У нас в гостях были помощник ректора по воспитательной работе Смоленской духовной семинарии, ключарь семинарского храма Покрова Божией Матери Дмитрий Гамиловский и настоятель храма Воскресения Словущего в Смоленске, преподаватель Смоленской Духовной семинарии священник Илья Бурдуков.
Мы говорили с нашими гостями об истории Смоленской семинарии и о том, как и чему сегодня учатся там будущие священники и не только.
А. Пичугин
— Здравствуйте, дорогие слушатели, «Светлый вечер» на светлом радио. В этой студии приветствуем вас мы, Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Алексей Пичугин.
А. Пичугин
— С удовольствием представляем гостей. Этот «Светлый вечер», ближайший час вместе с нами и с вами здесь проведут гости из Смоленска. Это священник Илья Бурдуков, настоятель храма Воскресения Словущего в Смоленске, преподаватель Смоленской духовной семинарии и священник Дмитрий Гомеловский, помощник ректора по воспитательной работе Смоленской духовной семинарии. И как вы уже поняли, наверно, говорить мы сегодня будем про Смоленскую семинарию. Я помню, что в 90-е годы, когда ее создавали, это было такое отдельное учебное заведение, достаточно сильно отличающееся от семинарий, которые тогда были, от Московской, от Петербургской, от некоторых региональных семинарий. Тем, что правящим архиереем Смоленска был в то время нынешний Патриарх, тогда митрополит Ленинградский и Смоленский Кирилл, возглавлявший Отдел внешних церковных тогда сношений, теперь связей Московского Патриархата. Соответственно, и Смоленская семинария тоже была во многом заточена под кадры для ОВЦС.
А. Митрофанова
— Это так?
А. Пичугин
— Так ли это, да, расскажите про историю семинарии.
Иерей Дмитрий
— История семинарии начинается довольно давно, с XVIII века.
А. Пичугин
— Отец Дмитрий, да.
Иерей Дмитрий
— Приветствую вас, дорогие радиослушатели.
А. Митрофанова
— Взаимно.
Иерей Дмитрий
— Началась она с 1728 года. Смоленская семинария это старейшее учебное заведение не только Смоленска, но и России. Временно прервалась она в 1918 году, когда была закрыта. И трудами митрополита Кирилла Смоленского и Калининградского в 88-м году воссоздана как межепархиальное училище. А семинарией она стала только в 1995 году.
А. Митрофанова
— А правда то, что Леша сказал, это своеобразная кузница кадров для зарубежного служения Русской Церкви?
А. Пичугин
— Как мне в Смоленске рассказывали.
Иерей Илья
— Здравствуйте, дорогие слушатели.
А. Пичугин
— Да, здравствуйте, отец Илья.
Иерей Илья
— На самом деле, да, и об этом же говорит и список выпускников нашей Смоленской духовной школы. Среди них можно, например, упомянуть имя владыки Феофана (Кима), который сейчас возглавляет Южно-Корейскую епархию, далее и также многие представители Отдела внешних церковных связей также заканчивали свое обучение в Смоленской духовной семинарии. Кроме того важным, стоит отметить, что вот эта должность владыки митрополита Кирилла на тот момент позволяла ему также и приглашать зачастую зарубежных гостей. И таким образом Смоленская семинария являлась всегда в некоем таком движении, в некоем взаимодействии и с Зарубежьем. То есть приезжали представители католической церкви, представители протестантских церквей, представители Православных Церквей различных Поместных и поэтому...
А. Пичугин
— Что для Смоленска 90-х годов было достаточно необычно.
Иерей Илья
— Да, на самом деле необычно. Потому что город довольно и сейчас провинциальный, на тот момент он находился несколько в стороне от основных каких-то жизненных таких течений.
А. Пичугин
— Знаете, извините, что перебиваю, конечно. Но достаточно много приходится ездить по Центральной России, по несколько более дальним регионам. И Смоленск не производит впечатления провинциального города вообще. Особенно в центре, особенно где-то неподалеку от стены, неподалеку от Днепра — замечательные парки, улицы, кафе — все это сделано с таким вкусом. Как-то у меня был такой маршрут, мне надо было проехать от Воронежа до Смоленска через все города, которые там по пути встречались, конечно, не через Москву, а вот Воронеж, Брянск...
А. Митрофанова
— Для Леши сто верст не крюк, это надо понимать.
А. Пичугин
— Да, и в Смоленск, конечно. Я ехал дальше в Эстонию, но Смоленск из всех этих городов, конечно, производил самое такое серьезное впечатление.
А. Митрофанова
— А я вспоминаю, мне недавно выпало такое счастье познакомиться с протоиереем Василием Гелеваном, выпускником Смоленской духовной семинарии, которого отправили служить ни много ни мало в Рио-де-Жанейро. И он описывал в красках, как это происходило, они вместе с супругой вот мы встречались и снимали с ним программу, он рассказывал, понимаете, вот говорят, есть храм в Рио, во имя святой Зои, православный храм, туда нужен священник, вот даем вам сутки на размышление. И дальше они в течение суток принять с супругой решение, да или нет. А надо понимать, у них какая-то ну семейная жизнь, определенные планы, дети, все. И вот так вот — шарах, и в одночасье все меняется. Они согласились. Они поехали и несколько лет провели в Рио. Причем отец Василий не знал португальского языка, а бразильский португальский, он вообще такой специфический, он еще меньше похож на европейские языки, он имеет свои особенности. И он там с нуля выучил бразильский португальский. И такая миссия там при нем организовалась, что, в общем, все окрестные жители очень скоро узнали о том, что есть священник, что у него семья, что есть вот храм, что туда можно прийти. И как-то он там довольно быстро, с учетом того, что параллельно с этим учил язык, наладил контакты с местными жителями. Это особенность обучения в вашем духовном заведении или такие личные профессиональные и просто личные человеческие свойства и достоинства отца Василия, как вы думаете?
А. Митрофанова
— Скорее здесь сыграло и то и другое важную роль. А что касается о личных особенностях трудно говорить человека, однако же что касается особой атмосферы, которая царила и царит в Смоленской духовной семинарии, то и митрополит Кирилл, как в прошлом занимавший должность ректора Санкт-Петербургской духовной академии, то есть той академии, которая всегда была открытой, которая всегда отличалась некоей такой передовой направленностью, он ту же самую направленность перенес и в Смоленскую духовную семинарию. И таким образом люди, которые воспитывались, видя его личный пример, вот некоей такой миссии постоянной миру, они также этим вдохновлялись постоянно, и такая же атмосфера царила и царит в нашей духовной школе.
А. Митрофанова
— А вы застали те времена или вы уже позже там учились?
Иерей Дмитрий
— Мы позже учились.
А. Митрофанова
— А каково сейчас?
Иерей Дмитрий
— Сейчас, например, в России достаточно много духовных высших учебных заведений — семинарий 38, а высших учебных заведений около полусотни, и наше учебное заведение отличается тем, что там достаточно семейная атмосфера. У нас несколько десятков обучающихся, и такое количество студентов позволяет качественно подходит к учебному процессу и воспитательному процессу. И индивидуальный иметь подход к обучающимся, принимать во внимание их черты характера и их особенности, и развивать целостную личность, что немаловажно, давая не только знания, сумму знаний, но и прививая какие-то привычки, черты характера, которые могут пригодиться в дальнейшем служении.
А. Митрофанова
— А на конкретных примерах можете пояснить? Вот, например, такое-то свойство характера, у семинариста Б. — и каким образом вы открываете в нем это свойство, и как вы потом его развиваете.
Иерей Дмитрий
— Дело в том, что каждый студент в семинарию приходит со своими талантами, и наша задача эти таланты раскрыть. Например, если у студента семинарии хорошее видение красоты мира, то он может исполнять послушание фотографа, например. Если у человека способность писать тексты, он может писать статьи на семинарский сайт и пополнять различные публикации. Если студент семинарии имеет способность к публичному выступлению, то так же при какой-либо конференции или организации мероприятия он привлекается и так далее. Если семинарист по сути своего характера перфекционист, то его можно поставить на какую-то хозяйственную должность. Например, он будет...
А. Пичугин
— Картошка в подполе не сгниет.
Иерей Дмитрий
— Да.
А. Пичугин
— Если раньше была ярко выражена вот эта международная направленность семинарии, то сейчас что-то меняется? Она больше направлена на подготовку будущих священников для Смоленской епархии, митрополии? Или она, как и Московская, как и Петербуржская семинария, вернее Московская академия, Петербуржская академия, семинария все же принимают людей из разных регионов страны, в силу своей какой-то все равно сохраняющейся специфики?
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, церковное религиозное образование в России развивается и развивается достаточно интенсивно. Десять лет назад была открыта общецерковная аспирантура и докторантура имени Кирилла и Мефодия, по благословению Патриарха Кирилла. И сейчас люди, которые желают свое служение перенести за границы России, они заканчивая бакалавриат, поступают туда. Потому что ректором этой магистратуры является председатель ОВЦС митрополит Иларион.
А. Митрофанова
— Отдела внешних церковных связей.
Иерей Дмитрий
— Да.
А. Митрофанова
— Это МИД такой, если проводить грубую аналгию.
Иерей Дмитрий
— Да. А когда был Святейший Патриарх Кирилл, который совмещал должности служения митрополита и председателя ОВЦС, знал людей, которые в Смоленске обучаются и, естественно, их какие-то образом подтягивал, видя их таланты и способности. Сейчас у Смоленской семинарии нельзя сказать, что международная направленность, скорее у нее направленность педагогическая.
А. Митрофанова
— Это как?
Иерей Дмитрий
— Начнем с того, что Смоленская семинария первая из высших духовных учебных заведений в 2012 году получила государственную аккредитацию. И наши студенты первые пошли преподавать в общеобразовательные учреждения, средние школы основы православной культуры.
А. Пичугин
— А ваши выпускники могут преподавать светские предметы, не связанные с Церковью или с христианством вообще?
Иерей Дмитрий
— Да, конечно.
А. Пичугин
— Например.
Иерей Дмитрий
— Диплом бакалавра теологии имеет гуманитарную направленность, и есть примеры, когда наши выпускник преподают исторические предметы.
А. Митрофанова
— Культурологию, наверно, тоже можно, если есть такая дисциплина в школьном списке.
Иерей Дмитрий
— Культурологию и историю.
Иерей Илья
— Здесь необходимо отметить, что есть также возможность у выпускника нашей духовной школы поступить на магистратуру, продолжить свое обучение по нескольким направлениям — это психолог, это педагог, это философия, социология. То есть таким образом повышается некий образовательный уровень и приобретаются дополнительные какие-то компетенции и навыки, которые в дальнейшем, в связке уже с полученными знаниями, помогают как раз человеку уже действительно применять свои эти знания в самом широком смысле слова.
А. Митрофанова
— А это вот психология, социология — то что вы сейчас перечислили, туда по этим направлениям продолжать обучение идут люди, которые намерены рукополагаться или они выбирают для себя все-таки светский путь?
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, служения различны, а дух един. Человек, поступая в семинарию, в процессе обучения видя примеры преподавателей, раскрывая свои способности, понимает, что для него лучше и где бы он раскрылся. Кто-то идет преподавателем в среднюю школу, кто-то рукополагается, кто-то продолжает обучение.
А. Пичугин
— Кто-то потом рукоположится.
Иерей Дмитрий
— Да. Главное, чтобы каждый был на своем месте и, как говорит апостол Павел в Послании к Римлянам, плох тот пахарь, который оглядывается, чтобы пахал и не оглядывался.
А. Митрофанова
— А почему плохо оглядываться? Анализировать свой собственной опыт плохо? Или сожалеть о том, что какие-то там были упущены возможности и прочее, потому что это мешает вперед идти?
Иерей Илья
— Скорее сожалеть, это действительно несколько мешает, это некое сожаление и некое оглядывание назад. Наверно, в этом смысле оглядываться назад плохо. То есть как жена Лота оглядывалась, она жалела об упущенных каких-то выгодах и возможностях, которые там были.
А. Митрофанова
— Да, может, просто по-человечески ей жалко было, знаете, или женское любопытство тоже.
Иерей Илья
— Может быть, да. Но анализировать свою предыдущую жизнь, тем не менее, обязательно необходимо. И наоборот, тот опыт, который был получен, он всегда важен, его нельзя отвергать.
А. Митрофанова
— Я почему об этом спросила. Меня заинтересовала упомянутая вами психология. Сегодня же есть целый ряд священнослужителей, и в общем, даже и архиереев, которые считают, что ну не обязательно. То есть священник, он и есть священник, и вот эта благодать священства дает человеку полноту представлении о нуждах тех, кто к ним приходит. И в этом смысле получать какое-то психологическое еще образование не обязательно. Другая часть считает, что наоборот, священник XXI века, он все-таки в психологии человеческой разбираться должен. А как у вас в семинарии, есть такая дисциплина или нет, или как это устроено?
Иерей Дмитрий
— Безусловно, в семинарии преподается психология. И мы считаем, что мы должны присутствовать везде, в том числе и в психологической науке.
А. Митрофанова
— Интересно.
Иерей Дмитрий
— «Психе» — с древнегреческого переводится как «душа». А мы, как никто иной, знаем, как душа существует в человеке, какие у нее проявления, как ее можно излечить, избавить от чего-то или ей что-то приобрести. Поэтому мы считаем, что необходимо нашим людям, которые смотрят на душу как творение Божие, входить в это научное сообщество и преподавать психологию, и развивать ее в этих направлениях. Например, есть ведь и православные психологи. Очень известный московский православный психолог М. И. Хасьминский.
А. Митрофанова
— Причем кризисный психолог. Это особо сложное направление.
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, люди растут, получают образование, возрастают с различным мировоззрением. И иногда человеку очень сложно получить сразу мясо, то есть твердую пищу, сразу сложно с ним разговаривать о таинствах, например. Трудно человеку поверить. И быть может психологический подход, подход с точки зрения психологии будет подготовительным этапом к восприятию человеком Бога уже в таинствах в дальнейшем.
Иерей Илья
— Знаете, очень еще действительно важным является то, что, отчасти это утверждение все-таки верно, которое вы озвучили, о том, что при рукоположении и при вот этой духовной жизни интенсивной благодать, она способна человеку давать какое-то некое видение действительно проблем. С чем это связано, например, ну на конкретном примере. Напротив моего храма находится отделение психоневрологического диспансера, дневное отделение. И люди, которые там лечатся, они, бывает, заходят в храм. И действительно, если ты испытываешь к ним искреннюю любовь и чувство, которое толкает тебя на то чтобы помогать действительно, слушать человека, то это помогает. Однако, когда ты начинаешь уже стараться как-то более глубоко воспринять человека, то здесь необходимы практические знания какие-то и навыки из психологической науки. То есть на практическом каком-то уровне действительно эти навыки, необходимо их знать, хотя бы какие-то основы или базовые знания.
А. Митрофанова
— В Смоленской духовной семинарии это дается.
Иерей Илья
— Это дается действительно, да. Причем на это посвящен год целый.
А. Митрофанова
— В программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня, напомню, наши гости из Смоленской духовной семинарии. Священник Илья Бурдуков, настоятель храма Воскресения Словущего в городе Смоленске и священник Дмитрий Гомеловский, помощник ректора по воспитательной работе Смоленской духовной семинарии. Мы об этом славном учебном заведении и говорим, мы о нем наслышаны. Я в отличие от Леши в Смоленске никогда не была...
А. Пичугин
— Никогда не была? Ой, срочно езжайте в Смоленск с Сашей.
А. Митрофанова
— Бросайте все и езжайте. Ну вот, Бог даст, может быть, если будет когда-нибудь отпуск или выходные, то можно восполнить этот пробел. Я-то с радостью. И вы знаете, все-таки мне хотелось бы еще вернуться немного к тому аспекту, который в 90-е годы особенно ярко в вашей семинарии проявился, когда готовили к зарубежному служению священников. Что тогда было принципиально важным в человеке взрастить что ли в процессе, пока он получает образование, вот в это время? Потому что все-таки служение, там есть Европа, есть Америка, есть Азия, это настолько разные регионы, и к чему человек должен быть готов, отправляясь служить туда священником?
Иерей Дмитрий
— Человек, прежде всего, который посвящает жизнь свою служению, должен быть человеком целостным, то есть в нем не должно быть внутренних противоречий. Они, конечно, возникают, и у каждого из нас на своем жизненном пути были эти жизненные противоречия. Но в служении очень важна целостная личность, чтобы человек не сомневался в том, что он делает правое дело, в том чтобы он не выгорал. Потому как уезжая в другую культурную среду, человек все меняет.
А. Пичугин
— Вы знаете, выгорание или невыгорание — это сильно зависит от личности человека. И сложно, когда ты в двадцать с небольшим или даже чуть меньше лет поступаешь в семинарию, ты не знаешь, что тебя ждет, ты не знаешь, куда поедешь, не знаешь, как сложится жизнь, как сложится семейная жизнь, как сложатся дела на приходе. Может быть, это будет какое-то отдаленное пустеющее село. Поэтому когда человек в 19–20 лет приходит в семинарию или заканчивает ее там в 22, он пока не знает, выгорит он или не выгорит. Я много лет работаю на радио, но я не знаю, может быть, в какой-то момент я скажу, что все, я больше не могу. И я не хочу смотреть на этот микрофон, не хочу смотреть на этот красный огонек, который на нем горит. И так же, ну я не хочу сравнивать там работу радиоведущего и священника...
А. Митрофанова
— О да, это разны планеты, мне кажется.
А. Пичугин
— Разные планеты, конечно. Но разные планеты это и инженер, и школьный учитель, любой человек может выгореть.
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, мы говорим, прежде всего, о священнослужителях, а источником сил для священнослужителя является Бог, участие в Евхаристии и совершение Евхаристии. И когда человек не теряет связи с Богом, ему трудно столкнуться с выгоранием.
Иерей Илья
— Да, и в данном случае, кстати, важно (возвращаясь к вашему вопросу о том, что какие качества взращивались в студентах в 90-е годы и в нулевые годы), важно отметить то что сколько бы лет ни было студентам, в основном делается упор на то, чтобы человек принимал свободное решение. И в дальнейшем нес за него ответственность, где бы он ни был, в какой бы точке земного шара он ни служил.
А. Митрофанова
— Вы имеете в виду свободное решение — рукополагаться или оставаться мирянином, жениться или...
Иерей Илья
— Даже не столько рукополагаться, сколько служить Богу. Потому что не только священники рукоположенные отправлялись на какие-то ответственные миссии. То есть это либо ты служишь Богу и идешь дальше, что такое служение Богу — это полностью себя отдать Ему, отдать свою жизнь. И несешь соответственно ответственность за это решение. Либо же ты честно говоришь себе, что ты не можешь идти по этому пути. Ты ходишь, ты молишься, ты исполняешь заповеди и прочее, но все-таки живешь более в мирской среде.
А. Митрофанова
— А поделитесь вашим опытом, если возможно: как внутри вас сформировалась эта идея, и вызрело решение, что вы хотите священниками стать? Вы оба такие молодые люди, и столько перспектив открывалось, вы выбрали для себя этот путь, может быть, один из самых сложных, которые вообще есть в человеческих направлениях деятельности. Как это бывает?
Иерей Дмитрий
— Быть может, не мы выбрали, а выбрали нас. Господь ведь сказал, что не вы Меня избрали, а Я вас избрал, Своим ученикам.
А. Митрофанова
— Хорошо, как тогда вы это почувствовали, что вас Господь избрал?
Иерей Дмитрий
— Постоянным Его стремлением вернуть меня к этому пути. Конечно, молодой человек, он находится в поиске. Молодой человек желает быть востребованным и идет туда, где он будет востребован, идет туда, где он будет приложим и полезен.
А. Митрофанова
— А вы куда пошли?
Иерей Дмитрий
— Ну я думаю, что все молодые люди думают о том, чтобы переквалифицироваться или поменять образование. У меня был небольшой период, когда я думал, чтобы начать со светского образования, поработать, а потом снова вернуться в священство. Но жизненные обстоятельства сложились таким образом, что я вернулся раньше. И когда уже меня рукоположили, я понял, что это лучшее, что могло со мной произойти. И как я был неправ, когда откладывал это на более поздний возраст.
А. Митрофанова
— Интересно.
Иерей Дмитрий
— И благодарен Богу, что Он вернул меня. Не то чтобы я, как блудный сын, совсем ушел из Церкви, нет, я просто не предполагал рукополагаться сразу после окончания обучения, а получить, может быть, еще светское образование. Но у каждого свой опыт.
А. Пичугин
— Мы прервемся на минуту. Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня священник Илья Бурдуков, настоятель храма Воскресения Словущего в Смоленске, преподаватель Смоленской духовной семинарии и священник Дмитрий Гомеловский, помощник ректора по воспитательной работе Смоленской духовной семинарии. Алла Митрофанова, я Алексей Пичугин. И очень скоро снова в этой студии мы встретимся.
А. Митрофанова
— Еще раз добрый вечер, вам дорогие слушатели. Алексей Пичугин, я Алла Митрофанова. И с удовольствием напоминаю, что в гостях у нас сегодня гости из Смоленска, точнее даже из Смоленской духовной семинарии. Священник Илья Бурдуков, настоятель храма Воскресения Словущего в Смоленске и священник Дмитрий Гомеловский, помощник ректора по воспитательной работе Смоленской духовной семинарии. Я думаю, многих женщин интересует вопрос: а как же вот девушки, когда в семинарию поступают, каким образом складывается их судьба? Раньше, если я правильно понимаю...
А. Пичугин
— А в Смоленскую семинарию поступают девушки?
Иерей Дмитрий
— Да, конечно.
А. Митрофанова
— Поступают, причем не только на регентское отделение. Вот раньше как-то вот стереотип такой был, что если девушка идет учиться в семинарию, то значит, она обязательно регент.
А. Пичугин
— Отделения регентские были только.
А. Митрофанова
— Да. А сейчас я захожу на сайт Смоленской семинарии — вижу там первый пункт: теология. Принимаются девушки и молодые люди...
Иерей Дмитрий
— И юноши.
А. Митрофанова
— Юноши, да, ну и так далее. Думаю: вау! Так ведь сегодня женщина теологом может стать, закончив семинарию.
Иерей Дмитрий
— Конечно. И можно сказать, что наши выпускницы неплохо устраиваются. Наши выпускницы востребованы в различных епархиальных отделах, выпускницы востребованы на приходах.
А. Митрофанова
— В качестве кого?
Иерей Дмитрий
— В качестве катехизаторов, в качестве директора воскресной школы, детской или взрослой. В качестве собеседника перед принятием таинства Крещения.
А. Митрофанова
— Ну то что диаконисы делали в Древней Церкви, когда женщин собеседовали, да?
Иерей Дмитрий
— Да, сейчас священноначалие поднимает планку и для приходов, и для епархиальных отделов — им нужны специалисты, которые знали бы и богословие, и историю, светские науки многие, и психологию, и педагогику в том числе. И они, конечно, незаменимы и на приходе. Вспомним, что когда регентское отделение создавалось впервые в Санкт-Петербургской духовной академии, цель была такова, чтобы будущие священнослужители, у них были православные супружницы.
А. Митрофанова
— То есть вот есть отделение — пожалуйста, идите туда и выбирайте там себе жену.
Иерей Дмитрий
— Потому что для семьи священника очень важно, чтобы супруга была верующим человеком.
А. Митрофанова
— Это понятно.
Иерей Илья
— Не только верующим, но и образованным человеком. Как писал один архиерей еще в середине XIX века: вот выходит студент из семинарии или академии, его отправляют в село то же самое, да, хотя села тогда другие были, и ему порой бывает даже не с кем поговорить, к сожалению. И вот как раз эту функцию не только жены, но и друга могла бы исполнять жена, которая обладает соответствующим образованием и уровнем.
А. Митрофанова
— Я правильно понимаю, что даже на официальном уровне каким-то образом зафиксировано: девушки поступают в семинарию, если хотят стать женами священников, то есть матушками?
Иерей Илья
— Нет, не обязательно.
Иерей Дмитрий
— Не обязательно.
А. Митрофанова
— Потому что ну как это — факультет невест такой.
А. Пичугин
— Так же как и священнику будущему не обязательно, думаю, искать себе жену именно на регентском отделении.
Иерей Дмитрий
— Нет, вы знаете, и не всегда студентами и преподавателями семинарии поступившие девушки воспринимаются как невесты, нет.
А. Митрофанова
— Нет.
Иерей Дмитрий
— Это в каком-то там, на третьем, на четвертом, на пятом месте. Все-таки на первом месте — это девушки, которые пришли служить Церкви. Вспомним жен-мироносиц, которые первыми пришли ко гробу Спасителя, когда апостолы заперлись в горнице.
А. Митрофанова
— А на практике все-таки, на практике часто бывает, что семинаристы женятся на семинаристках? Вот из одной семинарии люди создают семью.
Иерей Дмитрий
— Часто. Бывает.
А. Митрофанова
— Да, ну это же хорошо...
Иерей Илья
— Ну не столько даже часто, сколько пятьдесят на пятьдесят. Потому что различные случаи бывают. Хотя, знаете, если возвращаться к этому вопросу, то когда только объявили набор девушек в семинарию, когда теологию открыли, то это встретило немалое сопротивление среди таких людей консервативных взглядов: как девушка может обучаться в духовной семинарии в принципе...
А. Митрофанова
— Ну женщина теолог и женщин богослов это вообще оксюморон, мне кажется.
Иерей Илья
— Ну для России это пока да, действительно, хотя для Запада это уже ничего такого нет.
Иерей Дмитрий
— Смотрите, мы ведь не преследуем цель ввести девушек в алтарь или чтобы они помогали при богослужении, кроме как на клиросе, например. Наша цель внебогослужебное служение. На современного священника сейчас в современном ритме столько сваливается обязанностей и трудов, что ему необходима помощница, которая будет его поддерживать. И если молодые люди решили соединиться узами брачными и затем приехали на один приход — вот готовый катехизатор, вот готовый священник — это, мне кажется, красиво и это восполнение их обоих. И женский взгляд отличается от мужского взгляда так же, как женская природа отличается от мужской природы.
А. Митрофанова
— О да.
Иерей Дмитрий
— И женщина женщине иной раз может лучше объяснить, чем мужчина женщине.
А. Пичугин
— Да, если бы это так было, было бы, наверное, здорово. Особенно где-то на сельских приходах, где вообще такое понятие как катехизатор пока еще достаточно редко встречается. А я забыл вас спросить в начале программы, когда мы говорили о структуре семинарии, у вас система Болонская — бакалавриат, магистратура. Если человек закончил светский бакалавриат в каком-нибудь вузе, например, в смоленском любом вузе по гуманитарному направлению, он может поступить в магистратуру в семинарию?
Иерей Илья
— Дело в том, что магистратура по теологии на данный момент, вернее еще в прошлом году была открыта на базе Смоленского государственного университета совместно со Смоленской духовной семинарией.
А. Митрофанова
— То есть закончив университет, можно совершенно спокойно пойти на...
Иерей Илья
— Безусловно, пойти дальше, на следующую ступень, на магистратуру, да, по теологии, то есть и девушки могут пойти, и мужчины, аналогично.
Иерей Дмитрий
— И закончив семинарию, можно поступить в светскую магистратуру, на историю, скажем.
А. Пичугин
— Да, это понятно. А вот если бы не было в Смоленске направления теологии в университете, можно было бы именно в семинарию? Или, например, я закончил в Смоленске истфак бакалавром и хочу именно в семинарию, не на теологию, которая совместно с семинарией открыта, а именно в семинарию поступить в магистратуру, у меня будет такая возможность?
Иерей Илья
— На данный момент стоит просто дать небольшую справку: магистратуры в Смоленской семинарии нет по богословию.
Иерей Илья
— То есть еще не открыта.
А. Пичугин
— А по каким направлениям есть?
Иерей Илья
— То есть магистратура в принципе не открыта.
А. Митрофанова
— Вы над этим работаете.
Иерей Илья
— Мы над этим работаем. И однако же вот пока открытие магистратуры при университете является вот таким неким следующим шагом. Причем он позволяет аккумулировать и интеллектуальные средства, и материальные средства и университета, и семинарии, и соответствующий продукт выдавать. То есть в данном случае пока мы решили остановиться на этом.
А. Митрофанова
— А как университет сам отреагировал на подобное предложение, и есть ли какие-то уже первые результаты?
Иерей Илья
— На самом деле было не очень просто действительно открыть магистратуру по теологии и это встречало не всегда понимание среди преподавателей. Однако же, тем не менее, это сделать удалось, и благодаря позиции педагогического профессорско-педагогического состава, и позиции исполняющего обязанности на данный момент ректора, Михаила Николаевича Артеменкова, удалось это открыть. На данный момент сейчас у нас обучается, у нас открыта магистратура в прошлом году, и ее вот заканчивает у нас первый курс, первый набор.
А. Митрофанова
— Я насколько понимаю, самые сложные споры, они как раз в плоскости, что является ли теология...
Иерей Илья
— Наукой.
А. Митрофанова
— Той самой академической дисциплиной, которая обладала бы характеристиками, присущими именно вот научной отрасли той или иной. И люди, отвечающие на эти вопросы, указывают на сходство в этом смысле теологии и истории, теологии и культурологии и так далее. То есть что тоже опять же это дисциплина, которую точными науками никоим образом назвать нельзя, но определенная логика внутри прослеживается, и инструменты, присущие научному знанию, научной работе, они вполне применимы и в области теологии тоже.
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, здесь следует сказать о том, что, наверно, для нас, живущих в России, этот вопрос является в какой-то степени актуальным. Например, в Западной Европе достаточно крупные университеты имеют теологическую кафедру, и это совершенно нормально.
А. Митрофанова
— Не вызывает вопросов.
Иерей Илья
— И не только имеют, они еще и были основаны как теологические вузы.
А. Митрофанова
— Ну Сорбонна, например.
Иерей Илья
— Сорбонна, Оксфорд, да.
А. Пичугин
— У нас же все-таки, видите, эта преемственность прерывалась на много десятилетий. А люди, которые противопоставляют науку и теологию, они говорят, что наука это такая система знаний о закономерностях в развитии природы, общества, причем верифицированная, которую можно проверить, доказать. Теология, которая, как они это преподносят, занимается изучением Бога, где доказательства с точки зрения науки и научным инструментом невозможны, соответственно наукой являться не может. Но при этом, если раньше какие-то дисциплины, по которым были защищены дипломы — по Новому Завету, это могла быть текстология, да, он защищался где-то на филологическом факультет, что-то защищалось на философском, на историческом. То теперь просто все это будет вынесено, ну уже вынесено в отдельный корпус и защищается именно по направлению теологии, я так понимаю.
Иерей Илья
— Вы знаете, наверно, этот вопрос лежит в плоскости конфронтации между верой и наукой.
А. Митрофанова
— Старый спор, старые фильмы.
Иерей Дмитрий
— Но для нас этой конфронтации не существует.
А. Пичугин
— Ну ее, правда, не существует.
Иерей Дмитрий
— Она, по-видимому, была создана искусственно, когда наука была в подчиненном состоянии перед различными политическими идеями и идеологиями.
А. Пичугин
— Ну то же самое и обратно, можно сказать. Дело в том, что конфронтация здесь, она не то чтобы придумана, она от непонимания разницы подходов. Если мы говорим о Христе как о нравственном законе, то это никоим образом не противоречит научной картине мира.
Иерей Дмитрий
— А почему мы не можем к рассмотрению бытия Божиего подойти с научной точки зрения, обосновать ее в диссертации, ведь это делается прямо сегодня.
А. Митрофанова
— Серьезно?
Иерей Дмитрий
— Конечно.
Иерей Илья
— Ну кроме того, мы можем с таким же подходом подойти и к матери всех наук философии. Потому что позиции, которые она транслирует, не всегда так же доказуемы.
А. Пичугин
— Так вы не поверите, те люди, которые говорят о теологии как о не науке, то же самое говорят и о философии. И во многих направлениях философии тот же спор. Это просто теология в него включилась, а спор-то этот очень давний, и до этого он был исключительно с философией.
Иерей Дмитрий
— То есть правда лишь то, что мы можем ощутить своими органами чувств или проверить опытным путем, правда? Но почему этот опытный путь никогда не стараются перенести — «никогда», может, слово неуместное, кто-то и старается — перенести на духовный, ноуменальный уровень.
А. Митрофанова
— Хороший вопрос.
Иерей Дмитрий
— Это недальновидный взгляд.
А. Митрофанова
— Мы сейчас с вами в такие высокие материи ушли и говорим о теории. А можно вернуться к практике? Мне, например, очень интересно, поскольку я сама, если в Троице-Сергиевой Лавре видела семинаристов, с кем-то даже и общалась, и знакома и так далее, но я все равно с трудом представляю себе: а как у семинариста выглядит вот его обычный будний день? Вот человек проснулся. Во сколько? Его кто-то разбудил, или он там себе будильник поставил? Или это такое упражнение: Мюнхгаузен за косичку себя из-под одеяла...
Иерей Илья
— Вы знаете, это жизнь райская, наоборот: тебя поднимают, тебя кормят в определенное время, тебя на занятия сподвигают или ты сам идешь.
А. Пичугин
— А вкусно кормят?
Иерей Илья
— Очень вкусно кормят.
А. Пичугин
— Так.
Иерей Дмитрий
— Разрешите мне как помощнику...
А. Пичугин
— Да, вот-вот.
Иерей Дмитрий
— По воспитательной работе сообщить, что у нас мало времени, у нас всего лишь четыре года, чтобы не просто обучить, а воспитать личность, которая будет способна выйти и являться примером для других людей и дать какой-то жизненный совет. Поэтому мы стараемся не то чтобы максимально, а гармонично вот загрузить день студента. Подъем осуществляется в 7.30 утра....
А. Митрофанова
— Ну это по-человечески.
Иерей Дмитрий
— В восемь утренняя молитва, после нее завтра в 8.20. в девять часов начало занятий: три пары по полтора часа, в 14.00 обед, после обеда так называемые послушания. То есть тот, кто поет в хоре — спевка, или какие-то хозяйственные послушания. Потому что мы учим, что вы, студенты, являетесь хозяевами семинарии, вы должны относиться по-хозяйски ко всему, что вас окружает, а не потребительски. Студенты чистят картошку, подметают, украшают, моют. Созидают, в общем, свою жизнь.
А. Пичугин
— Они всегда живут в семинарии?
Иерей Дмитрий
— Да, но есть и те, кто живут в городе, если они женаты.
А. Пичугин
— Вот. Тут не про женатых вопрос, а я этот вопрос часто задаю, и в том числе своим знакомым, которые преподают ли в семинарии, либо когда-то закончили какие-то семинарии. Ладно, если речь идет о Сергиевом Посаде, где достаточно немного студентов непосредственно из Сергиева Посада. Но когда речь идет, скажем, о Смоленской семинарии, в которую поступают ребята из Смоленска, почему они не могут жить дома?
Иерей Дмитрий
— Потому что жизнь в семинарии дает им много опыта в общении. Вы понимаете, что человек, который пришел на занятия и ушел, он лишается возможности обсудить те знания, которые он сегодня получил, он лишается возможности поспорить, подвергнуть их сомнению, он лишается возможности погрузиться в церковную среду. Ведь среда семинарская церковная.
А. Пичугин
— Но давайте слово «церковная» заменим на слово «научная». Возьмем студента-москвича любого московского вуза, там Московского университета, вот над нами тут сверху Государственный университет гуманитарных наук — москвичи живут дома. То есть они, выходя из университета, лишаются возможности поспорить со своими однокурсниками о науке, о знаниях...
Иерей Дмитрий
— Ну нет, скорее это один из небольших пунктов. На самом деле здесь смысл в погружении, что человек погружается в среду. Ведь церковная жизнь, она многогранная, она радостная, она богатая, в духовном смысле этого слова. И человек должен погрузиться, чтобы ее понять, прочувствовать, зарядиться, если можно так выразиться, и понести ее дальше. Чтобы не было так, что я прикасаюсь к этому миру на пять часов и ухожу.
А. Митрофанова
— Социофобу, в общем, в семинарии не место.
Иерей Илья
— Ну что значит погрузиться. Самое главное, это, наверно, или вторая часть жизни любого студента семинарии это общение со своими однокурсниками или с теми, кто учится, в стенах общежития. То есть вот это, наверно, ключевое.
Иерей Дмитрий
— Единомышленники.
Иерей Илья
— Не только единомышленники, но и те кто думает не так, как ты, те кто живут не так, как ты. И ты, тебе необходимо обтачивать свой характер, свои привычки, таким образом, чтобы они не нарушали свободы другого человека. Это очень важно в будущей деятельности, когда ты можешь работать, можешь служить с тем человеком, может быть, который какую-то другую позицию воспринимает по многим вопросам.
А. Пичугин
— Священник Илья Бурдуков, настоятель храма Воскресения Словущего в Смоленске, преподаватель Смоленской семинарии и священник Дмитрий Гомеловский, помощник ректора по воспитательной работе Смоленской духовной семинарии, в гостях у светлого радио. И собственно про семинарию мы и говорим сегодня. А как же личность? Как же самое главное, что есть в христианстве, ну вернее не самое главное, но одно из самых главных, это личность каждого человека, которая уникальна, в чем собственно и замысел Божий о человеке. Такая казарменная система, которая, в общем-то, у нас сейчас сохраняется, как мне кажется — это лично мое мнение, вы можете поспорить, — по инерции с старых времен, XIX века, со времен бурсачества, когда не было других возможностей, когда в основном все это были приезжие ребята. А сейчас ситуация меняется. Кто-то может снимать квартиру в городе, кто-то может кооперироваться, снимать, кто-то может действительно жить в общежитии. Кто-то сам из этого города и приезжает. Но когда они все собираются вместе, и у них нет другого варианта, кроме как жить друг с другом — нет ли в этом какого-то нарушения замысла о личности каждого человека, не нарушается ли уникальность каждого человека?
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, смею предположить, что термин «казарменное положение» в голове наших радиослушателей может приобрести негативную коннотацию.
А. Митрофанова
— Но это Леша просто человек, который в общежитии не жил никогда, в студенческом, наверно, поэтому.
А. Митрофанова
— Леша, знаете ли, по экспедициям всю жизнь, вот там-то общежитие так общежитие.
Иерей Дмитрий
— Для нас ведь важно, чтобы человек стал самостоятельным, чтобы он оторвался от семьи на какое-то время. Это не ломка, это естественный процесс.
А. Митрофанова
— Взросления, вы имеете в виду?
Иерей Дмитрий
— Да, потому что к нам поступают в большинстве своем после школы, более половины. И как важно для молодого человека, чтобы быть самостоятельным, ответственным к принятию решений и к самостоятельной жизни, отойти от родителей на время, чтобы быть готовым затем быть привязанным к ним духовно, морально, чтобы быть самостоятельным, чтобы стать опорой для своего прихода, своей семьи и для людей окружающих. Как можно стать опорой, не будучи самостоятельным?
А. Митрофанова
— А в ваших жизнях тоже этот период был, когда вы, поступив в семинарию, уехали от родителей и стали жить вот так?
Иерей Дмитрий
— Конечно. Да, именно так.
Иерей Илья
— На самом деле жизнь в общежитии, она позволяет характеру выкристаллизовываться. Лишнее начинает отпадать, привычки какие-то, которые несовместимы с жизнью вот в таком постоянном общежитии, они отпадает и прочее, прочее. И таким образом человек начинает очищаться от всего. Почему еще кроме того важно быть в общежитии? Потому что ты не скроешь свой характер, ты не скроешь уже свою жизнь настоящую. Ты можешь прийти на занятия на несколько часов, надеть какую-то маску, как-то себя показывать...
Иерей Дмитрий
— Завуалировать.
Иерей Илья
— Да, завуалировать. Когда ты приходишь в общежитие, живешь там на протяжении нескольких месяцев или тем более лет, все друг друга знают, все друг друга видят. И самое главное, что видят недостатки. А недостатки эти уже можно в дальнейшем каким-то образом устранять.
А. Митрофанова
— Я сейчас с улыбкой вспомнила один из навыков, который я приобрела, живя как раз в студенческом общежитии — это способность спать даже под пушками, под салютом. Вот не знаю, что бы ни было вокруг — там гром и молнии, «эй, вы там, наверху», какая-то музыка и прочее — мне все равно, если я хочу спать, я ложусь и сплю. И со светом там, не знаю, без света, как угодно. Произошло это следующим образом. У меня в определенный период появилась соседка, которая просыпалась в пять утра, но это полбеды, она просто была «жаворонком», она рано спать тоже ложилась. Просыпалась она так, что об этом знало все общежитие, потому что просыпалась она под «Рамштайн», и включала она его так, что слышно было — у нас, например, 2-й этаж, 5-й этаж знает, что Кристина изволили проснуться. А я через стенку от нее, а стены, понятно, картонные. И дальше с ней пытались говорить, ее пытались уговаривать, пытались каким-то образом поставить и предложить ей встать на место тех, кто рядом — это было бесполезно. Потом в какой-то момент уже плюнули, и то что начали привыкать. Вариантов было два: либо ты сходишь с ума, либо ты каким-то образом все равно привыкаешь. Потому что ну можно же еще до шести, а до семи иногда — ого-го, выспаться, а потом как-то уже почувствовать себя человеком. И, знаете, я научилась спать под любые звуки, и меня это очень выручает сейчас. Потому что есть, например, люди, которые страшно страдают, вот кто-то прошел, лифт проехал — ах, меня разбудили!
А. Пичугин
— Да, знаю таких. Вот я могу спать, даже если трамвай будет грохотать прямо под ухом — такая же особенность, но она врожденная. Не знаю, что будет дальше, но пока держится.
А. Митрофанова
— Мы с тобой счастливые люди, я не знаю, как в семинарии...
А. Пичугин
— Как в семинарии, если студент будет под «Рамштайн» просыпаться, что с ним будет?
А. Митрофанова
— Что с ним будет?
Иерей Дмитрий
— Вы знаете, в семинарии мы стараемся объяснить, что свобода твоя заканчивается, когда начинается свобода другого человека. И свободу другого человека нужно уважать и другого человека необходимо любить, потому как он тоже есть образ Божий.
А. Пичугин
— То есть если все в семинарии любят «Рамштайн», то можно включить эту музыку...
Иерей Дмитрий
— При условии, что все любят.
А. Митрофанова
— А если хотя бы один — нет, то тогда значит, нет.
Иерей Дмитрий
— Тогда, значит, нет.
А. Митрофанова
— Жестко, да. Ну не знаю все равно тот вопрос, который Леша задал: не происходит ли какой-то личностной ломки в таких жестких условиях жизни бок о бок? Все-таки студенческое общежитие, в этом смысле оно дает больше свободы что ли.
Иерей Илья
— Вот в начале беседы отец Дмитрий отметил, что Смоленская семинария, о которой мы только и можем говорить, является семинарией такой некоей камерной, семейной. И в данном случае, что касается конкретно Смоленской семинарии, то здесь не происходит никакой ломки. Всегда какие-то вопросы, какие-то проблемы, они решаются. Решаются путем нахождения компромиссов, путем нахождения взаимно каких-то приемлемых результатов. И в данном случае ломки никакой нет. Напротив, только человек, вынужденный жить в таких семейных рамках, он всегда знает, что если я сейчас поссорюсь с кем-то, то я буду с ним лицом к лицу встречаться каждый день в этом коридоре. То есть необходимо уметь как-то решать проблемы, уметь находить какие-то точки взаимопонимания всегда. Вот это самое важное. Это, я повторюсь, важно во всей жизни, наверно, каждого человека, а особенно того человека, который будет служить Богу, находить точки какие-то взаимопонимания с любыми абсолютно людьми.
А. Митрофанова
— Да, согласна, это важный опыт. А все-таки возвращаясь, вы уж меня простите, к распорядку дня, питанию и прочее. Вот в 7.30 подъем, да, дальше вы описали, как выглядит утро, потом после занятий какие-то послушания и прочее. А свободное время? И чем можно в это свободное время заняться, если оно есть? Что разрешено семинаристам? В кино сходить можно, в театр? Не знаю, вот какие-то простые человеческие радости.
Иерей Дмитрий
— Естественно, конечно же. После ужина в 19 часов свободное время.
А. Пичугин
— С выходом в город.
Иерей Дмитрий
— С выходом в город. Безусловно.
А. Митрофанова
— До какого времени?
Иерей Дмитрий
— До 22.00 — вечерней молитвы.
А. Пичугин
— Три часа. А фильм идет три с половиной.
А. Митрофанова
— Да, если, допустим, 22.15?
Иерей Дмитрий
— Всегда можно отпроситься. Да, если есть хорошая причина...
А. Митрофанова
— Потом стучать, а сторож откроет? Муравейник-то уже захлопнется.
Иерей Дмитрий
— Заранее отпроситься и пойти. Дело в том, что ведь, знаете, когда очень много у молодого человека свободного времени, он может его потратить во вред себе. А когда у него три часа в день свободного времени... Но свободное время — это не то что он проснулся и побежал, да, как в видеороликах про контрактную армию. И лег. Нет. Все-таки он может отдохнуть и чем-то своим свободным заняться и на самостоятельной подготовке в аудитории, и между различными мероприятиями — это все очень свободно. Вы понимаете, ведь свобода, она не в стенах и не в заборах. Свобода, она...
А. Митрофанова
— Ну она внутри, конечно.
Иерей Дмитрий
— Да.
А. Митрофанова
— Опять же можно быть человеком, предоставленным самому себе, и при этом этой свободы не чувствовать. А вот бывают ли такие среди семинаристов люди, которым предстоит преодолеть вот эту внутреннюю проблему?
Иерей Дмитрий
— Разные семинаристы, конечно. Но ведь и в каждом обществе есть свои правила, которые не насаживаются извне. То есть приходит молодой человек, поступает на первый курс, а там есть уже опытные четверокурсники, третьекурсники, которые и помогают адаптироваться.
А. Митрофанова
— Не дедовщина, нет?
Иерей Илья
— Ни в коем случае.
Иерей Дмитрий
— Дедовщины нет.
А. Пичугин
— Ну дедовщины действительно, мне кажется, в семинариях, я по крайней мере практически, да наверно, и не слышал никогда ни про одну семинарию, чтобы там была дедовщина. Хотя... Да нет, вряд ли, вряд ли.
Иерей Дмитрий
— Разрешите небольшую ремарку.
А. Пичугин
— Да, конечно, пожалуйста.
Иерей Дмитрий
— Тоже, как и «казарменное положение», «дедовщина» воспринимается с плохой коннотацией. Но давайте заменим это слово «наставничеством». Почему мы, боясь дедовщины, должны избегать наставничества, когда старший предает свой опыт младшему — это же замечательно.
А. Пичугин
— Но вы про семинарию или про армию?
Иерей Дмитрий
— Мы про семинарию, но и в армии такое может быть — наставничество.
А. Митрофанова
— Главное, с каким ну посылом что ли.
А. Пичугин
— Когда как.
Иерей Дмитрий
— С посылом помочь, вот в чем суть. Суть ведь не в том, что нет, это дедовщина — оградить старших от младших и даже, может быть, защитить младших перед старшими, иной раз даже когда они не правы. Дело в том, чтобы был процесс взаимопомощи. А это ведь наставничество.
А. Митрофанова
— О да, я помню, как у нас в общежитии это наставничество работало. Нам ЦУ прямо могли выдать: вы завтра такому-то профессору сдаете? Имейте в виду, значит, у него то-то то-то, если об этом спросит — отвечать так, вот это вот ни в коем случае, а вот вам проверенный план ответа — вот это точно сработает.
Иерей Дмитрий
— Но это же поддержка.
А. Митрофанова
— Да, это было хорошо.
А. Пичугин
— Спасибо. Будем заканчивать уже программу. Я напомню, что в гостях у нас сегодня были преподаватели Смоленской семинарии, священник Илья Бурдуков, настоятель храма Воскресения Словущего в Смоленске, и священник Дмитрий Гомеловский, помощник ректора по воспитательной работе Смоленской семинарии. Спасибо вам большое, что пришли к нам сегодня. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Алексей Пичугин.
А. Пичугин
— Всего хорошего. До свидания.
А. Митрофанова
— До свидания.
Иерей Илья
— Спасибо вам. До свидания.
Иерей Дмитрий
— До свидания.
«Поэт Николай Старшинов». Сергей Арутюнов
В гостях у Дмитрия Володихина был доцент Литературного института имени Горького Сергей Арутюнов.
Разговор шел о поэте-фронтовика Николае Старшинове, о его удивительной судьбе, об участии в Великой Отечественной войне и о том, как в советские годы он сохранил веру в Бога.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Христианин в современном обществе». Сергей Андрияка
У нас в гостях был народный художник России, ректор Академии акварели и изящных искусств Сергей Андрияка.
Наш гость рассказал о том, как и почему он решил пойти по стопам отца и стать художником, и какую роль в его жизни и творчестве играет вера. Также разговор шел о выставке акварельных работ нашего гостя, приуроченной к его 65-летию.
Ведущая: Кира Лаврентьева
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья на Радио ВЕРА. Вновь приветствует вас. Здравствуйте, дорогие наши слушатели. Меня зовут Кира Лаврентьева. И, как всегда, в этом часе мы говорим с нашими гостями о христианине, о жизни христианина в светском обществе. И сегодня я рада вам представить нашего сегодняшнего гостя. У нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка, народный художник Российской Федерации, основатель и художественный руководитель школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств, и еще много-много-много можно разного рассказывать о Сергее Николаевиче. Здравствуйте, Сергей Николаевич.
Сергей Андрияка
— . Здравствуйте.
Кира Лаврентьева
— Я очень рада вас видеть сегодня в этой студии. Мы поздравляем вас с вашим прошедшим юбилеем. Летом вам исполнилось 65 лет.
Сергей Андрияка
— Ну да.
Кира Лаврентьева
— И в честь этого сразу расскажу нашим дорогим слушателям. Открывается выставка 21 сентября на Пречистеньке-19, если не ошибаюсь, музейно-выставочном комплексе Российской Академии Художеств. 21 сентября она открывается и продлится до 29 октября. И там можно с вами пообщаться, но в избранные дни 30 сентября и 28 октября, я это еще раз повторю в течение сегодняшнего нашего разговора, в 12 часов два раза вы будете присутствовать на этой выставке, вы сможете пообщаться со всеми желающими, с теми, кто хочет прийти, так сказать, впитать дух.
Сергей Андрияка
— Да, да, и, собственно, люди могут и задать вопросы, потом я, наверное, проведу по возможности экскурсию по выставке с какими-то комментариями, рассказами, которые, собственно, имеют многие работы. Это интересно.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, ну давайте сразу к делу перейдем, поговорим о вас. Не секрет, что мир изобразительного искусства, конечно, открыл вам ваш папа. Ну как-то вот...
Сергей Андрияка
— Конечно, нет, и я даже больше могу сказать. Что он, наверное, был моим главным учителем. При том, что я его не видел за работой. Так как-то случилось, что все-таки преподавательская деятельность у него отнимала большую часть времени, и если он и писал, то он писал урывками. В летний период, когда ездил с детьми на пленэр, на летнюю так называемую практику. Где была хоть какая-то возможность ну как-то вот пописать. Порадоваться этой природе, красоте и как-то ее изображать. Но, тем не менее, тем не менее, всё равно он был тем человеком, который определял, вот когда я только начинал рисовать, писать, он определял какой-то вектор. Все работы я ставил на пианино. Такое чёрное очень красивое, к сожалению, расстроенное, это «Mюльбах» дореволюционное, стояло. И на нём у меня, значит, обычно на таком чёрном фоне стояли мои работы. Работы, которые я успел сделать за текущий период. Вот он вечером приходил, и, конечно, уже был его определенный приговор, что ему нравилось, не нравилось. Как-то он меня поддерживал во многих вещах, которыми, ну, там, к примеру, работы по памяти он меня поддерживал, потому что официально такой программы не было в школе Суриковской.
Кира Лаврентьева
— Который был ректором.
Сергей Андрияка
— Он был не ректор, он был директор.
Кира Лаврентьева
— Директором Суриковской школы был ваш папа.
Сергей Андрияка
— Да, и он заслуженный художник России. У него так получилось, что он... Ну, в общем-то, пришел в эту школу работать с самого начала, с 1939 года, потом был перерыв, он ушел добровольцем на фронт. Пришел с фронта после войны, немножко работал в студии Грекова, потом опять пришёл в эту школу и до конца дней своих преподавал, и был последние 8-9 лет директором этой школы. То есть, в общем-то, у меня вся история школы, она была перед глазами. То, что касается и преподавания, и обучения, ну, всё это я видел. Всё это знал, и традиции школы тоже, конечно, впитались в меня очень основательно. Ну, а потом, конечно, он ушёл из жизни, когда я только поступил в Суриковский институт. И у меня жизнь резко изменилась, она поменялась, потому что я потерял того единственного, наверное, проводника. Педагога, проводника, который меня вёл по жизни, да, и его не стало. И у меня как-то такая растерянность появилась, я вообще ударился в разные какие-то даже странные направления. У меня там был экспрессионизм вообще. Ну, чем я только не пробовал заниматься. Потом меня увлекла Япония. Японское искусство, китайское искусство. Потом я от всего этого отошел, и у меня как-то был уже ориентир такой, видимо, меня как-то, знаете, как Господь ведет человека, вот Он меня вот как-то вел. Вел, вел, и привел к тому, что к 80-му году было решено на государственном уровне праздновать 600-летие Куликовской битвы. И всё, что было с этим связано, исторические разные лекции, мероприятия, выставки, поездки туда, это всё-всё-всё-всё организовывалось, всё это создавалось и как-то все реанимировалось. Но это меня очень сильно захватило. История, русская история на фоне духовных всех вопросов. Вот, и, ну, сейчас обычно говорят, вот, в советское время там все запрещалось, все, не разрешалось. Ничего подобного. У нас все было свободно, все, пожалуйста. В Суриковском институте были прекрасные поездки по древнерусским городам, по вообще нашим всем уникальным достопримечательностям. Музеям, которые показывались, двери открывались, хранились, мы это всё впитывали, смотрели, видели, наполнялись вот этой духовной культурой, которая была нам доступна на тот момент. Ну и, собственно говоря, чтение литературы тоже было свободное. То есть, не было проблем читать Библию или какие-то духовные книги, духовного содержания, все было абсолютно доступно и нормально. Ну и лекции были уникальные, которые проходили и по иконописи, и по святоотеческой литературе. В общем, было много всего интересного.
Кира Лаврентьева
— А вы к вере тогда пришли или раньше?
Сергей Андрияка — Ну, меня мама с детства водила, вообще-то, как только я родился. Но тогда только я как-то... Осознанности такой не было, и поэтому у меня так и случилось, что, когда отец мой ушел из жизни, наверное, это был такой первый удар. Хотя нет, первый удар был — это когда мой духовный отец, архимандрит Сергий, ушел из жизни. Это был тоже 1977 год. Они в один год ушли только. Архимандрит Сергий ушел на Рождество Христова прямо в храме.
Кира Лаврентьева
— Ничего себе.
Сергей Андрияка
— Как раз он... Я, к сожалению, на этой службе как раз не был. А отец ушел в конце мая этого же года. Это на меня, конечно, подействовало сильно. И тут еще как-то было много всяких смертей, поэтому меня жизнью потихонечку стало подвигать...
Кира Лаврентьева
— К вечности.
Сергей Андрияка
— К вечности, да. И, естественно, диплом я уже планировал на фоне, может быть, истории, но... Как выразить вечность, которую я ощущал во время отпевания, уже зная хорошо текст, зная глубоко содержание. Вот ты стоишь со свечой, ты понимаешь, что тебя не интересует, кто как стоит, кто чего там держит, у кого какое выражение лица. А самое главное остается то, что ты шагаешь в вечность, и ты уже с теми людьми, которые там. И ты с ними уже как-то в какой-то степени даже связан, ты чувствуешь свою связь, сопричастность с ними, свою любовь к ним. И именно этот момент, когда ты шагаешь в вечность, ты думаешь, а как же это выразить изобразительным искусством? Понятно, что это неизобразимо, это вообще неизобразимая вещь. Хотя она, наверное, чуть-чуть была изобразима. Была изобразима, я дошел в итоге до понимания пространства вот этого иконописного, что, собственно говоря, там, где другое совершенно пространство, нет времени, такое вот другое понимание, которое дано нам видеть в иконописи. В хорошей иконописи это всё. Ну и во время работы самой над самой вещью, ну, в общем, пришел уже... Это рациональное, конечно, понимание, но оно было продиктовано какими-то вот духовными этими поисками. Это изображение креста, потому что крест, получается, что вечность, она выражается как? Она, всё, что вертикальное, это является зримым восприятием человека. И когда мы выходим куда-то в поле, вообще в любое, мы видим только вертикали. Вообще, ну так устроен человек, он видит вертикаль. Поэтому иконы все вертикальные. Они не горизонтальные, они вертикальные. Вот, это зрительное пространство — вертикаль. Но по отношению к горизонтали, она не может быть сама по себе. Вот, и если это соединить, то получится крест от вечности. От вечности к этому изображению, к этому выводу я пришел уже под конец долгой-долгой работы на диплом.
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья на Радио ВЕРА. Напоминаем, что у нас в гостях Сергей Андрияка, народный художник, основатель, художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Говорим мы как раз о пути христианина, о пути Сергея Николаевича в светском обществе. Но не только, наверное, в светском обществе, а вообще как-то вот о пути Сергея Николаевича в этой жизни. И знаете, я вот вас слушаю внимательно, и о чем думаю? Ведь не все дети священников, к примеру, да, становятся священниками. Не все дети композиторов становятся композиторами, не все дети художников становятся художниками, но и так можно долго продолжать. А если порой не по своему выбору становятся, то, к сожалению, всю жизнь так могут, я сейчас про художников, про композиторов, так и могут заниматься ремеслом, что может быть тоже неплохо. Ремеслом, срисовыванием, либо переигрыванием чужих произведений.
Сергей Андрияка
— Это неплохо. Это тоже хорошо.
Кира Лаврентьева
— И в этом мастерстве можно тоже добиться очень больших высот. И я ни в коем случае не умоляю ремесленного труда. Но, Сергей Николаевич, в вашем случае мы сейчас говорим, конечно, о вдыхании, вдыхании своего чего-то очень глубинного в творчество. И когда у вас это началось? Когда вы поняли, что вы не срисовываете и не пишете что-то уже так по готовому шаблону, а творите?
Сергей Андрияка
— Это вы знаете, вот такой классический пример, я его уже много раз приводил, может быть, даже не знаю для радиослушателей, которые меня знают, они, наверное, просто это уже слышали много раз. Ну, когда я ходил на подготовительные такие вот, классы, курсы для поступления в Суриковскую школу, я ходил не к своему отцу, а там были другие педагоги. И вот там был цветок, я, значит, писал этот цветок, с натуры там, всё внимательно. И зашёл отец, он зашёл, посмотрел, говорит: «Ты молодец, цветок у тебя очень красивый». Я каждый лепесточек пытался сделать, все. Очень добросовестно. Он говорит: «Но, твой цветок не пахнет».
Кира Лаврентьева
— Ого.
Сергей Андрияка — И вот это для меня был, конечно, такой приговор, шок. Что мне надо сделать, чтобы он пах? И вот я начал там что-то смывать, что-то размывать, что-то поправлять. Мне хотелось, чтобы он пах, а что сделать для этого? Я не знал, что сделать. И вот спустя какое-то время, он мне говорит: «Вот с того момента, когда ты это понял и начал это делать, вот началось искусство». Вот. Но это... потому что творчество — это вещь неосознанная. Она, по сути дела, не поддается такому абсолютно...
Кира Лаврентьева
— Регламенту.
Сергей Андрияка
— Регламенту и рациональному объяснению. И потом, конечно, в искусстве, во всем искусстве, в мировом искусстве, все движет вот эта духовная энергия. Она, по сути дела, у человека может быть сильная, может быть слабая, может быть положительная, может быть отрицательная. И она входит в произведения. Она у музыканта, им руководит во время исполнения тех или иных произведений. Это 100 процентов. Потому что вот сейчас этому не уделяют внимания. Ну, сегодня время, так скажем, Макдональдса такого. Всё безразлично, всё равно. А по-хорошему, ну, даже хорошее музыкальное произведение искусства, это не хорошая мелодия, а в первую очередь и самое главное, это исполнитель. Это кто исполняет.
Кира Лаврентьева
— Точно.
Сергей Андрияка
— Это сила исполнения. Поэтому я вот в своей жизни очень люблю музыку. К сожалению, я ей никогда не занимался. Ну, может, и «Мишка на ухо наступил» это тоже есть. Но самое главное, что я всегда собирал пластинки. Я занимался выдающимися исполнителями, меня они всегда интересовали. Это начало 20 века исполнители великие. Разные симфонические, вокальные. И любое произведение искусства, я это знаю по своим работам, оно живет самостоятельной жизнью от меры той вот этой духовной энергии, которая вложена в эти вещи.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, в интервью Владимиру Легойде в программе «Парсуна» меня совершенно поразила одна вещь. Вы говорите о том, что, когда ты как художник, как творец. И в какой-то момент, естественно, в творческом процессе, это знакомо многим людям, которые творят. Ты понимаешь, что ничего не понимаешь, это я сейчас цитирую, ничего не можешь, и ничего не знаешь. Ты опускаешься на самое дно, и тебя поднимает с этого дна божественная сила. И ты начинаешь что-то делать, говорите вы, и вот тогда рождается что-то по-настоящему глубокое. Мы знаем, что у Сергея Рахманинова перед написанием второго концерта было совершенно дичайшее, чудовищное состояние в течение двух лет. Он в нём находился перед написанием вот этого его известного второго концерта Рахманинова, который мы все знаем. Меня это тогда поразило, когда я это читала. И тут я слышу что-то подобное у вас в программе.
Сергей Андрияка
— Это на самом деле так, это момент смирения определенного.
Кира Лаврентьева
— То есть это надо, получается?
Сергей Андрияка
— Абсолютно.
Кира Лаврентьева
— То есть это надо опуститься на это дно и самость свою убрать и родить что-то действительно великое.
Сергей Андрияка
— Но это, понимаете, это нужно, чтобы было по-настоящему. Это не то, что человек специально себя накрутил, вот я такой-сякой, нет. А это внутреннее ощущение полного своего бессилия, своего неумения, незнания, непонимания, что ты вот действительно себя уже опускаешь до самого низа. Это даёт высочайший результат. Потому что это уже не ты пишешь, не ты работаешь.
Кира Лаврентьева
— Но это очень больно.
Сергей Андрияка
— Нет, это не больно. Это не больно, это, знаете как, это необходимо. Это просто необходимо каждому, каждому человеку. Вот я даже такие примеры приведу, вот, знаете как, они, может быть, не совсем такие, но похожие. Вот если ты очень самоуверенно, ну, допустим, я провожу мастер-класс, да. Ты самоуверенно, что я сейчас сделаю вот это, я это умею, я это могу, всё... ты приходишь, и у тебя происходит сбой. Сбой. Может быть, это зритель не видит, но ты видишь, что у тебя произошёл сбой. Что ты делаешь плохо, ты делаешь не то, у тебя есть самоуверенность, ты это делаешь совершенно неправильно. А вот когда ты себя умоляешь, смиряешь и доводишь до какого состояния, что вот если Бог даст, это у тебя получится, если ты вот как-то вот... Тогда оно будет! И оно получается тогда просто необыкновенно правильно.
Кира Лаврентьева
— И ты уже не понимаешь, как это получилось.
Сергей Андрияка
— Да, а когда вот такие работы ты делаешь, я помню творческие работы, когда ты просто делаешь, делаешь. А потом ты включаешь как бы разум, смотришь: " А это что я делал, не я делал, когда делал, как делал? Смог бы я сейчас еще раз это сделать, наверное, нет«. Такие моменты тоже происходят.
Кира Лаврентьева
— А что влияет, по-вашему, на вот эту трансляцию художникам определенного духа? Ведь мы понимаем, что есть, например, Исаак Левитан, который не был воцерковленным человеком в общепринятом смысле. Который уже сейчас, как бы, нам известен этот смысл. Он нерегулярно, так назовем это, посещал храм. Но при этом его сюжеты можно назвать не то что религиозными, они духовные. Ты смотришь на его картины, понимаешь, что ты погружаешься в какую-то духовную жизнь. А есть художники, ну не будем называть имен, которые воспроизводят инфернальные какие-то ноты в своем творчестве. Они были, есть и, наверное, будут, и художники, и писатели, и режиссеры, и актёры. И абсолютно любой человек, видимо, может как-то рай нести в этот мир, а может нести не рай. А чего это зависит, Сергей Николаевич?
Сергей Андрияка
— Это, вы знаете, это зависит от внутреннего состояния человека.
Кира Лаврентьева
— От его направленности?
Сергей Андрияка
— Мы же тоже все прекрасно понимаем. Можно в храм ходить, но при этом...
Кира Лаврентьева
— Не быть там.
Сергей Андрияка
— Не быть там, да. Он как бы так, внешне будет. А бывает человек, может быть, и не часто он ходит, и, может быть, и редко. А, может быть, даже и у него душа такая, что, как у меня отец Сергий очень правильно говорил: «Весь мир храм для кого-то». Он тоже может быть. Ну, то есть, он его ощущает, он его чувствует. Это потому, что, наверное, Господь судит не по форме, а по содержанию, по сути. Поэтому это внутреннее состояние. Это внутреннее состояние человека. Это его... и потом есть вещи, с которыми человек родился. Вот это тоже нельзя скидывать со счетов. Это является... ну, он с этим родился. Вот у него очень сильная энергетика, очень сильный вот этот вот... этот сильный посыл. А у другого слабый посыл, ну ты с ним ничего не сделаешь, ничего нельзя с этим сделать. Это нельзя сказать, что это плохо. Но для, допустим, искусства это имеет большое значение. Но оно имеет значение как в положительном, так и в отрицательном смысле, потому что можно нести и отрицательный заряд, очень сильный заряд. Но у меня вот с Манежем тогда было, с пожаром Манежа, такая была история, очень такая тяжелая. Ну, я просто понятно, что я вот эту трагедию переживаю, рушится там крыша. У меня через несколько часов должны были перевезены быть там почти пять тысяч работ, и уже плакаты висят на фасаде, и один плакат там прогорает боковым огнем, а эти остались. И они сохранились как бы, они не сгорели. Но вот всё это вот, понимаете, вот это вот всё жуткое такое зрелище, вот это ужас такой, да, вот этого всего пожара, всего. Я не мог, реклама была везде сделана, всё вот, меня трясёт. И я понимаю, что я должен это написать не для того, чтобы... Это как какой-то пиар или что-то, а для того, чтобы просто освободиться от этой тяжести, которая во мне. Я вот должен написать, я должен высказаться и освободиться. Я эту вещь пишу, я ее пишу очень быстро. Она большая, довольно полутораметровая, но я ее пишу очень быстро. Пишу всё, и у меня как-то вся эта энергия уходит в работу. А работа тяжелая. Работа тяжелая. И вот когда она висела у нас в музейно-выставочном комплексе школы акварели, а смотрители мне говорят: " Вы знаете, возите ее по выставкам, где хотите, она не должна висеть здесь у нас, нам тяжело просто от этой работы «. Вот, понимаете, вот при всем притом. И притом там был такой случай, очень знаменательный случай был. Директор этого комплекса, Станислав Каракаш, после этой трагедии он ко мне пришел и говорит, ты знаешь, хочешь верь, хочешь не верь. У него там стоял сейф, огромный сейф. А над сейфом висела икона. Но температура в горящем здании была чудовищная. Там плавилось все. И он говорит, вот ты понимаешь, ты не поверишь, я открыл этот сейф, там пепел. А икона висит.
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. У нас в гостях сегодня Сергей Андрияка, народный художник Российской Федерации. Основатель и художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Также напоминаю вам, что мы сегодня поздравляем Сергея Николаевича с юбилеем.
Сергей Андрияка
— Спасибо.
Кира Лаврентьева
— И хотим поделиться с вами интересной информацией о том, что с 21 сентября в честь юбилея Сергея Николаевича открывается выставка по адресу Пречистенка, 19. В музейно-выставочном комплексе Российской академии художеств. Она продлится до 29 октября. Вы можете посетить её в любое удобное для вас время. И также два дня в течение всего этого периода на выставке будет присутствовать Сергей Николаевич. И если у вас есть какие-то вопросы, вы хотите с ним познакомиться, прийти, пообщаться, вы сможете это сделать 30 сентября и 28 октября в 12 часов. 30 сентября и 28 октября Сергей Николаевич будет вас ждать на Пречистенке, 19. И будет очень вам рад в этот день.
Сергей Андрияка
— Да, милости просим.
Кира Лаврентьева
— Да, Сергей Николаевич, ну, конечно, интереснейшие вещи вы рассказываете. Интереснейшие. И меня поражает тот факт, что в каком состоянии ты пишешь картину. Я помню историю, когда у вас с собакой такая довольно-таки трагичная история. С собакой такая была, да, трагическая была вещь тоже. Вы написали фактически такой красивый-то по факту очень пейзаж, красивый. Если человек не знает, да, он, наверное, так и не догадается. А на вашего друга он повлиял.
Сергей Андрияка
— Ну, это, вы знаете, это всё происходит в нашей жизни. Мы же люди. И, конечно, бывают какие-то очень сильные переживания, проблемы, трудности, которые ты не можешь ну, как-то, ну, наверное, более духовно пережить как-то спокойнее, к этому отнестись. И оно выливается у художника, у творческого человека вот в его изображения, в его искусстве, в его каких-то картинах. В музыкантах, в его исполнении, в музыке. Тоже никуда не денешься от этого, это совершенно понятно. И можно даже, знаете, как, вот не зная художника, идти по выставкам, ну, там, не знаю, в Третьяковку пойти, там можно просто проследить состояние души человека, состояние того или иного художника. Как вот он светлый, не светлый. Какие-то моменты, может быть вехи какие-то его жизни, потому что он тоже мог меняться внутри. Это тоже очень интересно. Это особая такая тема. И бывают художники одного времени, одного периода, одной эпохи. Вот даже, собственно, с одними традициями академическими. Но, оказывается, один более светлый по своему подходу, а другой так немножечко черноватенький, внутренне черноватенький. Эта черноватость, конечно, она вылезает. А с помощью энергии можно и, конечно, и вообще отрицательно очень сильно действовать на людей, как Сальвадор Дали действовал. Но это, получается, такая власть некая. Это уже демонизм такой, вот точно, сатанизм, который, конечно, он нес другой свет. Это свет такой потусторонний, нехороший свет, и он этот свет, конечно, культивировал очень сильно. Он действует, очень сильно действует. Сюрреализм очень сильно действует, особенно Дали. Он очень имеет большую энергетику, воздействие. Почему люди и не могут равнодушно пройти, равнодушно нельзя пройти, потому что это очень большого воздействия энергетика, но она разрушительна, она уничтожает человека.
Сергей Андрияка
— Я перед интервью пересматривала в интернете, пока что в интернете ваши картины, думала, что мне ближе, и поняла, что вот прям душа моя открывается, когда я смотрю на картины «Ипатьевская слобода», вот этот деревенский, совершенно зимний пейзаж, этот сюжет, вот потрясающие эти дома. Знаете, очень легко в интернете можно найти. Вот. И, знаете, Сергей Николаевич, ну у вас же еще и очень много других стилей, в которых вы работаете, других картин. Вот если вы хотите отдохнуть, вот к вам придут сейчас, скажут, Сергей Николаевич, отдыхайте, пишите вот то, что у вас душа пожелает, вам ближе всего, какой стиль письма?
Сергей Андрияка
— Ну, он не стиль. Вы знаете, просто на каждый период есть какие-то вещи, приоритетные какие-то сюжеты. Потому что я безумно люблю природу. Вот просто природу. Вот я на дачу собираюсь поехать и говорю жене: «Поедем любоваться красотой». И мы едем любоваться. Причем, красота, она может быть и дождливая, и солнечная, и зимняя, и летняя, и жаркая, и любая! Она всегда красота, это здорово! Но на сегодняшний день, конечно, мы сейчас приехали с Соловков, как-то соловецкая тема одолела меня. Понимаете, бывает такой момент, когда ты всё время об этом думаешь. Они у тебя прокручиваются, просто эти темы, которые ты должен написать, должен сделать, должен сделать. Вот ты не можешь их не сделать, потому что они всё время перед глазами, ты их, ну, значит, надо их сделать, надо воплотить в жизнь. Поэтому, ну, вот этим вот как-то вот я там. Соловецкий лес, конечно, потрясающий. Потрясающее там очень красивое море, красивая природа, богатейший край. Ну, он духовно богатейший. Он не внешне, там, конечно, много ягод, грибов, там это всего, это всего здорово, но самое главное, что там все пропитано духом, духовно пропитано. Дело здесь, конечно, во многом и в самом монастыре, в первую очередь, потому что он освящает как-то, и вообще это место, которое основано было монахами Зосимой, Савватием и Германом. Это, конечно, и монастырь сам, и ход служб, которые там проводятся, вот, настоятелем Владыкой Порфирием, с братией. Там, понимаете, не могут жить люди, ну, там, не знаю, карьеристы, плохие. Они просто там не могут жить. Там такие условия тяжелые, суровые, что в них остаются только люди, которые живут настоящей духовной жизнью. Они просто там не выживут. И для них смысла там жить нет никакого. Ну а что он там будет ждать? Что он там будет подвигаться по службе? Нет. Или он какие-то там приобретения получит материальные? Тоже нет. Но там этого ничего нет. Это просто вот есть, как говорится, какой-то вот островок духовной жизни. Такой уникальный островок, который вот мне он очень дорог, близок, и не только мне, а в общем-то сейчас его полюбила вся моя семья. С супругой мы сразу влюбились, но и дети, они постепенно, постепенно, они как-то, ну, та... Не сразу, потому что первый раз они маленькие были, видимо, они приехали, то говорили: «Мы больше сюда никогда не приедем».
Кира Лаврентьева
— Ну, потому что долго, тяжело, холодно.
Кира Лаврентьева
— Да, да, да. Ну и вообще там...
Кира Лаврентьева
— И раньше ехать было, наверное, не так-то просто.
Сергей Андрияка
— Ну там даже, знаете, как вот... Ну такой был смешной. Мы переживали, что гаджеты сегодня, ну, они, конечно, человека превращают так, ну, немножко, так если грубо говоря, дебилизирует его, делает его таким...
Кира Лаврентьева
— Роботом.
Сергей Андрияка
— Аутистом. Да. И дети, естественно, но они с этими гаджетами, особенно молодежь, они... Ну и жена, она подошла там на исповеди, сказала: «Я переживаю, что я все-таки, но им купила эти гаджеты, и вот такая история произошла, вот я виновата». На следующий день происходит такое событие, оно смешное с одной стороны, а с другой стороны очень показательное. На Соловках ты только подумал, и это происходит. Мы выходим на этюды, на море, а мои дети говорят: «Пап, мы будем эти ракушки собирать». А я говорю: «Я писать вот тут буду, в 20 метрах сидеть. Ну, вы подходите, когда вы там ракушки насобираете». И тут приходит прилив воды, заливает их все телефоны, и все в мгновение вырубается.
Кира Лаврентьева
— Класс! Знак некий, да, такой?
Сергей Андрияка
— Ну да, ну просто вот, ничего не говоря, вот все исполняется.
Кира Лаврентьева
— Поразительно. Поразительно. Но ведь вот это вот детское воображение, вот это детское воспитание вкуса, оно как происходит? Путём насмотренности некой?
Сергей Андрияка
— Когда нужно показывать, показывать, показывать. Ну конечно, конечно. В первую очередь, это, конечно, когда они всё видят. Но не всегда, не всегда вот слово, когда обычно говорят, личный пример является главным. Ну, они видели, как я с утра до ночи сижу, работаю. Конечно, они, может быть, в таком ритме не работают. Сейчас не работают в таком ритме. Но я-то, потому что этим живу. Ну, живу, ну, вот как, у меня отнять искусство, это как-то вот, ну, наверное, отрезать у меня самые главные органы мои все. Я не знаю как-то. Ну, невозможно это сделать. Вот. А, ну, они ещё, может быть, не живут этим в полной мере, но занимаются этим, учатся, работают. Ну, может быть, к ним это когда-нибудь и придёт, по-своему придёт. Потому что здесь, ну, насильно любить нельзя. Это тоже добровольная вещь. А я этим живу. Если мне не давать долго писать. Какие-то обстоятельства жизни мешают, день прошел, два, три, четыре, мне не дают писать, я становлюсь вообще раздражительным, но вот действовать на всё, вот на всё, мне очень плохо. Мне дали пописать, всё, я уже человек.
Кира Лаврентьева
— Воспрял.
Сергей Андрияка
— Да.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, а вы примете со спокойствием, если ваши дети не пойдут по вашему пути?
Сергей Андрияка
— Спокойно. Но, они пошли уже.
Кира Лаврентьева
— Уже пошли.
Сергей Андрияка
— Уже пошли. Причем у меня вот дочка средняя Лиза, она сейчас прекрасно и преподает. Она в первом выпуске закончила академию. Прекрасно преподает. У нее дар преподавательский очень хороший. Делает выставки, творчески работает. Ну и, в общем, она как-то многое-многое сейчас понимает и по жизни, и по глубине своей вот такой жизненной. Вот, ну, она вот как-то... Ну, а я думаю, что вот Софья, она сейчас на дипломе, тоже все время работает, все время. Ну, ее надо немножко только направлять, чуть-чуть. Она все время работает, тоже вот искусство для нее очень важно, составляющая очень такая главная. Ну, а младшая тоже учится, но вот она еще не дошла до диплома, но уже об этом думает, и она так... Ну, у неё свои какие-то есть особенности, свои. Ну, вот сын не пошёл по этой стезе. Ну, я думаю, он не пошёл просто по той причине, что его в детстве там получилось так, что как-то не стимулировали его детское творчество. Когда он в школе учился, общеобразовательной. Потому что я это контролировать не мог. Вот, и там над ним смеялись, там, в общем, а так он и цвет очень красиво чувствовал, и все, если бы его с ним, его как-то поддерживали по-человечески, то, наверное, может быть, он бы тоже пошел по этому пути.
Кира Лаврентьева
— Вечер воскресенья, на Радио ВЕРА. Напоминаем, что у нас в гостях Сергей Андрияка, народный художник, основатель и художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Меня зовут Кира Лаврентьева. Сергей Николаевич, но ведь это такой серьезный, очень глубокий вопрос. Как человека раскрыть, как ребенка раскрыть. Вот вы вообще многодетный отец, и получается, что вы не только, да, трудитесь на поприще изобразительного искусства, преподавания, у вас есть своя собственная методика преподавания детям. Об этом уже были программы на Радио ВЕРА. Об этом можно, кстати говоря, рекомендую очень послушать. Это действительно интересно, это авторская методика, она придумана и разработана и вами. Но у вас есть ещё свои дети, которые выбиваются из вот этого вот, значит, ряда студентов, учеников, которые в школе, и это уже совсем другая история. Вот как это, Сергей Николаевич, как правильно-то с ними быть, с детьми. Чтобы не пропустить их, что ли, раскрыться им, как-то дать возможность?
Сергей Андрияка
— Ну, вы понимаете, они в первую очередь видят. Вот, понимаете, здесь, на мой взгляд, никакого насилия не должно быть. Учить с детства, вот в детстве у любого человека, у любого ребёнка, абсолютно у любого, есть потребность что-то делать руками. Плюс к этому у него есть тяга к музыке. У каждого ребенка. Он, там, кто-то хочет петь, кто-то хочет танцевать, кто-то хочет учиться на музыкальных инструментах играть. Но это потребность такая, внутренняя потребность. Вот он рождается, вот она есть. И такая же история с изобразительным искусством. Он хочет рисовать. Он просто берет и там что-то срисовывай, каля-маля какие-то делать. Ему хочется лепить из пластилина. Что-то делать, мастерить что-то. Девочкам вышивать что-то хочется. Это сродни изобразительному искусству. Вся вот это такая внутренняя потребность. И мне, кажется, просто родителям имеет смысл, несмотря на то что это может принести какие-то неудобства дома, это надо поддержать, всегда поддержать! Потому что у нас, как правило, дети, которые приходят учиться в школу, они, занимаются и музыкой, и иностранный язык, и танцами, и там еще чем-то. То есть у них большой спектр. Я это приветствую, не считаю, что нужно в обязательном порядке, чтобы ребёнок на начальном этапе уже был запрограммирован там, как профессионал. Да не нужно это, вообще не нужно. Это нужно ко всему иметь призвание. А призванных очень мало. Так же, как талантов, очень мало. Это единицы. Это определенное отклонение от нормы. Это... ну, там много очень всяких факторов, которые, наверное, должны сложиться, чтобы человек действительно стал высоким таким профессионалом. Чтобы он этим жил и давал действительно уникальные какие-то результаты. А для того, чтобы просто открыть мир для себя, красоты, ну, пожалуйста, это вот то, что тебе дано, то, с чем ты родился. Ты можешь попробовать рисовать, получить какие-то основы для себя. Ты можешь становиться кем хочешь, не знаю, врачом, педагогом, экономистом, кем угодно. Тебе это не повредит в жизни. Так же, как слышать хорошую музыку. Но её слышать хорошую музыку когда можно? После того, когда ты, ну, немножко тебя приобщат к музыке-то. Чуть-чуть хотя бы ты позанимаешься и тогда ты сможешь и слышать. Это классическая музыка будет не пустой звук вот это все нужно, а делать профессионала из них да ни в коем случае. Ни в коем случае. У меня был вот такой период, когда я поступал в Суриковскую школу, мама прятала мои кисточки, краски. Это был действительно период такой тяжелый, очень жесткий. Вот, она, видя, ну, жизнь моего отца, жизнь многих художников, которые проходили у нее на глазах, она не хотела, чтобы я шел в эту профессию. Ну и потом эта профессия, она такая вот, то ли пан, то ли пропал, то ли будет, то ли не будет, то ли что там будет, неизвестно. Вот. И она мне, тогда как-то сказала: «А ты готов идти до конца»? Вот идти до конца. Ну, это как, наверное, в монастырь человек уходит, вот он говорит, а я готов-то идти до конца? По-настоящему только. Я говорю: «Готов». Вот я иду до сего дня, до конца. Я с этого пути никогда не сворачивал, и не оглядывался. Но это не всегда может оценить маленький человечек. И бывает иногда что-то меняется. Ну, по-разному это всё. Это всё очень сложные вещи, которые... Бывает, что к человеку это приходит поздно. Вот, и он наверстывает упущенное, и он становится блестящим художником, потрясающим художником. Иногда, наоборот, это гаснет, почему-то гаснет, непонятно почему. Оно бывает такой всплеск, и всё в детстве, в юности, а потом всё уходит. Тоже такое бывает. Ну, тут нельзя ничего сказать, посоветовать трудно. Но то, что не надо мешать, если есть желание на начальном этапе этим заниматься, это безусловно. Это безусловно нужно, чтобы ребенок к этому приобщился. Потому что, понимаете, как только он начинает рисовать, вот просто, простые вещи, вот он там яблочко, там грушу, там еще что-то, ну вот простое, то, что вокруг него. Простой мир его, он перед ним открывается, он им любуется, он этому миру радуется, он на него смотрит другими глазами. Он открывается вообще, вот этот бесконечный красивый божественный мир. Это чудо, и это вот чудо, которое именно благодаря образованию оно дается человеку. И он — всё, вот он уже по-другому видит мир. Ему возвратился тот дар, удивительный дар, который, к сожалению, к сожалению, просто так не открывается. Только смотрение в музее или там ну да, можно конечно уже через музеи, через каких-то старых мастеров, через альбомы, картины. Но когда ты сам берешь это все, то у тебя это действительно раскрывается доподлинно. Да и мастеров ты смотришь по-другому, все ты смотришь по-другому, весь мир другой. Он весь мир другой. Вот, и это закладывается, конечно, в детстве, в основе своей.
Кира Лаврентьева
— Сергей Николаевич, а можно ли делать... У нас осталось совсем немножко времени, мне хотелось очень задать этот вопрос. А можно ли, когда ты уже верующий человек, когда ты много про себя понимаешь, когда ты понимаешь всё практически, про свои возможности в искусстве, можно ли жить не по воле Божьей. Можно ли творить не по воле Божьей? Написать что-то, и ты понимаешь, что это Богу не угодно. Я сейчас даже не беру в расчёт, знаете, какие-то совсем сюжеты непонятные. А вот ты вроде ничего, хорошую картину написал, а понимаешь, что она не нужна. Или сделал что-то, что-то руками такое изобразительное, а понимаешь, что, может и не надо было это делать. Это вот эта градация, она как определяется? Ну как градация?
Сергей Андрияка
— Ну понимаете, если вы уже задали вопрос такой и обозначили, что это не по воле. Вот и ответ, собственно, мы же должны стремиться к исполнению воли Божьей, а не к самости своей.
Кира Лаврентьева
— Давайте я по-другому спрошу. А у вас есть ощущение вот этого вообще? Бывало ли у вас такое, что ты что-то написал, а понимаешь, что-то странное?
Сергей Андрияка
— Конечно. Так очень много мы делаем. Мы в своей жизни слишком много делаем того, чего не является по воле Божьей, к сожалению. Ну, поэтому всегда ставишь под сомнение то, что ты делаешь, то, что ты сделал, то, что ты хочешь сделать. Вопросы возникают. Ну, к сожалению.
Кира Лаврентьева
— Давайте напомним нашим дорогим слушателям, что 21 сентября в честь 65-летия Народного художника Российской Федерации Сергея Николаевича Андрияки открывается выставка по адресу Пречистенка,19. В Музейно-выставочном комплексе РАХ. Продлится она до 29 октября, то есть практически полтора месяца будет возможность посетить выставку, посмотреть экспозицию. И, в общем, насладиться творчеством Сергея Николаевича. И также будут два дня, когда Сергей Николаевич будет там. Можно прийти, познакомиться, пообщаться, задать какие-то вопросы. Это будет 30 сентября, дорогие друзья, запоминаем, 30 сентября и 28 октября. В 12 часов 30 сентября и 28 октября тоже в 12 часов Сергей Николаевич будет вас там ждать. Так что настоятельно рекомендуем посетить выставку. А Сергей Николаевич, Вас благодарю от души за прекрасный разговор, за прекрасный час, незаметно пролетел совершенно.
Сергей Андрияка
— Ну, о многих вопросах можно говорить, потому что слишком много тем.
Кира Лаврентьева
— Бесконечно. О многих можно говорить бесконечно.
Сергей Андрияка
— И они касаются и творчества, и, наверное, не только творчества, и самой жизни.
Кира Лаврентьева
— Так и есть. Огромное спасибо, дорогие друзья. Мы напоминаем вам, что у нас в гостях был Сергей Андрияка, народный художник Российской Федерации, основатель и художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с вами до следующего воскресенья.
Сергей Андрияка
— Спасибо.
Все выпуски программы: Вечер Воскресенья
«Если крестник стал атеистом...» Прот. Алексей Батаногов, Анна Сапрыкина, Наталья Разувакина
В этом выпуске настоятель храма святого равноапостольного князя Владимира в Новогиреево протоиерей Алексей Батаногов, кандидат педагогических наук, мама семи детей Анна Сапрыкина и поэт, журналист Наталья Разувакина размышляли над тем, какова роль крестных, как правильно строить отношения с крестниками и что делать, если крестник становится атеистом.