
Н. Лангаммер
— А тема у нас, которую мы так и не смогли остро сформулировать, но, наверное, так: «Переезд на землю. Это необходимо христианину?» Вот так вот, коварно. Давайте сначала мы послушаем программу, которую Мира записала, «Частное мнение» на эту тему, а потом подискутируем.
«С утра встаешь — котов покормила, кофейку попила, уличную одежду надела и на огород. Работы в деревне всегда много, независимо от того, какое время года и какая погода. Несмотря на то, что я москвичка и всего год, как переехала на землю, мне очень нравится такой деревенский быт. У нас старенький домик, в нем никто не жил 20 лет, удобства на улице, баня два раза в неделю. Но нам понравилось это место, поэтому мы и решили взять именно этот дом. Он стоит на горе, вокруг нет соседей, с трех сторон открываются красивые виды на леса и на поля. Быт у нас пока не обустроен, но зато впервые в жизни за свои 30 лет я переживаю совсем иное мироощущение, внутренне я чувствую себя более наполненным человеком. В городе я не замечала ни закатов, ни красивых сумерек, ни смены времен года. Приходила домой — уже темно, уходила — еще темно. Сейчас для меня оказалось очень ценным видеть, как садится солнце, а не прячется за многоэтажками. По весне соловей поет так, что я открываю все окна и засыпаю под его пение. И я почувствовала, что такое жить здесь и сейчас, в гармонии с природой. В городской суете мне было очень сложно просто остановиться и выдохнуть, ощущение, как будто ты вечно куда-то опаздываешь. Может показаться, что я никогда не была в лесу и вообще не видела природы. Это не так. Конечно, иногда я гуляла по лесу, наслаждалась тишиной и одновременно прислушивалась к пению птиц, пытаясь различить, кто это поет, вытирала катившиеся по щекам слезы и благодарила Бога. Но речь совсем не об этом, а о том, что мне словно были закрыты полные чувства и переживания. Я была как сухарь, даже в отпуске не могла отдыхать и останавливаться в мыслях, постоянно куда-то спешила и суетилась. Природа творит чудеса, она тебя лечит. Господь через красоту мира касается моего черствого сердца. Господи, как хорошо теперь дома! На холме, среди полей, лесов и птиц».
Н. Лангаммер
— Вот. Вот так красиво, сказала сейчас Женя. То, что описывает Мира, это очень так романтично, но, когда мы готовились к программе, Мира сказала, что а трудно, трудно москвичке быть и жить на земле, и все только с молитвой. Мир, ты о чем хотела поговорить в программе-то?
М. Муромская
— Ну хотелось прежде всего сказать, что сейчас очень многие задумываются о переезде из города в деревню, и вообще какая-то такая тенденция пошла — переезжать. И некоторые люди даже православные как бы вот на таком адреналине, может быть, хотят все бросить, побыстрее уехать, смотрят там первые попавшиеся какие-то домики. И мне очень грустно в такой ситуации, потому что я понимаю, что вот так вот такие дела не делаются. Человек может, естественно, столкнуться с серьезными трудностями. Не знаю, продать квартиру на таком адреналине, переехать в деревню, думать, что там все как-то получится. А на самом деле столкнется с какими-то серьезными обстоятельствами, к которым будет не готов. Поэтому я считаю, что это такой должен быть взвешенный, очень осознанный шаг, путь, и в первую очередь его нужно делать с молитвой. Ну по крайней менее у нас было именно так. То есть мы давно хотели переехать, но никак не хватало вот чего-то, какого-то такого вот решения. И вот ковид, он поспособствовал, когда муж оказался без работы, я оказалась без работы, и мы как-то так вот сели и одновременно с ним решили: ну что, пришло время? И он такой: а я тоже об этом подумал. Ну и вот мы прямо в тот же вечер открыли сайты и начали искать дом. Пообщались с нашим батюшкой, нашим духовником, он нас благословил, он говорит: да, я вас благословляю. Хотя мы, честно, думали, что он не благословит, потому что только мы поженились, а тут еще такая серьезная ситуация. А он как-то — раз, вот так легко нас благословил. И мы очень долго искали дома, а потом вдруг с мужем поняли, что мы не молимся. То есть мы почему-то подумали, что это такое бытовое дело, что как бы к Богу надо обращаться по более серьезным вопросам, а здесь уж мы сами — вот есть объявление, вот есть машина, сели, поехали, посмотрели дома и, собственно, все. И мы год смотрели...
Н. Лангаммер
— Год?
М. Муромская
— Да, восемь месяцев мы искали дом, почти год. И мы, так вот тяжело это все шло. А потом, когда начали молиться преподобному Сергию — это наш любимый, один из любимых святой, мы сразу нашли дом. Тем более это случилось зимой, в тридцатиградусный мороз.
Н. Лангаммер
— И вы поехали его смотреть.
М. Муромская
— И мы поехали его смотреть. И у меня было такое чувство, я говорю: а представляешь, это будет вот этот дом, который мы как раз ищем. И так оно и получилось, и оказалось потом, когда я открыла историю этой деревню, она принадлежала Троице-Сергиевой Лавре.
Н. Лангаммер
— А, вот как.
М. Муромская
— Да. Хотя она находится вообще во Владимирской области. Она принадлежала двум купцам, и вот они, собственно, эту деревню отдали Лавре. И я, конечно, еще раз убедилась в том, что все вопросы надо обращать к Богу. Это была такая моя, можно сказать, первая ступенька. Потому что я, когда уже мы окунулись вот в эту деревенскую жизнь, естественно, мы столкнулись и с трудностями, и с непониманием, и ссоры с супругом, и мы представляли все по одному, а оказалось это все совершенно по-другому.
Н. Лангаммер
— Все-таки по-другому.
М. Муромская
— Абсолютно, да. И тут, конечно, опять ты понимаешь, что без молитвы, без каждодневной молитвы ты не можешь не просуществовать ни одного дня. Ни в стройке, ни во взаимоотношениях, даже просто элементарно вскопать огород. У тебя обязательно что-то сломается, что-то там случится, что-то случается с животными. То есть Господь, мне кажется, таким образом лично мне дает понять, что ты без Меня не сделаешь ничего. И вот такой опыт, он очень интересный, несмотря на то что он сложный, даже лично для нас, для нашей семьи, он еще и еще раз мне напоминает, подталкивает меня к этому, что каждый день нужно начинать с молитвы.
Н. Лангаммер
— А почему такое мнение сложилось вообще, почему даже мы эту тему сейчас подняли, что люди хотят переезжать на землю? Батюшка, у вас, вы сказали мне в телефонном разговоре, что да мы не так далеко уехали. Но ваши духовные чада, знакомые, действительно люди прямо хотят переезжать на землю, православные? Почему вообще эта тенденция обсуждается?
Иерей Дмитрий
— Ну я хочу со своей стороны что сказать, на самом деле такие волны, так сказать, осесть на земле, они начались не сейчас. Вот то, о чем Мира говорит. То есть что вот, какая жизнь была у нас? Ну вот Женя тоже подтвердит, мы немножко постарше, да, мы родились в советское время, разлива 70-го года, и мы, и наша юность, молодость, и 90-е годы, мы пережили вот этот слом, так сказать, эпох. Хорошо, к вере пришли, там вот этот момент. И как раз когда мы с матушкой поженились, тогда мы просто еще были мирянами, нам было по 18 лет и хотелось как, жизнь вообще стала круто меняться, да, плюс воцерковление, венчались. Венчались мы не в Москве, а в Белгородской области. И когда мы туда попали, тоже был первый такой порыв вообще все бросить, да, это же там не Муром, не Владимир, Белгородская область, где, так сказать, сейчас там тоже непростая ситуация, понятно. И степи там, юг России, это хаты стоят, совершенно другой уклад и, конечно, так заворожило все. Это уже был такой первый порыв вот переехать туда. Но случились такие одни обстоятельства, что мы не смогли там купить ничего. И потом уже, через какое-то время, мы попали в Троице-Сергиеву Лавру к отцу Кириллу (Павлову), к архимандриту, всем известному старцу российскому, вот сейчас ныне покойному, но он всегда жив для нас. И когда он нас встретил, тогда какой-то у нас был вопрос, как бы нам казалось, такой очень значительный для нас, мы хотели что-то там решить, какие-то внутренние проблемы. Он нас встретил, сказал: а, это вы. И мы стали объяснять, что там нам негде жить, там проблемы с жильем, вот что-то маемся, туда-сюда, еще пока детей не было. Он говорит: ну вот знаете, будет у вас дом, участочек, так и проживете.
Н. Лангаммер
— И довольно с вас.
Иерей Дмитрий
— Я думаю: какой дом, какой участочек? А потом уже как-то так случилось, что переехали сперва к родственникам. Родился Серафим у нас, первенец, он стал в городе болеть, короста, всякое там, диатез, и как-то мы — раз, решили, значит, к родственникам переехать.
Н. Лангаммер
— В сторону земли.
Иерей Дмитрий
— Да, в сторону земли. Пожили там какое-то время. Это Загорянка, Королев, недалеко от Москвы. Но уже, так сказать, дом уже, полдома, уже огород, уже такие трудности свои там. Потому что все-таки житье в городе — это одна история, там квартира и все, инфраструктура, к этому человек привык, особенно если он в этом вырос. Но у меня была какая-то другая ситуация, вот Женя подтвердит, наше детство могло проходить как — это пионерлагеря, это выезды на картошку в деревни, со всеми тоже вытекающими, то есть все равно городского жителя советского времени, да, в село выбрасывали, даже если он этого не хотел.
Н. Лангаммер
— Выбросить на землю.
Е. Ульева
— Ну да, все летом куда-то ездили, конечно.
Н. Лангаммер
— И я напомню, что в эфире программа «Клуб частных мнений». Меня зовут Наталья Лангаммер. И мы сегодня обсуждаем тему: «Переезд на землю, для чего это христианину». У нас тему предложила Мира Муромская, фермер, предприниматель. В гостях у нас Евгения Ульева, психолог. И священник Дмитрий Кузьмичев. Батюшка, так дальше что было? Вы переехали, и...
Иерей Дмитрий
— Переехали. А далее что произошло. Значит, на подходе был второй ребенок, Сеня — это 96-й год был, и вдруг моя сестра старшая говорит: Дима, вот мама как-то переживает, что мы все не вместе живем. А у нас было, можно сказать, такое родовое гнездо — это деревня Толстопальцево. Поселок Толстопальцево, там была дача, еще дедушкина, с 53-го года, офицерская дача, они с бабушкой это строили. И там как-то и мама туда переехала. Вообще, знаете, вот перелом —это 90-е годы, бабушку привезли туда, она там лежачая, мама переехала туда, сестра там построилась, и они помогли нам купить дом в Толстопальцево, в километре от себя. И мы, так сказать, из одного поселка переехали в другой, то есть это было все в черте Москвы. Но хочу сказать, тогда такой застройки не было, то есть вокруг нас были поля. Ну понимаете, все тогда не развивалось, в стране было тоже все непонятно, только все устанавливалось, какие-то отношения, 90-е годы, со всеми вытекающими, кто помнит. И поэтому для нас это тоже было, с одной стороны, подвиг. Отопление угольное. Жена у меня колола уголь, все друзья приходили уголь колоть. Но так как мы на дачах проводили все время, для нас, в принципе, жизнь на земле в таком, сказать, в огородническом виде, она, так сказать, не была какой-то такой, в новинку что ли. Но, честно говоря, я когда проводил неделю, точнее лето у моей бабушки на даче, в дедовом доме, значит, у нас был распорядок дня такой. Она говорила: Митя, значит, норма по огороду, и потом только гулять. Ремень ты знаешь, где. Я, конечно, честно говоря, потом этот огород весь возненавидел.
Н. Лангаммер
— А как вы с детьми сейчас? Ремень, норма?
Иерей Дмитрий
— Нет, у меня уже дети, у меня уже внук, поэтому нет.
Н. Лангаммер
— Ну как растили-то, норма?
Иерей Дмитрий
— Нет, бабушка не применяла такой метод. Вообще она очень всегда была доходчивой. И норма сделана. Ну почему бабушка переживала — она за меня отвечала, за такого шалопая, она должна была меня сдать родителям, как говорится, не покоцанным, с руками, с ногами. А там же друзья. Но интересно, что все равно, вот целое на даче — такая свобода, то есть поля, что хотели, делали там. Ну вот как-то вот так вот, как-то все так открыто. И, конечно, когда ты в город потом въезжаешь обратно, в Москву, там, конечно, друзья, школа, но вот такой всегда был диссонанс. Я вообще считаю, что на самом деле для русского человека, для российского, для русского, для православного жить на земле как бы, наверное, Богом заповедано изначально. Потому что, конечно, сейчас многие переживают, что строятся эти человейники, в которых мы живем, бетон, и нам этого не хватает, мы оторваны от земли. Но как с Мирой я соглашусь, конечно, здесь надо иметь, с одной стороны, и решительность, решимость и, конечно, благословение Божие. Вот нам Господь не дал отъехать так далеко с нашим хозяйством, и слава Богу. Может быть, тогда у нас тоже такая эйфория бы прошла — ну понятно, по 18 лет. Там предлагали, Белгородскую область, вот участок, хата, один дом, второй дом, и что потом с этим делать? Руки-то, понятно, они растут откуда надо, но тем не менее потом могли бы заунывать. И кстати, были случаи такие, я знаю, что из нашего поколения, со стороны священников, которые тогда рукополагались в Москве и так уезжали из Москвы. Там брали, так сказать, на таком порыве там жену, детей, там служить в другие епархии. А потом тоже начиналось уныние. Потому что все-таки городской человек, его надо подготовить к этому.
Н. Лангаммер
— Конечно.
Иерей Дмитрий
— То есть должно пройти какое-то время, понять, что это такое. Но тогда еще были какие-то колхозы живы, все такое. Потом все, конечно, слом вот этот начался. И, конечно, было очень, вот когда Оптина пустынь возрождалась, тоже вот когда раньше...
Н. Лангаммер
— Многие вокруг селились, приезжали.
Иерей Дмитрий
— И проезжаешь вокруг, колхозы-то умирают. И что самое интересное, монастырь Оптина пустынь, как мне тогда говорили отцы, монастырское хозяйство поддерживало другие колхозы вокруг, представляете. И люди на земле были. Кстати, покойный архимандрит Венедикт говорил, что нет лучше для монаха ничего, как поработать на земле.
Н. Лангаммер
— Да, ну я вот на самом деле тоже вот сейчас слушаю батюшку, у меня тоже был период поиска какого-то дома на земле. И в результате, когда я посмотрела там разные дома, я приехала на дачу и думаю: какой славный сруб, а зачем мне еще что-то нужно? Ну да, у нас не растут помидоры, потому что у нас другая экология — у нас болота, у нас орешники, орехи растут, которые белки съедают. Но вот почему про землю я думала, потому что отец Илий благословляет очень многих, и я слышала его слова: а кто будет кормить всю эту Москву, которая в человейниках живет. И я просто, почему Женя сегодня здесь, потому что я слышала в ее интерпретации по-разному историю ее дочки, которая вообще как бы человек, который далекий был от земли...
Е. Ульева
— Не то слово.
Н. Лангаммер
— Но сейчас фермер. Ну ты расскажи, как это было. Потому что это было прямо Божие дело.
Е. Ульева
— Ну это удивительно, да, то есть это вообще житийная прямо история. То есть я уверена, что батюшку причислят к лику святых, хотя он жив, и дай Бог, чтобы он еще прожил долго. И я поскольку 25 лет все-таки под его духовным окормлением, это величайшее счастье нашей жизни. И вот его первое благословение было, одно из первых благословений. У нас тогда, когда мы первый раз к нему приехали, я была беременна третьим ребенком. Всего у нас их восемь, это тоже все с его благословения. И вот тогда мы приехали спрашивать благословения построить дом. Ну мы абсолютные москвичи, и муж, и я, в нескольких поколениях. То есть вообще там ездили летом, отдыхали, в лагеря пионерские, там еще что-то, любили, конечно, природу, но городские такие, совсем неприспособленные люди. И мы как-то подумали про дачу —Москва, дача. И вдруг нам батюшка Илий говорит: нет-нет, дом. Какая дача? Дом. И причем он сказал: каменный дом. Мы так растерялись, мы думали там: ну дерево, какие-нибудь шесть соток. Он говорит: нет, каменный дом. А я говорю: батюшка, а у нас нет денег, какой каменный дом? Мы молодые, там третьего ребенка ждем. Он говорит: а ты строй, строй, деньги будут. И там действительно каким-то это чудом вот прямо устроилось. Я потом по своему дому водила всех, кто к нам приезжал, говорила: вот вы, если не верите в Бога, потрогайте прямо наш дом.
Н. Лангаммер
— Это тот дом, где вы живете?
Е. Ульева
— Да, это тот дом, в котором мы живем до сих пор сейчас. Самое интересное, что это новая Москва оказалась, то есть сюда пришла. У меня мама в свое время, она не понимала вообще, что происходит, почему Церковь, почему многодетность, то есть для нее это было такой шок. И, естественно, что все в Москву, я из Москвы куда-то поехала. А мы сначала снимали еще дачи, дома там. Как бы вот я совет даю всем, у кого есть такая идеализация загородной жизни: поснимайте. Там поживите, тут поживите.
Иерей Дмитрий
— Совершенно верно, да.
Е. Ульева
— Попробуйте, да. Потому что ты действительно понимаешь, что ага, котельная — топить котел там. Да, колодец или там скважина. То есть это целая такая наука, которую надо прямо изучить. И когда вот мы строились, вот этот каменный дом, который он нам благословил строить, и там он у нас сгорел, потом все выстроилось еще лучше, чем было. То есть это у нас история прямо отдельная. И дочка Александра — это вторая наша дочь, и она тоже под батюшкиным как бы окормлением выросла, очень так его воспринимала: батюшка Илий, батюшка Илий — то есть это ее как бы, она к нему прямо подходила. Потому что она училась в школе Плесково, он духовник школы Плесково, и она его постоянно видела. Ну я говорю, для нее это было прямо нормой: батюшка Илий идет — все, Сашенька пришла благословение получать. И однажды — это, конечно, чудесная совершенно история, ей было 19 лет, а еще раз опять, в очередной раз приехал батюшка Илий в школу Плесково. Он нам был очень там доступен, потому что это закрытая территория, и, естественно, тут же звонят там: батюшка приехал. Мы тут же — раз, раз, бегом, побежали к батюшке пообщаться, благословение получить. И она мне говорит: мам, я поеду с тобой, потому что мне надо там поговорить с батюшкой. У нее как раз был молодой человек, который там за ней ухаживал. В общем, все было прекрасно, он был батюшкин сын, то есть все просто вот вроде хорошо...
Н. Лангаммер
— Только возьми благословение, и все срастется.
Е. Ульева
— Да, вроде жених, да, и вроде как царевич Елисей, все нормально. И вдруг у нас такая история, мы приезжаем к батюшке, он нас прекрасно обеих знает. Садится, вот он сидит на лавочке, я с одной стороны села, она села с другой. И она ему там: батюшка, вот так и так, и рассказывает ему про своего молодого человека. А он так улыбается и говорит: нет-нет, деточка, это не твоя судьба. Поворачивается ко мне. А она, честно говоря, вот настолько опешила, она явно подсознательно ждала одобрения, что вот сейчас батюшка ее благословит, и ждать, не ждать, неважно, она как-то себе уже наметила. И когда он говорит: нет-нет, это не твоя судьба, она очень растерялась, прямо вот у нее какой-то шок даже был. И он поворачивается ко мне и так мило улыбается, говорит: она ведь умеет коров доить? Я сижу — ну понимаете, да, Москва, где я, где коровы. Я в жизни ни одной коровы не видела. Я потом поняла, что я только в телевизоре видела, а живых коров вообще не видела. Дочка моя их видела во Франции, чтобы вы понимали. Потому что она ездила в православный лагерь во Франции, и там гуляли коровы, потому что это было в деревне французской.
Иерей Дмитрий
— На лугу.
Е. Ульева
— Да, на лугу пасутся кто. И значит, она, и я пытаюсь сразу понять — ну я поскольку очень долго с батюшкой плотно общалась, я понимала, что он может пошутить, там не каждое его слово прямо надо ловить, то есть надо спокойно с ним разговаривать. Я говорю: батюшка... Я пытаюсь понять смысл, что, какая корова.
Н. Лангаммер
— Что происходит.
Е. Ульева
— Где мне, что значит, пусть она учится доить коров. Где их брать, этих коров? И я, честно говоря, начала смеяться, я решила, что шутка, не шутка. А батюшка мне постоянно, из года в год говорил: вот дети, земля. Он знал, что мы построились, он мне говорил: у тебя должны быть грядки, у тебя дети должны быть подключены к труду, вот сегодня есть продукты в магазине, завтра нет. И, кстати, в 14-м году, когда началась на Донбассе первая война, там же сразу же пропали продукты в магазинах, потому что начались обстрелы, невозможно было подвезти. И я тут же вспомнила все эти батюшкины слова, что сегодня у тебя есть, а завтра нет. И, значит, я говорю: батюшка, ну у меня грядка там... Я честно скажу, у меня очень хороший сад, грядку, за которую я отчитывалась батюшке, что она у меня есть, я там посадила какой-то лук. И он мне говорил: а грядка у тебя есть? Да, грядка есть. Потом она мне очень сильно надоела, потому что, честно говоря, мне некогда. Ну восемь детей, один за другим, мне, в общем, не до огорода было. И что-то там все заросло, и я думаю: надо засыпать это все корой какой-нибудь красивой там сосновой. И срыли, короче, мы эту грядку. И опять к нему приезжаю, он говорит: грядка-то? Я говорю: батюшка, грядки нет. Ну не буду же я старцу врать.
Н. Лангаммер
— А коров тем более.
Е. Ульева
— Да, и коровы, я сижу тут, слушаю про коров. И он мне так спокойно говорит, вот ты знаешь, там вот Спасово, Клыково, вот монастырь, Сепфора, и вот там Бурнашево — вот там Ира, у нее коровы, вот ее сын — это судьба твоей дочери. И я думаю: Ира, коровы, какое-то Бурнашево. Я пытаюсь вообще понять, что происходит. Он мне говорит: ну вот смотри, Клыково прямо, Спасово направо, Бурнашево налево. Вот такой классный я получила адрес.
Иерей Дмитрий
— Оптина недалеко.
Е. Ульева
— Ну я понимаю, да, мы все время к батюшке в Оптину ездили, я на местности примерно представляла, хотя я никогда не была.
Н. Лангаммер
— Я представляю глаза Александры в этот момент.
Е. Ульева
— Александра разрыдалась, потому что, значит, сейчас объясню, что было с Александрой. Поскольку она к батюшке относилась так, знаете, ну это был очень близкий для нее был человек, она просто, знаете, как будто обидели ребенка. Вот обидели. И она в рыданиях говорит: батюшка, а вы же меня в монастырь вообще-то когда-то отправляли. Ну там было дело, когда она была маленькой, он ей иногда говорил про монастырь. Ну он тоже многим это говорит. И она говорит: батюшка, а вы же меня в монастырь отправляли? А он так улыбается, говорит: ну ты же не хочешь в монастырь, а против воли нельзя. Вот давай, замуж выходи, детей рожай. Вот там он тебя любить будет всю жизнь, такой парень хороший. Выйдешь замуж, ферма там, детки, коровы. Она сидит и опять говорит: батюшка, небось вдовец какой-нибудь пожилой? Вечно вы меня куда-то... Ну то есть она такая, могла с ним так разговаривать. Он говорит: нет-нет, деточка, хороший, хороший там. Ну вот такое мы получили благословение. Ни телефонов, ни адресов. Единственное...
Н. Лангаммер
— У него коровы есть.
Е. Ульева
— Ира, у нее коровы и сын. Вот такой получили как бы адрес. Вот на деревню дедушке поезжай, и там какая-то Ира с коровами. Ну поскольку я все-таки с батюшкой к тому времени общалась уже 15 лет, естественно, я понимала, что надо благословение выполнять. Ну опять же я же не могла против воли дочку. Она ей 19 лет, она очень самостоятельная.
Н. Лангаммер
— Однако вопрос.
Е. Ульева
— Да. И я стала ждать как бы, молиться: Господи, управь. Там как надо, не надо, куда ехать. И две недели у нее было такое жесткое сопротивление. Она там собирались из Москвы вообще в какой-то Калининград уезжать, еще что-то, придумки пошли. И потом, через две-три недели как-то она так: ну ладно, пошли, поехали, посмотрим. Я говорю: Санечка...
Иерей Дмитрий
— На коров.
Е. Ульева
— Да, я говорю за спрос деньги не берут. Давай съездим. Десять лет пройдет, а ты скажешь: что же мы не поехали? Давай просто посмотрим, интересно же. Вот и мы, значит, садимся на машину, я за рулем, она рядом. И мы так в Шамордино, потом это же все рядом, в Шамордино заехали, потом в Оптину. В Оптиной мы попали на панихиду, потому что это была родительская суббота, вот так совпало. Потом понятно было, что это как благословение наших вот предков, то что говорили, вот все не случайно, все у Бога на своем месте. И потом мы едем в это Клыково. Приезжаем в Клыково, и тут в Клыково до меня доходит, что я как городской человек, у меня деревня — это, знаете, дорога, и справа слева дома. Потому что я только такие деревни видела. А что деревни бывают другие, я не знала. А там как раз вот это Бурнашево, оно так — это река очень красивая, Серена, и там раскиданы прямо вокруг нее домики. И там вот так прямо Иру и коров вот так вот невозможно найти.
Н. Лангаммер
— Иру и коров не найдешь. И мы сейчас прервемся на небольшую паузу. Напомню, что в эфире программа «Клуб частных мнений». Меня зовут Наталья Лангаммер. И мы сегодня обсуждаем тему, которая предложила Мира Муромская: переезд на землю, зачем это православному христианину. У нас в гостях психолог Евгения Ульева и священник Дмитрий Кузьмичев. Не переключайтесь.
Н. Лангаммер
— И мы возвращаемся в студии Светлого радио. В эфире «Клуб частных мнений». Меня зовут Наталья Лангаммер. И сегодня у нас тему предложила Мира Муромская, фермер, предприниматель. И мы пытаемся ответить на вопрос: переезд на землю, зачем это православному христианину? И у нас в гостях Евгения Ульева, психолог и священник Дмитрий Кузьмичев — люди все, которые так или иначе на земле живут. И Женя сейчас рассказывала потрясающую совершенно историю ее дочери, городской девочки, которая поехала искать свою судьбу, благословенную отцом Илием, куда-то в Бурнашево, Иры и коров.
Е. Ульева
— Иры и коров, да. И мы заехали в Клыково, к Сепфорочке, на могилку, там почитаемая очень старица, помолились и пошли просто в лавку спрашивать, где тут вообще можно найти Иру с коровами. Ну и там как-то вот язык до Киева доведет, да, и вот наконец-то нам примерно махнули рукой — где-то там, и мы нашли с трудом этот дом.
Н. Лангаммер
— И говорите: мы ваша судьба.
Е. Ульева
— Да, это реально было очень смешно. Потому что когда я подъезжала, меня уже...
Иерей Дмитрий
— Здравствуйте, мы к вам.
Е. Ульева
— Да, это было так, вышла, значит, Ира. Она такая была, честно говоря, не очень приветливая женщина. Она так на меня посмотрела: что надо? Знаете, так: что надо?
Н. Лангаммер
— Молока.
Е. Ульева
— Да, мы говорим: здравствуйте, вот мы тут вот от отца Илия, вот мы с невестой, вот у вас жених... Она, такая, говорит: ну пойдемте, я вас напугаю, сказала Ира. Значит, повела нас в поле. Коровы все были в поле, у них очень большое было стадо, там 19 или 20 коров на тот момент. Потому что так благословлял старец Илий, они четко жили, вот как батюшка говорил. Они бились там, как могли, за это хозяйство, батюшка им даже финансово помогал — трактор купить, сено и так далее. И, значит, мы появляемся на горизонте. И, в принципе, батюшка Илий им какое дал благословение: если будет какая-то невеста, вот я пришлю, сразу ее там в навоз, в навоз, чтобы она напугалась. Значит, как получилось. Она повела вот на это поле пугать, а нас испугать было невозможно, потому что мы не знали вообще, что такое коровы. И она говорит, предыдущие как бы кандидатки, они, когда видели количество коров...
Н. Лангаммер
— Ах, то есть вы были не первые?
Е. Ульева
— Мы были не первые, но последние. И там как бы предыдущие девушки, они как бы понимали, что такое 19 коров, и вопросы все заканчивались сразу. Они поворачивались и уходили. А поскольку для нас это был, знаете, контактный зоопарк — а можно погладить коровку? А какие они милые, какие прекрасные... И Ира поняла, что, значит, мы такие ребята, вообще не в теме. Ну мы с ней мило так поговорили, она нас повела там чай пить. И в этот момент мы заходим — прямо реально изба, вот избушка на курьих ножках, ей сто лет, этой избе, в тот момент было. Предыдущий священник там, который в 30-х годах был расстрелян, вот это его последнее было жилище. И там печка такая большая. Мы заходим, выходит Максим такой заспанный. Я говорю: Максим, судьба придет и на печи найдет. Вот печка есть, вот твоя судьба. Вот это твоя невеста.
Иерей Дмитрий
— Вставай с печи.
Е. Ульева
— Вставай с печи.
Н. Лангаммер
— Женись.
Е. Ульева
— Там именно так было. Но там знаете, это очень важный момент, который я всегда подчеркиваю в этом рассказе, что это все-таки было добровольно. То есть да, мы выполнили благословение, но молодые люди прямо друг другу реально очень понравились с первого взгляда. Я знаю прекрасно свою дочь, я внимательно смотрела на ее лицо, потому что у нее на лице всегда все написано сразу, что она думает. И она так прямо: у, какой парень, — там прямо видно было, что понравился. И они пошли куда-то гулять, он ей там начал показывать там очень красивые места, он ей как раз виды, закаты, вот эту вот красоту. И пойдем гулять, вот самое красивое место. И самое удивительное, что они сразу стали обсуждать, сколько у них будет детей там, то есть у них конкретный пошел сразу разговор.
Н. Лангаммер
— Класс.
Е. Ульева
— И когда мы поехали обратно уже, мы по дороге, я говорю: Саш, ну что ты думаешь? Она говорит: я за него выйду замуж, он классный, мне понравился там, все. Ну это явно, понимаете, это невозможно вот подгадать, это вот какое-то благословение. И дальше это все прямо моментально. То есть батюшка, но батюшка первый же вопрос, который мне задал, когда я к нему приехала, он мне сказал: ей он понравился? Она влюбилась? То есть она его полюбила? То есть ему было важно вот этот момент. Не было никакого насилия. Он ждал реакции молодых. И поскольку реакция — и Максиму Саша очень понравилась, и Саше он понравился, поэтому как бы вот он благословил свадьбу. Я, честно говоря, даже...
Н. Лангаммер
— Подожди, а если были предыдущие, он их как присылал, как пробные варианты? Если он точно знал, что это судьба.
Е. Ульева
— Я не могу сказать, потому что вот просто история про то, что, если будет невеста — в навоз, и вот это упоминание, что кто-то там испугался, ушел, но больше мы подробности не спрашивали, нам как бы было все равно. Потому что это действительно была реальная судьба. Вот сейчас прошло ровно десять лет с момента брака — у них пять детей, почти сорок коров. Она ведет блог, ферма Никитиных, и она там, понимаете, вот можно прямо зайти и посмотреть, что человеку хорошо, человек на своем месте, он цветет, она обожает этих своих коров. И вы знаете, когда самая любимая штука была ее, когда одноклассники узнали, что она выходит замуж. А она такая, знаете, ну вот бренды, сумки там, Париж, все вот, чтобы вы понимали.
Иерей Дмитрий
— Туфельки.
Е. Ульева
— Москва, университет. И как бы когда ее спрашивали: ты, Саш, у тебя у мужа там Феррари или Ламборджини? Она говорила: у моего мужа трактор, я фермер. Но она нашла в этом себя, она раскрылась совершенно с удивительной стороны. То есть вот батюшка ее потом все время, вот он ее очень любит, он все время благословляет, он ей говорит: дитя послушания, моя послушница, ты моя умница, — то есть он ее все время хвалил. А у нее заработал какой-то вот, были огромные, естественно, трудности, и вот это деревенская тяжелейшая жизнь, эти коровы, она никогда не видела. Надо было учиться доить, там она и плакала, и были слезы, и мозоли. И она очень большая труженица. Но она черпала такое в этом вдохновение, что все скептики... Вы понимаете, да, около этой истории люди смотрели на меня, как на ненормальную, больную, честно скажу. Кто-то из батюшек говорил, что я в прелести, я сошла с ума. Это твой ребенок, куда ты его, в какую-то деревню отправила. Ну тут мы как родители, естественно, тоже, мы продали квартиру в Москве, мы вложились в ферму, то есть мы так, что смогли для ребенка, сделали, там дом построили. И вот то, что сейчас, вот этот результат, который сегодняшний — я не знаю, чем кончится, да, понятно, что все мы люди, все бывает. Но тем не менее на сегодняшний момент человек на своем месте. И вы знаете, мы как бы опередили время. То есть она уже в таких трудах фермерских, и кто же знал, что будет блогинг и так далее, что она нашла себя, что у нее там тысячу подписчиков, клиентов, которые ее любят, и любят ее молоко там и так далее. И она говорит: я живу полноценной жизнью. И когда она очень редко приезжает в Москву, очень редко, она вот на это все смотрит и говорит: как вы тут живете? Здесь же нечем дышать. Она прямо, она говорит я в свои закаты. У них потрясающе виды там, видно монастырь, и вот она это все, вот эту природу. И я как психолог и бабушка — вот у меня пятеро внуков, четыре внучки и внук, и я понимаю, как полезно, что мои внуки на земле, около животных — песок, земля, грязь, тактильность. Современные же дети абсолютно всего этого лишены. Плюс сейчас появился интернет, то есть дети все видят, все слышат, онлайн какие-то занятия. И, слава Богу, Оптина пустынь недалеко, там сделали прекрасную школу, и низкий поклон владыке Иосифу, который сделал школьный автобус. В тот момент, когда моя дочь рожала детей, ничего этого не было. Мы, честно говоря, не знали, что будем делать со школой. Потому что это основная проблема всех многодетных, кто переезжает за город.
Н. Лангаммер
— Да, школ нет.
Е. Ульева
— Если наша страна придумает школьный автобус, который будет возить, сделает федеральную программу перевозок детей в школы, у нас выполнятся все вот эти многодетности, и то что там Владимир Владимирович говорит, что там год семьи, давайте рожать — только если все поедут вот за город, а там сделают вот эти автобусы, которые будут возить детей. Вот это тогда все.
Н. Лангаммер
— Ну это какой-то просто идеал, получается, да?
Е. Ульева
— Это не идеал.
Н. Лангаммер
— Жизнь человека на земле. Нет, Жень, ну я в принципе, эталонно, да, у меня тоже...
Е. Ульева
— Ну это очень здоровая жизнь.
Н. Лангаммер
— Мне этнопсихолог тоже говорит, что люди, оторванные от земли, там уже в каком-то поколении начинается шизофрения. То есть для нас все-таки правильно жить на земле и соприкасаться в этом, не в телефоне, не в человейнике.
Е. Ульева
— Ну мы же не размножаемся в городе. Это же очень просто. Вот смотрим в зоопарке, у нас чудесная панда Катюша сейчас в московском зоопарке, и все бегают, прыгают: ой, у нас наконец-то там родилась панда. Вот в городе сейчас дети. Я сначала начала рождать детей в Москве, и когда я выходила гулять, мне говорили: понарожали тут детей, с собакой негде погулять, понимаете. Вот это при том, что собака только что сходила в песочницу, где играют мои дети. И это невозможно. Я не понимаю, как можно жить там с пятью, с семью детьми, да, это огромная проблема. Хотя я знаю такие семьи, они есть, честь им и хвала, но на земле — это абсолютно другое.
Иерей Дмитрий
— Я хочу добавить, что все равно, вот у нас тоже на приходе Толстопальцево, ну нельзя же назвать Толстопальцево поселок, деревня, не деревня, город не город, потому что Москва уже наступает на нас. И все равно наши прихожане многие, которые сейчас у нас осели, они же переехали из московских приходов, от отца Федора Бородина, какими-то путями, там государство субсидировало материнский капитал, они понакупили все дома. Понимаете, то есть все сидят на своих участках, и тоже там сталкиваются с трудностями, со стройками. Ну понятно, что город близко, но тем не менее все-таки это не квартира далеко. И там уже отношения даже между людьми, они уже другие. Потому что там труды постоянные, какие-то моменты, где надо там все-таки из дома там выйти на улицу, там поговорить, друг к другу в гости сходить. Вот даже мы в поселке завели такую историю с недавнего времени, мы, например, по нашим прихожанам садимся на автобусы и в Пасху, в Рождество едем колядовать. Представляете, как здорово — к каждому заехал, там угостили. Вот в городе это не сделать.
Н. Лангаммер
— Ну почему, ездим мы по квартирам.
Е. Ульева
— Там образ жизни другой. Общинность какая-то, батюшка, да?
Иерей Дмитрий
— Да. А потом у нас же очень много наших прихожанок пожилых, причем Толстопальцево считается по статистике, светской причем, у нас там долгожители, особенно женщины, то есть за 90 лет все переваливают будь здоров. За этот рубеж, там 90, вот у нас недавно тоже прихожанка скончалась — родилась на Покров, до ста лет год не дожила, в 20-м году она отошла. Вот родилась не в Москве, на юге и прожила большую часть жизни все по деревням. Учительница — французский, итальянский, понимаете. Светлая голова до последнего времени и так далее. И интересно, что была бы в городе, да, она сама до храма от дома ходила, понимаете, в чем дело. Это вот, кстати, тоже. Ну это понятно, что можно поспорить с этим, с некоей долей условности какой-то, но тем не менее. Потому что я чувствую, что все-таки городская среда, она даже прихожан в городе, там, может, много людей в храме, может быть общинная жизнь, такая суета, молодежное движение, но вот когда ты все-таки вне города, в поселке, совершенно другая история. Про деревню вообще, конечно, уже и не говорю, если дальше отъезжать, уже и народ другой, более открытый. Потому что мы же все атомизируемся, психологи говорят, мы все здесь одиноки. И мы даже не знаем соседей по лестничной клетке.
Н. Лангаммер
— Вот, кстати, интересно, почему, Жень? Когда мы здесь ближе физически, мы вообще друг под другом живем.
Е. Ульева
— Ну во-первых, я считаю, это я из собственного опыта, поскольку я живу давно уже на земле, 25 лет тоже, ну 24, вот как батюшка благословил, мы построились и переехали. И я физически чувствую в Москве количество людей. То есть я прямо заезжаю и понимаю, что ой-ой-ой, а что так много? А в метро спускаюсь — вообще. Хотя я выросла, я городской ребенок, для меня запах метро, вот у кого-то там птички, я захожу — ой, хорошо, это запах детства, понимаете, вот эта пыль от метро. То есть мне там комфортно, потому что я там выросла. Но дискомфорт вот этот от толп людей, оттого что ты чувствуешь, что вокруг, ты живешь в квартире, у тебя тут кто-то стучит, тут кто-то ходит. А за городом ты — ну площадь другая, у тебя больше пространство.
Н. Лангаммер
— И поэтому ты пускаешь в свое пространство?
Е. Ульева
— Нет, мне кажется, что деревенская жизнь, вот я смотрю на Сашину жизнь, вот в ее деревне, они все там дружат, они общаются, вот они как раз ездят в гости. Потому что ты там, во-первых, ты скучаешь по людям. Первое. Потом ты помогаешь там выдернуть машину, трактор завяз, грязь, там кто-то дернул.
Иерей Дмитрий
— Там не выжить без помощи.
Е. Ульева
— Ты никуда не денешься. Потому что там если что-то случилось — там снегом завалило, то это конкретно тебе нужен твой сосед или там еще кто-то. То есть тут не выживешь. А тут мы в Москве, что, мы вызываем, кто там...
Н. Лангаммер
— Службы.
Е. Ульева
— ЖЭК там, кто там, управа, как там сейчас правильно? Я просто давно не живу в квартире.
Н. Лангаммер
— Жилищник.
Иерей Дмитрий
— Мало того, что мы всю жизнь вот недовольны, то что услуги мы получаем не те, не вовремя в городах уже, то есть нас тоже это развращает. То есть люди начинают жаловаться, что автобус не вовремя пришел, здесь мне вовремя не подали — то есть уже, понимаете, зона комфорта, она нас начинает развращать.
Е. Ульева
— Эгоистичность.
Н. Лангаммер
— Эгоизм, да.
Иерей Дмитрий
— И чтобы вот из этой зоны комфорта, надо хотя бы реально вырываться, почему лагеря нужны, я не знаю, поездки в деревни. А земли, в России земли столько, понимаете, нам все завидуют вокруг, все страны.
Н. Лангаммер
— Да, поэтому рождаются дети.
Иерей Дмитрий
— Почему сейчас эта история, так сказать, с противостоянием цивилизационным, а нас мало оказалось. Нужно сейчас расселяться, плодиться, размножаться. Но вот Женя хорошо сказала, понимаете, вот у них вот у дочери с мужем, да, у них что, идеальное супружество возникло. То есть Господь благословил — есть супружество, есть дело, то есть работа на земле. Возделывать что, свой семейный рай, понимаете, что Господь благословил изначально. Понимаете, супружество, да, это когда двое соединяются в одну плоть. Не просто соединяются, у них одно направление, одна магистральная линия, они смотрят в одну сторону.
Е. Ульева
— Одно дело. Они болеют этим.
Иерей Дмитрий
— Да, одно дело, они друг друга поддерживают. И вот я с Мирой согласен, у них тоже такая же, может быть, история.
М. Муромская
— Да, батюшка, совершенно точно.
Иерей Дмитрий
— Да, и это дело надо поддерживать. Но надо, конечно, молиться, благословляться. Может быть, не знаю, собирать каких-то вот таких энтузиастов, обмениваться мнением, не знаю что, вот пропагандировать.
Н. Лангаммер
— Приехать, пожить.
Иерей Дмитрий
— Пропагандировать эту историю, да. Может быть, взять там, к Мире поехать, пожить, что-то там, дрова поколоть.
Н. Лангаммер
— Я напомню, что в эфире программа «Клуб частных мнений». Меня зовут Наталья Лангаммер. У нас сегодня тема «Переезд на землю. Зачем это православному христианину?». Предложила тему фермер и предприниматель Мира Муромская. У нас в гостях Евгения Ульева, психолог, и священник Дмитрий Кузьмичев. Слушайте, я вам расскажу такую вещь, я здесь один горожанин. И я знаю семью тоже, которая городская была жена, а мужчине было благословлено ехать на землю, а ей — заниматься городскими делами. И никто не понял, что произошло, а отец Илий, видимо, предвидел, что этой семье как раз не по пути, и это тоже удивительно. Потому что, видимо, ехать на землю, когда один человек совершенно городской, это такое ну уничтожение себя как личности, то есть, в общем, кому что дано. То есть не то что мы всех сейчас должны, наверное, на землю.
Иерей Дмитрий
— Совершенно верно, да.
Н. Лангаммер
— И к чему я говорю, что я горожанка, что мне хватает пяти месяцев, ну сейчас уже пяти, растягивая это время, когда я приезжаю в свой семейный дом, на свою дачу, в старенький сруб деревенский такой, 50-х годов. Но это невероятное ощущение, когда ты выходишь утром на ступеньки...
Е. Ульева
— На траву.
Н. Лангаммер
— Ну и к тому же 7-й этаж или 1-й этаж, это физиологически тоже ощущается, это вообще, конечно, другое чувство, и без этого я себя не представляю. Вот мнение горожанки. Мира, а что для тебя было таким, что ты жалела, оставив в городе и что ты такое обрела? Ну кроме того, что ты рассказала, что ты потеряла, что обрела, горожанка?
М. Муромская
— Ну жалела, наверное, в первую очередь мне было непривычно, когда мы туда переехали, то что мы никого не знали. А здесь я училась в институтах, со всеми коммуницировала. В Москве потрясающие люди, это, конечно, безусловно, общайся, знакомься. Когда я сюда приехала, я поняла, что у нас в деревне одни бабушки, что у нас вообще, в принципе, деревня очень маленькая, и она вымирает. И для меня, конечно, это было очень... А я очень коммуникабельная, мне нужно общение. Я просто приседала на уши своему мужу, он не знал, куда от меня деться, потому что нужно было куда-то вот это вот, свою эмоцию.
Н. Лангаммер
— Кошки, сколько у тебя?
М. Муромская
— Две сейчас. То есть блог почему вот появился — мне нужно было куда-то все это, с кем-то что-то делиться, рассказывать. Это было очень сложно. Но впоследствии у нас, мы начали ходить в храм, ездить в монастырь. Начали появляться в нашей жизни знакомые, друзья, батюшки, матушки, иеромонахи, которые там нас как-то поддерживают, помогают. И сейчас у меня уже как бы спокойно в этом плане, а вначале да было очень сложно, такой момент. Что было, наверное, самым радостным — это вот мысль, то что батюшка сказал, когда мы жили в городе с мужем, у него была такая работа, он, в принципе, работал до пяти, в мозаичной мастерской, там делал иконы, и как бы приходил более-менее вовремя домой, и субботу воскресенья мы тоже проводили вместе — то есть у нас был вечера и суббота, воскресенье. Мне казалось, что я вообще счастливая жена, что мы столько времени проводим вместе. А когда мы переехали в деревню, я поняла, что только в деревне я вот узнала своего мужа. Потому что у нас абсолютно не было времени на узнавание друг друга в городе.
Н. Лангаммер
— То есть вы узнали друг друга в деле, получается.
М. Муромская
— Да, то есть мы 24 часа вместе, общаемся, там какие-то трудности переживаем, там и ссоримся, конечно, и миримся, и молимся вместе. И я понимаю, что только там я вообще узнаю, что такое жизнь в браке, и вообще своего мужа и себя. И я вообще не понимаю, мне вот говорят: а ты не устала вот от мужа? Вы 24 часа вместе, там ходите...
Н. Лангаммер
— А он не работает сейчас?
М. Муромская
— Он онлайн работает.
Н. Лангаммер
— А, понятно. Я интересно говорю, он не работает — то есть работа на земле, она как бы не работа.
М. Муромская
— Ну да, помимо вот этого, у него еще есть работа онлайн, маркетологом работает сейчас. И это, конечно, удивительно, то есть я даже не могла представить. И только ради этого, если бы я знала, что у меня будет вот такое, я бы, наверное, только ради этого переехала. То есть я же не знала, что у меня будет такое вот чудо, подарок. Потому что это совершенно другие отношения, какие у нас возникли в таком тесном контакте, когда я действительно могу узнать человека. Вот Господь же нам говорит: узнавай человека, да, познавай, какие у него привычки, что ему нравится, что не нравится, как он вообще вот в быту, там поддерживай его. И он растет. Потому что он тоже как бы жил в городе, хотя сам из деревни, когда-то там в детстве жил в деревне.
Н. Лангаммер
— То есть опыт какой-то был.
М. Муромская
— Ну какой-то да, небольшой был. Но так мы как слепые котята, то есть мы все вот методом проб и ошибок. Мы когда приехали, у нас не было даже шуруповерта и вообще ничего не было. То есть мы начинали с гвоздей, с шуруповерта, и вот эти вот все инструменты все закупали, покупали.
Н. Лангаммер
— Но Господь, я хочу вспомнить твою эту историю смешную, что Господь настолько рядом, сейчас, может быть, ты ее сама перескажешь, что когда не идете в воскресенье в храм, вы потом охотитесь... за чем? У вас там что убежало, газонокосилка или кто у вас там?
М. Муромская
— Мотоблок.
Н. Лангаммер
— Мотоблок убежал в воскресенье.
М. Муромская
— Сам поехал копать, сломал нам забор и вообще.
Н. Лангаммер
— Вместо службы копали, вместо воскресной.
М. Муромская
— Да, действительно, Господь, наверное, Он как бы, Он тебя, конечно, поддерживает, но Он от тебя ждет тоже действий. Потому что мы хотим каких-то вот: давай, Господи, нам чуда какого-то, давай там поддерживай меня, помогай мне. Но ты и сам должен молиться и от чего-то себя ограждать. В моем случае это там и пост, и в храм пойти, и себя там понуждать, и делать какие-то добрые дела. Может, это, конечно, сейчас очень голословно звучит, но я понимаю, что именно вот это, оно как бы помогает не думать только о себе.
Е. Ульева
— Ну вот, Наташ, можно? Я слушаю Миру. Во-первых, моя Саша рассказывала то же самое про воскресные дни — то что у них скисало все, что они начинали вдруг в воскресенье делать на ферме, ничего не получалось. Скисало, пропадало. Они это прямо четко поняли. Хотя она в воскресенье, естественно, собирает детей и идет в храм, но она поняла, что в воскресенье вообще не надо вот...
М. Муромская
— День Богу.
Е. Ульева
— Да, день Богу, что это не благословляется. Поэтому у нее там иконы везде, молитвы, она это четко, вот они тоже из опыта поняли. И вторую историю я, знаете, какую вспомнила. Я как-то был у батюшки Илия и попала к нему, приехала, такие, знаете, огромные ребята, десантники, такие прямо воины. Ну крутые, такие двухметровые красавцы, их там целая группа приехала, и они там: батюшка, и они хотели получить у батюшки благословение прыгать с парашютом. Были мирные времени, это был десять лет назад, даже больше, наверное. И они на адреналинчике, понимаете, да, привыкли. Вот это я рассказываю специально, потому что сейчас меня слушают те, кто вернулся с фронта или еще что-то. И вот один из таких красавцев, он, значит, подходит к батюшке и с такой очень красивый девушкой молодой. Она пришла просить у батюшки благословения стать телеведущей. Ну просто красотка такая. И он такой стоит и говорит: батюшка, благословите нас вот с парашютов прыгать. Ну вот просто в мирное время, привыкли ребята к адреналину. И пытается старца на это, значит, так продавить, скажем прямо. А батюшка так улыбается мило и говорит: нет-нет, ну что это, с парашютом. Он говорит: ну мы же раньше прыгали. Ну раньше тебя родина отправляла прыгать, там по делу прыгал. А так вот, просто так жизнью рисковать — нет, это Бог не благословляет. И он говорит: ну батюшка, ну мы же мужики настоящие.
Н. Лангаммер
— Называется, приехали за благословением.
Е. Ульева
— Да. Нет, это очень интересная прямо история была. Они такие на мотоциклах, вот я говорю, прямо брутальные такие ребята. И он говорит: батюшка, ну мы же там, ну я же мужик настоящий, русский там. А он так улыбается, батюшка, и говорит: а, русский мужик? А если русский мужик, вот бери эту красавицу, женись на ней и в деревню, домик, и на землю, и пятеро детишек. Вот и будешь ты настоящий русский мужик на этой земле. Они так растерялись все. Я так смеялась, стояла рядом.
Н. Лангаммер
— А красотка эта приехала независимо от него?
Е. Ульева
— Нет, а он ее приехал знакомить с батюшкой, и она хотела у него спросить. Это была его девушка.
Иерей Дмитрий
— И хотели вместе прыгнуть с парашюта.
Е. Ульева
— Она хотела быть телеведущей. Но там явно с ней какой-то случился переворот, потому что она рыдать там начала. Ну это бывает около батюшки.
Н. Лангаммер
— Поженились?
Е. Ульева
— Ну я не знаю, я вот их видела. Я думаю, может, выполнили благословение. Потому что батюшка им прямо четко сказал, я прямо услышала: хочешь мужиком быть настоящим, хочешь адреналин, он говорит, вот в деревне, там этого адреналина полно. Там вот трактор застрял, корова не отелилась там или еще что-то — вот тебе адреналин, сколько хочешь. В мирное русло. Он очень много кого, конечно, благословлял на землю, работать.
Иерей Дмитрий
— Да, этих историй много. Когда мы еще в Оптину стали ездить, потому что наша жизнь с матушкой тоже с Оптины началась, так вот, такая связь. И поэтому там да, этих историй тоже много слышал от других людей параллельно, то что Женя говорит.
Е. Ульева
— Ну в Калужской области много, вокруг Козельска очень много народа.
Н. Лангаммер
— Ну да, сколько об этом написано книг, переехали.
Иерей Дмитрий
— Но хотя вот я хочу сказать, что тоже благословение благословением, но надо понимать, что трудности есть, и их там надо преодолевать, но они очень благодатные. Потому что мы тоже приехали, там вот этот уголь, я говорю. Потом дети, там телефонов нет, тоже там всякие были истории, где надо там дойти до соседней улицы или соседей попросить что-то сделать. Потом там и столярную мастерскую мы сделали. Потому что в квартире я бы не сделал столярную мастерскую, это, так сказать, много лет жизни столярному производству отдал. Потом получилось так, что у меня супруга занималась конным спотом, разрядница, без лошадей не могла. Раз, что-то с родственниками поговорили — раз, родня, значит, лошадей.
Н. Лангаммер
— У вас лошади?
Иерей Дмитрий
— Да, до сих пор, уже 30 лет.
Н. Лангаммер
— Сколько?
Иерей Дмитрий
— 30 лет мы их держим на наших 10 сотках. Но сейчас лошадьми уже дочь занимается, потому что мы уже устали.
Н. Лангаммер
— Их много?
Иерей Дмитрий
— У нас всегда было две лошади. Ну уже какие-то умирали, потом мы докупали, потому что нужно, чтобы пара была. И Ксюше сказали: так, Ксюш, ты будешь лошадьми заниматься? Да. Тогда мы оставляем. Потому что мы с мамой все, у нас уже другие истории, уже не можем, уже устали. Но вот она сейчас занимается. И интересно, что вот внук появился, представляете, он живет вот с такими животными рядом. И это сейчас в Москве, мы как бы сейчас уже в черте Москвы находимся, представляете. Уже, конечно, ездить негде, там сделали леваду на участке, потому что все уже, поля застроены. Раньше, конечно, мы там носились вокруг, но так вот. А сами мы с матушкой, получилось так, от детей съехали и уехали дальше еще от Москвы, и мы сейчас практически живем час езды от Москвы. Но на службы я приезжаю, чтобы детей не беспокоить, мы иногда там ночуем, с внуком сидим. Но уже все, вот мы им оставили хозяйство. И я посматриваю, как они с домом справляются. А интересно, что Миша, зять, совершенно городской. Представляете, вот все так за он компьютером. И то, смотрю, раз там, Миша, что там не повешены люстры — там раз-раз, что-то по интернету нашел, пошел, чик-чик сделал, там что-то подколотил. Ну им там сейчас еще старший Серафим помогает, он вообще у нас такой рукодельный, художник. И вот он, кстати, вот Серафим у нас никогда не хотел жить в Москве, вот его тянет вот куда-то подальше.
Е. Ульева
— У нас тоже все дети.
Иерей Дмитрий
— Потому что его прямо тянет куда-то вообще уйти. Я, говорит, Москву, не то что органически, хотя все друзья, он учился недалеко, в Махре тут учился, в Сурике, но вот он, например, по духу не городской человек. Но мы, например, конечно, с матушкой так далеко там в Муром не отъедем.
Н. Лангаммер
— В Муром не уехали.
Иерей Дмитрий
— Ну потому, что тут еще получается, что Господь благословил служить на приходе здесь пока, что там дальше сложится, мы не знаем. Но тем не менее, конечно, вот хочу все-таки так сказать...
Н. Лангаммер
— Подытожить.
Иерей Дмитрий
— Всех призвать, что на земле это круто, честно говоря.
Н. Лангаммер
— Вот когда мы с Мирой эту программу придумали, меня как бы многие спрашивали: а о чем говорить-то? Ну переезжают люди на землю. У меня все равно этот вопрос оставался, насколько это важно, жить на земле. Я, наверное, знаете, в конце хочу сказать спасибо нашим бабушкам и родителям, что нас в детстве все-таки всех практически вывозили на дачу, снимали. Я маленькая была, очень хотела посмотреть, что такое настоящее поле и настоящая деревня. И я попала туда, вот интересно, в настоящее поле, только уже 30-летним человеком, когда я воцерковилась и поехала в Дивеево. И я ехала среди аллей берез, отъезжая из Дивеево, и я просто плакала. Потому что настолько это человеку, видимо, родное и свойственно, что, даже оставаясь в городе, мы все равно хотим на землю. Спасибо за этот разговор очень интересный. Я напомню, что в эфире была программа «Клуб частных мнений». Меня зовут Наталья Лангаммер. И мы сегодня обсуждали тему «Переезд на землю, зачем это православному христианину». Тему предложила Мира Муромская, фермер, предприниматель. В гостях у нас была психолог Евгения Ульева и священник отец Дмитрий Кузьмичев. Спасибо вам за ваше внимание. Мы снова увидимся и услышимся на волнах Светлого радио через неделю, в воскресенье, в 18.00. Всего доброго. До свидания.
Иерей Дмитрий
— До свидания.
Е. Ульева
— До свидания.
М. Муромская
— До свидания.
Все выпуски программы Клуб частных мнений
Поддержать детей, которые проходят лечение в больницах Петербурга

Лиля росла без родителей. Когда ей было три года, она в одиночку боролась с опухолью в больнице Санкт-Петербурга. В перерывах между химиотерапией её отправляли в детский дом. Шансов на усыновление было крайне мало — никто не хотел забирать девочку с такой тяжёлой болезнью... Жизнь малышки переменилась, когда о ней узнала волонтёр по имени Лидия.
Женщина много лет совместно с одной благотворительной организацией помогала детям-сиротам в больнице, и до этого не решалась взять ребёнка под опеку. Они с мужем уже воспитывали двоих детей, у одной из девочек была инвалидность. Но увидев Лилю, она почему-то не смогла пройти мимо. Малышка месяцами лежала в больнице, переживая сложные процедуры без поддержки взрослых. Лидия посоветовалась с мужем и детьми, и они решили забрать девочку в семью. «Благодарю Бога за то, что у нас появилось такое чудо», — говорит приёмная мама.
Сейчас Лиле уже 13 лет, она вместе с близкими живёт в деревне в Вологодской области. Здесь есть свой дом и сад, настоящая русская печь, уютные комнаты и аромат пирогов. Во всём тут чувствуется любовь и забота. Девочка учится, занимается в художественной школе и помогает маме по хозяйству, у неё есть друзья и насыщенная жизнь подростка.
Лилина болезнь всё ещё сохраняется. Она уже не лежит в больницах, но регулярно наблюдается у врачей и проходит обследования. Это нужно, чтобы контролировать опухоль.
Некоторые медицинские обследования и анализы не входят в перечень бесплатных и стоят дорого. Поэтому Лилю поддерживает фонд «Свет.Дети». Он помогает семье с оплатой этих процедур.
Поддержать фонд и его подопечных из разных городов, которые прямо сейчас проходят лечение и обследования в больницах Санкт-Петербурга, можно на сайте фонда.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Жизнь и судьба М.А. Булгакова». Алексей Варламов

У нас в студии был ректор литературного института имени Горького Алексей Варламов.
Разговор шел о жизненном пути знаменитого писателя Михаила Афанасьевича Булгакова: о ключевых событиях, главных вызовах и отношениях с Богом.
Этой беседой мы открываем цикл из пяти программ ко дню рождения М.А. Булгакова.
Ведущая: Алла Митрофанова
Все выпуски программы Светлый вечер
«Проблема созависимости в семье». Татьяна Воробьева

У нас в гостях была детский психолог высшей категории Татьяна Воробьева.
Мы говорили о проблеме созависимости: как определить, что такая проблема есть, и над чем стоит работать, если отношения в семье стали осложняться.
Ведущие: Константин Мацан, Анна Леонтьева
А. Леонтьева
— Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева...
К. Мацан
— И Константин Мацан, добрый вечер.
А. Леонтьева
— Сегодня, как всегда, мы говорим о семье с Татьяной Воробьевой. Чтобы не перечислять всех регалий, просто скажем: детский психолог высшей категории, мама, как мы сегодня говорим, двоих сыновей и двух внуков. Добрый вечер.
Т. Воробьева
— Добрый вечер, дорогие.
К. Мацан
— Нашим радиослушателям уже знаком голос Татьяны Владимировны, особенно вот в этих программах, где мы с Аней пытаем гостей в паре, вот уже не первый раз Татьяна Владимировна у нас. И для нас это очень радостно, что такой цикл складывается бесед, из которых сплошная польза.
А. Леонтьева
— Да, и мы, наверное, сами ищем ответы на свои вопросы, поэтому, в общем, программа более-менее корыстные. Я хотела начать с такого вопроса. Вот у нас недавно в программе был психолог, и мы обсуждали такую тему, что вот наши дети, такие молодые там — 18, 20, 16 и далее — они знают очень много психологических терминов: они знают, что такое абьюзмент, они знают, что такое созависимость, они знают вот кучу каких-то вот диагнозов, которые они периодически выставляют там друг другу, своим отношениям. И мы говорили, насколько вообще это полезно, потому что ну есть ли вообще такие отношения, где никаких диагнозов поставить невозможно. Есть такая точка зрения, что любовь, такая здоровая нормальная человеческая любовь, она выражается словами: «я его люблю» — точка. Никакой драмы, никаких переживаний. Ромео и Джульетта — это созависимость, безусловно. Все что...
Т. Воробьева
— Как страшно, прямо слова-то — созависимость.
А. Леонтьева
— Да. И вот поэтому хотелось поговорить с вами как раз вот об этом слове «созависимость». И ну вот, наверное, опять же начну себе приносить пользу. Вот моя дочь очень часто употребляет это слово — «созависимость.» И я никак не могу найти вот эту грань, где кончается созависимость и начинается любовь. Вот как вы относитесь к этому слову?
Т. Воробьева
— Ну это слово, мы скажем, многоплановое, есть не один план. Но само слово «со-», конечно, предполагает, даже не углубляясь, так сказать, в его семантику, ну, конечно, предполагает именно зависимость одного от другого. Вот где это слово можно принять априори, не рассуждать — это только в медицинском термине: психосоматика, психофизиология. Ну, скажем, корреляционная взаимосвязь, где душа определяет наше с вами физиологическое развитие, или недоразвитие, или нарушение этого развития, где психосоматика, где душа определяет наше состояние здоровья или нездоровья — вот эти два термина, они объективны. И о них не надо ни спорить, ни говорить, они настолько объективны, что мы все прекрасно знаем: человек, который гневливый, горячий и так далее, чаще всего будет болеть инфарктами, инсультами и так далее и тому подобное. Это все можно увидеть на практике, это все показывает жизнь, это все написано в эпикризах врачей по поводу больных, поступивших к ним. То есть причина здесь понятна. А вот созависимость человеческая, созависимость личностная — вот это фактор, конечно, неоднозначный и неодинаково в одном плане действует. Здесь можно много говорить, не с позиции философии, не с позиции, но всегда зависимость, она присутствует, она всегда есть, и было бы странным, если бы сказали, мы бы отказались от этого, тогда мы бы оказались в вакууме — в вакууме социальных отношений, в вакууме личностных отношений. Но вакуума в природе нет. Монашество, которое представляет собой действительно желание уйти в единение человека, но в единение опять не с самим собой, а с Богом, поэтому здесь тоже нет.
А. Леонтьева
— Тоже созависимость.
Т. Воробьева
— Еще какая. И это единственная верная, единственная не требующая никакой коррекции зависимость — человека от Бога. Православный человек всегда скажет не «я пойду», не «я сделаю», а «по милости Божией я пойду», «по милости Божией я сделаю», «по милости Божией» у меня получилось или не получилось. И более того, он отказывается от дерзости говорить «я хочу». Вот это слово «я хочу» для православного человека (я себя отношу к этим людям, хотелось бы быть православным все-таки человеком) действительно дерзко сказать: «я хочу» — это как-то режет слух и, самое главное, режет слух твоей души. Не как я хочу, а как Богу угодно. Вот эта зависимость — это самая благая зависимость, которая есть в этом мире. А почему, потому что в этой зависимости продиктованы все ступени созависимости, от чего мы придем к самой благой зависимости от Бога: «Блажени нищие духом» — я отказываюсь от себя и своего «хочу», я хочу только одного: жить по воле Божией. Совсем недавно на консультации у меня была достаточно молодая женщина, пережившая какую-то такую маленькую свою трагедию — ну по ее ощущениям, трагедия. Конечно, не трагедия, но тем не менее человек пришел, плачет и для нее это боль, для нее это непонятно и так далее. Ну, по милости Божией, удалось объяснить, разрешить эту задачу. Не проблему. Я очень боюсь слова «проблема», потому что проблема, она состоит из энного качества задач, правильно или неправильно решенных. Поэтому достаточно одну задачу решить неправильно, и проблема не будет разрешена. Поэтому всякий раз надо начинать от простого к сложному: решить первую задачку, вторую. Ну вот, скажем так, решили задачку. В благодарность, узнав, что мы все-таки являемся детским домом благотворительным, я получаю такое смс-сообщение и руководство, видимо, к моему действию, но оно было почему-то очень суровым, резким и негативным. Что же пишет эта женщина, мать троих детей? «У вас детский дом, я могу помочь. — Спасибо, спасибо большое, ну у нас есть в этом ракурсе такая помощь, у нас своя машина есть и так далее. — А вот у вас можно взять детей? Я хочу взять ребенка». Вот здесь у меня все иголки души поднялись перпендикулярно. Слово «хочу взять» — это очень дерзко. Это ребенок — и слова «хочу» здесь не может быть. Я столько раз сталкивались вот с такими вещами, где «хочу» звучит как «хочу», а потом ребенка приводят назад или, лучше, сдают в психиатрическую больницу, дабы определили его психиатрический статус и так далее и тому подобное. И всеми силами желают от него отделаться. Вот поэтому это тоже ведь созависимость от своего «хочу». Я бы хотела сказать: не надо хотеть, не будьте созависимы своим желаниям — это опасная вещь. В психологии есть такой термин «когнитивный диссонанс», он заключается именно в том, что наши желания и результат того, что мы получаем, могут не совпадать, и вы входите в вот такой диссонанс. То есть хотела благого, хотела кого-то осчастливить, а получилось не только не осчастливила, себя наказала, себе труд дала невозможно тяжелый и потому отказалась. Вот вся беда в том, что хорошо, если это цена только вашей души. А если это цена того, кто стал зависеть от вас? Мы ведь в ответе за тех, кого приручили — имеется в виду зверек, животное. А это не зверек, это не животное, это творение Божие.
К. Мацан
— Ну я думаю, что при всей той пронзительности примера, который вы привели, не каждый, наверное, из наших слушателей на практике столкнется вот с этой темой: взять ребенка из детского дома. Хотя тем смелым, которые в итоге это сделать захотят или уже сделали, мы можем только аплодировать и снимать шляпу...
Т. Воробьева
— Константин, смелым или безрассудным?
К. Мацан
— Вот и об этом поговорим сегодня. Я почему...
А. Леонтьева
— Это слово «захотят» как раз, видишь, Татьяна говорит, что хотеть взять ребенка...
К. Мацан
— Я вот как раз к этому принципу хотел бы обратиться, к этому вашему тезису о том, что не надо хотеть. Это же можно рассмотреть не только на примере вот той ситуации, которую вы описали: ребенок из детского дома. Мы все чего-то хотим. И я даже могу представить себе реакцию наших слушателей, реакцию со стороны здравого смысла: но я же не могу не иметь желаний? И даже люди православные, верующие, которые знают десять заповедей, знают заповедь блаженства, знают слова: «Блаженны нищие духом», «Блаженны плачущие», которые так много слышат, не знаю, в проповедях о смирении, о некотором самоумалении, о необходимости с осторожностью относиться к тому, что хочешь, к воли Божией — все равно, даже на этом фоне готовы включить здравый смысл и сказать: но я же не могу не хотеть. Я же не могу не желать, я ж не могу не стремиться. Меня Господь создал личностью — с моими талантами, с моими устремлениями и так далее. Вот что вы об этом думаете?
Т. Воробьева
— Да, хороший антитеза-вопрос к тому, что сейчас мы услышали. Но тем не менее хотеть, конечно, не вредно. Но ведь есть биологические хотения, физиологические хотения, хотения наши личностные — все это хотения. Важно, на что они направлены. Если они направлены на служение, а служение, оно всегда берется все-таки, да, из тех талантов, которые вам даны и самое главное, не умаление себя. Я очень с трудом принимаю термин «умаление» — это все-таки монашеские вещи, а мы живем в миру. Поэтому для меня всякие вот вещи, где мы только цитируем, они становятся оскоминой, и ты их уже не воспринимаешь. Я очень боюсь вот этой оскомины, я боюсь псевдоправедности такой. Человек —он человек, со всеми своими слабостями, немощами, со всеми своими желаниями. Я просто хочу сказать только об одном, что наши желания должны вытекать из мотива направленности. Я для себя хочу или хочу служить ближним? Звонит близкий мне человек и говорит: так и так, вот как быть, мне надо читать лекцию в университете и так далее, а я вывезла в деревню своих бабушек, мам своих и так далее. И здесь очень плохая связь, вот надо, наверное, ехать в город, как правильно поступить? Надо поступить так, как это будет нужно твоим престарелым бабушкам, которые останутся здесь, в деревне. Тебе неудобно, тебе хочется вырваться в Москву — это понятно, хотя бы в ванной хорошо помыться и так далее, неважно, и компьютер там прекрасный, и обстановка не как в бане, как говорится, когда студенты сказали: знаете, как будто в бане вы ведете лекцию и так далее. Надо выбрать то, где действительно идет служение, истинное служение. Истинное служение идет более слабому человеку, более нуждающемуся в тебе, тому, кому ты действительно нужна. Да, и получилась прекрасная лекция онлайн, получились прекрасные отзывы, действительно очень такой формат интересный получился. Поэтому все получилось. Самое главное в наших желаниях — мотив, тот истинный мотив, о котором мы должны вот просто бы понять. Однажды меня во Владимирской губернии попросили выступить перед родителями, которые взяли под опеку детей и так далее, это было выступление в какой-то там их местной школе. И врывается одна мама и начинает сходу кричать: ну вот, психологи обязаны, учителя обязаны... Я сижу, слушаю, она не знает, что это я, продолжаю выступать. Я задаю всей этой аудитории вопросы. Я не прошу для них ответов для меня, вслух. Этот ответ должен каждый дать сам себе. А для чего вы взяли детей под опеку? Какой мотив стоял у вас лейтмотивом? Действительно помочь ребенку, дать ему семью, дать ему то тепло, которое в семье — не от материальной базы зависимое, нет, а вот то тепло, внимание, тебе предназначенное только внимание, вопрос только тебе адресованный, забота только для тебя — это то как раз, что не хватает подчас детям больших детских домов. В нашем детском доме хватает, слава Богу, по милости Божией, — опять добавлю. Какой мотив был у вас? Взяли ли вы ребенка, чтобы доказать окружающим: вот, у меня тоже есть ребенок. Какой мотив был у вас? Материальное положение в маленьких городах, поселках, конечно, оно трудное. Взяли вы для того, чтобы свое материальное предложение поправить? Какой мотив был у вас? Насолить тому, кто вас бросил, кто вас обидел, потому что вы сами не имеете возможности иметь ребенка? И вы сказали: я возьму, я воспитаю, у меня будет ребенок. Какой мотив был у вас? Послужить ребенку, а не себе — у кого был такой мотив? У кого был мотив послужить ребенку, которого взяли, со всем тем багажом, который он принесет? А багажи, поверьте мне, далеко не лучшие, далеко не простые, но Божие-то начало есть в каждом. Так вот кто взял, опираясь на это желание, на это желание, на это хотение: я хочу послужить вот этой неокрепшей душе, послужить всем тем, чем могу, чем смогу — искренне, просто — вот ведь вопрос хотения или нехотения. Поэтому, когда в основе нашего желания лежит слово «служение» — да, это благое желание. Вчера у меня на консультации была взрослая достаточно девушка, и когда мы с ней стали разговаривать, я говорю: а чем вы занимаетесь? Она называет какие-то суперкурсы, которые связаны с аудиовизуальными составлениями ландшафтов и так далее и тому подобное, то есть подготовка каких-то планов ландшафтов, какие-то разработки. Я говорю: а цель какая-то хорошая, в общем-то, какое хорошее занятие. Я-то со своей позиции: послужить людям, доставить действительно радость. Потому что не всякий может увидеть это в целостности и так далее, фрагментарно. И я говорю: а с какой вы целью? — Ну чтобы иметь большую стартовую площадку для зарабатывания денег. Ну что же, это тоже неплохо. Стартовая площадка для зарабатывания денег тоже нужна, почему нет, ну почему нет? И материальная позиция нужна и так далее. «А для чего их много, этих денег?» Пауза большая... «Для меня». Вот как раз тот самый маленький случай, который я сказала о маленьком мальчишке, который только поступил в наш детский дом. Мальчишка прекрасно говорит, прекрасно, вот словарный запас — только позавидовать можно, это действительно просто неординарный словарный запас. И когда я прошу там: чего ты боишься? Он мне начал рисовать. Я говорю: если проще нарисовать — нарисуй. А потом я говорю: а что ты очень хочешь? Что же он хочет, я сказала. Он нарисовал большую конфету и написал: «Слат-кой жиз-ни». Я говорю: сладкой жизни... Да, я хочу много конфет, много денег, — он деньги тоже нарисовал, купюру в тысячу рублей — я хочу этого. А скажи, пожалуйста, это для тебя или ты хочешь для мамы? Которая осталась, мама дала ему багаж, хороший мама дала багаж. Там свои сложности, своя трагедия и так далее. Но мамы здесь не было, в его жизни. Я не стала говорить о мальчиках, которых он еще не знает. Мама, которая была. Нет, у него этих мыслей нет. Его-то можно понять — у него нет еще этих мыслей, он не вырос до этого или не снизошел до этого. А вот у этой 18-летней девушки — с ней рядом сидит мама. А у нее даже мысли не мелькнуло сказать: да для мамы, пускай чтобы я могла помочь маме — а ей, видимо, непросто и так далее. Чтобы я могла ей послужить. Вот такое желание или такое хотение — вы поняли, о чем я сказала? — очень важно, на что оно направлено.
К. Мацан
— Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог высшей категории, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».
А. Леонтьева
— А, Татьяна, я вот хотела вернуть немножко разговор к теме любви и созависимости. На одной из наших передач вы сказали очень непопулярную вещь — я хотела бы, наверное, растолковать для себя, — вы сказали, что какая-то ваша коллега, вы ее похвалили за то, что она несла на себе подвиг...
Т. Воробьева
— Да, пьющего мужа.
А. Леонтьева
— Да, быть женой пьющего мужа. Но вообще если ты скажешь, что это подвиг кому-то, да, то скорее всего тебе скажут: ну какой же это подвиг, почему ты должна испортить свою жизнь из-за того, что он пьет?
Т. Воробьева
— Ради алкоголика, да, казалось бы.
А. Леонтьева
— Вот поясните, что, вот почему вы так, как какую-то крамольную вещь, можно сказать, сказали?
Т. Воробьева
— Я не сказала крамольную вещь, нет. Я сказала вещь, которая мне глубоко понятна. Понятна, потому что каждому из нас — я сейчас боюсь говорить опять большие слова, — дано нести какие-то испытания. Вот они есть у каждого из нас в жизни, хотим мы не хотим: у кого-то семья, у кого-то пьющий муж, у кого-то больной тяжело ребенок и так далее. Ведь алкоголизм — это болезнь, это прежде всего болезнь и не что иное. Болен человек. А как можно бросить больного? Как можно бросить? Его можно не любить, можно злиться, желать... Господи, чего только не желать. Приходить и каяться и так далее и тому подобное. Но это больной человек. Разве вам станет легче от того, что, оставив этого больного человека, который дальше пойдет либо в пропасть, будет еще больше пить, либо где вино, там и блуд, либо начнет просто блудить и окончательно действительно погибнет — то есть нет там перспектив, что он вылезет без вас. Ваша рука, ваше терпение, его отношение — ведь ему подчас, когда он трезвеет, становится безмерно и неловко, и он слова дает, что больше не повторится и так далее. То есть попытка-то души вырваться из болезни есть, и этой попыткой, мотивацией этой попытки являетесь вы — единственный человек, который терпит всю эту тяжесть невероятную, но терпит, но несет, но не жалуется: мой муж алкаш, вот достал так... Нет. Опять вот, консультации — это, конечно, ракурс наших проблем сегодняшних бесконечных. Вчера на консультацию пришла молодая женщина, она приехала из-за города и так далее — молодая, сильная, красивая. И в своей, так сказать, беде она пытается мне рассказать о той беде, которую она сегодня проживает и переживает. И в этом рассказе вдруг звучат такие слова, которые меня немножко внутренне заставили содрогнуться. Ну психолог не имеет права на содрогание и так далее, он имеет право только слушать, слышать и потом уже, так сказать, резюмировать и помогать, помогать, помогать. Больше ничего другого, ни на что другое он права не имеет, тогда он перестал быть психологом. О чем же она поведала? У нее был первый муж, достаточно успешный, но вот бизнес его крупный обвалился, а самое страшное — у него образовались определенные опухоли, причем злокачественные опухоли — в области мозга, в области глаз, ну коль мозг, то и глаза. И она так и говорит, как она говорит: и я его бросаю, я от него ухожу. А у нее сын от первого брака, но она от него уходит. Она находит второго человека. И вот она ждет от него ребенка, и он ее предает. Он не хочет иметь ребенка, он бросает ее, как она говорит, в беременности, а потом и по рождении ребенка, он бросает. А с мужем с тем происходит чудо: он — брошенный, растоптанный — находит женщину, которая будет за ним ходить, ухаживать, которая отведет его ото всех тех немощей, которые обрушились в горе — потому что в горе он стал, видимо, выпивать, все это было. И она его подняла, она сделала все, чтобы его прооперировать. Бизнес его вернулся. С возвратом бизнеса он подал на суд, чтобы вернуть своего ребенка, и ребенок уходит к отцу. И вот пришла эта молодая девушка, и она меня вот спрашивает: вот за что мне так? Я не имею права обличать, уличать — нет, мы не знаем ее чувств, мы не знаем, что она проживала — это принадлежит ей и Богу. Поэтому, но здесь — мы предаем и нас предают. Ну по-другому не бывает, к сожалению. Ей сейчас больно, маленький ребенок на руках — ребенок бесконечно кричит, он не может успокоиться никак, она ее любит, — то есть все и бедность. Но вот появляется и третий мужчина в ее жизни, который помогает ей. Она уехала из Москвы, купила там домик в деревне. И он, она подчеркивает, что у него там есть ну такая физическая немощь, но он ей помогает, он ей дает деньги. Он женат и у него есть дети. И как мне быть? — задается вопрос. Как же ей быть? Мотив только один может быть: уже служи одному ребенку своему. Не отбирай у той семьи. Даже того, кто тебя полюбил сейчас — не отбирай. Ты уже отобрала: у сына — себя, у дочери — отца. А сейчас ведь опять может быть «хочу». Ведь она приехала этот вопрос мне задать. Она говорила, говорила про свои несчастья, страдания — как трудно, как бедно, как тяжело. И вот это третий вопрос: а мы ничему не научились, у нас опять «хочу». «Хочу» впереди. Опять не служение, не желание во имя, а опять «хочу» — во имя себя, любимой. Не осуждаю, не обсуждаю, ни в коей мере — это ее боль, и боль страшная, и страдания страшные. И сказать — это может сказать только тот, кто является священником или... А психолог должен говорить только одно: да, вы должны растить свою дочь. Больше никаких слов и рекомендаций быть не может.
К. Мацан
— Я вас слушаю и понимаю, неслучайно и Аня в вопросе заметила, что позиция, которую в этом смысле вы излагаете, очень непопулярна.
А. Леонтьева
— Конечно.
К. Мацан
— Я вот даже, может быть, уже не в первый раз за программу мог бы еще это в дальнейшем проблематизировать, что мне кажется, что она непопулярна даже у верующих.
Т. Воробьева
— Конечно.
К. Мацан
— То есть то, что человек исповедует себя православным, верующим, ходит в церковь, приступает к таинствам — ну я просто это вижу и по себе: что много лет ты живешь церковной, жизнью, но в какой-то момент на испытании — даже минимальном, минимальной трудности — ты все равно как будто бы включаешь логику обычного здравого смысла секулярного мира: но я же хочу, мы же не должны от мира закрыться, ну мы же здравомыслящие люди, да, все понятно. мы знаем слова про... про все что угодно, но и зарабатывать надо, и это надо, и у меня же есть свои желания, свои таланты — то есть то что я уже сказал. Вы встречаете людей, которые так живут, вот как вы говорите, которые вас слышат, которые способны услышать слова, даже наши сейчас, например, в рамках программы? И сказать, что я с понедельника, с сегодняшнего дня меняю оптику и начинаю служить, забываю про свои «хочу» и так далее.
Т. Воробьева
— Ведь понимаете, я скажу словами преподобного Серафима Саровского, которого очень люблю, вот не просто люблю, а очень люблю: а благодать — это не груша, ее враз не скушаешь. И не попав, не споткнувшись и так далее, вы не познаете, иду я мерою, которой мне Господь заповедал, или не иду. И отступите, и предадите, и в грязь упадете — все это будет в нашей жизни. А важно только хотеть зависеть от воли Божией. Вот это желание, оно должно остаться вот как столп вашей воли. Помните, мы как-то говорили, не знаю, простите, может быть, и не говорили, это просто уже, что такое душа? Душа начинается... Это не мое учение, это учение святых отцов, сразу говорю. А я, когда меня спрашивают, что читать, я всегда говорю: читайте Евангелие, Апостол, святых отцов — вот там все прописано, там вся психология, особенно коррекционная, она там вся. Вот вся коррекционная психология. Душа состоит как бы из трех ступеней, условно так назовем, но эти ступени четко иерархически выстроены. Не поднявшись на первую, нельзя перейти на вторую. Не поднявшись на вторую, нельзя перейти к высоте человеческой личности, человеческой сущности, человеческого эго, то что называется чувство, разум и воля. Человек рождается с чувствами. Сначала это биологические чувства — дистантные чувства, анализаторы, правда, — которые постепенно узнают голос мамочки, начинают улыбаться, а потом мы, в ответ нам улыбаются — вот это все чувства. Первые социальные, да, чувства, вот они в два месяца уже у малыша появляются, и мы их ждем. Более того, а в три месяца у ребенка должен комплекс оживления быть — на ваше присутствие, на ваш голос — руки-ноги ходуном и так далее. И это является физиологической зрелостью ребенка. Если ее нет, это уже — nota bene! — страшно, страшно, мы куда-то с вами падаем. Так вот чувства, ведь они не только биологические и физиологические — хотеть, правда, — они есть еще душевные чувства, то о чем вы говорите, человек должен что-то хотеть: хотеть купить какую-то себе кофточку. Ну а почему нет? Если ты в присутственном месте, ты должен как-то выглядеть прилично и так далее. И тогда, но ты же не купишь себе балахон, ты пойдешь, поищешь по размеру, по цвету, по средствам — то есть поставишь тысячу условий, которые должно выполнить — это все нормально, чувства опосредованы социумом, в котором мы живем, в котором мы действуем и так далее и тому подобное. Душевные чувства. И первым душевным чувством является любовь к мамочке, любовь к дому, любовь к отцу, любовь к животным — и мы это формируем, мы это воспитываем. Мы хотим — а что же мы хотим? А мы хотим пробудить в детях наших самое главное чувство, которое должно присутствовать у человека — без громких слов, без помпезности — сочувствие, сопереживание, содействие. Вот эти чувства, оказывается, душевные чувства — душевные, но они-то начинают формировать важнейшие чувства, которые мы все с вами ждем: чтобы увидели, какие уставшие руки, чтобы видели, что ты устал, чтобы почувствовали, что у тебя что-то грустное, чтобы захотели задать хотя бы вопрос. А еще, главное, и послужить тебе — вот, значит, мы уже воспитываем в человеке человека Божиего, который в состоянии видеть, слышать, понимать. И себя, свои «хочу» убрать на второй план, а послужить тебе. Как вот вчера у меня тоже, вчера был день бездонный. Уже в девять часов я встречаюсь с юношей, и он задает мне вопросы и так далее, да. Там у него, как у юношей бывает часто, первая любовь и трагедия, и все понятно. А я его знаю с момента рождения, этого юношу, и потому не могу не ответить на вопросы. И я ему говорю: а какой ты хочешь видеть свою будущую вот половинку, какой она должна быть? Ну я бы хотел, чтобы она меня любила, вот как та девушка, которая его оставила. Да зачем? Зачем чужое платье на себя надевать? У тебя должен быть твой образ, твое видение, твое желание. Да, какое? — А я не знаю. — А я тебе скажу. Вот если хочешь, я тебе дам шпаргалку: она должна быть доброй. — Всего-то? — Нет, это не всего. Добрый человек, он внимательный, чуткий. Потому что внимание определяет чуткость. Только чуткий человек и может быть внимательным. И это увидит, это увидит — и как вошел, и как сказал, и какие глаза, и какие руки. Чуткость рождает заботу: я вижу, что тебе плохо. Забота рождает жертвенность: я откажусь, я не пойду, если ты хочешь, чтобы я побыла рядом — я побуду. А вот это все в знаменателе — это и есть любовь. Это и есть любовь, только она вот так прорастает, и ты ее так узнаешь. Не надо какие-то тесты психологические закручивать — ни Айзенка, ни Векслера, ни Кречмера — не надо. Простое, видимое, ясное. Она позаботилась о тебе и спросила: ты ведь с работы, может быть, ты голоден? Он позаботилась и спросила: ты знаешь, ты подумал о родителях? Ты маме купил что-то? У тебя зарплата была. Господи, вот кого бы искать тебе.
К. Мацан
— Давайте вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог, психолог высшей категории. У микрофонов Анна Леонтьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
А. Леонтьева
— Сегодня мы говорим о семье. Я, Анна Леонтьева, и мой коллега Константин Мацан, говорим с Татьяной Владимировной Воробьевой, детским психологом высшей категории. И говорим о такой сложной вещи как любовь и созависимость. Я вот, Татьяна, из того, что вы говорите, вспомнила: у меня была, ну у нас в гостях были люди, значит, семья — ну мы говорим сейчас про пьющих мужей, а я думаю, что эта тема для многих очень...
Т. Воробьева
— Да, она очень актуальна, к сожалению.
А. Леонтьева
— Да, очень актуальна, и это очень большая польза. И вот в этой передаче был человек, который вот был болен, да, и после этого, после своего выздоровления он ну создал вот такой вот пансионат, где люди выздоравливают от созависимостей, как то: наркомания, алкоголизм. И он сказал такую вещь, что вот эта созависимость, имеется в виду алкогольная, да, не бывает без контролирующего какого-то человека. Из того, что вы говорите, мне тоже вдруг, я начинаю понимать, что если человек там, например, жена...
Т. Воробьева
— Ну есть контролирующий человек.
А. Леонтьева
— Контролировать своего мужа, условно, или жену, и он или она хотят изменить, да, этого человека, то есть вот это вот желание изменить, получается, оно такое пагубное, да?
Т. Воробьева
— Изменить человека — это вообще не во власти человека. Изменить человека может только вот, знаете... Знают, именно знать — это значит прожить, прочувствовать, видеть, слышать, обонять — это есть знать. Не рассуждать просто умозрительно — не видя, не зная, не прочувствовав, не прожив. Поэтому я знаю только одно, твердо знаю: «Ослаби, остави прости...» — эти слова мы каждый день говорим в молитве, каждый день. Это слова из вечерней молитвы, из правила вечерней молитвы. Так вот в них действительно поставлена своего рода последовательность: ослабить этот недуг. Ослабить недуг — я прошу ослабить недуг близкого мне человека, больного человека. И мы видим, что на какое-то время вдруг человек становится чуть-чуть поспокойнее. Оставить — это уже время достаточно более длительное, в медицине скажут: ремиссия. Прости — человек уже больше к этому не возвращается. Не то что он уже там не выпьет вина там или еще что-то, он не возвращается к этому опойству. Потому что в самом вине греха нет, грех в опойстве, грех в потере меры. И вот поэтому, когда жена берет на себя желание изменить, исправить — она становит созависимой от своего мужа. И я могу сказать, чувства ее столь разные, столь негативные, столь подчас падающие вниз — то от надежды, то просто вот в пропасть и так далее, летящие. Поэтому изменить нам — очень трудно. Неслучайно для того, чтобы понять, что ты болен, надо понять, что ты болен. И пока ты это не понял, изменить невозможно подчас. А почему об этом я говорю, казалось бы, ну что же, сами себе противоречите. Нет, не противоречу. Потому что жизнь с больным человеком, она трудна. Она эмоционально обеднена, она эмоционально истощима. Но это в том случае, когда у тебя нет веры. В этом случае это пытка и мука. Если у тебя есть вера, ты понесешь. И ты увидишь, как не может Господь не услышать твой писк, твой стук, твой стон — не может не услышать. Но все должно дойти до своей полноты. Мы мало об этом знаем. Мы мало в это верим. Мы хотим: вот я помолилась — и чтобы завтра он стоял, как огурчик. Не бывает такого. Надо пройти тот путь, то упорство, в котором рождается и укрепляется твоя вера, надежда, а самое главное, действительно знание, что не может быть такого, что тебя не услышат. Обязательно услышат. Как Господь остановит — пойдет ли, это будет «12 шагов», будет ли это какая-то лечебница, будет ли это друг, будет ли это рождение ребенка — мы не знаем, что будет послано Богом как ведущим инструментом по лечению болящего человека. «Ум и руки врачующих благослови, да послужат орудием всемощного врача Христа Спаса нашего», — часть молитвы образу Богородицы «Всецарицы». Поэтому как мы подходим к этой проблеме, становимся мы созависимыми: пришел, гад, пьяный! — у меня все трясется, видеть не хочу! Какая злоба подымается. А вот если мы вспомним простые слова евангельские, там сказано: потому не дается, что молитесь зло. Совершенно верно. Однажды у Порфирия Кавсокаливита я прочитала такие наставления, которые, поверьте, я не сразу поняла, я возвращалась к ним ну в течение достаточно длительного времени. И потом я поняла. Он сказал простые слова: когда вы молитесь — об обидчике, о болящем, о том, кто создает такие трудности с вами общежития — молитесь за себя. Я не могла понять, что это значит: молиться за себя? А потом поняла: молиться за себя — что это мне дай силы, это мне дай любовь, чтобы я молилась за этого алкаша, а я молилась действительно за себя. Потому что в молитве я проявлена. Вот тогда слова евангельские стали совершенно очевидны: вот в чем наша злость — мы молимся, а внутри нас все равно звучит мотивчик, как червячок: ну исправь же ты его, ну исправь же ты его, больше не могу! — а слова какие: сил нет у меня, да? А сил Господь дает обязательно ровно столько, сколько вы понесете. Свыше сил нет ничего, свыше сил не дается. В лесу в этом году я пошла за ягодами, и мою любимую собаку посадила в машину, мы поехали. Казалось бы, вот черничник, а места хорошо знаю. Бросаю машину где-то в полутора километрах, и иду за ягодами, собираю ягоды. И вдруг моя любимая собака фокстерьер Окси Джи линяет куда-то. Ну я думаю: я все здесь знаю, ничего, не заблужусь. Но кустик за кустик, ягодку за ягодкой — и я поняла, встала вертикально, и понимаю: солнца нет, собаки нет, и где я нахожусь, ориентира нет. А леса у нас, вы понимаете сами, дремучие — это леса муромские, владимирские, богатые леса. Направо пойдешь — не туда придешь, налево — тоже не туда. Ну куда же идти? И я начала молиться. И вы знаете, я так ясно почувствовала, что я слышна, что я слышна, что мои молитвы принимают. Но я-то жду, что сейчас придет собака Окся, которая прекрасный поводырь, я жду, что она придет, сейчас вот появится из-за куста. Я жду, что она придет, но она не приходит. А помысел приходит: ну поверни голову вправо, поверни, смотри. Смотрю — что такое, вот, да, кажется, там тоже были какие-то кустики, пойду-ка я к ним. А все продолжаю кричать: «Окси, ко мне!» Только лес эхом отвечает. Вдруг где-то там, далеко, слышу голос, и собака лает. Я кричу: «Скажите, около вас не фокстерьер? — Нет, около меня черная собака, — ответил. — А ваша собака в полутора километрах сторожит вашу недвижимость». Ну вот о чем я хотела сказать? Что мы все время ждем своего решения. Своего решения. А ведь решение было дано правильное: посмотри. Я посмотрела, и я узнала то место, где начинается эта тропа. И я вышла. Но я наломала березовых веник, чтобы Оксю хлестануть. Она поняла все, быстренько нырнула под машину, и не удалось ее вразумить и так далее и тому подобное. Вот в этом вся беда: мы все время ждем и диктуем. Мы не умеем ждать не своего, а Божиего. Вот в этом вся разница. Мы не умеем уповать. Да, можно положить больного в клинику, где его, может быть, и вылечат. Но это вылечивание без его воли, без его желания, без его стремления, оно будет иметь очень маленький диапазон временной. Ну ремиссия будет до первого друга, до первой возможности — он будет держаться, мучиться, но ведь это мучение закончится очень быстро. А ведь важно только одно сказать: Ты меня держи. Один человек, который был одержим этим недугом и страдал от него, и работу потерял, и все потерял. И вот он приходит к батюшке и говорит: батюшка, давайте, такой есть чин отречения, и у него даже сроки ставятся. Я отрекусь вот от вина, я зарекаюсь пить вино. Да, это очень серьезно, это действительно очень серьезно, когда над ним читается молитва особенная, и это не кодирование. Кодирование — это, запомните, — психоэмоциональная процедура, не более. А здесь ты должен свою волю вот подчинить — ты даешь слово Богу. И когда он сказал: вот батюшка, ну хотя бы на два года. А батюшка в ответ говорит: нет, давай-ка на три месяца сначала. Вот, видите, малыми шажками, но большой верой.
К. Мацан
— Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог высшей категории, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Я как-то с упорством, достойным, может быть, лучшего применения, но все-таки буду свою линию дальше гнуть. Вот в каком смысле. Мучаясь вопросом о том, а насколько исполнимо то, что вы говорите, скольких сил это требует и как на практике вот так жить и так мыслить, как вы предлагаете, я вот на что обращаю внимание. На наш вопрос отвечая, вы переводите разговор вполне осознанно в плоскость, ну скажем так, духовной жизни — вы говорите о молитвах, вы говорите о тех истинах, которые можно почерпнуть в церковном Предании. Значит ли это, что без, собственно говоря, церковной духовной жизни вот те проблемы, о которых мы говорим, не решаются? И значит ли это, что человек, который не является церковным, не может вот выхода найти? И это, скажем так, первый вопрос. А второй вопрос — это связано, получается, с темой, о которой мы часто говорим: когда в церковь, когда к психологу? И может ли так быть, что человек сталкивается с проблемой — я сейчас не про пьющих мужей, а про любую проблему своих хотений, своей неудовлетворенностью жизнью, — там друг, например, или близкий. И, с одной стороны, в такой ситуации хочется сказать: ну друг, брат, разберись, начни с духовной жизни со своей, вот, может быть, здесь начать искать. Так думается. Но тут же ожидаешь ответ: да нет, ну что ты мне задвигаешь тут про Бога сейчас опять? Надо идти к психологу, надо разбираться с простыми вещами. Вот что вы обо всем этом думаете?
Т. Воробьева
— Давайте по первому вопросу начнем. Да, человек воцерковленный или не воцерковленный — вот такая альтернатива, что если воцерковленный — то он вылезет, а невоцерковленный — не вылезет. Нет, это неправильное рассуждение. Он все равно Божий человек, и нет человека на этой земле не Божиего. Ну нет такого человека. А следовательно, каждому дано найти свои пути. Только бы задумался об этом. Только бы задумался об этом. Вот здесь хотение перестать мучить ближних, перестать гробить свое здоровье — даже с позиции здорового эгоцентризма. Хотя здорового эгоцентризма не существует, он больная вещь — это душевная олигофрения, душевное слабоумие. Но тем не менее хотя бы с позиции своего эгоизма: скажем, продлить свою жизнь, почему же нет? Он найдет свои мотивы. Мы, помните, начали говорить о душе, что душа состоит из чувств. А потом? Разумный ум, который объясняет, почему ты это проживаешь, для чего ты это проживаешь. Разумный ум — это не аспирантура, это не докторская диссертация — это простой разумный ум, который характеризуется совестью, стыдом и так далее. Вот понимаете, если разумный ум не включается: ну почему ты это делаешь? Вот к чему это ведет? Почему с тобой это происходит? То есть пока человек не отвечает на эти вопросы, вот здесь не стоит обязательности: он должен быть верующим. Ну, конечно, нет. Это как сегрегация: если неверующий — значит все, туда ему...
К. Мацан
— В сад.
Т. Воробьева
— Туда, да, ему и дорога. Нет, конечно, что вы. Ведь Господь всех сотворил, чтобы в разум истины прийти. Как придет он, когда придет — может быть, перед гробовой доской — мы не знаем, это его путь, это его жизнь, это его страдание, это его боль. Он будет идти своей болью, своим страданием. Важно, к чему он придет. Поняв свои чувства, поняв то, что он проживает, захотев однажды на них действительно посмотреть с позиции своего «я» — кто я? что я? — он принимает решения. Вот тут он принимает решения. Вот вершина человеческой личности — эмоционально-волевой контроль: чувства, разум, воля. В психологии — светская психология, академическая психология — это эмоционально-аффективная сфера, когнитивная сфера, эмоционально-волевой контроль. Но даже там это выстроено четко так, иерархически. Нельзя, получив чувства — а они часто являются именно двигателем всего того, что мы делаем — мотивации, не разобрав их: почему с мной это происходит, почему я опять нажрался, напился, почем я опять оскотинился, для чего мне это дано? Ну дано, наверное, для того чтобы ты разумом понял и сказал: зачем я это делаю? Может быть, да, инстинкт самосохранения заговорил в тебе. Разве здесь написано: ты должен идти в церковь? Нет, не написано. У него свой путь, он пойдет своим путем. Хорошо, чтобы он пришел, но он будет жить так, как он будет жить. И никого ты не возьмешь за руки и не приведешь в храм. Я просто говорю о том, рассуждая о себе, рассуждая о своем понимании, а не навязывая ни в коей мере теорию такого фетиша: вот надо — нет, это очень опасно. Потому что, возьмемся за руки друзья и шагнем все — нет. Вера — это не шагнем все. Это либо дано, либо придет, а либо не придет. Но это уже не наша воля, так сказать. Это ответ на первый вопрос: всякий человек творение Божие. Только благодаря Богу он появился на этот свет. Не было бы воли Божией, он бы на этом свете не был. А потому Господь будет стучаться к нему, будет стучаться к непонимающему человеку, но будет стучаться к нему и скорбями, и болезнями, и уходом жены, и прочее, и прочее. Даст ему прожить весь ад того, что он сам делает — ведь он сам это делает, он сам хочет, он сам выбирает. Вот поэтому дайте человеку, действительно, не познав, действительно очень трудно. Поэтому, познав, он будет выбирать решение. То решение, которое ляжет в основу либо гибели, либо спасения, либо изменения, либо веры — все может быть, мы не знаем, какими путями он придет к вере. Второй вопрос, Константин, пожалуйста, еще напомните мне, потому что мы ушли на первый.
К. Мацан
— Ну второй вытекающий из первого был, к той часто обсуждаемой теме: когда обращаться к психологу, когда, ну если угодно, к священнику и духовной жизни?
Т. Воробьева
— Я хочу сказать, помните, опять слова апостола Павла: с иудеем я был иудеем, с эллином я был эллином. Вот здесь с кем вы разговариваете: разговариваете с человеком мирским — значит, вы будет разговаривать с позиции светской психологии. Но законы-то ее не отменяются, правда. Вы помните, сказали: чувства, разум, воля. Поэтому вы начнете работать: помогать человеку увидеть свои чувства, понять, почему он их проживает, они ему дают жизнь или они его приводят к гибели. Какое чувство, например, страха? У вас он черный, у Анны фиолетовый, у меня оно, может быть, будет коричневым. У Врубеля, помните, было черно-фиолетовым и так далее. У каждого будет цвет. Но это ведь чувство — это что? А это энергии, эмоция, да, аффект — это энергетические позиции, значит, энергетические единицы измерения. Коль это энергия, то это вектор направленный. Если я не люблю Иванова, и он мне гадит, я прихожу к психологу и говорю: вы знаете, ненавижу Иванова! Вот он мне мешает! Ну так вот Иванов точно также испытываете это чувство к вам. И очень трудно ждать, что Иванов скажет, что я так люблю Петрову — нет, он не скажет. Он скажет: я также ее не люблю, эту Петрову. Итак, чувства, их окрашенность. Далее — их мобильность, их амплитуда, их векторная направленность — это все то, что не исчезает. Закон энергии мы знаем: она аккумулируется, она может сублимироваться, но она не исчезает. Вот поэтмоу либо над нами тучи черные, и в дом входишь, там невозможно находиться — что случилось в нашем доме, что у нас происходит, мы все это понимаем. Так вот, мы и начинаем, как светский психолог, помочь человеку разобраться в качестве его чувств. А самое главное, опять для светского человека, что ведь важно, мотив его: жить хочется, правда? И жить хорошо. А не жить и болеть и не хочется. Ну так вот и давайте мы решаем: черные чувства, они дают эту энергию, она созидающая или она разрушающая психосоматика — опять вспомнили, правда? Конечно, разрушающая. То есть вы хотите заболеть, вы сами от себя отбираете. Вот давайте мы с вами откроем дневничок и начнем: каждое утро, день и вечер — какие чувства превалировали утром, днем и вечером. А потом подведем итог: я сегодня прибавляла себе жизни или я ее точно убавляла. Вот для светского человека. То есть со светским человеком вы будет говорить как светский психолог обязательно. С православным человеком — вы будет православным человеком обязательно. А в основе, конечно, стоит ваше знание, умение, навыки и ваша убежденность. Без этого ничего не получится.
А. Леонтьева
— Я хочу сказать, что мы вот с Костей обсуждали как-то программу, вы упомянули программу «12 шагов», где первый шаг там перепоручить свою жизнь Богу...
Т. Воробьева
— Первый шаг.
А. Леонтьева
— И работать со своими зависимостями. А у меня сейчас есть такой юный собеседник, с которым мы все время дискутируем: есть Бог — нет Бога. И мы очень, у него очень смешные аргументы, но у меня теперь появился еще один аргумент. Я говорю: вот посмотри на бывших вот пьющих людей, вот они перепоручают свою жизнь Богу. И от них отказываются все врачи и психиатры, говорят: у вас такая вот степень этой болезни, что мы не можем вам помочь. А вот они — раз — и выздоравливают. Ну не раз, конечно, это я утрирую, но просто это такое, для меня это чудо какое-то Божие.
Т. Воробьева
— Ну я хочу сказать, о вере ведь не спорят. Это опять слова апостола Павла моего любимого. О вере не спорят. И в спорах не рождается истина. В спорах рождаются свары. Это надо понять. Почему это ответ также Константину на его вопрос. Никогда не спорьте о вере, этого не надо делать. Потому что, я еще раз подчеркиваю: к вере придет человек своим путем. Если должно прийти — он придет. Ну, не дай Бог, не придет. Но это опять принадлежность каждого человека, его душе, так сказать. Поэтому не надо спорить о вере, не надо. Я всегда говорю: о вере надо либо молчать, если не веруешь, либо достойно. А то это опасно. Это как светофор: красный свет зажегся — знаешь: не надо перебегать дорогу, а то вдруг машина выскочит, и жизнь твоя закончится. Вот так обо всем том, что не подлежит спорам ни в коей мере, ни аргументации. Вот такое: мы хотим переубедить там атеистов и прочее — но ведь это в том случае, если атеист мне задал вопрос. И всегда говорю: помните правило одно всегда — опять не мое правило, опять слова, сказанные апостолом Павлом: только на поставленный вопрос есть ответ. Нет вопроса — нет ответа. Спросили — я верующий человек. Почему? Можете привести примеры, как пришли, почему и так далее. А убеждать — нет. У каждого свой путь. И это не инертность.
А. Леонтьева
— Я это записала.
К. Мацан
— Помните, у Высоцкого, кажется: а мы все ищем правильный ответ и не находим нужного вопроса.
Т. Воробьева
— Как хорошо.
А. Леонтьева
— Вот будем в наших программах множить вопросы, в лучшем смысле этого слова. Те вопросы, на которые мы можем поразмышлять в студии, те вопросы, на которые наши радиослушатели могут уже после наших бесед в эфире поразмышлять сами, а ради этого мы и эти беседы записываем. Спасибо огромное за эту сегодняшнюю беседу. Татьяна Владимировна Воробьева не в первый и не в последний раз, Бог даст, по милости Божией, как мы сегодня говорим, в нашей программе не первый раз. В нашей студи «Светлого вечера» также были с вами у микрофонов Анна Леонтьева, я Константин Мацан. Спасибо. До свидания и до новых встреч.
Т. Воробьева
— А я благодарю вас за прекрасные вопросы. За емкие и очень важные и актуальные вопросы, с которыми мы каждый день практически сталкиваемся. Прекрасные вопросы. Благодарю вас.
А. Леонтьева
— Спасибо. Я надеюсь, что мы продолжим. До свидания.
Т. Воробьева
— До свидания.