Поделиться
Вместе с доктором исторических наук Дмитрием Володихиным мы говорили о событиях русской истории в 16 веке при Иване Грозном: об опричнине, о том, что это было за явление, зачем она понадобилась, и каковы были её итоги.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Д. Володихин
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И сегодня мы с вами тет-а-тет, сегодня в студии один я, сам себя пригласил в гости и постараюсь быть для вас нескучным собеседником в течение часа. Тем более что и тема у меня одна из самых, наверное, острых, красивых, страшных изо всей русской истории — я имею в виду опричнину Ивана Грозного. И прежде, чем мы начнем обсуждать опричнину по существу, я хотел бы довольно много времени, простите, уделить тому, чем опричнина не была, но чем ее время от времени называют. Чаще, конечно, публицисты, журналисты, просто люди досужие и высказывающие свои мнения о ней, и иногда, в общем, даже и представители науки. Представьте себе такую картинку: светлые храмы блещут золотыми крестами, редкие тучки плывут по высокому чистому небу, с литургии выходит воинство, облаченное в одеяние цвета воронова крыла, оно разбредается по застенкам, по пыточным палатам и оттуда звучат крики и кровь растекается от порогов. Великий государь под охраной лучших бойцов созывает все братство на пир, там он вершит суд и расправу: то казнит тысячу за изменное дело, то помилует тысячу, являя царскую милость; то нахмурится, бровью поведет сурово, то недобро рассмеется, то изречет слово великое и тяжкое, то отпустит шутку, от которой уста смеются, а сердца леденеют. Или вдруг задумается глубоко, и воцарится в трапезном чертоге тишина — кто посмеет прерывать думу государеву? — руки с чашами застынут в воздухе, никто вина не глотнет, никто не шелохнется. Встанет великий государь и молвит негромко: было мне видение — завтра поутру идем на Новгород. Гойда, братия! И тут вся палата откликнется как один человек: гойда, гойда! И поплывет, потянется над Александровской слободой опричной резиденции царя Ивана IV малиновый звон... Полагаю, что ну примерно так или что-то около того представляет себе опричнину большинство образованных русских людей нашего времени. Ну если не большинство, то значительное количество — нечто величественное, нечто ужасное, нечто якобы выросшее из какой-то истинно русской почвы, и в этой почве в равных пропорциях смешиваются якобы деспотизм, святость, скоморошество, нечто пугающее и одновременно завораживающее взор, сквозь века притягивающее умы и сердца людей. Так вот, я хотел бы в самом начале передачи сказать: все это выдумка, фэнтези. И хотел бы, чтобы эта величественная картина — я тут так старался интонацией изобразить нечто красивое и страшное одновременно, — так вот, пожалуйста, все что я говорил, надо прямо сейчас выбросить из головы — расиво, но к истине не имеет отношения. Понимаете, опричнина объясняется не через красивое, не через ужасное, не через величественное, не через низость характера — она вообще не объясняется через эмоции. В историческом плане, то есть в фактическом плане прозаическое слово «служба» гораздо точнее отражает суть опричнины, чем целая гора романтического антуража, годного, по большому счету, лишь для авантюрных романов. Давайте представим себе Россию XVI века: любой русский дворянин (тогда их называли служилые люди по отечеству — от провинциального бедняка, который рядовым становится в строй поместной конницы, до высокородного князя Рюриковича) был обязан служить с отрочества до гробовой доски. В 14–15 лет встал в строй — и служит, либо пока смерть его не унесет, либо пока он не сделается увечным, дряхлым, неспособным отправляться в походы и биться в сражениях с неприятелем. Ну а опричнина для многих тысяч русских дворян, притом вне зависимости от их знатности, богатства, выглядела прежде всего как новая система служебных отношений. А эти служебные отношения были созданы военно-административной реформой, реформой в конечном итоге не очень удавшейся, но тем не менее оставившей глубочайший след на русской истории и на протяжении нескольких лет буквально перерывавшей, покрывавшей сетью каналов, канав, каких-то необычайных, невиданных до того времени земляных сооружений всю русскую историческую почву, всю почву Московского государства. И, в общем, понимаете, лучше не пытаться мыслить опричнину в терминах красоты, философии, эстетики, эмоций, лучше все-таки приглядеться к тому фактическому материалу, который подводит к ее пониманию, к пониманию действительной сути. Итак, опричнина не была, честно скажем, аналогом НКВД в XVI веке. Она не была проявлением каких-то истинно самодержавных начал. Она не был организацией, осуществлявшей в основном охрану государя, его семьи, чем-то вроде лейб-гвардии. Ну давайте я постараюсь доказать все, что я сейчас сказал. Ну прежде всего опричнина начиналась с того, что на протяжении нескольких лет царь почти не казнил своих ослушников, тех кого он считал изменниками. У нас принято считать, что опричнина — это прежде всего казни. Да, действительно, репрессии в эпоху опричнины достигли невероятного накала и всего за опричнину строго документировано более четырех тысяч смертей репрессированных так или иначе, но не документировано, очевидно, большее количество, больше четырех тысяч, а вот насколько — на сотни или на тысячи людей — это мы уже определить не можем и потому не будем фантазировать. Но опричнина началась в 1565 году — 65-й, 66-й, почти весь 67-й год — это годы, когда массовых репрессий нет. Было казнено несколько человек, высокородных аристократов, и это действительно болью отозвалось в среде русской знати, но пять человек — это не сто, не пятьсот, не тысяча — это то, что было печально, страшно, но и без опричнины вполне порой случалось в России. Значит, таким образом ну вот мы не видим того, что Иван Грозный играл роль какого-нибудь там Феликса Эдмундовича Дзержинского и только и делал, что искал глазами, кого бы прибить. Мы не видим того, что это гвардия — то есть, конечно, в задачи опричнины входило выполнять задачи, которые ставит Иван Васильевич и охранять его, но для этого достаточно нескольких сотен человек. А опричнина выставляла в поле пять полков, и вместе с тем еще была рядом с царем и могла еще отправлять небольшие отряды на другие участки фронта, а не в действующую армию, в состав гарнизонов — то есть, таким образом, это тысячи людей, тысячи и тысячи. Называли цифру пять тысяч человек в военной организации опричнины, но это неполные данные, и ясно совершенно, что была опричниной армия, она была совершенно избыточна для понятия гвардии, она была гораздо больше, чем гвардия. Что касается истинно самодержавных начал, то, понимаете, какая вещь, русское самодержавие укоренено в византийской реальности, в Константинопольской империи. И можно искать начал в X веке, в эпохе христианизации Руси, в эпохе великого Владимирова крещения, можно искать их в XII веке, когда Всеволод Большое Гнездо учился у династии Комнинов управлению процветающей державой. Можно искать в книгах, которые пришли на Русь позднее, уже из Палеологовской Византии. Но самодержавное правление — не русское изобретение, это то, что было примером, взятым от величественной Византии. Уж подавно опричнина не была инструментом борьбы с ересями, неким монастырем, высшей формой служения Богу и государю для русских православных людей — это уже конструкты гораздо более поздние и для сознания XVI века, в общем, непривычные. Вот мы сейчас остановимся на том, чем опричнина не была. И своего рода реквиемом этим представлениям, иногда очень занятным, иногда очень странным, экзотическим, прозвучит оратория Сергея Сергеевича Прокофьева «Иван Грозный».
Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы обсуждаем одно из экзотический явлений русской истории — опричнину царя Ивана Грозного. Ну что ж, мы с вами подошли уже к тому объяснению, чем была действительно опричнина. И прежде, чем я приступлю к этому объяснению, мне хотелось бы сначала рассказать о той форме, которую приняло социальное устройство в России в XVI веке. Россия как независимое государство родилось после избавления от ордынского ига. Конечно же, Россия имеет корни в домонгольской исторической реальности — в эпохи Рюрика, святой Ольги, Владимира Крестителя, Владимира Мономаха и так далее. Но древнерусская держава распалась, она превратилась в пригоршню княжеств, земель, которые мельчали, дробились и, кроме того, находились в прямой политической зависимости либо от Литвы, либо от Орды. А вот при Иване III, великом князе Московском, деде Ивана Грозного, произошло восстановление независимости русских земель и создание Российской державы. Собственно, именно с тех пор, с 1480 года или примерно около того отсчитывается время существования страны, в которой мы с вами живем, как независимого политического государства. Так вот Иван III, гениальный политик, начал формирование чрезвычайно сложного, гибкого, необычайно эффективного аппарата управления страной. Он учитывал то, что политическая элита в Москве начинает собираться с всех областей и княжеств России и, в общем, она также ценна, как и земля, которая становится под контроль Москвы. Почему? Политический класс того времени — это люди, которые получали науку управлять, науку судить, науку воевать от своих отцов, дедов, от своей родни, от старших братьев — это была единственная академия государственного управления в те времена. И, конечно же, вот эта политическая элита, она была чрезвычайно ценной — все православные, все научены тому, как управлять людьми. И, поверьте, знатный человек XV, XVI, XVII века стоял на два порядка выше по уровню понимания того, как управлять людьми, чем современный чиновник или современный офицер. Собственно, элита эта состояла из очень разнородных слоев и групп. Ну, например, старинное московское боярство, те рода, которые служили московским государям порой с конца XIII века — разнообразные Морозовы, Захарьины, из которых выйдут впоследствии Романовы, Шеины, Головины — русско-греческий род, Шереметьевы, Сабуровы, Годуновы, Салтыковы и так далее. За их родами стояли многие поколения людей, которые были верными и вместе с тем весьма привилегированными, высокопоставленными слугами московских государей. Князья, которые потеряли самостоятельное княжение, которые перестали быть правителями, уже не могли чеканить собственную монету, иметь собственную армию, проводить собственную внешнюю политику, и вместе с тем они были родовитыми Рюриковичами и могли соревноваться в знатности и, собственно, с московскими правителями. Но их тоже поставили в строй — будете в боярской думе, будете воеводами, будете администраторами, будете возглавлять какие-то важные ведомства в составе Российского государства. Добавились князья Гедиминовичи — эти князья происходят от великих князей литовских. В состав Великого княжества Литовского вошла огромная часть Древней Руси, и когда эти земли начали отвоевывать, то с этих земель, просто не желая служить других Гедиминовичам, в Москву пришло огромное количество знатной русско-литовской знати. Боярство из тех княжений, который были присоединены к Москве. Вот, например, в Москве очень высоко котировалось боярство тверское — Борисовы, Бороздины, Житовы, Карповы. Кстати, Нащокины — фамилия, в общем, также знаменитая, тоже имеет тверские корни. И так далее. Измайловы — из рязанского боярства. Я мог бы сейчас бесконечно перечислять, ну вот во всяком случае, даже если я сейчас назову десять, пятнадцать, двадцать фамилий, дорогие радиослушатели, вы очень хорошо поймете, что это люди, которые связаны огромным количеством нитей с историей Руси, с историей России. Ну Гедиминовичи, Голицыны, Булгаковы, Хованские, Трубецкие, Мстиславские, Бельские или там Рюриковичи, допустим. Князья Оболенские, Шуйские, Ростовские князья, Курлятьевы и Репнины. Собственно, Репнины — тоже разновидность Оболенских. Их много, огромное количество. И вот все эти люди, с одной стороны, это слава и гордость России — блистательные воеводы, полководцы, которые водили полки русской армии брать Казань, сражаться на южных границах, отстаивая независимость России, которые сидели в думе у государя и проводили главные реформы, которые управляли всей страной так или иначе на местах гражданских администраторов. Но вместе с тем люди исключительно честолюбивые. Ведь они помнили: предки-то так или иначе правили всей страной. А они, получив большой кусок вот московского пирога власти, все-таки утратили самостоятельность и хотели бы, чтобы и власти в Москве им дали как можно больше. Ну а теперь давайте подумаем: собственно, у кого можно забрать ту власть, которую взяла бы на себя высокородная знать — те же Рюриковичи, Гедиминовичи — люди княжеского рода? Ее можно забрать только у одного человека — государя всея Руси. До 1547 года этот человек носил титул великого князя Московского и всея Руси, а позднее к великокняжескому титулу добавился титул царский — его принял как раз Иван Васильевич, Иван IV, в 1547 году. И получается так, что если Иван III, Василий III управляли этой многочисленной, воинственной, чрезвычайно честолюбивой, способной на великие дела и вместе с тем способной на заговоры аристократией, держа ее в кулаке, то у Ивана IV ничего подобного получиться не могло по одной простой причине: когда ему было три годика — умер его отец, когда ему было восемь лет — умерла его мать. 1538 год — он круглый сирота и его жизнь, не только власть, а его жизнь зависит от того, как к нему отнесутся представители боярский партий, придворных групп в Москве, в его дворце, решат они ему сохранить жизнь или решат убрать его как ненужную вещь, поставить на его место какого-то другого представителя московских Рюриковичей — как раз еще сохранился род князей Старицких, а он также плоть от плоти, кровь от крови дома московских Рюриковичей. Конечно, были желающие, которые готовы были поставить на место маленького мальчика людей постарше, вопрос в том, в общем, кто, управляя этим маленьким мальчиком, из-за его спины, его именем мог осуществлять власть. Ну вот 1547 год — мальчик уже юноша, ему 17 лет, он делает своей женой девушку из рода Захарьиных-Юрьевых, он принимает титул, ему всячески способствует в осуществлении его власти митрополит Макарий. И на протяжении конца 40–50-х годов — начала 60-х идет два процесса. Ну, во-первых, аристократы, устав враждовать друг с другом, устав выдергивать друг из-под друга одеяло власти, они, в общем, сплотились рядом с этим юношей и проводят вместе с ним замечательные реформы — заводят стрелецкое войско, совершенствуют управление, вводят новую версию свода законов, Судебник 1550 года и так далее. И вместе с тем постепенно происходит нарастание перетягивания каната между взрослеющим царем и его знатью, его поданными, которые, в общем, видели его мальчиком и некоторые, видимо, считали ниже себя, то есть выше только по титулу, а по опытности, по уму, очевидно, низшим в отношении себя. И до какого-то времени Иван IV, очевидно, склонен был такое положение вещей терпеть, сначала даже воспринимал, очевидно, как должное. Ну а потом все же решил взять на себя это целиком и полностью, чем владел его отец Василий III и его дед Иван III. И к этому его подтолкнул спазм неудач на фронте Ливонской войны. Ливонская война началась в 1558 году, она началась большими успехами. В 1553 году сам царь, выйдя в поход с огромной армией, взял литовскую твердыню — древний русский город Полоцк. Ему бы праздновать свою удачу, в значительной степени мог бы гордиться тем, что он как полководец решил одну из важнейших задач во внешней политике России, решил ее успешно, блестящей победой. А вот в следующем году на Русскую армию обрушиваются две неудачи. Во-первых, разгром армии князя Петра Ивановича Шуйского. Не то что она была велика или поражение ее решало какие-то стратегические задачи для противника, для Великого княжества Литовского, но это очень болезненный разгром, потому что часть командного состава оказалась у врага в плену, да и потери были солидные. В этом же году бежит в Литву князь Андрей Курбский, который был высокопоставленным царедворцем, был воеводой и очень много секретов государственных знал, то есть бежит человек из круга высшей знати России. Ну и наконец осенью Крымский хан является на Рязанскую землю, грабит ее, разоряет, творит страшные бесчинства. И, в общем, его неспособны были остановить войска, возглавленные высокородными воеводами. Старый московский боярин, полководец, который служил Ивану IV, но не входил в число титулованной княжеской знати, Плещеев-Басманов, сумел отстоять Рязань. И вот, собственно, этот спазм неудач, он показал Ивану IV, что знать-то, может быть, и хороша, но она не всесильна и, видимо, расслабилась, то есть не настроена на то, чтобы всерьез воспринимать военные действия в ходе тяжелейшей Ливонской войны. Вот этот самый спазм неудач на театре Ливонской войны и приводит к тому, что Иван IV принимает решение об учреждении опричнины. Ну а пока, дорогие радиослушатели, мы с вами прерываем нашу беседу буквально на минуту. Я напоминаю вам, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И вскоре мы вновь встретимся с вами в эфире.
Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И я рассказываю вам об опричнине Ивана Грозного, мы подошли к моменту ее создания. В конце 1564 года Иван IV с семьей, забрав казну и многие святыни, отправляется сначала на богомолье, затем сворачивает на дорогу, ведущую к Александровской слободе. С этого момента Александровская слобода на долгие годы станет его любимой резиденцией. Резиденций было много, резиденция была в Старице, в Новгороде, в Вологде строили резиденцию, но значительную часть времени, очевидно полюбив это место, Иван IV проводил именно в Александровской слободе, любимой его резиденции. Оттуда он пишет письмо, обращенное, во-первых, служилой аристократии, говоря о том, что он решает покинуть престол, что он недоволен ее службой и он не считает себя далее человеком, который хочет быть у них царем. В частности, там были в этом послании его гневные обвинения: «бояре и воеводы от службы учали удалятися, за православных крестьян кровопролитиев против басурманы против латын и немец стояти не похотели», — ну вспоминает о поражениях тех армий, которые возглавляла наша аристократия. А другое письмо отправилось столичному Посаду, и Посад получил от государя совершенно иного рода, иного содержания письмо — там говорилось: «на посадских людей гневу и опалы ни которой нет». Это была откровенная угроза и Церкви, и служилой аристократии взбунтовать против них Посад. Почему, собственно, Церкви? Церковь, видя то, что Иван IV в 60-е годы склонился к тому, чтобы казнить аристократов одного за другим, пользовалась своим правом, как тогда говорили, «печаловаться» за тех, кто должен быть казнен и отмаливала многих аристократов. И в этом смысле Иван IV был гневен на митрополита Афанасьева, бывшего своего духовника, который, в общем, эти казни не одобрял. Так вот после этих двух посланий, очевидно, знать, понимая, что бунт на Посаде и отсутствие государя в городе могут иметь своим следствием тяжелейший социальный катаклизм, идет бить челом царю. И вместе с челобитчиками от светской политической элиты туда отправляются представители Церкви, но, правда, не митрополит. И государь отвечает челобитчикам, что он готов вернуться на царство, но на определенных условиях. Вот эти-то условия и составили социальный портрет опричнины. Опричнина — это создание особого двора, обихода и особого земельного домена в составе Российской державы, по отношению к которым царь будет пользоваться правами безраздельной власти. А что, хочется спросить, до этого он ими не пользовался? Да нет, совершенно не пользовался. Он мог управлять страной через военных администраторов и гражданских администраторов, которых мог ставить из очень ограниченного круга лиц, несколько десятков родов. Притом титулованная аристократия играла наиболее важную роль и из нее в основном выходили воеводы, управленцы, бояре и так далее. Собственно, царь брал на себя богатейшие города и области, они не представляли собой какой-то целой компактной территории. Представьте себе, что вы берете дробовик и стреляете мелкой дробью в карту коренных земель Руси, Северо-Восточной Руси, и каждая такая дробина выбивает на карте земельный участок, который стал частью опричнины — город Можайск, город Вязьма, город Козельск, город Медынь, город Суздаль, Шуя, город Галич с Чухломой и Унжей, город Вологда, город Юрьевец, город Балахна, город Старая Руса и так далее. Впоследствии туда добавятся Ярославль, Кострома — то есть опричнина будет расти. Внутри опричнины царь получает право свою собственную думу завести, собственное воинство и, в общем, дело, конечно, не дошло до собственной церкви — это было бы невозможно, но тем не менее получает право совершенно не прислушиваться к печалованию нашей Церкви и казнить, кого он захочет. И действительно очень быстро произошло первые пять казней. Впоследствии Иван IV долгое время придерживался более мирной политики. Итак, опричнина учреждена. Вот, собственно, опричнина — служба под прямо непосредственной властью царя тех, кто выведен из-под власти родовитой титулованной аристократии. Притом нельзя сказать, что в опричнине не было знатных людей. Например, многие из московских бояр — те же Чоботовы, Плещеевы, Басмановы, Балынские пошли в опричнину. И долгое время, в общем, опричнина поддерживалась этими старинными боярскими родами как семейное дело, как дело очень правильное, нужное с их точки зрения, поскольку они оказались оттеснены от кормила власти титулованной аристократией, княжьем — Рюриковичами и Гедиминовичами. Но в итоге получилось, что начинание-то, может быть, и хорошее, и перспективное, а вот способы, которыми это все выполнялось, привели к тяжелым последствиям. Дело в том, что от земли, которая вошла в опричнину, надо было освободить ее владельцев. Землю отобрали и у знатных, и у незнатных, отправили их служить в дальнюю, недавно завоеванную Казанскую землю. Они очень многого лишились — лишились связей с своей землей, лишились материальных возможностей и, в общем, пострадали ни за что. Они вовсе не были какими-то изменниками предателями, просто такова была реформа, а реформу надо было обеспечить землей. Царь сажает туда тех, кого считает своими лучшими служильцами, и царь, что важнее, формирует опричное войско. Вот это было важно. Иван IV считал, что он должен получить от опричнины прежде всего хорошо управляемое и мобильное войско, которое решит его проблемы на Литовско-Ливонском фронте и на юге. Вот он формирует это войско, оно впервые выходит в поход в 1556 году — и здесь его постигает разочарование. Ну, во-первых, притеснением земельным, притеснением в судах, которые постигли тех, кто не попал в опричнину, остался в прежнем состоянии, то есть, как тогда говорили, остался в земщине и, в общем, довольно слабые успехи опричного войска, они показывают то, что люди не в восторге от опричнины, люди ей сопротивляются. И когда доходит до столкновения с оружием в руках, и земщину истребляют, и она исподтишка также тайком истребляет опричников. Вот что касается военных успехов, мы знаем только об одном сражении, которое опричнина выиграла — это сражение 1570 года под Зарайском, князь Дмитрий Иванович Хворостинин, опричник, разбил отряд татар. Славная победа. Но 1571 год —чудовищная неудача. Надо сказать, что царь отстроил огромный опричную резиденцию в Москве, недалеко от реки Неглинной, напротив кремлевской стены — ну примерно там, где находится Научная библиотека МГУ и здание, которое несет гордую и несколько нелепую надпись: «Приемная Калинина» — вот примерно в тех местах. Дворец великолепный, красивый, хорошо укрепленный, именно там было, очевидно, достаточно серьезное охранение, около пятисот человек. Ну что вам сказать? Закончилось тем, что все это сгорело в огне — и опричная резиденция, и очень значительная часть Москвы — и здесь опричная политика была, в общем, важнейшей причиной. Ну мы поговорим об этом подробнее чуть позже. А сейчас в нашей передаче, в нашем эфире прозвучит царская тема — тема императора, монарха, государя, базилевса, созданная замечательным композитором Рыбниковым и впервые прозвучавшая в фильме «Русь изначальная».
Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы беседуем об опричнине, чем она была в конечном итоге. Итак, это служебная система, которая не оправдала своего назначения, прежде всего на поле бранном. В 1571 году с юга на Москву двинулся крымский хан Девлет Гирей и русское воинство не смогло его удержать. Оно было разделено на две части — отдельно шли опричники с царем, отдельно земское войско. Охранение, очевидно, было не связано друг с другом, командование не связано и, очевидно, на Руси было достаточно недовольных тем, что происходит, и явились истинные изменники, которые помогли Крымскому хану неожиданно оказаться в непосредственной близости от русского воинства. Вот эта неразбериха, хаос, они привели к тому, что армия, в беспорядке отступая к Москве, приняла бой, но не могла отразить нашествие. Москва была сожжена — это была настоящая огненная катастрофа. Часть войск во главе с царем — то есть прежде всего это лучшие опричные войска отступили дальше, до Ростова, и они даже не принимали участия в боях. И не очень можно понять, кого Иван IV в этой ситуации больше опасался — крымцев или мятежа внутри собственного войска. Почему, собственно? Почему этот страх зародился? Зимой 1567–68-го годов Иван IV, находясь в походе — это за три года за сожжения Москвы крымцами, — получил сведения, что против него составлен заговор, против него самого и против опричнины. И он начал именно тогда свирепо казнить тех, кто был заподозрен им в этом заговоре или в связи с заговорщиками. И надо сказать, что казни разрослись громадным, чудовищным цветком — за несколько месяцев в землю легло, только по официальным, задокументированным данным, порядка четырехсот человек. А Русь к этому не была привычна. Русь вообще не знала, что можно решать какие-то политические проблемы путем массовых репрессий. Один убитый знатный человек или казненный — это нечто из ряда вон выходящее. Могли казнить нескольких еретиков — такое случалось при Иване III, например, в начале XVI века. Тридцать новгородских заговорщиков, казненных Еленой Глинской, матерью Ивана IV в 30-е годы XVI века всколыхнули всю Россию, все летописи написали: тридцать человек убито! Но на сотни — это было нечто невероятное. И в значительной степени можно подозревать, что опыт Западной Европы, с которым Иван IV был знаком, получив сведения от представителей Германии, от представителей Англии (а тогда уже были установлены дипломатические торговые связи), опыт стороны света, которая утопала в религиозных войнах, в рамках которых человеческая жизнь очень упала в цене, он, к сожалению, был применен и в России, и пошли эти массовые казни. Казни шли по нарастающей — 1569 год, 1570 год лето — это вообще апогей. Собственно, конец 1569 — начало 1570 — поход Ивана IV на северные земли — разгром Новгорода, Торжка, страшный урон, нанесенный Пскову. Опричники просто-напросто обогащались и разоряли земли, которые в целом были заподозрены в каком-то заговоре. Тут непонятно, был этот заговор или просто-напросто политическая элита, заинтересованная в опричнине, государю начала докладывать о любом шорохе, о любой тени, и вот он решил пойти на такую кровавую вакханалию. И летом 1570 года казни прошли, скажем так, пачками, каскадом в Москве. В частности, в один из дней было казнено, по разным источникам, от ста до ста двадцати человек прилюдно в центре города. Послушайте, да ведь это же ужас — православный государь обагряет свои руки кровью огромного количества людей. Церковь его не благословила на это. Митрополит Филипп, отказав в благословении, был низвержен из сана и как простой монах принял смерть от рук опричника Малюты Скуратова в Твери, в Отрочем монастыре. Так вот, конечно же, в обществе выросло колоссальное недовольство тем, что большая кровь ширится и ширится, ей берегов не видно. И, в общем, в тот момент, когда на Русь явились крымцы и начали громить войско, царь мог опасаться и их, и тех, кто его окружает. В конечном итоге эта огненная катастрофа привела к тому, что Иван IV начал постепенно ликвидировать опричную организацию. Ушла в прошлое особая опричная армия. Видимо, стали уменьшаться в размерах опричные учреждения. В 1572 году следующее нашествия Девлет-Гирея встречала уже объединенная армия, в которой были опричники и земские воеводы, и закончилось все блистательной победой у Молодей, к югу от Москвы — Девлет-Гирей потерпел поражение, должен был с большими потерями отступить, Москва была спасена от конечного гибельного удара, который мог бы вообще прекратить существование государства Россия. Ну вот после этого Иван IV распускает то, что оставалось от опричнины — ликвидирует боярскую думу опричную, ликвидирует административные учреждения опричнины. И лишь при себе оставляет некоторое количество опричников, впоследствии их назовут особым двором. Вот такое двоение: есть обычная боярская дума, а есть приближенный к государю особый двор, он сохранится до смерти Ивана IV. Но это уже никакая не опричнина, это гораздо более скромное по своим масштабам, возможностям учреждение. Действительно, это и охрана, и доверенные лица, и доверенные советники при особе государя, но это уже не армия, не целые огромные территории, которые управляются непосредственно опричниной. Само название этого явления — опричнина — было запрещено. В 1584 году Иван IV умирает, и что остается от его опричнины хорошего и дурного? Хорошего очень мало, признаться. В опричнину Иван IV к себе пригласил аристократию второго сорта, представителей боярских и не столь знатных княжеских родов, которые стали у него управленцами, дипломатами, военачальниками. И, конечно, то что удалось привлечь к делам государственным лиц, которых не пускали наверх наиболее родовитые, наиболее знатные семейства, титулованная наши княжеская аристократия — это хорошо. И остался, например, в русской армии той же самый Дмитрий Иванович Хворостинин, другие некоторые воеводы остались. Но, в общем, в кадровом смысле при следующем государе Федоре Ивановиче от опричнины осталось всего несколько человек на высоких постах. Как учреждение опричнина схлопнулась, осталась очень недобрая память. Понимаете, государственный террор — будем называть вещи своими именами — этот тот инструмент, которым государь может пользоваться, если он, работая с ювелирными делами, хочет использовать кузнечную кувалду. И этот страшный — не христианский, не православный — инструмент приводит к тому, что от него отшатывается собственной народ. Современники Ивана IV и люди, которые жили в ближайшие годы и десятилетия после его кончины, говорили о том, что Иван IV рассек свою державу и свой народ как бы секирой надвое. И, конечно же, вспоминаются слова Священного Писания, которые также использовали книжники того времени, размышляя над явлением опричнины: устоит ли дом, разделившийся в себе надвое? Результат, в общем, печальный. И если само царствование Ивана IV — явление очень долгое, очень сложное, и я не буду сейчас выносить ему оценку, положительная она или отрицательная, то у опричнины исход скорее все же отрицательный, и надо сказать об этом со всей определенностью. Сожженная Москва — вот результат того, что пришло в русскую армию, в русские вооруженные силы вместе с опричниной. Я не говорил об этом, но неудача при попытке брать крупные ливонские города, а в частности неудачная осада Риги — тоже в значительной степени это вина опричных военачальников и разделения армии надвое. В целом неудача в Ливонской войне. То есть опричная реформа не решила никаких поставленных перед ней воинских задач, а казни лишили Россию значительного количества выдающихся полководцев того времени, которые очень бы пригодились, когда приходилось выходить на фронт уже с уменьшившимися, поредевшими полками и решать тяжелейшие стратегические задачи, а кадров, которые достаточно опытные и эти поредевшие полки готовы вести в бой, совсем немного осталось — все-таки слишком многие приняли лютую смерть во время опричных казней. Поэтому мое мнение — мнение историка-профессионала, доктора исторических наук, который на протяжении десятилетий изучает опричнину, таково: итог опричнины для России отрицательный. Идея, которая была в нее заложена — идея постепенного перехода от прав родовой аристократии, прежде всего княжат, к государю, к престолу, таким образом от родового начала дрейф в сторону начала служебного, в сторону деловых служивых отношений — это то, что будет наполнять историю России еще на протяжении многих столетий. И эволюционно, постепенно эти родовые начала, эти особые права аристократии отомрут. Но вы знаете, когда вместо эволюции включают механизмы революции, то вот именно тогда на социальный организм страны и обрушивается страшная кузнечная кувалда — увечит, ранит, убивает, а вот приемлемых результатов от нее нет как нет. И на этом я хотел бы закончить свой сегодняшний рассказ об опричнине. Благодарю вас за внимание. До свидания.
Деяния святых апостолов
Поделиться
Питер Пауль Рубенс. Тайная Вечеря, 1631-1632
Деян., 13 зач., V, 1-11.
Комментирует священник Антоний Борисов.
Бытует мнение, что наказание Божие как явление существовало исключительно в эпоху Ветхого Завета. В Завете же Новом Господь якобы предстаёт перед людьми только как гуманная и всепрощающая Личность. Такое утверждение неверно. Мы в этом сейчас убедимся, обратившись к отрывку из 5-й главы книги Деяний святых апостолов, что читается сегодня утром во время богослужения. Давайте послушаем.
Глава 5.
1 Некоторый же муж, именем Анания, с женою своею Сапфирою, продав имение,
2 утаил из цены, с ведома и жены своей, а некоторую часть принес и положил к ногам Апостолов.
3 Но Петр сказал: Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли?
4 Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоем? Ты солгал не человекам, а Богу.
5 Услышав сии слова, Анания пал бездыханен; и великий страх объял всех, слышавших это.
6 И встав, юноши приготовили его к погребению и, вынеся, похоронили.
7 Часа через три после сего пришла и жена его, не зная о случившемся.
8 Петр же спросил ее: скажи мне, за столько ли продали вы землю? Она сказала: да, за столько.
9 Но Петр сказал ей: что это согласились вы искусить Духа Господня? вот, входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут.
10 Вдруг она упала у ног его и испустила дух. И юноши, войдя, нашли ее мертвою и, вынеся, похоронили подле мужа ее.
11 И великий страх объял всю церковь и всех слышавших это.
Давайте сначала разберёмся с мифом в отношении жестокости Ветхого Завета. Ветхий Завет — эпоха, конечно, суровая, но не лишённая проявления милосердия Господня. И в ветхозаветные времена Бог неоднократно проявлял Свою милость к людям. Не только, кстати, к евреям, но и к представителям иных народов. Здесь можно вспомнить, например, эпизод с проповедью пророка Ионы в Ниневии. Господь сначала пригрозил местным жителям, что накажет их, а потом, увидев покаяние ниневитян, смилостивился и никакого наказания не наложил. С этим разобрались.
Теперь давайте обратимся к Завету Новому. Действительно, Господь Иисус чаще всего проявлял во время Своего земного служения не строгость, а милость. Но всё же и сентиментальным гуманистом Христа назвать никак нельзя. И в новозаветной части Библии мы тоже встречаем упоминания о наказании, пришедшем от Господа. Причём исполнителем этого наказания становился и Сам Христос. Наиболее ярким подтверждением этому является изгнание торгующих из храма Соломона. Спаситель, торжественно войдя в Иерусалим, отправляется в главное святилище иудеев. Там Он переворачивает столы торговцев, угрожает им плетёной верёвкой и в итоге заставляет их покинуть храм.
Ещё один яркий случай наказания Божия, упомянутый на страницах Нового Завета, произошёл после Вознесения Христа. Исполнителем этого наказания стал апостол Пётр. И мы с вами только что слышали подробное описание тех событий. По слову Петра супружеская пара — Анания и Сапфира — неожиданно скончались. Причиной послужило их желание утаить от прочих христиан часть своего имущества. Анания и Сапфира хотели провернуть следующую вещь. Сдать в общецерковную казну только часть имущества. Для чего? Чтобы и своими средствами втайне пользоваться, и иметь право брать деньги и продукты из общего для христиан Иерусалима запаса. Речь, таким образом, шла о самом настоящем коварстве.
Необходимо отметить, что никто Ананию и Сапфиру продавать собственность, жертвовать всё имеющееся не заставлял. Это было их добровольное и, как оказалось впоследствии, лукавое решение. И фактически физическая смерть этих людей была всего лишь следствием их уже состоявшейся духовной кончины. Они сами себя своим лукавством умертвили. Но неужели Господь через апостолов не мог ничего сделать?
Неужели и в эпоху Нового Завета Господь способен жестоко относиться к человеку? Здесь необходимо помнить одну вещь — Бог по отношению к людям не является равнодушным. Он старается каждого из нас привести ко спасению. Иногда путём наказания, которое на самом деле является формой любви. Христос, изгоняя торгующих из храма, поступил так, поскольку не имел иной возможности вразумить этих людей, годами попиравших святость дома Божия. Ананию и Сапфиру, повторюсь, никто не принуждал отдавать имущество. Они сами захотели прослыть щедрыми людьми, но пошли путём обмана. Пётр пытался призвать Ананию и Сапфиру к покаянию. Но те упорствовали во лжи. Их смерть стала вразумлением для прочих христиан — Бог знает и видит всё. Но Он не требует от нас больше, чем мы в состоянии дать. Будем же помнить данный урок, чтобы, не дай Бог, не повторить нам ошибки, допущенной Ананией и Сапфирой.
Христос воскресе! Воистину воскресе Христос!
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Вместе с добровольцами чинить жилые дома, пострадавшие от боевых действий
Поделиться
Виктор живёт в Москве, работает судьёй и вместе с супругой воспитывает четверых детей. А в свободное время занимается волонтёрством. Летом 2024 года мужчина узнал о том, что добровольцы Русской Православной Церкви в зоне конфликта восстанавливают дома мирных жителей, пострадавшие от боевых действий. Виктор решил присоединиться к волонтёрам.
Почти за год мужчина успел побывать в Мариуполе, Авдеевке и Курске. Рассказал, что работал с людьми самых разных профессий и удивлялся, что строителей и ремонтников среди волонтёров меньше всего. Однако каждый вносит свой добрый вклад в помощь людям. Кем бы ни был человек, задачи для него обязательно найдутся.
Добровольцы приезжают со всей страны и помогают обрести надежду тем, кто сейчас находится в беде. Прежде всего это одинокие старики, люди с инвалидностью и многодетные семьи.
Волонтёрские поездки в Мариуполь, Донецк, Авдеевку, Горловку, Лисичанск и другие города, пострадавшие от боевых действий, организует Патриаршая гуманитарная миссия.
Записаться в добровольцы-ремонтники можно по номеру горячей линии 8-800-70-70-222 или на странице церковного проекта «Помочь в беде». Здесь же есть возможность сделать любой благотворительный взнос в поддержку людей, находящихся в зоне конфликта.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Взаимоотношения Древней Руси с другими государствами». Максим Дробышев
Поделиться
У нас в студии был кандидат исторических наук, доцент Государственного академического университета гуманитарных наук Максим Дробышев.
Разговор шел о взаимоотношениях Древней Руси с восточными и западными государствами и какое влияние на Русь оказывали Европа и Византия.
Ведущий: Алексей Пичугин
Алексей Пичугин
— Друзья, здравствуйте. Это «Светлый вечер» на Светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин. Рад вас приветствовать. С удовольствием представляю гостя. В ближайший час эту часть нашей программы, часть «Светлого вечера» здесь, вместе с вами и вместе с нами Максим Дробышев, доцент государственного академического университета гуманитарных наук, кандидат исторических наук и научный сотрудник института всеобщей истории Российской академии наук. Вот как. Здравствуйте.
Максим Дробышев
— Здравствуйте.
Алексей Пичугин
— Говорить мы сегодня будем о дипломатических контактах древнерусского государства, единого древнерусского государства, разделенного. Я думаю, что эта история тем важна, что у нас существует некое не ложное представление вне научной среды, а вот просто. У нас, как у обывателей, как у людей, интересующихся историей или, по крайней мере, наделенных какими-то фоновыми знаниями о нашей древней истории, так как всё, о чем мы будем говорить, было достаточно давно, плюс-минус около тысячи лет назад, естественно, все это обрастает определенным количеством мифов, легенд. Свой вклад большой внесли былины, которые хоть и поздно достаточно были найдены, но все равно они составляют народное представление о том, каким было древнерусское государство, о том, с кем оно общалось, как оно общалось. Ну, а эта вся мифология очень красивая, хорошая, но хотелось бы иногда еще и в реальность тоже окунуться. Ведь я правильно понимаю, что без дипломатических контактов никакого бы древнерусского государства, как такового, не возникло?
Максим Дробышев
— Безусловно так, но тут, мне кажется, нужно затронуть некоторые другие аспекты. Например, последние полвека точно очень важным фактором образования древнерусского государства был путь из варяг в греки, который по сути очень важен. Торговый транзитный путь, где торговля всегда подразумевала наличие людей разных этносов, это очень важный фактор, который способствовал складыванию древнерусского государства или древнерусской политии. Если мы говорим про государство в более современном понимании, оно у нас складывается, скорее, ближе к Ярославу Мудрому. Много факторов, которые способствовали становлению государства, появляются не сразу.
Алексей Пичугин
— Важно с хронологией определиться.
Максим Дробышев
— В этом плане, если мы затронем такой вопрос, как христианизация Руси, одним из очень важных импульсов, который дало христианство древнерусскому государству — письменность. А письменность очень важный фактор, маркер развития государственности, потому что государство подразумевает что? Государство подразумевает некоторый бюрократический аппарат. Хотя если мы задаемся вопросом, что мы знаем о бюрократии, по сути, о бюрократии мы знаем уже ближе к более позднему периоду. В тот период, о котором мы сейчас говорим, у нас очень куцые представления.
Алексей Пичугин
— Не просто Ярослав Мудрый, но еще до Ярослава, соответственно, это и князь Владимира, а еще раньше княгиня Ольга, и все эти попытки соединить воедино достаточно разные...
Максим Дробышев
— Это действительно попытки, вопрос — каким термином это можно назвать. Наверное, когда-то в историографии будет полития.
Алексей Пичугин
— Протогосударство?
Максим Дробышев
— Полития. Я думаю... Нет, не я думаю, это, мне кажется, видно из историографии, потому что, я хочу оговориться, напрямую этими сюжетами я не занимаюсь.
Алексей Пичугин
— А можно пояснить термин?
Максим Дробышев
— Окологосударственое образование. Если мы посмотрим, чем занимается Ольга? Чем занимается Олег? Они присоединяют новые племена и выстраивают что? Они какой порядок выстраивают? Выстраивание административной линии, да, и сбора налогов. Какие мы видим функции? Административные и сбор налогов, всё. Больше, каких-то других функции пока не видим. Со святого Владимира немножко по-другому начинается. Еще важно понимать, что часто у современника, у обывателя что-то древнерусское ассоциируется со словом летописи. Но летопись — это более поздний источник.
Алексей Пичугин
— Тем более в том виде, в котором они до нас дошли, это вообще списки поздние.
Максим Дробышев
— Списки поздние, но тут надо довериться филологам, у нас есть другие тексты более раннего периода. Например, житийная литература, житие Феодосия Печерского, житие Бориса и Глеба, они сохранились в списках 11-го века. Благодаря филологам мы можем понять, что летопись «Повесть временных лет», которая сохранилась в рукописи 13-го века, но по языку она более ранняя. Тут важно еще что понять, у нас часто ассоциируется с летописанием Древняя Русь, но летопись это высокоэлитарный источник. У нас были более бытовые источники.
Алексей Пичугин
— Какие у нас бытовые источники? У нас есть археология, которая нам дает определенные знания помимо письменных источников, наверное, на корпусе этих знаний письменных и археологических мы в основном базируемся. А что еще? Архитектура?
Максим Дробышев
— Архитектура и какая-то житийная литература, которая могла зачитываться в храме.
Алексей Пичугин
— Это письменные источники все равно.
Максим Дробышев
— Это письменные. Могла зачитываться в храме.
Алексей Пичугин
— А что конкретно, о чем вы говорите?
Максим Дробышев
— Вы имеете в виду конкретно?
Алексей Пичугин
— Ну, какие конкретные памятники?
Максим Дробышев
— Например, житие Бориса и Глеба, житие Феодосия Печерского. Мы с вами, человек 21-го века на это смотрит с позиции, как чисто духовного произведения. А в житии Бориса и Глеба достаточно четкая идеологема. Это последующее возвеличивание Ярослава. Даже потом, посмотрим Поучения Владимира Мономаха, там он не просто так указывает, что в день святого Бориса я пошел на половцев, и я победил. То есть он маркирует, это мой двоюродный дедушка, и это святой. У нас есть некоторый набор, пусть даже минимальный, текстов, которые более раннего периода. Если говорить про дипломатию, понятно, что система дипломатическая совсем была другая, чем современная или дипломатическая система нового времени. Тут важно что? Говорить о том, что какие-то дипломатические контакты были, у нас древнерусское государство даже дохристианского периода фигурирует в текстах, которые написаны иностранцами. Что важно? Этот источник хрестоматийный, но он очень интересен тем, что он примерно синхронен событиям, это сочинение Константина VII Багрянородного, сочинение середины 10-го века, сейчас переосмыслен год его написания, по-моему, 55-й — «Об управлении империей». Это сочинение несет определенную прагматику, то есть оно адресовано членам императорской семьи. Если быть точнее, оно адресовано сыну Константина Роману, но надо понимать, что это текст, который создан для потомков, свод правил. Я бы даже сказал, на современный манер, это своеобразная энциклопедия политического управления. Там есть, безусловно, разделы, которые посвящены характеристике окрестных народов, вообще разных народов: которые граничат с империей, которые не граничат. Часто там есть этнокультурные, можно сказать заметки, очерки, благодаря которым будущие наследники смогут понять, как с этим народом взаимодействовать. В рамках той беседы, которую мы сегодня ведем, интересен сюжет о россах. Что интересно? Как мы оговаривались, известно уже, рядом исследователей была установлена датировка этого текста. Более того этот текст сохранился в единой рукописи, что показывает его уникальное значение. То есть он синхронен. У нас описано, по сути, политическое устройство древнерусского государства периода Игоря, то есть примерно 40-е годы.
Алексей Пичугин
— Тут надо говорить 10-го века.
Максим Дробышев
— Да 10-го века. Причем, судя по тому тексту, который вы читаете — я сразу хочу оговорить, этот текст хрестоматийный, есть издания под редакцией Литаврина и Новосельцева 1995-го года, он очень известен и в исторической науке — мы понимаем, что он написан на основании тех данных, которые собирала дипломатия, купцы, то есть у нас здесь обильный контакт.
Алексей Пичугин
— Этот обильный контакт в чем заключался? Тут же важно еще проговорить о том, что на бытовом уровне — или наоборот или такого не было? — в Киев ли, в Новгород приезжали люди из Византийской империи и наоборот из Киева ездили люди в Царьград, Константинополь.
Максим Дробышев
— То, что ездили, точно. Сам факт это греко-русский договор.
Алексей Пичугин
— Безусловно. Кстати, о нем тоже нужно сказать, пускай это программная история, которая во всех учебниках есть, но школу мы все давно заканчивали, поэтому, может быть, сейчас не очень хорошо вспоминается.
Максим Дробышев
— Тут важно, что по сути. У нас было несколько походов на Константинополь, причина этих походов очень интересна. Если мы почитаем условия договоров, условия носят околоэкономический характер. Предоставление льгот русским купцам, которые циркулируют в Константинополь. Там, конечно, есть и ограничения, что, условно говоря, они должны селиться в определенном районе, район Пера; нельзя проходить больше определенного количества.
Алексей Пичугин
— Я понимаю так, что эти ограничения для Константинополя были характерны не только для славян, они были характерны для западноевропейских купцов. Тот же район галатов Константинополя предназначался сначала для генуэзцев, потом для венецианцев.
Максим Дробышев
— Да, и более того, судя по историографии, у нас такие же договоры были и с болгарами, то есть и с другими этносами, с которыми империя контактировала. Там есть тоже одна теория, про нее потом немножко поговорю, историографичная. У нас точно есть контакты, есть дипломатические контакты и есть точно экономические контакты. Второй момент «De Ceremoniis», это о церемониях византийского двора, тоже синхронный текст, тоже написал Константин VII Багрянородный. Это текст явно более сложный, составной, под его авторством, где у нас описана миссия княгини Ольги в Царьград.
Алексей Пичугин
— Я так понимаю, что именно визит княгини Ольги описан достаточно подробно, потому что про это часто говорят.
Максим Дробышев
— Да, но, к сожалению, на русский язык этот текст до сих пор не перевели. Есть только фрагмент, переведенный Кузенковым Павлом Владимировичем, как раз про миссию Ольги. А «Церемонии византийского двора» есть перевод на английский, есть на некоторые зарубежные языки, на русский пока полного перевода нет, надеемся, что он будет. И там четко показано, в какой иерархии стоит русская княгиня. История о том — летописная история, более поздняя — что она была оскорблена, что она долго ждала визита императора, по-видимому, не миф. На церемониях там примерно такая картина, там четко показана градация, то есть в какой последовательности ее принимали.
Алексей Пичугин
— А это значит, что в сознании княгини Ольги она уже стояла, пусть не на одной ступени с императором, но видела себя недалеко.
Максим Дробышев
— Видимо, выше, чем тот статус, по которому ее принимали. Видимо так. Хотя, понимаете, в чем проблема, про ее реакцию-то мы не знаем. Про ее реакцию мы знаем из «Повести временных лет». А реальна ли эта реакция или это какая-то идеологема, этот ответ еще ждет своего исследователя. Но мы точно видим, как ее воспринимает император, как ее воспринимает непосредственно империя.
Алексей Пичугин
— Друзья, напомню, что в гостях у Светлого радио сегодня историк Максим Дробышев, доцент государственного академического университета гуманитарных наук, научный сотрудник института всеобщей истории. Итак, княгиня Ольга в Царьграде, в Константинополе. Но тут еще интересно, помимо таких высоких визитов, миссий, вы упомянули контингент купцов, которые жили в Константинополе и, безусловно, иностранное присутствие в Киеве, разное иностранное присутствие в Киеве. Что мы про это знаем?
Максим Дробышев
— Про купцов можно рассказать один случай, дай Бог памяти, который описан у Скилицы. Это сюжет, связанный с последним походом на Византию 43-го года, который был организован в правление Ярослава Мудрого, и возглавлял, видимо, русские дружины сын Ярослава Мудрого Владимир Ярославович. Сюжет сам связан с тем, что поводом для этого похода стало убийство купца росса в Константинополе. То есть они есть. Второй момент, связан с текстами Хожений, кстати, к вопросу о тех текстах, которые носили, скажем так, более обыденный характер. Это Хожения. есть Хожение Добрыни Ядрейковича в Константинополь. Дай Бог памяти, сочинение рубежа 11-12-го веков, нет, чуть более позднее, я извиняюсь. И там в первый раз указано, что в районе Пера есть церковь Бориса и Глеба, то есть в Константинополе у нас есть храм, посвященный русским святым. Если мы посмотрим работы Сергея Аркадьевича Иванова, который очень плотно занимается византийской агиографией.
Алексей Пичугин
— Археографией тоже, кстати.
Максим Дробышев
— Да. Он там рассматривает очень подробно, как этот культ встал в Константинополе, в империи. Но что важно? Если есть церковь, посвященная Борису и Глебу, значит, скорей всего, ее клиентелой, ее посетителями были, видимо, россы, то есть купцы, которые жили в Константинополе.
Алексей Пичугин
— И клир этой церкви, соответственно, должен был быть откуда-то из Киева, к примеру. Понятно, что высшее духовенство приезжало из Византии, но какие-то обычные священники, наверное, к тому времени были и свои из славян.
Максим Дробышев
— Это хороший вопрос.
Алексей Пичугин
— Это неизвестно?
Максим Дробышев
— Я думаю, мы пока не можем точно об этом знать. Если мы посмотрим тексты Хожений внимательно, мы понимаем, что авторы Хожений священники, которые были. Там у нас, как правило, два направления, это Константинополь и Иерусалим. Исходя из этого, мы понимаем, что сознание древнерусского книжника иерусалимоцентрично и царьградоцентрично, но мы знаем, что они знали греческий язык. Мы понимаем, что когда он отправлялся в свое паломничество, путешествие, он свободно владел греческим языком, то есть у него не было проблем с языком. Вопрос, знали ли россы-купцы греческий, на мой взгляд дискуссионен, я вам не могу сказать. Что хочется непосредственно еще сказать? У нас все митрополиты — это греки.
Алексей Пичугин
— Безусловно. У нас не только митрополиты, но и какой-то клир, близкий к ним.
Максим Дробышев
— Да. По-видимому, с этим вопросом были в древнерусской политике свои нюансы. Для этого интересно почитать «Вопрошания Кирика Новгородца».
Алексей Пичугин
— Это уже 12=й век.
Максим Дробышев
— Да, 12-й век, но показывает конкретные проблемы новгородского клира, вопрос кадровый и вопрос наличия книг. Это очень интересно посмотреть. Я, собственно говоря, почему, когда мы с вами беседовали, затронул Константина Багрянородного? Если мы говорим «Об управлении империей», в своем трактате о россах он фактически описывает всю политическую систему древнерусского государства. Он описывает, что у нас князь сидит в Киеве, Игорь. Пока Игорь в Киеве, его старший сын Святослав сидит в Новгороде. Он нам показывает модель, которая у нас на протяжении 10-11-го веков работает. Он описывает такое политическое явление, как полюдье, описывает, по каким народам собирает князь полюдье.
Алексей Пичугин
— То есть не только «Повесть временных лет», у нас же, по-моему, единственный источник о полюдье это «Повесть временных лет», нет, или я ошибаюсь?
Максим Дробышев
— Вот еще Константина Багрянородного.
Алексей Пичугин
— Помимо?
Максим Дробышев
— Видимо, да. Еще что интересно, часто в историографии, была большая полемика на протяжении долгого периода по вопросу, кто такие россы. Тут тоже есть объяснение. Явно, Константин Багрянородный, его администрация и его дипломаты, разведка, купцы различают: есть россы, есть славяне. Там указано, что славяне это пакценаты россов, то есть данники россов.
Алексей Пичугин
— Интересно, как они это разделяют?
Максим Дробышев
— Более того, они показывают, что у них разные языки. Там есть конкретная терминология: это по-росски звучит так, а по-славянски звучит так. То есть они понимают, что на данном этапе некоторый элитарный состав древнерусского государства это россы, которые потом будут ассимилироваться.
Алексей Пичугин
— А современная историография что-то говорит на сей счет? Где происходит разделение, какое между ними различие, между россами и славянами?
Максим Дробышев
— Современная историография... Мы сейчас плавно переходим к норманнской теории.
Алексей Пичугин
— Безусловно.
Максим Дробышев
— Это в принципе ни для кого не секрет, что этот вопрос уже не в научной плоскости. Может быть, в полемической, в общественной, но в научной плоскости этот вопрос остро точно не стоит. Потому что археология показывает нам непосредственно норманнскую теорию. То же самое и некоторые письменные источники. Россы — это видимо этносоционим, то есть от шведского корня роодс, финского рёдсе, это гребцы. Это, видимо, какие-то небольшие дружины, преимущественно скандинавов, которые циркулируют по маршруту из варяг в греки, потом образуется государство, наверное, на протяжении около века они потихоньку ассимилируются. Это видно по именам, по ономастике. Эта полемика с точки зрения науки уже не стоит.
Алексей Пичугин
— А еще раз можно уточнить про храм Бориса и Глеба? Какое это время? Это 11-й век, да?
Максим Дробышев
— Он упоминается в Хожении Добрыни Ядрейковича, получается, чуть позже, 12-й век. Но сам факт — это есть. Этой проблематикой хорошо занимается Сергей Аркадьевич Иванов, там в чем интерес? Понятно, что у нас агиография как жанр пришла из Византии на древнерусскую плоскость. У нас точно мы видим переосмысление. Например, в греческом обществе, в арамейском обществе есть только один святой правитель — это Константин, были попытки сделать святого Василия Первого Македонянина, у нас есть его биография, но это не стало житием. Дальше у нас святые люди, герои — это не политические деятели. Если мы говорим про древнерусскую традицию, то непосредственно первая ласточка это Борис и Глеб, это первые святые, это князья. А потом у нас 13-й век и появляется целый цикл князей святых.
Алексей Пичугин
— Была ли разница в миссиях, посольствах, торговых в первую очередь Киевских и Новгородских в Византии еще во времена единого государства древнерусского? Были отдельно, вот это Новгородская, это Киевская.
Максим Дробышев
— Может быть, и были, но нам об этом не известно, мы это не можем реконструировать никак. Мы только знаем, это впоследствии будет идея, если опять же поговорим про Новгород, про Новгородскую епархию, считалось, что Новгород напрямую подчиняется не Киеву, а Константинополю. Но Константинопольский патриарх это не особо принимал.
Алексей Пичугин
— Да, но это была уже более поздняя история.
Максим Дробышев
— Это более поздняя традиция, там даже появилось потом сочинение, которое это идеологически обосновывало, «Повесть о Новгородском клобуке».
Алексей Пичугин
— Да, да. Но это уже 13-й век.
Максим Дробышев
— Да. А отдельно миссии Киев, Новгород мы не знаем.
Алексей Пичугин
— А что нам известно из других европейских хроник о визитах дипломатических, политических, торговых из Киева, из Новгорода?
Максим Дробышев
— Вы имеете в виду в Византию?
Алексей Пичугин
— Как раз не в Византию.
Максим Дробышев
— В Европу?
Алексей Пичугин
— В Европу.
Максим Дробышев
— Во-первых, тут надо посмотреть работу Александра Васильевича Назаренко «Русь на международных путях». Нам известно многое из хроники Титмара Мерзебургского, миссия, по-моему, к Оттону там описана. Да, есть информация, что были некоторые миссии непосредственно и в европейские страны, даже больше скажу, по-видимому, если уж мы рассматриваем религиозный и дипломатический компонент, рассказ о выборе вер не совсем...
Алексей Пичугин
— Не на пустом месте.
Максим Дробышев
— Не на пустом месте. У нас точно при Ольге была попытка установления с западной ветвью христианства, пока что у нас нет деления. И точно нам известно, что после крещения Владимира в Корсуни у нас вся дружина отложилась.
Алексей Пичугин
— А, даже так.
Максим Дробышев
— Да, это известно, работа Карпова Александра Юрьевича.
Алексей Пичугин
— Вернемся к нашему разговору через минуту буквально. Я напомню, что у нас в гостях историк Максим Дробышев, доцент государственного академического университета гуманитарных наук, научный сотрудник института всеобщей истории, кандидат исторических наук. Я Алексей Пичугин. Через минуту все снова здесь, не уходите.
Алексей Пичугин
— Возвращаемся в студию Светлого радио. Напомню, друзья, что мы сегодня говорим о дипломатических контактах в древней Руси, о торговых контактах, о том, как в Киеве, в Новгороде смотрели на Византию, на Европу, как оттуда смотрели на Древнюю Русь. Ну и не только, мы сейчас будем говорить и про более позднее время, отдельных княжеств и в частности про Северо-восток. У нас в гостях Максим Дробышев, доцент ГАУГНа, кандидат исторических наук и научный сотрудник института всеобщей истории. Интересно, что мы знаем о существовании в Киеве Десятинной церкви, соответственно, еще до 988-го года она была, даже раскопана сейчас частично. Известно ли что-то о других культовых строениях, понятно, что еще нельзя говорить православный/не православный, но все-таки западно-христианского мира?
Максим Дробышев
— Это мне не известно, только знаю, что точно...
Алексей Пичугин
— Вы говорите, что при Ольге была возможность того, что Русь могла принять западный путь.
Максим Дробышев
— Нам просто известно в одном сочинении, что она отправляла послов и туда по этому вопросу.
Алексей Пичугин
— То есть вот эта история с принятием веры...
Максим Дробышев
— Скорей всего, она была не в том формате, в котором она передана в «Повести временных лет», но то, что рассматривались разные варианты, хотя для будущего Владимиру был очевиден тот вариант, который реализовался.
Алексей Пичугин
— «Повесть временных лет» — это сообщения, скорей, поэтического характера, а как отражающие реальность...
Максим Дробышев
— Мне кажется, поэтического и ретроспективного.
Алексей Пичугин
— Ну, или ретроспективного.
Максим Дробышев
— То есть которые показывают, что в итоге он сделал правильный выбор.
Алексей Пичугин
— Как окончание единого государства после Ярослава Мудрого и распад на княжества отразился во взглядах из Константинополя на Русь? Была ли какая-то реакция из Константинополя, установление контактов с княжествами.
Максим Дробышев
— Они пытались поддерживать Киевскую митрополию, но нам известна история Иоанна Киннома — это уже более поздний период, это уже конец 12-го века. Когда в правление Эммануила I бежит Андроник Комнин к Владимиру Ярославичу в Галич. У нас тогда отправляется посольство Эммануила. А князь уже олицетворяет отдельное Галицко-Волынское княжество, где по сути разбирается вопрос... там отсылка, что у нас был договор, а ты принимаешь политического изгнанника моего, надо как-то с этим вопросом разобраться. Еще есть интересный момент. У нас появляется три митрополии, как мы знаем, после смерти Ярослава Мудрого. Это Черниговская, Переславская и Киевская. В перечне епископий православных, есть такой документ, называется «Registrum Episcopatus», фигурирует не только Киевская митрополия, еще две.
Алексей Пичугин
— Когда мы говорим, понятно, что это чуть более позднее время, 12-й век, про связь с западной Европой, правда, это, насколько я понимаю, ни в каких летописных сведениях до нас не дошло, но тем не менее, эта пресловутая, которая в учебниках описана, якобы дружба Андрея Боголюбского с Фридрихом Барбароссой, которую нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть, но тем не менее она описана. Где и откуда они могли быть знакомы, непонятно, но история эта есть, значит, были какие-то их контакты. Даже эти наплечники Фридриха, которые были присланы Андрею Боголюбскому, уж не говорю о строителях, хотя это может быть мифом, а может быть, и нет, это же явное свидетельство контакта, причем тесного личного контакта.
Максим Дробышев
— Я не уверен, что они встречались.
Алексей Пичугин
— Но мы же ничего не знаем про первых тридцать лет Андрея Боголюбского.
Максим Дробышев
— Мы про это ничего не можем сказать.
Алексей Пичугин
— Ну да. Ну, это дружба по переписке.
Максим Дробышев
— Если бы она была нам доступна, мы могли бы что-то, а тут мы ничего, торговые и экономические контакты были точно. Но скорей всего Андрея Боголюбского, как князя-политика больше интересовали другие вопросы. Это войны с Волжской Булгарией. Как мы знаем, у нас в итоге в Новгороде будет сидеть много наместников, князей из Владимиро-Суздальской ветви Рюриковичей, это борьба с Новгородом. Как мы знаем, что именно Андрей Боголюбский пришел к идее, что для того, чтобы покорить Новгород, надо взять Торжок и перекрыть поставки хлеба.
Алексей Пичугин
— Перекрыли поставки зерна.
Максим Дробышев
— То, что контакты были, это видно и по архитектуре уже и Владимира, и Суздаля, но не уверен, что они были в ракурсе каких-то политических союзов.
Алексей Пичугин
— То есть это тоже, скорей, какая-то поэтическая история красивая, которая была описана в каких-то не дошедших до нас источниках и в 18-м веке только встречается. У Карамзина, кроме как у Карамзина она нигде и не фигурирует.
Максим Дробышев
— Да, но если мы переходим «кроме как у Карамзина», надо признать, что Карамзин — человек, который явно к источникам относился достаточно...
Алексей Пичугин
— Вольно.
Максим Дробышев
— И да и нет. У него есть свое понимание работы с источником. Касаемо византийско-русских контактов, он подробно разбирает поход Святослава. И он честно показывает, что у нас есть два текста: это «Повесть временных лет» про дунайскую кампанию и есть сочинение Льва диакона. Но Лев диакон современник, и Карамзин пишет: я считаю, что мы должны больше доверять Льву диакону, потому что он современник, а «Повесть временных лет» это ретроспектива. А там образ Святослава немножко разный, у Льва диакона и в «Повести временных лет». Когда обыгрывается сюжет, Никифор Фока полагает поединок, зачем нам тратить людей; у Льва диакона Святослав отказывается. Он говорит: если меня, князя, убьют, то что будет с моим войском, что будет с моей дружиной? И Лев диакон нам также подробно описывает внешность. По-видимому, Лев диакон скорей всего находился при императоре, он подробно описывает внешность Святослава.
Алексей Пичугин
— Но это еще и показывает само отношение. Для нас сейчас достаточно сложно себе представить, что та дружина, которая пришла с князем, это именно дружина, это люди близкие ему. Не просто близкие по должности, а близкие еще и по личным отношениям, по дружбе, люди, сидевшие за одним столом, много где побывавшие вместе, близкие семейно. Что будет с моими людьми, что будет с моей дружиной? Казалось, что заботит человека о том, что будет с какими-то его подчиненными.
Максим Дробышев
— Очень интересный вопрос задали. Может быть, это не только с позиции каких-то его моральных качеств, но...
Алексей Пичугин
— Скорее, не его моральных качеств, тут скорее, такого исторического отношения. Это не обязательно у Святослава быть могло, это могло быть и у Владимира, это могло быть у Игоря.
Максим Дробышев
— Я вам скажу, что дружина для князя этого периода — это очень важный компонент. Давайте приведем самый характерный пример, сюжет, связанный с князем Игорем. Он почему идет на древлян? Потому что инициатива дружины. Ему дружинники говорят: вот тут Свенельд, ты князь, Свенедель воевода, почему дружинники Свенельда едят серебряными ложками, а у нас железные? Это показан пример взаимоотношений, тут важен, знаете, какой элемент? Вопрос реальной причины вторичен, но взаимоотношения князя с дружиной хорошо показаны. И еще пример — Борис и Глеб, и житие, и сюжет из «Повести временных лет». У нас дружина не поддерживает действия Бориса. Когда Борис узнает, что Владимир умер и Святополк взял власть, как вы помните, Владимир в это время идет на печенегов, дружина говорит: пойдем, у тебя большая дружина, ты наш князь, мы возьмем Киев. Дружина говорит: мы решим вопрос силовым путем. Когда они понимают, что князь говорит: нет, это не мой выход — основная дружина его оставляет, у него остается малая. Тут, мне кажется, интересно другой аспект рассмотреть. Мы не столько ставим реконструкцию событий, хотя там, скорей всего, есть взаимоотношения князя и дружины.
Алексей Пичугин
— Там вообще сложно реконструировать. Данилевский вообще считает, что там отношения Ярослава и Бориса и Глеба достаточно сложные, гораздо более сложные, чем принято считать.
Максим Дробышев
— Точно. Это известно еще в историографии 19-го века, Данилевский сопоставляет данные Титмара Мерзебургского, «Пряди о Эймунде» и то, что мы знаем, «Повесть временных лет», и показывает, что там более сложная картина. Безусловно, так, эта точка зрения имеет право, потому что у нас более поздняя редакция «Повести временных лет». Данилевский там еще играет со словом «окаянный», это не только презренный, а еще достойный сожаления.
Алексей Пичугин
— Да, да, помню. Я помню, но я просто могу адресовать наших слушателей к программе с Данилевским, которая достаточно давно у нас была, где он это подробно разбирает, в том числе терминологию, о которой Максим Игоревич говорит.
Максим Дробышев
— И мне кажется, в этом плане интересно, как Лев диакон нам показывает отношения Святослава и дружины. У Карамзина есть четкая градация, он говорит: я понимаю, что Лев диакон не во всем объективен. Но он современник.
Алексей Пичугин
— Но он современник, да, это важно. Давайте пока ненадолго оставим отношения с Византией и внутренние распри и нестроения. Помимо Византии были еще классные соседи: Хазарский каганат, Волжская Булгария. С ними же тоже определенная дипломатия выстраивалась. Помимо войн и помимо столкновений.
Максим Дробышев
— Только вопрос, по каким текстам мы можем это реконструировать?
Алексей Пичугин
— Это к вам вопрос.
Максим Дробышев
— Это хороший очень вопрос.
Алексей Пичугин
— Что мы про это знаем?
Максим Дробышев
— Мы мало что про это знаем. Но мы знаем, это, опять же, реконструкция «Повести временных лет», что у нас одно время некоторые славянские племена платили хазарам дань. Когда приходит Олег к полянам и когда они обсуждают эти вопросы, что Олег говорит? Что платите дань мне, а хазары это не ваша...
Алексей Пичугин
— Не ваша забота.
Максим Дробышев
— Не ваша забота. Там большой вопрос о письменности хазар. По-видимому, в элитарном слое она была, но у нас практически мало примеров. Вы понимаете, в чем проблема? Что историю Хазарии мы преимущественно реконструируем по ряду греческих текстов, у которых были какие-то торговые, политические... Крепость Саркел, которую строили, по сути, греческие инженеры.
Алексей Пичугин
— Ну да, любопытно, что у нас есть, и в народном сознании отложилось, несмотря на то, что прошла почти тысяча лет, стойкая, абсолютно негативная коннотация, негативное отношение к Хазарскому каганату как к очень враждебным соседям.
Максим Дробышев
— Да, вы так думаете?
Алексей Пичугин
— А разве нет?
Максим Дробышев
— В моем детстве такого не было.
Алексей Пичугин
— А почему? Не знаю, я прямо со школьных времен помню. Когда ты на это смотришь с точки зрения истории, понятно, что картина гораздо более сложная.
Максим Дробышев
— Хазары интересны с точки зрения организации политии. Общество языческое, элита исповедует иудаизм, общество торговое, при этом мы знаем, по-видимому, до Святослава хазар серьезно подкосили арабские воины.
Алексей Пичугин
— Длительно достаточно.
Максим Дробышев
— Это общество, которое в какой-то степени в арбитре Византийской политики. Интересное общество.
Алексей Пичугин
— Правда, оно настолько плохо в международном сознании, я, правда, честное слово, со школьных времен помню. Но это, может быть, советский нарратив, не знаю, может быть это у нас так было, хазары плохие. Понятно, что это абсолютно не исторично, но, тем не менее, привычка давать оценки и красить в черное и белое, раскрасило историю Хазарского каганата в отношении нас черным цветом. Это я так запомнил. Это понятно, что я сейчас говорю не как человек, который что-то читал еще дополнительно.
Максим Дробышев
— Про Хазарский каганат имеет смысл читать работы Артамонова, Владимира Яковлевича Петрухина. В принципе там какая-то политическая история неплохо реконструирована.
Алексей Пичугин
— Напомню, друзья, что в гостях у Светлого радио сегодня Максим Дробышев, историк, доцент государственного академического университета гуманитарных наук и научный сотрудник института всеобщей истории. И мы хотели отдельно поговорить про Новгород. Новгород — это, конечно, абсолютно отдельная история, город, ассоциированный с ганзейским союзом.
Максим Дробышев
— Есть точка зрения, что он туда и входил какое-то время. Он точно активно торговал.
Алексей Пичугин
— Он активно торговал.
Максим Дробышев
— Я могу ошибаться, но, по-моему, там даже были храмы других конфессий, возможно, католические. Я такую точку зрения слышал.
Алексей Пичугин
— И я тоже слышал такую точку зрения, ничего больше про это не знаю. Но опять же, если мы говорим о христианизации, мы вспоминали Кириково Вопрошание, а история христианизации это тоже история контактов, конечно же. Естественно, мы не знаем ничего практически об этой христианизации за пределами городов. Новгород — это один из тех городов, откуда до нас дошли памятники. Киев, «Канонический ответ митрополита Иоанна», Кириково Вопрошание в Новгороде.
Максим Дробышев
— Кириково Вопрошание нам показывает достаточно интересную картину. Во-первых, текст, который построен по принципу вопрос-ответ. Кирик и еще один священник задают архимандриту Нифонту вопросы: а можно делать так? Тот говорит: да, можно. А можно это не делать? — Можно. По форме этого диалога что мы видим? Периодически они упоминают каких-то латинян, то есть представителей другого клира. Периодически у нас много сведений о синкретизме, то есть о языческих пережитках. А еще что интересно, они задают... Алексей, нам показаны бытовые проблемы паствы, потому что там вопросы самого разного характера, от сугубо бытовых до гигиенического.
Алексей Пичугин
— Хорошо, а история Антония Римлянина, который якобы на камне приплыл зримо в Новгород. Понятно, что это житийное переосмысление, но, опять же, эта история, так или иначе, под собой имеет какие-то основы. Если говорить о латинском влиянии, вот, пожалуйста, история Антония Римлянина, она сложная, но так или иначе, он оказался в Новгороде.
Максим Дробышев
— Да, и тут еще важно, Новгород и политически независим, и церковная иерархия. Архимандрит достаточно независим по отношению к митрополиту.
Алексей Пичугин
— Ну да.
Максим Дробышев
— И у нас часто идет преемство, что я подотчетен не Киеву в духовном плане, а непосредственно Константинопольскому патриарху.
Алексей Пичугин
— Мы кстати, не затронули еще очень важный вопрос, связанный с династическими браками. Вот тут-то и вся дипломатическая история и международные связи, контакты в полный рост встают. Традиция династических браков у нас появилась достаточно рано. Правильно?
Максим Дробышев
— Да. Тут конечно, надо вспомнить, это хрестоматийный сюжет, это брак Владимира и Анны. Там история разветвляется, кто-то пишет, что это была дочка императора, кто-то пишет сестра императора. Дальше, понимаете, в чем парадокс? У нас часто житийная традиция объясняет, Святополк старше, чем Борис и Глеб, почему любит Владимир Бориса и Глеба? Потому что они от христианки. В реальной жизни сложнее, это вообще никак не связано. А для обывателей более интересный сюжет, связанный с Владимиром Мономахом. Кстати, опять же, сам жанр поучения это яркий маркер греко-русской связи, у нас до этого нет сочинения с таким названием. У нас нет сочинения с названием «Поучение». Сам жанр поучения явно возник под греческим влиянием. При этом важно отметить, и в историографии была такая попытка найти греческий прототип этого текста. Его нет. Мы понимаем, что у Владимира Мономаха, поскольку у него мать была гречанка, было образование немножко другое. Его отец Всеволод Ярославич знал пять языков, что нам подчеркивают. Женские образы в Поучении показывают его восприятие, в том числе, и арамейской номенклатуры. Он гордится своей матерью, он говорит: она грекиня. А жены у него фигурируют по принципу, умерла — ну, бывает. Одна умерла, другую он получил на переговорах с половцами. Была такая точка зрения, что, по-видимому, Владимир Мономах участвовал, принимал косвенное участие, в конфликте в Подунавье в 1116-м году, когда объявился Лже Леон, человек, который себя, как считается, выдавал за сына Романа Диогена, Льва Диогена. У Иоанна Комнина указано, что он Лже Леон литавра скифа. Есть точка зрения, что под «литаврой скифа» могли подразумеваться русские силы, потому что термин «скифы» в византийской номенклатуре этнический, это северные народы. Такой ученый, как Горский Антон Анатольевич считает, что этого нельзя исключать. Может быть, Владимир Мономах себя не метил, но своих родственников мог метить на престол, в том числе греческих. Он явно хорошо разбирался в Византийской политической системе, он понимал, что я сын греческой принцессы. А Алексей Комнин, простите, кто? Это нельзя исключать. Но я подчеркиваю, по тексту мы видим, что наличие греческой матери или гречанки жены — это предмет гордости, то есть предмет высокого статуса. Есть другие князья, а у меня мать гречанка, значит, я в чем-то лучше их, в чем-то выше их.
Алексей Пичугин
— И это действительно редкость. Династический брак, таким образом заключенный, это результат достаточно сложных переговоров.
Максим Дробышев
— Ну да, и высокого статуса.
Алексей Пичугин
— Высокого статуса само собой. Это же та сторона тоже должна захотеть.
Максим Дробышев
— Да, но вы понимаете, с позиции с той стороны... По-видимому это была Мария. Мария непорфирородная.
Алексей Пичугин
— Надо термин пояснить, я понимаю, но...
Максим Дробышев
— То есть не рожденная в порфире, специальном помещении дворца. Условно говоря, она не дает тебе права на престол.
Алексей Пичугин
— Но, тем не менее, какая разница, для греков это очень важно, для славян это дополнительный факт гордости за себя, за детей, а у детей гордость за родителей.
Максим Дробышев
— Там даже картина какая? Она была дочерью Константина IX Мономаха до того, как он стал императором через брак с Зоей Порфирородной.
Алексей Пичугин
— Традиция династических браков с греками достаточно долго продлилась, до конца Константинополя, до падения его.
Максим Дробышев
— Да, так и есть.
Алексей Пичугин
— Спасибо вам. Действительно, мне кажется, интересная история, которая нам позволяет посмотреть на Древнюю Русь. Понятно, что мы тут для кого-то ничего нового не рассказали, Максим Игоревич, но для большинства людей это абсолютно незнакомая часть, которая когда-то, может быть, фигурировала в учебнике истории в каком-то классе. Но учебники истории у нас есть свойство забывать, какой-то нарратив оттуда остается, но только в виде нескольких дат. Мне кажется, не грех напоминать периодически о том, как все было в нашей истории. Тем более что такая давняя история, правда, с чего я начинал, тем и закончить хочу, обрастает огромным количеством мифов, огромным количеством неподтвержденных фактов, рожденных уже за последующие столетия. А благодаря Максиму Дробышеву можем посмотреть на это так, как на это смотрят ученые, тем более что Максим Игоревич постоянно ссылался на разных исследователей разного времени. Спасибо большое за этот разговор. Напомню, что в гостях у нас сегодня был Максим Дробышев, кандидат исторических наук, научный сотрудник института всеобщей истории Российской академии наук и доцент государственного академического университета гуманитарных наук. Я Алексей Пичугин. Прощаемся. Всего доброго. До встречи. Счастливо.
Максим Дробышев
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер
- «Взаимоотношения Древней Руси с другими государствами». Максим Дробышев
- «Вера и дело». Диакон Никита Гимранов
- «Распространение христианства на Руси». Павел Гайденко
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
