В этом выпуске писатель, актер Евгений Сулес, публицист Елена Жосул и настоятель храма Рождества Богородицы в селе Поярково священник Александр Насибулин делились своими мнениями о том, что такое радость для православного христианина, чему и как можно радоваться и как сохранять в своем сердце пасхальную радость.
Ведущая: Наталия Лангаммер
Н. Лангаммер:
– Христос воскресе, дорогие наши радиослушатели и зрители программы «Клуб частных мнений» – она уже сейчас выходит в записи на YouTube-канале Радио ВЕРА. И сегодня у нас, в такой радостный день, очень интересная тема – про радость. Почему у нас скорбные лица в храме. Размышлял на эту тему у нас Евгений Сулес, автор программы «Частное мнение», в утреннем эфире. Добрый вечер, Евгений.
Е. Сулес:
– Добрый вечер. Воистину воскресе Христос!
Н. Лангаммер:
– Воистину воскресе! Евгений писатель, автор наших «Частных мнений». И сегодня мы пригласили в студию публициста, популярного православного блогера Елену Жосул.
Е. Жосул:
– Здравствуйте.
Н. Лангаммер:
– Добрый вечер, Елена. Я потом расскажу, почему такой ансамбль сегодня. И у нас в гостях настоятель Богородице-Рождественского храма деревни Поярково, отец Александр Насибулин.
Иерей Александр:
– Добрый вечер. Всех поздравляю с Пасхой Господней.
Н. Лангаммер:
– Давайте сначала послушаем Женину программу. И потом раскроем все наши задумочки.
«Один священник рассказывал, как где-то за границей друзья, люди нецерковные, забирая его после службы из храма, спросили: «У вас что-то там случилось? У всех такие скорбные лица». Я тоже часто ловлю себя на мысли, что у нас в Церкви порой такие странные лица – серьезные, строгие, даже суровые. Мы пришли в храм Божий и всем своим видом показываем серьезность происходящего, мы несем свою серьезность впереди себя и всячески ее демонстрируем. Но мне кажется, эта внешняя демонстрация во многом пытается восполнить внутреннюю пустоту. И призвал же апостол всегда радоваться, а Спаситель – помазать голову и умыть лицо, когда постишься. Вот этой радости, а порой простой приветливости лично мне не хватает и между прихожанами, и особенно когда кто-то приходит в храм случайно. Такого человека Бог привел. Даже если он просто забежал поставить свечку, чтобы сдать экзамены или найти работу. И мы просто обязаны встретить его с распростертыми руками, как долгожданного дорогого гостя. Причем даже не нашего гостя, а гостя нашего Господа. Нам нужно его так радостно, так приветливо встретить, чтобы ему захотелось вновь прийти. Потому что там, в храме, какие-то особые люди. Исполнить слова Господа: по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою. А мы, положа руку на сердце, можем годами ходить в один храм и даже не здороваться друг с другом. Конечно, много и радостных людей в Церкви, не все показательно серьезны. У нас, например, в храме бабушки читающие записки такие радостные и приветливые, что всякий раз, когда смотрю на них, хочется улыбаться. И многие батюшки по-настоящему радостны, умеют и пошутить хорошо и к месту. Все это несомненно есть. И вот с таких радостных людей я и хочу брать пример. Как писал отец Иоанн (Крестьянкин), христианин должен быть для всех солнышком. Постараюсь быть солнышком для всех и не только в храме».
Н. Лангаммер:
– Вот. Женина программа и называется, собственно, «Радость». И я расскажу сразу, почему позвала Лену. Потому что Лена очень такой популярный в интернете блогер и удивительно артистично рассказывает и показывает эти унылые наши лица в храмах. Вот я думаю, мы сейчас как раз эту тему и разберем, да, почему и Лена столько внимания ей уделяет. И отец Александр Насибулин прославился, я бы сказала, отец Александр, известным видео пасхальным, когда вы бегали с кадилом по храму и столько...
Е. Сулес:
– А, так это были вы?
Иерей Александр:
– Это был в том числе и я. Многие священники себя как-то экспрессивно проявляют в этот праздник, потому что невозможно сдерживать действительно ту радость, которая в сердце.
Е. Сулес:
– Но то самое видео, которое стало вирусным – это с вами.
Иерей Александр:
– Видимо, да.
Е. Жосул:
– Веселые ноги, оказывается, у отца Александра. То самое «веселыми ногами», да, встречаем Пасху. Вот это как раз отца Александра ноги.
Н. Лангаммер:
– И сколько, интересно, было размышлений негативных: «Что такое себе позволил православный священник? Бегать?!»
Иерей Александр:
– Ну да, к сожалению, все хочется загнать в какие-то рамки. Но вот христианство ни в какие рамки все-таки не может загнаться действительно, а особенно в части вот той радости, основание для которой нам дал Господь Своим Воскресением. И вообще-то радость – это заповедь Божия. «Всегда радуйтесь, – апостол Павел говорит. – Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе». И вот мы стараемся к этой радости всячески приобщаться, как только можем. Она может быть и внутренняя. Но, конечно же, каждое внутреннее чувство проявляется вовне, и вот оно может проявляться совершенно по-разному. Но Пасха – это вообще праздник праздников. Поэтому нам очень нравится, как у Гроба Господня там, знаете, арабы на шею друг другу садятся, там играют в барабан там и так далее – то есть это выражение человеческих чувств, и не просто по отношению к какому-то событию, а по отношению к Воскресшему Христу. Как их еще выражать? Мы выражаем их, как можем. Так ярко, как только у нас хватает на это сил.
Н. Лангаммер:
– Но вот, кстати, эти арабы, да, это же известная история, что, когда их попросили выйти сколько не сходил Благодатный огонь, несколько часов, пока их не вернули назад. Но вот я сегодня, мы тут обсуждали до записи, будут ли кто-то против радости. Давайте я буду Бабой Ягой сегодня и озвучу, почему, собственно, наверное, почему мы иногда выступаем со скорбными лицами: «А как же плакать о грехах?» Ну то есть это не просто люди, которые, я не знаю, с советских времен и считают, что ай-ай-ай, должна быть дисциплина. Нет, есть же под этим подоплека, Жень. Ну почему люди грустные? Ну потому, что... Вот у меня мама Жанну Бичевскую послушала и говорит: и что так грустно-то все у вас в Церкви? Ну а там тоже глубина.
Иерей Александр:
– Ну когда я слушаю Жанну Бичевскую, я тоже могу даже и всплакнуть, но при этом я испытываю радость. Там какое-то одновременно вот это такое радостнопечалие. Одновременно.
Н. Лангаммер:
– Так, ну печаль-то у нас имеет право быть, Лен?
Е. Жосул:
– Ну конечно, имеет право быть, но здесь, мне кажется, просто не нужно натягивать себя до каких-то стандартов эмоционально. Во-первых, о грехах не обязательно плакать, грехи можно исповедовать с самым разным состоянием эмоциональным. Главное, чтобы это было честно, искренне, прямо, открыто и без лукавства, и без фальши. Когда ты себя как бы понуждаешь непременно вот скорбеть, испытывать какое-то отчаяние, у тебя ничего хорошего на выходе не будет. Я думаю, отец Александр поймет, о чем я говорю, как исповедующий священник. Самое главное – это то, что какой помысл у тебя в данный момент лежит в сердце. Если ты хочешь, может быть, просто на какой-то эмоциональной высоте подойти и свои грехи, может быть, даже на энтузиазме рассказать на исповеди, не нужно из себя давить эту слезку и специально там нюхать, условно говоря, лук, для того чтобы у тебя эти слезы полились.
Иерей Александр:
– Вообще слезы – это не индикатор глубины совершенно.
Е. Жосул:
– Абсолютно.
Иерей Александр:
– То есть человек может плакать – и у него совершенно не глубокие переживания. И вообще не плакать, даже при смерти близкого человека, а у него самые глубочайшие. Это все от психотипа очень зависит и от многих вещей.
Н. Лангаммер:
– Ну мы же берем за образец какие-то деяния святых, да, вот я сейчас так вспоминаю, где было про слезы. Ну например, у Тихона Шевкунова, да, в книге про Псково-Печерский монастырь, вот там был монах, к которому пришли и сказали: помоги, отче. Он говорит: я плачу о своих грехах. Он реально плакал. У апостола Петра были бороздки, да, на иконах изображаются – он плакал. И поэтому эти слезы, наверное, люди воспринимают как эталон. Но я вот абсолютно согласна сейчас с Леной, потому что выжимать из себя это нельзя. А можно ли на исповеди, принося грехи, сдавая грехи, как некоторые говорят, можно ли при этом и печалиться, и радоваться? Или какое должно быть состояние? Вот продолжая Ленину мысль.
Е. Сулес:
– Ну состояние то, которое рождается, конечно, у человека. Задача священника, например, принимая исповедь, погрузиться с человеком на дно его души, да, но не для того, чтобы там остаться в каком-то даже унынии, может быть, в котором пребывает человек. А для того, чтобы, как Христос, взять человека за руку и вообще-то повести на небеса. И я бы хотел отметить, что, вообще-то, плач о своих грехах – это состояние временное. Мы в вечности не будем плакать о своих грехах. Поэтому хорошо бы привыкать немножко к тому, что будет вечно. А радоваться о Воскресшем Христе мы будем действительно вечно. Вот об этом тоже не стоит забывать. Поэтому даже, кстати, премудрый Соломон об этом говорит, что веселое сердце, оно и делает лицо веселым. А унылый дух сушит кости, он говорит. Или еще там дальше, что даже вызывает уныние. То есть длительное пребывание вот на этом дне, оно действительно может загнать человека уже в какие-то крайние формы уныния, откуда человеку выбраться будет уже крайне сложно. И Христос, надо сказать, когда призывает к покаянию, очень мало внимания этому уделяет. Знаете, вот как будто бы нет такой развитой системы в Евангелии плача о грехах, скорби там, покаяния. Христос как бы говорит: согрешил – встань, покайся и следуй за Мной. А о радости, о добродетели, о том, как эта радость должна в мире проявляться, ну на мой взгляд, в Евангелии очень много говорится. И само Евангелие вообще это переводится как «радостная весть», да, которую Христос принес. И поэтому плач – это все-таки временное состояние. Поэтому человек пришел, покаялся, эти грехи оставил, отправил на Крест Христов, а дальше уже идет жить эту жизнь в радости и без греха, надеемся.
Е. Сулес:
– А какая радостная книга Деяний Апостолов, вот я просто так ее люблю, там же просто все на радости построено. Они там страдают, и камнями побивают апостола Павла, но там постоянная радость такая вот. И мне кажется, когда мы радуемся, мы как-то немного возвращаемся к духу первых христиан.
Е. Жосул:
– Вообще, честно говоря, я не психолог, но я думаю, осмелюсь предположить, что все-таки психически здоровый человек, с устойчивой психикой, он не может постоянно рыдать, он не может долго вот, как отец Александр говорит, зацикливаться в состоянии плача. Для нормального, устойчивого там мировоззрения, душевного строя, все-таки плач – это импульс, который вот он действительно, он резкий, он сильный, но он кратковременный. Когда ты застреваешь в состоянии рыдания, тут уже нужно смотреть, что у тебя происходит с психикой, насколько в тебе много элементов истероидности и ты расшатан на самом деле. Тут не надо проводить параллели с аскетикой святых отцов. Мы, православные миряне, очень часто падаем в эту ловушку, в эту яму, мы подкашиваем, подгоняем себя под стандарты раннехристианской, древнехристианской аскезы. И действительно для этого очень много есть обстоятельств, когда мы в эту ловушку падаем, когда мы постоянно слышим: «плачу и рыдаю, егда помышляю сметь», канон Андрея Критского, который пропитан постоянным сокрушением о своих грехах. Ты это слышишь и думаешь: Господи, ну ведь мне-то не хочется плакать, что со мной не то? Я, наверное, как-то плохо молюсь, и вообще я что-то не то, наверное, испытываю. Если я не чувствую себя, искренне не чувствую себя самым последним грешником... Но я же не самый последний грешник на этой земле, Господи, ну что же мне делать-то с собой? И очень мало кто способен людям обычным, современным мирянам, вразумительно объяснить, что с тобой все в порядке, если ты не хочешь постоянно биться головой о каменный пол в храме. Успокойся.
Н. Лангаммер:
– Да, вот насчет я самый, я хуже всех, вот это вот: я хуже всех. Я тоже переписывалась с одним православным человеком, и там что-то какое-то было замечание по какому-то посту, не моему, и я говорю: а что же делать человек должен? Ощущать себя, как подобает христианину. Я говорю: а как подобает христианину? И дальше там хештег, и он написал мне: я хуже всех. И у меня это вызывало внутренний протест – вот то, о чем говорит Лена. А почему, собственно, я должна себя чувствовать хуже всех? Возможно так оно и есть, но я так не чувствую. И это вот выдавливание из себя того, что я не чувствую, мне кажется, и порождает скорбные лица.
Е. Сулес:
– Православное тщеславие. Не просто грешник, а самый грешный, да. Я самый грешный.
Н. Лангаммер:
– Я грешнее тебя.
Иерей Александр:
– Я точно могу сказать, что я грешен. Не знаю, уж самый грешный или нет. Но свою греховность, конечно, человек, безусловно, призван ощущать, православный человек, мы все эту греховность в себе чувствуем. Надо только понимать, что греховностью все не заканчивается. А следующий шаг, который мое сердце радует, это всепрощение Божие – что Господь меня, вот таким грешным и ужасным, Он принимает, как блудного сына. Вот действительно это очень яркий образ, что этого блудного сына отец даже ни о чем не спрашивает, не назидает, не говорит, как ему надо было правильно жить, он просто выбегает и обнимает.
Е. Сулес:
– И даже не дает ему договорить. Меня всегда поражает, что он даже уже заготовил больше, а отец не дает ему договорить...
Иерей Александр:
– Конечно. Это удивительный образ покаяния, который не повергает тебя на пол, чтобы ты всю жизнь омывался этой грязью, в которую ты действительно сам себя обрек. По идее, ты этот отец должен был взбучку устроить, сказать: ты с этими свиньями там водился, вот и здесь свиньями занимайся, да. А он лучшего теленка, он стол для него накрывает. Вот когда я иду на исповедь, для меня это всегда осознание собственного недостоинства, греховности моей, но в то же время такой радости, что Отец меня безмерно любит и этого уже никто не может отменить. Сам Христос эту весть мне отдал, и все, и в этой любви Его купаюсь. И мне от этой любви даже еще больше хочется не грешить, чем, может быть, если бы я постоянно размышлял о грехах, копался бы в этой грязи. Как, знаете, иногда люди приходятся на исповедь и как будто бы, ну простите, прямо упиваются этими грехами, говоря, что вот, а там все вокруг тоже плохие, и все меня на это, значит, куда-то вели там и так далее. Как будто бы с грехами, как вот святые отцы учат, как с бесами, разговор должен быть короткий: отсек и пошел дальше за Христом.
Н. Лангаммер:
– И я напомню, что в эфире программа «Клуб частных мнений». Мы сегодня говорим о радости, и у нас инициатор темы Евгений Сулес – писатель, актер. В гостях у нас публицист и популярный блогер православный Елена Жосул. И отец Александр Насибулин, настоятель Богородице-Рождественского храма деревни Поярково. И вот очень важную тему мы подняли – про искренность нашу, да, в наших чувствах. И действительно, если человеку свойственно, наверное, Господь неслучайно сказал про радость, потому что это, правда, органичное и нормальное чувство для человека, в котором мы, наверное, должны пребывать. Тогда, Женя, откуда у нас в храме вот эти лица? И связаны ли они, на секундочку, вообще с плачем о грехах?
Е. Сулес:
– Вот, очень хороший вопрос. Сразу забегу вперед, мне кажется, что не связаны. А вот почему, мне кажется, есть несколько ответов. Но один ответ – традиция. Вроде так повелось: мы приходим в храм, вот надо как-то серьезно себя вести.
Н. Лангаммер:
– Благочестивенько.
Е. Сулес:
– Да, надо вот так как-то. Схватиться за внешнее легко, и понятно, это внешнее. И мы хватаемся за него и начинаем так вот как-то вести себя, в какой-то такой традиции, как мы себе это представляем. Но есть и вторая причина, это вот она более, если это не так, если это идет изнутри человека, то тогда стоит задуматься. Потому что, вообще говоря, радость это, мне кажется, ну проявление того, индикатор того, что мы живем как-то в сторону Бога. Чем меньше у нас радости, тем больше, значит, что-то не так с нашей жизнью, есть о чем задуматься. Вот еще какой важный момент.
Н. Лангаммер:
– И все же почему тогда эти лица, что же это за традиция такая? Лена, вы с ней воюете, так я бы сказала.
Е. Жосул:
– Ну я могу сказать, что меня она печалит, огорчает, и я о ней, как и Евгений, пытаюсь говорит. Я, кстати, хочу сказать, что я, как говорят в интернетах, знаете, ППКС – когда я услышала вашу вот эту аудиоколонку, я понимала, что я под каждым словом готова подписаться. Потому что действительно это да, это наша беда, наш диагноз, это фактически наше зеркало, в которое мы смотрим и обнаруживаем угрюмость. Кто когда вообще исповедовался, хотя бы раз в своей жизни, в том, что он угрюм? В том что он, будучи христианином, своим выражением лица транслирует, в общем-то, антихристианские состояния внутренние. Потому что угрюмость – а то, о чем Евгений говорит, это, в общем-то, угрюмость, да, это такая понурость как бы, серость, такая нарочитая серьезность, – это все, ну это как бы наша констатация нашей, в общем-то, наверное, тоже степени духовного здоровья, которую мы сегодня в себе обнаруживаем. Но я бы еще сказала, что все-таки храм храму рознь, приход приходу рознь. Как в каждой семье есть своя атмосфера, свой запах, запах каждого дома, он очень индивидуальный, он из многих факторов складывается, точно так же и приходы очень разные. Я знаю холодные приходы, пасмурные приходы, в которых заходишь, и ты там поеживаешься. Начиная от свечного ящика, где стоит женщина с очень суровым лицом, и она тебе сквозь зубы отвечает, как какие-то прямо такие продавщицы из лихих 90-х. Прости, Господи. А есть храмы совершенно другие – там другой климат, там вот воздух, он иной. Я думаю, тут очень большая роль принадлежит настоятелю, потому что от того, с каким эмоциональным зарядом, в том числе эмоциональным, и молитвенным, конечно, ну и просто чисто человеческим, и психологическим, глава храма, глава общины, священник, вот он выходит к людям, что он – я сейчас начну совершенно употреблять выражение такие неправославные, да, как бы – транслирует, что он излучает. Потому что все-таки, как бы то ни было, храм – это еще и эмоциональное пространство.
Н. Лангаммер:
– Конечно.
Е. Жосул:
– Что он с амвона людям передает, в том числе и на уровне эмоций, это определяет очень много. Это определяет отношения между людьми в этом храме, желание остаться после литургии на какие-то внехрамовые мероприятия, либо быстро пойти домой, сесть в машину и уехать по своим делам. Участвовать в жизни общины и вообще тебе хочется как бы здесь подольше оставаться. Либо ты формально пришел, ну как (Господи, прости) в бассейн ты пришел после работы, отплавал положенное себе, да, и ушел, забрав из шкафчика свои вещи. Точно также ты в храм пришел, причастился, подошел к кресту – ну и все, до свидания.
Н. Лангаммер:
– Ну это то, собственно, то, ради чего мы начали эту тему сегодня. Потому что приходишь в храм в иной – я человек, который тоже давно, как и все мы в храме, но порой приходишь и страшно.
Иерей Александр:
– Даже мне страшно иногда. Приходя в чужие храмы, даже в облачении, я так иногда сначала почву прощупываешь, насколько ты тут уместен со своей радостью. Потому что действительно бывает такое отторжение. Мне кажется, знаете, это, может быть, возможно, от некоей такой псеводмонашеской, стремления к псевдомонашеству среди православных мирян. Даже семейных людей, даже многодетно семейных. Почему псевдо? Потому что я вот, например, год жил на подворье Троице-Сергиевой Лавры в Москве – это было совершенно время такой духовной весны. Потому что монахи – люди очень радостные, и эта радость, она неподдельная.
Н. Лангаммер:
– Детская.
Иерей Александр:
– Она детская даже, да, и она проявляется в чем, что тебе рядом с этими людьми тепло. Она, может быть, не такая, что у тебя там улыбка во все лицо, не обязательно она себя так проявляет. Но с этими людьми тепло рядом. И вот хочется это тепло ощущать в каждом храме, безусловно. И мне кажется, каждый из вас призван быть, призван, еще раз, апостолом Павлом, то есть не забудем, что это действительно заповедь. Вот как Елена правильно, кто у нас раскаивается в том, что не радуется? Да нет такого. А ведь это тоже повеление Божие такое, через Павла, апостола.
Е. Сулес:
– А вот, кстати, апостол Павел, как удивительно, что в Послании Галатам, когда он перечисляет плоды Духа – любовь и второй идет радость.
Иерей Александр:
– Да.
Н. Лангаммер:
– Второй после любви, да.
Иерей Александр:
– Но радость, она неформатная, понимаете. Поэтому все мы как-то так действительно замыкаемся в рамках нашей традиции. Хотя если посмотреть на богослужение в Африканской Церкви, наверняка многие видели эти ролики тоже из интернета, это вообще удивительно совершенно.
Н. Лангаммер:
– И это тоже православие, между прочим.
Иерей Александр:
– Православие, наши братья и сестры. Очень хотелось бы там побывать, с ними вместе попрославлять Бога.
Н. Лангаммер:
– И потанцевать. А я вот сижу и думаю про храм, а у меня, знаете, образ автобуса. Ну то есть в автобусе приблизительно такие же лица вечером. Тогда причем здесь как бы вот скорбение о грехах? Все-таки тогда мы, получается, приносим свои маски, пытаемся...
Е. Сулес:
– Вот нам и нужно входить в автобус, сказать: здравствуйте. Вот я помню, отец Дмитрий Смирнов рассказывал, что он в подъезде всех научил здороваться. И все уже, говорит, дворники со мной здороваются, все. То есть надо вот начинать. А что это за странный человек зашел, такой радостный? Надо узнать причину его радости. Тут же еще важный момент, что по нам же судят о Христе, о христианстве, о Церкви.
Н. Лангаммер:
– Конечно.
Е. Сулес:
– И, извините, ну кто захочет ходить в церковь. И что о нас думают, когда видят вот унылых православных: ну понятно, от всего в жизни отказались, вот и унывают.
Н. Лангаммер:
– Конечно.
Е. Сулес:
– И не пойдут никогда в такую церковь.
Е. Жосул:
– Это очень отталкивающий момент, очень. И действительно, это в том числе и сфера личной ответственности конкретного каждого прихожанина, христианина. И хотелось бы, чтобы, не знаю, этому не то чтобы этому обучали, но хотя бы напоминали бы людям и своим примером показывали как бы, что надо действительно радоваться. Потому что огромное количество людей, импонирующих, да, расположенных к православной культуре положительно, боятся этот шаг сделать именно потому, что им страшно споткнуться вот об этот лед, о серость, вот об эту как бы такую эмоциональную стену.
Н. Лангаммер:
– Якобы традицию. А традиция на самом деле, она бывает, просто вот до какого-то, не знаю, сюра доходит, что: «Куда ты сумку поставила? Ты видишь, тут бордюр вдоль стены?» За этим бордюром просто плитка лежит. Нельзя подходить ближе к иконам. И мне рассказывают, мне кажется, я уже не первый раз эту историю привожу. Я видела в храме на Красной площади, где очень много людей ходит, как вошла бабушка уставшая, села на лавочку при мне. Следом входит иностранец в шапке, она разворачивается и начинает на него кричать: «Ты почему шапку там в храме не снимаешь?!» Она вообще здесь ни при чем, она пришла посидеть, отдохнуть. Но вот так и получаются вот эти православные бабушки, которых в итоге люди боятся. Потому что странно, что к нам уже, вот одна из первых эмоций, в которых мы признались, это страх.
Иерей Александр:
– Да. Мне кажется, даже во многом можно глубже здесь копнуть. Может быть, люди в Церкви не ощущают Воскресшего Христа. По той причине, что мне кажется, когда ты чувствуешь Его присутствие в Церкви, во всем что там есть, собственно, ты не можешь не радоваться. Все, Он рядом с тобой, мы люди Пасхи, уже тоже этого невозможно отменить, слава Богу. Все, мы в этом живем. И вот понимаете, здесь же посыл человеческий. То есть когда человек идет причащаться, он может просто это делать ну как-то формально – все идут и я иду, да. А может ощущать, что в него в этот момент входит огонь Христова Воскресения, Воскресшего Христа мы причащаемся. Открываешь Писание, как некоторые батюшки говорят, там по главе в день – и вот человек вычитал и пошел, довольный, жить дальше. А можно подумать: а как я вот эти призывы Христа, которые Он мне не обращает, в мою жизнь могу взять и начать так жить? Мне кажется, мало кто вообще об этом как-то задумывается, что это все обращено к нам. Вот все что написано в Писании, я даже среди православных встречаю такое, что ну это уже там старое, это не актуально, у нас вот святые потом много чего еще наговорили. Но Евангелии-то это наша первая книга, вообще там Христос с нами говорит. Ну и молитва, конечно. Мне кажется, тоже она не всегда такая горячая, она тоже не всегда такая вот, в призывании Духа Святого, в наполненности этим Духом и, как следствие, в ярком выражении присутствия Христа в твоей жизни. Вот из-за того, что жизнь не христоцентрична, она может упираться в традицию, в то что сказал батюшка, ну или еще во что-то. И люди, мне кажется, из-за этого подмена понятий, может быть, происходит. То есть надо искать Христа в Церкви. Вот кто Его найдет, тот уже не сможет расстаться равнодушным или с каким-то каменным, унылым лицом.
Е. Сулес:
– Вот это очень глубоко, да, действительно. То есть каждый раз, когда мы теряем эту радость, мы действительно, значит, теряем веру в Воскресшего Христа. Потому что если она живая у нас, то она не может не рождать радость.
Н. Лангаммер:
– Но вообще на самом деле мы иногда блуждаем. Я по себе могу сказать, что очень много начинаешь иллюзорного – то, о чем Лена говорила, да: а так ли я выгляжу? А так ли я стою? Ну условно. А так ли я себя веду? И достаточно просто уйти в молитву, согреться молитвой, и ты начинаешь себя вести по-другому, вот ходить в присутствии Бога. Ну не в том, пророческом, может быть, смысле, хотя почему нет, да, но действительно ощущать, что Господь рядом. Если Ты Его чувствуешь, и Он теплый, то тебе хорошо, тебе не может быть плохо.
Иерей Александр:
– В Церкви очень хорошо, друзья.
Е. Сулес:
– Это правда.
Иерей Александр:
– Вот надо всем создавать, как и в семьях, кстати, семья тоже малая Церковь. Я всегда говорю, в семье и в Церкви нам должно быть очень хорошо, мы там должны себя чувствовать счастливыми. Вот мы такую традицию ввели у нас на приходе (только никому не говорите) – мы обнимаемся вот на вот возглас: «Возлюбим друг друга...».
Н. Лангаммер:
– Ничего об этом не говорите.
Иерей Александр:
– Звучит этот прекрасный возглас. Ну мы там потихонечку как-то так, междусобойчик у нас такой.
Н. Лангаммер:
– Это такая история, вот этот возглас: «Христос посреди нас!».
Иерей Александр:
– Да, удивительно, а люди стоят как каменные в этот момент. «Возлюбим друг друга».
Н. Лангаммер:
– А нельзя отвечать.
Иерей Александр:
– Ни отвечать, никуда не двинуться.
Н. Лангаммер:
– А почему?
Иерей Александр:
– Я говорю: друзья, обнимаем. И мы как сами показываем пример – выходим и тоже с алтарниками на солее начинаем обниматься.
Е. Жосул:
– Чудесная практика. Я ни разу не слышала про такое, ни разу не видела.
Е. Сулес:
– Я только на Пасху такое встречал.
Иерей Александр:
– Только на Пасху. А мы каждое воскресенье. И люди немножко, ломается этот лед как бы, ломается корка ледяная в сердце каждого человека. И ее прямо надо ломать. Вот как Евгений хорошо сказал, заходишь в автобус – скажи там: ну здравствуйте. Там, не знаю, еще что-то. Ну как-то общаться с людьми начинать, ни с того ни с сего. Вот у меня матушка, молодец, стала покупать кофе и просто на улице там дворнику или еще кому-то. Это ей само нужно, она ломает свою корку неприятия людей, может быть, или какого-то барьера. Потому что мы все братья и сестры, надо быть ко всем открытым. И Христос нас этому учит, это прямо красной линией, по-моему, проходит в Евангелии. Этому надо учиться.
Н. Лангаммер:
– Вот я про этот возглас. Очень важная, да, история. Потому что мы с отцом Александром познакомилась через общину отца Андрея Юревича, когда снимали фильм «Свидетельство о любви». И там принято вот это друг другу говорить, и мы ходим, обнимаемся, когда мы поем «Верую». И после этого я там ходила в другие храмы. И вот стоишь в храме, и рядом стоит человек. А так хочется спать. И что он меня подпирает? Он что, не видит, что мне неудобно креститься? Он уже практически на меня лег. Сейчас я ему покажу, я так перекрещусь, так помасштабней, чтобы зацепить его спину... И вдруг говорят: «Христос посреди нас», он поворачивается и говорит: «Христос посреди нас». И я ему говорю: «И есть, и будет». Какое неудобно?! Христос посреди нас. Это настолько радостно, мощно, сильно. И мы действительно себя ощущаем единым вот этим вот христианским организмом, телом Христовым, что это совершенно потрясающая вещь. Действительно, без Христа это и невозможно чувствовать.
Е. Жосул:
– Это чудесная традиция, но я просто уже предвижу, а может быть, вы получали такого рода обвинения в свой адрес, что: «Ой, как у протестантов, что это такое они делают? Как-то нетипично, неестественно, что за модернизм вообще, зачем так делать?» То есть вот у нас, ну вот наша масса православная, она к таким вещам относится просто очень подозрительно.
Иерей Александр:
– Я все время говорю: друзья, забудьте про протестантов. Все что вы знаете о протестантах доброго – это все наше, мы просто про это забыли. Это все надо забирать себе домой, друзья. И обниматься, и любить друг друга, и читать Евангелие, и делать его центром своей жизни, и петь псалмы. Вообще-то нас Писание к этому призывает, что протестанты, молодцы, делают, все мы забираем. А протестанты и не против, они все отдают. Так что все прекрасно.
Н. Лангаммер:
– Конечно, все наше. Мы продолжим общение через небольшую паузу. Но напомню, что в эфире программа «Клуб частных мнений». Меня зовут Наталья Лангаммер. Тема у нас сегодня о радости. И в гостях у нас инициатор темы Евгений Сулес, актер, писатель. Православный публицист, блогер Елена Жосул. И настоятель Богородице-Рождественского храма в деревне Поярково, отец Александр Насибулин. Не переключайтесь.
Н. Лангаммер:
– И мы возвращаемся в студию светлого радио, в программу «Клуб частных мнений». Продолжаем говорить о пасхальной радости и о том, почему же у нас тогда скорбные лица бывают. Инициатор темы Евгений Сулес, актер, писатель. И в гостях у нас публицист, православный блогер Елена Жосул. И настоятель Богородице-Рождественского храма деревни Поярково, отец Александр Насибулин. Меня зовут Наталья Лангаммер. Давайте продолжим интересную тему, почему мы себе запрещаем радоваться. Вот я тоже сижу и размышляю. Когда я пришла в церковь, в монастырь, и был молодой батюшка, на исповеди я у него была, и я помню, я спрашивала прямо по списку: «А можно на коньках кататься? – Можно. – Но ведь я тогда буду по-мирски радоваться. – Ну ты там молись в этот момент. – А на машине можно гонять вечером? Я так люблю Москву вечернюю. – Ну можно. – Но я это очень люблю. – Ну главное, чтобы эта любовь не затмевала любовь к Богу». И я вот реально с этого начинала – то есть я была не про любовь, а про можно, нельзя, когда пришла в храм. «А можно в пост музыку в машине послушать?» Мы так боимся себе позволить радость. А может ли действительно быть каким-то препятствием вот такая радостная привычная жизнь к богообщению? Не знаю.
Иерей Александр:
– А мне кажется, Господь бы тогда, знаете, создал собачек вот так всех одинаковых, вкусы все одинаковые, чтобы мы все видели сереньким, одного цвета. Мне кажется, такое разнообразие этого мира говорит, что Господь желает, чтобы мы вкушали этот мир во всей его полноте, кроме греха. Ну действительно все, что затмевает сердце человеческое, там вместо Бога, может стать грехом. Но может и не стать, если, наоборот, через это творение ты прославляешь Творца. Через эту прекрасную музыку, которую ты вкушаешь, ты прославляешь Бога, Который вложил в сердце человеческое эти мелодии и звуки и так далее. Поэтому нет, всем этим нужно наслаждаться. Мы так делим, знаете: вот церковная жизнь, а вот мирская какая-то жизнь. Но опять же мирская жизнь – это наша жизнь, весь мир – он наш, вот так вот. И приезжая куда-то, вот у меня друг есть, армянин, он так за столом ест и прославляет Бога...
Н. Лангаммер:
– Севак Мирабян, наш автор.
Иерей Александр:
– Да, наш общий друг. И он так ест – ну это просто. Я с ним Бога прославляю в этот момент. Потому что, слава Тебе, Господи, как же это вкусно там и так далее. Вообще молодец. И супружеская радость тоже Богом создана. Тоже у нас как-то вот супруги остерегаются, даже об этом говорят, что там в браке можно испытывать какое-то удовольствие, радость от близости там – это вообще там такие табуированные темы, ужасные. Но ведь это дано все Богом, да, и Господь еще в раю создал семью и близость мужчины и женщины и так далее. Не только для деторождения, но и для радости.
Е. Жосул:
– Отец Александр, просто какой-то, простите, редкий вид священника, нужно в Красную книгу занести. Потому что я с таким удовольствием слушаю то, что вы говорите сейчас. Очень редкий, знаете, как принято сегодня говорить, нарратив, который можно от священника услышать, что вообще из уст священника звучит оправдание права обычного, плотского человека на удовольствие, в том числе и физическое удовольствие. О, это нечто фантастическое.
Н. Лангаммер:
– Да, а у нас как принято, я слышала, да, что: «А что это ты хочешь радости в семье? Семья создана для того, чтобы, как точильные камни, друг друга точить. А где ты будешь тогда спасаться, если не в семье?»
Иерей Александр:
– По-моему, это какие-то уже лукавые человеческие такие мысли, которые к чему человека приводят в конце? К унынию. Вот такие люди, которые так рассуждают, как правило, вокруг них никто не греется. Как сказано, по плодам их узнаете их. И я все время таким людям говорю: а давайте посмотрим на вашу семью, на ваше окружение. И если там все прекрасно и чудесно, мы вас посадим в центре храма, и вы всех нас учите, мы тоже хотим этого. Но, как правило, там такого нет. Как правило, люди, которые так рассуждают, они очень зажатые, они в какой-то депрессии очень часто находятся, семья у них кричит просто от них самих и так далее. Находятся такие умники, как бы сказать. Но еще раз есть один такой прекрасный Человек, Который жил две тысячи лет назад, Его зовут Иисус Христос. И вот мне кажется, нам всем необходимо равняться на Него, смотреть, как Он жил в этом мире.
Н. Лангаммер:
– А я слышала, что нигде ни в каких даже описаниях Его внешности – собраны какие-то да вот эти черточки, ну не знаю, объяснения Его как человека, Туринская плащаница, еще что-то, – и вот в каких-то таких вот черточках собранных ни раз не сказано было, что Он улыбался или показывал улыбку, зубы, да, что это не про Него. Нигде не сказано, что Он смеялся.
Иерей Александр:
– Да, для меня в какой-то момент это тоже было удивительно, но есть целая лекция на эту тему, сейчас не будем так глубоко, но два факта я упомяну. Первый – Христос был на свадьбе в Кане Галилейской. Я не думаю, что Он там сидел с хмурым лицом, но просто все говорит о том, что скорее всего Он вкушал вино, которое веселит сердце человеческое, и скорее всего, что веселился, потому что Он еще был и евреем по рождению, по крови. И второе – Христос сказал: пустите детей приходить ко Мне. Вы когда-нибудь слышали тихих детей, которые сидят по струночке, и все делают по правилам? Вот, как правило, нет. И в храме, кстати, нас всегда это обличает, когда, знаете, дети начинают шуметь и мешать нашей стройной, красивой службе. Я себя всегда бью по рукам и по устам, потому что очень хочется все это остановить и сказать: друзья, мы тут так спевались, у нас тут так хор красиво поет, а вы все затмеваете своими криками. Но вспоминаю вот этот призыв Христа, который Он оставляет как раз таки той Церкви, которая хочет оградиться от всякого рода экспрессии, вот этой самой радости и так далее. Вот в детях все это проявляется. Хмурых детей где, как бы сказать, увидишь, они всегда радостные.
Н. Лангаммер:
– Конечно.
Е. Жосул:
– И потом есть еще и ответный аргумент. Насколько я знаю, нет никаких подтверждений исторических тому, что Христос ни разу не улыбнулся. Нет таких, нет и обратных свидетельств.
Е. Сулес:
– Ну да, мне тоже кажется, что это утверждение очень спорное.
Е. Жосул:
– Конечно, мы же очень многого не знаем действительно про Его эмоции, которые Он испытывал, про какие-то Его привычки. В конце концов как Господь вел себя в быту, будучи человеком, у Него была масса обстоятельств бытовых, о которых мы не знаем. И мы бы крайне удивились, узнав, что вот Он делает то, что вот мы вдруг увидели.
Е. Сулес:
– А вот интересно, когда к Господу подходили вот эти дети, Он с суровым лицом гладил их: будьте, как дети. Я думаю, что Он улыбался. Невозможно не улыбнуться.
Иерей Александр:
– Конечно. И то что нет этого упоминания, тут надо смотреть контекстно из всего, что Христос делал, говорил и так далее. Радость, она сквозит через Его жизнь. И потом Он говорит ученикам Своим: по тому узнают все, что вы Мои ученики – не по тому, что крестик будете носить на груди, да, а по тому, что будете иметь любовь между собой. То есть эта любовь, оказывается, должна быть такой заметной, чтобы весь мир, увидев тебя издалека, узнал, что ты христианин. И вот всегда взвешиваешь себя: а я так живу? А моя любовь, она такая яркая, что она вот согревающая и практически проявляющаяся в этом мире? Или я вот подрясничек нацепил, как бы сказать, крест надел и с хмурым лицом почапал в храм. Вот, я прекрасный христианин. Но как будто бы христианство ближе, и человеку бывает страшно эту глубину вместить в свое сердце, потому что для этого надо потрудиться.
Н. Лангаммер:
– Я тоже вот про унылые лица все сижу и кручу в голове: откуда они? Я пытаюсь проанализировать себя: когда у меня унылое лицо? Когда я спать хочу на литургии, у меня очень серьезное лицо, я так где-нибудь к стеночке встану, я серьезная очень. Или когда действительно хочется показать значимость. Вот рядом кто-то чего-то, там мама приходит какая-то и ребенку что-то говорит. А у нас, между прочим, читают Евангелие сейчас, можно посерьезней. Я тоже сделаю серьезное лицо. Вот мне интересно, вот с чем мы тогда приходим, что мы испытываем, если мы стоим с этими лицами. А может быть, просто это конфликт с мужем, и вы не помирились перед причастием, и поэтому вы такие серьезные. То есть мне кажется, вообще, может быть, обратные эмоции диктуют нам необходимость надевать эту маску серьезности? Отец Александр.
Иерей Александр:
– Я думаю, что знаете, как здесь можно сказать, что внешнее соблюсти всегда гораздо легче, чем внутреннее. Вот потрудиться над тем, чтобы улыбку на лицо нацепить, гораздо легче, чем внутри что-то произвести. Но за внешним всегда следует внутреннее, как правило. Вот ты эту улыбку надел, как бы сказать, да, и стал улыбаться, и стал приветливым. Хотя ты не хочешь, ты не выспался, как вы правильно говорите. Я это по себе заметил – не в храме, а в семье. Я много раз спускался вот к своей семье по утрам, и тоже, я не супержаворонок, и как-то раз взглянул на себя в зеркало. И знаете, вспомнились слова из фильма: какая отвратительная рожа. Простите, да. И я понял, что а почему ты так относишься к своим близким, почему ты их «награждаешь» в кавычках вот этим лицом? И я стал улыбаться, я стал пытаться быть позитивным с самого начала. И потом внутреннее тоже стало подключатся.
Е. Сулес:
– Да, это совершенно верно. Внешнее, оно подтягивает внутреннее. Я тоже с утра, не самое мое любимое время, да, я стал тоже вот как-то себя понуждать вот пошутить там дома что-то, и, знаете, и как-то настроение стало у самого улучшаться.
Е. Жосул:
– Вы знаете, я вспоминаю, врач Норбеков в свое время рекомендовал попробовать вот в качестве просто практики: идите по улице и улыбайтесь. Вот вы должны это фиксировать, буквально там в блокнотике отмечать, вот сколько времени вам хватит для того, чтобы улыбаться, просто идти с улыбкой, смотреть на людей на встречных с улыбкой. Это как физическое упражнение, просто как спорт. Посмотрите. И люди, которые пытались это практиковать, говорили, какие-то потрясающие внутри происходили изменения просто от этого – ну поначалу это было очень неестественно, непривычно. Но даже просто это, не знаю, физиология у нас, мышцы лица так устроены, что, когда мы на себя принудительно надеваем вот выражение радостное, у нас начинает как бы внутренний эмоциональный просто как бы подтягиваться под это. Как бы человек гармоничен, он есть единое тело, целое. У нас же часто душа следует за плотью вот в такого рода вещах.
Е. Сулес:
– Психофизика, да, все правильно.
Н. Лангаммер:
– Кстати, это очень сложно делать. Недавное тоже меня там фотографировали: улыбнись. Улыбнулась. Сейчас поверни так голову, поверни так голову. И я понимаю, что я сбрасываю эту улыбку, потому что мышцы затекают, и это становится ну совсем неестественным, нет привычки. А действительно, девушки, ну это же красиво, мышцы-то правильные напрягаем.
Е. Сулес:
– Это самое ужасное, когда фотографируют и говорят: улыбнись. Я этот момент тоже очень не люблю.
Е. Жосул:
– А отвыкли потому что улыбаться, понимаете. Мы же отвыкли это делать естественно. Для нас это кажется, чем-то как бы очень странным, давно забытым. А Господь нам сказал очень прямо: будьте как дети. Дети постоянно расслаблены, постоянно ржут радостно, естественно, как жеребята. Дети постоянно находят поводы в мелочах, вот в чем-то абсолютно, да, они переключаются, они сбрасывают с себя там все накопленные там истерики, они не грузятся ничем. Нам это вообще-то сказано нам, сегодняшним, с нашим возрастом, грузом проблем там, физиологией, болезнями.
Н. Лангаммер:
– Серьезностью.
Е. Жосул:
– Нам это велено сегодняшним и нынешним. Пожалуйста, будьте как дети. Вот камертон, возвращайте себя к этому состоянию. И понимаете, вот мы в храм, почему мы в храме мрачные лица, потому что мы в храм приносим инерцию угрюмости в нашей повседневной жизни.
Н. Лангаммер:
– Из автобуса.
Е. Жосул:
– Да. Почему в храме и в метро одинаковые выражения лиц у всех? Потому что мы в этом фоне живем постоянно. И это очень важно фиксировать и просто себя спрашивать: так, стоп, а что вообще не так со мной, с моей жизнью, с моей душой, если я очень давно не испытывал чувство радости? Стоп, а что вообще в принципе меня радует? Вот отец Александр сказал: удовольствие, да, еда. А у нас люди разучились просто внятно, осознанно есть. Вот спроси взрослого человека среднестатистического, что тебя вот по-настоящему радует в плане еды, он не скажет. Он забыл свои собственные ощущения. Человек абсолютно рассинхронизировался с самим собой и своим естеством, собственным телом. Это и женщин тоже очень во многом касается. Поэтому мы так живем перманентно. И тут, конечно, я думаю, Пасха – это просто лучший повод для того, чтобы ну не знаю, дать себе такое упражнение, хотя бы вот в пасхальные дни, да, ближайшие, вот в весь этот пасхальный период каждый день себя анализировать на предмет присутствия радости в своей повседневной жизни, где она, и где тебе находиться источники, чтобы она появилась.
Н. Лангаммер:
– Мне кажется, вот я слушаю Лену, и у меня возникает ответ. Мне как-то сказал знакомый: «Не надо столько смеяться. Ты сегодня слишком много смеешься, ты потом будешь плакать». И у нас есть какой-то запрет на радость, который возникает от страха, что потом, вот я сейчас порадовался – а все ли у меня нормально, а завтра не возникнет ли проблема какая-то, и тогда будет уже не до радости? Есть какой-то страх. Но мне кажется, там, где есть Господь, нет страха. Господь не давал духа страха, да, отец Александр.
Иерей Александр:
– Да, совершенно верно. И мне кажется проблемы обязательно будут, и трагедии будут случаться и так далее. Но радости нашей никто не отнимет от нас, как сказал Господь. То есть Господь интересный очень пример привел, что женщина, когда рожает, она сначала терпит скорбь, но когда уже появился младенец, уже все, она не помнит этой скорби. Мне кажется, точно также и с нами. Никто не отменяет тех событий жизни, которые всех нас окружают. Но, вот как святитель Василий Великий говорит, очень интересный такой образ, что когда тонет какой-то человек, тот кто стоит на берегу, он может сопереживать этому человеку, тонущему, но в то же время он остается в безопасности. Точно также и мы об этом мире, обо всех его событиях, о наших друзьях тоже можем и плакать – ну плакать с плачущими, да, радоваться с радующимися. Но даже плача с плачущими, мы-то остаемся на берегу, мы остаемся во Христе. Нам есть о чем радоваться, даже когда кто-то уходит от нас и так далее. Нашей радости никто от нас уже не может отнять. То есть на твоих глазах могут быть и слезы, можешь с кем-то даже и порыдать, но эта горечь не безутешная. Господь обязательно утешит и тебя, и того человека, с которым ты вместе, рядом.
Н. Лангаммер:
– Я напомню, что в эфире наша программа «Клуб частных мнений» на светлом радио. Меня зовут Наталья Лангаммер. Мы обсуждаем сегодня тему радости в этот пасхальный день. И в гостях у нас инициатор идеи поговорить о радости Евгений Сулес, писатель, актер. Православный публицист, блогер известный, Елена Жосул. И отец Александр Насибулин. И я хотела вас спросить, отец Александр, а вы же читали все эти комментарии по поводу вашего вирусного видео? Вот эти все: «Да что это такое...». Как вы отреагировали?
Иерей Александр:
– Ну как-то меня уже давно разные комментарии сильно не трогают мое сердце. Потому что люди все разные, надо это понимать. И да, кого-то радость, она вот так, такую реакцию. Мы не можем влиять на реакцию других людей.
Н. Лангаммер:
– Но мы можем ее проанализировать. Почему людей это как-то смутило?
Иерей Александр:
– Как правило, для меня, вот я не пишу никаких комментариев, например, как правило, для меня это некоторое свидетельство что у человека чего-то в жизни возможно просто недостаточно. И даже когда люди напрямую в лицо мне говорят такие вещи, я просто стараюсь человека выслушать и обнять. И даже людей ни в чем не нужно переубеждать, честно говоря, когда люди вас искушают и вот пытаются там вывести на какой-то диалог. Как правило, это не на диалог тебя люди пытаются вывести, а на эмоцию, чтобы ты ее проявил, такую же негативную эмоцию. И люди бы посмотрели, что твоя радость, она, оказывается, ничего не стоит, она призрачная, да. То есть в этот момент надо продолжить эту радость, с этим человеком просто ею делиться. Но для того, чтобы было чем делиться, знаете, как на Пасху пасхальный огонь берут там у Гроба Господня и по всему миру разносят. Вот мы тоже этой радостью, она не на пустом месте возникает, еще раз, то есть это не напыщенная какая-то такая радость, что мы все немножко такие все, с прибамбахом. Мы же питаемся ею опять же от Чаши Господней, где Воскресший Христос входит в нас. Мы напитываемся ею в молитве, в Писании. А потом, выходя из храма, Господь нас призывает этой радостью делиться с миром. И вот когда мы этого не выполняем, мне кажется, Церковь, она очень важного предназначения своего в мире не выполняет, когда не являет эту радость миру. Особенно сегодня, когда происходят страшные события, когда люди не знают, куда бежать, за что хвататься, когда паника в сердцах человеческих. Кто, именно христиане должны показать призваны, да, что эта радость является прочным фундаментом и имеет под собой основание. Христос воскрес, друзья, все хорошо. Все закончится в любом случае хорошо. Не переживайте, мы с вами, мы любим вас, мы будем вам помогать. Но не унывайте сердцем, все продолжится и жизнь продолжится.
Н. Лангаммер:
– Вы знаете, мне когда-то показалось такой странной история, когда я еще только начинала работать на телевидении и вела новости у Александра Гурнова в телевизионной службе новостей. И он мне сказал: «Улыбайтесь». Я говорю: «В смысле? – Подождите, вам нравится ваша работа?» Я говорю: «Да-да, все хорошо, не надо меня увольнять, не надо. – Ну так улыбайтесь». Я говорю: «Хорошо. А если самолет упал?» Он говорит: «Работа ваша нравится?» Я говорю: «Нравится...» Для меня осталось загадкой, что он имел в виду. Мне кажется, я сейчас понимаю, что есть огромный запрос у людей на радость, как состояние внутренне стабильности и покоя, да. Потому что радость – это есть Господь. Недаром нам отец Дмитрий Смирнов говорил эту замечательную фразу: «Ты в аду, сынок. Посмотри на свою – вот это вот слово неприличное, – рожу». Извините.
Е. Жосул:
– «Ты отучился радоваться. Ты мертв!»
Н. Лангаммер:
– Да, отец Дмитрий в этом смысле... Вот действительно, получается, Женя, радость – это как какая-то стабильность. Мы к этому пришли. У нас такая сегодня анатомия радости.
Е. Сулес:
– Есть задача стабильность, но это точно определение любви. То есть вот если есть любовь, то есть радость. Если нет радости – значит, ты теряешь любовь, собственно, главную добродетель.
Н. Лангаммер:
– Ну мы подпитываем это все в себе только от Бога. То есть я вот сейчас выстраиваю, да, такую логику, уже вот к концу программы идет.
Е. Сулес:
– Все от Бога, конечно, и все радости, которые нам даны. А там ну дело в том, что очень важный момент, что грех никакой радости никогда не дает. В этом смысле...
Н. Лангаммер:
– Ну подожди, есть грехи, которые, например, обжорство, извините. Там вкусно.
Е. Сулес:
– Слушай, когда объешься, никакой радости нет. Тяжело, печально.
Е. Жосул:
– Противно за себя.
Е. Сулес:
– Противно и так далее. Поэтому, как только мы вот переходим вот эту грань и впадаем в грех, то там и радость-то уходит. Тоже как важный момент. А если мы, вкушаем еду, благодаря Бога и не теряем радость – значит, мы в обжорство не впали, это просто совершенно точно. И так с любой радостью земной можно.
Иерей Александр:
– Но диавол коверкает действительно все вот эти чувства, которые в нас вложил Господь, да. И действительно бывает радость такая сиюминутная ненастоящая, которая потом, наоборот, обваливает человека, как правило, она действительно связана с грехом. А в Боге все достигается ну через некий труд, преодоление себя. И вот когда ты... Почему мы начинаем поститься, например? Первое – это для того, чтобы научиться по-настоящему радоваться. Ты себя преодолел, ты дух свой возвысил, на душе весна наступает. Недаром пост называется временем духовной весны, да. Поэтому, конечно, вот это преодоление, оно необходимо, но какова мотивация, для чего мы это делаем. Для того, чтобы достичь Воскресшего Христа, почувствовать Его в своей жизни и, как следствие, возрадовать свое сердце. В конце концов еще раз в Писании очень много раз повторяется слово «радуйтесь», такой призыв некий.
Н. Лангаммер:
– Да, он самый частый.
Иерей Александр:
– И все-таки просто еще раз – мы уже апостола Павла несколько раз сегодня упоминали: «Всегда радуйтесь». Всегда радуйтесь. Хотя Павел говорил это не в благоприятной обстановке, когда что-то к этому располагало. Мир жил своей жизнью, христиан убивали и так далее. Всегда радуйтесь. Не тогда, когда настроение будет прекрасное и вам захочется, лучики света появятся на небе и вы будете происходить в храм такие: о, всех люблю там. А когда все плохо, с мужем поругалась там или еще что произошло, и ты приходишь такая серая туча, значит, и всех вокруг себя громом и молниями поражаешь. Нет, всегда. То есть это чувство в себе постоянно надо культивировать. А культивировать его легко, когда ты с Богом и в Нем находишься.
Н. Лангаммер:
– И в этом чувстве не очень как бы комфортно грешить, потому что оно исчезнет.
Е. Сулес:
– Да, вот, кстати, очень важная тем мне кажется. У Александра Шмемана я прочитал, и мне как-то оно очень созвучно, что вот страх, вот когда мы говорим: вот этого нельзя делать, – это никогда от греха не уберегает. Мы в конце концов все равно это «нельзя» нарушим. И только радость спасает от греха. Потому что ты знаешь, что сейчас тебе радостно, и ты знаешь, что ты вот это сделаешь, и эта радость уйдет. И ты не делаешь уже греха, не совершаешь именно потому, что ты не хочешь потерять эту радость.
Н. Лангаммер:
– У меня вот вопрос ко всем к вам. Мученики оставались в этом – я даже не знаю, что это за состояние, когда они, говорят, не чувствовали боли, Господь там облегчил, да. Но мы, наверное, мучений таких не проходили. Но был ли у вас опыт, когда вот это внутренняя радость и ощущение присутствия Божия облегчало какую-то скорбь, какое-то страдание, какое-то мучение. У кого такой опыт был?
Иерей Александр:
– Я в жизни, честно говоря, даже вот все жду какого-то такого момента, когда эта радость будет как-то испытана. Но пока все, что я проходил на своем жизненном пути, ни разу эта радость даже не поколебалась. То есть я вот думаю: когда наступит тот момент, когда я начну сомневаться в основаниях этой радости. Но пока его ни раз не наступило. Может быть...
Е. Жосул:
– Да, простите, батюшка, я перебила вас.
Иерей Александр:
– Ну может быть, не было таких страшных пока моментов. Хотя какие-то страшные моменты, конечно, были, но с Богом они переставали быть страшными.
Е. Жосул:
– А я внезапно вспомнила ситуацию, когда я была – это было лет, сколько, пятнадцать, наверное, назад, я была в депрессии, у меня была несчастная любовь, я очень переживала, страдала – это был апрель такой вот, весна. И тут мне выпадает совершенно фантастическая какая-то возможность – я полетела на Северный полюс и приняла там участие, я тогда работала в «Интерфаксе» и в качестве корреспондента «Интерфакса» полетела на Северный полюс и приняла там участие в первой литургии, которая совершалась на Северном полюсе. Это была первая в истории вообще человечества первая литургия.
Н. Лангаммер:
– Деревянный храм.
Е. Жосул:
– Нет, там был не деревянный храм, там была палатка на льдине. Мы высадились на вертолетах. У нас весь полет занял там от «Шереметьево» до «Шереметьево» занял там 36 часов, и за это время мы слетали на полюс, на три часа. Это был уже апрель, это было Благовещение, там уже таял лед, но поставили палатку и совершили первую литургию. И у меня было причастие на Северном полюсе. Я очень четко помню, я вернулась в Москву и сказала: «Боже, это было так круто! Спасибо!» У меня вообще все стерлось, это была такая фантастическая радость. То есть вот такой вот подарок, который действительно вот в момент уныния был Богом преподнесен.
Е. Сулес:
– Ну только через Бога, конечно.
Н. Лангаммер:
– Я смотрю на тебя, опыт какой.
Е. Сулес:
– Такие страдания, как мученики, я, конечно, не испытывал. Но какие-то беды там, уход близких людей и что-то еще, и это все только через молитву, через присутствие Божие только и можно пережить. Поэтому, конечно, это. Вообще, честно говоря, иногда смотрю – ну у меня много вот друзей неверующих, и как вы, бедные, живете. Я бы точно уже без Церкви, без Бога – не знаю, что со мной было.
Н. Лангаммер:
– Ну как-то живем. Как-то и без Бога живем. Но не знаем, видимо, чего-то вот этого...
Е. Сулес:
– Я не знаю, как это вообще.
Н. Лангаммер:
– Чего-то большого вот это вот. Но для меня почему, например, стабильность – для меня это состояние внутреннего покоя. Тепла и покоя. И мне кажется, вот ты очень точное сравнение привел, что мы должны быть солнышками. А отец Александр продолжил, что тепло должно быть, да, от нашей радости. То есть мы должны и светить, и греть, и создавать вот эту, которая прицепилась ко мне, стабильность. Потому что пока солнце есть, мы живем. Мы без него выжить не сможем. Мне кажется, это очень какой-то такой, очень точный образ. И что мы еще сегодня про радость не сказали? Для меня очень много открытий на самом деле.
Иерей Александр:
– Пасхальная такая у нас передача получилась.
Н. Лангаммер:
– Да. Ну мы сегодня вообще должны, с сегодняшнего дня и впредь, Лена уже задание сформулировала, я думаю, что надо это прямо в блоге написать, вот такой какой-нибудь акт, как это, марафон: давайте улыбаться каждый день. Или как это сделать?
Е. Жосул:
– Ну что-нибудь типа того. Это очень модно в таком формате.
Иерей Александр:
– Я бы хотел продолжить вот эту тему еще одной мыслью, что во времена, когда много боли, страданий, тьмы какой-то нас окружает, на самом деле человеку не надо от этого бежать. Христианину надо идти в эту тьму. Но лучше это делать не в таких там экстремальных каких-то ситуациях, а каждый день понемножку. Приближаться к этому миру со всей его вот этой болью, непонятностью, и так далее. Потому что, принимая эту боль как свою собственную, как сделал Христос в Свое время на кресте, да, мы тоже позволяем Богу действовать в нашем сердце как-то особенно. Мы приносим этот свет в жизнь людей, и этого света становится, как следствие, больше. Потому что человек тоже зажигается от этой радости, от этой любви и потом может унести это к себе. Это как круги на воде. То есть часто послужишь какому-то человеку, которого хотелось просто вот вообще не видеть, но ты сделал усилие над собой, пошел к нему и побыл с ним. И этот человек берет эту твою радость и несет к себе ее потом домой. И такие чудеса происходят очень часто. Но священнику легко их отслеживать, потому что люди как-то возвращаются к священнику и там дают обратную связь. Мне кажется, часто этой обратной связи нет в жизни людей.
Н. Лангаммер:
– Да.
Иерей Александр:
– Ты послужил и забудь. И не надо тебе ничего взамен. Ты отдал то, что на самом деле тебе не принадлежит. То есть радость, которую мы в сердце призваны родить, это как Божий призыв, мы это делаем ради Христа.
Е. Жосул:
– Я поддержу отца Александра просто на конкретном примере. Вот во время мартовского теракта в «Крокусе» – я помню эти страшные дни, и буквально вот эти первые сутки после, я помню, как многие мои знакомые, очень профессиональные психологи, они специально вышли на следующий день в прямые эфиры в социальных сетях, в своих блогах на свои большие аудитории вот именно с этой помогающей функцией. Они вышли поддерживать людей. Вот то что называется люди помогающих профессий, они вышли утешать, отвечать на вопросы, как-то вытягивать людей из паники, от слез, от ступора, разжимать их, а это очень, это колоссальным образом работает. И очень хотелось бы, чтобы ну вот у нас, к сожалению, нещадно малое количество священников-блогеров, а в общем-то, они должны были делать все то же самое в эти первые сутки. То есть в сутки после массовой трагедии, беды, горя надо выходить на публичную площадку и просто разговаривать с людьми, исходя из этой самой своей вот помогающей, милостивой, любящей позиции. Это очень важно.
Н. Лангаммер:
– Вот я когда пришла работать на Радио ВЕРА сюда, в Андреевский монастырь, где мы сидим, я погрузилась в какой-то, знаете, как вот в детском бассейне, тепло. И все в коридоре, даже те, кто друг друга не знают, улыбаются при встрече – то есть такая радость от того, что мы друг друга видим. И вот неслучайно наше радио называется светлым радио, потому что здесь, правда, светло. Люди, здесь светло и здесь тепло. И вот это вот качество радости, которая должна быть теплой, хочется ее дальше вынести. Если ты улыбаешься навстречу человеку, приходя в храм, и видишь эту бабушку серьезную, и ты ей улыбаешься, она – зеркальные нейроны как минимум работают, мы начинаем улыбаться в ответ. Спасибо вам за такие открытия сегодняшние. Мне кажется, у нас радостный получился эфир. Я напомню, что в эфире была программа «Клуб частных мнений». Меня зовут Наталья Лангаммер. Мы говорили о радости. И инициировал эту тему писатель, актер Евгений Сулес. В гостях у нас была публицист, православный блогер, Елена Жосул. И настоятель Богородице-Рождественского храма деревни Поярково, отец Александр Насибулин – те самые «радостные ноги», тот самый священник, у которого кадило крутится, как солнышко.
Иерей Александр:
– Приходите к нам на Пасху, вы еще и не то увидите.
Е. Жосул:
– С радостью.
Н. Лангаммер:
– Да, еще будут пасхальные службы. Спасибо вам за внимание.
Е. Жосул:
– Спасибо.
Н. Лангаммер:
– Возвращайтесь слушать программу «Клуб частных мнений» в 18.00 каждое воскресенье. На этом мы с вами прощаемся. Всего доброго. До свидания.
Иерей Александр:
– Всего доброго. С Богом, дорогие.
Е. Жосул:
– Спасибо вам. Всего доброго.
Е. Сулес:
– До свидания. Спасибо всем.
Е. Жосул:
– Христос воскресе!
Н. Лангаммер:
– Воистину воскресе!
Е. Сулес:
– Воистину воскресе!
Иерей Александр:
– Воистину воскресе Христос!
Все выпуски программы Клуб частных мнений
Поддержать детей, которые проходят лечение в больницах Петербурга

Лиля росла без родителей. Когда ей было три года, она в одиночку боролась с опухолью в больнице Санкт-Петербурга. В перерывах между химиотерапией её отправляли в детский дом. Шансов на усыновление было крайне мало — никто не хотел забирать девочку с такой тяжёлой болезнью... Жизнь малышки переменилась, когда о ней узнала волонтёр по имени Лидия.
Женщина много лет совместно с одной благотворительной организацией помогала детям-сиротам в больнице, и до этого не решалась взять ребёнка под опеку. Они с мужем уже воспитывали двоих детей, у одной из девочек была инвалидность. Но увидев Лилю, она почему-то не смогла пройти мимо. Малышка месяцами лежала в больнице, переживая сложные процедуры без поддержки взрослых. Лидия посоветовалась с мужем и детьми, и они решили забрать девочку в семью. «Благодарю Бога за то, что у нас появилось такое чудо», — говорит приёмная мама.
Сейчас Лиле уже 13 лет, она вместе с близкими живёт в деревне в Вологодской области. Здесь есть свой дом и сад, настоящая русская печь, уютные комнаты и аромат пирогов. Во всём тут чувствуется любовь и забота. Девочка учится, занимается в художественной школе и помогает маме по хозяйству, у неё есть друзья и насыщенная жизнь подростка.
Лилина болезнь всё ещё сохраняется. Она уже не лежит в больницах, но регулярно наблюдается у врачей и проходит обследования. Это нужно, чтобы контролировать опухоль.
Некоторые медицинские обследования и анализы не входят в перечень бесплатных и стоят дорого. Поэтому Лилю поддерживает фонд «Свет.Дети». Он помогает семье с оплатой этих процедур.
Поддержать фонд и его подопечных из разных городов, которые прямо сейчас проходят лечение и обследования в больницах Санкт-Петербурга, можно на сайте фонда.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Жизнь и судьба М.А. Булгакова». Алексей Варламов

У нас в студии был ректор литературного института имени Горького Алексей Варламов.
Разговор шел о жизненном пути знаменитого писателя Михаила Афанасьевича Булгакова: о ключевых событиях, главных вызовах и отношениях с Богом.
Этой беседой мы открываем цикл из пяти программ ко дню рождения М.А. Булгакова.
Ведущая: Алла Митрофанова
Все выпуски программы Светлый вечер
«Проблема созависимости в семье». Татьяна Воробьева

У нас в гостях была детский психолог высшей категории Татьяна Воробьева.
Мы говорили о проблеме созависимости: как определить, что такая проблема есть, и над чем стоит работать, если отношения в семье стали осложняться.
Ведущие: Константин Мацан, Анна Леонтьева
А. Леонтьева
— Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева...
К. Мацан
— И Константин Мацан, добрый вечер.
А. Леонтьева
— Сегодня, как всегда, мы говорим о семье с Татьяной Воробьевой. Чтобы не перечислять всех регалий, просто скажем: детский психолог высшей категории, мама, как мы сегодня говорим, двоих сыновей и двух внуков. Добрый вечер.
Т. Воробьева
— Добрый вечер, дорогие.
К. Мацан
— Нашим радиослушателям уже знаком голос Татьяны Владимировны, особенно вот в этих программах, где мы с Аней пытаем гостей в паре, вот уже не первый раз Татьяна Владимировна у нас. И для нас это очень радостно, что такой цикл складывается бесед, из которых сплошная польза.
А. Леонтьева
— Да, и мы, наверное, сами ищем ответы на свои вопросы, поэтому, в общем, программа более-менее корыстные. Я хотела начать с такого вопроса. Вот у нас недавно в программе был психолог, и мы обсуждали такую тему, что вот наши дети, такие молодые там — 18, 20, 16 и далее — они знают очень много психологических терминов: они знают, что такое абьюзмент, они знают, что такое созависимость, они знают вот кучу каких-то вот диагнозов, которые они периодически выставляют там друг другу, своим отношениям. И мы говорили, насколько вообще это полезно, потому что ну есть ли вообще такие отношения, где никаких диагнозов поставить невозможно. Есть такая точка зрения, что любовь, такая здоровая нормальная человеческая любовь, она выражается словами: «я его люблю» — точка. Никакой драмы, никаких переживаний. Ромео и Джульетта — это созависимость, безусловно. Все что...
Т. Воробьева
— Как страшно, прямо слова-то — созависимость.
А. Леонтьева
— Да. И вот поэтому хотелось поговорить с вами как раз вот об этом слове «созависимость». И ну вот, наверное, опять же начну себе приносить пользу. Вот моя дочь очень часто употребляет это слово — «созависимость.» И я никак не могу найти вот эту грань, где кончается созависимость и начинается любовь. Вот как вы относитесь к этому слову?
Т. Воробьева
— Ну это слово, мы скажем, многоплановое, есть не один план. Но само слово «со-», конечно, предполагает, даже не углубляясь, так сказать, в его семантику, ну, конечно, предполагает именно зависимость одного от другого. Вот где это слово можно принять априори, не рассуждать — это только в медицинском термине: психосоматика, психофизиология. Ну, скажем, корреляционная взаимосвязь, где душа определяет наше с вами физиологическое развитие, или недоразвитие, или нарушение этого развития, где психосоматика, где душа определяет наше состояние здоровья или нездоровья — вот эти два термина, они объективны. И о них не надо ни спорить, ни говорить, они настолько объективны, что мы все прекрасно знаем: человек, который гневливый, горячий и так далее, чаще всего будет болеть инфарктами, инсультами и так далее и тому подобное. Это все можно увидеть на практике, это все показывает жизнь, это все написано в эпикризах врачей по поводу больных, поступивших к ним. То есть причина здесь понятна. А вот созависимость человеческая, созависимость личностная — вот это фактор, конечно, неоднозначный и неодинаково в одном плане действует. Здесь можно много говорить, не с позиции философии, не с позиции, но всегда зависимость, она присутствует, она всегда есть, и было бы странным, если бы сказали, мы бы отказались от этого, тогда мы бы оказались в вакууме — в вакууме социальных отношений, в вакууме личностных отношений. Но вакуума в природе нет. Монашество, которое представляет собой действительно желание уйти в единение человека, но в единение опять не с самим собой, а с Богом, поэтому здесь тоже нет.
А. Леонтьева
— Тоже созависимость.
Т. Воробьева
— Еще какая. И это единственная верная, единственная не требующая никакой коррекции зависимость — человека от Бога. Православный человек всегда скажет не «я пойду», не «я сделаю», а «по милости Божией я пойду», «по милости Божией я сделаю», «по милости Божией» у меня получилось или не получилось. И более того, он отказывается от дерзости говорить «я хочу». Вот это слово «я хочу» для православного человека (я себя отношу к этим людям, хотелось бы быть православным все-таки человеком) действительно дерзко сказать: «я хочу» — это как-то режет слух и, самое главное, режет слух твоей души. Не как я хочу, а как Богу угодно. Вот эта зависимость — это самая благая зависимость, которая есть в этом мире. А почему, потому что в этой зависимости продиктованы все ступени созависимости, от чего мы придем к самой благой зависимости от Бога: «Блажени нищие духом» — я отказываюсь от себя и своего «хочу», я хочу только одного: жить по воле Божией. Совсем недавно на консультации у меня была достаточно молодая женщина, пережившая какую-то такую маленькую свою трагедию — ну по ее ощущениям, трагедия. Конечно, не трагедия, но тем не менее человек пришел, плачет и для нее это боль, для нее это непонятно и так далее. Ну, по милости Божией, удалось объяснить, разрешить эту задачу. Не проблему. Я очень боюсь слова «проблема», потому что проблема, она состоит из энного качества задач, правильно или неправильно решенных. Поэтому достаточно одну задачу решить неправильно, и проблема не будет разрешена. Поэтому всякий раз надо начинать от простого к сложному: решить первую задачку, вторую. Ну вот, скажем так, решили задачку. В благодарность, узнав, что мы все-таки являемся детским домом благотворительным, я получаю такое смс-сообщение и руководство, видимо, к моему действию, но оно было почему-то очень суровым, резким и негативным. Что же пишет эта женщина, мать троих детей? «У вас детский дом, я могу помочь. — Спасибо, спасибо большое, ну у нас есть в этом ракурсе такая помощь, у нас своя машина есть и так далее. — А вот у вас можно взять детей? Я хочу взять ребенка». Вот здесь у меня все иголки души поднялись перпендикулярно. Слово «хочу взять» — это очень дерзко. Это ребенок — и слова «хочу» здесь не может быть. Я столько раз сталкивались вот с такими вещами, где «хочу» звучит как «хочу», а потом ребенка приводят назад или, лучше, сдают в психиатрическую больницу, дабы определили его психиатрический статус и так далее и тому подобное. И всеми силами желают от него отделаться. Вот поэтому это тоже ведь созависимость от своего «хочу». Я бы хотела сказать: не надо хотеть, не будьте созависимы своим желаниям — это опасная вещь. В психологии есть такой термин «когнитивный диссонанс», он заключается именно в том, что наши желания и результат того, что мы получаем, могут не совпадать, и вы входите в вот такой диссонанс. То есть хотела благого, хотела кого-то осчастливить, а получилось не только не осчастливила, себя наказала, себе труд дала невозможно тяжелый и потому отказалась. Вот вся беда в том, что хорошо, если это цена только вашей души. А если это цена того, кто стал зависеть от вас? Мы ведь в ответе за тех, кого приручили — имеется в виду зверек, животное. А это не зверек, это не животное, это творение Божие.
К. Мацан
— Ну я думаю, что при всей той пронзительности примера, который вы привели, не каждый, наверное, из наших слушателей на практике столкнется вот с этой темой: взять ребенка из детского дома. Хотя тем смелым, которые в итоге это сделать захотят или уже сделали, мы можем только аплодировать и снимать шляпу...
Т. Воробьева
— Константин, смелым или безрассудным?
К. Мацан
— Вот и об этом поговорим сегодня. Я почему...
А. Леонтьева
— Это слово «захотят» как раз, видишь, Татьяна говорит, что хотеть взять ребенка...
К. Мацан
— Я вот как раз к этому принципу хотел бы обратиться, к этому вашему тезису о том, что не надо хотеть. Это же можно рассмотреть не только на примере вот той ситуации, которую вы описали: ребенок из детского дома. Мы все чего-то хотим. И я даже могу представить себе реакцию наших слушателей, реакцию со стороны здравого смысла: но я же не могу не иметь желаний? И даже люди православные, верующие, которые знают десять заповедей, знают заповедь блаженства, знают слова: «Блаженны нищие духом», «Блаженны плачущие», которые так много слышат, не знаю, в проповедях о смирении, о некотором самоумалении, о необходимости с осторожностью относиться к тому, что хочешь, к воли Божией — все равно, даже на этом фоне готовы включить здравый смысл и сказать: но я же не могу не хотеть. Я же не могу не желать, я ж не могу не стремиться. Меня Господь создал личностью — с моими талантами, с моими устремлениями и так далее. Вот что вы об этом думаете?
Т. Воробьева
— Да, хороший антитеза-вопрос к тому, что сейчас мы услышали. Но тем не менее хотеть, конечно, не вредно. Но ведь есть биологические хотения, физиологические хотения, хотения наши личностные — все это хотения. Важно, на что они направлены. Если они направлены на служение, а служение, оно всегда берется все-таки, да, из тех талантов, которые вам даны и самое главное, не умаление себя. Я очень с трудом принимаю термин «умаление» — это все-таки монашеские вещи, а мы живем в миру. Поэтому для меня всякие вот вещи, где мы только цитируем, они становятся оскоминой, и ты их уже не воспринимаешь. Я очень боюсь вот этой оскомины, я боюсь псевдоправедности такой. Человек —он человек, со всеми своими слабостями, немощами, со всеми своими желаниями. Я просто хочу сказать только об одном, что наши желания должны вытекать из мотива направленности. Я для себя хочу или хочу служить ближним? Звонит близкий мне человек и говорит: так и так, вот как быть, мне надо читать лекцию в университете и так далее, а я вывезла в деревню своих бабушек, мам своих и так далее. И здесь очень плохая связь, вот надо, наверное, ехать в город, как правильно поступить? Надо поступить так, как это будет нужно твоим престарелым бабушкам, которые останутся здесь, в деревне. Тебе неудобно, тебе хочется вырваться в Москву — это понятно, хотя бы в ванной хорошо помыться и так далее, неважно, и компьютер там прекрасный, и обстановка не как в бане, как говорится, когда студенты сказали: знаете, как будто в бане вы ведете лекцию и так далее. Надо выбрать то, где действительно идет служение, истинное служение. Истинное служение идет более слабому человеку, более нуждающемуся в тебе, тому, кому ты действительно нужна. Да, и получилась прекрасная лекция онлайн, получились прекрасные отзывы, действительно очень такой формат интересный получился. Поэтому все получилось. Самое главное в наших желаниях — мотив, тот истинный мотив, о котором мы должны вот просто бы понять. Однажды меня во Владимирской губернии попросили выступить перед родителями, которые взяли под опеку детей и так далее, это было выступление в какой-то там их местной школе. И врывается одна мама и начинает сходу кричать: ну вот, психологи обязаны, учителя обязаны... Я сижу, слушаю, она не знает, что это я, продолжаю выступать. Я задаю всей этой аудитории вопросы. Я не прошу для них ответов для меня, вслух. Этот ответ должен каждый дать сам себе. А для чего вы взяли детей под опеку? Какой мотив стоял у вас лейтмотивом? Действительно помочь ребенку, дать ему семью, дать ему то тепло, которое в семье — не от материальной базы зависимое, нет, а вот то тепло, внимание, тебе предназначенное только внимание, вопрос только тебе адресованный, забота только для тебя — это то как раз, что не хватает подчас детям больших детских домов. В нашем детском доме хватает, слава Богу, по милости Божией, — опять добавлю. Какой мотив был у вас? Взяли ли вы ребенка, чтобы доказать окружающим: вот, у меня тоже есть ребенок. Какой мотив был у вас? Материальное положение в маленьких городах, поселках, конечно, оно трудное. Взяли вы для того, чтобы свое материальное предложение поправить? Какой мотив был у вас? Насолить тому, кто вас бросил, кто вас обидел, потому что вы сами не имеете возможности иметь ребенка? И вы сказали: я возьму, я воспитаю, у меня будет ребенок. Какой мотив был у вас? Послужить ребенку, а не себе — у кого был такой мотив? У кого был мотив послужить ребенку, которого взяли, со всем тем багажом, который он принесет? А багажи, поверьте мне, далеко не лучшие, далеко не простые, но Божие-то начало есть в каждом. Так вот кто взял, опираясь на это желание, на это желание, на это хотение: я хочу послужить вот этой неокрепшей душе, послужить всем тем, чем могу, чем смогу — искренне, просто — вот ведь вопрос хотения или нехотения. Поэтому, когда в основе нашего желания лежит слово «служение» — да, это благое желание. Вчера у меня на консультации была взрослая достаточно девушка, и когда мы с ней стали разговаривать, я говорю: а чем вы занимаетесь? Она называет какие-то суперкурсы, которые связаны с аудиовизуальными составлениями ландшафтов и так далее и тому подобное, то есть подготовка каких-то планов ландшафтов, какие-то разработки. Я говорю: а цель какая-то хорошая, в общем-то, какое хорошее занятие. Я-то со своей позиции: послужить людям, доставить действительно радость. Потому что не всякий может увидеть это в целостности и так далее, фрагментарно. И я говорю: а с какой вы целью? — Ну чтобы иметь большую стартовую площадку для зарабатывания денег. Ну что же, это тоже неплохо. Стартовая площадка для зарабатывания денег тоже нужна, почему нет, ну почему нет? И материальная позиция нужна и так далее. «А для чего их много, этих денег?» Пауза большая... «Для меня». Вот как раз тот самый маленький случай, который я сказала о маленьком мальчишке, который только поступил в наш детский дом. Мальчишка прекрасно говорит, прекрасно, вот словарный запас — только позавидовать можно, это действительно просто неординарный словарный запас. И когда я прошу там: чего ты боишься? Он мне начал рисовать. Я говорю: если проще нарисовать — нарисуй. А потом я говорю: а что ты очень хочешь? Что же он хочет, я сказала. Он нарисовал большую конфету и написал: «Слат-кой жиз-ни». Я говорю: сладкой жизни... Да, я хочу много конфет, много денег, — он деньги тоже нарисовал, купюру в тысячу рублей — я хочу этого. А скажи, пожалуйста, это для тебя или ты хочешь для мамы? Которая осталась, мама дала ему багаж, хороший мама дала багаж. Там свои сложности, своя трагедия и так далее. Но мамы здесь не было, в его жизни. Я не стала говорить о мальчиках, которых он еще не знает. Мама, которая была. Нет, у него этих мыслей нет. Его-то можно понять — у него нет еще этих мыслей, он не вырос до этого или не снизошел до этого. А вот у этой 18-летней девушки — с ней рядом сидит мама. А у нее даже мысли не мелькнуло сказать: да для мамы, пускай чтобы я могла помочь маме — а ей, видимо, непросто и так далее. Чтобы я могла ей послужить. Вот такое желание или такое хотение — вы поняли, о чем я сказала? — очень важно, на что оно направлено.
К. Мацан
— Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог высшей категории, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».
А. Леонтьева
— А, Татьяна, я вот хотела вернуть немножко разговор к теме любви и созависимости. На одной из наших передач вы сказали очень непопулярную вещь — я хотела бы, наверное, растолковать для себя, — вы сказали, что какая-то ваша коллега, вы ее похвалили за то, что она несла на себе подвиг...
Т. Воробьева
— Да, пьющего мужа.
А. Леонтьева
— Да, быть женой пьющего мужа. Но вообще если ты скажешь, что это подвиг кому-то, да, то скорее всего тебе скажут: ну какой же это подвиг, почему ты должна испортить свою жизнь из-за того, что он пьет?
Т. Воробьева
— Ради алкоголика, да, казалось бы.
А. Леонтьева
— Вот поясните, что, вот почему вы так, как какую-то крамольную вещь, можно сказать, сказали?
Т. Воробьева
— Я не сказала крамольную вещь, нет. Я сказала вещь, которая мне глубоко понятна. Понятна, потому что каждому из нас — я сейчас боюсь говорить опять большие слова, — дано нести какие-то испытания. Вот они есть у каждого из нас в жизни, хотим мы не хотим: у кого-то семья, у кого-то пьющий муж, у кого-то больной тяжело ребенок и так далее. Ведь алкоголизм — это болезнь, это прежде всего болезнь и не что иное. Болен человек. А как можно бросить больного? Как можно бросить? Его можно не любить, можно злиться, желать... Господи, чего только не желать. Приходить и каяться и так далее и тому подобное. Но это больной человек. Разве вам станет легче от того, что, оставив этого больного человека, который дальше пойдет либо в пропасть, будет еще больше пить, либо где вино, там и блуд, либо начнет просто блудить и окончательно действительно погибнет — то есть нет там перспектив, что он вылезет без вас. Ваша рука, ваше терпение, его отношение — ведь ему подчас, когда он трезвеет, становится безмерно и неловко, и он слова дает, что больше не повторится и так далее. То есть попытка-то души вырваться из болезни есть, и этой попыткой, мотивацией этой попытки являетесь вы — единственный человек, который терпит всю эту тяжесть невероятную, но терпит, но несет, но не жалуется: мой муж алкаш, вот достал так... Нет. Опять вот, консультации — это, конечно, ракурс наших проблем сегодняшних бесконечных. Вчера на консультацию пришла молодая женщина, она приехала из-за города и так далее — молодая, сильная, красивая. И в своей, так сказать, беде она пытается мне рассказать о той беде, которую она сегодня проживает и переживает. И в этом рассказе вдруг звучат такие слова, которые меня немножко внутренне заставили содрогнуться. Ну психолог не имеет права на содрогание и так далее, он имеет право только слушать, слышать и потом уже, так сказать, резюмировать и помогать, помогать, помогать. Больше ничего другого, ни на что другое он права не имеет, тогда он перестал быть психологом. О чем же она поведала? У нее был первый муж, достаточно успешный, но вот бизнес его крупный обвалился, а самое страшное — у него образовались определенные опухоли, причем злокачественные опухоли — в области мозга, в области глаз, ну коль мозг, то и глаза. И она так и говорит, как она говорит: и я его бросаю, я от него ухожу. А у нее сын от первого брака, но она от него уходит. Она находит второго человека. И вот она ждет от него ребенка, и он ее предает. Он не хочет иметь ребенка, он бросает ее, как она говорит, в беременности, а потом и по рождении ребенка, он бросает. А с мужем с тем происходит чудо: он — брошенный, растоптанный — находит женщину, которая будет за ним ходить, ухаживать, которая отведет его ото всех тех немощей, которые обрушились в горе — потому что в горе он стал, видимо, выпивать, все это было. И она его подняла, она сделала все, чтобы его прооперировать. Бизнес его вернулся. С возвратом бизнеса он подал на суд, чтобы вернуть своего ребенка, и ребенок уходит к отцу. И вот пришла эта молодая девушка, и она меня вот спрашивает: вот за что мне так? Я не имею права обличать, уличать — нет, мы не знаем ее чувств, мы не знаем, что она проживала — это принадлежит ей и Богу. Поэтому, но здесь — мы предаем и нас предают. Ну по-другому не бывает, к сожалению. Ей сейчас больно, маленький ребенок на руках — ребенок бесконечно кричит, он не может успокоиться никак, она ее любит, — то есть все и бедность. Но вот появляется и третий мужчина в ее жизни, который помогает ей. Она уехала из Москвы, купила там домик в деревне. И он, она подчеркивает, что у него там есть ну такая физическая немощь, но он ей помогает, он ей дает деньги. Он женат и у него есть дети. И как мне быть? — задается вопрос. Как же ей быть? Мотив только один может быть: уже служи одному ребенку своему. Не отбирай у той семьи. Даже того, кто тебя полюбил сейчас — не отбирай. Ты уже отобрала: у сына — себя, у дочери — отца. А сейчас ведь опять может быть «хочу». Ведь она приехала этот вопрос мне задать. Она говорила, говорила про свои несчастья, страдания — как трудно, как бедно, как тяжело. И вот это третий вопрос: а мы ничему не научились, у нас опять «хочу». «Хочу» впереди. Опять не служение, не желание во имя, а опять «хочу» — во имя себя, любимой. Не осуждаю, не обсуждаю, ни в коей мере — это ее боль, и боль страшная, и страдания страшные. И сказать — это может сказать только тот, кто является священником или... А психолог должен говорить только одно: да, вы должны растить свою дочь. Больше никаких слов и рекомендаций быть не может.
К. Мацан
— Я вас слушаю и понимаю, неслучайно и Аня в вопросе заметила, что позиция, которую в этом смысле вы излагаете, очень непопулярна.
А. Леонтьева
— Конечно.
К. Мацан
— Я вот даже, может быть, уже не в первый раз за программу мог бы еще это в дальнейшем проблематизировать, что мне кажется, что она непопулярна даже у верующих.
Т. Воробьева
— Конечно.
К. Мацан
— То есть то, что человек исповедует себя православным, верующим, ходит в церковь, приступает к таинствам — ну я просто это вижу и по себе: что много лет ты живешь церковной, жизнью, но в какой-то момент на испытании — даже минимальном, минимальной трудности — ты все равно как будто бы включаешь логику обычного здравого смысла секулярного мира: но я же хочу, мы же не должны от мира закрыться, ну мы же здравомыслящие люди, да, все понятно. мы знаем слова про... про все что угодно, но и зарабатывать надо, и это надо, и у меня же есть свои желания, свои таланты — то есть то что я уже сказал. Вы встречаете людей, которые так живут, вот как вы говорите, которые вас слышат, которые способны услышать слова, даже наши сейчас, например, в рамках программы? И сказать, что я с понедельника, с сегодняшнего дня меняю оптику и начинаю служить, забываю про свои «хочу» и так далее.
Т. Воробьева
— Ведь понимаете, я скажу словами преподобного Серафима Саровского, которого очень люблю, вот не просто люблю, а очень люблю: а благодать — это не груша, ее враз не скушаешь. И не попав, не споткнувшись и так далее, вы не познаете, иду я мерою, которой мне Господь заповедал, или не иду. И отступите, и предадите, и в грязь упадете — все это будет в нашей жизни. А важно только хотеть зависеть от воли Божией. Вот это желание, оно должно остаться вот как столп вашей воли. Помните, мы как-то говорили, не знаю, простите, может быть, и не говорили, это просто уже, что такое душа? Душа начинается... Это не мое учение, это учение святых отцов, сразу говорю. А я, когда меня спрашивают, что читать, я всегда говорю: читайте Евангелие, Апостол, святых отцов — вот там все прописано, там вся психология, особенно коррекционная, она там вся. Вот вся коррекционная психология. Душа состоит как бы из трех ступеней, условно так назовем, но эти ступени четко иерархически выстроены. Не поднявшись на первую, нельзя перейти на вторую. Не поднявшись на вторую, нельзя перейти к высоте человеческой личности, человеческой сущности, человеческого эго, то что называется чувство, разум и воля. Человек рождается с чувствами. Сначала это биологические чувства — дистантные чувства, анализаторы, правда, — которые постепенно узнают голос мамочки, начинают улыбаться, а потом мы, в ответ нам улыбаются — вот это все чувства. Первые социальные, да, чувства, вот они в два месяца уже у малыша появляются, и мы их ждем. Более того, а в три месяца у ребенка должен комплекс оживления быть — на ваше присутствие, на ваш голос — руки-ноги ходуном и так далее. И это является физиологической зрелостью ребенка. Если ее нет, это уже — nota bene! — страшно, страшно, мы куда-то с вами падаем. Так вот чувства, ведь они не только биологические и физиологические — хотеть, правда, — они есть еще душевные чувства, то о чем вы говорите, человек должен что-то хотеть: хотеть купить какую-то себе кофточку. Ну а почему нет? Если ты в присутственном месте, ты должен как-то выглядеть прилично и так далее. И тогда, но ты же не купишь себе балахон, ты пойдешь, поищешь по размеру, по цвету, по средствам — то есть поставишь тысячу условий, которые должно выполнить — это все нормально, чувства опосредованы социумом, в котором мы живем, в котором мы действуем и так далее и тому подобное. Душевные чувства. И первым душевным чувством является любовь к мамочке, любовь к дому, любовь к отцу, любовь к животным — и мы это формируем, мы это воспитываем. Мы хотим — а что же мы хотим? А мы хотим пробудить в детях наших самое главное чувство, которое должно присутствовать у человека — без громких слов, без помпезности — сочувствие, сопереживание, содействие. Вот эти чувства, оказывается, душевные чувства — душевные, но они-то начинают формировать важнейшие чувства, которые мы все с вами ждем: чтобы увидели, какие уставшие руки, чтобы видели, что ты устал, чтобы почувствовали, что у тебя что-то грустное, чтобы захотели задать хотя бы вопрос. А еще, главное, и послужить тебе — вот, значит, мы уже воспитываем в человеке человека Божиего, который в состоянии видеть, слышать, понимать. И себя, свои «хочу» убрать на второй план, а послужить тебе. Как вот вчера у меня тоже, вчера был день бездонный. Уже в девять часов я встречаюсь с юношей, и он задает мне вопросы и так далее, да. Там у него, как у юношей бывает часто, первая любовь и трагедия, и все понятно. А я его знаю с момента рождения, этого юношу, и потому не могу не ответить на вопросы. И я ему говорю: а какой ты хочешь видеть свою будущую вот половинку, какой она должна быть? Ну я бы хотел, чтобы она меня любила, вот как та девушка, которая его оставила. Да зачем? Зачем чужое платье на себя надевать? У тебя должен быть твой образ, твое видение, твое желание. Да, какое? — А я не знаю. — А я тебе скажу. Вот если хочешь, я тебе дам шпаргалку: она должна быть доброй. — Всего-то? — Нет, это не всего. Добрый человек, он внимательный, чуткий. Потому что внимание определяет чуткость. Только чуткий человек и может быть внимательным. И это увидит, это увидит — и как вошел, и как сказал, и какие глаза, и какие руки. Чуткость рождает заботу: я вижу, что тебе плохо. Забота рождает жертвенность: я откажусь, я не пойду, если ты хочешь, чтобы я побыла рядом — я побуду. А вот это все в знаменателе — это и есть любовь. Это и есть любовь, только она вот так прорастает, и ты ее так узнаешь. Не надо какие-то тесты психологические закручивать — ни Айзенка, ни Векслера, ни Кречмера — не надо. Простое, видимое, ясное. Она позаботилась о тебе и спросила: ты ведь с работы, может быть, ты голоден? Он позаботилась и спросила: ты знаешь, ты подумал о родителях? Ты маме купил что-то? У тебя зарплата была. Господи, вот кого бы искать тебе.
К. Мацан
— Давайте вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог, психолог высшей категории. У микрофонов Анна Леонтьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
А. Леонтьева
— Сегодня мы говорим о семье. Я, Анна Леонтьева, и мой коллега Константин Мацан, говорим с Татьяной Владимировной Воробьевой, детским психологом высшей категории. И говорим о такой сложной вещи как любовь и созависимость. Я вот, Татьяна, из того, что вы говорите, вспомнила: у меня была, ну у нас в гостях были люди, значит, семья — ну мы говорим сейчас про пьющих мужей, а я думаю, что эта тема для многих очень...
Т. Воробьева
— Да, она очень актуальна, к сожалению.
А. Леонтьева
— Да, очень актуальна, и это очень большая польза. И вот в этой передаче был человек, который вот был болен, да, и после этого, после своего выздоровления он ну создал вот такой вот пансионат, где люди выздоравливают от созависимостей, как то: наркомания, алкоголизм. И он сказал такую вещь, что вот эта созависимость, имеется в виду алкогольная, да, не бывает без контролирующего какого-то человека. Из того, что вы говорите, мне тоже вдруг, я начинаю понимать, что если человек там, например, жена...
Т. Воробьева
— Ну есть контролирующий человек.
А. Леонтьева
— Контролировать своего мужа, условно, или жену, и он или она хотят изменить, да, этого человека, то есть вот это вот желание изменить, получается, оно такое пагубное, да?
Т. Воробьева
— Изменить человека — это вообще не во власти человека. Изменить человека может только вот, знаете... Знают, именно знать — это значит прожить, прочувствовать, видеть, слышать, обонять — это есть знать. Не рассуждать просто умозрительно — не видя, не зная, не прочувствовав, не прожив. Поэтому я знаю только одно, твердо знаю: «Ослаби, остави прости...» — эти слова мы каждый день говорим в молитве, каждый день. Это слова из вечерней молитвы, из правила вечерней молитвы. Так вот в них действительно поставлена своего рода последовательность: ослабить этот недуг. Ослабить недуг — я прошу ослабить недуг близкого мне человека, больного человека. И мы видим, что на какое-то время вдруг человек становится чуть-чуть поспокойнее. Оставить — это уже время достаточно более длительное, в медицине скажут: ремиссия. Прости — человек уже больше к этому не возвращается. Не то что он уже там не выпьет вина там или еще что-то, он не возвращается к этому опойству. Потому что в самом вине греха нет, грех в опойстве, грех в потере меры. И вот поэтому, когда жена берет на себя желание изменить, исправить — она становит созависимой от своего мужа. И я могу сказать, чувства ее столь разные, столь негативные, столь подчас падающие вниз — то от надежды, то просто вот в пропасть и так далее, летящие. Поэтому изменить нам — очень трудно. Неслучайно для того, чтобы понять, что ты болен, надо понять, что ты болен. И пока ты это не понял, изменить невозможно подчас. А почему об этом я говорю, казалось бы, ну что же, сами себе противоречите. Нет, не противоречу. Потому что жизнь с больным человеком, она трудна. Она эмоционально обеднена, она эмоционально истощима. Но это в том случае, когда у тебя нет веры. В этом случае это пытка и мука. Если у тебя есть вера, ты понесешь. И ты увидишь, как не может Господь не услышать твой писк, твой стук, твой стон — не может не услышать. Но все должно дойти до своей полноты. Мы мало об этом знаем. Мы мало в это верим. Мы хотим: вот я помолилась — и чтобы завтра он стоял, как огурчик. Не бывает такого. Надо пройти тот путь, то упорство, в котором рождается и укрепляется твоя вера, надежда, а самое главное, действительно знание, что не может быть такого, что тебя не услышат. Обязательно услышат. Как Господь остановит — пойдет ли, это будет «12 шагов», будет ли это какая-то лечебница, будет ли это друг, будет ли это рождение ребенка — мы не знаем, что будет послано Богом как ведущим инструментом по лечению болящего человека. «Ум и руки врачующих благослови, да послужат орудием всемощного врача Христа Спаса нашего», — часть молитвы образу Богородицы «Всецарицы». Поэтому как мы подходим к этой проблеме, становимся мы созависимыми: пришел, гад, пьяный! — у меня все трясется, видеть не хочу! Какая злоба подымается. А вот если мы вспомним простые слова евангельские, там сказано: потому не дается, что молитесь зло. Совершенно верно. Однажды у Порфирия Кавсокаливита я прочитала такие наставления, которые, поверьте, я не сразу поняла, я возвращалась к ним ну в течение достаточно длительного времени. И потом я поняла. Он сказал простые слова: когда вы молитесь — об обидчике, о болящем, о том, кто создает такие трудности с вами общежития — молитесь за себя. Я не могла понять, что это значит: молиться за себя? А потом поняла: молиться за себя — что это мне дай силы, это мне дай любовь, чтобы я молилась за этого алкаша, а я молилась действительно за себя. Потому что в молитве я проявлена. Вот тогда слова евангельские стали совершенно очевидны: вот в чем наша злость — мы молимся, а внутри нас все равно звучит мотивчик, как червячок: ну исправь же ты его, ну исправь же ты его, больше не могу! — а слова какие: сил нет у меня, да? А сил Господь дает обязательно ровно столько, сколько вы понесете. Свыше сил нет ничего, свыше сил не дается. В лесу в этом году я пошла за ягодами, и мою любимую собаку посадила в машину, мы поехали. Казалось бы, вот черничник, а места хорошо знаю. Бросаю машину где-то в полутора километрах, и иду за ягодами, собираю ягоды. И вдруг моя любимая собака фокстерьер Окси Джи линяет куда-то. Ну я думаю: я все здесь знаю, ничего, не заблужусь. Но кустик за кустик, ягодку за ягодкой — и я поняла, встала вертикально, и понимаю: солнца нет, собаки нет, и где я нахожусь, ориентира нет. А леса у нас, вы понимаете сами, дремучие — это леса муромские, владимирские, богатые леса. Направо пойдешь — не туда придешь, налево — тоже не туда. Ну куда же идти? И я начала молиться. И вы знаете, я так ясно почувствовала, что я слышна, что я слышна, что мои молитвы принимают. Но я-то жду, что сейчас придет собака Окся, которая прекрасный поводырь, я жду, что она придет, сейчас вот появится из-за куста. Я жду, что она придет, но она не приходит. А помысел приходит: ну поверни голову вправо, поверни, смотри. Смотрю — что такое, вот, да, кажется, там тоже были какие-то кустики, пойду-ка я к ним. А все продолжаю кричать: «Окси, ко мне!» Только лес эхом отвечает. Вдруг где-то там, далеко, слышу голос, и собака лает. Я кричу: «Скажите, около вас не фокстерьер? — Нет, около меня черная собака, — ответил. — А ваша собака в полутора километрах сторожит вашу недвижимость». Ну вот о чем я хотела сказать? Что мы все время ждем своего решения. Своего решения. А ведь решение было дано правильное: посмотри. Я посмотрела, и я узнала то место, где начинается эта тропа. И я вышла. Но я наломала березовых веник, чтобы Оксю хлестануть. Она поняла все, быстренько нырнула под машину, и не удалось ее вразумить и так далее и тому подобное. Вот в этом вся беда: мы все время ждем и диктуем. Мы не умеем ждать не своего, а Божиего. Вот в этом вся разница. Мы не умеем уповать. Да, можно положить больного в клинику, где его, может быть, и вылечат. Но это вылечивание без его воли, без его желания, без его стремления, оно будет иметь очень маленький диапазон временной. Ну ремиссия будет до первого друга, до первой возможности — он будет держаться, мучиться, но ведь это мучение закончится очень быстро. А ведь важно только одно сказать: Ты меня держи. Один человек, который был одержим этим недугом и страдал от него, и работу потерял, и все потерял. И вот он приходит к батюшке и говорит: батюшка, давайте, такой есть чин отречения, и у него даже сроки ставятся. Я отрекусь вот от вина, я зарекаюсь пить вино. Да, это очень серьезно, это действительно очень серьезно, когда над ним читается молитва особенная, и это не кодирование. Кодирование — это, запомните, — психоэмоциональная процедура, не более. А здесь ты должен свою волю вот подчинить — ты даешь слово Богу. И когда он сказал: вот батюшка, ну хотя бы на два года. А батюшка в ответ говорит: нет, давай-ка на три месяца сначала. Вот, видите, малыми шажками, но большой верой.
К. Мацан
— Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог высшей категории, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Я как-то с упорством, достойным, может быть, лучшего применения, но все-таки буду свою линию дальше гнуть. Вот в каком смысле. Мучаясь вопросом о том, а насколько исполнимо то, что вы говорите, скольких сил это требует и как на практике вот так жить и так мыслить, как вы предлагаете, я вот на что обращаю внимание. На наш вопрос отвечая, вы переводите разговор вполне осознанно в плоскость, ну скажем так, духовной жизни — вы говорите о молитвах, вы говорите о тех истинах, которые можно почерпнуть в церковном Предании. Значит ли это, что без, собственно говоря, церковной духовной жизни вот те проблемы, о которых мы говорим, не решаются? И значит ли это, что человек, который не является церковным, не может вот выхода найти? И это, скажем так, первый вопрос. А второй вопрос — это связано, получается, с темой, о которой мы часто говорим: когда в церковь, когда к психологу? И может ли так быть, что человек сталкивается с проблемой — я сейчас не про пьющих мужей, а про любую проблему своих хотений, своей неудовлетворенностью жизнью, — там друг, например, или близкий. И, с одной стороны, в такой ситуации хочется сказать: ну друг, брат, разберись, начни с духовной жизни со своей, вот, может быть, здесь начать искать. Так думается. Но тут же ожидаешь ответ: да нет, ну что ты мне задвигаешь тут про Бога сейчас опять? Надо идти к психологу, надо разбираться с простыми вещами. Вот что вы обо всем этом думаете?
Т. Воробьева
— Давайте по первому вопросу начнем. Да, человек воцерковленный или не воцерковленный — вот такая альтернатива, что если воцерковленный — то он вылезет, а невоцерковленный — не вылезет. Нет, это неправильное рассуждение. Он все равно Божий человек, и нет человека на этой земле не Божиего. Ну нет такого человека. А следовательно, каждому дано найти свои пути. Только бы задумался об этом. Только бы задумался об этом. Вот здесь хотение перестать мучить ближних, перестать гробить свое здоровье — даже с позиции здорового эгоцентризма. Хотя здорового эгоцентризма не существует, он больная вещь — это душевная олигофрения, душевное слабоумие. Но тем не менее хотя бы с позиции своего эгоизма: скажем, продлить свою жизнь, почему же нет? Он найдет свои мотивы. Мы, помните, начали говорить о душе, что душа состоит из чувств. А потом? Разумный ум, который объясняет, почему ты это проживаешь, для чего ты это проживаешь. Разумный ум — это не аспирантура, это не докторская диссертация — это простой разумный ум, который характеризуется совестью, стыдом и так далее. Вот понимаете, если разумный ум не включается: ну почему ты это делаешь? Вот к чему это ведет? Почему с тобой это происходит? То есть пока человек не отвечает на эти вопросы, вот здесь не стоит обязательности: он должен быть верующим. Ну, конечно, нет. Это как сегрегация: если неверующий — значит все, туда ему...
К. Мацан
— В сад.
Т. Воробьева
— Туда, да, ему и дорога. Нет, конечно, что вы. Ведь Господь всех сотворил, чтобы в разум истины прийти. Как придет он, когда придет — может быть, перед гробовой доской — мы не знаем, это его путь, это его жизнь, это его страдание, это его боль. Он будет идти своей болью, своим страданием. Важно, к чему он придет. Поняв свои чувства, поняв то, что он проживает, захотев однажды на них действительно посмотреть с позиции своего «я» — кто я? что я? — он принимает решения. Вот тут он принимает решения. Вот вершина человеческой личности — эмоционально-волевой контроль: чувства, разум, воля. В психологии — светская психология, академическая психология — это эмоционально-аффективная сфера, когнитивная сфера, эмоционально-волевой контроль. Но даже там это выстроено четко так, иерархически. Нельзя, получив чувства — а они часто являются именно двигателем всего того, что мы делаем — мотивации, не разобрав их: почему с мной это происходит, почему я опять нажрался, напился, почем я опять оскотинился, для чего мне это дано? Ну дано, наверное, для того чтобы ты разумом понял и сказал: зачем я это делаю? Может быть, да, инстинкт самосохранения заговорил в тебе. Разве здесь написано: ты должен идти в церковь? Нет, не написано. У него свой путь, он пойдет своим путем. Хорошо, чтобы он пришел, но он будет жить так, как он будет жить. И никого ты не возьмешь за руки и не приведешь в храм. Я просто говорю о том, рассуждая о себе, рассуждая о своем понимании, а не навязывая ни в коей мере теорию такого фетиша: вот надо — нет, это очень опасно. Потому что, возьмемся за руки друзья и шагнем все — нет. Вера — это не шагнем все. Это либо дано, либо придет, а либо не придет. Но это уже не наша воля, так сказать. Это ответ на первый вопрос: всякий человек творение Божие. Только благодаря Богу он появился на этот свет. Не было бы воли Божией, он бы на этом свете не был. А потому Господь будет стучаться к нему, будет стучаться к непонимающему человеку, но будет стучаться к нему и скорбями, и болезнями, и уходом жены, и прочее, и прочее. Даст ему прожить весь ад того, что он сам делает — ведь он сам это делает, он сам хочет, он сам выбирает. Вот поэтому дайте человеку, действительно, не познав, действительно очень трудно. Поэтому, познав, он будет выбирать решение. То решение, которое ляжет в основу либо гибели, либо спасения, либо изменения, либо веры — все может быть, мы не знаем, какими путями он придет к вере. Второй вопрос, Константин, пожалуйста, еще напомните мне, потому что мы ушли на первый.
К. Мацан
— Ну второй вытекающий из первого был, к той часто обсуждаемой теме: когда обращаться к психологу, когда, ну если угодно, к священнику и духовной жизни?
Т. Воробьева
— Я хочу сказать, помните, опять слова апостола Павла: с иудеем я был иудеем, с эллином я был эллином. Вот здесь с кем вы разговариваете: разговариваете с человеком мирским — значит, вы будет разговаривать с позиции светской психологии. Но законы-то ее не отменяются, правда. Вы помните, сказали: чувства, разум, воля. Поэтому вы начнете работать: помогать человеку увидеть свои чувства, понять, почему он их проживает, они ему дают жизнь или они его приводят к гибели. Какое чувство, например, страха? У вас он черный, у Анны фиолетовый, у меня оно, может быть, будет коричневым. У Врубеля, помните, было черно-фиолетовым и так далее. У каждого будет цвет. Но это ведь чувство — это что? А это энергии, эмоция, да, аффект — это энергетические позиции, значит, энергетические единицы измерения. Коль это энергия, то это вектор направленный. Если я не люблю Иванова, и он мне гадит, я прихожу к психологу и говорю: вы знаете, ненавижу Иванова! Вот он мне мешает! Ну так вот Иванов точно также испытываете это чувство к вам. И очень трудно ждать, что Иванов скажет, что я так люблю Петрову — нет, он не скажет. Он скажет: я также ее не люблю, эту Петрову. Итак, чувства, их окрашенность. Далее — их мобильность, их амплитуда, их векторная направленность — это все то, что не исчезает. Закон энергии мы знаем: она аккумулируется, она может сублимироваться, но она не исчезает. Вот поэтмоу либо над нами тучи черные, и в дом входишь, там невозможно находиться — что случилось в нашем доме, что у нас происходит, мы все это понимаем. Так вот, мы и начинаем, как светский психолог, помочь человеку разобраться в качестве его чувств. А самое главное, опять для светского человека, что ведь важно, мотив его: жить хочется, правда? И жить хорошо. А не жить и болеть и не хочется. Ну так вот и давайте мы решаем: черные чувства, они дают эту энергию, она созидающая или она разрушающая психосоматика — опять вспомнили, правда? Конечно, разрушающая. То есть вы хотите заболеть, вы сами от себя отбираете. Вот давайте мы с вами откроем дневничок и начнем: каждое утро, день и вечер — какие чувства превалировали утром, днем и вечером. А потом подведем итог: я сегодня прибавляла себе жизни или я ее точно убавляла. Вот для светского человека. То есть со светским человеком вы будет говорить как светский психолог обязательно. С православным человеком — вы будет православным человеком обязательно. А в основе, конечно, стоит ваше знание, умение, навыки и ваша убежденность. Без этого ничего не получится.
А. Леонтьева
— Я хочу сказать, что мы вот с Костей обсуждали как-то программу, вы упомянули программу «12 шагов», где первый шаг там перепоручить свою жизнь Богу...
Т. Воробьева
— Первый шаг.
А. Леонтьева
— И работать со своими зависимостями. А у меня сейчас есть такой юный собеседник, с которым мы все время дискутируем: есть Бог — нет Бога. И мы очень, у него очень смешные аргументы, но у меня теперь появился еще один аргумент. Я говорю: вот посмотри на бывших вот пьющих людей, вот они перепоручают свою жизнь Богу. И от них отказываются все врачи и психиатры, говорят: у вас такая вот степень этой болезни, что мы не можем вам помочь. А вот они — раз — и выздоравливают. Ну не раз, конечно, это я утрирую, но просто это такое, для меня это чудо какое-то Божие.
Т. Воробьева
— Ну я хочу сказать, о вере ведь не спорят. Это опять слова апостола Павла моего любимого. О вере не спорят. И в спорах не рождается истина. В спорах рождаются свары. Это надо понять. Почему это ответ также Константину на его вопрос. Никогда не спорьте о вере, этого не надо делать. Потому что, я еще раз подчеркиваю: к вере придет человек своим путем. Если должно прийти — он придет. Ну, не дай Бог, не придет. Но это опять принадлежность каждого человека, его душе, так сказать. Поэтому не надо спорить о вере, не надо. Я всегда говорю: о вере надо либо молчать, если не веруешь, либо достойно. А то это опасно. Это как светофор: красный свет зажегся — знаешь: не надо перебегать дорогу, а то вдруг машина выскочит, и жизнь твоя закончится. Вот так обо всем том, что не подлежит спорам ни в коей мере, ни аргументации. Вот такое: мы хотим переубедить там атеистов и прочее — но ведь это в том случае, если атеист мне задал вопрос. И всегда говорю: помните правило одно всегда — опять не мое правило, опять слова, сказанные апостолом Павлом: только на поставленный вопрос есть ответ. Нет вопроса — нет ответа. Спросили — я верующий человек. Почему? Можете привести примеры, как пришли, почему и так далее. А убеждать — нет. У каждого свой путь. И это не инертность.
А. Леонтьева
— Я это записала.
К. Мацан
— Помните, у Высоцкого, кажется: а мы все ищем правильный ответ и не находим нужного вопроса.
Т. Воробьева
— Как хорошо.
А. Леонтьева
— Вот будем в наших программах множить вопросы, в лучшем смысле этого слова. Те вопросы, на которые мы можем поразмышлять в студии, те вопросы, на которые наши радиослушатели могут уже после наших бесед в эфире поразмышлять сами, а ради этого мы и эти беседы записываем. Спасибо огромное за эту сегодняшнюю беседу. Татьяна Владимировна Воробьева не в первый и не в последний раз, Бог даст, по милости Божией, как мы сегодня говорим, в нашей программе не первый раз. В нашей студи «Светлого вечера» также были с вами у микрофонов Анна Леонтьева, я Константин Мацан. Спасибо. До свидания и до новых встреч.
Т. Воробьева
— А я благодарю вас за прекрасные вопросы. За емкие и очень важные и актуальные вопросы, с которыми мы каждый день практически сталкиваемся. Прекрасные вопросы. Благодарю вас.
А. Леонтьева
— Спасибо. Я надеюсь, что мы продолжим. До свидания.
Т. Воробьева
— До свидания.