У нас в гостях был клирик Свято-Троицкого Ионинского монастыря в Киеве, продюсер фильма «Где ты, Адам?» протодиакон Александр Плиска.
Мы говорили о фильме «Где ты, Адам?», который был снят в монастыре Дохиар на Святой Горе: о чем этот фильм, какие задачи ставили перед собой его создатели, и как его оценивают зрители. Разговор шел об этом монастыре, о жизни монахов там и о старце Григории Дохиарском (Зумис). Наш гость поделился, что каждому человеку надо стремиться быть в гармонии с окружающим миром и Богом, и помнить, что от этой гармонии отдаляет нас грех.
Ведущая: Горская Елизавета.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
Лиза Горская:
- Здравствуйте, дорогие радиослушатели!
В эфире программа «Светлый вечер».
Здесь, с вами, в студии, Елизавета Горская.
Сегодня у нас в гостях протодьякон Свято-Троицкого Ионинского монастыря, что в городе Киев, Александр Плиска. И он сегодня у нас в гостях не только как дьякон и наш славный друг из Киева, но и как продюсер фильма «Где ты, Адам?»
Мы сегодня будем говорить о том, что нас объединяет с Киевом – о Святой горе Афон. Можно так сказать?
О.Александр:
- Да, да. Приветствую вас!
Лиза Горская:
- Отец Александр, Вы недавно представили фильм, снятый в монастыре Дохиар…
О.Александр:
- Да, так и есть! Всё было снято там.
Лиза Горская:
- Я посмотрела этот фильм – вот, буквально, недавно… буквально, сегодня ночью, готовясь к эфиру. И я почувствовала, что авторов – Вас, как соавтора, как продюсера – очень многое связывает с этим местом. Что это не просто какой-то… отстранённый… документальный фильм, хорошо сделанный, и так далее, а он – очень личный.
Вот, расскажите, пожалуйста, для начала, про историю – про свою историю, – что Вас связывает со Святой горой Афон и с монастырём Дохиар.
О.Александр:
- Ну… этот фильм личный, в первую очередь… и он такой, каким получился, благодаря тому, что главный герой фильма, да и все люди, которые в нём есть, вся братия монастыря – они очень открытые, очень искренние. И… забегая вперёд, скажу, что, просмотрев фильм, они ничего не попросили убирать, ничего не попросили «причёсывать», приукрашивать, где-то убрать какие-то конфузы, которые могли бы кого-то смущать – то есть, у них не было ни одной коррекции после просмотра картины по итогу.
Лиза Горская:
- Это – что? Это – смирение?
О.Александр:
- Нет, нет… они просто очень открытые, как дети… очень открытые, и не собираются что-либо скрывать. То есть, они как перед Богом открытые, так и сами перед собой, и перед миром. Они просто… вот, такие, как есть – и это замечательно! У них нет каких-то противоречий… ну… во-первых, перед собой, перед людьми и перед Богом. То есть… они, вот, какие у себя в келье, такие они и в храме, такие они и на работе, такие они для всех – открытые, прямые. Поэтому, фильм такой – личный, и очень… такой… искренний.
Лиза Горская:
- И не стесняются… и не стремятся…
О.Александр:
- Они ничего такого стараются не делать, чего можно стесняться!
Лиза Горская:
- … не стремятся выглядеть лучше?
О.Александр:
- Нет. У них это – самая такая потрясающая тема, и самая, поразившая меня, одна из характеристик главного героя фильма – геронды. И, в принципе, это можно сказать и о всех его воспитанниках… ну, или почти всех – большинстве. О том, что… он никогда не думал, и это было видно, о том, как и кто о нём что думает, как на него реагируют, как он выглядит, как он выглядит на службе, в голосе он или не в голосе – его никогда это не волновало, и… это, как бы, я… это – неправильное слово, но… в нём отсутствовала всякая стилистика поведения. Он никогда никому не пытался… никогда никого не изображал собою…
Лиза Горская:
- Имидж…
О.Александр:
- … да, всякий имидж отсутствовал, создание имиджа… сам… он был таким, как есть. Это – абсолютно. И, поэтому, фильм такой личный и такой искренний.
Наше участие… ну, с другой стороны… вот, что относительно меня – мы сейчас поговорим, а… даже режиссёр фильма Александр Запорощенко, и оператор фильма… так сложилось, что… я никогда не был продюсером, но, благодаря этому фильму, который я придумал и затеял, я стал сам продюсером, и, можно сказать, я родил режиссёра, на сегодняшний день – Александра Запорощенко. Он сам, по профессии, был оператором, и есть оператор…
Лиза Горская:
- Ну, значит, Вы и режиссёра монтажа родили. Потому, что – я смотрела в титрах – монтаж тоже он делал.
О.Александр:
- Да, да… практически, мы фильм, можно сказать, делали вдвоём. И так тоже будет неправильно сказать, потому, что на этом пути Бог посылал очень много добрых и светлых людей. И я могу только несомненно сказать одно – что они, в самом деле, были посылаемы Господом.
Лиза Горская:
- У вас, в конце фильма, список благодарностей идёт, по-моему, столько же, сколько и фильм сам! Ну… это я… так… преувеличила.
О.Александр:
- На самом деле, наш список благодарностей в конце фильма, насчитывает, наверное, человек 25 – и это очень короткий список.
В списке благодарностей есть, например, один водитель, который в какую-то трудную минуту какой-то такой… ситуации… он просто был человеком, который подвёз на автомобиле, и мы его туда записали. Потому, что… это была та ситуация, когда ни деньги не могли помочь, ни телефон, а именно та ситуация, когда человек остановился на машине и выручил, практически, малознакомого. Вот, он есть в титрах.
Там есть абсолютно… там половина людей – это абсолютно простые люди, которые участвовали в фильме вот так, но которых мы решили записать в этот список.
Лиза Горская:
- А остальная половина?
О.Александр:
- Это все – люди, которые как-то участвовали в фильме… косвенно… ну, прямо участвовали в фильме…
Лиза Горская:
- Осознанно.
О.Александр:
- … осознанно, да.
Сам Запорощенко – это для него тоже стало личным, для режиссёра, потому, что он ездил в Дохиар на протяжении всех съёмок. В общем, съёмки и монтаж, вся картина создавалась 4 года – с 2015 года, а вышла только в начале января 2019 года. Всё это закончилось Таллиннским фестивалем – одним из фестивалей класса А – это один из 15-ти аккредитованных фестивалей мировых. Ну, и дальше мы, как бы, уже можем теперь подаваться, куда угодно. Мы сейчас уже думаем о показе фильма более глобальном – ну, сейчас об этом поговорим.
Лиза Горская:
- Поговорим, да о фестивальной истории…
О.Александр:
- Съёмки длились 4 года, и, поэтому, даже для режиссёра фильма, который… он… для него всё стало личным, он был не менее 8-ми раз на Афоне, в Дохиаре – то есть, рабочих поездок было 8… 9… не помню уже сколько, на сегодняшний день.
А я лично познакомился с главным героем фильма в 2005 году. В 2006 году приехал по его приглашению побыть в монастыре и увидеть ситуацию изнутри на полгода, а провёл там… с осени 2006 по лето 2007 года время, не уезжая. Так я подружился с этим монастырём, и затем, ежегодно, проводил там четверть года, и, так, стараюсь в этом не останавливаться.
Лиза Горская:
- Четверть года… а как такое возможно? Ведь, шенген – на 3 месяца…
О.Александр:
- Я уезжал на Великий пост – на 6-7 недель, и потом уезжал – осенью, на 6-7 недель. И ещё, кроме этого, ещё были поездки… там… по неделе. Были года… вот, например, в прошлом году я был 10 раз в Дохиаре.
Ну, это, опять же… сразу нужно сказать, что это не какая-то у меня, там… сумасшествие какое-то – 10 раз ездить на Афон, а это как-то связано с какими-то потребностями кого-то, или кто-то просит из друзей, или какая-то рабочая ситуация – по-разному. В общем, это… такая… как бы… вот, я, для себя, стараюсь ехать на – вот, так, как я… осень, весна… на 6-7 недель, для того, чтобы пожить в монастыре, поработать, потрудиться… как бы… больше ничем не заниматься.
Лиза Горская:
- А сколько Вы, в общей сложности, раз были в Дохиаре?
О.Александр:
- Никогда не считал, но… очень много! То есть, я прожил там… наверное, года три прожил.
Лиза Горская:
- Расскажите подробнее про монастырь. Чем он отличается от других монастырей на Афоне, может быть? Как он расположен – это тоже очень интересно?
О.Александр:
- Ну… он расположен на берегу моря – это один из «греческих» монастырей, так называемых. Отличается – как каждая человеческая семья отличается от другой. У него есть свой характер, своя атмосфера. Как переступаешь порог чьего-то дома, ты ощущаешь какую-то атмосферу – как люди живут, в каком они мире находятся, или не в мире, любовь ощущаешь, или какую-то доброту, так же – и монастырь. Каждый монастырь по-своему на Афоне отличается от другого – какой-то атмосферой. Такая же какая-то атмосфера есть и в Дохиаре…
Лиза Горская:
- Какая?
О.Александр:
- Такая, которую зритель, когда он переступит порог кинотеатра, или порог экрана, он сможет погрузиться полностью в эту атмосферу – это и была задача фильма – передать атмосферу монастыря… более того – эпохи главного героя! Потому, что атмосферу монастыря, в принципе, кто-то создаёт. И создаёт, обычно, руководитель. И она была абсолютно уникальной и непередаваемой. И именно это стояло задачей фильма, и геронда Григорий не давал добро на съёмки фильма в течение 10 лет, после моего знакомства с ним.
Конечно, у меня не сразу возникла такая мысль – этот фильма снять – где-то через года два, после знакомства, где-то в 2008 году, но добро он дал только в 2014 году, или в 2015, в начале – чтобы мы приехали снимать. И он дал только тогда, когда услышал, что фильм будет не о нём, что не с него будут памятник созидать, а что фильм будет таким фильмом, который просто передаст атмосферу монастыря… как бы… зачем монашество нужно, и так, чтобы просто человек мог отправиться в это путешествие… глядя этот фильм, мог отправиться туда, и просто попытаться понять этот мир монахов.
Очень много задач, на самом деле, стояло, когда мы задумывали этот фильм, и я очень счастлив, что мы всё это, на мой взгляд, реализовали. Плохо, хорошо – это уже… такое дело.
Лиза Горская:
- А расскажите про одну из святынь монастыря – икону Богородицы «Скоропослушница», и особое отношение к ней.
О.Александр:
- Каждая икона Богородицы, каждое изображение – оно, само по себе, уникально. Здесь, как бы… я не стал сосредотачиваться на этой истории – эта история восходит к XVII веку. Она… несмотря на то, что пишут, что она была написана в XI веке, на самом деле, на самой иконе есть надпись, что она была написана… это – настенное изображение, икона, и там есть надпись, что она была написана тогда, когда была отстроена церковь в Дохиаре. А церковь в Дохиаре – она перестраивалась… в 1560 году была закончена реставрация, полностью перестроена и расписана. И икона была написана…
Лиза Горская:
- То есть, XVI…
О.Александр:
- … да, тогда же. А через 100 лет произошло чудо. Притом, это чудо произошло после того, как однажды, в 1650-х, пришли турки, монахи все – убежали из монастыря, и на косяке дверей храма есть такая надпись датированная: «Мы все ушли потому, что пришли турки».
И все убежали из монастыря куда-то в горы, потом вернулись, турки ушли, и… я не знаю, сколько там дней они пробыли, но, буквально, вот, вскоре, через несколько месяцев, или через месяц, было это чудо.
То есть, чудо – оно было таким, что Богородица, как бы, этим чудом сказала, что Она – с ними, что: «Никуда не убегайте – Я вас не оставила».
А чудо было таким, что икона находилась в одном проходе в трапезную, и монах Нил, который был трапезарием – главным, отвечающим за трапезу монастыря… за столовую, скажем так, чтобы было понятно для всех… он, значит, директором столовой был, на светском языке. Он всё время там ставил лучину, или свечу, и икона коптилась – потому, что там не было света, в этом проходе. И он услышал там голос: «Почему ты, недостойный монах, коптишь Моё лицо?» – и услышал это несколько раз, но думал, что это братия шутят, и женским голосом кто-то откуда-то говорит. Но он причину-то понял, что икону коптит, и понимал, что это нехорошо. И, третий раз, когда он услышал – ослеп. Братия нашла его, вместо трапезы, утром – слепым, лежащим перед иконой. Он рассказал эту историю, и сказал, что он не уйдёт с этого места, пока Богородица его не простит.
Он остался на том месте, провёл там несколько дней, после чего был голос от иконы: «Я – быстропослушливая, «Скоропослушница», и поэтому все, кто ко Мне будет обращаться искренне – Я буду всегда быстро приходить на помощь, буду становиться на послушание такому человеку, буду его послушницей в том, о чём он просит». Поэтому, икона… как бы… такая… Богородица Сама дала Себе имя, это имя стало собственным – Скоропослушница – и одним из имён Богородицы.
Но здесь самое потрясающее и замечательное, лично для меня, то, что… такое количество по всему миру изображений Пресвятой Богородицы – и они абсолютно разные. И за каждой историей – я даже не знаю, сколько их, я никогда не считал… ну… не меньше тысячи, наверное, – и за каждым названием иконы – целая история, целый пласт, целая человеческая история, которая свидетельствует о том, как Богородица присутствует среди нас, живёт среди нас, и участвует в нашей жизни – почему мы и называем Её нашей общей Мамой.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
Лиза Горская:
- Я напоминаю, что в эфире радио «Вера» – программа «Светлый вечер».
У нас в гостях – протодьякон Свято-Троицкого Ионинского монастыря города Киева Александр Плиска. Он – продюсер фильма «Где ты, Адам?». Мы говорим о монастыре Святой горы Афон «Дохиар» и о старце Григории Дохиарском.
О.Александр:
- Да, по фамилии Зумис, который почил 22 октября 2018 года.
Лиза Горская:
- У вас же в фильме тоже есть монах Нил, совершенно потрясающий…
О.Александр:
- Есть монах Нил, да…
Лиза Горская:
- И он – тоже в трапезной, да, подвизается?
О.Александр:
- Он печёт хлеб… он – главный каменщик монастыря, и – главный пекарь монастыря…
Лиза Горская:
- Такой классный!
О.Александр:
- … он – прораб. Ему – за 70 лет… да, классный!
Лиза Горская:
- Ну, правда! Я прошу прощения за такой низкий стиль внезапно, но он… простой человек…
О.Александр:
- Он – один… простой человек, который никогда не разрешает… ну… не любит, чтобы фотографировали, чтобы снимали. Он – таким, как бы… ну… не противником… и они все очень там мягко на всё это реагируют, но он… как бы… всячески избегает этого. Но, милостью Божией, нам удалось его снять, и без… он абсолютно, нам на удивление, этому не препятствовал. Но, правда, мы с ним были знакомы уже до начала съёмок 10 лет! Поэтому, наверное… ну… в принципе, это сыграло, наверное, основную роль в том, что фильм такой искренний. Потому, что, до начала съёмок, я с ними был знаком 10 лет, и проводил у них треть года ежегодно. Вместе с ними трудился, работал, жил… ну… как бы… получил такой карт-бланш на доверие.
Но один монах, после просмотра этого фильма, ко мне подошёл – мы показывали фильм в монастыре – и он сказал: «Ты знаешь, всё прекрасно, но за отца Нила – особое спасибо! Потому, что отца Нила… никто бы никогда о нём бы не услышал, не узнал, если бы вы это не запечатлели на своей камере».
Лиза Горская:
- От меня тоже – огромное спасибо! Вот… прям… действительно… украсил и мою жизнь тоже. Вот, удивительно…
Он говорит такую вещь… прошу прощения, я сейчас точно не могу цитату воспроизвести… что… сколько он работает: «Просыпаюсь – ночь, работаю – ночь, засыпаю – ночь, молюсь – ночь…» – вот, мне в этом… слово «ночь» – несколько раз в одном предложении… расскажите о распорядке, и расскажите об образе жизни монастыря. Потому, что у меня сложилось впечатление, что это очень, очень тяжёлый физический труд – не только духовный. Про это, вообще, даже не так много в фильме… не так прямо, скажем, в фильме сказано.
Физический… мне всегда казалось, что, в условиях средиземноморского климата, жить гораздо легче, чем, например, в условиях климата наших с Вами двух стран – Украины и России. Во всяком случае, земледелие даётся легче, и прочие, связанные с этим, вещи. Тем не менее – очень тяжёлый физический труд. Каков распорядок монахов? Как они живут?
О.Александр:
- Знаете, как говорят: «Хорошо там, где нет нас», – и легче там, где нет нас, и кому-то легче другому, но не нам.
Каждый человек – привык. Мы, когда первый раз прибыли именно на побывку – на полгода ( это было с осени до лета ), – мы попали в такую зиму, когда, в течение нескольких месяцев, не было даже маленького дождя. Когда был ливень через несколько месяцев, мы радовались, как малые дети!
Ну, мы – это я был… мы вдвоём поехали с ещё одним иеродиаконом Ионинского монастыря, отцом Силуаном. Приняли такое решение, по приглашению геронды – отреагировать, поехать, побыть у них.
И… радовались, как малые дети – и очень не ожидали от себя. Мы сначала думали: «Вот, не будет зимы у нас – класс!» – а потом мы очень скучали за зимой, за снегом, за тем, чтобы было как-то прохладно.
У них летом – очень жарко! В июле – это невыносимая жара в 45 градусов. Поэтому, там есть свои нюансы – со средиземноморским климатом, и так далее. Но, дело не в этом…
Мы не пытались рассказывать буквально об их жизни – потому, что целью фильма было… такое… свободное, максимально свободное путешествие человека в эту сферу, чтобы передать внутренний мир этих людей. То есть, зачем они это делают, зачем они там находятся, чем они живут, чем они дышат.
Ну… они, обычно, встают ночью – молятся ночью до службы, и… потом идут и работают. Спят – мало. Спят, где-то, 4 часа в сутки. Кто-то – меньше, кто-то – больше… ну, больше – мало, кто спит.
То есть, в 3 часа ночи, обычно, во всех монастырях Афона, собираются на службу, а, за 2 часа до начала службы, они совершают келейное монашеское правило.
Служба заканчивается, где-то, около 7 часов – смотря, какая служба, мы про простые дни сейчас говорим. После этого есть небольшой отдых… ну, где-то там – служба, потом – трапеза, обычно. Сразу… такой… завтрак плотный, или даже обед – и, где-то, там… пускай, в восемь-полдевятого заканчивается, и, где-то, уже в десять – они на работе.
В каждом монастыре – свой рабочий график. В Дохиаре работают очень жёстко. Некоторые говорят про Дохиар, что Дохиар – это очень сложно, Дохиар – это всё время работа, работа, работа… Я бы назвал Афон тюрьмой добровольной, а Дохиар назвал бы – каторгой.
Лиза Горская:
- Ой-ой…
О.Александр:
- Ну, это – да… абсолютно я в этом уверен. Но… это всё – такие, добровольные одежды, которые надевают на себя эти люди, которые живут на Афоне. На самом деле – да, это – режимный объект.
Люди приезжают – у них нет отпусков, они никуда и не стремятся. Это становится их домом. У них нет передышки, у них всё время – недосыпание, геронда – вообще…
Просто, каждый монастырь – это, знаете… будет вот очень понятно для нашего слушателя – это как некоторая спортивная школа… там… допустим, по классической борьбе.
Вот, есть «Локомотив», есть «Спартак», там… есть – «Динамо». И в каждой школе – есть «геронда», есть старец…
Лиза Горская:
- Тренер!
О.Александр:
- … то есть – главный тренер. У каждого этого тренера – есть достижения: олимпийские чемпионы, чемпионы мира. Но у каждого тренера – своя школа. И свой подход. И на «Динамо» он говорит: «Никогда не хватай за левую руку – всегда заходи справа!», а тренер «Спартака» говорит: «Никогда справа не заходи – только слева!» А в «Локомотиве» – у него…
Лиза Горская:
- В лоб!
О.Александр:
- … какая-то своя фишка – такая, что отрицает эти предыдущие две. Но у всех у них есть достижения, есть результаты по их ученикам. Вот, что-то подобное напоминают Афонские монастыри.
То есть, Афон – это такая территория: здесь 20 монастырей, и они все друг от друга отличаются. По режиму, по некоторым нюансам – где-то больше работают, где-то службы длиннее, или чуть-чуть короче… всё, как бы… оно… одинаковое, но они – все отличаются, и это, вообще, потрясающе здорово потому, что любой человек может прийти, и найти себе монастырь по своей душе, по своему устроению. Ну… скорей всего, здесь так происходит – не сам он ищет, а Господь его приводит, и туда, куда ему полезно.
Лиза Горская:
- Любой ли человек?
О.Александр:
- Да. Ну, который ищет – Господь, несомненно, ведёт любого человека. В этом нет никаких сомнений.
Ну… в том смысле – на Афон любой ли? Да, если это ему нужно, то Господь устроит, в принципе, любого человека, в том числе, и на Афон. Если это ему на потребу.
Лиза Горская:
- Кроме женщин.
О.Александр:
- Да, кроме женщин, слава Богу, да…
Относительно… хотелось бы ещё сказать, относительно, всё-таки, каторги… У геронды просто была такая школа, о которой мы говорим, когда… у него было такое устроение – и так он вырос, и так он возрос, что… он считал, и был убеждён в том, что хлеб, который кушает человек – он должен пахнуть потом. В том, что монах должен всё время испытывать нужду – в еде, в питье, во сне. Что монах должен быть всё время уставшим. И всё время должен быть в чём-то ограничен. Это была – его школа, это был – его подход к воспитанию своих монахов. Он сам так жил.
Поэтому, они много работали. Но, если бы я видел, что кого-то заставляли работать… Но, когда я вижу, что молодые люди… ведь, там тоже непросто справиться – на Афоне самое сложное… там… у людей нет смартфонов в руках, нет телевизора. Там самое большое развлечение… ну… «театр» – это на Богослужении. Только это не театр для них – это их жизнь. На Богослужении они с Господом общаются, но там есть… на Богослужении присутствуют всякие элементы… какого-то такого… внешнего… и внешней радости. То есть, они поют вместе, поёт кто-то – поёт красиво, там… какие-то движения… лампады зажигаются…
Лиза Горская:
- … кто-то – спит…
О.Александр:
- … кто-то – спит, да, там есть такое, и в фильме это передаётся – кто-то устал, спит… это всё естественно, всё – нормально! Кто-то – ходит, будит их, которые спят…
Лиза Горская:
- У меня… у мужа одно из ярких впечатлений об Афоне – то, что можно заснуть на службе… и говорит: «И всё так, всё равно, молитвенно!»
О.Александр:
- Да, молитвенно… но, на самом деле, большая разница, я вам могу сказать, абсолютно искренне, по себе. Большая разница – останешься ли ты в храме в неудобной стасидии ( в неудобном таком кресле-скамейке ) спать, или пойдёшь в комнату поспишь – абсолютно разное потом состояние… такое… внутреннее.
Монашество – это… вот… в данном случае, афонское монашество, да и любое монашество – это… такое… добровольное самопожертвование.
В фильме есть такие замечательные слова, которые взяты с монашеского пострига. Там над постригаемым произносится молитва, в которой звучат такие слова: «Прими, Господи, раба Твоего ( такого-то ), который принёс себя в живую жертву». Монашество – это живая добровольная жертва. Монашество – это вызов. Монашество… нельзя сказать, что монашество – это естественно для человека. Потому, что Господь для Адама создал Еву.
Монашество – это то, что превыше естества, это – вызов природе, и этот вызов весь – ради того, о чём говорит сегодняшнее название нашего фильма…
Лиза Горская:
- Падшей природе, де?
О.Александр:
- Ну… да… вызов падшему человеческому естеству, который пытается преодолевать свои страсти. Монашество – это как ориентир того, что человеку возможно оставаться человеком – челом, смотрящим в Вечность, – возможно оставаться совестливым человеком, человеком, который открыто может смотреть, без зазрения совести, каждому человеку, и каждому встречающемуся не только человеку, но и животному… открыто, искренне смотреть, с открытыми, радостными глазами друг другу… в глаза любому встречному.
Монашество – это ориентир, и ориентир в том, что это возможно – преодолевать себя, преодолевать свой цинизм и эгоизм – потому, что есть для этого примеры – такие, в данном случае, люди, которые называются монахами, которые этот вызов сделали.
Всё упирается в это название фильма «Где ты, Адам?» – что Бог ищет человека, человек – ищет Бога. И вот, эти люди… почему Запорощенко так и назвал этот фильм «Где ты, Адам?» – потому, что он увидел людей, которые не прячутся от Бога.
В данном случае, это библейский вопрос. Господь, после грехопадения Адама, ищет его, и Он спрашивает, собственно говоря: «В каком состоянии ты находишься?» И этот вопрос – он звучит… во всех, практически, религиях, он звучит как-то по-своему, но этот вопрос – вечный, и он звучит на всём пространстве человеческой истории: «Где ты, человек? Где ты, Адам?» – звучит в своих каких-то преломлениях. В данном случае, это – библейский контекст. Но вопрос, что Бог ищет человека, а человек ищет Бога, и человечество ищет ответ на вопрос «откуда, куда и зачем» – это всё крутится вокруг нашей жизни.
И, вот, Запорощенко, увидя там людей, которые ищут Бога, и выходят Ему навстречу, – и, притом, всё это даётся большим трудом, большим самопожертвованием, отречением – пытаются превозмочь свою природу и свои страсти, он поэтому и назвал фильм «Где ты, Адам?» Потому, что встретил в Дохиаре людей, которые не прячутся от Бога, а, превозмогая себя, превозмогая борение, вызов страстей, которые есть в жизни каждого человека, они, превозмогая всё это, преодолевая себя, бегут Господу навстречу, ищут Его, хотят Его обнять, хотят с Ним разговаривать, хотят Его видеть!
Поэтому они и жертвуют своим сном, понимая, что всё это… Геронда был уверен в том, что человек только уставшим может истинно молиться. Он говорил, что: «Я видел людей в жизни, которые много работали, чтобы себя пропитать – ни для чего-то другого, сами себя обеспечивали, себе добывали хлеб, и много работали и молились, и никогда не встречал людей, которые молились и жили за чужой счёт, и не работали. Таких – никогда не встречал». Поэтому, у него было такое кредо, установка такая. Поэтому, монастырь Дохиар много, на самом деле, трудится.
Лиза Горская:
- Обо всём этом мы продолжим говорить через минуту.
Я напоминаю, что в эфире радио «Вера» программа «Светлый вечер». Здесь, в студии, Елизавета Горская и протодьякон Свято-Троицкого Ионинского монастыря Киева Александр Плиска, продюсер фильма «Где ты, Адам?»
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
Лиза Горская:
- «Светлый вечер» в эфире радио «Вера».
Здесь, в студии, Елизавета Горская и протодьякон Свято-Троицкого Ионинского монастыря Киева Александр Плиска.
Мы говорим о фильме «Где ты, Адам?» Фильм – о Святой горе Афон, о монастыре Дохиар, о старце Григории Дохиарском.
У меня это обычная история с нашими программами: когда я готовлюсь, у меня есть какой-то набор вопросов. А потом я начинаю вести программу, общаться с гостем, и вопросов становится только больше, больше, больше… Потому, что я, по ходу, дописываю себе… дописываю с Вами эту историю…
О.Александр:
- Мы можем записать суточный эфир – и такое будет впервые в истории вашего радио.
Лиза Горская:
- Да, кстати! Кстати, о времени… идея отличная! Мы подумаем над этим!
Кстати, о времени… Вы говорили, что афониты, дохиариты… как правильно сказать?
О.Александр:
- Ну, да… дохиариты – можно так говорить, да…
Лиза Горская:
- … встают в 4 утра. Что это за 4 утра? Что это за время?
О.Александр:
- Нет… в три часа.
Лиза Горская:
- В три часа…
О.Александр:
- В три часа – начало Богослужения.
Лиза Горская:
- Ага…
О.Александр:
- В час они встают.
Лиза Горская:
- А что это за время? Это – Московское время? Это – Афинское время?
О.Александр:
- Ну… есть понятие так называемого Византийского времени, которое… когда полночь – это заход Солнца. Но по нему живёт только русский монастырь Пантелеимона. Все остальные греческие монастыри – они живут по обычному Греческому времени. То есть, они не переводят время… Греческое обычное время на Византийское. А вот русский монастырь, на самом деле, Пантелеимонов, наш монастырь русский – он держится традиции. И они там… не помню… каждые 2 недели, кажется, подводят время, переводят часы монастырские таким образом, что полночь – это заход Солнца. Эти часы стоят на башне, они с боем, эти часы, и – да, там надо, в самом деле… когда ты приезжаешь в монастырь, ты сразу берёшь свои часы, и спрашиваешь: «Это – сколько по обычному времени?» Поэтому, у них, на самом деле, всё время движется начало вечерни, начало службы, и так далее.
Но греческие монастыри – они отказались от этого, на сегодняшний день.
Лиза Горская:
- Давно отказались?
О.Александр:
- Не скажу…
Лиза Горская:
- Не говорите…
О.Александр:
- Думаю, лет сто…
Лиза Горская:
- Недавно!
О.Александр:
- Недавно, да?
Лиза Горская:
- Ну… лет сто – это недавно, мне кажется…
О.Александр:
- А… ну, в смысле, да… я думаю, не так давно, да… может, пятьдесят лет…
Там, был такой этап у монастырей, когда многие Афонские монастыри – они перестали быть общежительными. Большинство Афонских монастырей, чисто исторически, они вышли из системы общежития, и… к общежитию вернулись, вот, многие монастыри уже… все вернулись к общежитию, но… даже, вот… в 80-х годах, в 90-х последние монастыри вернулись на общежитие. И поэтому, я думаю, что вот это… когда… период, когда они не были общежительными монастырями, а были особножительными, так называемыми – идиоритмическими, по-гречески – то… я думаю, именно в этот период, вот такая ситуация с Византийским временем – она провалилась.
Лиза Горская:
- Вопрос про послушание, про труд монастырский остался не до конца раскрытым, мне кажется.
Скажите, какого рода труд, что приходится делать монахам?
О.Александр:
- Это… всё, что необходимо для обслуживания себя.
Лиза Горская:
- А что они там строят?
О.Александр:
- Ну… в Дохиаре они строят то, что… ну… в данном случае, в фильме, они строят стенку такую, перед морем, для того, чтобы зимние шторма не размывали набережную монастыря.
А так – строят всё, что необходимо. Если где нужно – делают какие-то реставрации стен, там, или зданий, строят какие-то небольшие новые храмы. В Дохиаре стараются всё делать своими руками, не нанимая рабочих. Ну… бывает, что есть какие-то рабочие, но это больше – из милости, из жертвы этим людям, которые без работы. А так – монахи в Дохиаре, практически, всё умеют делать сами: и свинцовую крышу положить, и все каменные работы сделать, и бетонные работы – они большие специалисты по стройкам. Ну, так… практически, все они научились этому в монастыре.
У них интересно, что у них никогда послушанием, у греков, не называется работа. Работа – это работа, а послушание – это то, что монах должен быть послушным. То есть, он не должен иметь своей воли.
Вообще, монах – вот, в Дохиаре, да и на всём Афоне – он вообще не может чего-то желать, у него не может быть своего желания. У него может быть только желание игумена и желание монастыря. То есть, он отдаёт всю свою жизнь на служение Богу, на служение людям, которое проявляется – вот, в данном случае на служение… а это – как большая семья, когда… у Геронды Григория это была… такая… очень яркая тема, что все должны жить, как у себя дома, очень бережно относиться – к дверным ручкам, к окнам, к тем вещам, которые тебя окружают. Потому, что – оставь, после себя, это тоже целым, потому, что это всё стоит каких-то средств, люди в это вкладывали душу, поэтому – ко всему бережно относись. А второе – то, что никогда не проходи мимо работающего брата. То есть, если ты идёшь, в келью возвращаешься, и кто-то работает – в Дохиаре не бывает случая, чтобы кто-то мимо прошёл. Что бы ты ни делал… там… дрова носил… то есть, если человек закончил свою работу, и он идёт к себе в комнату – монах – он всегда остановится, и с тобой будет до последнего стоять, пока ты не закончишь. Вот, так они живут.
У него было очень важным, чтобы они жили, как в семье, и были родным друг другу, как родные братья в семье. Чего, к сожалению, даже в семье в обычной не встречаешь, на сегодняшний день. Не каждый родной брат другому родному брату готов… там… дать средства…
Лиза Горская:
- Да, чего только не встретишь… да…
О.Александр:
- Да, и у геронды это было очень важной установкой – он всё время за это бился, боролся, ругался… ну… на самом деле, как на войне. То есть, добивался от монахов того, что они должны так воспринимать каждого со-брата, со-монаха в монастыре, и отдать ему последнее – одежду свою отдать ему, своё время, своё пространство.
У геронды была установка, что весь мир стоит на жертве – и, на самом деле, это так. Весь мир стоит на жертве, и, кроме жертвы, человек не может реализоваться. Человек может стать челом, которое смотрит в Вечность, только благодаря жертве. И когда ты берёшь и жертвуешь своими привычками, своим временем, своим пространством…
Лиза Горская:
- А что получаешь взамен?
О.Александр:
- Получаешь то внутреннее состояние, которое тебя определяет, как имя «человек». Получаешь то внутреннее состояние, в котором тебя Господь создал. Потому, что… ну, можно так сказать… получаешь благодать. Ну, мы сейчас разговариваем с людьми, со слушателями, которым такие понятия… может быть, не для всех знакомы. Получаешь то внутреннее… ну внутреннюю атмосферу, которая присуща настоящем человеку – животному существу, которое живёт. Ну, «животное» – что такое? Это существо, которое – живёт. И если ты хочешь…
Ну, смотрите… здесь у человека – две перспективы. Или в животное превратиться, в полном смысле этого слова…
Лиза Горская:
- В зверином…
О.Александр:
- … да… в зверя, или превратиться в существо, которым Господь нас создал, и Господь нас призвал к Вечности.
После Воскресения Христова всё конечное стало бесконечным, всё тленное стало вечным, и Бог нас сделал вечными, и дал нам эту Вечность, подарил нам Вечность… стал частью творения, и воскрес из мертвых – нас сделал вечными.
Поэтому, чтобы войти в эту Вечность, в эту гармонию… вот, через эту жертву, Господь нам даёт ту гармонию, когда мы гармоничны сами с собой, когда мы гармоничны с окружающим нас миром, и гармоничны, естественно, с Богом.
Грех – это, собственно говоря, выпадение из этой гармонии. Когда мы грешим, мы просто теряем… мы выпадаем… грех – это дисгармония. Грех – это грязная вода, грех – это грязный воздух в атмосфере, грех – это дисгармония со всем – с собой, с окружающими тебя людьми, даже с животными, с деревьями, с природой… с Богом, со всем. Вот, что такое грех.
Лиза Горская:
- Вот эта музыка, которая сопровождает весь фильм, если так можно сказать – они живёт на Афоне, или это ваше, режиссёрское? Я говорю и о пении монашеском, и о фортепьяно…
О.Александр:
- Фортепиано – да, да… фортепиано – отец Авель. Он закончил несколько курсов Питерской консерватории, и геронда, через лет пять, наверное… однажды на материке было фортепиано, и кто-то сказал, что Авель умеет играть на фортепиано, и геронда попросил сыграть, был поражён, и, после этого, геронда это фортепиано привёз… где-то нашёл и привёз в монастырь.
Лиза Горская:
- Потрясающе!
О.Александр:
- Поставили его, естественно, в помещении за монастырём. Это всё записано на Афоне, играет святогорский монах, и всё… сейчас он – монах на Валааме. В связи с документами… там… и так далее. Но… ну, так у него сложилось в жизни. Там, были всякие процессы оформления документов – он сейчас валаамский монах.
И музыка – то, что поют монахи – это всё на Афоне. Остальная музыка – это… там есть греческая, есть Тони Андерсон – это… вообще… музыка извне…
Лиза Горская:
- Зато очень уместно! И… можно Вас попросить, раз мы говорим о погружении, поделиться с нами вот этой частичкой атмосферы?
О.Александр:
- Что-то спеть, в смысле?
Лиза Горская:
- Да. Это я так намекаю…
О.Александр:
-ПЕНИЕ-
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
Лиза Горская:
- Я напоминаю, что в эфире радио «Вера» программа «Светлый вечер».
У нас в гостях протодьякон Свято-Троицкого Ионинского монастыря города Киева, продюсер фильма «Где ты, Адам?» Александр Плиска.
Что мне, в числе прочего, нравится в вашем фильме, что у вас нету вот этого прям… в лоб! Ничего не говорится в лоб.
О.Александр:
- Я очень хотел об этом поговорить, и думал, что если Вы сейчас закончите эфир, то я попрошу его добавить.
На самом деле, мы это преднамеренно всё делали, и думали об этом. У нас было очень важной задачей – задача сделать фильм, чтобы он был для всех. Для каждого ищущего человеческого сердца, независимо от его политических и религиозных, или национальных взглядов. Только потому, что мы считали нужным оставить человека свободным в своём взгляде, в своём выборе. Чтобы в фильме отсутствовало всякое насилие…
Лиза Горская:
- Дидактика…
О.Александр:
- Да, чтобы, вообще, не было ничего похожего, и чтобы каждый человек, даже посмотрев фильм… чтобы в нём была… оставалось вот это состояние свободы, пространства, и чтобы он не ощущал себя тем, что – вот, он как-то выпадает из пространства мира, и, выпадая, что он такой… значит… никакой: «Вот, монахи такие прекрасные, а я здесь, значит, чему-то не соответствую…»
Чтобы вот это всё отсутствовало, убежать от всякой проповеди, всякого прозелитизма, чтобы каждое человеческое сердце осталось максимум свободно. Потому, что, на мой взгляд… на наш взгляд, создателей этого фильма, только тогда, когда мы убираем свои руки от другого человеческого сердца, и перестаём как-то давить, и как-то… добиваться каких-то своих взглядов в жизни другого человека, только тогда мы Богу предоставляем возможность действовать с этим человеческим сердцем.
Поэтому, это всё было сделано преднамеренно, чтобы вот этого «в лоб» ничего там не было.
Лиза Горская:
- Это так здорово… для меня это очень заметно. И удивительно, что у вас в титрах стоит благодарность пану Кшиштофу Занусси, который, как раз, считает, что искусство должно быть дидактичным, должно обучать, должно мораль – доносить.
О.Александр:
- Ну… я не могу сказать, что мораль не доносится, но… как я вижу, и как мы это пытались делать – чтобы… там… как бы… мораль есть, но… человек, который эту мораль видит, он не видит себя аморальным. Он… ну… вот, по моим ощущениям, человек может захотеть дотянуться. У него самого главного нет ощущения после нашего фильма – ощущения, что…
Лиза Горская:
- Всё потеряно…
О.Александр:
- … отчаяния и уныния. Потому, что вот когда… очень часто, когда как-то по-другому, то люди, конечно, ощущают себя потерянными, и не готовы взять… там… что-либо в свои руки, и нести… и себя взять в свои руки.
Занусси… потому, что режиссёр фильма Александр Запорощенко… Занусси – его близкий друг, они – друзья. Запорощенко учился в Польше на оператора, и они близко знакомы, и Занусси видел наш фильм, и давал некоторые советы… то есть, он был участником… ну… не участником – просто… ну… как бы… не был посторонним, и Александр Запорощенко ему благодарен за участие в его жизни, в его творчестве, в том, в чём он есть сегодня. Поэтому…
Лиза Горская:
- Пан Кшиштоф – удивительно отзывчивый человек.
О.Александр:
- Да, да… У него времени абсолютно не было, чтобы наш фильм посмотреть, но… Александр Запорощенко был у него дома, и они дома у него смотрели фильм… то есть, он посвятил этому время.
Лиза Горская:
- У него дома сейчас – сколько бывших бездомных собак – девять?
О.Александр:
- Ну… я не помню, сколько… я дома не был у Занусси, но Александр Запорощенко мне об этом рассказывал, об этих собаках!
Лиза Горская:
- Да! Он меня, конечно, потряс… У нас здесь, несколько лет назад, была с ним программа, я готовилась, и удивилась, что… восемь собак!
Я говорю: «Пан Кшиштоф, у Вас восемь собак?!» – «Уже девять!»
И, вот так вот, я хочу перейти на отношение к животным и природе. И, в вашем фильме, тоже много – и собак… собаки старца, и кошки, к которым тоже какое-то особое отношение, своя философия… и животные-инвалиды, и видно, как им хорошо в монастыре.
Что это? Какое они отношение имеют к делу спасения человека?
О.Александр:
- Ну, какое отношение имеют животные к человеческому спасению?
Ну, начнём с того, что Бог создал Адама, и для него Еву, в Раю не одних, а, перед ними, создал ещё животных. И всё это происходило в Раю, насколько мы знаем.
Лиза Горская:
- Это – моя любимая тема. Вы – надо мной не смейтесь! Я очень животных люблю! Я, наоборот, считаю, что она, как раз, мало раскрыта – нами, христианами…
О.Александр:
- Но мы же живём в окружающем нас мире! И мы не знаем, какой мир будет после нашей смерти, или после Второго Пришествия, правильно? Ведь… ну… никакой такой картинки нет, есть – предмет веры. Вообще, всё наше существование – это предмет веры, а не знания. Мы верим во что-то, но… кто-то конкретно… все по-разному, но… всё окружающее нас пространство… вот… человек – он в этом мире живёт, среди деревьев, среди природы, среди ветра, среди тишины, среди солнца, среди морей, среди вод, среди животных… И, во всём этом… всё, что окружает нас – начиная от Божьего творения, от растений, животных, и оканчивая человеком – всё, что окружает каждого из нас, всё нуждается только в одном – в нашей нежности и трепетности, и любви. Без любви политое растение – оно не будет ни расти, ни давать зелёные ростки, ни листья, оно просто погибнет, увянет. И – так же животные. Вот, кошечка или собачка, когда подходит к любому человеку – она что желает? Чтобы её погладили, чтобы к ней проявили нежность какую-то. Любой человек, которого мы встречаем, он что хочет? Все хотят внимания, заботы, ласки. Поэтому, всё это…
Вот, геронда был человеком, который невероятно любил людей. Но он не только людей любил, он любил всё Божье творение. И любил так, как… я не встречал в своей жизни ничего подобного. И никого, подобного геронде. Это – самая яркая встреча. Мне, конечно, повезло в жизни, если честно… были яркие встречи. И духовником моего отца был священник – преподобный Иов Угольский, который причислен к лику святых, и я тоже в детстве… но я… просто, мне было 6 лет, когда я последний раз видел Иова Угольского. Только помню очень светлую личность, и… всё, что я в детстве про Иова Угольского запомнил… на самом деле, я помню… ну, вот… детское такое восприятие было. Я помню высокого достаточно человека с седой бородой, с седыми волосами, но… как-то… вместо лица его, я помню просто… луч… просто солнце такое! Просто… с его прямо лица – свет такой исходил белый! Вот, такое мне почему-то запомнилось детское восприятие.
А дальше в моей жизни… вот, геронда – он был таким человеком, который… на самом деле, он радовался всему! Вот, где геронда появлялся – сразу появлялись апельсиновые деревья, мандариновые деревья… тут, значит, кадки с вазонами – это всё в фильме видно – он за этими вазонами ухаживал своими руками, туда вот… всё… везде… какая-то букашка, цветочек – он всё это садил ручками. Ложился на землю, когда не мог стоять, и всё… там… то есть, ну…
Однажды
пошли мы на работу – и геронда с нами
был. Он стоять не мог, он просто лежал в
грядке, и… мы должны были там прорывать
бурьян. Ну, мне это было так неинтересно,
честно говоря, и… после Киева… я давно
ничего такого не делал. Но, бывает, работа
как-то тебя захватывает, а тут… просто,
вот… несколько часов – часа 3-4 – в этом
огороде… ну, геронда заметил, конечно,
что нам это всё очень скучно, и всё это…
вырываешь, там, своими руками какую-то
зелёную траву – не помню, что мы там
прорывали, прореживали.
Геронда и
говорит: «Мне тоже это очень всё
неинтересно!» – он очень хорошо людей
видел… ну… правда. Не хочу рассказывать
про его прозорливость, но он был реально
человеком, который видел человека
насквозь, сканировал.
И он говорит: «Мне тоже это всё неинтересно! Но эконом монастыря сказал, что нужно сделать, – ну… он не эконом, а садовник, – и я тоже должен, как и вы, находиться на этом послушании…» – но он с такой радостью, любовью всё это делал!
Он любил животных – поэтому, они к нему подходили – кошечки, собачки. Он людей любил. Он мог очень резко с людьми разговаривать… ну… не резко, но достаточно жёстко, но я никогда не помню… не помню я расстроенных людей, которые от него уходили. Потому, что он так… как-то… с ними разговаривал – как-то и по-простому, и с такой любовью, – что каждый человек это ощущал. Что это не было как-то искусственно, это было очень по-простому.
Он заходил на корабль, он никогда не шёл… там… в какую-то отдельную комнату, которая для монахов – он шёл в общий зал на корабле, на пароме, садился с простыми мужиками, которых никогда не знал, которые… там… приехали из какой-то деревни, и было видно по их одежде, что это обычные самые крестьяне – он садился с ними. Говорил: «Ну, что ты, господин Никас, как поживаешь? Как тебя зовут?» Он говорит: «Никас». – «А где ты работаешь?» Он говорит: «За козами в горах смотрю». – «Ой, прекрасно!» – и всё… и они там сидели, как самые лучшие друзья, в течение часа – это было удивительно наблюдать. И было видно, что геронда радуется этому господину с этой деревни – радуется, как будто он встретил самого давнего своего друга.
Вот, всё это в нём присутствовало – эта любовь к Божьему творению. И к человеку, самое главное.
Лиза Горская:
- Скучаете по нему?
О.Александр:
- Иногда – очень скучаю.
Ну… знаете, в самом монастыре – такая прекрасная сейчас атмосфера… уже на протяжении года она длится, как он ушёл… что… он, как будто, есть, и… нет такого… какого-то… скучания резкого – всё… как-то… в очень… таком… спокойном режиме происходит.
Но, когда слышу его голос в фильме, то… равнодушным тяжело оставаться.
Лиза Горская:
- Почему геронду называют юродивым? Что его отличало?
О.Александр:
- Ну, это не было, честно говоря, откровенное такое юродство. Он старался всеми силами скрывать… смирять самого себя. Делал такие вещи, которые… делал для того, чтобы о нём никто никаких не пел хороших песен. Запрещал рассказывать людям, что он – игумен… ну… он бегал от славы всяческими методами, которыми мог.
Иногда, конечно, вещи, которые он пытался доносить до людей… во-первых, он всегда доносил не свысока, а доносил очень по-простому. И старался, конечно, он всегда какие-то людям замечания сделать так, чтобы им не было это больно.
Однажды, я пришёл на исповедь. Я ему говорю: «Геронда, вот, я… значит, там… расстраиваюсь от себя…» – и… там… что-то… Он говорит: «Посмотри, какой ты высокий – и посмотри на меня! Я всю жизнь хотел быть таким высоким, как ты! А я… посмотри на мой нос картошкой, и всю жизнь я болею. И всегда завидую людям, которые здоровые! Посмотри, какой ты высокий!»
Дальше, я ему говорю… геронда был достаточно… таким… человеком прямым, конкретным, и всё это выражалось… там… на работе, когда он от человека требовал, чтобы человек был человеком, и чтобы отдавал себя целиком делу.
И однажды он мне дал людей в помощь… ну, разных, там, послушников… и надо было камушки собирать на море. Ну, и, конечно, я там нервничал несколько дней очень плотно, потому, что… кто-то идёт – небо смотрит, кто-то… ну… там разные люди были, и некоторые меня выводили из себя.
Пришёл к нему в субботу на исповедь и говорю: «Геронда, знаете, я понял, что Вы – невероятно спокойный человек». Он начал смеяться – потому, что он, как раз, человек, который… такой… резкий. И я говорю: «Я, вот, поработал с людьми несколько дней, которых Вы мне дали, и я чуть с ума не сошёл». А он мне говорит: «Ах, Александр, Александр… ты знаешь, мы с тобой знакомы уже 4 года, и я иногда жду, чтобы людям замечание сделать… иногда жду 7 лет, иногда – 10 лет… то есть, я стараюсь не говорить до тех пор, пока не вижу, что они услышат. И, вот, я с тобой 4 года знаком, и я… можно я тебе теперь скажу вещь, которую я заметил в первое же наше знакомство?» Я говорю: «Давайте, геронда…» Он говорит: «Ну, тогда слушай…»
То есть, насчёт юродства… он иногда облекал нечто в форму… чтобы как-то так сказать… в таком стиле, чтобы человек всё понял, но другой никто не понял, кто рядом. Всё это могло быть какой-то шуткой, прибауткой, и так далее.
Лиза Горская:
- Фестивальная судьба фильма. Где его уже смотрели? Где его показывали? И где его предстоит…
О.Александр:
- Он был на фестивале «Окно в Европу» в Выборге. Он получил гран-при на фестивале Православного кино в городе Киеве. И он был в официальной программе Таллиннского международного фестиваля класса А («PÖFF») в городе Таллинне.
Дальше, вполне возможно, что мы будем участвовать и некоторых фестивалях в разных странах – такие предложения уже есть, слава Богу, мы уже не ищем – уже нас находят. Мы с фестивалями… как бы… решили приостановиться – в том смысле, что если мы и будем участвовать в различных фестивалях – мы только «за», наша задача показать и представить фильм человечеству, миру, абсолютно… мы собираемся фильм перевести на массу языков…
Лиза Горская:
- Это был – следующий вопрос моего «блица»… Уже на какие-то перевели?
О.Александр:
- На английском есть субтитры, на русском, на украинском, сейчас переводим на грузинский, и дальше – румынский, сербский, польский… Мы надеемся, месяца через полтора-два… организовать вопрос так, чтобы через пару месяцев в одном из кинотеатров города Москвы каждое воскресенье был один или два показа нашего фильма. А, может, и не в одном кинотеатре.
И – в больших городах России, если Бог даст, то такие показы будут.
Лиза Горская:
- Что-то вы знаете уже о реакции зрителей на этот фильм?
О.Александр:
- Реакция зрителей – абсолютно разная. В основном, положительная. Чудеса происходят разные…
Лиза Горская:
- Никого не оставил равнодушным!
О.Александр:
- Никого не оставил равнодушным. Человеческие слёзы… всё это присуще просмотрам нашего фильма. Там… вещи, о которых и геронда говорит… они стоят выше… оно, как Евангелие – оно очень близко для каждого человеческого сердца. Потому, что оно – из глубины человеческой души. Это такие искренние переживания, которые присущи каждому человеку, который в чём-то сомневался… в своей реализованности, и так далее.
Лиза Горская:
- Простые.
О.Александр:
- Да.
Лиза Горская:
- А… где можно увидеть в России? Вы на этот вопрос уже частично ответили.
О.Александр:
- Думаю, через несколько месяцев, в одном из кинотеатров Санкт-Петербурга… в одном или в нескольких, не знаю – в городе Москве. Вероятно, насколько мы предполагаем, 1 марта будет премьера в Калининграде, куда я собираюсь отправиться… в одном из кинотеатров центральных города Калининграда. Ну… так, это всё Господь управляет, поэтому… вот… как-то так оно всё… мы не знаем, насколько мы сможем выйти на какой-то масштабный кинопоказ, но показать его в кинотеатре – для нас является первоочередной задачей. Потому, что, как минимум, в кинотеатре человек смартфон свой оставляет в стороне – это первое зло, которое мешает просмотру этого фильма. Потому, что для того, чтобы погрузиться, скажем так… вот… автор так задумывал, что 10 минут, где-то, человек… там… с помощью кадров, с помощью каких-то эффектов, так идёт видеоряд, что человек туда – переходит, он погружается туда…
Лиза Горская:
- Тишина.
О.Александр:
- Ну… не только, да… человек – раз, и он забывает. Ну, на самом деле, он туда… а потом – раз, смартфон в руке – всё, человек… То есть, за борщом, дома, на кухне, со смартфоном – это всё сразу… опять надо эти 15 минут, чтобы человек опять туда отправился. Поэтому, наша задача – в первую очередь, как-то, максимально показать его в кинотеатрах, насколько это будет возможно, насколько какие-то добрые люди появятся на нашем пути. Потому, что кинопрокат в полном и широком смысле этого слова, практически, невозможен из-за того, что это – документальное кино, и пока мы не нашли кинопрокатчиков, которые бы поверили в это, и захотели бы вложить в это средства – ну, в принципе, это всё естественно и понятно. Но мы своими усилиями пытаемся это сделать.
Лиза Горская:
- Я поделюсь с радиослушателями, что… я фильм смотрела дома – отец Александр дал мне его посмотреть перед программой, и он мне специально звонил, незадолго до того, как я собиралась смотреть, и просил убрать телефон – и мне пришлось ему пообещать, что я телефон уберу – поставлю на зарядку в другом помещении. И я, конечно, очень рада, что я так поступила.
Честно скажу, что я его в другом помещении не оставила – чтоб не врать, он был со мной, но я его не трогала, не брала. И, конечно, оно того стоит.
Наверняка, этот фильм уже что-то изменил для тех, кто его смог увидеть, и для Вас лично?
О.Александр:
- Ну… для тех, кто смог увидеть – надо у них спросить. Но… на самом деле, приходят разные отзывы. Ну… на самом деле, есть люди, которые вернулись в Церковь, после ухода – не один человек, и я абсолютно точно, без всякого вранья, это говорю. Есть люди, которые говорят, что… ну… много отзывов было. Ряд отзывов таких, что: «Я – человек нерелигиозный, нецерковный, но после этого фильма не смогу жить, как жил прежде». А так как мы не ставим задачу кого-то в Церковь привести, или в веру… ну… то есть… мы оставляем свободным человеческое сердце – самый большой дар Бога человеку.
Лиза Горская:
- Сердце?
О.Александр:
- Чтобы человек был свободным.
Лиза Горская:
- Если я Вас сейчас попрошу одним свойством, одним словом охарактеризовать… ну, не фильм, а свой подход к фильму… или фильм… какое это будет свойство?
О.Александр:
- Погружение.
Лиза Горская:
- Я Вам хочу сказать спасибо – от себя лично – потому, что я-то никогда не доеду до Дохиара и до горы Афон, я надеюсь…
О.Александр:
- Это – уникальная возможность для женщины переместиться на гору Афон, и…
Лиза Горская:
- … и погрузиться!
О.Александр:
- Мне, на самом деле, самому очень понравилось то, что в течение 7 минут идёт там сцена монашеского пострига – практически, для любого человека…
Лиза Горская:
- … всё понятно…
О.Александр:
- … всё понятно – зачем, о чём идёт речь…
Лиза Горская:
- И – как…
О.Александр:
- … и – как… и насколько это…
Лиза Горская:
- … и переживания…
О.Александр:
- … насколько переживательно, насколько это ответственно, и всё прочее. Всё это видно, всё это можно даже прочувствовать, пережить.
Лиза Горская:
- Если бы у меня попросили – Вы, например, – одним словом охарактеризовать свои впечатления, я бы, наверное, сказала, что это – искренность. Для меня – вот это важно. Ну, и – природа, отношение к животным – эта тема тоже для меня очень важна.
Поэтому – спасибо! Я очень надеюсь, что, по милости Божией, фильм увидят много зрителей, что он получит свою аудиторию – самую широкую.
И я напоминаю нашим радиослушателям, что в эфире радио «Вера» была программа «Светлый вечер». Её для вас провела Елизавета Горская. Здесь, у нас в гостях, был протодьякон Свято-Троицкого Ионинского монастыря города Киева, и продюсер фильма «Где ты, Адам?» в одном лице – Александр Плиска.
О.Александр:
- Благодарим вас!
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».
Псалом 127. На струнах Псалтири
1 Блажен всякий боящийся Господа, ходящий путями Его!
2 Ты будешь есть от трудов рук твоих: блажен ты, и благо тебе!
3 Жена твоя, как плодовитая лоза, в доме твоем; сыновья твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей:
4 так благословится человек, боящийся Господа!
5 Благословит тебя Господь с Сиона, и увидишь благоденствие Иерусалима во все дни жизни твоей;
6 увидишь сыновей у сыновей твоих. Мир на Израиля!
«Святитель Иоанн Шанхайский». Глеб Елисеев
Гостем программы «Исторический час» был кандидат исторических наук Глеб Елисеев.
Разговор шел о судьбе удивительного святого, почти нашего современника, святителя Иоанна Шанхайского, о том, как складывался его путь к церковному служению, как вместе со многими соотечественниками оказался в вынужденной эмиграции после гражданской войны в России, как, благодаря его трудам, удалось договориться о принятии русских беженцев в США и Австралии, и как в святителе Иоанне удивительным образом объединились подвиг юродства и епископское служение в Китае, Европе и США.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Все выпуски программы Исторический час
«Путь иконописца». Александр Чашкин
Гостем программы «Вечер воскресенья» был художник-иконописец Александр Чашкин.
Мы говорили с нашим гостем о его пути к вере, о приходе к иконописи после встречи с архимандритом Зиноном, а также о том, почему церковное искусство стало значимой частью его жизни.
Ведущая: Кира Лаврентьева
Кира Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие наши слушатели. Меня зовут Кира Лаврентьева. Как всегда, в этом часе мы говорим о пути христианина в светском обществе. Сегодня у нас удивительный гость в студии Светлого радио, Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников, расписывал более 15-ти храмов в России и за рубежом. Наверное, проще сказать, что не расписывал Александр Иванович.
Александр Чашкин
— Руководил росписью, скажем так.
Кира Лаврентьева
— Да, да, да. Все известные монастыри, храмы, скажем так, большинство известных храмов и монастырей, так или иначе, все равно связаны с рукой Александра Ивановича. Даже сербский монастырь Дайбабе известный и в США и везде.
Александр Чашкин
— Кафедральный собор Американской Православной Церкви.
Кира Лаврентьева
— Здравствуйте, Александр Иванович. А то я вас представляю-представляю.
Александр Чашкин
— Здравствуйте.
Кира Лаврентьева
— Да, дорогие друзья, Иверская часовня на Красной площади, храм Георгия Победоносца на Поклонной горе, кафедральный собор в Самаре. Много-много можно перечислять, и в интернете всё это есть. Я думаю, вы уже поняли, гость у нас сегодня незаурядный, это мягко скажем, а вообще, конечно, крайне интересный. Александр Иванович, традиции нашей программы предполагают спрашивать о пути к вере, в вере и жизни с верой. Но я вас еще хотела бы спросить и о пути к иконописному искусству, потому что чем вы только не занимались. Вы сами говорите, что учились в Суриковском институте, окончили оперную студию при Центральном Доме работников искусств, пели на клиросе, так собственно и начал прокладываться ваш путь к вере. Расскажите, пожалуйста, как вы стали верующим человеком, я думаю, это как-то с иконописью очень связано.
Александр Чашкин
— Я начну с того, что я родился в семье, которая никакого отношения не имела к вере, к христианству, к православию. Более того, отец у меня был известным коневодом, родился я фактически в Киргизии на берегах озера Иссык-Куль. Там отец мой создавал породу, которую начали создавать еще до революции. Дочь генерал-губернатора Семиречья, Пьянкова со своим мужем поручиком прочитали статью Пржевальского, что самое красивое место на земле — это озеро Иссык-Куль. Хотя Пржевальский, как известно, был путешественником и объездил очень много стран и земель. И они возмечтали именно там создавать новую породу лошадей, которая объединяла в себе киргизскую лошадку, которая по горам хорошо ездила, донскую лошадь, которая была самая выносливая в мире лошадь, и чистокровную английскую лошадь, которая была по экстерьеру и по скорости самой быстрой, самой красивой в мире, ибо произведена она была от ахалтекинцев, от древней лошади, на которой еще ездил по преданию Макендонский, Буцефал его жеребец был. И я там родился. Поэтому я никакого отношения к иконам не имел. В 15 лет мы переехали в Рязанскую область, отца пригласили во Всесоюзный институт коневодства работать, продолжать работу селекционную на счет лошадей. Рядом было село Константиново известное, где родился Сергей Есенин. Моя первая профессия была — я объезжал лошадей, в течение очень многих лет я работал наездником, это называется правильно конюх-берейтор, занимался конным спортом. Казалось бы, моя судьба сама мне велела продолжать дело отца, быть коневодом, заниматься лошадьми. Но получилось так, что я работал на ипподроме, объезжал лошадей, работал в отделении чистокровных лошадей Рязанского конного завода. В это время я рисовал пейзажики. Однажды я в обществе взял и что-то спел. Мне сказал один человек, бас, который когда-то учился в консерватории: ты что, сумасшедший с таким голосом ты занимаешься лошадьми? И отвел меня к солистке Большого театра Масловой, как сейчас помню, народной артистке Советского Союза. Она меня приняла в школу при Большом театре. Была такая школа-студия, где был ректором сам Козловский, который прослушал меня, тут же меня приняли без всяких экзаменов. Я проучился там почти 4 года. Более того я учился у солистки Ла Скала в прошлом, такая была Нина Леонова-Бинесович, знаменитое драматическое сопрано. Я решил, что, наверное, буду оперным певцом. Я безумно любил Карузо, Марио Ланца, слушал пластинки этих великих теноров-итальянцев. Сам мечтал, давал концерты, пел по-итальянски неаполитанские песни. Меня даже называли итальянец из Химки Ховрино, тогда кто-то меня обозвал. И получилось так, что меня направили в консерваторию, а мне было уже больше 28 лет, а туда принимали на дневное отделение только до 28 лет. А на вечернее принимали только москвичей, у меня тогда не было прописки и, короче говоря, я в консерваторию прошел по экзаменам, но меня не приняли. И я пошел работать, кто-то мне посоветовал: иди в церковный хор, может быть, тебя возьмут певчим. Через каких-то знакомых я попал на Сокол, храм Всех Святых, меня прослушал регент Чуенков знаменитый, тоже известный регент был. Меня приняли туда, и я стал петь в храме. Что из меня оперного певца не вышло, я несколько подрасстроился, достаточно сильно. Но, смирившись, стал петь в церковном хоре, и потом подумал, что это, может быть, моя судьба. Но дальше произошло какое-то чудо невероятное, как я считаю. Чудо, которое говорит о том, что не всегда мы делаем то, что хотим. Это нужно нашей судьбе, говорят, что прокладывается сверху судьба человека, то есть Богом. А человек уже должен сам решать, ему дана свобода воли. У нас на Соколе работала монашка Вера уставщицей, которая меня как-то отвела, сказала, что у нее дома живет знаменитый старец Сампсон Сиверс, так называемый.
Кира Лаврентьева
— Ничего себе.
Александр Чашкин
— Говорит: пойдем, я тебя познакомлю. Я говорю: нет, Вера, что ты, такой старец знаменитый, зачем я ему нужен? — Нет, ну, пойдем все-таки. Он уже старенький, ты будешь рад знакомству с ним. В общем, так получилось, что я к нему попал, к Сиверсу. Он, что интересно, спросил: ты чем занимаешься? Я говорю: да вот, работаю на ипподроме, пою в храме, оперного певца из меня не получилось, очень доволен, что попал не в герои оперы, Каварадосси, Канио «Паяцы», а пою церковные вещи. Так, работаю на ипподроме, объезжаю лошадей, пишу пейзажики, говорю. Но параллельно, когда я работал на ипподроме и начал писать пейзажики, мне надо было у кого-то учиться. В Суриковский институт я тогда мечтал только поступить, но моя мечта до реальной не воплотилась. Поэтому я просто познакомился с художником Зюзиным, который был очень интересный человек и художник. Он сказал мне тогда, только из армии я вернулся: Сашулька, зачем тебе Суриковский институт? Вот есть такой маэстро, метр московской богемы Василий Яковлевич Ситников, пойдешь к нему, десять академий закончишь, великий рисовальщик. Я подумал, почему не сходить. Он отвел меня к этому Ситникову, который сейчас очень известный человек, у него картины во многих музеях, в частности несколько картин в музее Гуггенхайма находятся в Америке. В общем, я попал к нему в ученики, показал пейзажики, он говорит: мне это очень нравится — и стал параллельно учиться у него, у этого Ситникова, живописи, рисунку.
Кира Лаврентьева
— В гостях у «Вечера Воскресенья» Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор. Вот, вы попали к Ситникову?
Александр Чашкин
— Да. И вот у Ситникова брали уроки большие серьезные художники, которые давно закончили Суриковский институт, даже преподаватели у него брали уроки. В частности, как сейчас помню, Александр Иконников преподавал в Суриковском институте. Я ему как-то сказал, что отец страшно переживает, что я не учусь в Суриковском, а продолжаю работать, объезжать лошадей. По сути дела, конеберейтором, моя была профессия. Берейтор это наездник, объездчик лошадей. Мне Иконников сказал: а давай, я тебя возьму, у тебя такой уровень, что я тебя возьму. Формально сдашь экзамены, а я тебя возьму в Суриковский институт на вечернее отделение. Только не говори Ситникову, не говори Зюзину, никому не говори, и ты потихонечку закончишь. И я там проучился 4 года, закончил Суриковский институт, эти вечерние классы, как они назывались. Я возвращаюсь к тому, когда я попал к Сиверсу, он меня спросил, чем занимаешься? Я говорю: вот, я учился в Суриковском, работаю на ипподроме, пою в храме. И он, обращаясь к Вере, не ко мне, а к Вере, это удивительно было, сказал: Вера, ты знаешь, что Александр будет писать иконы? Отведи его к Зинону. Я удивился, говорю: батюшка, во-первых, я не собираюсь иконы писать, потому что иконы пишут святые, с моей точки зрения, и потом кто такой Зинон, я не знаю, не слышал. Он тут же сказал: Ну, Зинон это современный Рублев. Это мне сказал батюшка и подтвердила Вера. Вера, ты его не слушай, что он там не будет, он будет иконы писать, отведи его к Зинону. Кстати, я, перебивая себя, могу сказать, что я встречал несколько даже священников. Одного профессора психиатрии, в Яме он настоятель — Ям такое место под Москвой — который был профессором медицины, у которого была своя клиника и который тоже пришел к Сиверсу, тот сказал: ты будешь священником. Он сказал: что вы, батюшка, я же профессор, занимаюсь психиатрией. — Нет, ты будешь. И он через два года стал священником. К сожалению, я забыл, как его зовут, не важно. Я очень удивился, что к какому-то Зинону, который есть современный Рублев, меня должны отвести. Я думаю, ладно, сказал и сказал батюшка. Мы поговорили, распрощались, я благословился и ушел. А потом по истечении где-то месяца она мне предлагала... Тогда возрождался Даниловский монастырь, там работал этот самый Зинон. Несколько раз она всё пыталась меня привести, я всё отговаривался, потом как-то мы с ней куда-то шли, она говорит: а давай всё же зайдем в Даниловский монастырь. Я говорю: ну, давай, раз уж мы проходим мимо, давай зайдем. Мы зашли. Она сказала: я к Зинону, если можно его вызвать. Я, потом работая с Зиноном много лет, знал, что он никогда не выходил к женщинам, даже не спрашивал, монашка это, не монашка, просто он ни к кому не выходил, потому что столько желающих было его увидеть. А здесь он вышел и спросил меня, в том числе, вы зачем пришли? А я говорю: я хотел бы помогать как-то, если можно вам помочь в росписи монастыря, в работе над восстановлением Даниловского монастыря. Он говорит: хорошо, приходите завтра, я вам найду какую-нибудь работу. На следующий день я пришел в Даниловский монастырь. И здесь произошло еще некое чудо. Когда я зашел в храм Семи Вселенских Соборов, в котором Зинон работал над иконостасом, я увидел, как он работает. Он писал икону. И я, когда увидел, как он работает, и вообще его в работе увидел первый раз, я понял, что передо мной действительно гениальный иконописец, и до сих пор так считаю, и не только я, а в мире очень многие так считают. Более того, наперед забегая, могу сказать, что когда я руководил росписью кафедрального Никольского собора Американской Православной Церкви в Вашингтоне, то меня познакомили с отцом Федором Куфусом, который на то время — это около 30-ти лет назад было, 27 лет назад — был ведущим, считался самым дорогим и самым известным греческим иконописцем современным. Меня познакомили, я с ним сразу подружился. В том числе надо было сказать комплимент. Сначала я посмотрел на его работу, он расписывал храм, по-моему, Архангела Михаила у Потапова в Зарубежной церкви. Я посмотрел, мне очень понравилось, я ему сказал: отец Федор, по-видимому, два самых выдающихся современных иконописца, это вы и Зинон. Он на меня посмотрел внимательно и сказал такую фразу: ты знаешь, Александр, ты ничего не понимаешь в иконах, если ты сравниваешь, с Зиноном никого нельзя сравнить в современной иконописи, и даже меня, — он поднял палец кверху — даже меня нельзя сравнить с ним. Он, конечно, самый выдающийся художник современности. Дальше произошло вот это чудо, когда я стал работать с ним над восстановлением. Я растирал краски, полгода или год не говорил, что я занимался живописью, и смотрел, как он работает, и это было для меня самой высшей школой, конечно. А дальше он уехал в Псково-Печерский монастырь, я поехал за ним, пробыл у него где-то полгода-год, и наезжал к нему время от времени. В это время я уже поступил в Софринские мастерские иконописные, где я проработал несколько лет. Я уже подумывал, как бы мне не остаться совсем в Псково-Печерском монастыре, я был типа послушника, имел такую аккредитацию в виде послушника. Кстати, вторым послушником у Зинона был тогда нынешний митрополит Тихон, а тогда он был просто для меня Гоша.
Кира Лаврентьева
— Да, были эти времена.
Александр Чашкин
— Это были те времена, когда мы вместе с ним были, а потом он перешел к Крестьянкину. А меня вдруг однажды вызывает наместник, сейчас он митрополит Коломенский в Подмосковье, тогда был наместником Псково-Печерского монастыря отец Павел, тогда еще Павел, и говорит: тебя призывает зачем-то патриарх. А я говорю: зачем? — Ну вот, вроде, об Америке какая-то речь идет. Теперь расскажу, как я попал в Америку, также интересный рассказ. Когда я работал в Софринских мастерских, первый храм, росписью которого я руководил, был знаменитый, очень известный храм в Кочаках, родовой храм семьи Льва Николаевича Толстого, где похоронены все его предки, дети почти все, кроме него самого, конечно. Как известно, он похоронен не около храма, а около дома. Известно, да?
Кира Лаврентьева
— Ну да.
Александр Чашкин
— Когда закончили роспись этого храм — сейчас, кстати, об этом фильм пытаются создать, как я расписывал больше 30-ти лет назад его — вдруг приехала американская делегация. В составе Американской делегации был настоятель кафедрального собора Американской Православной Церкви отец Дмитрий Григорьев, это очень известный знаменитый автор многих классических трудов о Достоевском, он специалист по Достоевскому, классические труды многие принадлежат именно ему. И владыка Василий (Родзянко) всем известный, который был епископом Вашингтонским на то время. Ну и еще несколько человек было. Они ездили по России, чтобы найти русского художника, который бы расписал кафедральный собор Американской Православной Церкви. Это связано с тем, что им хотелось, чтобы именно русский расписал. И второе, может быть, материально, с греками разговор более серьезный в смысле материальном. Короче, им понравилась моя роспись, и они меня пригласили, к Алексею II пришли, говорят: вот, мы хотим Чашкина, чтобы он руководил росписью кафедрального собора. В течение полгода, тогда я приехал из Псково-Печерского монастыря в Москву, меня вызвал патриарх Алексей II, сказал: ты поедешь в Америку расписывать собор. Я уже рассказывал, что отец Павел, наместник, сказал, что я тебя не благословляю в Америку ехать. Я говорю: что делать, раз патриарх вызывает, съезжу. Если меня утвердят, то мир посмотрю. — Нет, я тебя не благословляю. Кстати говоря, через месяц он приехал, уже епископом Нью-Йоркским стал. Значит такое, говорит, послушание. Я говорю, ну, что же, вы вроде не собирались, владыка. А он сказал: ну, знаешь, все-таки послушание, послушание. Так получилось, что я там проработал три года, расписывая кафедральный собор. Для меня это был подарок судьбы невероятный, конечно. Дело даже не в Америке, а в том, что... Это длинный разговор отдельный, коротко скажу. Я там пообщался с потомками русских эмигрантов, которых изгнали еще большевики в 20-х годах. Допустим, тот же Григорьев был сын генерал-губернатора Архангельска. Тот же владыка Василий был внук председателя Государственной Думы. Толстой Владимир Сергеевич, староста храма, который был прямой потомок Алексея Михайловича Толстого, Милославский. Там были такие потомки древних даже русских родов, эмигранты. Я бы так сказал, что это были подлинные патриоты России. Они не считали, что сами уехали, они достаточно негативно относились к тем, кто уезжал сам, их же родителей, дедов изгнали большевики фактически, они любили Россию, были подлинными патриотами России. Поэтому я был в обществе, как попал среди какой-то элиты русской, которую лишили родины. Я был счастлив там находиться три года, счастлив был работать там. Конечный итог — я могу сказать, в газете «Вашингтон пост» было написано, что из Москвы приехала группа русских иконописцев во главе с Александром Ивановичем Чашкиным, которые превратили кафедральный собор в жемчужину мировой живописи, была такая фраза в газете «Вашингтон пост». Так что я вернулся, Алексей II был очень доволен, наградил меня орденом Владимира III степени.
Кира Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У нас в студии Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы очень скоро к вам вернемся. Пожалуйста, оставайтесь с нами.
Кира Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, меня зовут Кира Лаврентьева. Я с радостью напоминаю вам, что у нас сегодня знаменательный гость Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Огромное количество храмов, монастырей расписывал Александр Иванович в России и за рубежом. Об этом мы сегодня говорим, говорим о богословии иконы, говорим о пути Александра Ивановича к вере и к иконописи. Все это, конечно, интересно, и часа нам явно уже не хватает, я вижу. Александр Иванович мы с вами остановились на росписи храма в Америке. Пожалуйста, расскажите, как там дальше всё продолжалось, как всё развивалось.
Александр Чашкин
— По приезде из Америки я был главным иконописцем предприятия Софрино, фактически был главным иконописцем Московской патриархии. Дальше было много интересного, в том числе, я познакомился с совершенно потрясающим человеком, которого уже канонизировали как местного святого. Я думаю, что когда-нибудь его канонизируют не только как местного. Так же возвращаюсь к Родзянко, епископу Вашингтонскому, я даже думаю, что его когда-нибудь канонизируют, потому что многие, в том числе и я, общаясь с ним, поняли, какой это удивительный человек, совершенно бескорыстный. Более того, он еще не признанный миром богослов. Он написал совершенно потрясающую книгу «Теория распада вселенной и вера отцов», где выдвинул идею, с точки зрения современных астрономов и богословов она кажется совершенно безумной, а именно теорию о создании мира. Он прочитал у Василия Великого, своего святого, что наш мир, когда галактики разбегаются, это осколки Вселенной, которые разлетаются во все стороны, летят в тартарары, но когда-нибудь они будут назад. В индийской философии похожее есть. Во всяком случае, он говорил, что это не создание мира, по его гипотезе. А создание мира — это был райский совершенно мир в другом измерении, который через грехопадение взорвался и стал разбегаться во все стороны неизвестно куда. Короче говоря, на первой взгляд совершено безумная идея, но он ее вычитал у Василия Великого. Я говорю, что владыка Василий был выдающимся богословом, которого еще мир не оценил, а как человек он был совершенно удивительный. Есть такая книга «Тайны святых», где говорится о том, что такое святой человек. Это человек, который полон некой энергии любви, энергетики любви. Я в свое время познакомился и исповедовался у Кирилла, а Кирилл это человек, который был духовником Алексея II, духовником лавры был.
Кира Лаврентьева
— Архимандрит Кирилл (Павлов).
Александр Чашкин
— Да, Павлов. И вот, я случайно попал к нему на исповедь, даже не хотел исповедоваться, хотел сбежать. Он говорит: э, куда собрался, ну-ка иди сюда. Проговорив с ним 15 минут, я не хотел от него уходить. Настолько это был удивительный человек, настолько он меня обаял этой энергией любви, что мне просто хотелось около него быть все время. То же самое чувство у меня было к владыке Василию. Отец Дмитрий Григорьев тоже был такой же человек. Короче говоря, слава Тебе, Господи, я познакомился со многими... То же Сампсон, который мне такую невероятную идею... Я заканчиваю уже о своем пути, я думаю сказать, я не собирался никогда иконы писать, как из моего рассказа следует, он меня направил на этот путь и только через много десятилетий я понял, что меня Господь вел этим путем, а я еще и сопротивлялся. И каждый раз было то, что Господь меня приводил к моей профессии, единственной, которой я сейчас занимаюсь, и без нее уже не мыслю ни своей жизни, ни своего будущего, ни своего прошлого. И всё это увидел во мне этот старец Сампсон. Еще один старец, я считаю, что вопрос канонизации только вопрос времени — это отец Авель Рязанский.
Кира Лаврентьева
— Вы его называли своим духовником?
Александр Чашкин
— Он для меня был как отец родной. Я его знал в течение почти 25-ти лет. Я не знаю, может быть, отношения мне напоминают отношения Зосимы и Алеши Карамазова. Я к нему приходил всегда, я даже не мог его назвать духовным отцом, он был просто очень близкий, родной человек, с которым я готов был общаться бесконечно долго и много, даже более того, он однажды меня призвал и сказал: Сашенька, дорогой, вот через полгода я умру. — Да, что вы, батюшка, да живите. — Нет, Сашенька, ты уж помолчи, пойдем, я тебе покажу, где будет моя усыпальница. Был небольшой храм-часовня Серафима Саровского, а отец Авель был в схиме именно Серафим. Мне показал, над могилкой такое напишешь, здесь царская семья, а он особо почитал царскую семью. Сказал, где что написать, и ровно через полгода он умер действительно. И я расписал эту часовню в Иоанно-Богословском Рязанском монастыре. Эта часовня в честь Серафима Саровского стала усыпальницей этого великого старца, который около 15 лет жил на Афоне и 11 лет был игуменом — по-нашему настоятель, у них игумен — Пантелеимонова монастыря Афонского. Еще один случай расскажу, где Америка меня тоже привела, и на этом я свою судьбу закончу. Однажды некий человек, который был вице-премьером Украины, еще дружественной нам когда-то давно, лет 15 назад, Лунёв, он был министром угольной промышленности, выдающийся специалист горного дела, решили с братом сделать собор в Святогорском монастыре Донецкой области. Это, кстати, родина моих предков со стороны отца, там рядом село было, где отец родился. И они искали тоже художника. И вот он случайно совершенно, мне аукнулась та же Америка, я так уже для смеха рассказываю, однажды выбирал художника, не разбирался в иконах, смотрел фотографии. И вдруг наткнулся на фотографии, где я стою вместе с Ваном Клиберном, как известно, был великий пианист, один из величайших пианистов 20-го века, сказал: а это кто? Это же Ван Клиберн? — Да, Ван Клиберн. — А это кто? — А это иконописец Чашкин. Не будет же Ван Клиберн, скажем так, с нехорошим человеком фотографироваться, там другое слово обозначил, не очень приличное. Вот, его беру. Благодаря Вану Клиберну, я попал, руководил росписью собора в Святогорском монастыре. Я почему их вспомнил, Лунёвых, светлых людей, двух братьев, Сергея Георгиевича и Владимира Георгиевича, которые построили этот великолепный собор, который я считал моей самой лучшей работой, я его расписывал в течение двух где-то лет, ездил туда. К сожалению, год назад его разбомбили. Не полностью, он остался, но очень сильно разбомбили. А это был потрясающий собор. Украинская Церковь даже наградила меня высшим орденом украинским — орденом Нестора Летописца I степени за роспись этого собора. Ну, а потом пошло туда, куда уже пошло, и этот собор теперь не знаю, восстановят когда-нибудь или нет. Но Лунев говорит: дай Бог, война закончится, поедем восстанавливать. Я про свою судьбу всё рассказал.
Кира Лаврентьева
— В гостях у «Вечера воскресенья» Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор. Александр Иванович, можно много вас спрашивать, потому что действительно интересно. Десять жизней в одной как-то уместилось у вас удивительным образом. Хочется спросить про богословие иконы.
Александр Чашкин
— Давайте.
Кира Лаврентьева
— Ваши мысли по поводу иконописного искусства узнать.
Александр Чашкин
— Это вопрос очень злободневный и правильный. В Москве сейчас восстанавливается чуть ли ни 300 храмов, и этот вопрос очень злободневный. Здесь какой-то спор между академическими художниками, которые, скажем, закончили Суриковский институт или закончили академию Глазунова, они претендуют на роспись многих храмов, более того, расписывают. В частности, когда я приехал из Америки, меня призвал Алексей II и сказал: Александр Иванович, как мы будем храм расписывать Христа Спасителя? Тогда он уже был готов, но еще готовился к росписи. Я ему сказал: ваше святейшество, если мы будем пытаться повторить то, что было, во-первых, художника уровня Семирадского, Репина, Сурикова, Крамского, Васнецова сейчас нет. И я ему напомнил, что Васнецов, когда расписывал в Киеве собор известный, после росписи собора, которую все очень хвалили, сказал такую вещь удивительную. Он сказал, что все мы, современные художники, мечтая о славе Дионисиев и Рублевых, к сожалению, шли совершенно не тем путем. То есть то, что мы сделали, это не церковное искусство. Поэтому надо возвращаться к подлинному каноническому церковному иконописному искусству, а не расписывать в академической манере храмы. В чем тут дело? Известен такой философ и богослов, как Павел Флоренский, он написал гениальную совершенно книгу, которая называется «Иконостас», всем советую ее почитать, чтобы понять, в чем разница между иконописным искусством и академическим искусством.
Кира Лаврентьева
— Вы написали отца Павла без нимба в одном из храмов американских, в благодарность ему за эту книгу.
Александр Чашкин
— Да, да, я там... Я тут же прокомментирую немножко. В храме в Америке табличка была, что храм посвящен жертвам русской революции. И когда надо было расписать заднюю стенку, я предложил сделать роспись, в которой отразить жертвы революции. То есть канонизированных уже святых и тех, которых не канонизировали еще, но которых, может быть, канонизируют или нет, но они пали, были жертвами революции. В частности, разговор идет о Павле Флоренском. Он, безусловно, по всем категориям был мученик, то есть той самой жертвой революции, потому что его до сих пор трудно... По одним сведениям его расстреляли в 38-м году, по другим в 43-м. Но, во всяком случае, это был выдающийся совершенно богослов, выдающийся философ. По какому случаю его не канонизировали? Кто-то сказал, что в его богословских рассуждениях клубок нераспустившейся ереси, еще что-то сказано было. Многие люди, большинство было за канонизацию Павла Флоренского, а его все-таки не канонизировали. Я его почитаю особенно и даже считаю его святым. Тогда не была еще канонизирована царская семья именно нашей патриархией Московской, а была канонизирована только зарубежной Церковью. На этом у них был большой разлад, очень много спорили, очень много ругались. После того, как Московская патриархия канонизировала царскую семью, помирились и, более того, воссоединились в какой-то мере, произошло воссоединение зарубежной и нашей патриархии, о чем мечтал владыка Василий (Родзянко), человек сам с невероятной судьбой. Если рассказать его судьбу, он участвовал в сопротивлении Югославском, он был в армии... четники, так называемые, это православное королевское войско сербское. К сожалению, когда Тито организовал уже коммунистическую армию, начал где-то в 43-м году активные боевые действия против фашистов, а до этого все бои вело именно православное это войско четников. К сожалению, Тито победил, и частично ему были приписаны все победы, а четников многих, кто участвовал в сопротивлении, именно православное войско, посадили в Югославии. Владыке Василию за то, что он был врачом в армии четников, дали 6 лет. Он просидел два года, кажется, в тюрьме коммунистической, потом его поменяли на кого-то, и он попал в Англию, и стал учеником знаменитого владыки Антония Сурожского, который его послал в Америку. Он стал епископом Сан-Францисским, а уже потом стал епископом Вашингтонским. Вот такая судьба у него была. Во всяком случае, всю войну он прошел, воевал в армии, просидел несколько лет в тюрьме. Потом был у владыки Антония послушником многие-многие года, он его сделал епископом. Короче говоря, возвращаясь к теме, я уже процитировал Васнецова, какая разница между академическим искусством, так называемым, и церковным искусством?
Кира Лаврентьева
— Да.
Александр Чашкин
— Церковное искусство изображает некое историческое событие или историческую личность. Что такое иконописный канонический подход к изображению? На иконе изображена личность уже в преображенном виде. Святой не как историческая личность, а как некая преображенная личность, которая уже находится в высших формах бытия в другом измерении. Так же как любое событие, которое происходит, исторически, допустим, Тайная вечеря происходила две тысячи лет назад в Иерусалиме. Ныне каждый год мы празднуем ее. И притом, празднуем не только то событие двухтысячелетней давности, но мы празднуем как какую-то вечную Пасху, именно Воскресение Христово, которое каждый раз на Пасху, как некое мистическое событие, которое свершилось в вечности и которое происходит постоянно в вечности. Поэтому, в сущности, молиться на не преображенный образ, а не на иконописный образ не имеет смысла, потому что на нем изображена историческая личность. Смысл христианства — именно преображение всего нашего естества, всего человечества так же, как и всего мира. Иоанн сказал в Евангелии: и да будут даны человекам новая земля и новое небо. То есть преображенная земля и преображенное небо после Второго пришествия. И все люди после Страшного Суда уже в преображенном виде в этой новой земле и новом небе будут жить совсем в другом измерении. Многие не знают такой вещи, что икона — это окно в потусторонний мир, по совершенно замечательному определению Павла Флоренского. Когда человек молится на икону, он обращается не к нарисованному образу, а к именно к первопричине. Допустим, к Спасителю, не нарисованному, а через изображение Спасителя обращается к Спасителю, Который истинно находится в Горних мирах, в высшей форме бытия, в высшем измерении. И он обращается к этому высшему Божественному образу Спасителя, а все святые, которые несут в себе образ этого Спасителя, тоже уже в преображенном виде находятся в Царствии Небесном. И мы, обращаясь к святому, обращаемся к Царству Небесному, к Горним мирам, в которых находятся эти святые. Я не говорю, что это какая-то еретическая вещь, хотя по канонам точно обозначено. Допустим, я Алексею II, когда он меня спросил, как будем расписывать храм Христа Спасителя, сказал: ваше святейшество, если пытаться повторять то, что было, то придется рисовать образ Саваофа на куполе.
Кира Лаврентьева
— Нельзя же, да? Он не канонический, запрещен Седьмым Вселенским Собором.
Александр Чашкин
— А образ Саваофа запрещен, буквально считается еретическим. Собственно, иконопись началась с того, что Господь Иисус Христос принял человеческую плоть, и мы изображаем именно Его человеческую сущность. Конечно, мы не в состоянии Его Божественность отобразить, но мы изображаем Его человеческую сущность. В том числе, запрещено изображения образа Бога Отца, потому что Бог Отец в богословском понятии абсолютно трансцендентное понятие к нашим человеческим измерениям, абсолютно невыразимое, не измеримое, и потому во всех религиях он запрещен. Между прочим, мало кто знает, что также изображение Саваофа даже в нашем каноническом понятии православия не просто запрещено, а считается еретическим по решению Четвертого Вселенского Собора.
Кира Лаврентьева
— Четвертого, а я сказала Седьмого.
Александр Чашкин
— И Седьмого Московского Собора. Повсеместно изображение Бога Отца и так называемой Новозаветной Троицы распространены именно потому, что это уже влияние католиков, влияние Запада. После известного исторического события, когда Петр I, не понимая ни православия, ни его догматов, ни его глубины богословской, философской, послал учиться художников на Запад. Они приехали, закрасили великолепные шедевры Рублева, Дионисия, Феофана Грека и стали рисовать в академическом реалистическом стиле Бога Отца, дедушку с бородой, сидящего на облаках, пупсиков таких вместо ангелов. Например, Павел Флоренский говорил: какая разница даже в изображении складок иконописного искусства и академического. Академическое искусство изображает материальные складки одежды. Иконописное искусство — это суть светозарное облачение святых. Не только лик должен быть изображен в иконописной манере, то есть преображенный образ святого, который уже находится в неком другом измерении, в Царствии Небесном, в Горних мирах, и даже складки его одежды должны быть изображены, как светозарное некое облачение, а не как материальное облачение. В этом большая разница. Икона ведет сознание современного человека от материалистического понимания мира, где, по выражению Шмемана, главный грех обозначен чуть ли не единственным — грех потребительства в самом широком смысле этого слова, когда потребительство есть главный смысл человечества. Когда главным смыслом человечества должно быть то, о чем говорит икона, то есть возвышение и преображение человека, изменение сознания. Литургия это таинство единения любви. Через это таинство и через любовь мы возвышаемся до неких Горних миров, и наше естество в некотором смысле испытывает некое преображение и некое соприкосновение с высшими Горними мирами, о чем литургия постоянно и возвещает. Именно изменение сознания, отбросим всё земное и обратимся своим взором в Царствие Небесное к Горним мирам. Поэтому, я еще раз повторяю, сейчас, я думаю, те священники, которые предлагают расписывать новые храмы, должны на это обратить серьезное внимание. Я понимаю, что у кого-то есть возможность пробить заказ на академические изображения в храме. Всё это может быть и написано хорошо, хотя повторяю, сейчас нет художников такого уровня, как тот же Васнецов или Нестеров, которые даже в изображениях академических достигали совершенной духовной высоты, очень высокой. Но тот же Васнецов говорил, что мы шли не тем путем и наша живопись не стала церковной от того, что мы писали не в той манере и, мечтая о славе Дионисия и Рублева, повторяю, мы создавали не церковное искусство. На это надо обратить особенное внимание современным и священникам и... Кстати говоря, заметьте, я был, естественно, в Греции, я был на Кипре. Что меня удивило на том же Кипре, что практически все католические храмы расписаны в иконописной манере, то есть в византийской манере. Более того, у нас многие считают, что русская иконопись должна капитально отличаться от византийской иконописи. Хотя я думаю, что все выдающиеся иконописцы, начиная с Рублева, Дионисия или совершенно замечательной Старой Ладоги, считали себя преемниками Византии, так же как считают себя преемниками, я думаю, и наши богословы, не только иконописцы. Естественно, что надо обратить на это серьезное внимание. К сожалению, есть такие примеры, когда совершенно замечательные иконописные храмы даже многие уничтожаются. Например, в Царицыно храм, который расписывал мой приятель Соколов Александр, к сожалению, его потрясающие, великолепные росписи сбили и записали просто академическими не очень высокого класса работами. Все возмущаются, но что делать, чтобы этого не повторялось? Я надеюсь.
Кира Лаврентьева
— Спасибо огромное, Александр Иванович. Дорогие друзья, в этом часе на Радио ВЕРА с нами был Александр Иванович Чашкин, художник, иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Александр Иванович, спасибо вам, что вы приоткрыли свои фрагменты жизни, это действительно очень ценно для нас и, уверена, для наших слушателей. Всего вам доброго. До свиданья.
Александр Чашкин
— До свиданья всем.
Все выпуски программы: Вечер Воскресенья











