У нас в гостях был правящий архиерей Пятигорской епархии, управляющий приходами Русской православной Церкви в Туркменистане, временно управляющий приходами Русской православной Церкви в Азербайджане архиепископ Феофилакт.
Мы говорили об особенностях жизни православных епархий на территориях с преимущественно мусульманским населением, о том, каким может быть диалог о вере с атеистом, а также о призвании христианина и о том, что может помочь в борьбе с теми страхами, которые могут возникать у человека в современном мире.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, здравствуйте, уважаемые друзья, в студии у микрофона Константин Мацан, с трепетной радостью нашего сегодняшнего гостя приветствую, не в первый раз на волнах Радио ВЕРА и хорошая традиция, наш сегодняшний гость, архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт. Добрый вечер, владыка.
Вл. Феофилакт:
— Добрый вечер, Константин.
К. Мацан:
— Я обязательно должен упомянуть, что не только в нынешние времена архиепископ Пятигорский и Черкесский, но также управляющий приходами Русской Православной Церкви в Туркменистане и временно управляющий приходами Русской Православной Церкви в Азербайджане, вот важное дополнение, уже много лет вы в этих местах и сегодня хочется с вами поговорить о вашем служении пастырском в тех местах, где православие, может быть, исторически не основная религиозная идентичность, хотя тут тоже есть нюансы, об этом поговорим. Но я бы вот с чего хотел начать: учитывая вашу биографию, вы родились в Чечне, в Грозном, вы несли свое служение пастырское, уже как пастырь, как иеромонах, в том числе во время Чеченской кампании, и в интервью разных вы рассказывали о том, в каких ситуациях приходилось оказываться, приходилось утешать людей, которые вот сейчас переживали на своих глазах военный конфликт. И мы сегодня все так или иначе живем в некоторой тревожности из-за новостей о происходящем на территории Украины и на территории республик, и для многих это ситуация, понятное дело, новая, неожиданная, мы не привыкли жить, зная, что где-то не так далеко идут боевые действия, которые, как ситуация будет развиваться, кого коснется, каким образом, кого-то у кого-то из близких людей призвали в рамках частичной мобилизации, кто-то ушел добровольцем, и для многих это шок, новая ситуация. Я не сомневаюсь, что вы переживаете ее сегодня очень остро и чувствительно, все же у вас есть какой-то опыт свой времен Чеченской кампании и пастырский, и человеческий, в чем-то вы знаете больше тех, кто сегодня впервые с этим столкнулся, с такими эмоциями и чувствами, вот что вы по-пастырски сегодня людям говорите, когда к вам наверняка обращаются с вопросами: как не терять надежду, как быть, как ориентироваться?
Вл. Феофилакт:
— Да, вы затронули очень важную тему, тему, в которой живет каждый из нас, я думаю, что сегодня трудно найти человека в нашей стране, который бы через себя не переживал происходящее, который бы не задавал себе вопросов и не пытался найти ответы на эти вопросы. Скажу о первых впечатлениях: знаете, когда я выезжал из Грозного уже вместе с мамой в 95-м году во время разгара 1-й Чеченской военной кампании и того ужаса, который там был, мне казалось, что вот уже выехал с территории, что больше я навряд ли когда-то встречу людей с такими глазами испуганными, растерянными, вместе с этим очень острыми, знаете, с таким прямым взглядом, когда человек скорее ищет в другом человеке, как это, может быть, не прозвучит, как некая тавтология, тоже человека. Проще говоря: не безразличного. Прошло время, и теперь я встречаюсь опять с такими же взглядами. Да, много людей, которые боятся, боятся и некоей неопределенности, боятся и того, о чем вы совершенно точно подметили: нового опыта переживаний тех вызовов, в которых мы сейчас все оказались, в которых мы живем, которые мы никогда не переживали. А ведь, на самом деле, те же, я вспомнил 90-е, они ведь не так далеко от нас, но и тогда были те, которые, если уж не совсем не обращали на это внимание, то считали, что это где-то очень далеко, одним словом, как бы меня это не касается, вот у меня сегодня есть ужин на столе, а эти новости с телевизионных экранов или с каких-то других источников, ну, они про тех. Сейчас это новости про всех нас. И, может быть, именно этим особенно отличается сегодняшнее время и сегодняшние вызовы от тех, тогдашних. Мы на Кавказе, конечно, пережили этот очень печальный, очень горький опыт и страх, и отчаяние некоторых людей, и горький опыт потери родных и близких, родных городов, друзей, в том смысле, что все поразъехались и теперь ты уже не в своем родном городе со своими друзьями или соседями, с которыми вырос на одной улице, казалось, что это все осталось очень-очень далеко, но это для нас дало очень большую новую почву для жизни, понятие мира, о котором мы говорим, о котором мы молились, для нас стало самым важным и уяснимым, мир — это не только тогда, когда у тебя на столе есть горячий ужин, а мир — когда рядом с тобой есть не безразличные люди, а значит, тогда можно легче, уверенней перенести все эти испытания и вернуть себе какую-то такую духовную внутреннюю свободу и такую надежду живую. Кстати сказать, там ведь тогда тоже очень многие люди, кто-то вы первые, я вспоминаю нашу соседку, впервые начал молиться, впервые очень искренне, глубоко заговорил о нечто большем, когда потерял все то, что казалось таким, знаете, безусловным содержанием своей жизни, и тогда многие очень это понимали, мы там крещения совершали, исповедовали людей, что, оказывается, в жизни есть еще очень много важных вещей, но есть одна главная вещь: какой ты, как ты все это сможешь мирно пережить и не потерять своей человечности. Поэтому сейчас, когда в храм приходят мамы, жены, в том числе воинов, которые были мобилизованы, в их глазах тот же самый вопрос: а как научиться ждать? Как дождаться? А как верить, хотя очень тяжело? Кто-то в первый раз, наверное, осознанно начинает так искренне молиться, я в храме замечаю сегодня людей, которые, может быть, и бывали иногда, редко, по праздникам, что называется, а сейчас смотрю и видно, как человек еще не совсем знает какие-то традиции, может быть, не совсем умело крестится или подходит к образам, к иконам и не знает, что можно сделать, но видно одно: что они пришли в то место, которое для них стало сегодня самым главным, самым важным, что научиться ждать, верить и любить лучше там, где надежнее и там, где этот опыт складывался веками. Оно, конечно, и на кухне тоже можно, наверное, но чаще всего там ты остаешься один на один со своими страхами, а в храме, глядя на образы, глядя на молящихся людей ты понимаешь, что это семья людей, которые надеются и этой надеждой живут, эта надежда дает силы, эта надежда не расчеловечивает тебя, не впускает глубоко в твое сознание и в твою душу то, что сегодня, пожалуй, страшнее любого врага и любого вида оружия — это отчаяние, это, что называется, опустить руки, самое страшное — это озлобленность, ненависть, вот, наверное, этим как-то особенно нынешнее время отличается. Ну что говорю, то же самое, что и тогда, и сейчас себе: не бойся.
К. Мацан:
— Вот вы сейчас это слово произнесли: «неопределенность», действительно, которая сейчас, может быть, один из ключевых факторов тревожности и любой психолог нам скажет, что организм, мозг, сознание не терпит неопределенности, это самое такое мучительное. А есть какой-то духовный рецепт борьбы с неопределенностью, со страхом неопределенности?
Вл. Феофилакт:
— Да, я хотел бы вспомнить одну евангельскую историю, помните, когда Христос со своими учениками плыл на лодке, начался шторм, а Он спал на корме, и вот какие переживания были у апостолов, которые со страхом подбежали к нему и начали будить своего Учителя, именно эта неопределенность, это опытные рыбаки, которые понимают, что высота волн, порывы ветра, и эта вода уже по палубе гуляет, они понимали, что все, скорее, обречено, и они будят Его: «Тебе, — говорят, — дела нет, что погибаем». И Христос встал, запретил ветру и сказал им о том, что что: «Да вы так испугались?» Неопределенность — это тогда, когда я вместо своей веры начинаю нередко ставить если уж не свой какой-то маленький или чей-то опыт, когда ты начинаешь подставлять в себя то, чем ты пытаешься, если так можно сказать, себя как бы успокоить, не начиная будить своей собственной совести, не начиная будить Бога в себе, вот это и есть неопределенность. Это, знаете, как спасательный жилет в кабине самолета, вот уже в последний момент когда будет команда, будешь доставать, а все кажется, что вот посмотрим, как кто-то что-то сделает, а не я, вот это «а не я» и есть, на мой взгляд, самая большая причина той неопределенности, которая охватывает человека, на это нужно ответить одним: «Тебе дела нет, я погибаю», разбудить в себе Его через свои поступки, свою молитву, свое изменения отношения к другим людям. Вспоминаю, у нас там тогда в Грозном мы вечером у костра пили чай, расходились по квартирам и очень искренне, надолго прощались, а кто знает, завтрашнее утро, каким оно будет, но в смысле прощались не то что никогда не встретимся, а в смысле по-человечески, и каждый старался друг друга приобнять, какие-то слова сказать. Кстати сказать, мы тогда там не говорили прямо постоянно о войне, как-то удивительно, она была каким-то фоном для того, чтобы говорить о других вещах, вспоминали свои детские годы, кто-то вспоминал свих друзей, кто-то говорил о родственниках, конечно, переживали, но вот прощались такими объятиями и это уже было, если так можно сказать, всходом, вот как на том корабле: ну что ты спишь, надо сейчас действовать.
К. Мацан:
— Знаете, о чем я подумал: может быть, я фантазирую, мне интересно, было ли это в сознании, в душе, вот человек переживает эту ситуацию сейчас и не знает, чем и когда это закончится, но ведь и вы тогда, в 90-е, переживая военные действия в Чечне, которые вот шли, вот у этого костра, не знали чем и когда это закончится, но вот, смотря из сегодняшнего дня, оно закончилось все же когда-то, чем-то, и жизнь, слава Богу, продолжилась у вас в частности, вот может ли это какой-то опорой стать, что и то, что мы переживаем сейчас, тоже рано или поздно как-то завершится и будет новый этап? Мы потом на это посмотрим, как на прошлое, которое было и оно имело свой конец.
Вл. Феофилакт:
— Спасибо за этот вопрос, потому что действительно, тогда не было ощущения, что: ну еще чуть-чуть и все, а потом, когда ты смотришь на полусгоревший город, разгромленный, в том числе тогда и сгоревший храм в Грозном, ты на это все смотришь и думаешь: ну, кажется, уже этого ничего не вернуть, а сегодня мы видим совершенно другую ситуацию, если мы конкретно говорим о той локации действительно, ну вот прав пророк, который говорит: «все пройдет, пройдет и это». Вы знаете, иногда нам свойственно тогда, когда у нас угасает надежда и становится ее чуть меньше и от этого становится холодней, создавать себе свой мир, в котором бы мы хотели жить, это может быть вполне естественная реакция, рыба ищет где глубже, человек где лучше и какое-то внутреннее движение, оно побуждает человека к тому, чтобы что-то найти, какое-то свое место или свой мир, но мы должны всегда помнить о том, что наша природа, она ведь двояка, не только физическая, но и духовная, и вот для того, чтобы в том числе и дать своей психике или своему физическому естеству надежду, как раз самое то, самое время найти это теплое место для своей собственной души, одним словом, именно она сейчас, душа, как никогда выходит со своим веским и очень значимым словом, каждый может вспомнить массу историй из своей собственной жизни, когда, кажется, все у тебя рухнуло: расставание с близким человеком, потеря работы, место жительства поменял человек, чья-то болезнь или собственная болезнь и кажется: ну, все рухнуло, все завершилось, но как только ты начинаешь прислушиваться к своей собственной душе, как только она начинает говорить, и ты начинаешь общаться, как только неба становится в тебе чуть больше, где бы ты не находился, в каких бы обстоятельствах, ты веришь не в лучшее, не в хорошее, а в настоящее, что именно сейчас то самое время, когда должен сказать какие-то слова человеку, которые ты никогда не произносил, то ли было стыдно, то ли боялся признаться, но именно сейчас мне нужно изо всех сил стать человеком, именно сейчас мне нужно научиться тому, чему я еще не научился: не бояться. И повторюсь еще раз: верить не в лучшее и во все хорошее, а в то, что Бог со мной, в то, что Он сейчас со мной.
К. Мацан:
— Это и есть настоящее.
Вл. Феофилакт:
— Это и есть настоящее.
К. Мацан:
— Архиепископ Феофилакт, правящий архиерей Пятигорской епархии, управляющий приходами Русской Православной Церкви в Туркменистане и временно управляющий приходами Русской Православной Церкви в Азербайджане сегодня с вами и с нами в программе «Светлый вечер». Ну вот давайте теперь обратимся к теме, которую я анонсировал в самом начале, в служении православного архиерея, вообще православных священников в тех местах, где высок процент мусульманского населения, в тех местах, где храмов не так уж много, но там при этом все равно есть православные, наверное, по большей части русские или русскоязычные, как минимум люди, вот вас нередко спрашивают про особенности служения на Кавказе, на российском Кавказе, вы не раз в интервью подчеркивали, что вы, будучи русским, являетесь представителем коренного населения Кавказа, но вот насколько эта ситуация может быть экстраполирована на Туркменистан и Азербайджан, вы как там в этом смысле себя ощущаете?
Вл. Феофилакт:
— Знаете, прежде всего я хотел бы воспользоваться такой счастливой возможностью общения с вами и с нашими радиослушателями, сказать слова искренней благодарности священникам, которые трудятся и в Туркменистане, и в Азербайджане, это искренние и любящие граждане своих стран прежде всего, большинство из них там родились и выросли, и вся их жизнь прошла или проходит в городах, которые они называют своими городами и в стране, которую называют своей страной, и этим очень многое определяется, потому что прихожане наших храмов такие же граждане одной и другой страны и все переживания, и все их надежды очень хорошо понимаемы друг другом. Кроме того, замечу, что на приходах, как, кстати, и на Кавказе, очень часто можно услышать разные национальные наречия или национальные акценты и это не удивительно, потому что православие за долгие-долгие годы своего присутствия стало для очень многих людей верой своей, это не только русскоязычное население, это люди разных иных национальностей, которые, может быть, большей частью в культурном своем, говоря языком современном, у каждого свой культурный код, они как-то очень расположены к христианству или имеют какие-то глубокие христианские корни, к примеру, грузины, армяне, сейчас у нас на Кавказе немало появилось украинцев, которые стали беженцами, нашли у нас приют, и вот эти все наречия, осетины, конечно же, нельзя их не вспомнить, и многие-многие другие, и кавказские, и те закавказские наречия, они стали неотъемлемой частью церковных общин и церковного общения. И, собственно говоря, ведь у нас есть самое главное призвание к служению — это свидетельство о Христе в своей собственной семье, воспитывая своих детишек в основах своей веры и свидетельство о Христе для внешних, это твое умение помочь, не пройти мимо, просто поинтересоваться жизнью другого человека, это твое умение служить и это, наверное, и есть самое главное и самое важное призвание, вот так там и совершается в этом смысле служение. Есть, конечно, взаимоотношения и с представителями традиционных конфессий для этих территорий, мы общаемся с муфтиями и в Азербайджане, и до этого был знаком, а сейчас как-то теснее общение складывается с шейхом и с муфтиями, которые находятся на территории Туркменистана, у нас есть общие вопросы...
К. Мацан:
— Например, это какие?
Вл. Феофилакт:
— Наверное, самое важное и самое главное — это сохранение наших традиций, это вопрос, связанный с гуманитарной миссией, помощь людям, которые оказались в нужде, это вопрос сохранения наших святынь, в том числе ведь многие за разные периоды оставили свои дома, были переселенцы и из Туркменистана, остались кладбища и вот сейчас, я за это очень благодарен местным властям, мы поддерживаем порядок и чистоту на этих для нас очень важных и значимых местах, это наши предки. И, конечно же, это образовательные программы, к примеру, в Туркменистане практически в каждом приходе есть возможность изучать русский язык, изучать русскую литературу, классическую литературу, это вопрос сохранения вот этой традиции, которую мы относим к нашим соотечественникам, в том числе для русскоязычного населения, но, замечу, этим пользуются не только этнические русские, но и местные с радостью, потому что в дальнейшем кто-то поступает в учебные заведения на территории Российской Федерации, и поэтому для них знать культуру, историю страны, особенно знать язык является остро необходимым для того, чтобы в дальнейшем получить образование и вернуться в свою страну, и продолжить служить на благо своей страны.
К. Мацан:
— А вот есть ли такая...не знаю, проблема-не проблема: мы часто сегодня слышим, что вообще семейные традиции у мусульманских народов, в том числе кавказских, более сильные, чем у русских православных, в силу каких причин — это отдельный вопрос, но вот это то, чему можно, например, поучиться у тех народов, с которыми вы плотно взаимодействуете, так это?
Вл. Феофилакт:
— Действительно, да. И, вы знаете, здесь вы очень правильно заметили, с одной стороны, да, может быть, поучиться своей бескомпромиссности, поучиться своей твердости.
К. Мацан:
— А что вы имеете ввиду?
Вл. Феофилакт:
— К примеру, когда речь заходит о каких-нибудь, там вопрос о создании семьи, у нас вот есть всякие движения, семьи без детей, поживи в свое удовольствие, нередко приходилось слышать, у меня моя родная сестра — многодетная мама и когда четвертого вынашивала под своим сердцем, ей говорят: «Ну зачем тебе это надо, у тебя же трое и что ты делаешь», ну вот эти все обычные диалоги, которые нередко бывают слышны, а там даже такой постановки вопроса нет. И надо сказать, что я это замечаю с большой радостью, когда у тебя соседи местные коренные жители, у них такая большая семья, то как-то тебе с одним ребенком уже, что называется, неловко, и очень часто вот так и происходит, что одни поддерживают других, а эти вдохновляются, дружат же, общаются по-соседски: ну да, вот Господь дал мне ребеночка и здесь действительно есть на что обратить внимание.
К. Мацан:
— Часто ведь критики, например, больших семей, когда приводишь в пример семьи мусульманские, звучит в ответ на это такой скепсис, что это некоторая такая норма жизни, которая немножко уже устаревшая, то есть да, это более архаичный подход, какие-то традиции есть, но вот у них они, что называется, не отмерли еще, но время пройдет и у них, в общем-то, это изменится, а мы уже далеко ушли вперед по пути прогресса и просвещения, уже вот люди другой ментальности в этом смысле, вот что вы на такой скепсис можете ответить?
Вл. Феофилакт:
— Да, действительно, это существует и почему-то удивительно, люди с каким-то, как это сказать правильно, отеческим, я имею ввиду воспитанных от своих родителей взглядам, иногда начинает стыдиться своих родителей, ну в конце концов, ну кто тебя этому научил, кто тебе об этом сказал — твоя мама и твоя бабушка, твой отец или твой дед, и я таким людям говорю: Знаете, говоря о том, что «ну сейчас-то время другое», вы не боитесь, что однажды и о вас ваши дети скажут: «ну, вы в прошлом времени и не просто в прошлом времени, а как бы мое время не от вас началось, а значит, я вообще могу не оглядываться на вас, как на источник этого времени, тому, чему вы меня научили или тому, что я видел в своей семье». Вот, пожалуй, в этом самый большой может лежать ответ, в этой плоскости, а преодолевать, что это является частью, нормой, вы знаете, ведь нормой является все то, что делают родители в присутствии своих детей, и когда ты понимаешь, что если ты хочешь, чтобы твоя жизнь, твоя старость, преклонный возраст были временем счастливым и не одиноким, ну тогда нужно сейчас сделать такой не одинокой жизнь в семье, чтобы у твоей дочери был братишка, а у него еще. Я недавно в одну историю попал в том смысле, что ко мне подошла одна семья, они уже в таком возрасте, достаточно, как говорят, уже в таком за сорок и говорят: «Вот, владыка, как быть, супруга беременна...» Я говорю: «Слушайте, радуйтесь этому, это благословение Божие. — У нас уже есть четверо детишек. — Радуйтесь, увидите». Прошло время, слава Богу, родила, все хорошо, замечательно, прекрасная дочка, а сейчас не нарадуются, потому что старшие уже уходят, на свои рельсы встали, поразъехались, поразбежались, а это, — говорят, — для нас такое утешение и радость, вот большего нет, к нам вернулась наша молодость через радость к этой нашей дочери. Слава Богу.
К. Мацан:
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» архиепископ Феофилакт, правящий архиерей Пятигорской епархии, управляющий приходами Русской Православной Церкви в Туркменистане и временно управляющий приходами Русской Православной Церкви в Азербайджане. У микрофона Константин Мацан, не переключайтесь.
К. Мацан:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, у нас сегодня в гостях архиепископ Феофилакт, правящий архиерей Пятигорской епархии, управляющий приходами Русской Православной Церкви в Туркменистане и временно управляющий приходами Русской Православной Церкви в Азербайджане, и мы продолжаем наш разговор. Вот вы сказали о том, что перед каждый верующим христианином стоит миссия какого-то свидетельства для внутренних, воспитание своих детей в вере, но и для внешних свидетельство, и когда мы говорим об этом в контексте города, скажем так, европейской части России, это более-менее понятно, большинство людей скорее всего, если они неверующие, то как минимум в культурном отношении себя от православия не отделяющие, вот те самые 80 процентов, которые считают себя православными и здесь уже какая-то почва есть для миссии, для разговора о самом важном, о Христе. Ну вот вы в другом контексте находитесь, есть ли вообще проблема с проповедью именно христианской веры, самого главного, веры в Христа Воскресшего для людей очень сильной, мощной другой культурной традиции или как минимум в их среде. Вот вы сказали, что миссия добрым словом, добрым поступком как бы свидетельствует о том, что христиане добрые и хорошие люди, но этого достаточно? Нет ли задачи высшей вот показать красоту православия и, наверное, самое большое, что мы всем желаем — это приобщиться к православию, быть причастным Христу.
Вл. Феофилакт:
— Знаете, Константин, я хотел бы еще больше уточнить, что призвание православного христианина не просто быть хорошим, а быть верным и это намного больше значит. Я вспоминаю слова Святейшего Патриарха Кирилла, когда он приехал к нам на Кавказ в 2014 году и сказал простые, но очень правильно замеченные вещи, он говорит: «Ну почему вот горцы дружили с казаками, джигиты с казаками, это известная традиция куначества, когда детей передавали в разные семьи для их воспитания на какой-то определенный срок — для того, чтобы они могли изучить культуру своего соседа...» и он ответил на этот вопрос очень точно: «...потому что друг в друге они видели людей верных, верующих, а верному человеку можно доверять».
К. Мацан:
— Да, это важно.
Вл. Феофилакт:
— И вот сегодняшнее наше призвание не столько быть хорошими, сколько показывать вот этот свой выбор и свою верность во всем, но чтобы, глядя на тебя, по слову Священного Евангелия, всякий взирающий на тебя представлял того, кто научил тебя таким быть. Если мы говорим о каком-то межрелигиозном диалоге и просветительских вопросах, то это, конечно, прежде всего, как я уже сказал, отстаивание традиций, ценностей, в том числе и свободного служения, и чтобы мы беспрепятственно могли совершать богослужения, чтобы мы могли в том числе появляться в общественных местах, а как это происходит: ну вот я в подряснике захожу в самолет или в Ашхабаде выхожу на улицу и, поверьте, никто этому не удивляется, или в Баку, и никто не смотрит, как на какого-то инопланетянина, уж простите за это слово, какого-то не своего, ничего подобного, все понимают, кто ты и что ты, и соответственно сразу начинаются вопросы. Бывают вопросы достаточно острые, дискуссионные, связанные с богословием, вот я недавно общался с ребятами в одном медресе и да, там были такие очень интересные вопросы.
К. Мацан:
— Например?
Вл. Феофилакт:
— Ну вот мы касались вопросов пророков: а сколько пророков в православии, в христианстве, сколько пророков и какие пророки в исламе? Мы касались вопросов, связанных с традицией молитвы: вот у мусульман совершается пять раз намаз, а сколько раз совершается молитва у православного христианина? А как эта совершается молитва? Что такое общая молитва, а что такое частная молитва? Пост, вот чем он отличается в исламской традиции, в православной традиции? И здесь, конечно, очень интересно было поговорить о многих вещах, и я полагаю, что это тоже позволило немножко больше узнать про православную культуру, которая существует. А самое главное, найти немало точек соприкосновения, что, оказывается, как потом уже мы под конец беседы очень часто говорили: «и у вас, и у нас», то есть мы понимали, что есть то, что очень похоже, потому что все относится к традиции единобожия, что, конечно, очень важно, особенно в диалоге наших регионов. Но есть и наши особенности, есть то, что не поддается какому-либо сомнению, потому что является это основой веры, к примеру, мы говорим, тоже был интересный разговор, о сущности Иисуса Христа, как к Нему мы относимся в православии, как Он исповедуется и как Он называется в исламе, и когда мы говорили о том, что есть совершенно разные взгляды, но, поверьте опыту моего общения, внимательно слушали и никто не говорил, что: «да нет, это вот так или так». Да, это та точка зрения, которая свойственна твоей традиции, уважение к ней и такое доброе, нормальное отношение является, в том числе свидетельством и твоей веры, потому что если ты в ком-то начинаешь, если уж не сомневаться или не ненавидеть, а начинаешь как-то так относиться очень остро и говорить, что это чуть ли не мой враг, значит, тогда и твоя вера пока еще не дала никаких плодов.
К. Мацан:
— У меня был случай с таксистом, это к вопросу об уважительном диалоге: диалог был очень уважительный, он меня вез в монастырь, где у нас студия Радио ВЕРА находится, и он увидел в карте, в навигаторе, что речь идет о здании монастыря, начал меня спрашивать, я, что называется, исповедал себя православным христианином, и он начал спрашивать про нашу доктрину, и я так аккуратно упомянул, что: ну вот мы верим в воплощение, во Второе Лицо Троицы Бог воплотился, и тут моего собеседника, что называется, понесло, ну просто он уже не мог молчать, потому что первой его фразой было: «Бог воплотиться не может» и дальше была лекция по исламскому богословию, я сидел, слушал и как-то кивал. У вас были подобные такие рьяные собеседники?
Вл. Феофилакт:
— Прямо таких рьяных собеседников, может, и не было, потому что, понимаете, хотя сейчас вспоминаю историю, в одном вузе была некая такая попытка, но мы очень быстро нашли общий язык, мы же пришли поговорить, рассказать о своем взгляде, «вы же, — говорю, — прекрасно понимаете, что навряд ли сможете меня в чем-то переубедить, как и я не ставлю своей целью в чем-то переубедить вас, если мы касаемся таких доктринальных вопросов, но мне кажется, вам, как верующему человеку, это должно быть очень интересно, что вам может сказать другой верующий человек из другой традиции» и это его очень сильно так вдохновило, он говорит: «Извините, ну давайте тогда еще расскажите вот об этом или об этом».
К. Мацан:
— Просто очень важная мысль то, что вы высказываете, судя по тому, что вы говорите, хотя эта встреча была в медресе, то есть в религиозной школе: вот людям важно, во что они верят и поэтому им важно узнать, во что верит человек другой традиции, но вот это настолько далеко отстоит от какого-то религиозного равнодушия просто, которое мы нередко встречаем, то есть не получается ли так, что искренне верующий мусульманин нам, как собеседник, друг и сосед в каком-то смысле предпочтительнее, может быть, дороже и приятней, чем вот такой религиозный агностик, которого вопросы религии и веры никогда особенно не касались, и я таких много встречал, когда, например, вел программу «Не верю!» на «Спасе», где беседовали верующие и атеисты, среди тех, кто был в кресле атеиста очень часто оказывался не убежденный атеист, а человек, который просто никогда вообще-то религией не интересовался, его это не волновало и в этом смысле не столько атеист, сколько просто такой человек, религиозно индифферентный.
Вл. Феофилакт:
— Вы знаете, Константин, нет, у меня не было таких случаев, чтобы как раз вот такой человек не вызывал интерес, нет, не скажу, потому что с такими, кстати, намного чаще общаюсь.
К. Мацан:
— Вот я поэтому и спрашиваю.
Вл. Феофилакт:
— Намного чаще, летишь в самолете, рядом сидит сосед или соседка, увидел священника и давай тут тебе, пока ты летишь, расспрашивать или даже спорить. Все зависит от того языка, который ты избираешь для общения, и если верующий человек начинает говорить с таким, знаете, чувством знания или из такого личного опыта и уже менторским голосом, по-отцовски: надо поступать так или надо поступать эдак, то навряд ли этот диалог приведет к какой-то пользе, но если ты расскажешь с интересом о том, кого ты любишь, поверьте, это любому интересно.
К. Мацан:
— Архиепископ Феофилакт, правящий архиерей Пятигорской епархии, управляющий приходами Русской Православной Церкви в Туркменистане и временно управляющий приходами Русской Православной Церкви в Азербайджане сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Задам вопрос, мне действительно очень любопытно: а бывали случаи, когда в ваших епархиях в православие обращался из ислама человек, для себя открыв красоту православия, то есть в каком-то смысле, может быть, в противоречие с семейной традицией, с верой предков?
Вл. Феофилакт:
— Вы знаете, такие случаи, конечно, происходили и происходят, но сразу скажу вот что самое важное и самое главное: я сам имел общение с таким человеком, общался с ним, самым важным, что вкладывал в это общение это было то, что ты не делай очень быстрого или какого-то эмоционального шага. В древности, это было связано тоже с некоей традицией, когда люди приходили в православие и начинали очень близко соприкасаться с православными людьми, им становилось это интересно, был долгий институт оглашения, он мог длиться не протяжении от одного-двух дней до нескольких лет, это было связано с очень многими обстоятельствами, не для того, чтобы ты все сначала узнал, а потом уже сделал шаг, а для того, чтобы ты поменял свой образ жизни, для того, чтобы, если хочешь, ты начал думать по-другому и на других смотреть по-другому, и только тогда дальнейший шаг становится вполне естественным. А если этот шаг связан с неким понуждением, принуждением с чьей-то стороны тем более это совершенно недопустимо, как правило, мы знаем, такие люди нередко становятся, кто очень быстро какие-то шаги делает, сразу скажу: как в одну, так и в другую сторону, они становятся очень быстро опасными. Недавно у нас была встреча с одним из муфтиев, и он говорит: «Да, для нас вот есть люди, которые вот так появились, очень рьяно взялись за изучение основ веры, а до этого вообще были (он конкретный привел пример одного человека, совершенно неверующего) и для нас это да, вот смотрим на него и думаем: такие переходы и такие скачки достаточно могут в дальнейшем быть в том числе неполезными для этого человека», то есть нужно время и достаточное время, чтобы человек постепенно сделал для себя выбор, чтобы этот выбор был связан с тем, о чем я говорю: с новым образом твоих мыслей, отношения к тем людям, которые находятся рядом с тобой.
К. Мацан:
— У вас такие широкие пространства, которые входят в вашу пастырскую ответственность: Туркменистан, Азербайджан, Пятигорская епархия в России, просто большие перемещения. Как-то недавно я одного архиерея, правда, служащего в Ярославской области, спросил: «А где вы живете?» Он говорит: «В «тойоте», потому что постоянно куда-то едет, тоже вот охватывая территорию, а у вас еще больше территория, вы тоже в самолете живете?
Вл. Феофилакт:
— (смеется) Ну да, у меня уже такой налет часов, что можно перед некоторыми командирами самолетов и похвалиться.
К. Мацан:
— А не тяжело вот так служить?
Вл. Феофилакт:
— Знаете, Константин, тяжело не знать, что делать, а тяжело, когда ты начинаешь полагаться на какие-то свои собственные силы или на то, что лишнее ты можешь сделать. А когда ты доверяешь промыслу Божию и тем людям, которые рядом с тобой, вот я уже говорил слова благодарности священникам, это слава Богу, есть те люди, на кого можно опереться. Да, сейчас эти полеты стали немножко усложнены и продолжительны в связи со всеми нынешними реалиями и обстоятельствами, но если есть такая возможность, я всегда с большой радостью этой возможностью пользуюсь. Кстати, был тяжелый период, вот, наверное, отвечающий на вопрос, что такое тяжело лично для меня, был период пандемийных ограничений, когда я не мог посетить свою паству в Туркменистане, когда даже на территории здесь, в России, Северо-Кавказских республик, тоже были некие ограничения по передвижению, особенно в первый период у нас были зафиксированы большие, неконтролируемые так называемые вспышки и тогда вводился какой-то режим пропусков и всего прочего, вот это было очень тяжело, было намного тяжелее и было очень тяжело служить в полупустых храмах и, как я уже сказал, еще тяжелее не иметь возможности посетить свою паству по тем причинам, о которых я уже сказал. Сейчас не тяжело.
К. Мацан:
— Вы так, наверное, не случайно, отвечая на мой вопрос, сказали, что вот «тяжело не знать, что делать» и это снова во многом возвращает нас к началу нашего сегодняшнего разговора, мне кажется, что вот эта фраза «не знаю, что делать», она сегодня очень многих людей внутреннее состояние может описать. А как понять, чего от тебя здесь и сейчас хочет Бог?
Вл. Феофилакт:
— Он хочет быть твоим отцом и твоим другом и Его желание нисколько никогда не меняется, даже тогда, когда меняются наши собственные желания, помните, из Священного Евангелия: «Не смерти грешников хочу, но если обратится, то дам ему жизнь вечную», вот Его хотение — дать жизнь вечную, и оно не меняется никогда, ни при каких обстоятельствах, повторюсь, даже тогда, когда что-то меняется во мне. Важен правильный источник ответа на этот вопрос, вот сегодня может каждый посмотреть на так называемое время, проведенное в телефоне, сейчас есть такая статистика, сколько ты там проводишь времени и провести аналогию, да, конечно, этого времени становится больше, мы по этому экрану бесконечно скроллингом занимаемся, смотрим то ленты новостей, то еще что-то, а вот Священное Евангелие, самый главный источник моего вдохновения, он оказывается чаще в моих собственных руках? А молитвослов? Чаще прикасаюсь я сейчас к чему, где я ищу ответы? Если человек честно ответит себе на этот вопрос, он и поймет, из чего он сейчас начинает состоять в большей своей степени. И когда говорят: «не знаю, почему, но очень тревожно, очень неспокойно» — а ты вообще сегодня в руки-то Евангелие брал? Ты хотя бы Евангелие дня прочти, ты пользуешься телефоном, замечательно, но открой у себя в телефоне такую возможность, чтобы каждый день читать то Евангелию, которое читалось во всех храмах и хотя бы в течение дня вернись к этому тексту, к этому откровению несколько раз, а вечером вспомни, о чем ты читал утром, чтобы в твоем сознании такой красной нитью проходила не нить военных соприкосновений, а твоей собственной борьбы с тем своим ветхим Адамом, с ветхим человеком и это как раз и будет внушать не просто тебе надежду, а давать тебе шанс.
К. Мацан:
— Вы знаете, что еще интересно в этой связи, о чем я вас хотел спросить: ведь иногда даже люди верующие с церковным опытом, мне кажется, сегодня переживают такое состояние, вот высказали: не скроллить новости с полей, но ведь нам важно быть как-то в курсе, мы переживаем свою причастность, психолог бы сказал, что это такая потребность контролировать, хотя мы пытаемся проконтролировать то, что мы не в состоянии, мы не можем проконтролировать, что происходит за много километров, но на этом фоне кажется, что сказать себе, что я больше времени проведу с Евангелием или с молитвой — это как будто бы закрыться от ситуации, как будто бы постараться ее не замечать, что там, за окном бушует пламя, а я такой буду прекраснодушный, отвлекаться мыслями на другое. И человек может так чувствовать, даже если внутренне понимает, что это не вполне правильно, но вот он так чувствует, что это какая-то беспечность, равнодушие, если я не буду следить и переживать, как же я могу не переживать, что я, отстранюсь от этого? Это невозможно. Что вы на это можете сказать?
Вл. Феофилакт:
— Очень просто: у соседа загорелась, не дай Бог, квартира, ты что, побежишь туда просто дуть на огонь? Разве ты не наберешь воды в ведро первое попавшееся, разве ты не примешь какие-то меры, чтобы прийти с чем-то, а не с пустыми руками и посмотреть, ну как там, где это пламя сейчас? Тебе нужно вооружиться чем-то, тебе нужно прийти, в том числе к этой нужде, к этому горю, к этой просьбе, к этому крику с чем-то, ты можешь выйти под балкон, стоять и смотреть...
К. Мацан:
— ...и очень переживать.
Вл. Феофилакт:
— И очень переживать, что нередко происходит, включают мобильный телефон, чтобы еще и получить эксклюзивный контент. Или ты быстренько побежишь на верхний этаж, какие-то веревки найдешь, какие-то средства, чтобы вызволить человека, в конце концов вызовешь спасателей, ты должен быть вооружен. Когда мы говорим о молитве или когда говорим о чтении Священного Писания — это не отстранение, это то, с чем я могу прийти. Вот я нередко слышу вопрос: человек оказался в больнице в очень тяжелом состоянии, можно сказать, почти безнадежном, судя по диагнозу заболевания, приходят родственники и спрашивают: ну что этому человеку сказать? Ну просто сказать: «ты держись»? Или тем более человеку, который уже знает свой диагноз сказать: «Ну, все будет хорошо, все нормально», несознательно или сознательно просто улыбаться и похлопывать по плечу? Мы тоже этого делать не будем. А что сказать такому человеку? Я говорю: ну вот ты приди, и вы начните вместе молиться, вы начните вместе переживать эти временные обстоятельства ради обстоятельств вечных, одним словом, дайте человеку то лекарство, которого уже просто ну никто не может дать. Ему все говорят: «ну все, вам осталось месяц», а ты дай такое лекарство, которое не исчисляется в днях, месяцах, минутах, часах, а исчисляется вечностью, почему еще? Да потому что потом, когда ты уже будешь далеко от этого человека, ты будешь вспоминать это общение и скажешь себе: я действительно сделал все, что мог и теперь я этого человека еще больше люблю, я смог с ним примириться, попросить прощения, мы с ним не распрощались, но как-то вот по-человечески расстались на какое-то время, но теперь меня моя совесть не обличает, что я не сказал самых главных, самых важных слов, я не врал этому человеку.
К. Мацан:
— Спасибо большое за нашу сегодняшнюю беседу. Архиепископ Феофилакт, правящий архиерей Пятигорской епархии и Пятигорской епархии, управляющий приходами Русской Православной Церкви в Туркменистане и временно управляющий приходами Русской Православной Церкви в Азербайджане Бакинской епархии был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Спасибо огромное еще раз за ваши теплые согревающие слова, которые дают утешение и надежду. У микрофона был Константин Мацан, до свидания.
Все выпуски программы Светлый вечер
Деяния святых апостолов
Деян., 1 зач., I, 1-8.
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Если мы внимательно читали Евангелие, то могли заметить, что Господь постоянно говорит Своим ученикам о тайне Царства Небесного. Церковь утверждает, что хранит эту тайну до сих пор. О чём же идёт речь? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 1-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 1.
1 Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала
2 до того дня, в который Он вознесся, дав Святым Духом повеления Апостолам, которых Он избрал,
3 которым и явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием.
4 И, собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от Отца, о чем вы слышали от Меня,
5 ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым.
6 Посему они, сойдясь, спрашивали Его, говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?
7 Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти,
8 но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли.
После Светлого Воскресения Христос продолжает являться Своим ученикам на протяжении сорока дней. Как слышим мы сегодня из чтения книги Деяний святых апостолов, Спаситель рассказывает им о Царствии Божием. Может показаться, что Христос передаёт апостолам какое-то особое учение, которое не вошло в Евангелие и которое доступно лишь узкому кругу посвящённых. Благодаря этому тайному знанию ученики становятся сверхлюдьми, в распоряжении которых оказываются какие-то сверхспособности. Однако дальнейшее повествование свидетельствует, что это не так.
После того как Христос призывает апостолов не уходить из Иерусалима и дожидаться сошествия Святого Духа, они в недоумении спрашивают: «не сейчас ли, Господи, ты восстановишь Израильское царство?» Очень показательный вопрос. Апостолы задавали его Спасителю с самого начала их совместного путешествия. С самого момента своего призвания они ждали, что Христос прогонит римлян и вернёт еврейскому государству былую славу.
Однако, посмотрите, как Господь милостив. Как Он терпелив. С какой кротостью Он переносит это невежество Своих учеников. Он видит, что несмотря на всё произошедшее, ложные представления о Мессии всё ещё сидят в их головах. Суть Его учения о Царстве Небесном до сих пор ими не усвоена. А потому Он и отвечает им уклончиво: «не ваше дело знать времена или сроки». Иными словами, ваше дело дождаться сошествия Духа, получить от Него силу, начать проповедь и тогда вы всё поймете сами. Вы получите все необходимые ответы.
Так и случилось. Пришёл обещанный Дух, апостолы начали свидетельствовать о Христе людям, и ложные ожидания в их голове испарились. Потребность учеников в грандиозных внешних преобразованиях исчезла, будто её и не было. Великая духовная реальность, которую они до этого ощущали лишь смутно, в полноте открылась в их сердцах. Уже во время своей жизни они стали полноценными участниками Царства Мессии.
В той или иной степени каждый из нас исполнен ложных представлений и предрассудков о духовной жизни. И, пожалуй, не самый последний из них — это постоянное ожидание значимых изменений. Я словно всё время жду, что однажды Господь откроет мне какую-то тайну. Тогда моя жизнь изменится. Всё резко станет лучше. Евангелие напоминает нам сегодня: все грандиозные изменения уже произошли. Дух Святой уже сошёл. А потому великая тайна христианства заключается в том, что нет на самом деле никакой тайны. Евангелие Христово предельно просто — каждый день ищи волю Бога и старайся принести пользу тем людям, которые тебя окружают. Иными словами, преврати свою жизнь в служение. В той мере, в какой это исполняем, нас наполняет благодать Святого Духа. Всё вокруг нас и в нас самих оказывается на своих местах, и в нашем сердце загорается пасхальная радость.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Воскресение Христово и Светлая седмица». Прот. Максим Первозванский
В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о светлом Христовом Воскресении, о богослужениях пасхальной недели, о праздновании в честь Иверской иконы Богородицы, а также иконы «Живоносный источник».
«Семья в жизни вечной». Священник Александр Сатомский
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о том, какими будут отношения людей после всеобщего воскресения и сохранится ли любовь супругов и родственников в вечной жизни.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев:
— Великая Суббота, вечер, когда, наверное, правильнее всего было бы ничего не говорить, ни о чем не рассуждать, уж тем более легко смеяться в приятной компании. Надеюсь, что мы сегодня постараемся выдержать вот эту вот важную, несколько напряженную, но очень ответственную атмосферу Великой Субботы в программе «Семейный час». Но программа «Семейный час» все-таки выйдет, потому что в студии Радио ВЕРА все-таки появилась ведущая программы «Семейный час» — моя жена Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— Что значит «все-таки появилась»?
А. Ананьев:
— Потому что Великая Суббота и предполагается, что ты в храме должна быть.
А. Митрофанова:
— Ну, сейчас поедем, конечно.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев, и сегодня мы долго думали с Аллой, о чем стоит поговорить в эти 60 минут, и после недолгих рассуждений мы поняли, что нам действительно интересно и важно, уж не знаю, насколько возможно, получить ответ на этот вопрос, узнать: а что будет там, в загробной жизни? Действительно ли мы, прожив здесь долгую счастливую жизнь, по возможности сделаем все, чтобы умереть в один день, и там больше никогда не увидимся, потому что нет там ни мужеского пола, ни женского, ни мужа, ни жены, ни ипотеки, ни дома, ни кухни, ни гардероба, там все совершенно иначе, и вся наша семейная жизнь закончится могильным камнем? Или же, «что Бог сочетал, того человек не разлучает», и неспроста Господь свел нас — семью, мужа, жену, детей вместе на одних квадратных метрах общей жилплощади, чтобы и потом мы тоже как-то держались вместе? Согласитесь, это интересно, и это важно. И я не знаю, насколько получится у нашего сегодняшнего собеседника дать ответ на этот вопрос, но учитывая то, что сегодня мы пригласили настоятеля храма Богоявления в Ярославле, нашего дорогого друга, священника Александра Сатомского, какой-то очень важный ответ мы обязательно получим. Добрый вечер, отец Александр, здравствуйте, с Великой вас Субботой.
о. Александр:
— Добрый вечер.
А. Митрофанова:
— Вообще, Великая Суббота — это такой, с одной стороны, день тишины, а с другой стороны, внутри уже всё клокочет от радости, потому что ты понимаешь, в общем-то — ну, Пасха, она наступает.
А. Ананьев:
— Я в прошлом году помню утро Великой Субботы: я проснулся и понял, что Христа нету. Ну, вот, Он вчера умер, а сегодня Его нету.
А. Митрофанова:
— Ты понимаешь, когда в этот момент стоишь на Литургии, то всё несколько иначе. Впервые в жизни, кстати, помню, как узнала о содержании Великой Субботы, я несколько лет уже в храм ходила, пришла в храм, меня попросили помочь с цветами, цветами к Пасхе украсить храм. Я говорю: «А во сколько?» — «Ну, украшать будем часов с 12-ти, так что хочешь, останься там после службы». И я думаю: «ну, здрасьте, на ночное богослужение надо идти ещё, значит, в Великую Субботу там утром...нет-нет», я пришла к 12-ти. И когда я попала вот в это храмовое пространство...
А. Ананьев:
— Это Татьянинский храм был.
А. Митрофанова:
— Это был Татьянинский храм, весь залитый светом, покоем, радостью, но пока тихой такой, не ликующей и, вы знаете, у меня было ощущение, что я, может быть, что-то самое важное только что пропустила, ну, просто потому, что тупо решила: извините, я посплю. И пропустила что-то такое, от чего...вообще-то, чего люди ждут целый год, как потом выяснилось. И естественно, в следующем году я уже, опережая собственный вопль, подскочила, помчалась на Литургию Великой Субботы, и вот это состояние, когда на самом деле Христос жив, и об этом пока ещё не знают вокруг, а Он жив, и Он из-за ада выводит тех, кто хочет выйти вместе с Ним, всех. Всех, кто захочет! Он их будет за запястье выдёргивать оттуда, как на иконе знаменитой Воскресения Христова в монастыре Хора. Ну, это потрясающе. Потом, ведь икона Воскресения Христова — это икона Великой Субботы, и Евангелие о Воскресении Христовом читается на Литургии в Великую Субботу, то есть это и есть, по сути, пасхальная служба, поэтому у меня вот с тех пор несколько иное отношение к этому дню, может быть, даже, знаете, оно сливается в единое — и пасхальная радость, и радость Великой Субботы, какой-то нераздельный такой календарный фрагмент.
А. Ананьев:
— Слушайте, отец Александр, прежде чем мы начнём вас действительно мучить семейными передрягами, а я сейчас понял вообще, в чём трагедия происходящего, я хочу спросить вас: а что для вас Великая Суббота?
о. Александр:
— Вот, вы знаете, за достаточно небольшой период времени, который я, собственно, служу священником, вот всё это восприятие достаточно сильно менялось, и на каком-то этапе вот от того акцента, который вы предлагаете, я ушёл, в каком смысле: мы проживаем календарь таким образом, как будто эти события случаются прямо сейчас, а на каком-то этапе ко мне пришло это совершенно чёткое ощущение и понимание, что Христос всегда Воскрес. То есть мы Страстную неделю на самом деле проживаем ведь в свете Воскресшего Христа, Он уже победил, в этом смысле даже вот византийские авторы, которые написали соответствующего рода тексты, очень чётко это улавливают: с одной стороны, конечно, они давят на психологическую «педаль» сострадания, что мы с Христом проживаем, переживаем всё это, но, с другой стороны, там время от времени проскакивают вот эти тезисы, что победа уже осуществлена. Собственно, «Не рыдай, Мене, Мати, зрящи во гробе», это известнейшее песнопение, то есть как «не рыдай», если всё, вся история завершена? Я восстану и прославлюсь, и Тебя возвеличу, и Тебя не забуду«. Или: «вот они вложили в мою руку жезл (как бы не зная), что Я сокрушу их, как горшечник сосуды», и много-много-много вот такого рода тезисов. И вот в этом смысле я уже достаточно давненько вхожу в Страстную с этим чётким пониманием — Христос победил. То есть это история про когда-то сгущавшуюся тьму, которая так ничего и не смогла. То есть победа Христова абсолютно однозначна, в этом смысле она в Великую Пятницу ничуть не менее очевидна, чем в Субботу и Воскресенье.
А. Ананьев:
— «Семейный час» на Радио ВЕРА, священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, с вами Алла Митрофанова, Александр Ананьев, мы в Великую Субботу говорим... О чём можно говорить в «Семейном часе»? О семье, о муже, жене, детях. Алечка сейчас сказала удивительную штуку: до нашего знакомства, до нашего венчания, до нашей свадьбы она вела благочестивую жизнь, она ходила в Великую Субботу украшать храм цветами, она чаще бывала на службах, она была прихожанкой семнадцати-двадцати храмов...
А. Митрофанова:
— Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь-то? (смеется)
А. Ананьев:
— ...сейчас её жизнь, и я виню себя в этом, не то чтобы я делал это специально, вовсе нет, но акцент её внимания сместился с церкви на мужа.
А. Митрофанова:
— Ну нет, ну...
А. Ананьев:
— Когда последний раз, дорогая жена, ты украшала Татьянинский храм цветами? Внимание, вопрос! Минута на размышление. Ответ: «до нашего знакомства». Я, ещё раз, я тебя очень хорошо понимаю, я тебе очень благодарен, но штука в том, что муж для жены — преграда. Давайте начистоту. Муж для жены — не путь к Богу, муж для жены — преграда. И в этом смысле могу ли я, несчастный, рассчитывать на то, что по ту сторону земной жизни мы сохраним какую-то связь?
А. Митрофанова:
— Понимаешь, какая штука, от того, украшу я или не украшу храм цветами, мне кажется, гораздо в меньшей степени зависит моя посмертная участь, чем от того, сумею ли я или не сумею прокачать любовь внутри себя.
А. Ананьев
— «Марфа, Марфа, о многом заботишься ты, но не о главном». Отец Александр, рассудите. По-моему, здесь как раз очень тяжёлая на самом деле картина нарисуется.
о. Александр:
— В общем-то, во-первых и главных, абсолютно верен тезис про то, что не столько от украшения храма цветами, сколько как от украшения себя добродетелями и совершенствами в общении с вами преуспевает ваша жена, безусловно, то есть вы в этом смысле — главная лестница, ведущая её к Богу семимильными шагами. Равно, как и наоборот.
А. Ананьев:
— То есть работы больше, удовольствия меньше, от этого и награда выше?
о. Александр:
— Ну, не то чтобы, я это никак не оцениваю, но это очевидный факт. Более того, в эту сторону у нас ведь совершенно однозначно смотрят и все традиционные религиозные формы. Вспомним, например, соседний нам иудаизм, который предписывает мужчине в день субботний посещение синагоги просто абсолютно однозначно, это его прямой долг, не в смысле там он хотел-не хотел, полезно-не полезно, он должен там быть. Женщине он не предписывает ничего абсолютно. Эффектнейшим способом, выруливая эту ситуацию не темой детей и кухни, а тем, что Адам, сотворенный из земли, нуждается в продолжении возделывания, а Ева, сотворенная из Адама — это лучшее из всего того, что сотворил Бог, потому что вот уже ничего более совершенного, как из человека произведенное, уже сделать нельзя, поэтому ее учить — только портить. Соответственно, как бы собрание в синагоге — это собрание научения, поэтому все прекрасно, она уже готова к Царству Небесному, пусть спокойно занимается кухней, то есть в этом, конечно, есть определенного рода манипуляция. (смеется)
А. Митрофанова:
— Конечно.
о. Александр:
— Очевидно. Но если серьезно, ведь Древняя Церковь совершенно неслучайно выделяла даже среди женщин совершенно определенные типы служений, например, отдельно говоря о девицах, отдельно говоря о вдовах, которые вот внутри церковного собрания несут какое-то большее число трудов и послушаний, потому что почтенные матроны, обремененные семьями и мужьями, вот самой волей Господней к ним и приставлены, к этим семьям и мужьям, равно как и наоборот.
А. Митрофанова:
— И это твой путь, условно говоря. Я знаю ситуации, когда, ну немного, но знаю такие случаи, когда женщина начинает отдаляться даже от семьи, потому что есть какое-то церковное или социальное служение, очевидное для нее, и очень благородное, и социально одобряемое — страдает семья, в этих случаях страдает семья вплоть до даже вот каких-то глубоких кризисов, и не уверена, что, может быть, в каких-то ситуациях это такой вполне допустимый вариант. Однако есть вообще мужья потрясающие, я вспоминаю историю доктора Лизы, Елизаветы Петровны Глинки, вот Глеб Глебович — как он понимал, что делает его жена! Он был здесь, в нашей студии, это человек, который у меня вызывает глубочайшее почтение. Но это, скорее, редкость. Поэтому для женщины, мне кажется, если мы не берем такие исключения, как Елизавета Петровна, которая, наверное, все-таки подтверждает правило, то для среднестатистической гражданки типа меня вполне естественно, что главное — это муж-семья. Остальное — ну вот, по силам и по времени.
А. Ананьев:
— Ну, ты как раз пытаешься найти какой-то баланс, какое-то равновесие в этих вопросах, но в том, что вот это противоречие, оно все-таки имеет место — это правда, либо ты с Церковью, с верой, со Христом, либо ты с мужем с готовкой, с уборкой. Иначе не было бы монахов, которые поняли, что вот семья будет мешать, семья будет мешать моему служению Богу. И семья всегда мешает служению Богу.
А. Митрофанова:
— У тебя какое-то чувство вины, что ли, я не пойму? Ты все время как-то: «а как бы тебе было хорошо, если бы ты сейчас была бы в храме, а ты вот со мной...»
А. Ананьев:
— Солнце, да, да, у меня чувство вины, потому что я понимаю, что до нашего знакомства ты чаще, ты просто чаще была в храме, и Великим постом, и на Страстной неделе, ты каждый день была в храме...
А. Митрофанова:
— Посмотри на лицо отца Александра.
А. Ананьев:
— ...а сейчас я понимаю, что и молитвы стало меньше по моей вине, и в храме ты стала бывать меньше по моей вине. На отца Александра я вообще стараюсь не смотреть, потому что вот все, что я говорю, отец Александр опровергает своей собственной жизнью, своим собственным примером, потому что, казалось бы, откуда у священника Великим постом может быть свободное время, чтобы украшать печеньки для куличей для своей жены, которая печет? Тем не менее, вот ночами отец Александр Великим постом занимался тем, что выписывал кремом на этих печеньках поздравления со Светлой Пасхой. Да, да, так и было, я знаю, что так и было, я видел эти куличи своими глазами, я нисколько в этом не сомневаюсь. То есть вы опровергаете вообще все, что я говорю, но то, что я говорю — это тоже правда.
о. Александр:
— Здесь, наверное, это не вопрос про правду-неправду, это вопрос про оценку. Ну как бы про оценку, и вот именно как совершенно верно заметили мы про расстановку приоритетности, то есть совершенно нормально и естественно находиться внутри семейных отношений вовлеченно, апостол Павел говорит, и говорит это мужчине, кстати, что «Тот, кто оставил попечение о своих ближних, о своей семье — отрекся от веры и хуже неверного, хуже язычника». То есть, опять же, Христос говорит в Евангелии, что «тот, кто сказал родителям: «Дар Богу то, чем бы ты пользовался от меня», как бы и с вашей точки зрения он вообще молодец и не повинен — вообще-то преступает заповедь, то есть здесь соподчиненность этих вещей на самом деле очевидна. Семья — это малая Церковь, община — это большая Церковь, вот, соответственно, мы движемся от меньшего к большему, это совершенно нормально, естественно и очевидно. Мы взращиваем что-то сначала в меньшем объеме, потом можем экстраполировать это куда-то шире, вывести это в больший объем, никак наоборот оно вообще никогда не работает. Нельзя где-то там набраться нравственных совершенств на стороне, а потом прийти их и внедрять в семью.
А. Ананьев:
— Ну, точнее всего и однозначнее всего о расстановке приоритетов Спаситель говорит вот в Евангелии от Матфея, в главе 10-й: «Враги человеку домашние его, и кто любит отца или мать более, чем Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». О жене он не говорит, но имеет это в виду в первую очередь, и уж если кто любит жену или мужа больше, чем Меня и предпочитает мужа тому, чтобы прийти ко Мне в церковь, тот вообще грешник-грешник ужасный.
о. Александр:
— Я замечу, что это уже экзегеза, то есть на этом этапе вы уже толкуете, а не пересказываете текст.
А. Ананьев:
— Ну, разве это не очевидно?
о. Александр:
— Ну, вообще никакая экзегеза не очевидна, это всегда усилие в той или иной степени тяжести.
А. Ананьев:
— Как говорит наш дорогой друг, психолог Кристина Корочка: «В очевидности собственных высказываний есть первый признак недалёкости и необразованности».
А. Митрофанова:
— Поясните, отец Александр.
о. Александр:
— Нет, здесь простая вещь, она не то что простая, на каком-то этапе у меня как-то вот случилось такое, как мне кажется, понимание этого фрагмента, то есть я всю жизнь как-то ходил мимо него и его сознательно избегал, а как-то раз вот он прямо взял и внутренне прожился. То есть нам кажется, что Христос противопоставляет: либо-либо, а вот на каком-то этапе мне вдруг стало как-то внутренне очевидно — я не настаиваю на этом опыте и не говорю, что это как раз единственно верная экзегеза этого фрагмента — что Он указывает на правильную и неправильную последовательность, что вот любовь к Богу и любовь к ближнему взаимосвязаны, вот их как раз нельзя дробить и рвать, что — нет, если ты любишь Бога, будь любезен, люби Бога. Если ты тут вот с ближними как-то, значит, у тебя с Богом недостача, и наоборот. Нет, в свете любви к Христу нормализуются наши отношения и наша любовь вот к этим самым ближним, а вне этих отношений — ну, понятно, что на том этапе это вообще как бы про Бога в широком смысле слова, но тем не менее, уже из нашего контекста можем и так говорить, а вне этого они как бы бессмысленны, то есть там на самом деле ничего не рождается, и мы тоже знаем кучу этих примеров любовных любовей, которые вообще недалеки от самых нездоровых форм, в плане любви как обладания, как бы жажда поглощения другого и полного введения его, как аппендикса, в свою жизнь, как бы приращивания к себе насмерть, ну и другие удивительные вещи. То есть вот здесь через любовь Христову ты имеешь нормальную любовь ко всем остальным, в противном случае там какой-то жуть и ужас.
А. Ананьев:
— Это надо, конечно, прожить вот это понимание, которым вы сейчас поделились, потому что мне пока доступно только очень такое лобовое и банальное объяснение, что вот, мол, если муж тебя не пускает в церковь — бросай такого мужа и иди в церковь, и в этом контексте я, конечно, ужасно переживаю по поводу того, что происходит у нас, но надеюсь, что ситуация изменится. И вообще, муж должен вести жену в церковь, как вы вот говорите в традиции иудаизма, да и в исламе тоже, там именно мужчина идет к Богу, а женщина там следует за ним или не следует за ним, уже дело десятое, но благополучие семьи в отношениях с Богом зависит именно от мужчины. У нас почему-то, если мы не принимаем во внимание семьи священников, в остальных семьях, как правило, в 99 процентах случаев именно жена тащит семью в церковь, хоть как-то на своих плечах, буквально или образно, но все сама, а мужчины почему-то нет, и как это исправить тоже не совсем понятно. Даже по нашей семье непонятно.
А. Митрофанова:
— Слушай, всему свое время. Мне кажется, что Господь же людей-то не кидает.
А. Ананьев:
— К людям больше вопросов, конечно. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту мы вернемся к разговору и все-таки попробуем выяснить, так что же нас ожидает по ту сторону земной жизни? Действительно ли мы будем вместе? Что об этом говорит Священное Писание? Что об этом говорят церковные предания? Или же нас там ожидает нечто совершенно иное, и рассчитывать на это не придется? Что значит семья с точки зрения вечности? Это программа «Семейный час», не переключайтесь.
А. Ананьев:
— Что ожидает нас по ту сторону земной жизни? Это программа «Семейный час на Радио ВЕРА», с вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
— ... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— И в Великую субботу мы пригласили к разговору нашего гостя из Ярославля, настоятеля храма Богоявления в самом центре Ярославля, священника Александра Сатомского. Кстати, в Ярославле сейчас должно быть очень красиво, там весна гораздо более отчетлива, чем в Москве. Все-таки город, такое впечатление, что он чуть ли не южнее находится, хотя на самом деле он находится севернее Москвы, но сколько раз мы там ни были, все время ощущение, что там какой-то курорт-курорт, и весной там, наверное, особенно хорошо, да?
о. Александр:
— Мне кажется, это все происходит из общей логики: хорошо там, где нет нас, и, соответственно, куда мы приезжаем по какому-то иному поводу, нежели чем ежедневную работу работать, там, конечно, удивительно. Это как бы, скорее, про угол зрения, чем про географию.
А. Ананьев:
— Но объективно, объективно уютный город. Итак, отец Александр, давайте разбираться, что мы знаем о загробной жизни в контексте семьи?
о. Александр:
— Правильный ответ — «ничего». Пойдемте домой.
А. Митрофанова:
— Готовиться к пасхальной службе.
о. Александр:
— Да. В том смысле, что мы и в целом, не в контексте семьи, имеем очень маленькое, очень ограниченное представление о каких-либо реалиях вот такого типа бытования. Более того, тоже сразу важный тезис, который нам должен развести в стороны две вещи: в целом в ряде случаев Новый Завет вообще ничего не предлагает по поводу так называемого «посмертия», он не теоретизирует на тему самостоятельного бытования души в отделенности от тела, а говорит про свет вечного дня, то есть про Царство Божие, пришедшее в силе, явленное в мире, новое небо и новую землю, Небесный Иерусалим, сошедший в нашу реальность, и, соответственно, про жизнь вечную, а не про какую-то посмертную, то есть про ситуацию, в которой смерть побеждена.
А. Ананьев:
— Какое-то общение доказано по ту сторону земной жизни после смерти?
А. Митрофанова:
— А как это можно доказать?
А. Ананьев:
— Ты знаешь, очень часто я встречаю в откровениях святых — людей, которым я доверяю, рассказы о том, что «к ним пришел тот», «к ним пришел этот», то есть личность там сохраняется.
А. Митрофанова:
— Конечно.
А. Ананьев:
— Личность человека, которого ты любишь, там, по крайней мере, ближе к тебе, чем личность человека, к которому ты равнодушен. Стало быть, я вправе ожидать от загробной жизни того, что я там тебя не потеряю, да? Что муж не потеряет свою жену, а дети не потеряют любимых родителей и встретят их там, но мы на это надеемся, правильно?
А. Митрофанова:
— Очень.
А. Ананьева
— И свидетельства святых тому доказательство. И вот вопрос: будет оно так или нет, и на что мы в праве рассчитывать?
о. Александр:
— Ну вот здесь хороший тезис про опыт святости в том смысле, что вообще церковное почитание святых как таковых, это вот первый положительный тезис в данную копилку, то есть он не от Писания в основном, хотя Писание тоже указывает нам, почему мы почитаем святых, каким образом, в чем почитание верное, в чем ложное, но просто как церковная практика, это и очень обнадеживающе, а с другой стороны, и очень доказательно. Обнадеживающе в том смысле, что дает нам какую-то вот эту надежду на сохранение личности, а с другой стороны, доказательно, потому что у нас есть огромный объем материала, как раз, как Александр сказал, который и указывает на то, что человек помнит, кто он, знает, кто те, к кому по той или иной причине он явился, то есть он имеет отношение, он не явлен, как, условно, какой-нибудь абстрактный вестник, как сила небесная, которая сошла ровно для того, чтобы сообщить нечто, ну, собственно, как мы видим ангелов в Ветхом Завете, то есть вот они явили волю Господню, это вообще никак не обозначает их отношение, ни положительное, ни отрицательное, никакое, они выполнили функцию, всё. Со святыми не так — они её хотя и выполняют, но это всегда какая-то очень личная история. Можем вспомнить массу случаев с явлениями Богородицы тому или иному, вот там какой-нибудь страдающий, обезножевший пьяница, которому является, например, преподобный Варлаам, если не ошибаюсь, Серпуховской, и, значит, настаивает, чтобы тот шёл и исцелялся от такой-то иконы Богородичной, и он, соответственно, находит, вот вам Неупиваемая Чаша. Ситуации, когда Богородица лично является и настаивает на похожих же вещах, то есть там ряд менее известных святынь, тоже как бы вот вполне понятные темы. И вот такого рода свидетельства убеждают нас достаточно доказательно в сохранении и личности, и отношения, а мы понимаем, что вообще отношение, как таковое, является важной частью личности.
А. Митрофанова:
— Меня вообще, знаете, в историях святых всегда, а в последнее время особенно, больше всего поражает их включённость в наши жизни, в наши дела. Мы с ними лично чаще всего всё-таки незнакомы, ну если вот, допустим, может быть, кто из святых ближе всего на линейке времени к нам — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), может быть, новомученики XX века, есть люди, которые, может быть, их знали лично, хотя их сейчас тоже по понятным причинам крайне мало, однако вот такие люди есть, в большинстве своём молимся ли мы святым, чьи имена носим, или просто святым, с которыми у нас какие-то свои тёплые личные отношения, меня это поражает. Ну, какое, казалось бы, им дело могло бы быть до нас? А им есть дело! Ну, это вот, условно говоря, если бы там, если проецировать на себя: меня бы ежедневно забрасывали тысячами писем с просьбами о помощи — я бы выгорела, ну, просто потому, что я любить не умею по-настоящему, понимаете, ну, не умею, сколько бы я там ни говорила о любви, я не умею. У меня сердце не в том состоянии, чтобы вместить в себя такое количество людей, их боли, их обстоятельств, их слёз, их радостей! Нет, нет, я вполне эгоцентричная гражданка, а святые — это люди, которые себя в земной жизни раздают и в вечности продолжают себя раздавать, сохраняя при этом себя, вот поразительным образом сохраняя при этом себя. И, может быть, как раз, вот почему и говорится, что «саван не имеет карманов», единственное, что мы можем взять с собой в вечную жизнь — это состояние сердечной мышцы, вот сколько в неё любви уместилось, сколько в меня любви уместилось — вот это мой единственный, на самом деле, будет багаж, который, между прочим, вот при этом переходе, он абсолютно может быть безлимитным, то есть никто там с тебя не спросит, что вот больше такого-то, пожалуйста, на борт не пускаем — нет, наоборот, чем больше, тем лучше. И в этом контексте как раз семейная жизнь, мне кажется, это очень важный этап, потому что где ещё мы можем настолько глубоко вот эту самую любовь друг к другу прокачать. И вообще, а если любовь друг к другу, как у нас любят в наших подкастах говорить: научишься одного человека любить, будет проще научиться любить и более широкий круг ближних, хотя бы одного научись любить. Вот поэтому, мне кажется, что как раз семейная жизнь, она наш проводник в каком-то смысле.
о. Александр:
— В первейшем, то есть здесь даже не в каком-то, а в первейшем. Собственно, нам от книги Бытия рассказана эта история про то, что человек не ощущает свою целостность до этапа, пока не вступит вот в такого рода отношения, пока там не появится второй, и вот тогда вот этот мужчина и эта женщина родят то единство, в котором они задуманы, потому что вне этого мы видим, что, как сказать, Адам не успокоен.
А. Ананьев:
— И остался в раю.
о. Александр:
— Далеко не факт. Это же, мы же знаем, история не имеет сослагательных наклонений, как бы эта история рассказывалась бы, если бы не случился вот этот эпизод, мы и представления не имеем.
А. Митрофанова:
— Отец Александр, ну вот смотрите, действительно, да, муж и жена — полнота в этом смысле, поодиночке в нас этой полноты нет, но почему тогда в Царствии Небесном не будут ни жениться, ни замуж выходить, не будет ни мужеского пола, ни женского? Почему не будут там создавать семьи, это, ну, более-менее как-то, как мне кажется, я себе понимаю, представляю.
А. Ананьев:
— Но, кстати, не факт. А почему, если ты там не встретишь какую-то прекрасную душу, ты не захочешь быть с ней вместе, одним единым, целым, почему нет? Там такая же жизнь, как и здесь, просто немножко про другое.
А. Митрофанова:
— А мне кажется, там просто уже полнота вот какая-то. Я не знаю, ну это из области фантастики, но почему не будет мужеского пола и женского? Как же мы тогда будем друг с другом взаимодействовать, как ангелы? Это как?
о. Александр:
— Смотрите, вот здесь важный тезис. Во-первых, апостол Павел, говоря, что «в Христе нет мужского пола и женского», не имеет в виду обнуление пола как характеристики, он указывает лишь на то, что социальной значимости, которую он имеет во всех отношениях внутри Церкви, он не имеет — пол, то есть и мужчина, и женщина абсолютно равно успешны в строительстве отношений с Богом, вот в чём идея. Вот как раз это и обнуляет вот эту чудесную иудейскую идею про то, что «ты настолько совершенна, что сиди дома». Все призваны. Все призваны, все царское священство, все люди, взятые в удел, вот в этом смысле ни мужского, ни женского, безусловно. Соответственно, мы можем, рассуждая по аналогии, привлечь несколько фрагментов к пониманию, так как мы ведь ходим с вами в принципе вокруг текста собеседования Христа с саддукеями...
А. Митрофанова:
— ...которые пытаются его подловить и говорят: «Вот женщина, у которой по очереди умерли семеро мужей, семеро братьев, кому же она в вечной жизни, кому она будет женой?»
о. Александр:
— Да, это совершенно чётко криминальная хроника... Знаете, там надо было состав борща-то как-то систематически изучать. (смеются) Ну да ладно.
А. Митрофанова:
— Но это они же гипотетически рассказывают историю.
о. Александр:
— Я понимаю, гипотетически умерли, гипотетический состав. Но Христос в этой ситуации, мне кажется, предлагает не описание, ведь Он же во всех остальных случаях прибегает к притче, когда живописует реалии Царства, то есть, притча подчёркивает какой-то важный аспект, но не учительно, а описательно: «это похоже на», но «похоже» и «равно» — это две большие разницы. Царство Небесное похоже на женщину, которая потеряла деньги, ковырялась полдня по дому, всё подняла, перекопала, нашла и пошла, всем рассказала. Интересно, если проводить прямые аналогии, то тут рисуется вообще очень оригинальный образ, но оно ощутительная аналогия. Так же и тут: хотя Церковь достаточно активно интерпретировала этот материал как прямой, но мы можем посмотреть на него чуть-чуть шире. Ну, как бы тезис по поводу того, что понятно, почему в Царствии Небесном не будут появляться новые люди, не был понятен целому ряду ранних христианских авторов, но даже смотреть в эту сторону не будем, здесь у нас только сослагательное наклонение, его слишком много. По поводу того, что, во-первых, все половые константы однозначно нами сохраняются и наследуются, опять же, это пример святых, которые остались ровно теми, кем они были. А во-вторых, у нас есть совершенно конкретный пример собственно Христа, Которого мы видим в момент Преображения и в момент по Воскресении, а мы знаем, что вот Христос, что Преобразившийся, что Воскресший — это полнота в том числе человеческой природы, как она задумана, и как она будет реализована в свете дня вечности, то есть мы должны стать подобны Ему. И ни одну из своих человеческих характеристик Он не теряет, Он остался Иудеем, то есть семитом, мужчиной, в абсолютно конкретной возрастной категории и со всеми теми признаками, вплоть до ран на теле, черт лица и всего остального, которые были присущи Ему всегда, отсюда мы должны сделать однозначный вывод, что мы воскресаем в том же самом теле и банально, в том же самом поле, в котором мы всю жизнь и жили, ни в каком другом.
А. Ананьев:
— В котором нас запомнили те, кто нас любят.
о. Александр:
— Ну, как бы в котором мы находились во всей той обойме социальных вот этих отношений, и в котором мы их построили так, как построили.
А. Ананьев:
— Интересно, а для Богородицы Христос воскрес младенцем?
о. Александр:
— Не думаю. Я думаю, что Он для всех воскрес одинаково.
А. Ананьев:
— Она просто, ну как любая мама, как мне кажется, она помнит и любит Его родившимся младенцем. Почему она на иконах изображается, вот мне сейчас пришло в голову, Богородица с Младенцем? Она увидела Его именно таким.
о. Александр:
— Ну, здесь, скорее, про догматическую мысль о Боговоплощении, о том, что Творец всяческих в конкретный момент времени лежал на руках и питался материнским молоком, отсюда у нас даже икона «Млекопитательница», на самом деле это догматический образ, то есть он посвящен не вскармливанию детей и помощи матерям в соответствующих ситуациях, как на него смотрят сейчас, а он рождается из догматического соображения подчеркнуть человеческую природу Христа, то есть что вот Он был вскормлен так же, как все остальные, вообще никаким отличным образом.
А. Ананьев:
— Да, вот апостолы запомнили Его таким и увидели Его таким... Кто его знает...
о. Александр:
— Не знаю, не знаю, увидели они Его тоже все-таки и несколько отличным, то есть Христа не узнают, но и узнают, потому что вот случай на Тивериадском озере, когда Иоанн говорит Петру «Это Господь». То есть вот тут такая не вполне однозначная ситуация, у нас как бы здесь больше сослагательных наклонений.
А. Ананьев:
— Семейный час на Радио ВЕРА. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, я Александр Ананьев и с вами ведущая Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— А действительно, вот по пути в Эммаус Господь является двум апостолам, и они — да, как будто бы говорят с кем-то другим и не с Ним, что это — преображение? Вот Он является преображенным по воскресении, или, может быть, я не знаю, или они настолько в этот момент внутри своих переживаний, что не способны Его распознать?
о. Александр:
— Вполне возможно и то, и другое, и равно, как и интерпретация той вечери, в рамках которой Христос был узнан, Он познался ими в преломлении хлеба, и вот толкователи по этому поводу замечают, что это либо обозначает духовный опыт, ну, то есть, что просто в какой-то момент времени Он взял и открылся им, вот как бы с их очей пала та пелена, которая находилась там, либо же произошло простое узнавание, что вот этот человек вроде как бы не очень знакомый, а не очень знакомый просто потому, что он умер, ну, то есть всё, он настолько выключен из их сознания и настолько не существует...
А. Митрофанова:
— Но у Петра-то нет! Он-то говорит: «Это же Господь!»
о. Александр:
— Ну, это случай, который происходит уже по Воскресении, то есть и они уже видели Христа Воскресшего, они поэтому и здесь Его узнают, а эти двое считают, что всё, там, на Кресте всё закончено, и поэтому какие бы ассоциации не вызывал у них этот человек, вот, видимо, конечно, они к этому принятию не приходят, и в моменте, когда Он преломляет хлеб, Он делает это каким-то таким особенным образом, которым всегда делал Сам Христос, и по жесту они просто узнали Его. Вот у нас как бы две интерпретации, какая из них лучшая и правильная, я думаю, что никто не скажет.
А. Митрофанова:
— А что делать нам-то, чтобы друг друга узнать? А то окажемся, понимаете, и... Хотя я в это не очень верю, всё-таки и правда, если есть внутри вот это самая сердечная мышца, ну, всё-таки подскажет, вот это даже внутреннее наше что-то, что взращивается на протяжении лет совместной жизни, оно подскажет, даже если внешне мы будем неузнаваемы.
А. Ананьев:
— Прежде чем отец Александр даст ответ, я тебе дам свой ответ: жить здесь и сейчас, надеясь на то, что завтра в этой земной жизни ты узнаешь своего мужа тем же самым человеком, за которого вышла замуж, потому что, согласно официальной статистике в Российской Федерации, 98 процентов на это не способны, и на следующий день они не узнают своего мужа и расстаются с ним. О, как трагично!
А. Митрофанова:
— Ну, ладно, почему 98-то, ну что ты? Ты сгущаешь краски.
А. Ананьев:
— Ну, немножко сгущая краски, 74,5 процентов, какая разница? Много, трагически много! Отец Александр?..
о. Александр:
— Опять же, с одной стороны, к тезису об узнавании, о сохранении союза нас подводит и Ветхий Завет, который, говоря о том, что двое становятся одной плотью, а в данном случае это обозначает максимальную степень этого союза, а параллельно мы имеем в виду, что весь наш жизненный путь, собственно, и ценен в очах Божьих, то есть Бог и дает нам жить историю, потому что она есть для нас история возрастания в отношениях с Ним и с людьми, и эта история ни на каком этапе не обнуляется. То есть, собственно, из этих соображений и человечество в истории, и каждый человек в истории, то есть с момента грехопадения Бог не уничтожил всё и не построил ещё раз, вот Он как бы весь этот процесс ведёт, и каждый из его этапов ценен. Так уж если все те этапы ценны, то неужели же менее ценен самый главный и основной? Со всеми остальными мы не образуем единство, как одна плоть, ну вот не образуем, как угодно, образуем его вот с этим кем-то одним. Здесь, конечно, рождается много и совершенно трагических вопросов про то, что происходит с людьми, которые вступали в брак неоднократно, какие из этих отношений тогда будут ценнее, какие менее ценнее?
А. Митрофанова:
— Ну, собственно, это вопрос саддукеев к Христу: «женщина-то, у неё семь мужей было, что ж теперь?»
о. Александр:
— Вполне возможно, поэтому Христос и обнуляет этот вопрос, что вы вообще заблуждаетесь, вы вообще не знаете Писание, вы смотрите не в ту сторону. Но повторяюсь, что вот мне кажется, что суть этого ответа в притчевом образе о том, что Царство инаково и отношения в нём инаковы. Наверное, это не значит, что их там нет, что их суть и смысл, и тип не таков, но это не значит, что их нет или они хуже, а наоборот, они есть и только глубже и лучше.
А. Ананьев:
— А в догматическом смысле что такое христианский брак? Ведь это не только единение тел, это ещё и единение душ, и причём, не побоюсь этого слова, в вечности.
о. Александр:
— Безусловно. Но здесь мы не можем сказать об этом ничего догматически, потому что наша догматическая рамка на самом деле очень маленькая...
А. Ананьев:
— Но во время венчания же там произносятся какие-то тексты на этот счёт?
о. Александр:
— Но во время венчания узловым текстом является учительство как раз апостола Павла о типе взаимоотношений между мужем и женой, и этот тип, как между Христом и Церковью. Христос воскресший не забыл про Церковь в свете полученного опыта, как то, что Он настолько велик и превосходящ, что-то его земная община как-то сразу отложилась, нет. Он, собственно, ради неё на Крест всходил и ей плоды Воскресения принёс, вот как бы вся идея, соответственно, между мужем и женой отношения строятся вот по такому принципу. А отсюда соответствующий вывод: так как не разорвались отношения между Христом Воскресшим и Его телом, пребывающим здесь и сейчас на земле, значит, по всей видимости, у нас не рвутся отношения между теми супругами, один из которых в вечности, а другой ещё длит своё земное существование, и, безусловно, они не должны разорваться и на этапе, когда оба окажутся в свете вечности.
А. Ананьев:
— Внимание, неожиданный вопрос: если муж и жена хотят быть вместе не только здесь, но и (глубокомысленная пауза) — там, им следует быть похороненными только вместе.
А. Митрофанова:
— Это вопрос или утверждение?
А. Ананьев:
— Это утверждение. А вот теперь вопрос — да?
о. Александр:
— Нет. Нет, отнюдь. В этом смысле наши переживания по поводу мест захоронений, с одной стороны, очень понятны, с другой стороны, скажем так, в ряде случаев преувеличены. Тело, безусловно — храм и святыня. Тело, безусловно, должно быть погребено должным образом и с соответствующим почтением. Но близость, дальность вот этого захоронения там, друг от друга или ещё, не играет никакой роли. Здесь вопрос про то, что в воскресении мы все окажемся в единстве, то есть вот не будем мы разбросаны по разным местам, и, соответственно, если кто-то захоронен в Нью-Йорке, а кто-то в Антверпене, то, извините, но как бы нет. Как бы отнюдь, отнюдь. Это всё принадлежность века нынешнего, а для вечности всё это не играет никакой роли, опять же, по примеру тех святых, которые слышат через Христа и в Христе, и Христом действуют везде и всюду, вне какой-либо привязки к какой-либо географии.
А. Митрофанова:
— Мне вообще кажется, что география так же, как и время: мы настолько привыкли внутри них и в этих рамках мыслить, нам очень сложно представить себе мир без времени и пространства, когда и то, и другое отменяются, упраздняется уже всё, за ненадобностью, по Второму Пришествию, по воскресению как сложно понять, что такое вечность, потому что мы целиком полностью заточены на линейку времени, точно так же сложно и бесконечность понять, и что это за мир, где непонятно, что там, где вверх, где низ, где близко, где далеко, а оно всё иначе, оно просто всё иначе. И это ещё, знаете, простите, профессиональный травматизм — у Пастернака, я очень люблю роман «Доктор Живаго», единственный момент, который меня там вот прям очень смущает, это размышления Пастернака как раз о воскресении мёртвых, где он говорит: «Я не верю в воскресение мёртвых в том виде, как оно описано, что вот все восстанут — где вы разместите эти миллиарды, миллиарды людей?» И у меня каждый раз внутренний вопрос: но ведь их же не надо размещать на планете Земля или других планетах Солнечной системы, это всё будет как-то иначе, просто мы не представляем, как! И, наверное, в этом смысле действительно не так-то важно, насколько далеко друг от друга похоронены супруги, а бывает так, что останков нет.
А. Ананьев:
— И тут на сцену выходит предание о Петре и Февронии.
А. Митрофанова:
— Но это же предание. Да, мы чтим его, но оно...
А. Ананьев:
— Понимаешь, в любой истории, особенно вот такой важной, как предание о Петре Февронии, есть зерно здравого смысла какого-то, и если уж в загробной жизни Пётр и Феврония, святые, стремились быть вместе телами здесь, на Земле, то явно это о чём-то свидетельствует, не может же быть это просто так.
о. Александр:
— Ну, я подозреваю, что здесь, на самом деле, и очень простой дидактический ход автора текста, опять же, я не к тому, что так не случилось, так и случилось — да, и захоронены они вместе.
А. Ананьев:
— А как вы считаете, так случилось или так не случилось?
о. Александр:
— Ну, то, что они захоронены вместе и вместе в одной раке пребывают, я видел прямо двумя своими глазами, и все, кто были в Муроме. Ничего ранее я не видел, потому что родился несколько позже, чем произошла вся эта история, но факт остаётся фактом — вот они двое в этой одной раке пребывают. И здесь, мне кажется, как раз простая дидактика, то есть простое научение именно как раз про то, что свет этих отношений никуда не угас с моментом их смерти, а при том, что ещё оба монашествующие, оба в постриге, уж казалось бы, ты отложился от одной семьи, от малой своей вот этой церкви, приложился к другой, потому что та твоя община монашеская — это твоя новая семья, и вроде бы теперь ты должен красиво пребывать там, жена твоя в другом месте, и так вот уж и повелось — нет ничего подобного, то есть вот эта идентичность оказывается важнее, чем вот это новоприобретённое.
А. Ананьев:
— У нас осталась минута до конца «Семейного часа», за эту минуту я хочу попросить вас дать совет тем, кто хочет и после смерти сохранять связь друг с другом. Может быть, есть что-то, на ваш взгляд, что мы можем сделать сейчас?
о. Александр:
— Да мне кажется, всё то, что мы можем сделать сейчас, мы должны сделать и не в свете этого вопроса, то есть беречь, любить друг друга и взращивать отношения мы должны и в свете мысли о том, что всё конечно, ничто никуда не длится, и с закрытием глаз заканчивается всякая история, и в свете нашей твёрдой христианской уверенности, что на самом деле — нет, это не так, и вечность нас ждёт, мы должны делать одни и те же вещи.
А. Ананьев:
— То есть не надо бросать мужа и идти в храм, и просить Господа, чтобы нас это как-то не разделили?
о. Александр:
— Наверное, нужно, этапно взращиваясь внутри брака, на каких-то этапах оказываться в этом храме вместе.
А. Ананьев:
— Аминь. Спасибо вам большое за этот разговор, простите нас за путанные вопросы, тема такая, знаете, что даже не знаешь, как вопросы формулировать, но ответы мы получили более чем убедительные, понятные и яркие. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, был этой Великой Субботой в светлой студии Радио ВЕРА. Спасибо, отец Александр.
о. Александр:
— Спасибо вам.
А. Ананьев:
— А мы с Аллой Сергеевной отправляемся в любимый храм. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
-... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— Пасха будет. С наступающей Пасхой! С наступающим Христовым Воскресением! Услышимся через неделю, пока.
Все выпуски программы Семейный час