Нашим гостем был настоятель храма Трех святителей в Раменках, отец 10 детей протоиерей Александр Никольский.
В день памяти Феодоровской иконы Богородицы мы говорили о том, почему перед ней молятся о семейном счастье и почему некоторые святые считаются особыми покровителями семьи.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев
— С какими бы трудностями не сталкивались мы в семейной жизни, какие бы преграды ни возникали на нашем пути, мы все равно не одни в этой непростой дороге. Есть те, кто готовы прийти к нам на помощь — Святые Петр и Феврония, святые Кирилл и Мария Радонежские, святые Иоаким и Анна — все это покровители семьи и семейного счастья и семейного благополучия. Сегодня день празднования Федоровской иконы Пресвятой Богородицы. В этой иконе переплетено все — и история России, и история очень многих благополучных семей. О покровителях семьи и семейного счастья хотим поговорить сегодня в программе «Семейный час» мы — в студии Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Александр Ананьев.
А. Ананьев
— И сегодня компанию нам составит настоятель храма Трех святителей в Раменках, счастливый муж, отец десятерых детей, протоиерей Александр Никольский, который сейчас — ах, если бы вы видели, друзья, эту картину! Я в очередной раз сожалею, что мы не на телевидении, а на радио. Отец Александр с нами по прямой связи практически от алтаря храма Трех святителей в Раменках — из красного дерева, с иконами — потрясающе красиво. Добрый вечер, отец Александр.
Протоиерей Александр
— Добрый вечер.
А. Ананьев
— Какое счастье видеть вас в окружении вот этих вот образов. Ведь вы же даже не знали, что у нас тема будет такая, а все равно вот как-то так вот сподобились оказаться в окружении самых красивых икон, и о них-то у нас сегодня и пойдет речь. Ведь это же случайность, получается, да, у нас?
Протоиерей Александр
— Ну, конечно, случайность, естественно.
А. Митрофанова
— Конечно, случайность.
Протоиерей Александр
— Ничего случайного не бывает, с другой стороны. Как один сказал, современный священнослужитель, вчера только послушал, его спрашивают: это случайность, это вы специально сделали? Он сказал: да, специально, но не я.
А. Ананьев
— Очень правильный ответ. Скажите, пожалуйста, а есть ли вот в храме Трех святителей в Раменках Федоровская икона Божией Матери?
Протоиерей Александр
— Нет, Федоровской, наверное, нет. Кстати, Федоровская икона Божией Матери, так случилось, мы сугубо ее чтим в нашей семье. Так исторически сложилось.
А. Ананьев
— Так.
Протоиерей Александр
— Ну, может, потому что у нас десять детей как раз, поэтому.
А. Митрофанова
— Кстати говоря.
Протоиерей Александр
— И специально даже вот ей читаем молитву периодически, вот не так вот время от времени. У нас дома Федоровская икона Божией Матери есть, а здесь как-то вот, в храме — да, надо озаботиться на эту тему.
А. Ананьев
— Расскажите, пожалуйста, отец Александр, вот как Федоровская икона Божией Матери, поскольку сегодня празднуется день этой замечательной иконы, почитается и почему почитается в вашей семье? Ведь это же тоже неслучайно.
Протоиерей Александр
— Воспитывать детей без помощи Божией всегда было невозможно, а в наше время это сугубо невозможно. Вот я как-то раньше, ну достаточно уже давно, может, 10–15 лет назад, прочитал, что семьдесят процентов успеха воспитания детей — это молитва за детей. Ну и это, конечно, сказал святой, к сожалению, не помню кто конкретно. Ну такие фразы святые говорили, может, не буквально процент там не высчитывали, но тем не менее. Так вот я думал: ну да, конечно, молитва, конечно, и педагогика, все остальное. Но по мере того как дети росли, как у меня появлялся опыт уже не теоретический, а практический, опыт воспитания подрастающего поколения, я понял, что да, может даже не семьдесят, а восемьдесят процентов, может, девяносто процентов успеха воспитания детей в нашем современном обществе, так сказать, определяется родительской молитвой. Потому что раз молитва, значит, у нас есть, как говорят, окна в другой мир, окна в вечность — это наши иконы. Как, по-моему, Флоренский сказал, что такое икона — это вот в вечности сидит святой, Богородица, и смотрят в окошко, а окошко на нашу сторону — вот икона. Такой образ он дал. Поэтому, естественно, хочется помощи. Сам-то понимаешь, что да, вот ты молишься, ты стараешься, но какая моя молитва и молитва святых или тем более Пресвятой Богородицы. И поскольку у нас есть такие вот друзья — а друзьями их назвал Сам Господь, таких людей святых, — то, естественно, начинаешь к святым припадать. Ну вот у нас как-то так получилось, что Федоровская икона Божией Матери. Мы даже как-то не сговаривались, не то что мы сидели, решали: ну вот кого изберем. Кстати, обычно так рационально не получается, оно именно как-то Бог выводит, наводит на того или иного покровителя. Не всегда даже бывает тот святой, имя которого ты носишь, иногда какие-то бывают еще люди святые. Обычно это из какого-то особого взаимодействия, как-то человек иногда или помолился и получил просимое у иконы какого-то святого, другой раз помолился и получил просимое, и как-то понял, что какая-то связь возникла духовная. Ну у нас вот такая в семье была, возникла духовная связь с Федоровской иконой Божией Матери. Так что вот как-то немножко и даже здесь неслучайно получилось.
А. Митрофанова
— Совсем неслучайно, отец Александр. Дело в том, что еще до встречи с Сашей, еще когда я там была не то что не замужем, а даже близко вот не стояла к своему семейному счастью, я, так получилось, тоже стала молиться по совету одного замечательного священника, протоиерея Александра Абрамова, который служит в Крапивниках (в Крапивниках как раз висит один из списков Федоровской иконы Божией Матери), стала молиться перед этой иконой. Причем отец Александр так еще как-то мне сказал: давай будем вместе. Ты приходи время от времени в храм, когда там у тебя будет, у меня будет возможность, и мы будем вместе с тобой перед этой иконой молиться. И мы стали действительно так вот собираться и вместе молиться перед этой иконой где-то вот, наверное, в течение года. Ну по совокупности множество разных факторов, тем не менее мы с Сашей встретились — это было такое настоящее чудо. И когда встал вопрос о венчальных иконах и наша подруга, замечательный иконописец, спросила: а какую икону Божией Матери ты хотела бы как венчальную икону? Я, не задумываясь, сказала: конечно же, Федоровскую. Потому что для меня это совершенно особый такой образ, она почитается как покровительница невест. Я своей историей могу засвидетельствовать — это действительно так. Отец Александр, ну вот здесь один из, наверное, тех самых вечных вопросов: как так получается, что вроде бы Божия Матерь у нас одна, при этом икон сотни, и у каждой есть какая-то своя — десять раз в кавычках сейчас возьму это слово — «специализация». Почему это так? Разве мы не к Божией Матери в любом случае обращаемся? Почему через разные иконы, как так сложилось, и почему именно вот Федоровская икона считается покровительницей действительно создания семьи, счастливого брака, рождения детей?
Протоиерей Александр
— Ну мы должны понимать, что мы с вами, конечно, не язычники и, поклоняясь иконе, в любом случае обращаемся к Пресвятой Богородице. А Пресвятая Богородица — Она не Федоровская, не Казанская, там, так сказать, не Владимирская, Она, естественно, просто Пресвятая Богородица. Но вы знаете, ну так, может быть, немножко такой, не знаю, насколько подойдет образ. Вот есть Пушкин, великий русский писатель, а у него есть разные произведения, стихотворения — есть лирические, есть героические и так далее. И он по-разному мог обращаться к своим читателям. И мы понимаем, что стихи это Пушкина, но стихи-то разные, они по-разному к нам обращаются. Так я думаю, что и иконы Пресвятой Богородицы — просто это разные слова Пресвятой Богородицы, обращенные к нам.
А. Ананьев
— Ну сравнение с Пушкиным здесь такое, несколько натянутое, потому что мы же не любим Пушкина просто за то, что он Пушкин. Ну так беззаветно и безгранично. Нет, я, в общем, как к человеку к Пушкину довольно равнодушен, хотя бы потому что я его не знаю, кто такой Пушкин, он был очень давно. А вот стихи его прекрасны, я очень люблю стихи Пушкина, понимаете. В то время как Богородица, Она, Ее невозможно не любить именно как человека.
А. Митрофанова
— Как личность.
А. Ананьев
— Как личность, да. А вот как раз изображения Ее — а ведь, по сути, мы говорим об изображениях и нюансах поклонения Богородице в разных городах, в разных монастырях, в разных странах, на разных даже континентах — вот это уже другое. Но вот это уже неважно. Важен именно человек. В то время как Пушкин как человек — ну что он мне как человек? Я с ним чай не пил.
А. Митрофанова
— Я с ним тоже чай не пила, но мне Пушкин как человек очень нравится.
А. Ананьев
— Не знаю. Я как вспомню его длинный ноготь на мизинце, так даже неприятно становится.
А. Митрофанова
— Ой да ладно, это еще мелочи по сравнению с другими особенностями его.
Протоиерей Александр
— Вы знаете, если вы любите стихи Пушкин — вы любите Пушкина. Потому что это стихи Пушкина, это его порывы души. Ну, может быть, лучшие, может быть, не всегда лучшие, но в основном лучшие. И поэтому, конечно, его нельзя отождествлять с его творчеством, но в его творчестве во многом он сам, потому что по-другому быть и не может — это плод его, так сказать, переживаний там, мук и так далее. Поэтому ну это у нас все-таки сегодня не этому передача посвящена. А я все-таки думаю, что это вот сказать, что иконы Пресвятой Богородицы — это разные слова, обращенные к нам Пресвятой Богородицы — это будет, кстати, очень даже и неплохое определение. Потому что на самом деле кого мы Словом называем с большой буквы?
А. Ананьев
— Христа.
Протоиерей Александр
— То есть это вот слово Слова — это особое слово. Поэтому это слова Пресвятой Богородицы, обращенные к нам. И это является источником благодати Божией, которая через Пресвятую Богородицу и потом через Ее иконы приходит к нам по нашей вере. Ну а почему так вот не одна икона, а все-таки так исторически сложилось, их там около четырехсот, ну для того, чтобы слова-то тоже разные. Поэтому почему было не запечатлеть слова в таком даже материальном носителе, чтобы именно ну они так как-то тверже звучали и главное, чтобы мы не забывали, что вот можно так обратиться к Пресвятой Богородице. Это может быть даже, конечно, не Пресвятой Богородице нужно, это нужно нам, чтобы мы знали пути, мы знали слова, мы знали к кому, когда, куда, где.
А. Ананьев
— Но ведь все равно вот это вот огромное количество прекрасных изображений Пресвятой Богородицы — это придумал человек. Это же не придумал Бог или Богородица, или даже не апостолы и не евангелист Лука написал. Хотя нет, евангелист Лука как раз написал, да.
А. Митрофанова
— Ну да, ему приписывают.
А. Ананьев
— Ему приписывают Федоровскую икону Божией Матери. Но это все равно изобретение как человека. Это такой наш человеческий, несовершенный, субъективный взгляд на высшее, на Божественное, наш искаженный, может быть, где-то болезненный взгляд наших жмурящихся глаз на свет. Стало быть, это ну как бы объяснить мою мысль-то? Это не настоящее, это наше представление о настоящем. Причем вот я смотрю на какую-то икону, я понимаю, что это даже не мое представление о настоящем, это представление какого-то талантливого иконописца, может быть, безвестного. Это представление его о настоящем, но никак не настоящее. А вот в этом отношении мне, как неофиту, очень трудно порой искренне сформулировать свое отношение к иконе. Вы понимаете, о чем я говорю, отец Александр?
Протоиерей Александр
— Да, у вас такой провокационный вопрос. Ну вы знаете, любое творчество, оно, конечно, в любом случае человеческое, если это человеческое творчество. Да, у нас сейчас Великий пост, вот мы на первой неделе поста читали Священное Писание, посвященное творению мира. И вот Господь говорил слова, и мир, так сказать, был сотворен, как известно, за определенное количество дней. Но вы знаете, любой человек, если он творец чего-то такого положительного, вообще положительного, ну даже взять поминаемого сегодня Александра Сергеевича Пушкина, да, все что в его творчестве положительного, что призывает милость к павшим там и так далее — это все-таки от Бога. Ну и бывает творчество не от Бога. Мы тоже с вами это можем, так сказать, засвидетельствовать разными современными, так сказать, и выставками, и фильмами, и книгами и так далее. Поэтому, когда человек творит, он соединяется с Богом, или другой вариант — это с диаволом. Тоже такое может быть. Правда, конечно, творчеством это последнее по-настоящему не назовешь, это скорее разрушение. И поэтому, когда писали иконы, например, апостол Лука, его кистью водил Дух Святой. И если бы это было не так, иконы, Федоровская икона Божией Матери не была бы чудотворной, не была бы источником благодати Божией, она бы не смогла нам помочь. Вот множество людей свидетельствует о том, что она помогла, вот Алла только что рассказала об этом. А она бы не смогла помочь, потому что она была бы не от Бога. Поэтому да, иконы они, конечно, написаны людьми, у них есть естественные человеку, так сказать, любому человеческому творчеству определенные несовершенства и ограниченность. Неограниченность и абсолютное совершенство в творчестве это только Творцу свойственно, люди на это не способны. Но в них содержится благодать Божия — вот это уже безгранично, это уже абсолютно. Это уже абсолютно. Но у нас есть самый такой яркий пример — это воплощение Христа нашего Бога. Он был человек по Своим, так сказать, Своей биологии, по Своему телу. Даже боялся, как человек — помните Его знаменитые слова: Господи, да минует меня чаша сия, да будет воля не Моя, а Твоя. То есть не Моя — как человеческая такая, слабая, да, вот такая, значит, которая, так сказать, не имеет даже нужной твердости для того, что как бы Господь для этого пришел. Тем не менее Он как человек нуждался в укреплении Божием. Вот поэтому иконы, они, так сказать, не абсолютное совершенство внешне, но по своей духовной сущности это как раз абсолютное совершенство. Именно в силу того, что они являются проводником благодати Божией. Вот такая антиномия, как говорят в философии.
А. Ананьев
— «Семейный час» на радио «Вера» продолжается. Сегодня мы с настоятелем храма Трех святителей в Раменках, отцом десятерых детей, счастливым мужем, главой потрясающей семьи, протоиереем Александром Никольским говорим о образах покровителей семейного благополучия в целом и о Федоровской иконе Пресвятой Богородицы, день празднования которой отмечаем сегодня, в частности. С вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Александр Ананьев.
А. Ананьев
— И вот на какую мысль я наткнулся, дорогой отец Александр, когда готовился к сегодняшней беседе. «Разместив в доме подобную икону, — сообщает мне очередной хороший, наполненный мудрыми мыслями сайт, — разместив в доме подобную икону, вы обретете гармонию в семье и все неурядицы решатся, не оставив после себя и следа».
А. Митрофанова
— Ой...
А. Ананьев
— Вот ой, понимаешь, вот ой. И скажи мне, что это не такое популярное, расхожее благочестивое общее мнение.
А. Митрофанова
— Ну я не знаю, что такое общее мнение.
Протоиерей Александр
— Хороший рекламный такой проспект: купите наши таблетки, проглотите — вы почувствуете, что вы счастливый человек.
А. Митрофанова
— Да-да, именно икона как таблетка счастья. Ну это же так не работает.
А. Ананьев
— Ну подожди, ну тем не менее все равно я, ты, мы, много-много христианских семей с любовью выбирают иконы, покровителей вот именно конкретной семьи или семейного благополучия в целом и ищут место у себя в доме для этой иконы. Я это делаю с удовольствием.
А. Митрофанова
— Ну мы же это делаем не для того, чтобы эта икона автоматически устроила нам счастливую жизнь. Мы же понимаем, что это так не работает. Это как напоминание скорее нам о необходимости труда в семейной жизни. А если случаются какие-то трудности и прочее — вот, пожалуйста, напоминание, к кому можно обратиться за помощью. Ну это как я воспринимаю.
А. Ананьев
— Подожди, да. Вот сейчас важно понять для меня как неофита. Вот вы с дорогим отцом Александром, вы такая светлая сторона дискуссии, а я такая темная сторона дискуссии.
Протоиерей Александр
— «Адвокат дьявола», как у наших друзей католиков.
А. Ананьев
— Ну нет, скорее такой воинствующий глупец, отец Александр.
А. Митрофанова
— Ой, куда там, конечно.
А. Ананьев
— Для чего мы ищем лучшее место для вот таких образов у себя в доме? Что они делают, отец Александр?
А. Митрофанова
— Вы знаете, конечно, вот подобные высказывания, которые вы процитировали, они, конечно, приносят большой вред. Потому что люди на них, так сказать, им верят, они покупают икону, какую-нибудь еще дорогую, писаную, большую — ну чем лучше качество иконы, тем больше на нее потрачено денег — значит, что? —больше благодати Божией должно быть, правда? Ну по закону рынка. И ставят ее в почетном месте. Проходит какой-то срок — там неделя, другая, месяц — люди понимают, что их обманули, надули самым страшным образом. Притом даже на большую сумму. Ну и дальше уже там по варианту — или опять продают икону, пытаясь вернуть деньги, или там еще что-то. Вы знаете, вот мы же говорили, что икону так вот можно назвать словом Пресвятой Богородицы, обращенным к нам. Но, вы знаете, это диалог. Если вот мы говорили, что Пресвятая Богородица — это личность, и мы эту личность любим. И вот когда мы к личности приходим, и спрашиваем, ну допустим, какого-то мудрого человека, ну даже возьмем (сейчас это модно) психолога. Мы приходим к семейному психологу, платим ему деньги, говорим спасибо и уходим. Мы пришли, деньги заплатили — надо уходить. Нет, мы его начинаем трясти и говорить: ну что нам делать-то в семье? Он говорит: ну вот то-то, то-то там — не раздражайся там, посчитай до двадцати пяти — ну я так условно говорю, тоже утрирую. То есть что-то мы от него хотим, какие-то советы. Какие-то советы, как мы должны действовать. Вы знаете, если почитать святых, то вот пока мы не захотим действовать, нам Бог не поможет. Нам Бог поможет в наших действиях. Вот наши действия — а дальше Господь нам дает и силы и вразумляет нас, как действовать и все дает. Но действовать должны мы сами. Вот и Пресвятая Богородица тоже. То есть когда мы захотим любить, когда мы захотим бороться с каким-то грехами своими, которые мы захотим осознать в семейной жизни — то вот в этом нам Пресвятая Богородица поможет. Если же мы хотим, чтобы вот мы купили икону там, или нам подарили, или как-то еще приобрели, и вот мы ее поставили и вот пусть она нам все организует, а мы меняться не хотим — вот так вот, конечно, никак не сработает. То есть злой человек получит злую жизнь. Если человек не хочет иметь злую жизнь, он должен захотеть стать добрым человеком. И в этом как раз, вот в этом пути ему Пресвятая Богородица обязательно поможет.
А. Митрофанова
— Отец Александр, а были в вашей семье случаи, ситуации, если можно, конечно, об этом рассказать, когда обращение к Федоровской иконе — вы уже сказали, она есть у вас дома, — помогало? Точнее сказать, к Богородице обращение.
Протоиерей Александр
— Через Федоровскую икону.
А. Митрофанова
— Через Федоровский образ, да, помогала вам разрешить какие-то сложные ситуации. Может быть, это касается вопросов, связанных с воспитанием детей или с там взаимоотношения между вами и супругой и так далее. Вот что, каким образом это работает и что требуется от человека?
А. Ананьев
— Ну, кстати, подождите, вот момент, да, — Федоровская икона Пресвятой Богородицы не помогает в воспитании детей, в инструкции написано: ей молятся женщины, ожидающие появления на свет младенца во время беременности и родов.
А. Митрофанова
— Ой, ну ладно, ну мы же понимаем, что это все... Я не знаю, кто это писал, я не знаю, правда, может, маркетологи какие-то, которые на двойки учились однажды в своей жизни чему-нибудь и как-нибудь. К сути это не имеет отношения.
А. Ананьев
— Вот самое великое для меня доказательство бытия Божия, знаешь, в чем заключается?
А. Митрофанова
— В чем?
А. Ананьев
— В том, что при все этих абсолютно корявых человеческих формулировках, которых вот сколько людей, столько таких формулировок, при этом слово Священного Писания за две тысячи лет дошло для нас без искажений. Никакая идея не способна выдержать даже ста лет. Даже через сто лет любая идея, любая идеология, любая мысль, она исковеркается, она перепишется сто раз, ее в конце концов неправильно передадут. Слово Священного Писания, оно неизменно, несмотря на все вот эти вот инструкции к иконам.
А. Митрофанова
— Ну это правда, ты абсолютно в точку, по-моему.
А. Ананьев
— Отец Александр, простите, я перебил Аллу, вот ее вопрос относительно помощи вот именно.
А. Митрофанова
— Есть ли какие-то примеры в вашей жизни, когда действительно Пресвятая Богородица, когда вы к Ней обращаетесь через Федоровскую икону, в частности — да, понятно, можно через любую икону к Богородице обращаться, а можно и не через икону, но сегодня, поскольку праздник Федоровской иконы и вы ее очень любите, она есть у вас дома — вот об этом как раз я и хотела вас спросить.
Протоиерей Александр
— Вы знаете, стыдно признаться, но я часто обращался, когда у меня жена рожала, беременная была. Вот так получилось, поскольку это было достаточно часто, десять раз, ну то есть фактически большую часть нашей семейной жизни, до недавнего времени, то как-то вот был все время повод. Так что тут я недалеко ушел от этой, так сказать, рекомендации. Ну вы знаете, сейчас я Пресвятой Богородице молюсь о своих старших детях уже вот, потому что они входят в жизнь, им там по 19–20 лет — сложный период, сложное время, им надо, я именно молюсь не о том, что, у них в плане таком светском все хорошо — они учатся в хороших вузах, хорошо учатся, так сказать, у них как бы перспективы карьерные, в светском плане хорошие — об этом я как раз не молюсь. А молюсь как раз о том, чтобы они стали хорошими христианами. Это боль моего сердца, как и многих родителей, и я не знаю, какой они в конечном счете путь выберут, так сказать, и куда направят свои стопы, на какую стезю духовной жизни. Вот я об этом молюсь. И вы знаете, какая-то надежда появляется, что все-таки все будет неплохо.
А. Митрофанова
— А вы разделяете вот эту мысль, что поменьше говорите детям о Боге и побольше говорите Богу о детях?
Протоиерей Александр
— Вы знаете, вот все эти высказывания, их не надо абсолютизировать, они, как и иконы Пресвятой Богородицы, они отражают только одну сторону, очень важную. И вовремя надо и детям о Боге говорить, когда это возможно, когда они слушают и искать формы разговора с детьми о Боге, да. И это, кстати, и в 20 лет, даже когда человек настроен не очень, так сказать, положительно, все равно ты с ним взаимодействуешь, говоришь о жизни. А если говоришь о жизни, нельзя не говорить о Боге. Потому что вся наша жизнь, она либо к Богу, либо от Бога, в конечном счете. Поэтому тут можно даже Бога не помянуть напрямую, то есть слово «Бог» не сказать, но ты все равно будешь говорить Боге. Ну там, допустим, если о заповеди Божией без слова «Бог» — все равно же о Боге, в конечном счете. Почему это грех, а это не грех — это же без Бога нельзя определить. Это часто вот когда люди молодые перестают молиться, у них очень быстро идет что — регресс в этическом плане. Хотя и когда взрослые люди, в смысле и когда уже воцерковленные люди, которые уже в Церкви по 20 лет, перестают молиться, у них тоже идет очень быстрый регресс, вплоть до расцерковления полного. Хотя я раньше думал, что человек в Церкви 5–7 лет, он из Церкви же не уйдет. Человек может быть 20 лет в Церкви и уйти совсем. Но это связано именно с тем, что человек перестал каяться, молиться и бороться с грехом. Так вот поэтому и с детишками 20-летними, с ними тоже нужно говорить о Боге. Но, конечно, основной акцент переносится здесь сугубо уже на молитву. Потому что именно когда человек взрослый, Бог к нему имеет более, скажем так, грубо сказать, эффективный доступ, чем родитель. Потому что родитель не сможет придумать таких ситуаций в жизни, поставить человека взрослого в такие жизненные ситуации. Просто для нас невозможно, для людей. Даже для очень богатых людей, для очень людей с большой властью, то есть и для них это тоже невозможно, что, кстати, показывают их дети, которые не всегда их тоже радуют. А вот Бог это может. Поэтому этим надо очень пользоваться. Ну и вот я молюсь Пресвятой Богородице. Богу, конечно, Пресвятой Богородице, нашей Заступнице и семейной, и всех людей, конечно. И вот мне Пресвятая Богородица помогает. Какие-то вещи, которые я не мог донести до своих взрослых детей, они вдруг, смотрю, сами начинают, что-то такое вот у них начинает проявляться, то есть они сами начинают осознавать. Ну я молюсь. И Бог мне помогает, молитвами Пресвятой Богородицы.
А. Ананьев
— А как известно, нет ничего сильнее, чем молитва любящего отца, чем молитва родителя. А через минуту полезной информации на светлом радио мы вернемся к разговору о Федоровской иконе Богородицы в первую очередь и о покровителях семейного благополучия и иконах в целом. Не переключайтесь, мы скоро вернемся.
А. Ананьев
— Знаете ли вы, дорогие друзья, что с конца XVIII века немецкие принцессы, выходя замуж за русских великих князей, принимая православие, по традиции, в честь именно Федоровской иконы Божией Матери получали себе отчество Федоровна? Добрый вечер еще раз. Сегодня день празднования Федоровской иконы Пресвятой Богородицы, и у нас в студии Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Александр Ананьев.
А. Ананьев
— И протоиерей Александр Никольский, настоятель храма Трех святителей в Раменках, который вот в первую половину нашего разговора сделал несколько удивительных замечаний, которые запомнятся мне надолго. Оказывается — я даже не слышал вот этого выражения — как это звучало? — восемьдесят процентов времени воспитания детей...
А. Митрофанова
— Восемьдесят процентов успеха в воспитании детей зависит от молитвы, по подсчетам отец Александра, а то и девяносто.
А. Ананьев
— А то и девяносто, да. Отец Александр, добрый вечер еще раз. И вот поскольку сегодня день празднования именно этой иконы, я хочу у вас уточнить, вот в истории этой иконы многое связано именно с историей страны — с князем Александром Невским, с Городцом, с Владимиром, с защитой русских городов от напастей врагов и прочих половцев с печенегами. Но при этом вот про беременность, роды и появление на свет младенцев в истории самого образа ничего нет. Почему именно этими свойствами русский человек наделил этот образ Федоровской иконы Божией Матери, откуда это пошло?
А. Митрофанова
— Если это известно вообще. Потому что это, может быть, и неизвестно, так, что называется, исторически сложилось.
Протоиерей Александр
— Ну вы знаете, даже сейчас не могу сказать, чтобы вот прямо как-то, так сказать, вот как у иконы «Неупиваемой Чаши» там есть несколько первоначально таких чудес что ли, которые как бы вот, так сказать, где-то в зародыше этого почитания. А так я даже сейчас не могу сказать, что-то мне на память не приходит, чтобы вот... Наверное, может быть, глубина веков, что называется, ведь это очень древняя икона. От апостола Луки и, может быть, действительно за две тысячи лет практически, да, уже, может, какие-то, так сказать, вот эти. А другой стороны, может, настолько много было помощи, что уж выделить какие-то вот, так сказать, конкретного человека, да, это может быть не так просто. Но все-таки вот, например, икона «Неупиваемой Чаши» Божией Матери, она все-таки сравнительно недавняя, да, вот именно, так сказать, от винопития спасающая.
А. Митрофанова
— Отец Александр, ну вот если в случае в Федоровской иконой мы действительно, может быть, какой-то прямо конкретной истории выделить не можем, то в случае с другими покровителями семьи, кому также, помимо Богородицы, через Федоровскую икону, через другие Ее образы обращаются, обращаются еще и к святым за помощью в сложных каких-то семейных ситуациях и прочее. Вот в случаях святых как раз тут те семейные пары, которые нам известны — это Петр и Феврония Муромские или Кирилл и Мария Радонежские или там Димитрий и Евдокия — Дмитрий Донской и супруга его — это как раз те ситуации, когда понятно, почему: люди своей жизнью явили вот этот пример, наверное, семейной христианской какой-то любви, жизни в Боге и стремления к Богу. Правильно ли я понимаю, что в ситуации с этими святыми покровителями семьи как раз их собственная жизнь, она и становится вот такой своего рода иконой что ли?
Протоиерей Александр
— Ну, в общем-то, да. Потому что, если взять Петра и Февронию — действительно это люди, которые святость брака, святость Божиего благословения почли даже выше земной власти, княжеской. Поэтому тут как раз очень все понятно, и эти люди явили такой очень яркий образ такого святого супружества. И поскольку они это в жизни земной обрели, святую семейную жизнь, насколько для человека это возможно, поэтому, естественно, имеют и дерзновение перед Богом за нас просить нам таких вот благ, если, конечно, мы по-настоящему этого захотим.
А. Митрофанова
— Вы знаете, у меня каждый раз возникает чувство неловкости, когда вот обращаешься к таким святым, которые своей жизнью засвидетельствовали такую настоящую любовь, там просишь их о чем-то и думаешь: где они, где я? Ну как вот, потому что, чтобы к ним дерзнуть обратиться с подобным вопросом, надо хотя бы ну постараться что ли дотянуться до той планки, которую представляют из себя их жизни. Я не говорю, что они были людьми безгрешными, такого не бывает. Я имею в виду, что они-то по-настоящему трудились, а я, обращаясь к ним, хочу: ой, вы там вот за меня, пожалуйста, заступитесь, помолитесь, а я, пожалуй, ну как сказать, а я буду такая, какая была. И у меня вот, знаете, какое-то чувство неловкости здесь возникает. Ну если уж ты дерзаешь к ним обращаться за помощью, если к Федоровской иконе, к Богородице через Ее образ обращаешься за такой помощью, давай как-то и сама что ли хотя бы что-то там предприми. Но ты же, по сути, какая была, такая и осталась. Если хуже не стала. Если еще только не усугубилась вообще ситуация-то из-за того, что у меня там, не знаю, и сердце не такое, и любить я не умею, и прочее, и прочее. А вот есть ли смысл дерзать обращаться в таком случае? Я понимаю, конечно, что есть, что не надо здесь тоже в своей гордыне возноситься. Но как это правильно в голове расставить по местам? В каком случае действительно вот эта помощь святых, она возьмет и даст определенный результат, а где должны быть мои усилия?
Протоиерей Александр
— Вы знаете, вот что такое творчество? Вот вы, Алла, журналистка, журналистикой занимаетесь, и вы этому учились, и до сих пор, наверное, учитесь, да там, на каких-то, так сказать...
А. Митрофанова
— Ну это процесс бесконечный.
А. Ананьев
— Бесконечный, да, естественно. Вот ну вам это нравится?
А. Митрофанова
— Это мое дело.
А. Ананьев
— Так. Ну вам нравится.
А. Митрофанова
— Я чувствую себя действительно счастливым человеком и очень благодарю Бога за то, что этим занимаюсь. В разных форматах причем. Как-то вот Господь милостив, правда, и в радиожурналистике, и в телевизионной иногда, и в письменной, и в прошлом там журнал «Фома» — ну это там это мое счастье, это правда.
Протоиерей Александр
— Вот и у меня то же самое. Вот у меня, может быть, какие-то неприятности, плохое настроение, там в связи с этим, ну пониженное, скажем так. Я вхожу в храм, начинаю служить и это мне дает силы. То есть вот я служу, потому что я без этого не могу. Мне без этого будет плохо, очень плохо. И не скажешь, что это мое — так дерзновенно, да, ну вот мое это — не мое, но я без этого не могу, то есть это мой стержень внутренний, это источник моих сил. То есть это для меня награда, а не просто, знаете, работа, скажем так. Так вот а семейная жизнь — то же самое. Семейная жизнь — без этого люди тоже не могут. Все люди хотят создать семью — ну большинство по крайней мере подавляющее. Даже те, которые говорят: да нет, мы без семьи, да какая семья, это устарело все, — в глубине души все равно хотят этого. Потому что какой человек не хочет любви и счастья, как бы он себя ни обманывал. Я не говорю про людей сейчас, которые избрали сознательно одиночество ради Христа там — монахов, монахинь и так далее и там другие какие-то варианты одинокой жизни — разное в жизни бывает. Я говорю про большинство людей. Так вот а это тоже творчество. Это тоже творчество, которое тоже даст и стержень, и источник, потому что это источник любви. А раз так, то мы должны знать, как сейчас это, дается мастер-класс по такому-то — ну там журналистике. А нам — может, звучит немножко приниженно, но нам святые могут дать мастер-класс по семейной жизни. Только это будет не то что мы сели, взяли там ручку, тетрадку, компьютер там, планшет, чтобы записывать или там, может быть, диктофон, а это на душу войдет. Запишется на душу, в душу. И нам могут дать те духовные состояния, которые они сами имели от Бога.
А. Ананьев
— Отец Александр, дорогой, как же это все-таки происходит? Вот мы обращаемся к Петру и Февронии или к Матроне Московской и просим ее о помощи или их о помощи, они же не помогают — они просто святые, которые сейчас вот с Богом — помогает Бог. Но как это происходит тогда, почему же мы к ним тогда обращаемся, почему не к Богу? Зачем нам вот это дополнительное связующее звено? Ведь не может же быть такого, что вот именно Матрона Московская своими незрячими зрячими глазами посмотрела на нас, говорит: хорошо, я помогу тебе — вот тебе силы, вот тебе время, вот тебе деньги. Это же только в воле Бога. Но мы обращаемся почему-то к ней.
Протоиерей Александр
— Ну а друг к другу же обращаемся в этой земной жизни за мудростью. Ну начиная, что мы ходим к старцам, ездим, да, к каким-то, так сказать, пытаемся, найти там, по каким-то даже друзьям, более опытным в чем-то. Постоянно друг к другу обращаемся. Мы же не абсолютно, знаете, вот во всем такая правота и никто нам не нужен. Мы постоянно к кому-то обращаемся за советом, за помощью — финансовой там, не знаю, материальной, нематериальной — мы люди, мы друг с другом связаны, так Господь устроил в Своем творении. И просто люди, они не ограничиваются только этой всей жизнью человечества, кто живет в соседнем доме, в соседней квартире, кому можно позвонить. А это и вечность, и там люди, скажем, более совершенны и с большими возможностями помочь, чем люди, которые живут здесь. Даже святые, они когда уходят к Богу, они обладают большими возможностями нам помочь, чем когда они жили здесь. Там святой Сергий Радонежский, Серафим Саровский преподобный, они сейчас нам могут больше помочь, чем тогда, когда они жили с нами, ну с нашими, может духовными предками и когда они к ним обращались. Потому что они уже непосредственно перед Богом предстоят. Им ничего человеческого, эта немощь не мешает. Поэтому почему же мы должны ограничиваться помощью только люде живущих, когда есть помощь людей — они тоже живут, только их качество жизни уже намного выше. Поэтому эти друзья, так сказать, Петр и Феврония, другие святые, у них, так сказать, больше возможностей, надо прибегать. А так что мы должны через друг друга обращаться — а чтобы мы друг друга любить научились. Если мы друг друга любить не научимся, то мы не научимся любить и Бога. А с другой стороны, это нас смиряет. Когда мы обращаемся не просто к Богу, а и к людям, и перед людьми смиряемся. И вот когда мы перед ними смиряемся и учимся любить людей, и уважать людей, у нас одновременно растет способность любить, смиряться перед Богом. Ну и наоборот тоже, естественно. Такой взаимный процесс. Не зря у нас Христос заповедь единою да, назвал: возлюби Бога всей душой и ближнего как сам себя — это единая заповедь. И тут разделять никак нельзя.
А. Ананьев
— Это «Семейный час» на радио «Вера». Сегодня мы беседуем о помощниках наших в нашей семейной жизни и в семейном благополучии, построении семейного счастья, с настоятелем храма Трех святителей в Раменках, счастливым мужем, отцом десятерых детей, протоиереем Александром Никольским. Здесь Алла Митрофанова и Александр Ананьев. И поскольку сегодня день празднования Федоровской иконы Пресвятой Богородицы, мы вообще решили так поговорить в целом о тех иконах, которые мы чтим в общем, и вот в частности, в нашей семейной жизни, вот у себя дома. Опять же цитата из одного из порталов православных: по церковным канонам, отец Александр, вот пишется, образа размещают на восточной стороне, а рядом с ликом святого нельзя ставить декоративные предметы, технику, картины книги, можно поставить комнатные растения или лампадку. Есть ли вот у вас правило или не правило, а обычай, традиции, которым вы следуете в своей семье или же это происходит ну так, как происходит, и вы этот процесс осознанно не регламентируете?
А. Митрофанова
— Ты имеешь в виду, где икону повесить?
А. Ананьев
— Да, где икону повесить. Как вот вы, например. с Аллой Сергеевной недавно поругались, я кидал в нее ботинками, а она била меня сковородкой.
А. Митрофанова
— Чего? Когда?
А. Ананьев
— Шутка. В нашем новом доме я захотел повесить икону, которую нам подарили на венчание — «Друг друга тяготы носите» — в самом центре квартиры, а Алла Сергеевна плакала, била меня сковородкой, кричала: там соседняя дверь, дверь в туалет, нельзя ее вешать туда.
А. Митрофанова
— Ну не то что нельзя, но как-то странно. Ну, мне кажется, можно более достойное место найти, лучше.
А. Ананьев
— Нет достойного, там окна везде в остальном месте. В общем, отец Александр, рассудите нас, дорогой.
Протоиерей Александр
— Ну вы знаете, тут ведь, конечно, хорошо иконы располагать на востоке, но современные квартиры не всегда это позволяют, их планировка, да, чтобы именно был восток. Поэтому знаете, главное, чтобы было благоговение. Если человек имеет благоговение, то конечно, оно подскажет, как иконы расположить так, чтобы ну вот они находились в каком-то почетном месте. А дальше, вы знаете, вот у меня был такой уже один случай, когда я еще был инженером НИИ, и так получилось, что надо было очень помолиться, ну так мне было совсем, была такая очень тяжелая ситуация в жизни. Я пошел в туалет, заперся в кабинку и прочитал покаянный канон. И мне это очень помогло. Меня это прямо воскресило. Ну а больше негде было, потому что НИИ — там, так сказать, комнаты, компьютеры, люди работающие. И мне надо было уединиться, хорошо помолиться. Поэтому я не говорю, что надо там в туалете иконы вешать, нет, конечно. Но вопрос тут именно внутреннего отношения. Внутреннее отношение к иконе, если оно такое достойное, то ты всегда поставишь икону так, как вот было бы хорошо. А ведь главное тут что не только поставить, сделать хороший иконостас, да, домашний — это хорошо, конечно, не говорю, что это плохо — на востоке все, выдержать все. И как-то молиться перед ними не особенно уж усердно. И вот немножко непонятно, когда люди покупают множество икон, очень много, они их даже не знают, сколько у них икон и где они стоят и лежат и так далее. Все-таки иконы — это, так сказать, наши друзья. И поэтому надо так поставить икону и в таком месте и столько икон, чтобы мы перед ними молились. Поэтому тут, в принципе, когда мы, так сказать, вот какие-то такие вещи, если, конечно, это не явное какое-то неуважение, то можно какой-то найти компромисс в семье и поставить там, где действительно будет удобно молиться, где будет благоговение. Тут, в принципе, главное, еще раз повторяю, внутреннее отношение, чтобы вы встали перед иконой, молились о вашей семье с чувством покаяния и веры в помощь, тогда все будет. Даже храм, кстати говоря, иногда позволяют, в силу опять же ситуации такой архитектурной, ставить не строго на восток, вот прямо, знаете, по компасу, а чуть-чуть отклоняться. Потому что иногда вот просто храм невозможно поставить там по каким-то, чисто проблемы там рельефа или соседних домов, если это в городе.
А. Митрофанова
— Ну, кстати. вот классический пример — это Татьянинский храм при МГУ. Это же домовый храм, и там, насколько я помню, нечетко тоже соблюдается вот эта ориентация на восток, и это не настолько принципиально.
Протоиерей Александр
— Да, конечно. Восток — это образ Христа, вот мы как ради Христа это делаем, чтобы о Христе вспоминать. Ну все-таки это только образ, это не есть что, если не восток это уже все и, так сказать, благодати не будет.
А. Митрофанова
— Отец Александр, а вот вы сказали: молиться перед иконами о семейном благополучии, ну то есть молиться перед святыми, перед Христом в первую очередь, перед Богородицей о семейном благополучии с чувством покаяния. А расшифруйте, пожалуйста, эту мысль — о каком покаянии идет речь и что здесь важно помнить, когда мы в молитве о семье обращаемся к Богу и к святым, с каким сердцем это делать? И вот это покаяние, оно, ну как сказать, мы же очень часто понимаем это, как вот я бьюсь головой об стенку и говорю, что я хуже всех — но это же не про покаяние совсем. Вы что имеете в виду?
Протоиерей Александр
— Вы знаете, ну вот возьмем такой деспотический конфликт в семье, вот вы так его образно писали — там ботинки, сковородка и так далее. Ну вот получили сковородкой. Надо что подумать? Ну вот да, ну вот раздражился. Ну получил, ну получил-то я потому, что, образно говоря, потому что я первый ботинком кинул. Ну всего лишь сдачи от слабой женщины. То есть, иначе говоря, надо подумать не просто там... Ну что такое биться головой об стенку — это ничего, это истерика. Это не покаяние. Это даже противоположно тому, что покаяние требует — истерика. А надо подумать, так сказать, где корни конфликта, если вот мы семейную жизнь берем. Где я вот не там свернул, что называется, сказал не то слово, не так посмотрел, может быть, даже — это бывает достаточно, чтобы уже конфликт был в семейной жизни там и так далее. И вот попросить у Бога любви. Или у святых, которые этой любовью Богу служили. Любви. Потому что покаяние — это уклонись от зла и сотвори благо. Покаяние мы понимаем именно чисто в таком отрицательном смысле — борьба с грехом. Но борьба с грехом, она сама по себе — это важно, но она в самой себе не самоценна. Мы боремся с грехом именно потому, что грех нам мешает любить. Вот поэтому мы с ним боремся. Если просто бороться с грехом, без желания стяжать любовь, то это как у Иоанна Златоуста есть образ, да, — выпололи поле — пустое поле зарастает сорняками. Поэтому надо просить любви. И вот подумать, а где проявить мне любовь. Потому что грех — это не любовь, где проявил нелюбовь к своему, так сказать, человеку. И попросить любовь у святых.
А. Ананьев
— Ну что ж, наш разговор подходит к завершению. Напомню, темой нашего сегодняшнего «Семейного часа» стал день празднования Федоровской иконы Пресвятой Богородицы, которая находится сейчас в Богоявленско-Анастасьинском монастыре города Костромы. И мы с Аллой Митрофановой передаем отдельный привет всем тем, кто слушает нас в Костроме, радио «Вера» там вещает. Так что огромный привет вам. Отец Александр, вы не были в этом Богоявленско-Анастасьинском монастыре? Потому что я-то не был. Алла, наверное, была.
А. Митрофанова
— Была.
А. Ананьев
— Была.
Протоиерей Александр
— В Костроме я не был, хочу съездить. Ну вот все далеко это. Было бы под Москвой, я бы, конечно, давно съездил. А так это на север, на север.
А. Ананьев
— Ну вот у нас есть огромная просьба к тем, кто слушает нас в Костроме: вот за нас поклонитесь, пожалуйста, этой особо чтимой, любимой иконе Федоровской иконе Пресвятой Богородицы от Аллы Митрофановой, Александра Ананьева и от настоятеля храма Трех святителей в Раменках, протоиерея Александра Никольского. Поклонитесь и скажите, что мы очень-очень за все благодарны. Отец Александр, спасибо вам большое за этот разговор.
Протоиерей Александр
— Да, спаси, Господи. Ну дай Бог, чтобы молитвами Богородицы, наша, так сказать, любовь друг к другу в семье все больше и больше увеличивалась, чтобы мы друг друга больше понимали. И понимали себя. Сейчас Великий пост, чтобы мы как раз познали себя. И, так сказать, познав себя, увидели, как нам прийти к тому, чему учит нас Господь, то есть любви.
А. Ананьев
— Да, и не забывайте, что ботинками и сковородками семейные проблемы не решаются.
А. Митрофанова
— Не решаются.
А. Ананьев
— Да. Спасибо вам большое за то, что провели этот час вместе с нами. Вернуться к этому разговору вы можете на нашем сайте. А через неделю мы продолжим программу «Семейный час». До новых встреч.
А. Митрофанова
— До свидания.
Протоиерей Александр
— Спаси, Господи.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (08.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 5 зач., II, 22-36
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Есть ли в наше время люди, подобные апостолам? Или же это служение — атрибут исключительно древней Церкви? Ответ на этот вопрос содержится в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
22 Мужи Израильские! выслушайте слова сии: Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас, как и сами знаете,
23 Сего, по определенному совету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили;
24 но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его.
25 Ибо Давид говорит о Нем: видел я пред собою Господа всегда, ибо Он одесную меня, дабы я не поколебался.
26 Оттого возрадовалось сердце мое и возвеселился язык мой; даже и плоть моя упокоится в уповании,
27 ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тления.
28 Ты дал мне познать путь жизни, Ты исполнишь меня радостью пред лицем Твоим.
29 Мужи братия! да будет позволено с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он и умер и погребен, и гроб его у нас до сего дня.
30 Будучи же пророком и зная, что Бог с клятвою обещал ему от плода чресл его воздвигнуть Христа во плоти и посадить на престоле его,
31 Он прежде сказал о воскресении Христа, что не оставлена душа Его в аде, и плоть Его не видела тления.
32 Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели.
33 Итак Он, быв вознесен десницею Божиею и приняв от Отца обетование Святаго Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите.
34 Ибо Давид не восшел на небеса; но сам говорит: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня,
35 доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих.
36 Итак твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли.
Книгу Деяний апостольских иногда называют Евангелием воскресения. С такой силой в ней делается акцент на том, что Иисус Христос действительно умер и восстал из мёртвых. Эта мысль выходит на первый план не столько благодаря многочисленным рассуждениям, сколько деяниям апостолов. Другими словами, если бы не было Пасхи Христовой, ученики Спасителя не смогли бы совершить тех дел, о которых говорится в книге. Они не пошли бы проповедовать Евангелие. Скорее всего они просто перестали бы существовать как группа. Разбежались бы. Каждый пошёл бы по жизни своей дорогой.
Вместо этого мы видим небывалый энтузиазм и воодушевление. Не слишком образованные, провинциальные, без всякой финансовой и административной поддержки, вопреки запретам сильных мира сего, не обращая внимание на угрозу потерять свободу, здоровье и саму жизнь, апостолы говорят о Христе. О том, что Он воскрес. Само по себе это действие — яркое свидетельство истины их слов. Это яркое свидетельство того, что их вера живая. Её подпитывает мощный источник. Сердце апостолов будто наполнено огнём, жар от которого чувствуют и они сами, и о окружающие. Это энергия божественной благодати. Она побуждает учеников говорить о Своём Учителе, а людей слушать их и принимать всё сказанное с доверием.
Бог устроил человеческое существо таким образом, что, если Божественная благодать наполняет наше сердце, её невозможно скрыть. Её невозможно спрятать от окружающих и сделать своим личным достоянием. Она жаждет излиться наружу — побуждает нас делиться этой радостью с другими. И этому позыву невозможно противиться. Даже если существует угроза физической расправы или смерти, сила Божия такова, что её невозможно удержать. Древний пророк Иеремия очень красноречиво свидетельствует об этом: «Ты влёк меня, Господи, — и я увлечён; Ты сильнее меня — и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною... И подумал я: не буду я напоминать о Нём и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моём, как бы горящий огонь, заключённый в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог». Не мог пророк не говорить о Боге своим соплеменникам. Несмотря на то, что они смеялись над ним и гнали его. Как говорил Христос в Евангелии, «Никто, зажегши свечу, не ставит её в сокровенном месте, ни под сосудом, но [ставит её] на подсвечнике, чтобы входящие видели свет».
Важный духовный принцип следует из этого. Если мы Божии, если Его благодать живёт в нас, мы не можем не свидетельствовать о Нём. Это не означает, что мы должны с каждым встречным говорить о Боге, доказывая истинность христианства. Внешне наша жизнь может быть волне обычной. Работа, семья, бытовые обязанности. Однако если человек стремится, подобно апостолам, не просто говорить о Евангелии, но исполнять Его, жить им, искать волю Божию и служить своим ближним, даже самые привычные и рутинные дела, которые он совершает, преображаются. Господь наполняет каждую нашу мысль, каждое наше слово и поступок светом Своей благодати. И так делает нас живыми свидетелями и проповедниками Своего Небесного Царства.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Иеромонах Давид (Кургузов)
У нас в студии был клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань иеромонах Давид Кургузов.
Наш гость рассказал о своем пути к вере и о том, как после работы программистом и эстрадным режиссером пришел к решению стать монахом и священником.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником Святой Пасхи. Это «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. В студии приветствуем вас мы, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. А в гостях у нас сегодня иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. Добрый вечер.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Здравствуйте.
Константин Мацан:
— Я вам, отец Давид, напомню и нашим слушателям, что в этой программе, которую мы по вторникам в восемь вечера с Кирой на волнах Радио ВЕРА ведем, мы говорим со священником о его пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий привела к тому, что человек, мужчина, дерзает служить алтарю и видит это своим главным и единственным служением. Это всегда, как нам кажется, путь вопросов, путь поиска, иногда сомнений или преодоления каких-то сомнений. И, наверное, на этом пути есть не только вопросы, но и ответы. Какие размышления, какой опыт о Боге, о жизни, о церкви на этом пути возникал, это очень интересно. И нам представляется, что это может войти в резонанс с теми вопросами о жизни, которые есть у наших слушателей. А они разной степени церковности, кто-то уже ходит в церковь, кто-то, может быть, только присматривается к религиозной традиции со стороны. Вот об этом поговорим. Мы до начала нашей программы с вами начали уже о вашей биографии рассуждать, вы стали рассказывать. Там виражи крутые, достаточно сказать, что по первому образованию вы программист, а по второму — режиссер эстрады, вы закончили ГИТИС эстрадный факультет как режиссер. Если переход из программирования в творчество в принципе не такой уж редкий в нашей жизни, то ваш следующий переход после эстрадного факультета ГИТИСа через какие-то, видимо, этапы к священству и к монашеству — вот это уже вираж. Это уже само по себе интересно. Расскажите, как это получилось, каким путем вы в этом смысле шли, на какие важные, может быть, вехи и этапы этот путь для вас распадается.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, в конце обучения, это был четвертый-пятый курс, всего пять лет всего мы учились...
Константин Мацан:
— В ГИТИСе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Четыре года актера и пятый год режиссера. И на четвертом курсе как-то так сложилось, что я стал замечать явно, что Бог принимает личное участие в моей жизни. Встречались какие-то люди, появилась одна театральная постановка по христианским мотивам. Мой друг, тоже выпускник этого же факультета, Читрани Николай поставил с нами по книге «Школа для дураков» Саши Соколова спектакль, «Те, кто пришли» мы его назвали. Он длился четыре часа, три отделения, ни разу не уходишь со сцены, такой современный был спектакль. И там было очень много христианских смыслов, там были даже цитаты из апостола Павла. И уже стал, я помню, о чем-то задумываться и стал видеть, как совершенно из ниоткуда в моей жизни появляются люди точно, как мне нужно. Совершенно ясно я понимал, что это невозможно, я не мог бы это сделать сам по какому-то заказу. В очередной раз сел и крепко задумался, что, наверное, я бы хотел с Богом как-то познакомиться.
Константин Мацан:
— А до этого вы никакого отношения к религиозному мировоззрению не имели?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— До 27 лет я абсолютно трезво считал, что все священники это толстые негодяи на больших черных джипах, которые обирают народ, а церковь это какая-то организация по тому, как этот весь отъем денег у населения официально оформить.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас многие у радиоприемников стали прислушиваться особенно к дальнейшему ходу нашего разговора.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это была ясная формулировка, это был ни какой-то стереотип. Понятно, что, может быть, из интернета, но тем не менее. Некое воспитание, конечно, большей частью заложила мама. Когда я задумывался, я думал, что что-то, наверное, есть. Были какие-то маленькие попытки всяких практик, думал, читал какие-то книжки, может быть, больше про восточную религиозную традицию. Но когда уже сел и понял, что Бог лично принимает участие в моей жизни, я крепко задумался, и сложилось несколько важных вещей. Первое: мама все детство нас возила по Золотому Кольцу, хочешь — не хочешь два раза в год мы ехали во Владимир, Суздаль, Переславль-Залесский. Очень забавно, как она все время вспоминает: помнишь, когда тебе было два года... Я говорю: мама, это невозможно вспомнить, когда мне было два года. Видимо, это пространство храма, иконы. Мы раз в год обязательно ходили смотреть иконы Рублева в Третьяковскую галерею. Это было обязательно.
Кира Лаврентьева:
— Интересно.
Константин Мацан:
— То есть мама была человеком церковным?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она воцерковилась позже.
Кира Лаврентьева:
— Она была культурным человеком.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она все время искала, всю жизнь, и всю жизнь, что она живет в Москве, даже еще в Подмосковье когда жила, она ездила смотреть иконы Рублева. Это у нее была такая тяга, просто она была не оформлена, но этот культурный аспект вообще не был никаким препятствием. Когда я первый раз зашел в храм, чтобы в каком-то смысле молиться Богу, у меня не было какого-то препятствия от обстановки. Немножко стыдно было перекреститься по первой. А иконы, архитектура — совершенно никаких проблем. Потом эти христианские смыслы и спектакли. А потом я понимал, что я крещенный человек, в шесть лет меня крестили в 91-м году. Один из ста я был крещенных.
Константин Мацан:
— У меня та же история в том же году.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Храм Всех святых на Соколе, довольно известный храм, я помню, что мы с братом, ему было одиннадцать, мне шесть, вышли во время крещения, потому что ничего не понимали, идет совершенная не ясная процессия. И когда пришло время окунать в купель, бежали за нами на улицу, чтобы нас забрать. Это сыграло свою роль. И эти встречи. Еще была такая мысль, что Церковь на Руси существует тысячу лет и уже неоднократно ее пытались каким-то образом разрушить, то внешними, то внутренними силами. Я подумал, что, наверное, надо с Церковью познакомиться поближе. И первое, что я сделал, я начал поститься. Проходил Великий пост, и как человек высокоорганизованный, я решил согласно монастырскому календарю пройти этот пост. Открыл его записал, надел крестик, церемониально, заходя в какое-то кафе, спрашивал, есть ли у вас постное меню, пожалуйста. Когда увидел у какого-то моего собеседника крестик на шее, а он ел что-то непостное, я очень акцентировано делал ему замечание. Ужасное фарисейское поведение. Посередине поста даже умудрился попасть первый раз на богослужение, это была литургия Преждеосвященных Даров на Подворье Троице-Сергиевой лавры на Цветном бульваре, шесть часов, ничего не понятно, очень долго. Я то сидел, то стоял, то выходил, то еще что-то, но мне понравилось. Может быть, кстати, я понимал, что происходит что-то мне близкое. Я понимаю, что вообще богослужение в православной церкви выросло в чем-то из каких-то античных мистерий, в том числе. Мне понятна механика, как режиссеру.
Константин Мацан:
— А смотрите, важный момент. Вы так легко сказали, что в какой-то момент события стали легко происходить, все одно к другому как будто подходит, и это дает идею, мысль того, что Бог здесь действует. Но можно же все это и без Бога было бы проинтерпретировать. То есть была, видимо, настроенность сознания на то, чтобы, через идею Бога, через участие Бога это объяснить. Ведь это вовсе не обязательно. Или и в правду что-то заставляло вас подумать, поверить, что именно Бог, Личность здесь действует, что это не стечение обстоятельств? Или это чувствовалось как-то, что возникает кто-то новый в жизни, а не просто стечение событий?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— На тот момент я могу так вспомнить, мне кажется, я стал потихонечку встречаться с отдельными частями Евангельского учения. И их высота показалась мне совершенно невозможной и безличностной. Не может человек подставить другую щеку, исходя из каких-то будущих выгод. Я вот сейчас смирюсь, и вселенная мне пошлет...
Кира Лаврентьева:
— Вселенная.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Она же такая добрая, пошлет что-то, что мне поможет в жизни. То есть эта высота, которую я не встречал нигде и никогда, противоречила всему, что происходит вокруг. Как это вообще возможно? Зачем это делать? И я понимал, что это безличностно невозможно. Это только возможно в каком-то общении человека с Богом. Я тогда никак не мог его называть, даже боялся как-то обратиться. И этот первый пост я не обращался к Богу, вообще никак не молился, ничего не делал, даже не крестился — ничего. Я просто соблюдал определенные правила питания. Наверное, эта мысль была самая главная. Самое главное событие, которое произошло, которое вообще все перевернуло — это была Пасха.
Константин Мацан:
— После того первого поста.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно верно. Я все время жалею, что много людей приходят к Богу оттого, что у них произошла какая-то трагедия, болезнь, утрата близкого, что-то такое. Наверное, Бог видит мое малодушие и привел меня в церковь через радость. Не было никаких событий. Когда люди узнают, что я монах, священник, особенно раньше, когда я был чуть-чуть моложе, говорят: а что случилось? Все прекрасно. Я пришел на первую Пасху, подумал, что я постился, мне надо как-то завершить этот пост. Как-то. И решил, что надо сходить на ночную службу в храм. Это Благовещенский храм в Петровском парке покойного отца Дмитрия Смирнова. Я первый раз в жизни его тогда увидел. С точки зрения обычного человека это было ужасно, было душно, много людей, ходила какая-то бесноватая между людьми, заглядывала всем в глаза в широкой шляпе с белыми полями. Все плохо.
Кира Лаврентьева:
— Как режиссер вы все это, конечно, тонко заметили?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, конечно, я же смотрю, кто где движется, что делается. Это автоматически происходит, даже сейчас, может, даже к сожалению. Но в конце, даже в середине этого процесса, а во время службы отец Дмитрий вышел и что-то грозно с амвона всем говорил, я, к сожалению, не слышал, далеко очень стоял, но я вдруг понял одну мысль, самую главную, — я дома.
Кира Лаврентьева:
— Потрясающе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я даже хотел дерзнуть пойти причаститься Святых Христовых тайн, ничего не понимая, три раза вставал в очередь, складывал ручки на груди, пытался петь тропарь Пасхи, не понимая до конца, что там за слова, и три раза выходил, думая, что-то я не то делаю. И понял, что там истина, там Тот, с Кем я хочу быть, мне надо туда. И дальше этот процесс пошел как по маслу.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, мы еще раз поздравляем вас с праздником Светлого Христова Воскресения. Христос Воскресе! Сегодня у нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Как символично мы сегодня в нашем разговоре тоже подошли к Пасхе и к входу в лоно святой Церкви отца Давида, и это действительно чудо. Как дальше продолжался ваш путь? К причастию, как я понимаю, вы не подошли?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нет. Слава Богу, не дерзнул. Причем, там были знакомые мои люди, это было в районе, где я вырос практически. Метро Динамо, а я вырос на метро Аэропорт.
Кира Лаврентьева:
— Это где отец Дмитрий Смирнов покойный как раз был?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно, он самый. Самый ближайший храм это был для меня. Потом у меня встал вопрос, что делать дальше, он встал ребром. Я думал, все я понимаю, что дом здесь, что нам делать? Естественно, пошел разговор о том, как первый раз исповедоваться. Мой друг подсказал, есть такой священник отец Александр Борисов, он на протяжении лета, или может быть не только лета, вечером в пятницу принимает всех желающих, доступный батюшка, кто с вопросом, кто с исповедью. Так как, наверное, не было больше никаких вариантов, я в один из пятничных вечеров, предварительно что-то почитав, написав небольшой списочек, к нему пришел. Он совершенно не пытался никак меня вразумить, просто сказал: вот это надо читать. После этого была первая подготовка ко причастию. Наверное, я не могу сказать, что это было какое-то особое впечатление, потому что Пасха уже была до этого, потом это стало некой нормой. Причащаться я стал практически сразу каждое воскресенье, это стало чем-то совершенно необходимым в жизни. Без этого невозможно было жить.
Кира Лаврентьева:
— Как на все это ваше окружение отреагировало?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Так как человек, который быстро воцерковляется, пытается всех окружающих заставить заняться тем же самым, некоторые мои друзья хотели отвести меня к психиатру либо к какому-то такому специалисту, говоря, что ты в секте, все с тобой понятно, надо тебя лечить. Потому что ты начинаешь всем эту радость пытаться передать и говоришь достаточно резко. Ты же познал истину, надо всем ее донести. В той сфере, в которой я тогда работал, а это организация, режиссура мероприятий частных, больших, разных, это достаточно контрастно выглядело, везде ты начинаешь искать повод заявить что-то из того, что ты узнал.
Константин Мацан:
— Помиссионерствовать.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. И поэтому первый год прошел с боями. Мама моя, тогда еще не воцерковилась, она не очень приняла то, что происходило. Она через год-два воцерковилась и тогда...
Кира Лаврентьева:
— То есть вслед за вами.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, но я не повлиял никакими своими словами. Наверное, сам факт повлиял как-то на нее, что это произошло. И, наверное, она из-за этого задумалась, в разговоре это звучит так, по крайней мере. И потом постепенно сами собой стали шаги складываться. Естественно, когда молодой мужчина, тогда мне было 28 лет, встает вопрос о семинарии, наверное, ты сможешь стать священником. Практически все молодые мужчины или ребята, все такого возраста, скажем, старше восемнадцати, и, наверное, до пятидесяти, задают себе вопрос: наверное, ты сможешь стать священником. Потому что священников у нас нехватка в Русской Православной Церкви.
Константин Мацан:
— А этот вопрос для вас изнутри рос, или человек, попадая в окружение, молодой верующий...
Кира Лаврентьева:
— Горящий неофит.
Константин Мацан:
— Да, горящий, почему бы не в семинарию, не в священство. Сразу по умолчанию предполагается, а куда еще, только туда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это с двух сторон. С одной стороны, об этом говорят, а с другой стороны, появляется некая тяга к богослужению. Я практически сразу в себе это обнаружил, я очень быстро научился читать на церковно-славянском языке. Следующий пост меня потерпели мои, как назвать этих любезных людей — клирошане. Я-то не был, а они были, они давали мне читать псалтирь на Великий пост, но это было ужасно. Но они меня терпели пару недель, потом достаточно быстро стало все получаться. Тяга у меня точно сразу появилась, она до сих пор не остывает, это, наверное, это был один из поводов задуматься о монашестве серьезно. Эта тяга с одной стороны, непосредственно каким-то предметом, потому что хочется быть перед престолом Божиим, какое-то необъяснимое желание, хочется находиться внутри этого пространства, когда оно не наполнено ничем, кроме славословия Бога, молитв покаяния, спокойствием людей, их личной молитвой, соединенной с церковной. Все это, наверное, одно из лучших дел, которые по моей душе. Наверное. И плюс об этом говорят, напоминают тебе все время: ой, наверное, был бы хороший батюшка. И в этом ты находишься все время. Поэтому мысль сама собой появляется.
Кира Лаврентьева:
— Тут отец Давид, какая грань, у вас же очень хорошая профессия была. Вы же уже были состоявшимся человеком, вам не было ни 17, ни 18, вы не думали о выборе жизненного пути.
Константин Мацан:
— Даже не 19.
Кира Лаврентьева:
— Выбор жизненного пути, как некая проблема, вообще не стояла в вашей жизни на тот момент.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно.
Кира Лаврентьева:
— Поэтому вот тут-то и вся загвоздка, как вы отошли от такой хорошей успешной профессии, в которой вы были не последним человеком, как вы отошли от этого, полностью отказались? И мало того, что вы стали священником, вы же монахом стали — вот гвоздь нашего вопроса, нашей программы сегодняшней?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Кстати, как интересно, когда отказываешься от этой профессии, от жизни в Москве, достаточно сыто живешь, и приходишь в православную церковь, и вдруг твой стереотип, что все священники богатые, толстые негодяи на больших черных джипах...
Кира Лаврентьева:
— Развеивается моментально.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Абсолютно разбивается.
Кира Лаврентьева:
— Особенно, если по России поездить, посмотреть, как живут священники, с поминального стола питаясь, и собирая по копейке на ремонт храма.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Наверное, внутри работы произошел такой перелом. Так как режиссер эстрады и вся эта профессия подразумевает большое количество неоправданного праздненства, это постепенно стало так неинтересно. Я все время в этом что-то искал, я помню, что пытался наполнить смыслом какие-то эстрадные постановки, праздники. Но когда ты с начала октября по конец февраля какого-то года каждую неделю говоришь: с Новым 2013 годом! Или что-нибудь такое. А потом ты приходишь на литургию или открываешь Евангелие или молитвослов, и там какой-то смысл, а здесь он не очень находится. Наверное, это постепенно стало вытеснять, и я просто перестал понимать, что я делаю и зачем, и деньги перестали играть какую-то роль. Был какой-то страх, как же я откажусь от работы. Именно поэтому так получилось, что я оказался в Сызрани, потому что я не мог отказаться от работы. Московские духовные школы на заочное брали только либо уже священников, либо монашествующих. А я вроде и молодой, мог бы поучиться на очном, но я не стал, поэтому поехал учиться в Самару по знакомству. Наверное, нет такого красивого момента, что я отказался от всего. Просто мир стал терять свой смысл: а зачем? Зачем слушать вот эту музыку. Мне иногда попадается, что я слушал в студенчестве, думаю: зачем я вообще этим занимался? Все так неинтересно. На страницах Евангелия, внутри богослужебных текстов, в участии в социальных делах, в участии в каком-то чужом горе столько насыщенности, столько наполненности. Например, люди спросят: смотрите вы какой-нибудь сериал? У нас монастырь в городе, каждый Божий день к нам приходит какой-то человек с совершенно тупиковой ситуацией, полностью. Зачем мне какие-то выдуманные истории, если я постоянно нахожусь в том, что у людей такие проблемы.
Константин Мацан:
— Это как-то, по-моему, одного митрополита пригласили посмотреть филь Николая Досталя «Монах и бес» про жизнь монаха в монастыре, и митрополит ответил: да нет, я смотреть не пойду, я этот фильм и так каждый день смотрю у себя в монастыре просто по жизни — монах и бес.
Кира Лаврентьева:
— Так и есть. Мы, конечно, не будем спрашивать о тайнах внутреннего выбора, Промысла Божия.
Константин Мацан:
— Ну, а все-таки спросим.
Кира Лаврентьева:
— Прикровенная история. В нашей программе крайне сложно иногда эту черту соблюсти, не переборщить с вопросами. Отец Давид, этот выбор радикальный действительно осуществился потому, что кроме Христа и церкви вам перестало быть что-то интересным. Правильно я понимаю наш разговор?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это было бы смело так говорить.
Кира Лаврентьева:
— Зато это правда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Что насколько святоотеческим был выбор. Наверное, толчком был следующий эпизод. Почти когда мне исполнилось 30 лет, на тот момент я уже уехал из Москвы к другу священнику в Подмосковье, чтобы помогать ему восстанавливать приход, был там три года. Я уже учился в Самарской семинарии на заочном, ездил на учебу и все время задавал себе вопрос, надо как-то определиться, либо жениться, либо монашеский путь. Достаточно утомительно, появляется на приходе какая-нибудь молодая барышня в длинной юбке, глазки в пол, такая кроткая. Тогда я еще не знал, что, по святителю Василию Великому, миловидность обманчива, а красота суетна — эту истину надо юношам вешать над выходом из дома или из своей комнаты обязательно. Ты все время, раз в несколько месяцев ты влюбляешься или какие-то переживания романтические испытываешь. Мне это очень надоело, и я сказал: давайте этот вопрос как-то решать, надо понять, либо жениться, либо все-таки монашество.
Константин Мацан:
— Вы сказали это кому?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Священнику, у которого я был, который мне помог в Самарской семинарии, меня туда наставил, что мне надо туда. Он помог, сказал: хорошо, давайте решим тогда, что надо попробовать монашескую жизнь. Я же не был до этого ни разу в монастыре, не жил, не послушался. И меня отправили в Сызранский монастырь, месяц побыть, посмотреть, что как. И оказалось, что это опять что-то родное и опять же дома, и все замечательно. Не в смысле, что какой-то курорт. Ты самый последний человек, тебе надо со всем смиряться, вроде как ты образованный из Москвы, такой весь умный. Сызрань. А это дом. И это очень повлияло на выбор.
Константин Мацан:
— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в Сызрани. У микрофона Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, Христос Воскресе!
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Кира Лаврентьева:
— У нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Мы сегодня говорим о пути к священству и к монашеству отца Давида, и разговор этот необычайно интересен, как нам кажется.
Константин Мацан:
— Как мама среагировала на такое увлечение монашеством?
Кира Лаврентьева:
— Радикальное увлечение.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Я не ставил ее в известность, если честно.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Принимая иноческий постриг, я ее не предупредил. Я знал, что я не готов к этому разговору. На тот момент она уже была воцерковленным человеком, она вообще стала очень верующим человеком. Но я понимал, что для нее это очень тяжелое решение. Тем более представлял себе картину, что все, мы расстаемся навсегда. Сейчас я стараюсь ее достаточно часто навещать по разным поводам, то Рождественские чтения, то еще что-то. Поэтому она говорит потом, что я чувствовала, что что-то происходит, но разговор состоялся после. И это какая-то радость сквозь слезы, катарсис, выражаясь театральным языком. То есть она это полностью приняла сейчас, естественно, немножечко хвалится этим в среде своих друзей церковных, что вот у нее сын священник, монах. Но это был процесс. Когда был переход, она восприняла это с трудом, но с радостью.
Константин Мацан:
— А был момент, когда первые неофитские розовые очки спали и начались?.. Как сказал один мой знакомый священник про другого молодого на тот момент, только-только рукоположившегося священника, который по сорок минут исповедовал каждого к нему пришедшего. И опытный священник на это сказал: это пройдет, у него еще просто поповские будни не начались.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Я не помню этого момента. Я сейчас сравниваю с тем, что ты испытываешь в начале священства. Есть разные воззрения на то, что Бог дает какую-то излишнюю благодать, чтобы ты мог нестись, летать и все делать. Я думаю, что Господь очень доходчиво мне объяснил, что надо немножечко сбавить болезнь спины и поэтому нет никакой возможности исповедовать людей целыми сутками, надо себя немножко беречь, потому что можно потом и не встать. Я думаю, это такой технический у нас с Ним был разговор, Он знает, что я человек конкретный и мне надо конкретно объяснять: это делай, это не делай. И Он меня так вразумил, это, может быть, не духовный момент был, но, мне кажется, очень доходчиво.
Кира Лаврентьева:
— Кстати, отец Давид, в этом смысле сразу у меня вопрос возник один. Вы сказали, что вы вообще принимали решение о монашестве, я так понимаю, что это был ваш духовник, с человеком, который помогал вам устраиваться в Самарскую семинарию. Мы знаем, что есть несколько разных видов окормления, есть Лаврская традиция отца Кирилла Павлова, есть еще разные традиции, есть строгие, есть нестрогие. Вы так упомянули, что вы человек конкретный. Получается, что вам ближе конкретные благословения, конкретные указания? Или нет? Или вам скажут, делай, как делал отец Кирилл Павлов. Его спрашивают: батюшка, как мне поступить? А он говорит: а ты как хочешь поступить? Вашей душе, как ближе и как ближе вашей пастве, которая ходит к вам на исповедь? Какая традиция ближе вам в исповеди других людей? Что логично?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Думаю, что и мне и людям, которые считают, что я могу что-то посоветовать, все-таки надо давать свободу. Наверное, в этой конкретике, скорее, это мои личные отношения с Богом, не в смысле, что я требую от Него что-то конкретное.
Кира Лаврентьева:
— Я понимаю, о чем вы говорите.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Но этот разговор наш с Ним происходит через конкретные события. В течение жизни, когда я сейчас вспоминаю, что происходило, я понимаю, что все событийно.
Кира Лаврентьева:
— Все очень четко.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Режиссер, что поделать, профессиональная деформация. Но в разговоре с человеком нужно давать свободу. Когда я думал, что я хочу в монастырь, отец Иоанн Депутатов из Шатуры не говорил, что я выбираю тебе, благословляю, такого не было. Мы думали, даже был какой-то жребий, думали, в какой монастырь. Но как-то так случилось... Я помню, он меня сам спросил, вы мне доверяете, если я вам скажу, куда ехать? И мой был выбор, доверять, не доверять. Я мог сказать, что нет, я хочу в Оптину, там такие старцы, меня всему научат. Он меня спросил, я помню этот разговор: вы доверитесь моему выбору. Я сказал, что да, я доверюсь. И доверился. У нас почему-то такая есть школа, что должна быть какая-то инструкция, что священник это человек, который тебе дает пророчество, что не священник это человек, который эти пророчества должен воспринимать и выполнять. Это очень часто происходит.
Кира Лаврентьева:
— Знаете, отец Давид, все-таки тут традиция исихии, которая церкви нашей не чужда, стала основополагающей.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— В монашестве.
Кира Лаврентьева:
— Вспомним отца Иосифа Исихаста, у него настолько было все строго. Читаешь «Моя жизнь со старцем Иосифом» архимандрита Ефрема Катунакского, у тебя просто волосы встают дыбом. Но на самом деле ты видишь в этом тоже благодать, «дай кровь, прими дух», это тоже некоторая соль земли горстка его послушников. В итоге они разошлись по миру и основали множество монастырей, принесли огромный, сторичный плод за свое окормление строжайшее. То есть все-таки кому-то, возможно, это нужно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. Абсолютно. Но у каждого креста свой размер, нельзя взваливать на человека крест. Кому-то, например, нужно читать Иосифа Исихаста, а кому-то, например... Мы с друзьями-священниками сделали в телеграмме канал «Соборяне», и мы просто делимся кружочками, обсуждаем какие-то нас волнующие тему. Многие люди пишут, что мы слушаем ваших соборян и сами начинаем о чем-то думать. То есть человек должен думать, смысл пути исихаста не в том, что это обязательная дорожка, которая тебя гарантированно приведет.
Кира Лаврентьева:
— Приведет к спасению.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— А в том, что ты будешь смиряться. Ведь смирение не в том, что человек должен себя в рубище одеть. Самый простой путь смирения это семья, в этом послушании. В монастыре та же самая семья. Когда я приехал в монастырь, у меня был такой искус, наверное, редкий из опытов исихии, когда садишься в электричку Самара-Сызрань после сессии в семинарии и уезжаешь в Сызрань, как бы навсегда, вроде бы. Я садился в эту электричку, и мне внутренний голос, понятно, от кого, говорит: какая Сызрань, ты москвич, у тебя два высших образования, ты зарабатывал такие деньги, Сызрань. Я вцепился руками в сумки, просто вцепился, сел в эту электричку, и как только двери захлопнулись, все пропало. Всё, я спокойно поехал. Такой опыт тоже нужен. Но ты приезжаешь, ты с образованиями, а там монастырь провинциальный, и ты там последний человек, смиряйся, иначе ты просто без Бога ходишь там, нос подняв, что эти все ничего не знают, по-славянски толком не читают, что они там знают. Нет, будь добр смиряйся, если ты хочешь любить, смиряйся.
Кира Лаврентьева:
— Получается, что истинное смирение для монаха понятно, в монастыре, а для семейного человека, в семье. Вопрос усмирения собственной самости, о том, чтобы отойти от ветхого человека в общении с каким-то строгим или нестрогим духовником, для семейного человека не стоит. Правильно? При правильном подходе человек и сам от собственной самости освободится, если он будет служить ближнему своему. Так ли это?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не сам. Бог точно определяет человека.
Кира Лаврентьева:
— Конечно, все это с помощью Божией, естественно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У нас в монастыре сейчас четыре священника монаха, игумен и трое иеромонаха. Мы очень разные, один строгий, серьезный такой; один мягкий; один просто ничего не говорит на исповеди никому; один пытается добиться результата психологически. Мы очень разные.
Константин Мацан:
— А вы какой? Кто вы из этих трех?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не буду рассказывать. Мы меняемся периодически.
Константин Мацан:
— Ротация происходит.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И получается, что когда Великий пост или какой-то промежуток, человек решил, что ему надо попасть на исповедь, я вижу, как человек двигается, куда ему нужно, как Бог его двигает, я видел это много раз. Человек пришел... Мне сами говорили люди, что они пришли, знают, что вот этот строгий и не хотели к нему попадать, хотели к мягонькому, чтобы он по головке погладил и все простил. А так выходит, что к нему надо, как-то и не стояли туда, но что-то кто-то ушел, кто-то застрял, и надо к нему идти, и они идут и потом счастливы, говорят: это то, что мне было нужно. Это и было для меня самое главное открытие, что Бог не набор правил, не книга, Он Личность, Он с нами общается, Он с нами взаимодействует, ты только руку протяни. Я помню, как я сидел под Сикстинской капеллой в Риме и смотрел на эти нестыкующиеся пальцы Адама и Бога полчаса, потом только понял, что это и есть то место, когда человек выбирает Бога или грех. И это самая важная иллюстрация. Мой выбор, я выбираю, моя свобода, но я могу не выбрать. Если эту свободу отнять, то не имеет вообще ничего смысла. А приобретение этих качеств — путь, вы сказали все правильно, и в семье можно и на работе, и в армии, и где угодно, куда Бог тебя поставит. Если ты сам пришел, напросился на крест... Как детям, хороший фильм «Мой крест», напросил себе крест, ну, извини, пожалуйста, попробовал, лучше свой, какой у тебя есть. Самый желанный и любимый крест тот, который на тебе.
Константин Мацан:
— А то, что вы рассказали про искушение, когда какой-то голос, понятно, что не чувственный, не физический голос вы в себе слышали, а мысль приходит, куда я еду, у меня два высших образования, я состоявшийся человек — и Сызрань. Даже слово в этом контексте не привлекательное, какое-то провинциальное. Так можно почувствовать, понятно, что замечательный город и тут нет никаких иных коннотаций. А как определить, что этот голос не сверху, а снизу? Кто-то скажет, что это же здравый смысл?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У меня такой критерий выработался. Я не могу быть на первом месте. Как только мой внутренний голос или мои собственные мысли или то, что я делаю, является тем, где я на первом месте, это точно не от Бога. Потому что я не может быть первым, это невозможно.. Мы может быть вместе с Богом, а я невозможно. И Сызрань действительно замечательный город, прекрасные люди там.
Константин Мацан:
— Здесь никаких сомнений.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Особенный юмор, я убеждаюсь, что юмор это что-то Божественное. Полюности я шутил над тем, что Сызрань это в глубине глубинки.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас жители Сызрани не поняли, конечно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— С жителями Сызрани мы с большинством знакомы, у нас небольшой город, всего сто пятьдесят тысяч.
Константин Мацан:
— Есть города, у которых в самом названии есть что-то ироничное.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, да, да. Если вы помните, какое-то количество лет была Караганда из анекдота, потом еще что-то, а потом в начале, в середине нулевых по телевизору в КВН, если хотели про глубинку сказать, стали говорить Сызрань. Мы это подхватили. И о чудо, именно Сызрань стала тем городом, где я подвизаюсь. Это Божественно, это почти как жираф или гиппопотам, настолько же здорово и Божественно.
Константин Мацан:
— Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Помню, была на позднем советском телевидении программа «Веселые ребята», которую делал Андрей Кнышев. В тот момент везде гремела песня «Комарово», и авторы этой программы, как бы пародируя жанр соцопроса на улицах, подходили к какому-то человеку на улице, который, само собой разумеется, был актером, это не скрывалось, это была игра. И человек говорил: что из каждого утюга Комарово, Комарово, Комарово, что, нет других городов, я вот, например, из Сызрани. Я помню, что это название города меня тогда вдохновило, я тогда впервые его услышал и запомнил. Какие в этом смысле особенные искушения преодолевает священник и монах? Вы рассказали о первом искушении, ехать — не ехать, и мы заговорили о розовых очках, которые спадают. В чем вы сегодня не равны себе десять лет назад, как священник и христианин.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, одно из самых тяжелых искушений для священника и монаха это не вдаваться сильно в какие-то утешения.
Константин Мацан:
— Это как?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, например, я знаю, что я очень сластолюбив. У меня даже есть такая маленькая болезнь, если я открываю шоколадку и начинаю ее есть, следующее, что я помню, как я доедаю последний кусочек.
Кира Лаврентьева:
— О, точно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо не открывать шоколадку. Это для священника и монаха довольно тяжело, потому что народ у нас очень добрый. Сызрань — город, наполненный верующими людьми, которые хотят подбодрить и сладкое приносят, каноны у нас наполнены сладостями, и сладкое в доступе. Если его даже чуть-чуть каждый день есть — это катастрофа, это достаточно тяжело. Хочется как-то утешиться, ты наслушался за день чужих проблем, включился в какие-то всем сердцем, в какие-то не всем сердцем. Потом...
Константин Мацан:
— Эндорфины нужны.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нужны не эндорфины, а дофамин, который лучше, да?
Кира Лаврентьева:
— Там целая система.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наоборот дофамин это легкий, который шоколадки, а эндорфин это занятия спортом, еще что-то, которые лучше.
Кира Лаврентьева:
— Они вырабатывают серотонин, гормон счастья.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо себя понуждать каждый день не скатываться в это простое утешение. Оно может быть и разным для церковных людей и это легко: побольше поспать, с кем-то побольше поговорить, поболтать. Постоянно ты с этим сталкиваешься, потому что хочется облегчить вроде, а на самом деле это иллюзии. Каждодневный труд, сизифов труд, наверное, одно из самых сложных искушений. Как отец Дмитрий Смирнов, мой очень горячо любимый человек, мы с ним немножко были знакомы, говорил, что из ста людей тебя услышат двое, ты увидишь это собственными глазами. Почему многие священник перестают так активно проповедовать, проводить длинные беседы? Потому что действительно из ста человек тебя услышат только двое. За пять лет огласительных бесед, последний год я не так интенсивно их веду, а четыре года я вел в монастыре огласительные беседы. Монастырь у нас один в городе, крестим мы треть людей в городе. Соответственно, я посчитал, за четыре года я побеседовал на огласительных беседах где-то с тремя с половиной — четырьмя тысячами людей. Как вы думаете, сколько из них я еще видел в храме?
Кира Лаврентьева:
— Ну да.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— По пальцам рук, ног, чуть больше, то есть меньше одного процента. Руки могут опуститься, и все время приходится себе напоминать, что ты делаешь это не для того, чтобы у тебя показатели росли, а потому что Бог тебе сказал это делать. Он сказал: делай, ты можешь говорить, говори, можешь молиться, молись, делай. Не важно, что будет дальше. Это для священника, наверное, самое сложное испытание.
Константин Мацан:
— Мне кажется это вообще универсальный рецепт для любой деятельности по жизни. Делай дело Божие, а Бог сделает твое дело. Кто-то об этом тоже часто говорит, что надо прилагать усилие, делать свое дело, а результаты, количество просмотров и прослушиваний оставить Богу.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, если ты на себя трезво взглянешь... Я знаю, что я человек тщеславный, потому что в ГИТИСе это все разрослось, это профессиональная болезнь актерствующих и творческих людей.
Константин Мацан:
— И режиссерствующих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И режиссерствующих и поющих.
Кира Лаврентьева:
— И говорящих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я через день на неделе слышу: а, отец Давид, какой у вас голос замечательный. Могу на службе что-то такое спеть из Византийского, мы перешли как раз. Если ты понимаешь, что ты тщеславный, то ты понимаешь, что Бог, любя тебя, не пошлет смотреть на твой результат, потому что ты его примешь на свой счет: я провожу огласительные беседы, храм наполнился, я молодец. Зачем это? Поэтому, видя свои недостатки, ты понимаешь, как Бог действует. Вроде как простые слова, звучит слишком просто, но это очень помогает, каждый раз взбадриваться, что Бог работает, и ты работай.
Кира Лаврентьева:
— Это очень интересно. Правда. Отец Давид, а есть ли такой момент, когда люди приходят в монастырь и хотят поговорить с вами, не как со священником, которому нужно приносить по сути свои грехи, может быть, спрашивать каких-то духовных советов, а на часы пытаются развести с вами психологическую беседу, по сути дела, бесплотную совершенно, как мне кажется. И что вы советуете в таких случаях другим священникам, может быть? И что бы вы посоветовали молодым священникам, семинаристам? Тут же тоже две крайности. Одна это младостарчество, когда нам кажется, что мы вообще все знаем, синдром молодого специалиста, как говорит Костя, исповедь на сорок минут. Ты с любовью ко всем, тебе кажется, что именно ты сейчас послан этим людям, чтобы наставить их на путь истинный. Это потрясающее, наверное, тоже состояние. А другая крайность, когда кажется, я вообще ничего хорошего тут сказать не могу, я буду молчать, прости, благослови, иди, больше не греши. Где здесь грань преломления? Знаю еще, что некоторые духовники и священники на исповеди, когда совсем не знают, что нужно человеку, что ему посоветовать, что сказать, просто стоят и за него молятся. И как показывает их практика, это самое эффективное средство коммуникации с человеком, между духовником и человеком на исповеди.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Доброе слово серебро, а молчание золото однозначно. Святой человек сказал. Промолчать всегда хорошо, лучше даже промолчать. Я поначалу, когда был молодым священником, ой, стыдно даже как, пытался все всем объяснить, второй неофитский был период. А потом я понял такую вещь, что человек из разговора с тобой вынесет, скорее всего, одну мысль. Да, не факт, что тебе нужно ее только сказать и больше ничего не говорить, так только такие подвижники духа, как в будущем, скорее всего, канонизированный Иоанн (Крестьянкин) тоже так делал, как его называли «скорый поезд со всеми остановками». Он всем говорил одну вещь и всё. Сравнивать нельзя и поэтому больше приходится что-то говорить. Очень важно, мне кажется, любому священнику понимать, что Бог через него действует. У меня был такой случай. Когда я вспоминаю его, убеждаюсь, что мои слова Бог в ушах другого человека исправит на нужные, если я не буду при этом пытаться повлиять на мир. У меня знакомая, я из общения с ней знаю, что она очень чувствительна на запахи, очень сильно. В каком-то разговоре несколько лет назад она мне стала жаловаться, что вот, я никак не могу выйти замуж, в этом то не так, в этом сё не так. Я тогда, еще будучи обычным мирянином, сказал ей: если тебе Бог пошлет такого жениха, в котором все будет как надо, как ты мечтала, но у него будут ужасно пахнуть ноги, пойдешь ты за него замуж или нет? И она задумалась. Проходит три года, и она мне пишет, тогда я уже стал священником: отец Давид, я так тебе благодарна, помнишь, мы с тобой говорили, что если мне Бог пошлет жениха, а у него все будет прекрасно, только у него будут кривые зубы, смогу ли я выйти за него замуж? Так вот я решилась, и он за месяц до свадьбы пошел и все зубы переделал, спасибо тебе. Я точно помню, что я говорил про один недостаток, она точно помнит, что я говорил про другой. Вот так. Смысловых слов в нашем мире два: Христос Воскресе. Все остальное это комментарии. В этих комментариях, мне кажется, Господь способен нас немножечко подправить.
Константин Мацан:
— Как-то была на Радио ВЕРА и не раз в программе замечательная психолог, заслуженная, очень опытная учитель и педагог Татьяна Воробьева. Всегда с потрясающими советами. Из последнего общения с ней я запомнил, она подсказывала родителям, как общаться с детьми, и мне кажется, это универсальный совет вообще для общения с людьми. Она говорит: не говорите долго, мысль свою выскажите кратко, дети долго не слушают, не воспринимают и не запомнят. Сказал два слова, повторил и забыл. Не повторяй еще раз, не разжевывай, не комментируй, без подробностей. Это может остаться где-то в сердце, в памяти, в душе. Это первое. А второе, что все обязательно с любовью. Начинать любой разговор с ребенком, как я ее услышал: слушай, что я тебе сейчас скажу, потому что я тебя люблю и я хочу, чтобы тебе было лучше, удобнее, благо. Эту мысль можно выразить разными словами, но главное, чтобы посыл был, а дальше коротко свою мысль. И всё, отстаньте от ребенка. Мне показалось, что это универсальный совет для общения со всеми людьми.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И детей точно приобнять надо при этом, сто процентов. В воскресной школе, у меня миссия такая, я ее руководитель, но я понимаю, что я прихожу туда для того, чтобы их обнять и послушать, это самое главное. Остальное само собой получается, разговоры и какие-то важные истины. Но это самое главное.
Константин Мацан:
— Последний вопрос, время наше подходит к концу, но очень интересно спросить. Вы как режиссер какое-то особое измерение богослужения видите? Потому что складывается ощущение, что человек, который ставил на сцене спектакли, потом и Богослужение созерцает как действие, но священнодействие, и видит, грубо говоря, в том некий архетип для любого театра вообще, но все-таки священный архетип.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Поначалу, когда воцерковлялся, я немножко все делил, само таинство меня очень сильно вдохновляло. Евхаристия стала важнейшим элементом жизни, но при этом все было немножко отдельно. Я расстраивался из-за того, когда священник ошибался в богослужении, делал даже замечания, такой был ретивый. А потом со временем это стало единым целым. Безусловно, есть вечернее богослужение, есть литургия, есть великопостное богослужение, но это стало каким-то единым и неделимым. Вроде можно выделить отдельно, есть иконы, есть текст, есть пение, есть возглас, есть ответ народа, лик, который сейчас заменяет хор. Но оно стало совершенно неделимым, единым целым. Мы же с вами знаем, что богослужение на земле совершается непрерывно, целый день. А спектакль, постановка, фильм имеет начало и конец, драматургия, развитие, потом схождение. В богослужении, если его понимать, если в нем немножко разбираться, если это твоя форма общения с Богом в том числе, она тебе близка, то нет начала и конец. Оно прерывается на время для того, чтобы мы могли не сойти с ума, и чтобы ноги наши выжили, мы могли на них стоять. Всё. А остальное всё непрерывно, единое целое.
Константин Мацан:
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в замечательном городе Сызрани был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона была Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Христос Воскресе!
Кира Лаврентьева и Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Константин Мацан:
— До новых встреч на волнах Радио ВЕРА.
Все выпуски программы Светлый вечер