
В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о смыслах богослужения в ближайшее воскресение, об Обновлении храма святого великомученика Георгия в Лидде, а также о памяти святых преподобного Иоанникия Великого, святителя Ионы Новгородского и отцов Поместного собора Церкви Русской 1917-1918 годов.
Ведущая: Марина Борисова
Марина Борисова:
— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы каждую неделю по субботам говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. В студии Марина Борисова, и сегодня со мной мой гость, клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский.
Протоиерей Максим Первозванский:
— Добрый вечер.
Марина Борисова:
— С его помощью мы постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, в 23-е воскресенье после Пятидесятницы, и на наступающей неделе. Как всегда, по традиции стараемся разобраться в смысле наступающего воскресенья, исходя из тех отрывков из апостольских посланий и Евангелия, которые прозвучат завтра в храме за Божественной литургией. Мы услышим отрывок из послания апостола Павла к ефесянам из 2-й главы, стихи с 4-го по 10-й. Это небольшой отрывок, я позволю себе его прочитать. «Бог, богатый милостью, по Своей великой любви, которою возлюбил нас, и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, — благодатью вы спасены, — и воскресил с Ним, и посадил на небесах во Христе Иисусе, дабы явить в грядущих веках преизобильное богатство благодати Своей в благости к нам во Христе Иисусе. Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился. Ибо мы — Его творение, созданы во Христе Иисусе на добрые дела, которые Бог предназначил нам исполнять». Это такой камень преткновения, который сколько ни читай, все время себя ловишь на том, что ты все время об него спотыкаешься. «Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился». Поскольку мы все время подходим к проверке себя на исполнение заповедей по принципу сделал — не сделал. Не сделал, это значит, надо идти на исповедь, а сделал, хорошо, плюсик себе в карму. На самом деле это ощущение, что это как костыли для хромого. Они нужны, потому что иначе упадешь и ходить не сможешь. Но это не имеет к вере и к спасению, не совсем не имеет отношения, но почти никакого.
Протоиерей Максим Первозванский:
— Это вечное искушение для религиозного человека, потому что обычно любая классическая религия состоит в том, что мы должны нечто делать, чтобы заслужить. Ну, если так по-простому. Что заслужить, что делать — это в разных религиях может быть описано по-разному, но смысл в том, что что-то нужно сделать, чтобы заслужить. Здесь апостол Павел прямо нам говорит: то, что мы спасены, то, что мы избраны, то, что мы любимы, это не наша заслуга. И это отношение и делает нас детьми. Мы любим наших детей не потому что они хорошие, не потому что они что-то сделали, мы готовы жизнь за них отдать не из-за того, что нам нравится, как они поступают, и не из-за того, что они сделали что-то, после чего я, наконец, подумал: ну, хорошо, они заслужили спасение. Мы люди простые, которые не Бог есть Любовь, относимся к нашим детям именно таким образом, мы любим их безусловно. Апостол Павел говорит, что никакой нашей заслуги в том, что Бог нас спас, нет. Это первое, что нужно четко понимать, что мы спасены благодатью через веру. Здесь все сказано: «Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар». При этом здесь же прямо про дела сказано, что мы созданы во Христе Иисусе — я не знаю, какое здесь стоит греческое слово вместо глагола «созданный», я не знаток греческого языка — это говорит не о том, что мы где-то когда-то первоначально были созданы или рождены, а именно во Христе Иисусе. Рождены, видимо, крещением, рождены благодатью, стали христианами для чего? На добрые дела, которые Бог предназначил нам исполнять. Действительно, если мы не исполняем добрых дел, нам есть за что просить у Бога прощения, в том числе на исповеди. Это тоже совершенно естественно и совершенно понятно из простой семейной практики. Я люблю своих детей, я люблю их безусловно, я раздаю им поручения, те самые добрые дела, которые они должны исполнять. Например, говорю простую вещь своему сыну, вынеси мусор, загрузи посудомоечную машину, убери, пожалуйста, что-то, приготовь ужин. И если вдруг я прихожу домой, а посуда грязная, мусор не вынесен, ужин не приготовлен, какое естественное и нормальное поведение для моего ребенка? Подойти и попросить прощения: папа прости, ты поручил мне вынести мусор, я этого не сделал, виноват, постараюсь больше так не делать. Вот что такое для христианина исповедь. Я не исполняю то, что поручил мне Отец, я прошу в этом прощения и обещаю постараться впредь исполнять Его данные нам поручения. Не для того чтобы Он меня любил; не для того, чтобы Он меня спасал; не для того, чтобы заслужить у Него что-то, хотя отношения заслуживания тоже существуют как в земной семье, так и Христос об этом прямо говорит, например, про знаменитую притчу с талантами. Тебе поручается что-то, ты исполняешь: «В малом был верен, над многим тебя поставлю». Точно так же, как отец, видя готовность, исполнительность, сообразительность, умение сына решать какие-то проблемы, может поручить ему все большие и большие дела. Я сейчас говорю про взрослеющего сына, но мы такие же дети перед Богом, мы духовно можем взрослеть и можем заслужить какие-то новые поручения, какую-то новую ответственность. Но это не про спасение, это не про Божью любовь. Это важно отделять. Мы должны стараться, мы должны каяться в том, что что-то не исполняем порученное нам. Мы можем заслуживать другие поручения, но любовь не заслуживается — это аксиома в родительском воспитании, в современной, ни в какой-то духовной или христианской педагогике, это аксиома. Ребенок не должен заслуживать любовь родителей, иначе он получает серьезную глубокую травму, он невротизируется. Не надо ему говорить: ты хороший, потому что что-то такое сделал, я тебя люблю за то, что ты что-то сделал. Поощрять поступок, да: у тебя прекрасно получилось, я тобой горжусь, чудесно. Или наоборот, это плохо, что ты сделал, но не оценка. Мы родители не должны оценивать и давать какие-то наименования, оценочные суждения о наших детях. Тем более Бог этого не делает. Бог любит нас и спасает нас не за дела. Об этом прямо пишет апостол Павел: «Сие не от вас, Божий дар».
Марина Борисова:
— Обратимся теперь к отрывку из Евангелия от Луки из 8-й главы, стихи с 26-го по 39-й. Это очень хорошо известная, я думаю, большинству наших радиослушателей история об исцелении Спасителем Гадаринского бесноватого. В двух словах могу напомнить, о чем там идет речь. Когда Спаситель с учениками оказался в Гадаринской стране, его встретил человек из ближайшего города, одержимый бесами. Иисус его по его просьбе исцелил, то есть Он изгнал из него бесов. Оказалось их легион, и они сами попросились, чтобы их отправили не в бездну, а в стадо пасшихся рядом свиней. После этого свиньи бросились с обрыва в воду.
Протоиерей Максим Первозванский:
— Истопоша — прекрасное славянское слово,- утонули. Простите.
Марина Борисова:
— Да, и утонули. А жители ближайшего города, которым это стадо и принадлежало, увидев все произошедшее, увидев исцелившегося человека, который сидел у ног Спасителя, и утонувших свиней, в ужасе просили уйти от них подальше, чтобы больше таких чудес у них не совершалось. Когда я эту притчу в очередной раз перечитываю, начинаю думать: вот интересно, а я тут кто? Потому что мне подходит абсолютно все роли, кроме положительных. Если примерять на себя роль бесноватого — вполне. Если примерять на себя роль жителей, которые, увидев чудо Господне, с перепугу предпочли, чтобы лучше бы Он от них подальше куда-то ушел, чтобы не мучиться дальше неразрешимыми вопросами, как жить после этого самим. А последнее время начинаю думать, что, в принципе, мне и роль стада свиней вполне подходит, потому что никогда не знаешь, что в тебя вселится и где ты окажешься. Как вам кажется, что тут больше относится к нам?
Протоиерей Максим Первозванский:
— «Или бес в тебя ввернулся или ты ума рехнулся?»
Марина Борисова:
— Вот, вот.
Протоиерей Максим Первозванский:
— «Я, конечно, обещал, но всему же есть граница». Я все-таки не стал бы на себя примерять ни роль Гадаринского бесноватого, потому что все-таки одержимость бесом и наша, к сожалению, греховная страстность и подверженность грехам, возможно, порокам — это не одно и то же. Мы не находимся под прямым бесовским управлением, а беснование, особенно в таком варианте, как у этого описанного в Евангелии бесноватого, это прямое управление бесом, когда человек себя потерял, когда его вообще нет, а по сути дела он служит оболочкой для беса, и потом впервые как бы вдруг просыпается, обретает самого себя, пытается понять, кто он, где он, что он делает. Ну и свиньями, конечно, мы тоже не являемся. А вот жителями страны Гадаринской очень даже вполне, потому что мы видим, что, несмотря на то, что речь идет о священной земле Израиля, на которую не должна ступать нога нечистого животного, даже современные иудея строят специальные помосты, свиньи не могут пастись свободно. Да, это способ жизни, наверняка они их не ели, наверняка они были на продажу, хотя на прямую мы это не знаем. Но это способ жизни, это способ заработка, Христос их лишает. Но локальное лишение источника дохода для людей прошлого это вообще обычная история. У меня брат одно время занимался сельским хозяйством, завел там сорок цесарок, а потом хорек прокрался и всех их передушил, раз и нет. Какое-то рискованное сельское хозяйство это привычно, пропали свиньи, сейчас мы новых разведем, тем более что они быстро размножаются, быстро вес набирают, как-то выживем. А тут надо менять всё, это нам не подходит. Мы видим два момента. Апостол Петр после чудесного лова рыбы говорит: «Изыди от меня Господи, ибо я человек грешный». Мы видим, как здесь Гадаринские жители по сути дела прогоняют, просят Христа уйти от них. Это разное. Петр в ужасе не может терпеть присутствие Бога, поскольку страшно впасть в руки Бога Живаго. Но он всё бы отдал и говорит: «Господи, куда нам идти, Ты имеешь глаголы жизни вечной». И Гадаринские жители, которые действительно хотят, чтобы рядом с ними Бога не было. Раз уж вы начали этот разговор про нас. Мы пытаемся, часто по крайней мере и многие из нас, сделать так, чтобы Бога не было в нашем сердце, чтобы не Он руководил нами, бесноватыми нам, конечно, тоже быть не охота, но чтобы мы жили по своей воле. А когда у нас это не выходит, иногда возникает страшное, иногда мы начинаем Христа в себе распинать, мы пытаемся Его в себе убить, поскольку Христос далеко не всегда от нас отодвигается и от нас уходит. Поэтому этот образ: «Не верьте, что Христос не приходил, приходит Он в любое поколение. Не чтобы стать объектом поклонения, а чтобы каждый век в Него свой гвоздь забил», — конечно, нас касается. Мы пытаемся от Него отдалиться, не получается — убиваем.
Марина Борисова:
— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. На этой неделе у нас не очень понятный праздник 16 ноября, праздник обновления храма святого великомученика Георгия в Лидде. Казалось бы, храм, место, где его пять раз разрушали на протяжении всей истории его существования, в результате в 19-м веке с помощью Российского императорского дома восстановили и всё благодаря этому, и праздник вроде как с этим связан. Но там есть одна деталь, очень для меня пронзительная. Он обновлялся, то есть перестройка последняя происходила на пожертвования всех кавалеров Георгиевских крестов Российских. Представить себе 19-й век, во время которого постоянно Россия воевала, и колоссальное количество людей прошло через военные испытания и своими подвигами заслужило эти награды. И по всей России ходили с кружками, собирали эти деньги, чтобы где-то там, на Святой Земле, которая так далеко, что большинство могли только как сказочную картинку представить, где это такое. Люди собрали деньги, чтобы хватило на то, чтобы восстановить церковь. Это вообще удивительная история.
Протоиерей Максим Первозванский:
— По поводу Святой Земли. Для любого христианина, для русского православного и подавно, Святая Земля, особенно в 19-м веке, телевизор отсутствовал, фотографий тоже не было, это действительно было почти сказочным местом. Но вместе с тем оно всегда воспринималось, как бесконечно близкое. Мы же читаем Евангелие, читаем его в нашей традиции ежедневно. По крайней мере, если мы не читаем сами, если мы неграмотны, слушаем его каждое воскресенье в храме. Каждый год празднуем Пасху. Мы его воспринимаем как событие нашей жизни. Не случайно литургическая традиция православия построена как именно сопереживание: «Воскресение Христово видевше». Пронзительная история Страстей Христовых, воспринимаемая как последовательное соучастие в тех действиях, которые описаны в Страстях Христовых. «В храме стояще, на небеси стояти мним». Соответственно на Святой земле тоже «стояти мним». Это место было не чужое. И если оно и было сказочным, то есть представления о нем не всегда были такими, как... Ярчайший пример — Гроб. Да, у нас хоронили по-другому, поэтому и большинство изображений гробницы Иисуса таково, как у нас, а не как оно там на самом деле. Это не воспринималось, как пещера.
Марина Борисова:
— Как пещера, да? Хотя «камень отвален от Гроба» мы все время повторяем.
Протоиерей Максим Первозванский:
— Да. И все равно не понятно. Было сложно себе представить, поскольку реалии другие. И поэтому Христос у нас плотник, хотя Он архитектон и скорее всего, каменщик, потому что не строили в Палестине из дерева, не было там достаточно дерева, дерево только привозное. Сказочные представления — да. Но это всегда бесконечно близкое сердцу православного человека место. Да, орден святого Георгия по поводу именно крестов железных не знаю, а по поводу ордена, да. Принадлежность к ордену... Мы все знаем про какие-то католические ордена, такой орден, сякой орден. У нас этого нет в жизни, сейчас по крайней мере. Сейчас если тебя наградили орденом, тебе дали какую-то награду — всё. Это не принадлежность к какой-то группе людей, объединенной общей идеей, имеющей какой-то свой статут или, выражаясь по-простому, устав, дающий тебе какие-то права, налагающий на тебя определенные обязанности. У нас в России орденская культура, орденская структура практически отсутствует в обществе. Она нам не сообразна, ее никогда и не было. Разве что в каких-то отдельных проявлениях. Например, представьте себе, сложно мне себе представить, но если бы вдруг сейчас Московская патриархия объявила (или не сейчас, а допустим в 90-е годы или когда-то еще) о сборе пожертвований на строительство храма-памятника Серафиму Саровскому где-нибудь в знаковом месте и попросила всех награжденных орденом или медалью Серафима Саровского поучаствовать в сборах. Я награжден медалью Серафима Саровского в свое время, она была юбилейная, по-моему, даже не за что-то, но я бы себя почувствовал причастным. Я бы почувствовал себя, что это не просто то, что мне дали, то, что я как священник никогда на себя не надеваю, потому что священники в общем награды... наверное, мы призваны где-то носить в присутственные места в отдельные торжества. Она у меня лежит и лежит, я не чувствую себя причастным к ордену Серафима Саровского или Сергия Радонежского. А там вдруг есть возможность почувствовать. Поэтому это действительно значимое событие. И как вы совершенно справедливо сказали, награжденных одним из самых почетных, одним из самых чаемых наград России, чем всегда особенно гордились Георгиевские кавалеры, продолжали носить Георгиевский крест даже в советское время, когда никакие другие царские награды на себя надевать было не то что неприлично, а небезопасно.
Марина Борисова:
— Георгиевская ленточка так и осталась, несмотря на то, что...
Протоиерей Максим Первозванский:
— Да. Она перешла на орден Славы, и сейчас мы продолжаем... Эта награда из нашего глубинного символизма никуда не ушла.
Марина Борисова:
— 17 ноября у нас память преподобного Иоанникия Великого. Я думаю, что если сказать любому в храме: ты знаешь, кто такой преподобный Иоанникий Великий, большинство пожмет плечами, скажет: как-то не могу вспомнить. А ведь, между прочим, его молитву мы повторяем каждый день: «Упование мое Отец, прибежище мое Сын, покров мой Дух Святый, Троица Святая, слава Тебе». Почему-то молитва осталась, а кто эту молитву первым произнес, вышло из памяти и как-то испарилось. А надо бы, наверное, все-таки помнить?
Протоиерей Максим Первозванский:
— Это да. С другой стороны, я сейчас не хочу ни в коем случае что-то сказать про великого святого Иоанникия Великого... Наименование великий, или большой по-русски, его ведь заслужили очень немногие. Точно так же как мы знаем всего трех богословов: Иоанн Богослов, Григорий Богослов и Симеон Новый Богослов. То же самое великих подвижников мы знаем: Антоний Великий, Макарий Великий, Пахомий Великий, Иоанникий Великий — может, вот и всё. Арсений Великий еще есть. С другой стороны, мы практически не знаем ни одного из авторов, ни одного из песнопений или тропарей, кондаков, молитв. Спросите любого зашедшего в храм: кто автор всем известного песнопения «Свете Тихий», кто написал молитву «Царю Небесный». Разве что кто дал нам молитву «Отче наш» никто из нас никогда не забывает, и то от неожиданности человек может подумать: а кто, действительно, молитву «Отче наш» составил, и не вспомнит, что это Сам Господь ее нам дал. Таких молитв много. Некоторые из них подписаны, в утреннем и вечерне правиле все молитвы подписаны, кому они принадлежат, многие не подписаны и неизвестны. А старец Иоанникий действительно был велик, поскольку по свидетельству его современников, по-моему, даже Антония Великого, когда он молился, его видели поднимающимся над землей. Как это видел, например, старец Зосима у Марии Египетской. И это признание его великости в очах Божиих.
Марина Борисова:
— При этом абсолютно был простым.
Протоиерей Максим Первозванский:
— А вот это как раз неважно, был ли он умным, книжным, некнижным. Но читать он научился.
Марина Борисова:
— Научился, но уже потом, в монастыре.
Протоиерей Максим Первозванский:
— Многие святые уже во взрослом возрасте, приходя в монастыри, обучались грамоте. А так, да, человек простой, в армии служивший, совершенно некнижный. Не книжная премудрость в очах Божиих имеет какую-то заслугу, а нечто другое: «Даждь Мне, Сыне, сердце твое». Он, видимо, так умел дать свое сердце Христу, что стал велик в его очах.
Марина Борисова:
— В эфире Радио ВЕРА программа «Седмица». С вами Марина Борисова и клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. Мы ненадолго прервемся, вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.
Марина Борисова:
— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА наша еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. 18 ноября на этой неделе у нас память святителя, про которого, может быть, не очень подробно вспоминается и, мне кажется, очень жаль, потому что личность удивительная. Может быть, в силу того, что имя его совпадает со святителем Ионой, которого мы вспоминаем в соборе Московских святых, поэтому, может быть, святитель Иона Новгородский отодвигается несколько на второй план, хотя его роль в истории Церкви Русской и в истории Великого Новгорода удивительна. Великий Новгород — это вечный предмет для споров моих с моими многими коллегами, которые очень любят приводить в пример истинной церковной демократии, состоявшейся в историческом Великом Новгороде, как там всё было здорово устроено, была демократия, народ выбирал архипастыря.
Протоиерей Максим Первозванский:
— А потом злые московские тираны пришли и к ногтю это всё.
Марина Борисова:
— Да. Но практика народного избрания архиерея, которому была почти вся вертикаль власти подчинена в Великом Новгороде привела к тому, что постепенно начал иссякать источник благодати. Люди продолжали заниматься теми же житейскими делами, которыми занимались до избрания. Постепенно планочка снижалась, снижалась и доснижалась. Но выбор святителя Ионы был шокотерапией, потому что он был как раз истинный монах. Он совершенно ни сном ни духом не мечтал оказаться во главе этой бушующей массы Новгородской вольницы демократической, но оказался. И это великое счастье Соловецкого монастыря, что в тот момент, когда отцы-основатели Соловецкого монастыря нуждались в защите от притеснений боярских... Мало того, что там климат и невозможности выживания, так там бояре, которым принадлежали эти угодья, гоняли их, не давали ни рыбу ловить, ни хозяйство разводить. Когда Зосима приехал в Новгород просить защиты от этого бесчинства, у Марфы посадницы его просто взашей вытолкали, это была предводительница боярской партии, очень влиятельная в то время. А архиепископ Иона ему разрешил всё, что тот просил, и благодаря заступничеству и покровительству святителя Ионы Новгородского, Соловецкий монастырь стал укрепляться на островах. Это было всё не так просто, как мы читаем через запятую в житиях. И закончилось всё крайне печально после того, как не стало святителя Ионы, который несколько десятилетий держал на своих плечах рушащееся здание Новгородской благочестивой республики. Как только его не стало, бояре замечательным образом тут же договорились с католиками поляками, и случилось то, от чего он оберегал новгородских православных буквально, как только мог.
Протоиерей Максим Первозванский:
— Поговорим о демократии.
Марина Борисова:
— Да. Любимый разговор.
Протоиерей Максим Первозванский:
— Благо, что мы в нашем Богоспасаемом отечестве на его пространстве и на пространстве бывших территорий Советского Союза можем увидеть, как и к чему приводят разные формы управления. Во-первых, если позволите, конечно, в отсутствие внешней угрозы, такое тоже бывает, когда то или иное государство, город или какое-то иное образование живет без угрозы извне. Демократия возможна только в том случае — и это аксиома, простите, доказана исторически — когда существует большой, по-настоящему большой процент крепких хозяев, которых можно современным языком назвать средний класс. В деревенских реалиях, не городских специально, России это кулаки без отрицательной коннотации советского периода, то есть крепкие хозяйства, в которых взрослые дети выделены в отдельные хозяйства, дома. Именно такие люди на деревне имели право голоса, и если их много, если деревня богатая и нет внешних угроз — это очень важный момент — только тогда возможна демократия. Условно говоря, Швейцария, будучи богатой страной, ее жители богаты, внешних угроз нет, многостолетний нейтралитет, они могут все вопросы решать, собираясь на всенародные референдумы 25 раз в год. Любые значимые и малозначимые вопросы решать вот такими демократическими способами. Отсутствие одного из этих двух условий — а в России, например, почти никогда не было ни первого, ни второго — если нет того самого среднего класса или крепких кулаков-мужиков, демократия неизбежно становится олигархией. Что мы видели в России, например, 90-х годов. Казалась бы полнейшая свобода и демократия, но народ беден, массово беден, среднего класса нет в принципе или он ничтожен, появляется олигархия. Поэтому именно олигархия была формой правления Великого Новгорода, поскольку основная часть жителей была бедна, то и правили те самые боярские кланы, между собой сражавшиеся, отстаивающие свои интересы, а вовсе не интересы города и народа. В условиях внешнего давления, внешних угроз эти олигархические кланы всегда будут продажными. Они всегда будут за тех, кто больше заплатит, и мы это тоже видим и на примере Великого Новгорода и на примере нашего Богоспасаемого отечества, когда вовсе не интересам государства, ни интересам народа та самая пресловутая якобы «демократия» в кавычках начинает служить. Благо опять-таки, для нас теперь это не просто теория, а мы видим это на примере того, как развивалась наша страна в последние десятилетия. Да, ничего удивительного. А в условиях олигархического правления, да еще и какого-то внешнего давления появление таких людей как святитель Иона вдруг, не где-то там появление святых внизу, а на самом верху, потому что Новгородский митрополит это, по сути дела, реально практически первое лицо в городе...
Марина Борисова:
— Да.
Протоиерей Максим Первозванский:
— ...это чудо. Иначе как чудо не может восприниматься, потому что обычно система таких людей не допускает. Ты отсеешься на уровне наместника или настоятеля какого-то монастыря, ты уже настоятелем монастыря не станешь. Для того чтобы им стать необходима поддержка тех самых олигархов. И если вдруг ты не из их компании, ты уже не сможешь им быть. И то, что святитель Иона не просто добрался до того места, где действительно в отсутствии князя ему не было уравновешивающей фигуры. Это, действительно, духовный и смысловой глава. Это чудо. И поэтому, как вы совершенно справедливо говорите, его значение, его святость, отношение к нему ни в коей мере не уступает первому московскому самостоятельно избранному митрополиту Ионе, которого мы тоже очень и очень почитаем.
Марина Борисова:
— Помимо всего прочего святитель Иона Новгородский был одним из немногих старавшихся выстроить взаимоотношения с Москвой.
Протоиерей Максим Первозванский:
— Ну, потому, что он действовал реально, я же об этом сказал, это редчайший случай, когда такой человек оказывается на самом верху. Что такое союз с Москвой? Понятно же, что надо идти под Москву, они потеряют. Это как национальные элиты мгновенно начинают выступать... Вспомним такой пример, совершенно не духовный, но на нашей памяти происшедший — развал Советского Союза. Население Советского Союза по голосованию, помните, на том самом референдуме о сохранении, 90% населения выступило за сохранение. Но национальные элиты понимали, что они хотят быть первыми у себя, чем вторыми в общем государстве. Те самые национальные элиты, я сейчас не про национальность говорю, в Новгороде были люди тоже русские, назовем это не национальные, а региональные элиты, всегда не будут хотеть идти под чью-то руку. Их туда либо народ может затащить, либо какая-то уж крайняя нужда. А когда их еще поманят каким-нибудь калачом из Европы, из Америки, объяснят, что у них там будут квартиры, машины, дачи, яхты, что всё будет хорошо, то они, естественно, продаются на «раз-два». И только такой истинный монах, как святитель Иона мог видеть, что выгода народа в другом, как раз в том, что народу под Москвой будет житься лучше, чем в независимом анклаве.
Марина Борисова:
— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. Мы на этой неделе 18 ноября будем чтить память отцов Поместного Собора Церкви Русской 1917-1918 годов. Столько всего разного и в таком объеме говорилось и писалось и продолжает говориться по поводу этого Собора, но, по-моему, даже еще все деяния не изданы до конца.
Протоиерей Максим Первозванский:
— Новоспасский монастырь в 90-е годы занимался изданием — раз. И как раз сейчас, не знаю, будет ли закончена эта работа, но вновь именно Новоспасский монастырь занимается научным изданием деяний этого Собора. Это важнейшее знаковое событие в жизни Русской Православной Церкви.
Марина Борисова:
— А вот вопрос, казалось бы, больше ста лет прошло, почему мы все время возвращаемся по разным поводам к опыту этого Собора, почему он такой уникальный? Ну, понятно, он уникальный в том плане, что весь Синодальный период Соборов не было, вот собрались и еще патриаршество восстановили. Это всем понятно. Но все время возникает потребность вернуться к тому, что там обсуждалось.
Протоиерей Максим Первозванский:
— Потому что, как вы сказали, Соборов не было, проблем накопилось за не одно столетие отсутствия Соборов и соборных решений множество. И этот Собор попытался дать ответы на имеющиеся вопросы. Начавшееся лихолетье не позволило эти решения воплотить в жизнь — это раз. Но решения были приняты и ответы какие-то были даны. Это первый момент. Второй момент, этот Собор проходил в условиях абсолютной свободы и, уж простите, сейчас совсем грубыми словами буду выражаться, в точке бифуркации. Представьте себе, шарик на поверхности какого-то большого мяча или глобуса, он может покатиться в любую сторону, нет протоптанной колеи, примерно так, как это было в конце 80-х и начале 90-х для нашей Церкви. Когда Церковь обрела свободу и могла двигаться по-разному. Хотя той свободы, ощущения свободы, может быть, и тогда... хотя мне сложно судить, эти вещи параллельны, очень похожи. Когда до этого жизнь шла, в случае Собора 18-го года, столетиями по заведенному распорядку, еще при Петре установленному и потом лишь слегка корректируемому. Синод это коллегия, во главе обер-прокурор, вопросы решаются лично государем, утверждаются. Ни один серьезный вопрос, по большому счету, и не рассматривается, зачем что-то менять, когда все работает и так. Напомню, что до 17-18 года Собор собирался уже после насильственного отречения государя император в условиях эйфории революционной, поэтому ощущение свободы было, конечно, потрясающим, я думаю, для всех участников Собора. Именно поэтому многие вещи, которые были на нем приняты, не были восприняты Церковью. Поэтому не надо абсолютизировать его решения, они подлежат вдумчивому осмыслению. Почему я провожу аналогию с теми же 90-ми годами? Церковь обрела свободу после десятилетий советской власти, когда ни о каком свободном церковном творчестве речи не было. Не так быстро, не мгновенно, не в 91-м или 92-м году, но к двухтысячному году, к юбилейному Собору, кроме массового прославления новомучеников, была принята Социальная концепция Русской Православной Церкви.
Марина Борисова:
— Можно одну ремарку?
Протоиерей Максим Первозванский:
— Да.
Марина Борисова:
— Это ощущение свободы, которое вы так сочно описали, как раз было в 90-м году. Когда приняли новый устав, по которому настоятель стал вдруг, о счастье великое (!), главой прихода. Ведь сейчас трудно объяснить нормальному верующему человеку, что такое жить приходской жизнью, когда у тебя главный человек в храме староста. И когда священник это наемный рабочий, которому запрещено проповедовать, запрещено то-сё, пятое-десятое. А если он еще имеет смелость нарушать эти запреты, то на него напишут один донос, второй донос, третий, а потом...
Протоиерей Максим Первозванский:
— Потому что староста это не староста на самом деле, а человек утвержденный, а в большинстве случаев назначенный Советом по делам религий для того, чтобы светский человек управлял.
Марина Борисова:
— Человек исполкомовский.
Протоиерей Максим Первозванский:
— И здесь опять, мы сейчас с вами сможем обсудить. А хорошо ли это не в 90-е годы, что именно священник является главой прихода?
Марина Борисова:
— Но тогда это было просто...
Протоиерей Максим Первозванский:
— По сравнению с тем, что было в советское время, абсолютно хорошо. У нас сейчас именно такая ситуация, когда в большинстве случаев священник является еще и главою Приходского церковного совета, тем самым старостой, совмещая в себе эти две должности. Но с другой стороны, мы понимаем, что настоящая нормальная приходская структура не восстановлена в Русской Православной Церкви. Ее просто нет за редчайшим исключением отдельных приходов, когда прихожане несут ответственность за свой храм, когда они имеют настоящее право голоса, когда приходское собрание — не формальное собрание по утверждению того, что там какая-то узкая группа приближенных к священнику людей нарешает или он сам. Мы понимаем, что наша структура очень далека от идеала христианского прихода. Но я сейчас не хотел именно это обсуждать. Почему привел пример социальной концепции? Потому что, будучи принятой уже почти 25 лет назад, на юбилейном Соборе двухтысячного года, как завершение осмысления себя свободной Церковью 90-х годов, эта концепция продолжает разворачиваться. Какие-то отдельные фразы, отдельные тезисы, положения, озвученные в социальной концепции, разворачиваются в последующих деяниях. Например, главы, касающиеся христианского брака, получили разрешение в документе о канонических аспектах церковного брака, отдельно, уже через два десятилетия после принятия концепции, принятом в соответствующем документе на Соборе. Таких документов множество. Одновременно мы видим, что в некоторых документах, например, отношение к экстракорпоральному оплодотворению, на этот вопрос, как новый тогда для церкви, был определенный ответ. Отношение вообще к контрацепции и к планированию детей, в социальной концепции есть соответствующие ответы, но они оказываются настолько дискуссионными до сих пор, что, например, отношение к эко — была попытка принятия соответствующего документа несколько лет назад, была инициирована церковная дискуссия, которая была свернута из-за отсутствия возможности договориться и выработать общецерковное отношение. Нет этого документа. Два десятилетия прошло, церковь попыталась развернуть тамошние тезисы и не смогла. Отложили. Отношение к контрацепции — спорный двойственный документ, тезисы были высказаны, слава Богу, что это было сказано. Проблема озвучена, решение предложено на Соборном уровне, и сейчас, читая это, я не могу согласиться с некоторыми документами, имею право как священник высказывать здесь свое мнение. Тем более, мы понимаем, что деяния Собора 17-18-го года, будучи очень быстро принятым — не десять лет свободы и итоговый документ социальной концепции — а мгновенно здесь, на ходу, что называется с колес, высказывались какие-то решения, множество из которых были эмоциональными, возможно, какими-то ситуативными. Но об этом не говорили до этого сотни лет. Не десятки, а сотни. Поэтому творческий посыл этого Собора был таков, что больше ста лет прошло, а мы до сих пор вдохновляемся теми словами и решениями, которые там были сказаны.
Марина Борисова:
— Может быть, еще авторитет Собора особенно повышает для нас то, что мало кто из его участников умер своей смертью. Они были те, кто первыми открыли список новомучеников и исповедников Российских.
Протоиерей Максим Первозванский:
— Потому что самые заметные фигуры, точно так же, как на Собор. Это же была в некотором смысле демократическая процедура — избрание. То, что не состоялось в гражданском варианте. Учредительное собрание так и не собралось или, собравшись, оно было тут же распущено, оно не успело поработать. Вот Собор успел поработать. Кроме архиереев, которые в силу своего сана были участниками Собора, еще и было множество выбранных людей туда, которые действительно выбирались, потому что приходская структура, напомню, в тот момент еще работала. То, о чем я сейчас сказал, что нет у нас приходской структуры, тогда она была. Представьте себе на секундочку, что каждый человек был приписан к приходу, и он должен был именно в этом приходе крестить своих детей, именно в этом приходе он должен венчаться, именно в этом приходе он должен быть отпет, именно в этом приходе он должен был исповедоваться. И если он ехал куда-то и хотел исповедоваться в другом месте, он должен был справку брать от своего приходского священника. Так же как, например, я сейчас, будучи священником, если хочу где-то послужить, не просто зайти, а послужить или причаститься, я должен предъявить соответствующий документ и грамоту, что я не просто так тут нахожусь. И эти люди, которые были приписаны к конкретному приходу, сдавали приходские взносы, реально участвовали в приходском собрании, принимали какие-то решения. Низовая церковная демократия существовала. Поэтому она позволила выдвинуть депутатов соответствующих именно от народа, от приходов. Это были люди, представляющие интересы церковных общин. И понятно, что с ними первыми расправлялась советская власть.
Марина Борисова:
— Ну и потом Собор некоторых просто сделал практически. Вспомните историю митрополита Петра (Полянского). Он же был светским человеком, участвовал в Соборе, будучи преподавателем, заслуженным, награжденным, имеющим даже потомственное дворянство, благодаря своим заслугам преподавательским. И на Соборе к нему обращается только что избранный патриарх Тихон и просит его: мне нужен такой помощник. И я думаю, это был не единственный случай.
Протоиерей Максим Первозванский:
— Конечно. Если вы когда-нибудь участвовали хоть в каких-то — я сейчас обращаюсь не к вам, Марина, а к нашим радиослушателям — церковных мероприятиях, например, в Рождественских чтениях или еще в каких бы то ни было образовательных или социальных или еще каких-то мероприятиях, устраиваемых на уровне епархии или всей Церкви, то вы понимаете, что у вас появляется множество возможностей проявить себя, заявить о себе, познакомиться, увидеть, как это у других. Иногда говорим: ну, зачем нам опять вместе собирают на какую-нибудь богословскую конференцию, зачем нам куда-то двигаться, на какие-нибудь курсы усовершенствования. Оказывается, что это реальная возможность, это реальная соборность. И, конечно, собор вот таким взрывом и таким источником вдохновения, источником святости, в том числе, послужил. Мы видим, что церковь в лице своих лучших представителей и своих чаяний, своих ожиданий, своей веры как и Христос, наш Глава, Основатель всегда, днесь той же и во веки. Святость присутствует в Церкви в первом веке, в 3-ем, в 4-ом, в 10-м, в 15-м, и в 20-м, и в 21-м.
Марина Борисова:
— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире была программа «Седмица». С вами были Марина Борисова и клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. Слушайте нас каждую субботу. До свиданья.
Протоиерей Максим Первозванский:
— Храни вас всех Господь.
Все выпуски программы Седмица
Деяния святых апостолов

Апостолы
Деян., 21 зач., VIII, 40 - IX, 19.

Комментирует епископ Переславский и Угличский Феоктист.
Здравствуйте! С вами епископ Переславский и Угличский Феоктист.
В мире немало преступников, негодяев, злодеев, да и просто дурных людей. Глядя на них, невозможно не задаться вопросом: а почему Бог позволяет им быть? Почему Бог не ограничивает то зло, которое они причиняют другим людям? Неужели Бог не в силах это сделать? Или, может, Бог попросту не видит? А, может, Бога и вовсе не существует? Ответы на эти вопросы нам даст та история, которая рассказана в 8-й и 9-й главах книги Деяний святых апостолов. Отрывок из этих глав звучит сегодня во время литургии в православных храмах. Давайте его послушаем.
Глава 8.
40 А Филипп оказался в Азоте и, проходя, благовествовал всем городам, пока пришел в Кесарию.
Глава 9.
1 Савл же, еще дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришел к первосвященнику
2 и выпросил у него письма в Дамаск к синагогам, чтобы, кого найдет последующих сему учению, и мужчин и женщин, связав, приводить в Иерусалим.
3 Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба.
4 Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня?
5 Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна.
6 Он в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать? и Господь сказал ему: встань и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать.
7 Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя.
8 Савл встал с земли, и с открытыми глазами никого не видел. И повели его за руки, и привели в Дамаск.
9 И три дня он не видел, и не ел, и не пил.
10 В Дамаске был один ученик, именем Анания; и Господь в видении сказал ему: Анания! Он сказал: я, Господи.
11 Господь же сказал ему: встань и пойди на улицу, так называемую Прямую, и спроси в Иудином доме Тарсянина, по имени Савла; он теперь молится,
12 и видел в видении мужа, именем Ананию, пришедшего к нему и возложившего на него руку, чтобы он прозрел.
13 Анания отвечал: Господи! я слышал от многих о сем человеке, сколько зла сделал он святым Твоим в Иерусалиме;
14 и здесь имеет от первосвященников власть вязать всех, призывающих имя Твое.
15 Но Господь сказал ему: иди, ибо он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое перед народами и царями и сынами Израилевыми.
16 И Я покажу ему, сколько он должен пострадать за имя Мое.
17 Анания пошел и вошел в дом и, возложив на него руки, сказал: брат Савл! Господь Иисус, явившийся тебе на пути, которым ты шел, послал меня, чтобы ты прозрел и исполнился Святаго Духа.
18 И тотчас как бы чешуя отпала от глаз его, и вдруг он прозрел; и, встав, крестился,
19 и, приняв пищи, укрепился. И был Савл несколько дней с учениками в Дамаске.
Будущий апостол Павел, как мы можем понять из только что прозвучавшего отрывка книги Деяний, был человеком весьма незаурядным: он был гонителем христиан, он деятельно поддерживал попытки иудеев уничтожить весть о Христе Воскресшем, он, пусть и опосредовано, но принимал участие в убийстве первомученика и архидиакона Стефана. Тогда, когда Павел ещё не был Павлом, а был ревностным фарисеем Савлом, он представлял угрозу для христиан, и именно об этом сказал в своей молитве Анания: «Господи! я слышал от многих о сем человеке, сколько зла сделал он святым Твоим в Иерусалиме» (Деян. 9:15). Наверняка христиане, знавшие Савла, могли бы задаться вопросом о том, почему Бог попускает этому человеку творить зло. Таким вопросом можно было бы задаться и в отношении других гонителей христиан, и, конечно же, много вопросов вызывает попущение Божие, из-за которого Господь наш Иисус Христос оказался пригвождённым ко Кресту.
Однако мы не видим, чтобы первые христиане задавали такие вопросы Богу. Они поступали иначе — они просто принимали всё как есть, что, впрочем, не мешало им испытывать опасения по поводу Савла.
История обращения будущего апостола Павла очень показательна: она свидетельствует, что Бог способен буквально в одно мгновение переменить весь образ мысли человека, нарушить все его планы, изменить круг общения, и даже само имя человека. В истории апостола Павла действие Божие было очень быстрым, хотя, конечно, не стоит забывать о предшествующем периоде подготовки к восприятию этого действия — такой подготовкой была вся жизнь святого апостола, и даже его страстное желание уничтожать христиан — это тоже определённый этап подготовки. Можно сказать, что Бог попускал будущему апостолу совершать ошибки и зло ради того, чтобы в будущем Павел стал тем, кем он стал.
Возможно, что и нам Бог попускает совершать наши грехи по этой же причине. Да, конечно, никто не сможет сравниться с апостолом Павлом, но у нас своя мера, и нельзя исключать, что к ней мы движемся в том числе и через впадение в те или иные грехи. То же самое можно сказать и о любом другом человеке: не исключено, что таков его путь к Богу и к святости. Хотелось бы, конечно, чтобы было как-то иначе — без злобы, без греха, без страстей, но, увы, человек искажён грехопадением, и зачастую нам необходимо дойти до своего предела, и лишь после этого мы становимся способны слушать и слышать Бога.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Христианские мотивы в фильме «Сталкер». Иван Перекатов

У нас в студии был режиссер, сценарист Иван Перекатов.
Разговор шел об истории создания и христианских аспектах фильма Андрея Тарковского «Сталкер».
Этой беседой мы продолжаем цикл из пяти программ о христианских смыслах в фильмах Андрея Тарковского.
Первая беседа с кинокритиком Львом Караханом была посвящена фильму «Андрей Рублев».
Вторая беседа с заместителем главного редактора журнала «Фома» Владимиром Гурболиковым была посвящена фильму «Солярис».
Третья беседа с киноведом Августиной До-Егито была посвящена фильму «Зеркало».
Ведущий: Константин Мацан
Все выпуски программы Светлый вечер
«Нравственные ценности и бизнес». Сергей Иванов

Гостем рубрики «Вера и дело» был исполнительный директор Группы компаний «ЭФКО» Сергей Иванов.
Наш гость рассказал о своем пути в предпринимательстве, как на его жизнь и отношение к работе повлиял приход к вере и как удается применять христианские ценности внутри компании и во взаимодействии с партнерами.
Ведущая программы: кандидат экономических наук Мария Сушенцова
М. Сушенцова
— Добрый светлый вечер! С вами Мария Сушенцова и это программа «Вера и дело». В рамках этого цикла мы разговариваем с предпринимателями, экономистами, чиновниками о христианских смыслах экономики. Сегодня нашим гостем будет Сергей Иванов, исполнительный директор группы компаний «ЭФКО», православный предприниматель, автор Telegram-канала «Сергей Иванов из «ЭФКО». Добрый вечер, Сергей.
С. Иванов
— Добрый вечер.
М. Сушенцова
— Вы знаете, я начну, может быть, с необычного вопроса. Где-то в своих выступлениях или текстах вы упоминали о том, что многое из того, что вы сейчас имеете, вы захватили с собой из вашего сибирского босоногого детства, и не могли бы вы с нами поделиться, что особенно ценного вы взяли из этого периода своей жизни? Понятно, что все мы родом из детства, но тем не менее. И что мне особенно интересно: связана ли история вашего детства, ваш детский опыт с выбором пищевой отрасли, как своей основной траектории развития в дальнейшем?
С. Иванов
— Я до шестнадцати лет жил в Забайкалье, в Бурятии. Вообще, мы потомки семейских старообрядцев, но вера закончилась, оборвалась на прабабушках, бабушки уже были советские, а вот моя мама опять вернулась в Церковь. Нас как будто бы прабабушка Аня наша благословила в Московский Патриархат пойти, потому что это была та ветвь, где попов не было – беспоповцев, без священников. И вот наша семья к вере пришла тридцать лет назад примерно. Я до шестнадцати лет жил в Бурятии, потом уехал в Новосибирск, в Академгородок, и как будто бы дальше у меня началась такая дорога «убегания», то есть ты живешь в очень тупиковом селе и у тебя одна мечта – оказаться в большом каком-то городе. Я мечтал сначала в Улан-Удэ уехать, а потом, когда узнал про Новосибирск, то о нём стал мечтать. И вот ты едешь, едешь, едешь, и в какой-то момент так увлекаешься этой гонкой, ты себя сравниваешь с городскими, и ты всегда понимаешь, что ты в этом сравнении проигрываешь, потому что они больше театров посещали, больше музеев видели, и ты их в этом не догоняешь, это формирует такой как бы комплекс. А потом, наверное, в пандемию это произошло, я девять месяцев провел в Белгородской области рядом с нашей штаб-квартирой в Алексеевке, и я впервые оказался на такое длительное время опять в деревне, и это запустило какие-то очень сильные, если честно, процессы внутри меня, я вдруг понял, что то немногое хорошее, что во мне есть, что отклик находит, что мне силы даёт как-то двигаться по жизни, оно на самом деле всё из деревни. А что именно? Ну, во-первых, деревня русская, она очень сильно изменилась. Она далека, наверное, от тех образов пасторальных или каких-то нарисованных, но всё равно есть что-то, что её сохраняет даже сегодня, например, отношения между людьми. В деревне сосед ближе родственника, потому что, если у тебя что-то случилось, ты первым делом к соседу пойдёшь. И соседские отношения могут быть разные, они могут быть напряжённые, вы можете мало общаться, но вот помощь, взаимопомощь и сопереживание соседу – это необсуждаемая вещь. Вот так живёт, так формируется община, когда ты про другого думаешь всегда, не забываешь о нём. И вот этот элемент деревенской жизни, когда ты просто не можешь не подумать о близком, то, что называется сопереживанием, сочувствием, соучастием, вот этот элемент нашего культурного кода или то, что Достоевский называет «всемирной отзывчивостью», он в этой аграрной эпохе и формировался, и в деревне это то, что проявляется ярче, там атомизированности нет, там индивидуализма нет. Даже, например, вот что такое дети в деревне и дети в городе: в деревне, если дети не мои, то это дети общины, дети улицы нашей или околотка, и если ребенок что-то делает не так, то нормально сделать замечание взрослому, старшему, и ребёнок отреагирует, потому что это старший. В городе попробуйте что-то сказать чужому ребёнку – вам глаза выколят за то, что не в своё дело лезете. И вот эта часть нашей культуры, которую можно назвать общиной, я, во-первых, в неё очень верю, мне кажется, что в ней лежит вообще наша энергия, там она произрастает, атомизация и индивидуализация – это то, что её отключает. И вот это, наверное, одно из того самого важного, что мне судьба подарила или семья моя подарила, родня, родственников у нас невероятное количество. Первое моё соприкосновение с городом случилось в Новосибирске и это было открытие, что, в отличие от меня, у всех моих городских друзей родни почти нет. Точнее, у них есть родственники, но что такое у меня родня, в моём понимании: братья, сёстры мамы и папы, их восемь, они между собой как родные. У них есть дети, то есть мои двоюродные братья и сёстры, нас двадцать человек. Ещё есть двоюродные дядья мамин и папин, они тоже родные, и это мои как будто бы деды. Когда меня отправляли в Новосибирск в начале 90-х, 1992 год, денег не было, и наш род собрался на речке, вот Серёжу отправить в физмат школу учиться, и вся родня, в чём сила родни проявилась – все хотели, чтобы Серёжа уехал куда-то, чтобы у него получилось, они забивали скотину, доставали сбережения с пенсионных книжек, все ехали к этой речке с конвертами, я на эти конверты жил год следующий. По-моему, даже ещё на первом курсе мне этих денег хватило. И вот для меня родня – это что-то огромное, большое, двоюродные для меня братья и сёстры как родные, троюродные все очень близкие. А городские про родных начинают говорить так, как у нас про двоюродных, а двоюродных даже не роднятся совсем. И вот это соприкосновение с городом, мне так жалко было моих друзей городских, что у них нет того, что роднёй называется. Когда они в гости к нам приезжали, они никак не могли поверить, сколько их, и эти, и эти, и эти, мы из гостей в гости приезжаем, из застолья в застолье. Поэтому община, семья, род – это всё, что оттуда идёт.
М. Сушенцова
— Сергей, получается из вашего рассказа о детстве замечательном, что идея вот этой сопричастности, соборности, которую вы в ваших выступлениях противопоставляете вот этому индивидуальному атомизму, она черпает своё начало из вашего детства, несомненно? Мне так сейчас показалось.
С. Иванов
— Ну, здесь я точно благодарен своей Бурятии, бабушкам, дедушкам, маме, папе, это точно оттуда.
М. Сушенцова
— Скажите, а то, что вы выбрали своей основной профессиональной траекторией именно пищевую промышленность, вообще вот сферу, где производится еда...
С. Иванов
— Это было случайно.
М. Сушенцова
— Это было случайно, да? Потому что, когда читаешь вашу биографию, кажется, что будто бы это не случайно, потому что, во-первых, всё, что касается производства еды, это вообще, в принципе, очень традиционно для России.
С. Иванов
— Ну нет, не случайно. Я точно понимал, что не хочу финансами заниматься, я не мыслил себя в банках, в этой деятельности. И диплом я писал по управлению промышленным предприятием, мне хотелось на завод пойти, я и пошёл на завод после окончания университета. А оказалось так, что завод занимается растительными маслами, к еде отношение имеет, и вот так меня жизнь в еду привела.
М. Сушенцова
— Надолго, как оказалось. Да, интересно. Наша программа в целом, она посвящена вопросам этики и экономики и мне кажется, вы, как никто другой, можете об этом рассказать, именно руководствуясь своим обширным опытом. И знаете, какой хотелось бы мне вопрос первый задать в связи с этим: а вот какую проблему вы из своего опыта можете сформулировать, касающуюся ведения бизнеса и столкновения этого бизнеса с какими-то моральными принципами, как вы себе видите эту проблему? Наверняка за годы вашей руководящей деятельности и насмотренности вы как-то её уже для себя увидели.
С. Иванов
— Наверное, самое острое и самое такое кровоточащее – это человек. Есть социально-экономические отношения, наш бизнес – это социально-экономические отношения, в которые мы погружаем человека, то есть это эмоционально насыщенные циклические, повторяющиеся отношения, в которых мы зарабатываем на хлеб насущный. И наука подсказывает, и опыт мой об этом говорит, и литература – о том, что как бы нас правильно не воспитывали в семье, как бы общественное мнение не формировало какие-то идеи, но если человек погружается в социально-экономические отношения, приходит на работу, где для того, чтобы ему заработать деньги, для того, чтобы потом родителям помочь со здоровьем или там семья есть, ипотеку надо платить, ну ты не можешь без денег, и вот для того, чтобы ты просто состоялся в этой материальной части, тебе нужно переступить через себя, тебе нужно, например, начинать лицемерить или начинать обманывать. Вот эти социально-экономические отношения, они меняют человека, то есть ты вначале будешь сопротивляться, а потом тебе твоя же боль за близких, она скажет: «ну, куда-нибудь подальше это отодвинь, давай. Это вот тот мир, в котором мы вынуждены жить». И вот этот выбор, который каждый делает, где те красные линии, за которые я переступаю или не переступаю, он на самом деле очень серьезный, потому что он либо включает, либо отключает созидательное начало в человеке. И вот как в нашем бизнесе, особенно сегодня, когда внешние социокультурные тренды, они очень неблагоприятны по подготовке творцов-созидателей, потому что я не знаю, как вы в Высшей школе экономики это идентифицируете, но мы три года назад делали исследование, назвали «ковчеги постмодерна», мы просто начали обращать внимание, что к нам приходят ребята молодые, которым ничего не надо. Точнее так: им надо, но вот напрягаться они готовы. Мы у Гэллапа подсмотрели очень сильное падение эмоциональной значимости чувства долга и запустили исследование большое, на выборке полторы тысячи человек, назвали его «ковчеги постмодерна». Внутри этого мы обнаружили, что 95 процентов ребят молодых, которым 20-25 лет, это Москва, Воронеж, Питер, Белгород, такие города, вот 95 процентов ребят своей мечтой заявляют: «хочу всё и сразу, и чтобы мне ничего за это не было». И только 5 процентов готовы к созидательной деятельности, которая обязательно подразумевает преодоление, ситуационный дискомфорт, эмоциональное напряжение, которые готовы вот к такой самореализации, их всего 5 процентов. И вот это, наверное, главный вызов, он же и следующий шаг развития компании, от него зависит, сможем ли мы создавать условия, в которых ребята, которые предрасположены к созидательной деятельности, оказавшись в которых, они будут раскрывать свой потенциал, творческий в первую очередь и созидательный тот самый, либо мы не способны это сделать. И вот это, наверное, самый главный вызов, он определяет, мы на следующем цикле нашего развития состоимся как социальная система или подвинемся и уступим место конкурентам.
М. Сушенцова
— Дорогие слушатели, я напомню, что это программа «Вера и дело», с вами ведущая Мария Сушенцова и сегодня у нас в гостях Сергей Иванов – исполнительный директор группы компаний «ЭФКО», православный предприниматель. Сергей, вы подняли такую животрепещущую тему, как и вся наша повестка программы в целом. Мне бы хотелось кое-что уточнить: получается, по итогам этого исследования, что молодым ребятам не хватает смысла, на самом деле. Как говорил Виктор Франкл: «Дайте человеку «зачем», и он вам сделает «как». Создается такое впечатление, что когда человек хочет просто что-то иметь, но при этом никак лапками не шевелить, то, может быть, он недостаточно хорошо понимает ту некую мета-цель или даже ценность, вообще ради чего он живёт, ради чего он действует. И у меня такой вопрос, может быть, даже очень практичный: а как вы считаете, по вашему опыту, всё-таки задача формирования этого смысла и вот этой ценностной надстройки – это индивидуальная задача человека? То есть, грубо говоря, в любой сфере человек сталкивается с проблемой морального выбора, так наша жизнь устроена, просто в сфере зарабатывания денег это особенно обостряется, но в целом перед моральным выбором мы каждую секунду все находимся так или иначе, в той или иной ситуации. Или всё-таки здесь больше ответственность той компании или той организации, в которой этот молодой человек работает, и он смотрит на отношения, которые приняты в этой компании, и начинает их, допустим, копировать, или считает, что вот это норма, я буду под это подстраиваться. Вот как вы считаете, здесь центр тяжести, вот он где, он у самого человека внутри (возьмём молодого человека) или всё-таки центр тяжести у руководителей компании, у тех, кто её выстраивает?
С. Иванов
— Очень сложный вопрос, нет на него однозначного ответа. Но если Евангелие вспомнить, там подсказка-то есть, то есть, если «Царство Божие внутри вас есть», тогда всё начинаться должно с человека. И здесь я могу сказать, что, наверное, одно из наиболее дефицитных качеств, которые мы сегодня в рекрутинге ищем, вот нам такие люди нужны – это субъектность. Что такое субъектность – это когда человек точно знает, кто он, куда он по жизни идёт, чего он ожидает от работодателя, с каким работодателем он точно за один стол не сядет, а с каким работодателем он готов работать. У него есть мечта, и он за эту мечту готов обострять, конфликтовать со своим работодателем. Вот когда есть такая субъектность, с таким человеком можно строить отношения, то есть от него можно оттолкнуться, его можно встраивать в разные модели, помогать, вести. Но почему однозначного ответа нет? Это долгий разговор, не этой передачи, но вот есть такое понятие, президент в последнее время часто упоминает: «культурный код русского человека», и что этот культурный код что-то включает, а что-то выключает. Вот есть какой-то внешний контекст, который наполняет жизненной энергией этот самый культурный код. А есть какой-то внешний контекст, который эту жизненную энергию выключает, и как бы он начинает спать, он начинает выпивать, он начинает люмпенизироваться, и вот как Александр Александрович Ауза́н говорит в исследовании своем, что в России два сердца: Россия индивидуальная и Россия коллективная. Вот Россия коллективная, мы называем это «эмпатично-общинная», она, особенно в последние тридцать лет, как будто бы вытолкнута на обочину, то есть ей говорят: «ну, вы как бы вот в стороне постойте», это его оценки. Если это так, тогда не только все с человека начинается, тогда нужно на уровне общественного мнения или среды социальной, в которой он находится, предложить что-то, какую-то альтернативу. Нужно сказать: а вот эта социальная система, она о чем? Она куда идет? Она себе какую мечту заявляет? И у нас в этой части удивительная есть статья в нашей Конституции, номер 13, в ней идеология запрещена. То есть как будто бы нам сказали: «смыслами не надо заниматься, их чем больше, тем лучше», вот выключили. Важно, чтобы компания длинный взгляд имела, если мы сейчас говорим про компанию, я убежден глубоко, что, если вы не имеете ответа на вопрос: зачем вы существуете как бизнес, причем именно в таком длинном-длинном горизонте, вы проиграете борьбу за таланты завтрашнюю, они просто к вам не пойдут, вот эти самые субъектные ребята, которые себя сверяют: «я-то мечтаю, а вы-то о чем? А вы-то куда идете?»
М. Сушенцова
— А если представить ситуацию, что к вам пришел не субъектный человек, он, может быть, к этому в пределе стремится, но не вызрела еще в нем субъектность, то вы, как руководитель компании, можете вырастить в нем эту субъектность?
С. Иванов
— Ну, это педагогика. Мы с вами сталкиваемся с проблемой сегодня: взрослые детины, тридцатилетние, которые о своей семье позаботиться не могут. Что это, субъектность?
М. Сушенцова
— Я думаю, это уже крайний случай. Я, скорее, здесь имела в виду человека, который хочет прийти в компанию, допустим, ему симпатичен руководитель, но он, конечно, не такой безответственный, чтобы прямо не мог совсем на хлеб своей семье зарабатывать.
С. Иванов
— Уровни этой субъектности, они разные очень, это фактически наше развитие и есть внутреннее по жизни, поэтому, с какой точки ты начинаешь это осознавать, как ценность, как важность того, что ясный образ должен быть и меня самого, и жизни моей будущей, он может начинаться в разном возрасте. Поэтому я начал серию текстов у себя, заявил о том, что главная компетенция руководителя сегодняшнего и завтрашнего дня – это вообще быть педагогом, без шансов просто, иначе вы не выживете, потому что система образования готовит ребят, которые не готовы к созидательной деятельности. Вот это сегодняшний вызов образования, причем глобального, не только у нас – такое вот записывающее устройство, диктофоноговорящее, образного мышления нет, эмоционально-чувственного восприятия практически нет, и вот символы, слова, цифры, которые вообще не складываются во что-то цельное. И даже трудолюбивые ребята, даже трудяги, там два образования, два красных диплома, а вот он в практическую деятельность переходит и ничего сделать не может, как будто бы рыба о стену долбится. Это все сложно, конечно, это можно делать, но для начала компания должна осознать, что работа с персоналом или HR, Human Resources, как нам принесли и научили из западных бизнес-школ – это не дело директора по персоналу, это вообще ключевая задача генерального директора или на самом деле – собственника. А если это так, тогда вопросы рекрутинга, оценки персонала, подготовка программ развития, гарантированный карьерный рост, это тоже дело не HRD или там не директоров по персоналу, а дело как раз акционеров, потому что там именно ваши люди и появляются, вот в этих бизнес-процессах.
М. Сушенцова
— Вы знаете, вы рассказываете, а у меня в мыслях проплывают воспоминания о недавнем нобелевском лауреате в области экономики Джеймсе Хекмане, который доказал, в том числе с помощью эмпирических исследований, значимость некогнитивных навыков для будущего развития человека и в принципе, для его успешности, и в материальной части тоже, и для развития общества в целом. И как раз среди этих некогнитивных качеств упоминалась и стрессоустойчивость, и коммуникабельность, и вот та самая эмпатия, о которой, по сути, вы сейчас говорили, такой эмоционально развитый интеллект, об этом много сейчас пишут, но вот наконец-то и экономическая наука обратила внимание на эти моменты.
С. Иванов
— Можно про эмпатию уточнить, потому что я этот вопрос задал в Руанде в феврале этого года. Я предложил необходимые критерии устойчивости бизнес-модели будущего, то есть, что в будущем только такие социальные системы будут конкурентоспособны. Первое – они должны быть человекоцентричны. И сразу задается вопрос: хорошо, красиво. А какого человека-то мы в центр ставим? А давайте о нем договоримся, и там такие вариации. Но тем не менее: человекоцентричны, мультикультурны – уважать и принимать богатство в разнообразии, а не diversity вот в современном ESG-контексте. Социально ответственным. То есть человекоцентричен, мультикультурен и социально ответственен. И задал вопрос: какой компетенции номер, и вот внутри этого есть какой-то особый тип лидерства. Не все люди умеют вот так, потому что это какие-то специфические, личностные свойства должны быть у человека, давайте назовем его «созидательный лидер» – вот свойство номер один, без чего никогда не случится такой человек? Я задал этот вопрос в аудитории и вам его тоже задам: вот вы бы каким назвали это свойство?
М. Сушенцова
— Без чего не случится лидер?
С. Иванов
— Созидательный лидер, да.
М. Сушенцова
— Я бы дала два ответа. Первое – это чувство ответственности за тех людей, которые тебе поручены. А второе – наверное, чувство эмпатии. Вот как-то так.
С. Иванов
— Вот там в зале было 250 человек со всего мира, собственники и генеральные директора, и тоже так «эмпатия», «эмпатия», «эмпатия» прозвучала. А вот вопрос теперь: а какая эмпатия? Потому что мы внутри компании различаем, вот есть эмпатия первого рода, это – я чувствую вашу боль, чувствую, что сейчас вам больно, но я вашу боль в себя не пускаю, я умею от неё защититься. Это определение, более-менее традиционное, сегодня вы прочитаете, это вот психологи, психотерапевты, коммерсанты, политики, манипуляция, она вся вот на этой эмпатии строится. А мне выгодно, чтобы вы сейчас в вашей боли, мне хочется, чтобы вы приняли решение и пошли мне на уступки, я нашёл болевую точку, я на неё буду давить, чтобы вы просто, выскочив из этого разговора, пошли мне на уступку, вот коммерческий поединок на этом строится, такая эмпатия. Или: я чувствую вашу боль, я её переживаю как свою собственную, я с этим ничего сделать не могу, вообще ничего не могу с этим сделать. Мне перестанет быть больно только тогда, когда вам перестанет быть больно. Это вот то, что у нас называется сопереживанием, сочувствием, состраданием и это бессознательное, это вот крест, который ты несёшь, ты с этим ничего поделать не можешь, отгородиться ты от этого не можешь. Мы это называем эмпатия второго рода. Так вот вы, когда произносите слово «эмпатия», какую имеете ввиду, первую или вторую?
М. Сушенцова
— Я думаю, что я имею ввиду первую. И то, что вы назвали «эмпатией второго рода», я сюда вкладываю смысл вот этой самой ответственности, ответственность – это некий клей, который нас связывает, то есть я, допустим, вижу твою боль, но поскольку я чувствую себя связанным с тобой, есть некая целостность, к которой мы относимся, я не могу закрыться от неё до конца, и мне не будет хорошо, если тебе будет продолжать быть плохо, потому что есть какая-то связка, в которой мы общая, в которой мы находимся.
С. Иванов
— Наша версия ответа, и мы на этом строим вообще всю нашу культуру и системный менеджмент – это эмпатия второго рода, как бы это странно и страшно не звучало, потому что она формирует контекст, когда человек может заботиться о другом человеке. Быть руководителем – это заботиться о ком-то, потому что иначе у тебя нет внутренних сил гармонизировать социальное пространство, которым ты занимаешься. И вот об этом надо договориться, о какой эмпатии мы ведём речь. Слово нехорошее, если честно. Оно привнесённое в наш язык, было бы что-то лучше, можно было бы другое использовать. Но мы внутри его используем, потому что правильнее было бы слово «любовь», наверное, сюда поставить, но оно ещё более засорённое, оно включает такие ассоциации не те, мы его убираем, и мы для себя сказали: вот эмпатия второго рода, это мы как личностную компетенцию идентифицируем, мы прямо её исследуем больше двадцати лет. Наши результаты исследования нашего культурного кода, почему они с Александром Александровичем Аузаном-то совпадают, мы тоже эту тему исследуем, она нам интересна, и мы в цифрах совпали: 75 на 25. 75 процентов нашего населения – это как раз носители эмпатии второго рода, а 25 процентов – это рационально-достиженческие индивидуалисты. Они друг друга вообще не понимают, это как инопланетяне. И с точки зрения создания среды, коллективов, первое, что должен осознать руководитель нашей культуры – что это два разных мира, две разных цивилизаций, потому что если вы первых, рациональных достиженцев в одном помещении собираете, они девяносто восемь процентов энергии будут тратить на то, чтобы доказать, кто главный. А если вы эмпатично-общинных сюда добавляете, для рационально-достиженческих эмпатично- общинные – лузеры, неудачники и вообще непонятные люди, что они здесь делают? Но, если вы создаете среду этим коллективистам или эмпатично-общинным, где они себя чувствуют защищенными, где они чувствуют возможность реализовываться – по потенциалу они кратно мощнее интеллектуально и в творческой самореализации, чем первые. У нас вся компания – это вот социальный эксперимент, именно этот опыт реализующий – строить компанию на таких ребятах.
М. Сушенцова
— Я напомню, что это программа «Вера и дело», с вами Мария Сушенцова и наш гость сегодня – Сергей Иванов из «ЭФКО». Мы вернемся после короткой паузы.
М. Сушенцова
— Добрый светлый вечер! С вами Мария Сушенцова, я напомню, что это программа «Вера и Дело», сегодня у нас в гостях Сергей Иванов – исполнительный директор группы компаний «ЭФКО», православный предприниматель. Сергей, у нас закрутился какой-то невероятно глубокий философский разговор. Знаете, это крайне, мне кажется, насущная для нас повестка – тема столкновения коллективизма и индивидуализма, и мне очень приятно, что вы упоминали сегодня Александра Александровича Аузана, это декан моего родного факультета, экономического факультета МГУ, который я заканчивала. Я всегда с удовольствием слушала его лекции, продолжаю читать его книги и слушать лекции, и мне тоже очень близки эти идеи. Но вот знаете, какая мысль мне пришла? Когда вы назвали это соотношение вашего исследования: 75 на 25, создается впечатление, что у России всё-таки не два сердца, одно как будто побеждает, то есть всё-таки как будто коллективистов три четверти, на одну четверть больше.
С. Иванов
— Нет, нет – два, потому что… Ну, это сложно.
М. Сушенцова
— Да, да, я поняла, потому что они принципиально разные, их невозможно помирить. А как быть-то с этой проблемой? Если невозможно одних перевоспитать в других, то есть, скажем, рационалистов-индивидуалистов подтянуть в коллективисты, как быть тогда нам с этим? На уровне общества, может быть, это даже слишком большой масштаб для сегодняшней нашей программы, но по крайней мере, на уровне компании, как вы с этой проблемой управляетесь? Какое решение вы видите?
С. Иванов
— Да, вот давайте на уровне общества не будем, потому что это тема большая. Есть какие-то смыслы, о которых еще три года назад мы даже внутри компании не со всеми были готовы говорить. То есть вот ресурсность предпринимателя, есть такой текст у меня, рассуждение о том, что вообще происходит с психикой человека, который себя называет предпринимателем, как его маниакальный истероидно-паранойяльный комплекс, это свойства психики, которые делают таких людей успешными в предпринимательстве, как он его трансформирует, уничтожает изнутри. Ну и еще там серия текстов, мы их написали и внутри сказали так: мы даже в компании об этом будем рассказывать только тем, кто в программы роста подготовки будущих акционеров попадает, чтобы понимали, как акционеры живут, в сейф забрали, убрали. А потом началось что-то такое, что я не только начал об этом говорить вовне, но я даже начал доставать такие смыслы, к которым мы и внутри-то не очень готовы были подступаться, потому что обвинят в одном, в другом, в третьем. И силы говорить об этом, если честно, мне добавили мои поездки за границу, в Коста-Рику, в Африку, как мы сейчас вообще выводим свой бизнес вовне, и как мы думаем. Мы конкурируем там с транснациональными корпорациями, поле битвы – это умы и сердца людей, молодых людей в первую очередь. И еще международное право не очень работает, потому что это просто повод начать передоговариваться, если что-то пошло не так. Поэтому нам нужно искать единомышленников, с которыми ценности разделяем, и свою трактовку вообще происходящего в мире предлагать. И вот мы в Африке, я на ВДНХ рассказывал эту историю, один из вопросов, о которых мы общаемся, о которых говорим – о том, что давайте подумаем, что такое та социально-экономическая система, в которой мы с вами трудимся сегодня, капитализм? Может быть, пришло время как-то переосмысливать его, просто назвать вещи своими именами, что конкуренция, как идея ключевая в этой системе, главная этическая норма: «разрешено все, что не запрещено», то есть в этой системе сильный имеет законное право уничтожить слабого. У нас она в 34-й статье Конституции, кстати, тоже зафиксирована. Фактически можно сказать так, что конкуренция, как социальный институт – это философия добровольного признания обществом, что жадность – двигатель прогресса, и она запускает очень сложные процессы все. И как мы, например, ищем своих единомышленников, что внутри страны среди молодежи, что за границей? Нам Владимир Владимирович подсказал, где смотреть, он в 2012 году выпустил удивительной силы текст, статью. Там, среди прочего, он говорит, что «великая миссия русских – объединять, скреплять цивилизации культурой, языком, всемирной отзывчивостью». А культурный код предложил считать вообще главной причиной конкурентоспособности любой социальной системы. И вот для того, чтобы в этом культурном коде как-то научиться ориентироваться, мы внутри компании используем систему смыслов, в которых мы разное мировоззрение распределяем между тремя цивилизациями и критерий распределения – это имманентность, (да простят меня наши слушатели) естественно, присущность трех явлений: жадности, тщеславия и гедонизма. То есть как к этому мировоззрению относятся? Цивилизация номер один, она говорит о том, что жадность – двигатель прогресса, самые успешные люди в ней те, кто имеют больше всего денег на счету, ну и мечтой можно назвать стать самым богатым на кладбище. Это мировоззрение, которое тридцать последних лет доминирует. Вторая цивилизация, она тоже не отрицает, не борется с жадностью и тщеславием, но она идет еще дальше – она говорит о том, что деньги имеют сакральную силу, они являются мерилом правильного служения Богу и даже признаком богоизбранности. А третья цивилизация, она возмущается. Она не отрицает, что жадность и тщеславие внутри нас живут, но с этим надо что-то делать, это порок! Она называет их пороком. Половина смыслов Нагорной проповеди – это атака на жадность, тщеславие и гедонизм. И это, в основном, христианство, это традиционные религии, это все смыслы, которые духовное выше материального ставят, это третья цивилизация. Мы, как компания – это социальный эксперимент, во-первых, построить не капиталистическую компанию, которая конкурентной была бы в свободном рынке, а во-вторых, и самое главное, – в которой бы представители третьей цивилизации чувствовали себя защищенными и имели возможность творчески самореализовываться. И это то, за что нашу компанию долгое время клеймили разными словами, что, когда ты не понимаешь и не готов принять какие-то идеи, оно уводит в сторону. Так вот, как мы это делаем? Начинать все надо с акционеров, акционерная модель – вся рыба гниет с головы, и все самое доброе, если есть, то оно оттуда идет. У нас ни у кого нет контрольного пакета, у нас все акционеры должны работать. У нас акции не наследуются детям. Они дают право вето. Они не выкупаются, то есть мы деньги не платим за акции, это эквивалент твоей компетентности. У нас 30% нераспределенных акций. Сейчас компанией управляет второе поколение акционеров, и из третьего уже начинают появляться ребята. Мы говорим о том, что пока мы воспроизводим акционеров, мы живем. Как только мы теряем способность воспроизводить, мы перестаем жить. Ты, если уходишь из компании, ты получаешь деньги, и всё, и гуляешь, ну или семья твоя, если что-то с тобой случается, семья получает. Главный элемент эксперимента этого – это отношение к богатству и к капиталу. Вы сейчас, как экономист, поймете. Мы, как любой человек, он ведь работает не за деньги, мы работаем, деньги нам нужны для того, чтобы получать эмоции, которые мы можем позволить себе на эти деньги. И главная эмоция предпринимателя – это создать что-то новое, особенно если никто не верит в то, что это новое вообще случится. Мы делим капитал на две части, есть первая часть, которая помогает воспроизводить пользу или свободу творчества нашего обеспечивает, эти деньги из компании никогда не вынимаются. И то, что личное потребление акционеров. У нас стоимость акции не равна стоимости компании, это формула, которая уровень жизни какой-то обеспечивает достойный, но деньги, воспроизводящие пользу, они внутри остаются. Это дает, с одной стороны, возможность проинвестировать всегда очень много. А с другой стороны, молодежь смотрит, они же видят, как мы живём, они видят, что у нас ничего за границей нет, у нас вилл нет, яхт нет, мы все работаем. Наши «виллы» и «яхты» – это научный городок, это заводы наши, это вот та среда социальная, которую мы строим. И вот это как пример того, как мы это делаем, он, может быть, не очень эффективный, он очень сложный, потому что построить культуру, в которой ни у кого нет контрольного пакета, это огромный вызов. Нам нужно строить собор. У нас есть такое партнерское соглашение, мы называем шесть принципов формирования собора, и вот эти шесть принципов, если они не работают, у вас он никогда не получится. Первый: все участники должны быть референтны друг другу. Мы не деньги зарабатываем, мы жизнь вместе проживаем. Должны уметь подстраиваться снизу. Я даже и старший, но я первый среди равных, и старшинство у нас определяется по компетенциям, то есть, если в этом деле я более компетентен, значит, я в нем сейчас старший, а не сколько у кого акций или какая там формальная позиция. Обязательно должен поддерживаться разумный уровень конфликтности, потому что это обеспечивает эффективность экономическую. Каждый должен быть способен к самоиронии, у нас это называется «иметь вид веселый и немножко придурковатый», потому что иначе психика не выдержит, если только ответственность ваша останется, это просто психику выживает. Ну и последнее: иметь способность к многоаспектному и многоуровневому моделированию, это самое сложное. И вот если этот собор работает, если он запущен, это рождает энергию внутреннюю и молодежи двигаться, и внутри лифты обязательно должны работать. Механизм воспроизводства справедливости в компании должен существовать. В нашей компании нет стены, отделяющей акционеров от простых наемников, «мы барья, а вы наши холопы», у нас такого нет. У нас там сегодняшние акционеры приходили работать аппаратчиком цеха рафинации, менеджером по продажам, бизнес-администратором, аналитиком, начальником финансового отдела – это реальные истории, вступление, с чего карьера начиналась. Ну, я вот залетный, немножечко приблудный, я сразу пришел в компанию в этом статусе и в этом качестве. Это очень интересная социальная система, которая появилась, зародилась в Белгородской области, я с ней знаком с 1998 года, первый раз в компании «Слобода» увидел, в Новосибирске, мы как конкуренты были. Я долгое время считал эту компанию кукукнутой на всю голову, просто секта, вообще ничего не понятно. Потом мы делали слияние в 2008 году, я себе сказал: ох, как интересно Кустов придумал, вот кручу-верчу, запутать хочу, всем акции раздал, чтобы денег поменьше платить, и вообще живут припеваючи. Не поверил. И только когда ты внутрь помещаешься этой среды, видишь, какова культура взаимоотношений, ты понимаешь вообще, какую силу такая социальная система имеет.
М. Сушенцова
— Я напомню, что это программа «Вера и дело», в студии Мария Сушенцова, и сегодня наш гость Сергей Иванов. Невероятное направление приобретает наш разговор, как на американских горках, не знаешь, куда повернет. Знаете, Сергей, так много вопросов мне хочется уточняющих задать, вот так сформулирую: как вы все-таки находите общий язык? У вас, по сути, такая форма товарищества, несмотря на то, что это акционерное общество.
С. Иванов
— Артель, можно сказать.
М. Сушенцова
— Артель, да. Можно разные слова подобрать…
С. Иванов
— Община.
М. Сушенцова
— Да, смысл тот, что есть общинность, нет контрольного пакета ни у кого, то есть нет отношений иерархической соподчиненности. Но как вы все-таки находите общий язык, во-первых? А во-вторых, как все-таки уступить место молодому поколению? Потому что вот я представила себя на месте акционера, и когда ты видишь молодого талантливого, двойственные чувства возникают, с одной стороны – да, ты понимаешь умом, что уступить место было бы логично и продуктивно, но это тяжело. Как справляться с тем, что тебя может заместить кто-то более молодой и талантливый?
С. Иванов
— Посмотрим, какие механизмы социального конструирования помогают находить на эти вызовы ответы. Если вы развиваетесь всегда, а развитие – это же вообще инструмент выживания в первую очередь, то есть ваша социальная система живет, как и любой человек, любой человек живет до тех пор, пока он развивается. Когда он в своем развитии остановился, то стагнация начинается, а потом всё, затухание. И ровно так же про социальный организм, которым компания является: если ваша компания растет, ставит себе цели, задачи амбициозные, большие, тогда вы всегда горизонт своей мечты сдвигаете, горизонт своих амбиций сдвигаете, и у вас всегда дефицит ресурсов управленческих и интеллектуальных находится, у нас такое количество задач, нам людей не хватает постоянно, поэтому вообще даже проблемы такой, если честно, нет. Вот мы замахнулись, года четыре назад мы себе сказали о том, что мы хотим победить сахарный диабет, мы хотим поучаствовать в этой войне против сахарного диабета и найти решение свое. Или: мы хотим создать такие продукты, которые помогли бы человеку чувствовать себя с 60-ти до 80-ти лет так, как он чувствует себя с 30-ти до 50-ти. Или: мы хотим создать такие продукты, и есть опыты уже, я сейчас не фантазирую, это научно доказанная связь нашего микробиома, ось: кишечник и мозг. Здоровый микробиом может в три раза увеличивать память, в три раза увеличить концентрацию внимания и снимать стресс, и это не какие-то антидепрессанты, не БАДы какие-то, просто нормальная, правильная, здоровая бактерия у вас в кишечнике. И есть решения, которые помогают его оздоравливать. И вот когда вы такие задачи ставите, это вас, во-первых, переводит в ситуацию, когда вы понимаете, что вы должны становиться сами большими. Мы шесть лет назад раздали каждому акционеру и каждому топ-менеджеру зеркала, на зеркалах написали: «Мышь не рождает гору». То есть какая диалектика была? Наши конкуренты – транснационалы, понятно, и мы их здесь победили, но это ничего, мы сами должны стать транснациональной корпорацией, мы сами должны стать международной компанией. Для того, чтобы стать большими, каждый из нас должен стать большим, а поэтому посадили за парты всех акционеров и топ-менеджеров, начали учить философию, социологию, нейрофизиологию, психологию, сравнительную теологию – все, что изучает человека и человеческие отношения. Штудировать генетику, химию, физику, чтобы в технологических трендах разбираться. Если ваша система, она динамичная, как самолет летит, то есть это же динамическая система, вы не можете самолет остановить, он упадет, и если ваша социальная среда всегда ставит себе задачи выше или горизонт мечты своей всегда сдвигает, тогда у вас нет такого вызова, о котором вы говорите, вам всегда не хватает талантов. И внутриконфликтность, она про другое, мы не делим дивиденды или там не делим портфели, или не делим кресла, мы понимаем, что все так много работают, что вот кто бы помог мне взять у меня часть чего-то. Ты, молодежь, давай расти, пожалуйста, как можно скорее, потому что ну вообще уже сил нет, язык через плечо, восемь часов на работе, суббота у нас рабочий день. Акционеры у нас больше всего работают и в этом нету надрыва, кстати. Это очень важная часть. У меня жена – театральная актриса, заслуженная артистка России, она однажды в интервью сказала, что такое театр настоящий. Она говорит: «Театр – это образ жизни, чтобы делать этот мир лучше». Простая фраза, удивительная просто по своей силе. И я такой сказал: а почему же вот они могут про свое дело так говорить, а почему мы не можем про свое дело так же говорить? Бизнес же тоже может быть образом жизни, чтобы делать этот мир лучше. А если это образ жизни, тогда это не зарабатывание денег, чтобы потом пожить нормально – нет, это ты вот в нем и живешь. Я поэтому в telegram-канале своем много же пишу странных вещей, вроде как не относящихся к бизнесу, я просто пытаюсь вот эту тему раскрыть, что такое образ жизни, бизнес как образ жизни. А если это так, то тех конфликтов нет просто, о которых вы говорите. Конфликты будут про другое – про культуру, про то, что мы друг другу что-то уступили, в смысле – не заметили, проявление какой-то своей нехорошести пропустили вот внутри этого собора, это нехорошо. Там в коммуникациях что-то забыли, человека отодвинули в сторону, просто переступили для того, чтобы задачу какую-то решить, и вот забыли о том, что каждое решение любой задачи, кроме решения самой задачи, оно должно формировать новых людей, потому что иначе как они формируются? А часто очень лидерский вот этот комплекс: «нет, я сам все сделаю» – да, ты сделал, а люди новые не появились. Вот мы за это будем конфликтовать, просто очень-очень сильно конфликтовать, если такие компромиссы делаются. А те конфликты, о которых вы говорите, их просто в природе не существует. Это очень интересно, я ровно так же думал, когда извне заходил, это вот только почувствовать, соприкоснуться с ребятами нашими, чтобы понять, что так можно тоже.
М. Сушенцова
— Вы знаете, то, о чем вы говорите, напоминает такую парадигму, в которой экономика растворяется в этике, как в общем бульоне, в котором мы живем, если говорить о каком-то их концептуальном соотношении. Очень часто у нас в науке все наоборот, этика там либо сбоку вообще от экономики и между ними непонятно, какие мосты, либо она где-то за заборчиком сидит внутри, ее там выпускают в нужные моменты, и так удивительно, что вы именно своей практикой доказываете обратную точку зрения. И мне кажется, многие мыслители с вами бы согласились великие, вспомним нашу русскую традицию, отца Сергия Булгакова, который написал докторскую на тему «Философия хозяйства», где он говорил о том, что наша хозяйственная деятельность – это, вообще-то говоря, воплощение замысла, и мы себя в этом реализуем непосредственно, как творцы по образу и подобию Божию. С другой стороны, предприниматель, который горит своим делом – Шумпе́тер, известный мыслитель, на эту тему мы тоже много со студентами об этом говорим, они очень зажигаются от этого экономисты и социолога…
С. Иванов
— Шумпетера надо читать сейчас, он невероятно актуален.
М. Сушенцова
— Да многих надо читать, на самом деле, того же Адама Смита с его симпатией, а не эмпатией. В общем, мне кажется, сейчас многие радуются великие. (смеются)
С. Иванов
— Про то, как это все поженить, и про этику тоже. В Коста-Рике, когда я был там с докладом, у меня был слайд в конце. Мне кажется, на Радио ВЕРА об этом надо рассказать, будет странно, если я об этом здесь не расскажу. Консультанты, которые меня готовили, а это был формат TED, сказали: «Уберите этот слайд, это неприлично, некрасиво, так не делают вообще в нормальных обществах». Я убрал его, а потом засомневался, в telegram-канале опрос сделал. У меня же такая особенная аудитория, мировоззрения понятного, и 30% говорит: «Сергей, ну не надо, со своим вот этим не надо туда лезть». А там была цитата из Евангелия. Я обращаюсь к своим товарищам- православным бизнесменам, говорю: «Ребята, я хочу переделать цитату из Евангелия вот так-то. Как вы считаете, это приемлемо-неприемлемо?» И пятьдесят на пятьдесят, пятьдесят процентов говорит: «Сергей, не трогай, пожалуйста». Я обращаюсь к священнику, вы его хорошо знаете, не буду сейчас произносить его имени, говорю: «Отец (имярек», вот можно так переделать Евангелие?» Он говорит: «Так – можно». Я вот с этим благословением еду, но не меняю. И где-то в середине полета думаю: «ну не пригласите вы меня еще раз, больно мне надо! Вообще, может быть, это главное, что я хотел бы вам сказать внутри своего сообщения». И в конце доклада выношу слайд: «Ищите прежде Царства Божия, и все остальное приложится вам». И говорю: «Я православный христианин, я больше двадцати лет в церковь хожу, в церковном хоре пою тринадцать лет, для меня это очень важная система смыслов, но мне кажется, что она касается каждого из присутствующих, потому что в ней зашифрована формула бизнес-успеха завтрашнего бизнеса. Как это можно перевести на современный русский язык: ищите прежде делать что-то полезное для других. Для кого – для других? Для клиентов наших и для сотрудников. И все прочее – что прочее? Бизнес, выручка, прибыль обязательно приложатся вам. Вот вам ваша этика и смысл, и философия в одной простой фразе евангельской.
М. Сушенцова
— Прекрасный финал. Я предлагаю на этой ноте завершить наш увлекательный разговор. Напомню, что эта программа «Вера и дело», в рамках этого цикла мы говорим с предпринимателями, экономистами, чиновниками о христианских смыслах экономики. Сегодня в студии у нас был Сергей Иванов – исполнительный директор группы компаний «ЭФКО», православный предприниматель, автор telegram-канала «Сергей Иванов из «ЭФКО». Сергей, спасибо вам огромное за эту беседу. Мне кажется, надо срочно делать второй эфир, где мы продолжим нашу дискуссию.
С. Иванов
— Спасибо за эфир. Очень неожиданно, необычно, я вещи какие-то произнёс, о которых даже не думал. Слушателям желаю всего самого доброго и дай Бог здоровья всем нам.
М. Сушенцова
— Спасибо. До встречи в следующих выпусках.
Все выпуски программы Вера и дело