Ведущий: Дмитрий Володихин
Д. Володихин
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Одновременно с тем, что происходит весной в связи с постным циклом, событиями Великого поста, есть еще старинные народные обычаи, обряды, встреча весны. И эти обряды и обычаи связаны с песнопениями, с хождениями по дворам, с достаточно древней многовековой народной культурой. И сегодня об этих обычаях, связанных и с христианской стороной поста, и со стороной, скажем так, народной, расскажет нам Елена Германовна Боронина, кандидат педагогических наук, заместитель заведующего кафедрой культурного наследия Московского государственного института культуры. Здравствуйте.
Е. Боронина
— Здравствуйте. Рада встретиться со слушателями и рассказать о том, что мне дорого и что важно. Важно сохранить, важно нести.
Д. Володихин
— Ну что ж, Елена Германовна, давайте начнем с того, что ближе, собственно, к посту, к христианской составляющей событий, которые у русского народа ложились на весенние месяцы. Понятно, что это соблюдение пищевых ограничений, понятно, что это обращение к Богу, понятно, что это на первой седмице поста чтение канона Андрея Критского. Но, помимо этого, существовали и другие чрезвычайно важные для Церкви и для крещеного народа обычаи.
Е. Боронина
— Из песнопений, которые в это время звучали, самым правильным, самым распространенным, самым чаще всего встречающимся были духовные стихи. Это те размышления, те внутренние и вынесенные вовне молитвы, которые складывал народ столетиями, и чаяния свои, свое чудное совершенно отношение к этому времени выражал вот в этом духовном стихе. Дело в том, что духовный стих — особая ипостась фольклора, народной культуры, в которой соединяется православие, христианство и соединяются народные традиции, такое элементарное, примитивное где-то, но чистое и светлое, убедительное внутренне восприятие. Оно нужно было, такое восприятие, для того чтобы очищать, для того чтобы тот самый катарсис, то самое состоянии некоей возвышенности появлялось у человека во время поста. Потому как совершенно точно прежде всего нужно было смирить себя, всех простить и светлым войти вот в пост, таким не отягощенным никакими внешними раздражениями что ли. И вот духовные стихи, которые пелись, которые слушались в это время, и были таким одним из принятых в народе путей и составляющих. И давайте мы начнем нашу программу сегодня с прослушивания такого духовного стиха.
Д. Володихин
— Хорошо. У нас сегодня будет, дорогие радиослушатели, необычная программа, у нас будет настоящий концерт народной музыки, народного пения, так или иначе связанного с весенним циклом, и с постом, и с народными традициями, которые связаны с весной. И будет правильным, я полагаю, если сейчас в эфире прозвучит духовный стих «Келья».
Дорогие, радиослушатели, я надеюсь, вам это понравилось. А мы продолжаем разговор о, собственно, христианских обычаях и традициях, которые связаны у русского народа с Великим постом. И здесь я хотел бы напомнить то, что любимое, на мой взгляд, и в Церкви, и у народа событие — это «Жаворонки». Вот немножечко поподробнее, Елена Германовна, что это такое.
Е. Боронина
— Вы знаете, «Жаворонки» — это опят-таки светлый, интересный такой обычай народный, традиционный. И исполняли эти весенние заклички — «жаворонки» — дети. Вот так как первый духовный стих, который мы выслушали, он был в исполнении ансамбля «Веретенце», пели дети. У детей особые взаимоотношения с Господом — они чисты, они светлы, и поэтому постовое время — это время, когда звучат много достаточно детских голосов. И вот «жаворонки» — весенние песни, когда встречали весну, когда привечали птиц, когда ожидали, что они прилетят и тепло принесут, и вот этот свет принесут нам солнечный, которого нам так недостает все такое декабрьско-ноябрьские такие смутные, смурые такие времена, и вот оно наконец настало. «Жаворонок молодой, прилети к нам сюда», — пели детки. А у нас в Московской области по-другому немножечко было: «Весна-красна, на чем пришла? На сошечке, на бороночке, что ты нам принесла?» И вот такие вот приветствия, такие вот зазывы, призывы что ли весны звучали с разных концов деревни, например. Было это в особое время, то есть если считалось, что слом коренной зимы приходится на Сретенье, то есть это 15 февраля или «Встреченье» — еще по-другому называли этот день в народной традиции. И наступает «весна света», когда как будто купол голубой раскрывается над Москвой, например, над Россией, и солнце наполняет всю эту чашу, и начинается потихонечку снежочек оседать, таять. Вот оно, такое время предпостовое. А затем «Сороки» — наступает день Сорока мучеников, большой важный день в христианской традиции. А в народе это еще и связывали с сорока пичужками, сорока птичками, которые пробираются на Русь. И деткам перечисляли этих птичек, пальчики загибали, пекли сорок шариков, чтобы встретить этих птичек, дорогих и желанных. А самый, может быть, пик вот этой встречи весны приходился именно на дни второй половины марта — это был «Герасим Грачевник» — 17 марта, это было 22 марта — «Сороки», дни встречи птиц, весны.
Д. Володихин
— Вот насколько я помню, на «Сороки» был обычай птиц выпускать.
Е. Боронина
— Да, на Благовещение и на «Сороки», да, и в храмах даже иногда. Я относительно недавно была в одном из московских храмах — и теперь выпускают на Благовещение в храмах птиц то же самое.
Д. Володихин
— Ну это довольно много, где это, не в одном храме, это обычай, который до сих пор сохраняется.
Е. Боронина
— До сих пор сохраняется, светлый и хороший, и всех радует невероятно. И сопровождался, как проходили эти «Жаворонки»? Это целая традиция. Старшие пекли печенье, пирожки такие пекли, булочки даже, скажем так. Вот берется просто колбаска, она заворачивается жгутом, таким завязывается узелком. Из одного кончика узелка вытягивается носик, глазки из изюминок, или там мак, или какой-то другое зерно ставили, хвостик распушивался — так прижмешь его пальчиком и на противень сажаешь. И расстоится немножко, полчасика перед печкой или теперь перед газовой плитой, набухнет он так, помажешь его чуть-чуть потом сладкой водичкой и в печь. И потом они, вот эти «жаворонки» готовые, деткам раздали мы их, детки бегают, скачут, сами, как воробышки. И целый день кричат: «Жаворонки прилетите, весну-красну приведите, нам зима надоела, весь хлеб она у нас поела!» Бегают, бегают. Бабушки говорили: пока голос есть.
Д. Володихин
— Вы, Елена Германовна, уже пели у нас на радио ВЕРА. Я думаю, что маленькая такая зазывная песенка, как раз связанная с этим днем, с 22 марта, прозвучит сейчас в вашем исполнении. В общем, я уже договаривался с вами, что это будет.
Е. Боронина
— Ой, жаворонки-жаворонушки,
Прилетите к нам, принесите нам,
Весну-красну, лету теплую.
Нам зима надоела, весь хлеб у нас поела.
Кыш!..
Вот она и вся закличка.
Д. Володихин
— Ну, собственно, на этот день, на 22 марта, то что вы назвали закличкой, их существует огромное количество.
Е. Боронина
— Огромное количество.
Д. Володихин
— Самые разные, но все достаточно короткие, все примерно...
Е. Боронина
— Вот целый день это все и пели, и бегали с этим.
Д. Володихин
— Что вы сейчас спели.
Е. Боронина
— Да, да, один.
Д. Володихин
— Мне кажется, что будет правильным. Если сейчас прозвучит еще одна закличка, но только она будет исполняться уже самими детьми. Ну поскольку обычай этот прежде всего радовал, веселил и занимал детей, то, соответственно, и их пение будет самым правильным, самым лучшим из всего, что можно придумать вот в теме «жаворонков».
Е. Боронина
— И настоящим традиционным. Так и было, дети начинали весну.
Д. Володихин
— Итак, «Жаворонок молодой».
Дорогие радиослушатели, опять-таки надеюсь, что эти заклички вас, как минимум, развлекли. А мне необходимо напомнить вам, что это светлое радио, радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. А у нас в гостях кандидат педагогических наук, заместитель заведующего кафедрой культурного наследия Московского государственного института культуры, Елена Германовна Боронина. И мы рассказываем вам о весеннем цикле народный традиций, обрядов, песнопений. Причем, вы видите, мы начинаем со всего того, что крепко связано с христианской культурой, с церковной культурой. Мы не пытаемся сейчас придумать что-нибудь сверх того, мы просто смотрим в глубину веков и стараемся увидеть то, что когда-то создал сам народ в связи с праздниками, которые введены были после Крещения Руси. Ну, в общем, какие-то традиции были даже более древними. Если я правильно понимаю, то именно весной начинались хороводы. И эти хороводы вначале, может быть, когда-то, в эпоху раннего Средневековья, они имели какие-то корни дохристианские, какие-то корни магические, может быть. Но впоследствии это просто стало танцем, который нес в себе веселье, нес в себе радость, лишившись этих самых смыслов, потому что всякую магию просто вытеснило христианство. И вот до какой степени, действительно, хороводы это весенняя традиция?
Е. Боронина
— Хороводы это действительно весенняя традиция, и начинали водить хороводы с масленицы. Да, масленица, она у нас закрывает зиму, открывает весну. И ставили качели — рели, на них начинала молодежь качаться, петь песни особые и начинали водить хороводы. А весь весенний период, он делится в традиционной культуре на ранневесенний — до Пасхи, и после Пасхи — уже пасхальный период, вот все это время водили очень активно хороводы. Хороводы были самые разные: они были подвижные, они были медленные, они были быстро-медленные — то есть идет медленный запев и быстрый припев, то есть они двигаются, двигаются, как павушки в кругу, а потом начинают немножечко пританцовывать на припеве. Вот, скажем, «Во кузнице» — вот такой точно, самый такой двухчастный хоровод, и он очень свойственен нам, Московской области. Так вот я хочу сказать, что хороводы — неотъемлемая часть встречи весны и весеннего периода. Конечно, молодежь, дети, старшие дети выходили на хороводы, и они, таким образом, как бы наполняли вот этот весенний воздух, весеннее пространство своими голосами. Все это соединялось с той энергией, которая пробуждается у человека в весеннее время, все это вот воплощается в таком пении. Ведь хоровод — это обязательное движение, да, обязательное движение и пение. У нас в Московской области хоровод был ведущим жанром, то есть если где-то что-то пели другое, то мы прежде всего остановимся на хороводах.
Д. Володихин
— Прежде всего, Елена Германовна, уточните, вы сказали, что хороводы — это для молодежи и для детей старшего возраста?
Е. Боронина
— Для подростков.
Д. Володихин
— Для отроков и отроковиц, скажем так. Ну вот хороводы, они бывают совместными, или чисто девичьими, или только для парней? В какие дни это происходит? Вечером ли, утром ли, в какие часы как долго? То есть хотелось бы понять не только, как выглядит единичный хоровод, но ведь это целая система, довольно сложная, как выглядит вся система?
Е. Боронина
— Вы знаете, это действительно, спасибо за такой сложный и глубокий вопрос, это действительно так. Хороводы в основном смешанные, конечно, и ребята, и девушки, и парни вставали вместе. Причем есть наборные хороводы, которые организовывали пары, когда у тебя есть возможность подойти к девушке и пригласить ее, и с ней быть в течение этой вечерки или в течение этого хоровода. И у девушки есть такая возможность. Есть так называемые проходочки, которые вначале девушка выходит, потом парень выходит, потом две девчонки, два парня, где величаются все эти особые статусы что ли социальные, статусы деревни. Есть хороводы, которые водились медленно, скажем, «Во городе царевна» — удивительный хоровод, когда парень выбирает девушку, вот ее, «царевну», вот ее в центр выводят — в «город». Хоровод, кстати, назвался «Город». И начинает ее величать, где она вот особые такие свои симпатии что ли, уважение выказывала своему избраннику. Ну а мы с вами сейчас поговорим немножечко о другом. Есть совершенно удивительные исполнительницы, с голоса которых записаны такие хороводы. Есть Ольга Сергеева, исполнительница, которая жила на стыке Смоленской и Псковской губерний, и обладает совершенно удивительным светлым, красивым голосом, который записан, выпущены диски. Даже в фильмах наших, отечественных фильмах, звучат голоса вот этих певиц Смоленско-Псковского пограничья. И мне очень хочется вам дать такой весенний хоровод — «А мы просо сеяли». Почему, потому что весна, потому что просо сеется именно весной. Он такой содержательный что ли хоровод, и в таком уникальном исполнении, это уже и как произведение искусства и как действо, которое происходило весной, не могло не происходить.
Д. Володихин
— Ну что же, давайте поставим песню Ольги Сергеевой, песню хороводную, «А мы просо сеяли».
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио, радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с замечательным специалистом по русскому фольклору, Еленой Германовной Борониной, рассказываем вам о народных традициях, обычаях песнопениях, связанных с весной. И, собственно, хотел бы все-таки уточнить вот по хороводам, еще раз вернемся к этому: а когда, собственно, водили хороводы? Это субботние дни, воскресные дни, это вечера будних дней, как это сочеталось с постом?
Е. Боронина
— Были особые постовые хороводы, которые были разрешены в постовое время. Они более спокойные, но они были. И они даже должны были стоять на этом месте, потому что вот молодежь как бы своей силой, своей энергией что ли, она ну восстанавливала что ли время, она заполняла вот это пустое что ли пространство, которое образовалось от зимы, от того времени холода, которое у нас еще, безусловно, вот просто дышит нам в затылок вот в этот постовой период Великого поста. Когда исполнялись хороводы? И утром, и вечером, в дневное время. Например, «Горка» — это особый хороводный праздник, который начинался водиться с Николы Вешнего. Там были три «горки» — три хоровода ставили в течение дня, скажем, в Усть-Цильме — утром один, один в обед, и самый большой, самый главный был вечером, который водился почти всю вот эту вот светлую ночь. Потому что в Усть-Цильме солнце практически не садится.
Д. Володихин
— Это было достаточно сложное действо, которое с простым танцем, в общем, не должно вполне ассоциироваться.
Е. Боронина
— Нет, вот в «горке» хороводные циклы включали до 12–15 хороводов, и на одно и то же движение — скажем, просто «ручеек»: люди переходят постепенно, задняя пара идет, последняя пара, переходит вперед, и так хоровод движется в определенном направлении в нужном, выбранном традицией направлении, скажем, переходит с одной поляны на другую. И это могло происходить в течение нескольких песен, то есть, в принципе, хороводы игрались по два-три часа.
Д. Володихин
— Ну это достаточно сложно и, в общем, действительно для молодежи.
Е. Боронина
— Для молодежи.
Д. Володихин
— Видимо, и еще достаточно утомительно. Если я правильно помню, то и в весеннее время к разного рода песнопениям, к разного рода народным собраниям подключались духовные инструменты разного рода — дудки, сопели, то что сейчас называют кугиклы. И в зимнее время ничего такого не было, духовые инструменты в народной культуре включались вместе со светом, с теплом, с оттепелью.
Е. Боронина
— Вышли на улицу, да, и начинаем. Совершенно верно, это удивительное совершенно такое единение с природой в традиционной культуре. Ведь духовые инструменты во многом делали из травы. Вот, например, калюка — это инструмент, который делается из очень толстой полой травы, вот максимально возможно толстой, которая есть у нас, да. И делалась она в размер руки человека. Скажем, если играет мужчина, то у него калюка, представьте себе: вы вытянули вперед руку, и вот пальцы, которые закрывают отверстие у этой дудки, вот от губ ваших до конца пальцев — это ваша именно калюка, вашего размера. Калюка — это продольная флейта без дырочек, дырочка одна на вход и одна на выход. И вот с помощью диафрагмы исполнитель выдувал различные звуки. Очень красивый архаичный инструмент. Если это играет ребенок, значит, у него она может в два раза короче. Пожалуйста, пошел я на соседнее озеро, там есть заросли вот этих вот в прибрежье — это не камыши, я еще раз говорю, дудки такие, которые растут, полые, полая трава такая очень.
Д. Володихин
— Может, рогоз?
Е. Боронина
— Еще и толще. Есть на юге России есть такие травы, да, и из них делались. Сейчас из борщевика мы делаем такие дудки, можете себе представить. Он когда простоит зиму, весь вымерзнет как следует, и весной вот, старый...
Д. Володихин
— Утратит все свои ядовитые свойства.
Е. Боронина
— Утратит ядовитые свойства. Мы его срезаем и готовим из него вот эти вот калюки. Это разовые инструменты, то есть в прошлом году она была дудочка у нас, где-то завалялась, и ладно. А в этом году мы делаем новые, свеженькие, настоящие, и на них играем. И наполняем воздух, вот эти веснянки звучали, «жаворонки», и дудки начинали звучать. Но на калюках играли только мужчины, вот эти большие, огромные, в руку, в размер руки. А дудочки — это маленький уже тростник, небольшой тростник. Их исполнительницы держали в руке, три дудочки или две были. Основной комплект — три дудочки или придувальный был комплекс, играли в противофазе, то есть: «фу-фу», «фу-фу» — вот, так сказать, дополняли одна другую. И причем еще «фифканье» и «кафканье» было — интересные термины такие. То есть здесь «фу» — звук в дудочку и «каф», «каф» — еще и голосом идут определенной высоты звуки женского голоса. Чрезвычайно интересный инструмент, просто слияние полное с природой происходит. Когда я работала с детками в детской студии, они мне всегда говорили: Елена Германовна, давайте послушаем музыку леса. Они очень любили эти наигрыши. И звучат они именно в весеннее время, в весенне-летнее время.
Д. Володихин
— Ну хорошо, что такое вот те самые кугиклы, что они собой представляют?
Е. Боронина
— Это небольшие дудочки, размером с ручку. И, собственно, и толщиной с ручку, те, которыми мы пишем. Они, вход полый — мы дуем в него. А выход это вот...
Д. Володихин
— Раструб, нет?
Е. Боронина
— Когда просто дудочка, она срезается с таким, ну она закрыта, она же из сегментов состоит, любая дудка, любая трава, тот же укроп, например, да. И вот закрытая часть срезается, она остается, а сверху полая. И вот мы в нее дуем, ну вот как Суок в сказке...
Д. Володихин
— В ключик, да.
Е. Боронина
— Да, дула в ключик, вот здесь примерно та же самая ситуация.
Д. Володихин
— А дырочки в ней есть?
Е. Боронина
— Нет, дырочек нет. Сейчас я хочу продолжить немножко, как настраивался. Дело в том, что в руке у исполнительницы, как я говорила, три дудочки — это три разных звука, причем они в основном по диатонике. Музыканты знают, что это такое — это очень древние лады наши, да, три звука всего, безполутоновые лады. И настраивались они с помощью хлеба, представляете себе? То есть что такое звук, высота звука — это высота столба воздуха, который помещается в эту трубочку. Кладут немножко мякиш туда хлебный в трубочку — она становится меньше, столп воздуха становится меньше, и мы поэтому имеем звук другой. И так бабушки, так исполнительницы настраивали свои дудочки, с помощью хлеба.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, это мы вас кормим описаниями песен и музыки. А я думаю, будет правильным, чтобы вы все это слышали сами. И сейчас мы ставим запись мелодии «Батюшка», которая исполняется как раз на кугиклах.
Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы ненадолго покидаем вас, для того чтобы примерно через минуту продолжить наш диалог.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях кандидат педагогических наук Елена Германовна Боронина, заместитель заведующего кафедрой культурного наследия Московского государственного института культуры, замечательный специалист по русскому фольклору, по народным музыкальным инструментам, песнопениям и обычаям. Ну вот, кстати говоря, насколько я понимаю, ведь у себя в Московском государственном институте культуры вы все это рассказываете студентам, вы весь этот опыт экспедиционный записи, всю эту картину соприкосновения с народной музыкой, народными песнями преподаете студентам — это ведь часть преподавания.
Е. Боронина
— Безусловно. Мы не только слушаем об этом обо всем и говорим об этом, мы и играем на тех же кугиклах, мы поем те же веснянки, мы идем к детям. Мы выступаем, мы играем на Николу Вешнего горочные хороводы настоящие — усть-цилемские и наши, московские — это составляет важнейшую часть нашей профессиональной подготовки студентов в институте культуры, кафедры культурного наследия.
Д. Володихин
— То есть насколько я понимаю, это опять-таки достаточно серьезное образование, которое погружает человека в ту часть культурологии, которая называется традиционная культура русского народа.
Е. Боронина
— Да, так и есть, по-настоящему, глубоко.
Д. Володихин
— И человек впоследствии сможет и не просто наслаждаться такими вещами, он сможет, допустим, сам ездить в экспедиции, записывать то, что не знал, не слышал никто до него, публиковать это. А может все это использовать, скажем, в каких-то мотивах русской одежды, которую сейчас шьют, это сейчас достаточно модно, в какой-то музыкальной группе, в каких-то театральных постановках — вот все эти народные элементы включать и, таким образом, давать им интерпретацию внутри современной культуры.
Е. Боронина
— Я хочу сказать, что вот та отечественность, которая, может быть, немножечко громко звучит, пафосно, но так и есть — мы взращиваем граждан своего Отечества, тех, которые любят, знают, понимают, ценят ведут, несут и воплощают это вот в своей каждодневной жизни. Потому что то, о чем мы говорили, это не концерты как таковые, да, это именно жизнь. Вот почему нужно там исполнять какие-то заморские, скажем, традиции, если у нас есть такие чудесные «жаворонки», да, или, скажем, на масленицу у нас были интереснейшие карнавальные шествия, свои совершенно, которые можно было бы то же самое, говорить о которых или хороводная традиция. Это же столько энергии, столько внимания у молодежи проходит на это все. У нас недавно была защита магистерской диссертации, в которой руководитель одних из таких танцевальных хороводных клубов Москвы, учился у нас, и вот совершенно удачно рассказывал о программе, которая называется «Культурный поход», он сам ее организовал, которая включает в том числе в первую очередь опоры вот на эти вот традиции, о которых мы говорим.
Д. Володихин
— Ну что ж, замечательно, что где-то это делается. Ну а сейчас мы с вами вернемся, собственно, к самой народной музыкальной культуре, достаточно богатой, интересной. И самое главное, что не надо думать, что все эти традиции, они порождены язычеством. Многие вещи накрепко связаны с христианством и от него совершенно неотъемлемы. Ну вот, например, обычай праздновать, даже вернее не праздновать, праздновать — это было бы неправильно, отмечать середину поста. Есть ведь, насколько я понимаю, так называемые средокрестные песнопения, и что это такое?
Е. Боронина
— Средокрестные песнопения, да.
Кресты-кресты, пророки,
Побежали по дороге.
Кто не даст креста,
Тому куричья нога...
И так далее. Это достаточно редкие песенки, которые сохранились в традиционной культуре. Вот четвертая неделя поста наступила, но ведь сложно же, долго же это, непросто же это, и люди просто вот такие себе опорные точки что ли помогли, простроили. Ведь каждая неделя чему-то посвящена поста, и вот на Средокрестной неделе как раз ходили, приветствовали с постом, с тем, что серединочка уже прошла, уже весна наступила, исполняли вот эти вот величальные песни. И в то же время ну обменивались что ли такими пирожками какими-то, детки ходили, поздравляли, получали в награду за исполнение песен, за поздравление получали угощение.
Д. Володихин
— То есть это было некое хождение по дворам, несколько похожее на колядование, если я правильно понимаю.
Е. Боронина
— Совершенно верно, так. И причем при этом пекли кресты. Пекли матушки, бабушки, пекли крестики, давали своим детям, они шли с ними вот в обход по дворам и угощали детей крестиками, обмен такими печеными булочками происходил в это время. Тоже ведь, так сказать, особым образом отношение к кресту, к христианской традиции — крестики, вот они вокруг нас целый день, день Средокрестия.
Д. Володихин
— И, насколько я понимаю, сейчас достаточно много музыкальных коллективов исполняет это. Ну кто-то делает из этого, скажем так, современную массовую музыку, кто-то старается сделать из этого даже музыку популярную. Кто-то, наоборот, стремится к возможно более точному воспроизведению идеала. И здесь идеал совершенно другой: не добиваясь популярности, добиться аутентичности, то есть совершенно точного воспроизведения. Это не будет продаваться миллионами записей, дисков, если угодно, это будет, может быть, даже и вообще внекоммерческой музыкой, но порой очень интересной. И ведь вот подтвердите, Елена Германовна, я прав, таких коллективов сейчас огромное количество, и они совершенно никакого отношения не имеют к помпезным грандиозным казенным ансамблям советской поры.
Е. Боронина
— Да, безусловно. Это очень отрадный факт, то что аутентичное пение становится не таким сложным, не таким далеким, не столь режущим слух. Дело в том, что молодежь во многом воспринимает эту традицию уже внутренне совершенно, то есть несет ее как свою собственную. Они слушают этнографические аутентичные записи, они поют, я не знаю, как та же Ольга Сергеева, как Татьяна <фамилия>, наша московская исполнительница. Они максимально пытаются погрузиться в ту традицию, которую они исполняют. Есть московская песня, например, по свой аутентичности, например, отличается от смоленской или от казачьей, например. И потом, уже научившись петь, и спев не один десяток, а может быть, не одну сотню песен, они становятся носителями. Они настолько хорошо входят в ткань этой песни, что уже их собственные тембры, они во многом становятся аутентичные. Представляете, это совершенно удивительное явление нашей современной культуры и очень перспективное.
Д. Володихин
— Давайте, я попробую реконструировать, как это выглядит: человек, который родился в мегаполисе, всю жизнь прожил в мегаполисе, получил образование в мегаполисе, едет в деревню, слушает бабушек и, если у него достаточно таланта, умения и искусства, сам становится носителем этих бабушкиных музыкальных сокровищ. В то время как в деревне, может быть, у бабушки-то уже и наследников этом смысле нет.
Е. Боронина
— Нередко так бывает, к сожалению, очень часто. У нас в экспедиции не раз было такое: мы приходили к бабушкам, записывали, и они говорили: ну вот, теперь уж можно и умирать, потому что песни-то наши будут жить. Особенно когда на будущий год мы приедем с ребятами, да с этими разученными песнями, да покажем бабушкам — сколько же было счастья. Уж и угощали они нас, и гладили, и ходили вокруг нас просто хороводами, все что можно, лучшими друзьями мы были для них. Обидно, когда... Да, кстати, местная молодежь, ходит-ходит вокруг нас, нет-нет, а потом начинает смотреть: да может быть, наша бабка-то Фиря что-нибудь и, правда, понимает или, правда, что-то несет? Начинают на своих собственных бабушек обращать внимание.
Д. Володихин
— Ну раз к ней столичные-то приехали, знать, что-то все не просто.
Е. Боронина
— Да, еще не просто девушки, еще и парней мы привезем — ну тут вообще просто, высший пилотаж уже просто получается. И вы знаете, вот такие вот прививки, они практически по всей России у нас происходят. То есть интерес и искреннее уважение, и глубокое внутреннее осмысленное отношение к разучиванию песни сейчас в городе существует, и оно перетекает в деревню — то есть какие-то обратные пошли процессы.
Д. Володихин
— То есть получается, что наследником стал интеллектуалитет, который сконцентрировал в себе это богатство и до сих пор концентрирует, и потом, впоследствии передастся это в деревню. То есть примерно такая история, как, извините, со стихами Есенина: человек вышел из деревни, стал человеком городской культуры, и после того, как его стихи растеклись по стране, опять же значительная часть сельских поселений восприняла это как родное и стала даже распевать эти стихи, как что-то, совершенно с городом не связанное.
Е. Боронина
— «Не жалею, не зову, не плачу...» Ну да, как что-то свое. Да, совершенно верно, такие процессы удивительные происходят. И мы сейчас одни из свидетелей вот такого вот нарождающегося возрождения, таким образом происходящего.
Д. Володихин
— Ну что ж, я думаю, будет правильным, если мы будем не только говорить о том, как это происходит, но и дадим возможность тверскому молодежному, насколько я понимаю, студенческому коллективу исполнить сейчас для нас как раз одну из песен весеннего цикла «Весенка-красенка».
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях кандидат педагогических наук, замечательный специалист по русскому фольклору, Елена Германовна Боронина, заместитель заведующего кафедрой культурного наследия Московского государственного института культуры. И вот если вы пойдете к ней учиться, все то, что мы сейчас пытаемся очень кратко воспроизвести, то вы получите на кафедре культурного наследия огромной систематизированной информацией, и в общем, станете своего рода счастливчиком, специалистом по русской этнокультуре, каких вообще-то маловато на свете. Но вот тем не менее давайте пока двигаться по весенней песне, весенней музыке, народной традиции. Насколько я понимаю, не только середина поста, не только ну там, условно говоря, среда четвертой седмицы отмечается песнопениями, но на разные точки поста, как вы говорили, выпадают эти самые песнопения.
Е. Боронина
— Я хочу сказать, что достаточно интересные есть традиции в народной культуре пасхального периода. Вот, например, на третий день приблизительно Пасхи начинают петь волочебные песни. Это когда поются какие-то интересные слова, а припев у этой песни: «Христос воскрес, Сын Божий».
Д. Володихин
— Это, очевидно, вы имеете в виду третий день Светлой седмицы.
Е. Боронина
— Третий день Светлой седмицы, да, безусловно. И поются они до Вознесения, то есть вот такой после пасхальный период. Скажем:
Под окно идем, добрый день поем,
Христос воскрес, Сыне Божий.
Дай добрый день тому, кто в этом дому,
Да к нам пришла Святая Пасха,
С красным деньком, светлым яичком.
И везде «Христос воскрес, Сын Божий» поется. Представляете, какое праздничное песнопение? С этим обходят люди дворы, поздравляют с наступившим праздником, и их награждают — это может быть яичко, это может быть небольшая пасха, какие-то печеные, другие пирожки и так далее. И это достаточно повсеместно распространено, особенно на западе у нас, на западе России. Ну а есть еще и другой обычай, когда тропарь Воскресения Христова, который поется в храме, он тоже выходит на улицу и становится тоже частью вот такого вот обходного события, когда люди ходят и поздравляют друг друга с наступившим Светлым праздником. Если волочебные песни поет молодежь, то тропарь уже поет все население, даже здесь уже, так сказать, солидные мужчины и женщины ходят. В первую очередь идут опять-таки к батюшке, идут к мельнику раньше шли, к учителю, к «фершалу», как мне говорили, да, идут — самые такие заметные люди в деревне. Затем шли к родным своим, ну и потом все односельчане поздравлялись с праздником. И, оказывается, существует целый пласт этих напевов, народных напевов тропаря «Христос воскресе». Это исполняют, ансамбли различные исполняют эти напевы. Существует напев, который поют только женщины, существует напев, который поют только мужчины. Существует напев, который существовал в древние времена, исполнители деревенские так и говорят: «давнёшний напев». Или, может быть, вам на «советский напев» спеть? — вот так даже мы в деревне встречали. То есть какие-то более поздние варианты напева есть, а слова все те же.
Д. Володихин
— Это что, пасхальный тропарь в мотивах советской эстрады?
Е. Боронина
— Не советской эстрады. Он видоизменен немного, в нем прочитываются вот эти вот напевы, которые в церкви исполняются, да, на определенный глас они есть, а в то же время они исправлены, выправлены и так далее, то есть такая аранжировка своеобразная народная происходит. И самое интересное, что жители различают эти напевы, они могут вам спеть вот так, как нужно. Мужики вот так обходили — свой напев, а мы, бабы, вот так пойдем, мы по-другому поем.
Д. Володихин
— Ну что ж, я бы хотел обратиться к вам, дорогие радиослушатели, с тем чтобы вы не подумали, будто мы в начальной части Великого поста пытаемся как-то так поближе передвинуть к нам Пасху — что невозможно, то не возможно. Но мы можем мечтать о том, что пост, духовное испытание, духовное сосредоточение, концентрированность на молитве, на обращении к Господу Богу и при этом определенное самоограничение, то есть, повторяю, все же испытание и время для христианина непростое, если он относится к посту серьезно, по-настоящему, если он во всяком случае пытается пост провести так, как его надо провести, заканчивается светлой радостью, днем Воскресения Христова, Светлой седмицей. Если во время поста какие-то праздники, какие-то светлые дни, они вызывали у людей желание петь, желание водить хороводы, но все-таки это великопостное время, и такого рода вещи несколько ограничены. То в тот период, когда начинается Светлая седмица, все те чувства, которые находились под сих пор в затаенном состоянии, в ограниченном, они распрямлялись, как своего рода пружина, которая до сих пор была сжата. И, насколько я понимаю, вообще пасхальных песнопений, и не церковных, а народных, огромное количество, их чуть ли не больше, чем в отношении всего предшествующего постного времени.
Е. Боронина
— Да, совершенно верно, таких напевов много. И мы вот уже говорили, что это могут быть волочебные напевы, это может быть распев тропаря «Христос воскресе». И, скажем, нужно говорить о том, что это такая мощная достаточно традиция — традиция уважения, традиция почитания. И вот в эти дни пасхальные дни вернее пели другие песни, практически это были вот те самые песни, которые и должны звучать, напевы, которые должны звучать в этот момент. Но опять-таки переосмысление, некая аранжировка, некое приближение к будням что ли, и вот к этому величанию, величанию, которое есть в обходных песнях вообще в любых — в святочных, в масленичных, в волочебных, в троицких. И «Христос воскресе» — припев, который существует в тропаре в тот период, когда он исполняется, как мы говорим, он тоже такое величание, большое, хорошее, центральное, может быть, величание всего года предполагает.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, сейчас будет исполнен в варианте народного распева тропарь «Христос воскресе». Не подумайте, что мы тут раньше времени пытаемся спеть тропари, воспринимайте это сейчас, во время поста, как памятник народной музыкальной культуры. А когда мы с вами вместе доплывем до конца постного моря и высадимся на берег Светлой седмицы, тогда и мы споем, и вы споете, и весь народ наш будет петь и тропари, и величания, и все то, что захочет петь в честь Воскресения Христова.
Е. Боронина
— А потом ведь молодежь-то надо когда-то их учить, надо их впевать, надо им потихонечку давать все это, поэтому...
Д. Володихин
— Ну хорошо, давайте, пускай молодежь учится сейчас. Минута пения тропаря «Христос воскресе».
Дорогие радиослушатели, хотелось бы сказать несколько слов о том, что существует культура народная, существует культура церковная, и они достаточно близки друг к другу, они имеют взаимопроникающий характер. Ну а существуют традиции, связанные с весной, придуманные — то есть то, что является созданием такого своего рода идеологического менеджмента, позднего СССР или, скажем, коммерческими придумками туристических компаний, которым надо как-то людей веселить — хотя кругом Великий пост, но все же весна, давайте что-нибудь веселенькое придумаем. Вот, насколько я понимаю, есть и традиции достаточно ложные, да, то есть там поедание каких-то особенных пирогов вообще во время весны, то что придумали: давайте сядем, с чаем попьем пироги — это настоящий народный обычай.
Е. Боронина
— Ну пирогов вообще у нас было много. Я не знаю, о чем идет речь, но вот на Троицу, например, пироги были с луком, с яйцом, с рисом, в весеннее время это были «жаворонки». Ну а так, к сожалению, придумано действительно очень много в нашей традиции.
Д. Володихин
— Ну «жаворонки» — это, скажем, тут сейчас бы сказали — такое казенное словосочетание, — постная выпечка.
Е. Боронина
— Постная выпечка, да.
Д. Володихин
— Ну а тут призывают туристические разные компании: давайте же соберемся на чайную трапезу, и выносят пироги всех сортов — это истинно русский обычай. Идет пост, пост в полный рост.
Е. Боронина
— Ну нет, конечно же. Конечно, нет. В деревнях все это соблюдалось. Светло как-то, знаете, без особой помпезности, без демонстрации этого всего. Но ты пришел за стол, сел за стол — пожалуйста, угощают тебя, но постным пирогом.
Д. Володихин
— Ну совершенно верно. Поэтому вот, дорогие радиослушатели, не попадайтесь на такие...
Е. Боронина
— Не попадайтесь.
Д. Володихин
— Как это вот, «заклички» туристические. А иногда какие-нибудь музейщики начинают что-нибудь придумывать. Не попадайтесь. Вот есть действительно то, что создал народ, есть то, что дала народу Церковь, и есть совершенно пустейшие выдумки, которые никакого отношения к русской старине не имеют, пусть их и связывают с русской стариной.
Е. Боронина
— Вот мы с большим удовольствием разберемся во всем этом у нас, в Московском государственном институте культуры. Одна из последних моих лекций была посвящена как раз вот этому вот. Есть не только пироги такие, есть и книги, которые наполнены совершенно псевдосодержанием, где такой, знаете, компот — отовсюду все слито, перемешано и выдано, как только притча во языцех. Нет такого.
Д. Володихин
— Истинно русские духовные традиции. И здесь нужна определенная осторожность. Дорогие радиослушатели, время нашей передачи подходит к концу. Мне хотелось бы, во-первых, от вашего имени поблагодарить Елену Германовну Боронину, кандидата педагогических наук, заместителя заведующего кафедрой культурного наследия Московского государственного института культуры, за то что она сегодня привела нас в русскую деревню, за то что она заставила нас послушать бабушек и дедушек, за то что мы с ее записи слышали все эти звонкие голоса. И за то, что она рассказала нам в подробностях, как это складывалось в старину, и какая это была система обычаев, а не просто какие-то отдельные, с забытым смыслом, символы. И мне остается сказать вам, дорогие радиослушатели, спасибо за внимание, до свидания.
Е. Боронина
— До свидания, уважаемые радиослушатели. Всего вам самого доброго.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (08.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 5 зач., II, 22-36
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Есть ли в наше время люди, подобные апостолам? Или же это служение — атрибут исключительно древней Церкви? Ответ на этот вопрос содержится в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
22 Мужи Израильские! выслушайте слова сии: Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас, как и сами знаете,
23 Сего, по определенному совету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили;
24 но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его.
25 Ибо Давид говорит о Нем: видел я пред собою Господа всегда, ибо Он одесную меня, дабы я не поколебался.
26 Оттого возрадовалось сердце мое и возвеселился язык мой; даже и плоть моя упокоится в уповании,
27 ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тления.
28 Ты дал мне познать путь жизни, Ты исполнишь меня радостью пред лицем Твоим.
29 Мужи братия! да будет позволено с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он и умер и погребен, и гроб его у нас до сего дня.
30 Будучи же пророком и зная, что Бог с клятвою обещал ему от плода чресл его воздвигнуть Христа во плоти и посадить на престоле его,
31 Он прежде сказал о воскресении Христа, что не оставлена душа Его в аде, и плоть Его не видела тления.
32 Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели.
33 Итак Он, быв вознесен десницею Божиею и приняв от Отца обетование Святаго Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите.
34 Ибо Давид не восшел на небеса; но сам говорит: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня,
35 доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих.
36 Итак твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли.
Книгу Деяний апостольских иногда называют Евангелием воскресения. С такой силой в ней делается акцент на том, что Иисус Христос действительно умер и восстал из мёртвых. Эта мысль выходит на первый план не столько благодаря многочисленным рассуждениям, сколько деяниям апостолов. Другими словами, если бы не было Пасхи Христовой, ученики Спасителя не смогли бы совершить тех дел, о которых говорится в книге. Они не пошли бы проповедовать Евангелие. Скорее всего они просто перестали бы существовать как группа. Разбежались бы. Каждый пошёл бы по жизни своей дорогой.
Вместо этого мы видим небывалый энтузиазм и воодушевление. Не слишком образованные, провинциальные, без всякой финансовой и административной поддержки, вопреки запретам сильных мира сего, не обращая внимание на угрозу потерять свободу, здоровье и саму жизнь, апостолы говорят о Христе. О том, что Он воскрес. Само по себе это действие — яркое свидетельство истины их слов. Это яркое свидетельство того, что их вера живая. Её подпитывает мощный источник. Сердце апостолов будто наполнено огнём, жар от которого чувствуют и они сами, и о окружающие. Это энергия божественной благодати. Она побуждает учеников говорить о Своём Учителе, а людей слушать их и принимать всё сказанное с доверием.
Бог устроил человеческое существо таким образом, что, если Божественная благодать наполняет наше сердце, её невозможно скрыть. Её невозможно спрятать от окружающих и сделать своим личным достоянием. Она жаждет излиться наружу — побуждает нас делиться этой радостью с другими. И этому позыву невозможно противиться. Даже если существует угроза физической расправы или смерти, сила Божия такова, что её невозможно удержать. Древний пророк Иеремия очень красноречиво свидетельствует об этом: «Ты влёк меня, Господи, — и я увлечён; Ты сильнее меня — и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною... И подумал я: не буду я напоминать о Нём и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моём, как бы горящий огонь, заключённый в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог». Не мог пророк не говорить о Боге своим соплеменникам. Несмотря на то, что они смеялись над ним и гнали его. Как говорил Христос в Евангелии, «Никто, зажегши свечу, не ставит её в сокровенном месте, ни под сосудом, но [ставит её] на подсвечнике, чтобы входящие видели свет».
Важный духовный принцип следует из этого. Если мы Божии, если Его благодать живёт в нас, мы не можем не свидетельствовать о Нём. Это не означает, что мы должны с каждым встречным говорить о Боге, доказывая истинность христианства. Внешне наша жизнь может быть волне обычной. Работа, семья, бытовые обязанности. Однако если человек стремится, подобно апостолам, не просто говорить о Евангелии, но исполнять Его, жить им, искать волю Божию и служить своим ближним, даже самые привычные и рутинные дела, которые он совершает, преображаются. Господь наполняет каждую нашу мысль, каждое наше слово и поступок светом Своей благодати. И так делает нас живыми свидетелями и проповедниками Своего Небесного Царства.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Иеромонах Давид (Кургузов)
У нас в студии был клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань иеромонах Давид Кургузов.
Наш гость рассказал о своем пути к вере и о том, как после работы программистом и эстрадным режиссером пришел к решению стать монахом и священником.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником Святой Пасхи. Это «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. В студии приветствуем вас мы, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. А в гостях у нас сегодня иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. Добрый вечер.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Здравствуйте.
Константин Мацан:
— Я вам, отец Давид, напомню и нашим слушателям, что в этой программе, которую мы по вторникам в восемь вечера с Кирой на волнах Радио ВЕРА ведем, мы говорим со священником о его пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий привела к тому, что человек, мужчина, дерзает служить алтарю и видит это своим главным и единственным служением. Это всегда, как нам кажется, путь вопросов, путь поиска, иногда сомнений или преодоления каких-то сомнений. И, наверное, на этом пути есть не только вопросы, но и ответы. Какие размышления, какой опыт о Боге, о жизни, о церкви на этом пути возникал, это очень интересно. И нам представляется, что это может войти в резонанс с теми вопросами о жизни, которые есть у наших слушателей. А они разной степени церковности, кто-то уже ходит в церковь, кто-то, может быть, только присматривается к религиозной традиции со стороны. Вот об этом поговорим. Мы до начала нашей программы с вами начали уже о вашей биографии рассуждать, вы стали рассказывать. Там виражи крутые, достаточно сказать, что по первому образованию вы программист, а по второму — режиссер эстрады, вы закончили ГИТИС эстрадный факультет как режиссер. Если переход из программирования в творчество в принципе не такой уж редкий в нашей жизни, то ваш следующий переход после эстрадного факультета ГИТИСа через какие-то, видимо, этапы к священству и к монашеству — вот это уже вираж. Это уже само по себе интересно. Расскажите, как это получилось, каким путем вы в этом смысле шли, на какие важные, может быть, вехи и этапы этот путь для вас распадается.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, в конце обучения, это был четвертый-пятый курс, всего пять лет всего мы учились...
Константин Мацан:
— В ГИТИСе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Четыре года актера и пятый год режиссера. И на четвертом курсе как-то так сложилось, что я стал замечать явно, что Бог принимает личное участие в моей жизни. Встречались какие-то люди, появилась одна театральная постановка по христианским мотивам. Мой друг, тоже выпускник этого же факультета, Читрани Николай поставил с нами по книге «Школа для дураков» Саши Соколова спектакль, «Те, кто пришли» мы его назвали. Он длился четыре часа, три отделения, ни разу не уходишь со сцены, такой современный был спектакль. И там было очень много христианских смыслов, там были даже цитаты из апостола Павла. И уже стал, я помню, о чем-то задумываться и стал видеть, как совершенно из ниоткуда в моей жизни появляются люди точно, как мне нужно. Совершенно ясно я понимал, что это невозможно, я не мог бы это сделать сам по какому-то заказу. В очередной раз сел и крепко задумался, что, наверное, я бы хотел с Богом как-то познакомиться.
Константин Мацан:
— А до этого вы никакого отношения к религиозному мировоззрению не имели?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— До 27 лет я абсолютно трезво считал, что все священники это толстые негодяи на больших черных джипах, которые обирают народ, а церковь это какая-то организация по тому, как этот весь отъем денег у населения официально оформить.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас многие у радиоприемников стали прислушиваться особенно к дальнейшему ходу нашего разговора.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это была ясная формулировка, это был ни какой-то стереотип. Понятно, что, может быть, из интернета, но тем не менее. Некое воспитание, конечно, большей частью заложила мама. Когда я задумывался, я думал, что что-то, наверное, есть. Были какие-то маленькие попытки всяких практик, думал, читал какие-то книжки, может быть, больше про восточную религиозную традицию. Но когда уже сел и понял, что Бог лично принимает участие в моей жизни, я крепко задумался, и сложилось несколько важных вещей. Первое: мама все детство нас возила по Золотому Кольцу, хочешь — не хочешь два раза в год мы ехали во Владимир, Суздаль, Переславль-Залесский. Очень забавно, как она все время вспоминает: помнишь, когда тебе было два года... Я говорю: мама, это невозможно вспомнить, когда мне было два года. Видимо, это пространство храма, иконы. Мы раз в год обязательно ходили смотреть иконы Рублева в Третьяковскую галерею. Это было обязательно.
Кира Лаврентьева:
— Интересно.
Константин Мацан:
— То есть мама была человеком церковным?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она воцерковилась позже.
Кира Лаврентьева:
— Она была культурным человеком.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она все время искала, всю жизнь, и всю жизнь, что она живет в Москве, даже еще в Подмосковье когда жила, она ездила смотреть иконы Рублева. Это у нее была такая тяга, просто она была не оформлена, но этот культурный аспект вообще не был никаким препятствием. Когда я первый раз зашел в храм, чтобы в каком-то смысле молиться Богу, у меня не было какого-то препятствия от обстановки. Немножко стыдно было перекреститься по первой. А иконы, архитектура — совершенно никаких проблем. Потом эти христианские смыслы и спектакли. А потом я понимал, что я крещенный человек, в шесть лет меня крестили в 91-м году. Один из ста я был крещенных.
Константин Мацан:
— У меня та же история в том же году.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Храм Всех святых на Соколе, довольно известный храм, я помню, что мы с братом, ему было одиннадцать, мне шесть, вышли во время крещения, потому что ничего не понимали, идет совершенная не ясная процессия. И когда пришло время окунать в купель, бежали за нами на улицу, чтобы нас забрать. Это сыграло свою роль. И эти встречи. Еще была такая мысль, что Церковь на Руси существует тысячу лет и уже неоднократно ее пытались каким-то образом разрушить, то внешними, то внутренними силами. Я подумал, что, наверное, надо с Церковью познакомиться поближе. И первое, что я сделал, я начал поститься. Проходил Великий пост, и как человек высокоорганизованный, я решил согласно монастырскому календарю пройти этот пост. Открыл его записал, надел крестик, церемониально, заходя в какое-то кафе, спрашивал, есть ли у вас постное меню, пожалуйста. Когда увидел у какого-то моего собеседника крестик на шее, а он ел что-то непостное, я очень акцентировано делал ему замечание. Ужасное фарисейское поведение. Посередине поста даже умудрился попасть первый раз на богослужение, это была литургия Преждеосвященных Даров на Подворье Троице-Сергиевой лавры на Цветном бульваре, шесть часов, ничего не понятно, очень долго. Я то сидел, то стоял, то выходил, то еще что-то, но мне понравилось. Может быть, кстати, я понимал, что происходит что-то мне близкое. Я понимаю, что вообще богослужение в православной церкви выросло в чем-то из каких-то античных мистерий, в том числе. Мне понятна механика, как режиссеру.
Константин Мацан:
— А смотрите, важный момент. Вы так легко сказали, что в какой-то момент события стали легко происходить, все одно к другому как будто подходит, и это дает идею, мысль того, что Бог здесь действует. Но можно же все это и без Бога было бы проинтерпретировать. То есть была, видимо, настроенность сознания на то, чтобы, через идею Бога, через участие Бога это объяснить. Ведь это вовсе не обязательно. Или и в правду что-то заставляло вас подумать, поверить, что именно Бог, Личность здесь действует, что это не стечение обстоятельств? Или это чувствовалось как-то, что возникает кто-то новый в жизни, а не просто стечение событий?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— На тот момент я могу так вспомнить, мне кажется, я стал потихонечку встречаться с отдельными частями Евангельского учения. И их высота показалась мне совершенно невозможной и безличностной. Не может человек подставить другую щеку, исходя из каких-то будущих выгод. Я вот сейчас смирюсь, и вселенная мне пошлет...
Кира Лаврентьева:
— Вселенная.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Она же такая добрая, пошлет что-то, что мне поможет в жизни. То есть эта высота, которую я не встречал нигде и никогда, противоречила всему, что происходит вокруг. Как это вообще возможно? Зачем это делать? И я понимал, что это безличностно невозможно. Это только возможно в каком-то общении человека с Богом. Я тогда никак не мог его называть, даже боялся как-то обратиться. И этот первый пост я не обращался к Богу, вообще никак не молился, ничего не делал, даже не крестился — ничего. Я просто соблюдал определенные правила питания. Наверное, эта мысль была самая главная. Самое главное событие, которое произошло, которое вообще все перевернуло — это была Пасха.
Константин Мацан:
— После того первого поста.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно верно. Я все время жалею, что много людей приходят к Богу оттого, что у них произошла какая-то трагедия, болезнь, утрата близкого, что-то такое. Наверное, Бог видит мое малодушие и привел меня в церковь через радость. Не было никаких событий. Когда люди узнают, что я монах, священник, особенно раньше, когда я был чуть-чуть моложе, говорят: а что случилось? Все прекрасно. Я пришел на первую Пасху, подумал, что я постился, мне надо как-то завершить этот пост. Как-то. И решил, что надо сходить на ночную службу в храм. Это Благовещенский храм в Петровском парке покойного отца Дмитрия Смирнова. Я первый раз в жизни его тогда увидел. С точки зрения обычного человека это было ужасно, было душно, много людей, ходила какая-то бесноватая между людьми, заглядывала всем в глаза в широкой шляпе с белыми полями. Все плохо.
Кира Лаврентьева:
— Как режиссер вы все это, конечно, тонко заметили?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, конечно, я же смотрю, кто где движется, что делается. Это автоматически происходит, даже сейчас, может, даже к сожалению. Но в конце, даже в середине этого процесса, а во время службы отец Дмитрий вышел и что-то грозно с амвона всем говорил, я, к сожалению, не слышал, далеко очень стоял, но я вдруг понял одну мысль, самую главную, — я дома.
Кира Лаврентьева:
— Потрясающе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я даже хотел дерзнуть пойти причаститься Святых Христовых тайн, ничего не понимая, три раза вставал в очередь, складывал ручки на груди, пытался петь тропарь Пасхи, не понимая до конца, что там за слова, и три раза выходил, думая, что-то я не то делаю. И понял, что там истина, там Тот, с Кем я хочу быть, мне надо туда. И дальше этот процесс пошел как по маслу.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, мы еще раз поздравляем вас с праздником Светлого Христова Воскресения. Христос Воскресе! Сегодня у нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Как символично мы сегодня в нашем разговоре тоже подошли к Пасхе и к входу в лоно святой Церкви отца Давида, и это действительно чудо. Как дальше продолжался ваш путь? К причастию, как я понимаю, вы не подошли?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нет. Слава Богу, не дерзнул. Причем, там были знакомые мои люди, это было в районе, где я вырос практически. Метро Динамо, а я вырос на метро Аэропорт.
Кира Лаврентьева:
— Это где отец Дмитрий Смирнов покойный как раз был?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно, он самый. Самый ближайший храм это был для меня. Потом у меня встал вопрос, что делать дальше, он встал ребром. Я думал, все я понимаю, что дом здесь, что нам делать? Естественно, пошел разговор о том, как первый раз исповедоваться. Мой друг подсказал, есть такой священник отец Александр Борисов, он на протяжении лета, или может быть не только лета, вечером в пятницу принимает всех желающих, доступный батюшка, кто с вопросом, кто с исповедью. Так как, наверное, не было больше никаких вариантов, я в один из пятничных вечеров, предварительно что-то почитав, написав небольшой списочек, к нему пришел. Он совершенно не пытался никак меня вразумить, просто сказал: вот это надо читать. После этого была первая подготовка ко причастию. Наверное, я не могу сказать, что это было какое-то особое впечатление, потому что Пасха уже была до этого, потом это стало некой нормой. Причащаться я стал практически сразу каждое воскресенье, это стало чем-то совершенно необходимым в жизни. Без этого невозможно было жить.
Кира Лаврентьева:
— Как на все это ваше окружение отреагировало?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Так как человек, который быстро воцерковляется, пытается всех окружающих заставить заняться тем же самым, некоторые мои друзья хотели отвести меня к психиатру либо к какому-то такому специалисту, говоря, что ты в секте, все с тобой понятно, надо тебя лечить. Потому что ты начинаешь всем эту радость пытаться передать и говоришь достаточно резко. Ты же познал истину, надо всем ее донести. В той сфере, в которой я тогда работал, а это организация, режиссура мероприятий частных, больших, разных, это достаточно контрастно выглядело, везде ты начинаешь искать повод заявить что-то из того, что ты узнал.
Константин Мацан:
— Помиссионерствовать.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. И поэтому первый год прошел с боями. Мама моя, тогда еще не воцерковилась, она не очень приняла то, что происходило. Она через год-два воцерковилась и тогда...
Кира Лаврентьева:
— То есть вслед за вами.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, но я не повлиял никакими своими словами. Наверное, сам факт повлиял как-то на нее, что это произошло. И, наверное, она из-за этого задумалась, в разговоре это звучит так, по крайней мере. И потом постепенно сами собой стали шаги складываться. Естественно, когда молодой мужчина, тогда мне было 28 лет, встает вопрос о семинарии, наверное, ты сможешь стать священником. Практически все молодые мужчины или ребята, все такого возраста, скажем, старше восемнадцати, и, наверное, до пятидесяти, задают себе вопрос: наверное, ты сможешь стать священником. Потому что священников у нас нехватка в Русской Православной Церкви.
Константин Мацан:
— А этот вопрос для вас изнутри рос, или человек, попадая в окружение, молодой верующий...
Кира Лаврентьева:
— Горящий неофит.
Константин Мацан:
— Да, горящий, почему бы не в семинарию, не в священство. Сразу по умолчанию предполагается, а куда еще, только туда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это с двух сторон. С одной стороны, об этом говорят, а с другой стороны, появляется некая тяга к богослужению. Я практически сразу в себе это обнаружил, я очень быстро научился читать на церковно-славянском языке. Следующий пост меня потерпели мои, как назвать этих любезных людей — клирошане. Я-то не был, а они были, они давали мне читать псалтирь на Великий пост, но это было ужасно. Но они меня терпели пару недель, потом достаточно быстро стало все получаться. Тяга у меня точно сразу появилась, она до сих пор не остывает, это, наверное, это был один из поводов задуматься о монашестве серьезно. Эта тяга с одной стороны, непосредственно каким-то предметом, потому что хочется быть перед престолом Божиим, какое-то необъяснимое желание, хочется находиться внутри этого пространства, когда оно не наполнено ничем, кроме славословия Бога, молитв покаяния, спокойствием людей, их личной молитвой, соединенной с церковной. Все это, наверное, одно из лучших дел, которые по моей душе. Наверное. И плюс об этом говорят, напоминают тебе все время: ой, наверное, был бы хороший батюшка. И в этом ты находишься все время. Поэтому мысль сама собой появляется.
Кира Лаврентьева:
— Тут отец Давид, какая грань, у вас же очень хорошая профессия была. Вы же уже были состоявшимся человеком, вам не было ни 17, ни 18, вы не думали о выборе жизненного пути.
Константин Мацан:
— Даже не 19.
Кира Лаврентьева:
— Выбор жизненного пути, как некая проблема, вообще не стояла в вашей жизни на тот момент.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно.
Кира Лаврентьева:
— Поэтому вот тут-то и вся загвоздка, как вы отошли от такой хорошей успешной профессии, в которой вы были не последним человеком, как вы отошли от этого, полностью отказались? И мало того, что вы стали священником, вы же монахом стали — вот гвоздь нашего вопроса, нашей программы сегодняшней?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Кстати, как интересно, когда отказываешься от этой профессии, от жизни в Москве, достаточно сыто живешь, и приходишь в православную церковь, и вдруг твой стереотип, что все священники богатые, толстые негодяи на больших черных джипах...
Кира Лаврентьева:
— Развеивается моментально.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Абсолютно разбивается.
Кира Лаврентьева:
— Особенно, если по России поездить, посмотреть, как живут священники, с поминального стола питаясь, и собирая по копейке на ремонт храма.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Наверное, внутри работы произошел такой перелом. Так как режиссер эстрады и вся эта профессия подразумевает большое количество неоправданного праздненства, это постепенно стало так неинтересно. Я все время в этом что-то искал, я помню, что пытался наполнить смыслом какие-то эстрадные постановки, праздники. Но когда ты с начала октября по конец февраля какого-то года каждую неделю говоришь: с Новым 2013 годом! Или что-нибудь такое. А потом ты приходишь на литургию или открываешь Евангелие или молитвослов, и там какой-то смысл, а здесь он не очень находится. Наверное, это постепенно стало вытеснять, и я просто перестал понимать, что я делаю и зачем, и деньги перестали играть какую-то роль. Был какой-то страх, как же я откажусь от работы. Именно поэтому так получилось, что я оказался в Сызрани, потому что я не мог отказаться от работы. Московские духовные школы на заочное брали только либо уже священников, либо монашествующих. А я вроде и молодой, мог бы поучиться на очном, но я не стал, поэтому поехал учиться в Самару по знакомству. Наверное, нет такого красивого момента, что я отказался от всего. Просто мир стал терять свой смысл: а зачем? Зачем слушать вот эту музыку. Мне иногда попадается, что я слушал в студенчестве, думаю: зачем я вообще этим занимался? Все так неинтересно. На страницах Евангелия, внутри богослужебных текстов, в участии в социальных делах, в участии в каком-то чужом горе столько насыщенности, столько наполненности. Например, люди спросят: смотрите вы какой-нибудь сериал? У нас монастырь в городе, каждый Божий день к нам приходит какой-то человек с совершенно тупиковой ситуацией, полностью. Зачем мне какие-то выдуманные истории, если я постоянно нахожусь в том, что у людей такие проблемы.
Константин Мацан:
— Это как-то, по-моему, одного митрополита пригласили посмотреть филь Николая Досталя «Монах и бес» про жизнь монаха в монастыре, и митрополит ответил: да нет, я смотреть не пойду, я этот фильм и так каждый день смотрю у себя в монастыре просто по жизни — монах и бес.
Кира Лаврентьева:
— Так и есть. Мы, конечно, не будем спрашивать о тайнах внутреннего выбора, Промысла Божия.
Константин Мацан:
— Ну, а все-таки спросим.
Кира Лаврентьева:
— Прикровенная история. В нашей программе крайне сложно иногда эту черту соблюсти, не переборщить с вопросами. Отец Давид, этот выбор радикальный действительно осуществился потому, что кроме Христа и церкви вам перестало быть что-то интересным. Правильно я понимаю наш разговор?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это было бы смело так говорить.
Кира Лаврентьева:
— Зато это правда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Что насколько святоотеческим был выбор. Наверное, толчком был следующий эпизод. Почти когда мне исполнилось 30 лет, на тот момент я уже уехал из Москвы к другу священнику в Подмосковье, чтобы помогать ему восстанавливать приход, был там три года. Я уже учился в Самарской семинарии на заочном, ездил на учебу и все время задавал себе вопрос, надо как-то определиться, либо жениться, либо монашеский путь. Достаточно утомительно, появляется на приходе какая-нибудь молодая барышня в длинной юбке, глазки в пол, такая кроткая. Тогда я еще не знал, что, по святителю Василию Великому, миловидность обманчива, а красота суетна — эту истину надо юношам вешать над выходом из дома или из своей комнаты обязательно. Ты все время, раз в несколько месяцев ты влюбляешься или какие-то переживания романтические испытываешь. Мне это очень надоело, и я сказал: давайте этот вопрос как-то решать, надо понять, либо жениться, либо все-таки монашество.
Константин Мацан:
— Вы сказали это кому?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Священнику, у которого я был, который мне помог в Самарской семинарии, меня туда наставил, что мне надо туда. Он помог, сказал: хорошо, давайте решим тогда, что надо попробовать монашескую жизнь. Я же не был до этого ни разу в монастыре, не жил, не послушался. И меня отправили в Сызранский монастырь, месяц побыть, посмотреть, что как. И оказалось, что это опять что-то родное и опять же дома, и все замечательно. Не в смысле, что какой-то курорт. Ты самый последний человек, тебе надо со всем смиряться, вроде как ты образованный из Москвы, такой весь умный. Сызрань. А это дом. И это очень повлияло на выбор.
Константин Мацан:
— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в Сызрани. У микрофона Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, Христос Воскресе!
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Кира Лаврентьева:
— У нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Мы сегодня говорим о пути к священству и к монашеству отца Давида, и разговор этот необычайно интересен, как нам кажется.
Константин Мацан:
— Как мама среагировала на такое увлечение монашеством?
Кира Лаврентьева:
— Радикальное увлечение.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Я не ставил ее в известность, если честно.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Принимая иноческий постриг, я ее не предупредил. Я знал, что я не готов к этому разговору. На тот момент она уже была воцерковленным человеком, она вообще стала очень верующим человеком. Но я понимал, что для нее это очень тяжелое решение. Тем более представлял себе картину, что все, мы расстаемся навсегда. Сейчас я стараюсь ее достаточно часто навещать по разным поводам, то Рождественские чтения, то еще что-то. Поэтому она говорит потом, что я чувствовала, что что-то происходит, но разговор состоялся после. И это какая-то радость сквозь слезы, катарсис, выражаясь театральным языком. То есть она это полностью приняла сейчас, естественно, немножечко хвалится этим в среде своих друзей церковных, что вот у нее сын священник, монах. Но это был процесс. Когда был переход, она восприняла это с трудом, но с радостью.
Константин Мацан:
— А был момент, когда первые неофитские розовые очки спали и начались?.. Как сказал один мой знакомый священник про другого молодого на тот момент, только-только рукоположившегося священника, который по сорок минут исповедовал каждого к нему пришедшего. И опытный священник на это сказал: это пройдет, у него еще просто поповские будни не начались.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Я не помню этого момента. Я сейчас сравниваю с тем, что ты испытываешь в начале священства. Есть разные воззрения на то, что Бог дает какую-то излишнюю благодать, чтобы ты мог нестись, летать и все делать. Я думаю, что Господь очень доходчиво мне объяснил, что надо немножечко сбавить болезнь спины и поэтому нет никакой возможности исповедовать людей целыми сутками, надо себя немножко беречь, потому что можно потом и не встать. Я думаю, это такой технический у нас с Ним был разговор, Он знает, что я человек конкретный и мне надо конкретно объяснять: это делай, это не делай. И Он меня так вразумил, это, может быть, не духовный момент был, но, мне кажется, очень доходчиво.
Кира Лаврентьева:
— Кстати, отец Давид, в этом смысле сразу у меня вопрос возник один. Вы сказали, что вы вообще принимали решение о монашестве, я так понимаю, что это был ваш духовник, с человеком, который помогал вам устраиваться в Самарскую семинарию. Мы знаем, что есть несколько разных видов окормления, есть Лаврская традиция отца Кирилла Павлова, есть еще разные традиции, есть строгие, есть нестрогие. Вы так упомянули, что вы человек конкретный. Получается, что вам ближе конкретные благословения, конкретные указания? Или нет? Или вам скажут, делай, как делал отец Кирилл Павлов. Его спрашивают: батюшка, как мне поступить? А он говорит: а ты как хочешь поступить? Вашей душе, как ближе и как ближе вашей пастве, которая ходит к вам на исповедь? Какая традиция ближе вам в исповеди других людей? Что логично?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Думаю, что и мне и людям, которые считают, что я могу что-то посоветовать, все-таки надо давать свободу. Наверное, в этой конкретике, скорее, это мои личные отношения с Богом, не в смысле, что я требую от Него что-то конкретное.
Кира Лаврентьева:
— Я понимаю, о чем вы говорите.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Но этот разговор наш с Ним происходит через конкретные события. В течение жизни, когда я сейчас вспоминаю, что происходило, я понимаю, что все событийно.
Кира Лаврентьева:
— Все очень четко.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Режиссер, что поделать, профессиональная деформация. Но в разговоре с человеком нужно давать свободу. Когда я думал, что я хочу в монастырь, отец Иоанн Депутатов из Шатуры не говорил, что я выбираю тебе, благословляю, такого не было. Мы думали, даже был какой-то жребий, думали, в какой монастырь. Но как-то так случилось... Я помню, он меня сам спросил, вы мне доверяете, если я вам скажу, куда ехать? И мой был выбор, доверять, не доверять. Я мог сказать, что нет, я хочу в Оптину, там такие старцы, меня всему научат. Он меня спросил, я помню этот разговор: вы доверитесь моему выбору. Я сказал, что да, я доверюсь. И доверился. У нас почему-то такая есть школа, что должна быть какая-то инструкция, что священник это человек, который тебе дает пророчество, что не священник это человек, который эти пророчества должен воспринимать и выполнять. Это очень часто происходит.
Кира Лаврентьева:
— Знаете, отец Давид, все-таки тут традиция исихии, которая церкви нашей не чужда, стала основополагающей.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— В монашестве.
Кира Лаврентьева:
— Вспомним отца Иосифа Исихаста, у него настолько было все строго. Читаешь «Моя жизнь со старцем Иосифом» архимандрита Ефрема Катунакского, у тебя просто волосы встают дыбом. Но на самом деле ты видишь в этом тоже благодать, «дай кровь, прими дух», это тоже некоторая соль земли горстка его послушников. В итоге они разошлись по миру и основали множество монастырей, принесли огромный, сторичный плод за свое окормление строжайшее. То есть все-таки кому-то, возможно, это нужно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. Абсолютно. Но у каждого креста свой размер, нельзя взваливать на человека крест. Кому-то, например, нужно читать Иосифа Исихаста, а кому-то, например... Мы с друзьями-священниками сделали в телеграмме канал «Соборяне», и мы просто делимся кружочками, обсуждаем какие-то нас волнующие тему. Многие люди пишут, что мы слушаем ваших соборян и сами начинаем о чем-то думать. То есть человек должен думать, смысл пути исихаста не в том, что это обязательная дорожка, которая тебя гарантированно приведет.
Кира Лаврентьева:
— Приведет к спасению.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— А в том, что ты будешь смиряться. Ведь смирение не в том, что человек должен себя в рубище одеть. Самый простой путь смирения это семья, в этом послушании. В монастыре та же самая семья. Когда я приехал в монастырь, у меня был такой искус, наверное, редкий из опытов исихии, когда садишься в электричку Самара-Сызрань после сессии в семинарии и уезжаешь в Сызрань, как бы навсегда, вроде бы. Я садился в эту электричку, и мне внутренний голос, понятно, от кого, говорит: какая Сызрань, ты москвич, у тебя два высших образования, ты зарабатывал такие деньги, Сызрань. Я вцепился руками в сумки, просто вцепился, сел в эту электричку, и как только двери захлопнулись, все пропало. Всё, я спокойно поехал. Такой опыт тоже нужен. Но ты приезжаешь, ты с образованиями, а там монастырь провинциальный, и ты там последний человек, смиряйся, иначе ты просто без Бога ходишь там, нос подняв, что эти все ничего не знают, по-славянски толком не читают, что они там знают. Нет, будь добр смиряйся, если ты хочешь любить, смиряйся.
Кира Лаврентьева:
— Получается, что истинное смирение для монаха понятно, в монастыре, а для семейного человека, в семье. Вопрос усмирения собственной самости, о том, чтобы отойти от ветхого человека в общении с каким-то строгим или нестрогим духовником, для семейного человека не стоит. Правильно? При правильном подходе человек и сам от собственной самости освободится, если он будет служить ближнему своему. Так ли это?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не сам. Бог точно определяет человека.
Кира Лаврентьева:
— Конечно, все это с помощью Божией, естественно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У нас в монастыре сейчас четыре священника монаха, игумен и трое иеромонаха. Мы очень разные, один строгий, серьезный такой; один мягкий; один просто ничего не говорит на исповеди никому; один пытается добиться результата психологически. Мы очень разные.
Константин Мацан:
— А вы какой? Кто вы из этих трех?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не буду рассказывать. Мы меняемся периодически.
Константин Мацан:
— Ротация происходит.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И получается, что когда Великий пост или какой-то промежуток, человек решил, что ему надо попасть на исповедь, я вижу, как человек двигается, куда ему нужно, как Бог его двигает, я видел это много раз. Человек пришел... Мне сами говорили люди, что они пришли, знают, что вот этот строгий и не хотели к нему попадать, хотели к мягонькому, чтобы он по головке погладил и все простил. А так выходит, что к нему надо, как-то и не стояли туда, но что-то кто-то ушел, кто-то застрял, и надо к нему идти, и они идут и потом счастливы, говорят: это то, что мне было нужно. Это и было для меня самое главное открытие, что Бог не набор правил, не книга, Он Личность, Он с нами общается, Он с нами взаимодействует, ты только руку протяни. Я помню, как я сидел под Сикстинской капеллой в Риме и смотрел на эти нестыкующиеся пальцы Адама и Бога полчаса, потом только понял, что это и есть то место, когда человек выбирает Бога или грех. И это самая важная иллюстрация. Мой выбор, я выбираю, моя свобода, но я могу не выбрать. Если эту свободу отнять, то не имеет вообще ничего смысла. А приобретение этих качеств — путь, вы сказали все правильно, и в семье можно и на работе, и в армии, и где угодно, куда Бог тебя поставит. Если ты сам пришел, напросился на крест... Как детям, хороший фильм «Мой крест», напросил себе крест, ну, извини, пожалуйста, попробовал, лучше свой, какой у тебя есть. Самый желанный и любимый крест тот, который на тебе.
Константин Мацан:
— А то, что вы рассказали про искушение, когда какой-то голос, понятно, что не чувственный, не физический голос вы в себе слышали, а мысль приходит, куда я еду, у меня два высших образования, я состоявшийся человек — и Сызрань. Даже слово в этом контексте не привлекательное, какое-то провинциальное. Так можно почувствовать, понятно, что замечательный город и тут нет никаких иных коннотаций. А как определить, что этот голос не сверху, а снизу? Кто-то скажет, что это же здравый смысл?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У меня такой критерий выработался. Я не могу быть на первом месте. Как только мой внутренний голос или мои собственные мысли или то, что я делаю, является тем, где я на первом месте, это точно не от Бога. Потому что я не может быть первым, это невозможно.. Мы может быть вместе с Богом, а я невозможно. И Сызрань действительно замечательный город, прекрасные люди там.
Константин Мацан:
— Здесь никаких сомнений.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Особенный юмор, я убеждаюсь, что юмор это что-то Божественное. Полюности я шутил над тем, что Сызрань это в глубине глубинки.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас жители Сызрани не поняли, конечно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— С жителями Сызрани мы с большинством знакомы, у нас небольшой город, всего сто пятьдесят тысяч.
Константин Мацан:
— Есть города, у которых в самом названии есть что-то ироничное.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, да, да. Если вы помните, какое-то количество лет была Караганда из анекдота, потом еще что-то, а потом в начале, в середине нулевых по телевизору в КВН, если хотели про глубинку сказать, стали говорить Сызрань. Мы это подхватили. И о чудо, именно Сызрань стала тем городом, где я подвизаюсь. Это Божественно, это почти как жираф или гиппопотам, настолько же здорово и Божественно.
Константин Мацан:
— Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Помню, была на позднем советском телевидении программа «Веселые ребята», которую делал Андрей Кнышев. В тот момент везде гремела песня «Комарово», и авторы этой программы, как бы пародируя жанр соцопроса на улицах, подходили к какому-то человеку на улице, который, само собой разумеется, был актером, это не скрывалось, это была игра. И человек говорил: что из каждого утюга Комарово, Комарово, Комарово, что, нет других городов, я вот, например, из Сызрани. Я помню, что это название города меня тогда вдохновило, я тогда впервые его услышал и запомнил. Какие в этом смысле особенные искушения преодолевает священник и монах? Вы рассказали о первом искушении, ехать — не ехать, и мы заговорили о розовых очках, которые спадают. В чем вы сегодня не равны себе десять лет назад, как священник и христианин.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, одно из самых тяжелых искушений для священника и монаха это не вдаваться сильно в какие-то утешения.
Константин Мацан:
— Это как?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, например, я знаю, что я очень сластолюбив. У меня даже есть такая маленькая болезнь, если я открываю шоколадку и начинаю ее есть, следующее, что я помню, как я доедаю последний кусочек.
Кира Лаврентьева:
— О, точно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо не открывать шоколадку. Это для священника и монаха довольно тяжело, потому что народ у нас очень добрый. Сызрань — город, наполненный верующими людьми, которые хотят подбодрить и сладкое приносят, каноны у нас наполнены сладостями, и сладкое в доступе. Если его даже чуть-чуть каждый день есть — это катастрофа, это достаточно тяжело. Хочется как-то утешиться, ты наслушался за день чужих проблем, включился в какие-то всем сердцем, в какие-то не всем сердцем. Потом...
Константин Мацан:
— Эндорфины нужны.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нужны не эндорфины, а дофамин, который лучше, да?
Кира Лаврентьева:
— Там целая система.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наоборот дофамин это легкий, который шоколадки, а эндорфин это занятия спортом, еще что-то, которые лучше.
Кира Лаврентьева:
— Они вырабатывают серотонин, гормон счастья.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо себя понуждать каждый день не скатываться в это простое утешение. Оно может быть и разным для церковных людей и это легко: побольше поспать, с кем-то побольше поговорить, поболтать. Постоянно ты с этим сталкиваешься, потому что хочется облегчить вроде, а на самом деле это иллюзии. Каждодневный труд, сизифов труд, наверное, одно из самых сложных искушений. Как отец Дмитрий Смирнов, мой очень горячо любимый человек, мы с ним немножко были знакомы, говорил, что из ста людей тебя услышат двое, ты увидишь это собственными глазами. Почему многие священник перестают так активно проповедовать, проводить длинные беседы? Потому что действительно из ста человек тебя услышат только двое. За пять лет огласительных бесед, последний год я не так интенсивно их веду, а четыре года я вел в монастыре огласительные беседы. Монастырь у нас один в городе, крестим мы треть людей в городе. Соответственно, я посчитал, за четыре года я побеседовал на огласительных беседах где-то с тремя с половиной — четырьмя тысячами людей. Как вы думаете, сколько из них я еще видел в храме?
Кира Лаврентьева:
— Ну да.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— По пальцам рук, ног, чуть больше, то есть меньше одного процента. Руки могут опуститься, и все время приходится себе напоминать, что ты делаешь это не для того, чтобы у тебя показатели росли, а потому что Бог тебе сказал это делать. Он сказал: делай, ты можешь говорить, говори, можешь молиться, молись, делай. Не важно, что будет дальше. Это для священника, наверное, самое сложное испытание.
Константин Мацан:
— Мне кажется это вообще универсальный рецепт для любой деятельности по жизни. Делай дело Божие, а Бог сделает твое дело. Кто-то об этом тоже часто говорит, что надо прилагать усилие, делать свое дело, а результаты, количество просмотров и прослушиваний оставить Богу.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, если ты на себя трезво взглянешь... Я знаю, что я человек тщеславный, потому что в ГИТИСе это все разрослось, это профессиональная болезнь актерствующих и творческих людей.
Константин Мацан:
— И режиссерствующих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И режиссерствующих и поющих.
Кира Лаврентьева:
— И говорящих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я через день на неделе слышу: а, отец Давид, какой у вас голос замечательный. Могу на службе что-то такое спеть из Византийского, мы перешли как раз. Если ты понимаешь, что ты тщеславный, то ты понимаешь, что Бог, любя тебя, не пошлет смотреть на твой результат, потому что ты его примешь на свой счет: я провожу огласительные беседы, храм наполнился, я молодец. Зачем это? Поэтому, видя свои недостатки, ты понимаешь, как Бог действует. Вроде как простые слова, звучит слишком просто, но это очень помогает, каждый раз взбадриваться, что Бог работает, и ты работай.
Кира Лаврентьева:
— Это очень интересно. Правда. Отец Давид, а есть ли такой момент, когда люди приходят в монастырь и хотят поговорить с вами, не как со священником, которому нужно приносить по сути свои грехи, может быть, спрашивать каких-то духовных советов, а на часы пытаются развести с вами психологическую беседу, по сути дела, бесплотную совершенно, как мне кажется. И что вы советуете в таких случаях другим священникам, может быть? И что бы вы посоветовали молодым священникам, семинаристам? Тут же тоже две крайности. Одна это младостарчество, когда нам кажется, что мы вообще все знаем, синдром молодого специалиста, как говорит Костя, исповедь на сорок минут. Ты с любовью ко всем, тебе кажется, что именно ты сейчас послан этим людям, чтобы наставить их на путь истинный. Это потрясающее, наверное, тоже состояние. А другая крайность, когда кажется, я вообще ничего хорошего тут сказать не могу, я буду молчать, прости, благослови, иди, больше не греши. Где здесь грань преломления? Знаю еще, что некоторые духовники и священники на исповеди, когда совсем не знают, что нужно человеку, что ему посоветовать, что сказать, просто стоят и за него молятся. И как показывает их практика, это самое эффективное средство коммуникации с человеком, между духовником и человеком на исповеди.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Доброе слово серебро, а молчание золото однозначно. Святой человек сказал. Промолчать всегда хорошо, лучше даже промолчать. Я поначалу, когда был молодым священником, ой, стыдно даже как, пытался все всем объяснить, второй неофитский был период. А потом я понял такую вещь, что человек из разговора с тобой вынесет, скорее всего, одну мысль. Да, не факт, что тебе нужно ее только сказать и больше ничего не говорить, так только такие подвижники духа, как в будущем, скорее всего, канонизированный Иоанн (Крестьянкин) тоже так делал, как его называли «скорый поезд со всеми остановками». Он всем говорил одну вещь и всё. Сравнивать нельзя и поэтому больше приходится что-то говорить. Очень важно, мне кажется, любому священнику понимать, что Бог через него действует. У меня был такой случай. Когда я вспоминаю его, убеждаюсь, что мои слова Бог в ушах другого человека исправит на нужные, если я не буду при этом пытаться повлиять на мир. У меня знакомая, я из общения с ней знаю, что она очень чувствительна на запахи, очень сильно. В каком-то разговоре несколько лет назад она мне стала жаловаться, что вот, я никак не могу выйти замуж, в этом то не так, в этом сё не так. Я тогда, еще будучи обычным мирянином, сказал ей: если тебе Бог пошлет такого жениха, в котором все будет как надо, как ты мечтала, но у него будут ужасно пахнуть ноги, пойдешь ты за него замуж или нет? И она задумалась. Проходит три года, и она мне пишет, тогда я уже стал священником: отец Давид, я так тебе благодарна, помнишь, мы с тобой говорили, что если мне Бог пошлет жениха, а у него все будет прекрасно, только у него будут кривые зубы, смогу ли я выйти за него замуж? Так вот я решилась, и он за месяц до свадьбы пошел и все зубы переделал, спасибо тебе. Я точно помню, что я говорил про один недостаток, она точно помнит, что я говорил про другой. Вот так. Смысловых слов в нашем мире два: Христос Воскресе. Все остальное это комментарии. В этих комментариях, мне кажется, Господь способен нас немножечко подправить.
Константин Мацан:
— Как-то была на Радио ВЕРА и не раз в программе замечательная психолог, заслуженная, очень опытная учитель и педагог Татьяна Воробьева. Всегда с потрясающими советами. Из последнего общения с ней я запомнил, она подсказывала родителям, как общаться с детьми, и мне кажется, это универсальный совет вообще для общения с людьми. Она говорит: не говорите долго, мысль свою выскажите кратко, дети долго не слушают, не воспринимают и не запомнят. Сказал два слова, повторил и забыл. Не повторяй еще раз, не разжевывай, не комментируй, без подробностей. Это может остаться где-то в сердце, в памяти, в душе. Это первое. А второе, что все обязательно с любовью. Начинать любой разговор с ребенком, как я ее услышал: слушай, что я тебе сейчас скажу, потому что я тебя люблю и я хочу, чтобы тебе было лучше, удобнее, благо. Эту мысль можно выразить разными словами, но главное, чтобы посыл был, а дальше коротко свою мысль. И всё, отстаньте от ребенка. Мне показалось, что это универсальный совет для общения со всеми людьми.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И детей точно приобнять надо при этом, сто процентов. В воскресной школе, у меня миссия такая, я ее руководитель, но я понимаю, что я прихожу туда для того, чтобы их обнять и послушать, это самое главное. Остальное само собой получается, разговоры и какие-то важные истины. Но это самое главное.
Константин Мацан:
— Последний вопрос, время наше подходит к концу, но очень интересно спросить. Вы как режиссер какое-то особое измерение богослужения видите? Потому что складывается ощущение, что человек, который ставил на сцене спектакли, потом и Богослужение созерцает как действие, но священнодействие, и видит, грубо говоря, в том некий архетип для любого театра вообще, но все-таки священный архетип.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Поначалу, когда воцерковлялся, я немножко все делил, само таинство меня очень сильно вдохновляло. Евхаристия стала важнейшим элементом жизни, но при этом все было немножко отдельно. Я расстраивался из-за того, когда священник ошибался в богослужении, делал даже замечания, такой был ретивый. А потом со временем это стало единым целым. Безусловно, есть вечернее богослужение, есть литургия, есть великопостное богослужение, но это стало каким-то единым и неделимым. Вроде можно выделить отдельно, есть иконы, есть текст, есть пение, есть возглас, есть ответ народа, лик, который сейчас заменяет хор. Но оно стало совершенно неделимым, единым целым. Мы же с вами знаем, что богослужение на земле совершается непрерывно, целый день. А спектакль, постановка, фильм имеет начало и конец, драматургия, развитие, потом схождение. В богослужении, если его понимать, если в нем немножко разбираться, если это твоя форма общения с Богом в том числе, она тебе близка, то нет начала и конец. Оно прерывается на время для того, чтобы мы могли не сойти с ума, и чтобы ноги наши выжили, мы могли на них стоять. Всё. А остальное всё непрерывно, единое целое.
Константин Мацан:
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в замечательном городе Сызрани был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона была Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Христос Воскресе!
Кира Лаврентьева и Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Константин Мацан:
— До новых встреч на волнах Радио ВЕРА.
Все выпуски программы Светлый вечер