Дождливый сентябрьский понедельник тысяча восемьсот шестьдесят пятого года в Петербургском Императорском Воспитательном Доме начался, как обычно, с медицинского осмотра. После общей молитвы обитатели самого большого в Санкт-Петербурге сиротского приюта собрались в больничном флигеле. Ни у малышей, ни у ребят постарше, в глазах не было заметно и намёка на обычный детский страх перед медицинским кабинетом. Своего доктора, Карла Андреевича Раухфуса, они любили. Всегда весёлый, с открытым добрым и умном лицом, он даже уколы делал заботливо и совсем не больно, а к горькому порошку обязательно прибавлял большую шоколадную конфету.
Внимательный доктор зорко подмечал любую мелочь. Девочка с красными лентами в косичках тяжело дышит. Нужно срочно простучать ей лёгкие. А у того сорванца с хитрыми глазами — припухший нос — начинается насморк. Ни один тревожный симптом не ускользал от взора доктора Раухфуса. Благодаря вовремя принятым мерам дети, живущие в Императорском Воспитательном доме, болели редко.
Но какими они попадали сюда с улицы! Карл Андреевич с болью смотрел на приведённого к нему кабинет очередного маленького Гавроша, у которого, сразу видно — и бронхит оттого, что часто спит на улице, и больной желудок — от постоянного голода...
У Карла Андреевича уже давно зрела идея создания в Петербурге особой больницы для маленьких пациентов. В этом его всецело поддерживал принц Пётр Ольденбурский, который даже организовал для Раухфуса несколько зарубежных командировок, чтобы доктор мог познакомиться с опытом европейских коллег-педиатров. Именно благодаря сотрудничеству с принцем идея детской больницы, в конце концов, смогла воплотиться в жизнь, ибо у Карла Андреевича, человека совсем небогатого, попросту не было средств на столь дорогостоящий проект. Зато у него было чёткое понимание, как эта больница должна работать и огромное желание спасать хрупкие детские жизни.
И вот, в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году строительство больничного корпуса на Лиговской улице началось. Длилось оно два года, и в течение этого времени каждый день, после приёма, Карл Андреевич приходил на стройку и помогал, чем мог. Дворянин, светило российской медицины, он не считал для себя зазорным уложить несколько рядов кирпичей или потаскать вёдра с извёсткой. А по ночам подолгу работал над проектом оснащения будущей детской больницы.
...Тридцатого сентября тысяча восемьсот шестьдесят девятого года в светлом, просторном здании новой детской больницы доктор Раухфус, назначенный её главным врачом, провёл первое совещание с персоналом, на котором раздал каждому по белоснежному накрахмаленному. Именно с этого момента белый халат стал постоянной рабочей одеждой медиков во всём мире.
Карл Раухфус впервые в России отказался от больших палат лазаретного типа; вместо этого в новой больнице были выстроены комнаты, где больных размещали по четыре человек, всего же клиника могла вместить целых двести пациентов. Но самое главное — и это было основой идеи Карла Андреевича, которую он официально закрепил в Уставе больницы — она предназначалась для детей «обоего пола, всякого звания и состояния, преимущественно — родителей, испытывающих недостаток в средствах, чьи больные дети помещались в больницу на полное содержание. Под руководством доктора Раухфуса больница вскоре получила признание на международном уровне. По итогам Парижской Всемирной выставки тысяча восемьсот семьдесят восьмого года её признали лучшей в мире детской больницей и удостоили Большой золотой медали. Но Карл Андреевич не собирался упиваться славой и почивать на лаврах.
В тысяча восемьсот семьдесят втором году он, при поддержке известного благотворителя фон Дервиза, основал ещё одну детскую больницу — святого Владимира, на этот раз в Москве. Спустя ещё несколько лет Раухфус создал в городе Ораниенбауме детский санаторий, который, к тому же, выполнял ещё и функции сиротского приюта. Лечебницы для детей, больных рахитом, в Петербурге и Гатчине, Дом попечения о хронически больных детях, Попечительство об охране материнства и младенчества — все эти важные благотворительные учреждения появились благодаря инициативе доктора Карла Раухфуса.
Он часто вспоминал Евангельские слова Христа, обращённые к апостолам: «Будьте как дети!» Если Сам Господь любил детей и считал их примером для подражания, то людям и подавно нельзя оставаться равнодушными к их участи, — был уверен детский доктор Карл Андреевич Раухфус.
Гатчинский Павловский кафедральный Собор. Святая преподобномученица Мария Гатчинская
Есть среди царских резиденций, расположенных в окрестностях Санкт — Петербурга, особенное место — город Гатчина. Все в нем связано с Государем Павлом I. И императорский Дворец с уникальными коллекциями, и Павловский Собор — единственный в России, посвященный святому первоверховному Апостолу Павлу. Но есть в этом городе святыня, которая собирает в него сотни паломников. Это мощи Святой преподобномученицы Марии Гатчинской. О ее подвиге, о ее сокровенных молитвах, о ее жизни наша программа.
Все выпуски программы Места и люди
«Белые птицы»
Белые голуби в чистом весеннем небе — это очень поэтично. «На волю птичку выпускаю...» — писал Пушкин о празднике Благовещения. Однажды в Екатеринбурге я видела, как епископ открывал после праздничной службы большую клетку — и стая белоснежных птиц ринулась в небеса...
Но сейчас я живу в Переславле-Залесском, чудесном старинном городе, где сам воздух, кажется, пропитан православными традициями — однако птиц на Благовещение из клеток не выпускают. В конце утренней службы в храме на самом берегу Плещеева озера батюшка обращается к нам с проповедью. Он рассказывает о благой вести, что принёс Деве Марии Архангел Гавриил, о смирении Марии перед этой вестью, а значит — перед Богом, о грядущем Спасителе. И вот мы выходим из храма к озеру — в полной уверенности, что Господь любит каждого из нас, если пришёл в наш грешный мир. Жаль только, что птиц здесь не выпускают...
Мои размышления прерывают... птицы! Я замечаю вдруг стаю, что кружит над ледяной озёрной гладью. Неужели чайки вернулись? Нет, им рано. Пригляделась — да это голуби! Белые-белые! Откуда они? Может, из ближайшей голубятни — я знаю, тут есть недалеко... А впрочем, какая разница! Они кружат над нами — белые птицы, знак наших надежд и любви Господней. И в этом — высшая поэзия.
Все выпуски программы Утро в прозе
Тайная вечеря – первая Пасха
Первой Пасхой христиан была Тайная Вечеря — та Пасха, которую праздновал Сам Иисус Христос в Иерусалиме накануне Своего ареста и казни. Праздник еврейского народа в воспоминание об освобождении его из египетского рабства стал тогда на Тайной Вечери преддверием крестной смерти Сына Божьего.
Наверно, ученики Христа искренне удивлялись тому, что праздник столь разительно отличается от той традиционной еврейской Пасхи, ведь были изменены ее установления.
Во-первых, Учитель праздновал Пасху в чужом доме, а ее полагалось праздновать обязательно в своем узком семейном кругу.
Согласно установленному древнему ритуалу, Пасху ели стоя и будучи готовыми к дороге — то есть одетыми и подпоясанными, с посохом в руке. Так полагалось в память о спешном бегстве евреев из Египта. В Евангелии же сказано, что «настал час, Он возлёг, и двенадцать Апостолов с Ним». Господь и Его ученики возлегли, не как рабы, а как свободные люди. И куда-то торопиться ради спасения им уже было не нужно, ведь Спаситель — с ними.
И вот Господь, как сказано в Евангелии, «взяв чашу и благодарив, сказал: приимите её и разделите между собою, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придёт Царствие Божие. И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Моё, которое за вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается». Так Господь устанавливает великое таинство будущей Церкви — евхаристию. Учеников же в те минуты, может быть, больше всего удивило то, что хлеб для Пасхи выбран квасный, дрожжевой — вовсе не тот, пресный, который положено есть на Пасху.
Первую Новозаветную Пасху Спаситель совершал по-новому. И смысл ее был направлен уже не в прошлое, а в будущее, ко Второму Пришествию Христа. И особое спокойствие, торжественная неторопливость, с которой, несмотря на присутствие на трапезе предателя Иуды, совершалась первая христианская Пасха, свидетельствовала о том, что народ Христов — это уже не рабы земного царя, от которого надо бежать ночью, а Царство Божие — не дальняя земля за горами. Царство Божие — внутри нас.