«Александр Шморель». Светлый вечер с Александрой Ранг (19.06.2018)

А. Пичугин

— Здравствуйте, дорогие слушатели. Здесь, в этой студии, студии светлого радио, приветствуем вас мы, я Алексей Пичугин...

К. Мацан

— И я, Константин Мацан. Добрый светлый вечер.

А. Пичугин

— Сегодня вместе с нами и с вами здесь, в этой студии ближайший час, этот «Светлый вечер» проведет АлександраРанг, председатель фонда «ОТМА». Здравствуйте.

А. Ранг

— Здравствуйте, дорогие слушатели.

А. Пичугин

— Давайте сразу расшифруем, что значит «ОТМА».

А. Ранг

— «ОТМА» — это Ольга, Мария, Татьяна, Анастасия — Царские дети.

А. Пичугин

— Ну и об этом мы, наверное, сегодня тоже немного поговорим. Но в первую очередь мы сегодня говорим про человека, о котором, наверное, людям, ну не сильно интересующимся историей середины XX века, историей Второй мировой войны, его имя, наверное, ничего не скажет. Дело в том, что действительно человек, о котором известно немного, но тем не менее этот человек сделал столько всего — думаю, что Александра нам сегодня подробно расскажет в течение программы, — Александр Шморель, родившийся в Оренбурге, в России, в Российской империи на самом ее закате, проживший совсем недолгую жизнь, погибший в 40-е годы в Германии. Александр Шморель — кто это такой?

А. Ранг

— Александр Шморель это мученик. А полное его имя — святой мученик Александр Мюнхенский. Он прославлен 5 февраля 2012 года. Его значение, конечно, для русских немцев, для Германии и для России очень велико. И очень жаль, что о нем знают в России очень мало. В Германии также как бы не очень много знают о нем. Конечно, знают в Мюнхене. Во время прославления, он поместный святой, началось его уже, так сказать, более широкое прославление. Потому что архиепископ Кирилл должен был прибыть из Соединенных Штатов Америки, и у него была задержка, он не смог, так сказать, взять самолет и приехать и еще по каким-то причинам. И вот он во всех храмах епархии тоже, значит, предложил служить службу Александру Шморелю в этот день. Кроме этого как бы уже в других городах Германии начинают его прославление тем, что улицы, площади называют его именем. Вот у нас, в городке Раунхайм — это недалеко от Франкфурта-на-Майне...

А. Пичугин

— А вы там живете?

А. Ранг

— Я там живу. Названа, значит, площадь в честь Александра Шмореля. Причем очень символичное такое название...

А. Пичугин

— Шморель плаце?

А. Ранг

— Schmorell Platz.

А. Пичугин

— А давайте все-таки поговорим о том, кем он был. Потому что мы уже поняли, он прославлен, канонизирован в Германии как местночтимый святой. Если я не ошибаюсь, могу путать, он еще и прославлен как местночтимый святой в лике новомучеников в Оренбургской области.

А. Ранг

— Да.

А. Пичугин

— Возможно, что-то путаю. Но расскажите про него, про его жизнь. Он прожил всего 25 лет, да? И за эти 25 лет — это, в общем, одни из самых трагичных вообще лет в истории Европы, не только нашей страны, но и вообще Европы в целом: 1917 — я напомню, — 1943 год, всего 25 лет, даже до 26-ти он немного не дожил, буквально пару месяцев. Но расскажите, как так вышло, что родившись в Оренбурге, в России, а кстати говоря, он участвовал во Второй мировой войне на стороне Германии, но при этом прославлен как святой и погиб в Германии, как участник Сопротивления.

А. Ранг

— Да, как участник Сопротивления. Дело в том, что если мы как бы знаем, что он родился в Оренбурге и в трехлетнем возрасте, по стечению тогда политических разных обстоятельств, его семья переезжает в Мюнхен. И они берут с собою, так как мать его умерла, в общем-то, и он остается сиротой, однако отец его снова женится и, так сказать, они решают переезжать в Мюнхен. В Мюнхен берут с собой они еще и Феодосию Лапшину — это его нянечка, она православная христианка, верующий человек. И конечно, Александр к этому времени, он уже крещен. Она за ним ухаживает, он растет, она ведет его в православный храм в Мюнхене. Он владеет очень хорошо русским языком. У него появляются брат и сестра, семья его проживает в Мюнхене. Он живет обыкновенной, нормальной, так сказать, жизнью немецкого мальчика. Ходит, играет с ребятами там во дворе и всё, у него много друзей. Друзья вот, допустим, Софи и Ганс Шолль, они с детства его друзья. Потом он поступает в Мюнхенский университет на медицинское отделение, потому что отец его как бы врач, доктор, он уже и в Оренбурге работал, там медициной занимался. И он по стопам отца решает идти действительно в медицину. На одной из икон, которая написана для него, она написана была уже довольно давно, до его прославления, в сонме новомучеников на иконостасе Мюнхенского собора, там он изображен в белом хитоне, и на руке у него повязка как бы вот с красным крестом, значит, вот об этом говорит. Когда он учился в университете, то в этом время началась война. И как молодой человек, он очень, конечно, остро отнесся к этой ситуации. Потому что он очень любил Россию и любил Германию. И вот это как бы его была такая внутренняя как бы проблема, конфликт, да, что власти его страны и люди пошли, так сказать, они решили напасть на его родину, где он родился. Значит, русским языком он владел, литературу он читал, он любил как бы Россию очень крепкой такой любовью. И вдруг он увидел также свой народ, который пошел за Гитлером, пошел за этими властями. И этот народ для него был его родным народом, это была также его родина. И для него это было очень важно, каким-то образом отреагировать на такую ситуацию. И вот его друзья также были, так сказать, возмущены подобной ситуацией. И они организовали небольшую такую как бы ячейку Сопротивления. К ним присоединились еще несколько человек студентов. Кроме этого у них в университете был также один преподаватель, который как бы тоже хотел каким-то образом участвовать в этом Сопротивлении. Его совесть не позволяла, так сказать, смотреть на эту ситуацию, он поддержал этих молодых студентов.

А. Пичугин

— Но простите, да, что я вас перебиваю, тут еще есть несколько, насколько я представляю из его биографии, фактов, которые очень хорошо характеризуют вообще личность Александра. Это то, что он сначала, когда ему предстояла воинская служба, отказался присягать Гитлеру. Ну потом все-таки так сложилось, что ему пришлось принести эту присягу, но когда он принимал участие в аннексии Судет в 38-м году, его мировоззрение окончательно изменилось и он увидел, что чехи, в общем, австрийцы относятся к Гитлеру, гитлеровской армии именно как к захватчикам. И тогда он окончательно поменял свой взгляд вообще на войну, на военную службу. А в 40-м году, когда им опять пришлось служить, уже в то время полным ходом шла Вторая мировая война, он добился того, что он служил в санитарном батальоне и не брал в руки оружия.

А. Ранг

— Да. Он не служил в санитарном батальоне, им предлагали просто практику. Все студенты, которые учатся и до сих пор в Германии, им предлагают определенную практику, допустим, на три месяца, два месяца. Поэтому их с друзьями послали тогда, как, значит, сопровождать как бы немецкие войска именно вот на эту практику, естественно. Я думаю, что он интуитивно уже с первым столкновением, которое было, по зову своего сердца уже не мог принять эту ситуацию как таковую. Но люди всегда хотят как бы хорошо видеть ту или иную ситуацию. Поэтому вот это, я не думаю, что даже у него какие-то были сомнения внутренние, но внешне он хотел как бы примириться каким-то образом, он надеялся на то, что вот эта как бы власть еще каким-то образом может повернуть назад. Он надеялся, что это не так как бы страшно, как он это уже предполагал и видел, понимаете.

К. Мацан

— То есть для него это все-таки выбор против гитлеровской власти, а не выбор, вот есть две родины, одна первая, скажем так, другая страна вторая, в которой он жил, и в этом конфликте, кого же поддержать, если уж война идет, надо кого-то выбрать.

А. Ранг

— Нет, этого выбора у него не было. Я говорю это, так сказать, я живу за границей уже 35 лет, я знаю, как бы те чувства, которые испытывают наши соотечественники, которые, в общем-то, любят Россию. Но и живя в стране, допустим, сейчас в Германии, как ее не любить, как не любить этот народ, простой народ, который фактически как бы ну такой же, как и мы. Мы точно так же любим, точно так же кого-то ненавидим, точно так же сомневаемся, мы все люди. И поэтому, живя в этой стране, имея там свои, как бы мы растим там своих детей, как мы не можем не любить эту землю, как мы не можем не любить эту улицу, на которой наши дети играют и так далее. Потому, конечно, для него это было не выбор между Россией и Германией. Это был однозначно как бы выбор между добром и злом. И вот это вот он видел, что зло, и не хотел верить в то, что вот это зло действительно настолько может поработить не только власти, но его и народ. Вот эта боль за народ для него была, мне кажется, самой острой. Вот за тот немецкий народ, который вот уже как бы на его глазах он поддерживал эту власть, он маршировал, он делал свой выбор. А он сделал свой выбор наоборот.

К. Мацан

— А вот есть у нас свидетельства, его, не знаю, письма, дневники, на чем, что вы изучали, из чего этот выбор вырастает? Ведь ну если так пытаться себя поставить вот в тот период на его место. Ну вот многие люди искренне поддерживают существующие немецкие власти. И в этом нельзя признать негодяями всех этих людей. Они что-то там считают, что-то как-то думают, что да, это вот стабильность, это какое-то преодоление, не знаю, каких-то проблем. Это вот сильный лидер, вот мы за ним идем. Потом приходит разочарование, после. А вот в моменте не так-то просто это разглядеть. И вдруг появляется человек, который сразу это разглядел. Что он увидел, что как он мыслил?

А. Ранг

— Я не могу сказать, как он мыслил. Я могу, допустим, такую небольшую историю рассказать, да, такую, совершенно бытового характера, чтобы, может быть, мы почувствовали то настроение, которое было во время войны. Небольшой городок. Это рассказал в Раунхайм наш бургомистр, да, Томас Юэль. И он говорит, значит, дети играют на улице, занимаются чем-то там, мужчины сидят, пьют пиво, и так далее. Дома матери готовят там ужин, обед или что. И вот вбегает мальчишка домой, сын и кричит: «Мама, война!» — то есть такая эйфория, то есть объявили вону. И вот она, которая как бы мешала сейчас вот этот свой гороховый суп, она просто застывает с этой ложкой и не может ничего ни сказать, ничего. Для мальчика это какое-то такое событие, о котором он понятия не имеет. Но для взрослой женщины, для матери, она прекрасно знает...

А. Пичугин

— Для детей того времени...

А. Ранг

— Что это значит: война. И вот эта застывшая эта мать, которая дальше не может продолжать свою работу в оцепенении — вот так, наверное, значит, понимаете, вот представьте себе, как что, страх какой у людей как бы был. Еще одна женщина сказала по этому поводу. Та была уже очень 90-летняя женщина, во время вот этой Сербской войны, которая 91-х годов, немка. Она говорит: мы жили очень хорошо, ездили в лагеря отдыхать, санатории, и так далее. Уехали там, значит, куда-то и потом возвращались снова, как школьники, начинался учебный год. Мы видели, что ситуация была такая как бы нестабильная, страшная, что надвигалась какое-то зло. Мы видели это по всем параметрам, то есть нельзя было этого скрыть. Но мы думали: ну может, не будет, может, пройдет и так далее. И мы не успели. Когда уже полетели, так сказать, мессершмитты уже полетели над Польшей — тогда уже было поздно. И она говорит: будьте бдительны, смотрите, чтобы не было поздно. То есть вот когда мы не ощущаем вот приближение грозы, да, а ничего не делаем для того, чтобы вот эта гроза как бы прошла или нас уберечь от этой грозы, то тогда бывает поздно. Вот таким образом. Поэтому, конечно, Александр в этой ситуации так же, как и любой другой человек, он предчувствовал, видел все, но не хотел с этим согласиться. А когда уже он по опыту своему и дальнейшему как бы жизненному пути уже в 40-м году, как вы видите, что там уже полностью... Это нужно решиться на смерть, это решиться на жертву. Когда человек принимает такое решение, что он идет против всех, он должен все риски, которые есть, так сказать, уже просчитать.

К. Мацан

— А о каком конкретно решении вы сейчас говорите его?

А. Ранг

— Идти против Гитлера, против этой власти.

К. Мацан

— Ну в чем оно выразилось? Мы знаем, что он начал и создал движение «Белая Роза», но это уже позже, я так понимаю, уже в 42–43-м годах.

А. Пичугин

— Нет, чуть раньше, в 41-42-м. Они в Советский Союз тогда попали собственно с гитлеровской армией, они под Смоленском, в Гжатске были. И там он вместе, у него были несколько товарищей — Ганс Шолль и Вилли Граф, и они вместе с ними пытались как-то взаимодействовать с местным населением. Они видели жестокость, с которой гитлеровские солдаты обращаются с местным населением, и они пытались показать другое, что у немецкого солдата может быть человеческое лицо.

А. Ранг

— Да, да, конечно, они пытались в этом плане противодействовать и так далее. Но до этого у них уже была как бы ячейка, до этого у них уже были определенные настроения и начали свою работу. А когда они уехали, это просто прервалось на эти три месяца, эта работа. И когда они приезжают, они ее в полную силу начинают дальше как бы уже действительно вот, и выпускать эти листовки. Пять листовок было, да.

А. Пичугин

— Тут тоже надо оговориться, просто чтобы стало понятным. Немного разное понимание пребывания солдат на фронте было в Советском Союзе и в Германии. Если в Советском Союзе — ну и это понятно, потому что на нашу страну напали, и не было возможности, естественно, солдату ездить в отпуск. Тогда как немецкие солдаты, у них была и ротация, и они имели возможность лечиться, отдыхать в санаториях, а потом снова возвращаться на фронт. Вот таким образом они тогда и уезжали. Они там какое-то время проводили под Смоленском, воюя, а какое-то время они проводили снова в Германии у себя дома, с родными и близкими. Тогда как там советские солдаты этой возможности были начисто лишены.

А. Ранг

— Да, конечно.

А. Пичугин

— А про «Белую Розу» расскажите, пожалуйста. Потому что мы вот сейчас, Костя упомянул и можно прочитать в биографии, что это такое.

А. Ранг

— Ну Сопротивление они назвали «Белая Роза», это Сопротивление назвали. Все думали, что это, в общем-то, очень большое, сама по себе большая такая организация. Потому что то количество как бы листовок, которые они печатали и разбрасывали, они ездили в другие города, у них были еще несколько человек. Их, по-моему, было около 12 человек, да. А после этого уже и в других, там еще были ячейки Сопротивления, но они были не такими как бы радикальными в этом отношении.

А. Пичугин

— Мы напомним, что в гостях у светлого радио сегодня председатель фонда «ОТМА», Александра Ранг. И говорим мы сегодня про человека, о котором не так много известно в России, больше даже, наверное, известно в Германии. Несмотря на то, что родился он в Оренбурге, а погиб в 43-м году в Мюнхене. Это Александр Шморель, канонизированный Православной Церковью в Германии как местночтимый святой. И вот «Белая Роза», о которой мы говорили — тоже интересное название такое, красивое название: «Белая Роза». Вроде бы ничего необычного в том, что таким образом называют движение Сопротивления нет, но любопытно то, что оно дано по названию книги. Это роман писателя Бруно Травена, о котором очень мало известно. Он всячески скрывал все факты своей биографии, приписывая свои книги то Джеку Лондону, то еще кому-то. И дал всего одно интервью под конец жизни, в конце 60-х годов в Мексике, в котором вообще полностью отрицал то, что он это он. Но тем не менее известна вот его книга, «Белая Роза», антивоенный роман, по названию которого молодые люди в Германии называли свое движение Сопротивления.

А. Ранг

— Решили назвать это, да, соответственно «Белой Розой».

К. Мацан

— Вы начали рассказывать о том, что чтобы принять такое решение, начать организованное Сопротивления гитлеровской власти на территории Германии, будучи жителем Германии, нужно было все риски просчитать. Вот что мы знаем об этом решении, об этом периоде его жизни? Насколько он боялся, насколько он сомневался? Ведь это же и вправду, ну по сути, ты ступаешь на путь прямой к смерти и ты это осознаешь.

А. Ранг

— Да, абсолютно.

К. Мацан

— И человек на это идет. Вот что мы об этом знаем?

А. Ранг

— Знаете, это, наверное, еще, конечно, есть люди такие, герои, да, которые по своему мировоззрению они не предатели, они не могут предать, да. И поэтому вот это решение когда они принимают, то соответственно оно единственное. Они не могут по-другому. И вот когда мы сейчас можем вернуться к тому времени, вот когда он пишет последние письма, он же говорит об этом. Когда его еще не арестовали, и он делает этот путь в сторону Австрии и Швейцарии, чтобы как бы избежать сначала, он ищет какое-то решение. То есть его в первый раз не арестовывают и так далее, что происходит с ним: он понимает, что я сделал то дело, которое я мог сделать. Больше я ничего, кроме вот этого сопротивления, кроме того, чтобы принести свою жизнь, так сказать, во имя моей родины, во имя моих взглядов, убеждений, сделать не могу. Вот это вот и было то, что обдумание. Он не мог поступить иначе. Мы же знаем сами: есть определенные принципы, которые мы переступать не можем. Если мы эти принципы преступим, мы уже не люди, мы умираем душою, мы умираем вообще. То есть, может быть, мы и живем, так сказать, продолжаем жить как просто какой-то человек, но это уже не тот человек, который... Человек-предатель — он уже не тот человек. Поэтому он не мог этого сделать, он принял решение и он для себя, для него не было другого решения. Только это решение было для него. А иначе смерть. А если бы он остался жив, он даже не мыслил о том, чтобы, когда уже казнь была, суд был, чтобы, так сказать, отменить свое решение. Он было очень твердое, это решение, принято было задолго до этого. А рождалось оно именно в те вот, в те годы, дни и так далее, когда они и оказывали это сопротивление, когда они ездили в этот Гжатск, когда они говорили с русскими, когда он, так сказать, пропускал свою...

К. Мацан

— А расскажите, подробней об этом: куда они ездили, говорили. Вам это известно. Я думаю, что большинству наших слушателей, мне, например, тоже в подробностях эти истории не известны. Вот он приезжает на фронт, вот он видит, как Лёша отметил, зверское обращение некоторых немецких офицеров с мирным населением на оккупированных территориях СССР. Что он делает?

А. Ранг

— Видимо, самое такое... вот снят же фильм тоже «Белая Роза», да, и там есть такой эпизод. Когда они едут на грузовике, на машине едут и видят грузовик. Грузовик полон, значит, русских военнопленных. А ведет грузовик один из их товарищей, который где-то там живет в Мюнхене, сосед или просто человек, которого они знали. Они говорят там: «Ханс, что ты здесь делаешь?» А грузовик просто буксует, и Ханс выходит из этого. «Вы куда едете?» А грузовик едет в направлении, там куда-то к реке, скажем. «Там же ничего нет, там же нет дороги, там же тупик». Он говорит: «Не разговаривай со мной. Мы знаем, что мы делаем». И они тоже не могут выехать отсюда. И вдруг они слышат, когда грузовик туда проехал, длинные очереди. Они понимают, что всех этих людей, всех этих военнопленных, которые были в грузовике, просто расстреляли. И их товарищ тоже, он там шофер, может быть, он не расстреливал, но он присутствует при этом. То есть вот они видят весь этот ужас, который... Хотя они сами как санитары, хотя они сами не участвуют как бы в войне, они как бы ухаживают за ранеными, но тут, рядом с ними их же товарищи такие же, так сказать, идет война, совершается вот это преступление. То есть это не какая-то теория, это вот они видят все своими глазами, что происходит. Конечно, это все переворачивает их душу. И даже его товарищи, они даже полюбили русских людей. Потому что они ходят там, встречаются в русских семьях даже с девушками, они разговаривают. Он же говорит на русском языке. Они там ходят на танцы, они там в клуб где-то и так далее. Поэтому они видят эту жизнь, с одной стороны. А с другой стороны, они видят, что этих людей могут завтра убить.

А. Пичугин

— Но фильм не так просто найти, наверное, но можно. В интернете сейчас все можно.

А. Ранг

— В интернете фильм можно очень спокойно найти.

А. Пичугин

— 82-го года, немецкий фильм.

А. Ранг

— И 82-го года и, по-моему, еще позже снимались. Написать: «Белая Роза», Сопротивление, «Белая Роза», фильм — и там будет несколько фильмов.

А. Пичугин

— Я думаю, что все-таки в СССР, вот под Смоленском когда они были, это во многом отдавалось на откуп самим солдатам, как они себя поведут с коренным населением, как они будут относиться к жителям русских деревень. И здесь никто им ничего не мог сделать за их человеческое отношение. Потому что ведь они, я знаю, организовывали, ну точнее я читал, что они организовывали хор из пленных, хор из местных жителей. Пытались что-то делать, ну чтобы показать действительно, что они тоже люди, и что по-человечески нужно относиться друг к другу. И все они были христианами, кстати говоря, все ведь участники движения «Белая Роза» были объединены христианской идей. Но куда тяжелее, я так понимаю, им было в самой Германии. На фронте — ну ты относишься к жителям этой деревни плохо, там кто-то относится действительно хорошо. И вот никто никому не запрещал относиться хорошо, по-человечески. А вот в Германии уже было гораздо сложнее. Они же что, они всего лишь выпускали листовки и писали на стенах домов....

А. Ранг

— Вы знаете, написать, что Гитлер свинья...

А. Пичугин

— Вот. Вот. И за это они были казнены через несколько лет.

А. Ранг

— Вы знаете, это не просто листовки были. Это такие листовки были... Я в первый раз познакомилась с такой листовкой в 1996 году. У нас так тоже там общественная организация была, и мы собрались и разговаривали, хотели назвать, вот наша сейчас часовня Царственных мучеников в Раунхайме, мы искали ей покровителя. И значит, немецких святых — так, Собор немецких святых — такая у нас мысль возникла. И вот по этому поводу, значит, преподобномученица Елизавета, там Прокопий Устюжский. И в том же нашем вот вестнике — у нас выпускается епархиальный, значит, вестник, и там стоял Александр Шморель со своей биографией. И были напечатаны как бы его листовки. И когда мы прочитали эти листовки, то мы поняли, насколько велик его подвиг. Потому что даже как бы в мирное время не каждый человек решится сказать что-то против властей и так далее. А здесь, когда тебе грозит действительно угроза, висит над твоей и ты говоришь такие слова. Ведь что он писал в эти листовках. Он обращался и к немецкому народу, он говорил, что вам будет стыдно за это время, что вы поддерживаете эту власть. Что это власть, Гитлер, несет позор на нашу страну, что война когда-то кончится, которую он начинает и проводит, а народ немецкий останется, как бы сказать, в проигрыше, он будет страдать из-за того, что это произойдет. Погибнут многие люди с той и с той стороны. Даже здесь какое-то пророческое как бы его в этих листовках есть даже какой-то вот посыл идет, да, это не просто так. Он же видел то, что война закончится. И говорить, что власти, что ты свинья, ты гад, что ты делаешь с моим народом, как ты поступаешь с моим народом? Народу говорить: нет, вы не должны быть, как бараны как эти идти на заклание, вы не должны, вы должны оказывать сопротивление. И взывал, так сказать, ко всему народу. Это, конечно, очень серьезные листовки. И их, так сказать, они видели, что эти листовки были написаны довольно как бы литературным языком таким, хорошим и искали среди интеллигенции, кто это был. Они не могли вообще даже подумать, что это студенты, совершенно молодые люди, которые решатся, небольшая группа людей, которые решатся на вот такой как бы вызов властям. Поэтому начали их искать, начали смотреть, где. Даже было страшно покупать, они же некоторые листовки посылали в конвертах. И почтовые марки было даже невозможно покупать скопом, там 50 штук или и так далее, потому что ты срочно попадал под, так сказать, наблюдение...

К. Мацан

— Под подозрение.

А. Ранг

— Вермахта. Значит, они ходили по разным почтамтам, покупали по несколько этих почтовых марок. Потом они их ночью клеили. У них специальная была машина, которая они там делали, печатали эти листовки. Все это было довольно так, так сказать, в кустарных условиях. Потом они решили делать надписи на стенах краской. И вот слева и справа от университета, где они учились, они сделали там перечеркнутую свастику, еще какой-то символ такой вот антифашистский, что все студенты, которые там учились, а это большой университет, и тысячи студентов там учатся, заходя, видели вот это. Смыть это было очень быстро невозможно.

А. Пичугин

— Нам из XXI века сейчас очень сложно это представить, что могут убить за надпись на стене. Причем не просто в подворотне, а вот официально совершенно, на площади после краткого и совершенно несправедливого суда. Мы вернемся к этой программе, к нашей теме через минуту. Я напомню, что Александра Ранг, председатель фонда «ОТМА», сегодня в гостях у программы «Светлый вечер».

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии мой коллега Алексей Пичугин и я, Константин Мацан. Сегодня с нами в студии светлого радио общественный деятель, председатель фонда «ОТМА», наша гостья из Германии, Александра Ранг. И мы говорим о фигуре мученика Александра Мюнхенского, которого мы знаем под фамилией Александр Шморель.

А. Ранг

— Вот хотела бы еще о чем сказать. Мы отпраздновали 9 мая. И мы уже, так сказать, у вас уже больше лет идет «Бессмертный полк», а мы три-четыре года, как тоже у нас существует и есть, идем «Бессмертным полком». Мы собираемся, конечно, на разных кладбищах, собираются священники, там проходят панихиды. А мы берем автобус, и у нас в Раунхайме 11 человек угнаны были, погибли, одним словом, там есть мемориальная доска. В Рюссельсхайме, где «Опель», вы знаете, там 193 человека могилы, лежат и в Майнце три тысячи русских солдат. И вот когда мы идем этим «Бессмертным полком», вернее, расстояния довольно большие, поэтому едем на автобусе, потом выходим — панихида, лития состоится, — и дальше. И вот мне пришла в голову мысль: а кто же должен идти с нами? Конечно, Александр Шморель, потому что он положил свою голову. Ведь его казнили при помощи гильотины, это такое средневековое как бы орудие казни, да. Он положил четко свою голову, как вот действительно человек, как будто первомученики, которых четвертовали и так далее. И вот он отдает свою жизнь. И как бы фактически, так сказать, это очень символично. Потому что он любил свою родину, Германию, и он очень любил Россию. Он хотел приблизить эту победу, и он за эту победу фактически отдал свою жизнь. И вот мы всегда берем его иону с собой, и икона идет в «Бессмертном полку». В этом году 6 мая воскресенье было. У нас люди работают 9 мая и так далее. «Бессмертный полк» состоялся 6 мая. У нас должны были прийти очень много и детей, но решили, что они пойдут там во Франкфурте из школ и так далее, около 200 человек. И когда мне сказали, что у нас в Раунхайме не состоится мероприятие, то я вот организовала свою поездку в Москву. И взяла с собой, потом я понимаю, что здесь же тоже «Бессмертный полк». И вот у нас здесь, на Красной площади икона святого мученика Александра Мюнхенского в этом году прошла...

К. Мацан

— Впервые в Москве.

А. Ранг

— Впервые прошла в Москве по Красной площади. Там где знамена гитлеровские, фашистские знамена, так сказать, были опущены и так далее, и шел Парад Победы, вот теперь человек, который отдал свою жизнь, мученик, как сказать, он со своей иконой присутствовал на Красной площади. Конечно, это очень символично. Наш протоирей, Николай Артемов, я ему писала об этом, он благословил. И, слава Богу, вот это произошло.

К. Мацан

— Это клирик Берлинской епархии, да, Русской Православной Церкви?

А. Ранг

— Это Марк. А это протоиерей, это у нас настоятель храма Новомучеников и исповедников Российских, он фактически в течение долгого времени...

А. Пичугин

— Это РПЦЗ?

К. Мацан

— Ну да.

А. Ранг

— В течение 15 или 20 лет он потрудился над тем, чтобы святой Александр Мюнхенский был прославлен, канонизирован.

К. Мацан

— А вот расскажите об этом. Чтобы человек был прославлен, нужно какое-то усилие, нужно как-то этот процесс запустить, начать, рассказать...

А. Ранг

— Вот.

К. Мацан

— Объяснить, предать огласке — как это все происходило?

А. Ранг

— Вы знаете, что это все происходило, наверное, очень долго. И действительно было очень много публикаций, и было очень много исследований, и работа шла, конечно, очень большая. Вот есть такой писатель Игорь Храмов, он написал биографию, житие фактически Александра Шмореля, есть такая книга «Душа «Белой Розы» называется. В прошлом году, 5-го где-то октября у нас проходила интернациональная выставка, книжная ярмарка во Франкфурте, и вот так же я взяла с особой икону новомученика, она присутствовал там. Потому что в Раунхайме освятили площадь, посвященную именно вот Александру Шморелю. Это была тема. Приехал Игорь Храмов со своими публикациями, еще очень много было публикаций других писателей. И это была пятая тема на интернациональной выставке. Это был очень символично. То есть его прославление, оно расширяется. И вот, слава Богу, вы в Москве тоже о нем говорите.

К. Мацан

— А как лично в вашу жизнь пришел такой большой предметный интерес к этой фигуре? Помимо того, что в вашем городе, вы сказали, площадь, и ну люди, которые интересуются историей, это знают. Но так, как изучаете жизнь Александра Шмореля вы, не каждый изучает. То есть для вас здесь личный мотив какой-то?

А. Ранг

— Вы знаете, так как я живу очень долго в Германии, общаюсь и с немцами, общаюсь и с русскими людьми, и иногда возникает такой вопрос: а что бы ты делал во время войны? Вот что бы, как бы ты, на какой бы ты стороне был?

А. Пичугин

— А разве есть ответ на такой вопрос?

А. Ранг

— А каждый для себя попробуйте сказать, попробуйте ответить.

А. Пичугин

— Но мне кажется, каждый может для себя ответить. Но как он реально себя поведет, никто не знает.

А. Ранг

— А вот именно. Вот это и есть то, что мы до конца не знаем, как бы могли отреагировать. А вот видите, как он отреагировал. То есть мы хотели бы все быть на вот этой, правой стороне. А теперь возьмем тех немцев, да, которых вот та площадь, которая посвящена ему, вот там есть подвал. Это раньше было у нас ратуша, старая ратуша. В подвале этой ратуши брали, допустим, у нас очень много коммунистов там было, ну в этом местечке просто они. Они брали этих людей, приводили их, сначала немцев, в этот подвал, мучили, издевались и так далее. Заставляли подписывать о неразглашении и говорили, что если ты не откажешься от своих взглядов, не откажешься от этого, того, если ты не будешь на нашей стороне, то же будет с твоими детьми, внуками, и так далее, женой и прочее. То есть сначала немецкое население было подвержено вот этой вот угрозе, поэтому потом, значит, что происходило. Вот было два еврея у нас, это маленький городок, жило. Значит, один бросился просто под поезд. А другой, значит, исчез, потом неизвестно, как бы он со своей семьей и так далее. Потому что это, ну сейчас даже иногда и не знаешь, что с этими людьми там фактически происходило. Здесь вопрос такой, вот это время, если... У него отобрали все его имущество и отдали многодетной немецкой семье, которая жила в очень плохих условиях. И они сказали: вот, пожалуйста, тебе дом, у тебя много детей. А этот жил там, чего он там и так далее, он грабежом, может быть, так сказать, и неправедными своими, там торговлей этой. А это тебе. Люди эти видели, они были манипулированы. Очень сильно люди были манипулированы. Прежде всего, значит, мне хочется еще сказать одну вещь. Это то что вот эта реабилитация вся после войны. Люди до сих пор иногда боятся ответить на вопрос, на вопрос о том, что вот во время вот этой войны фашистской, гитлеризации, так сказать, что они делали.

А. Пичугин

— Это факт, это правда. Причем люди совершенно замечательные, прожившие после войны очень длинную жизнь. Зачастую война это такое большое белое пятно. И мне кажется, мы просто не вправе никого осуждать за это белое пятно. Мы можем вспомнить просто яркий пример из истории Русской Православной Церкви за рубежом. Это за границей митрополит Анастасий (Грибановский), предстоятель РПЦЗ, ну его сложно вообще обвинить в предательстве по отношении к России, по отношению к Зарубежной Церкви. Но человек, который по каким-то своим внутренним причинам на тот момент принял гитлеровскую Германию, писал довольно-таки восторженные письма Гитлеру. Ну и что? Ну вот человек так это понимал, так это ощущал, осознавал. Потом, наверное, мнение свое поменял, изменил, как-то раскаялся, может быть, нет. Но это не умаляет его заслуг как митрополита Анастасия (Грибановского), мне кажется. И таких примеров можно привести очень и очень много.

А. Ранг

— Да, совершенно, это было очень такое серьезное время, где очень трудно было, так сказать, вот сразу определиться. Но Александр сделал, вот для него, молодой человек, он сделал выбор. И этот выбор как бы вот его жизненный, он сыграл очень большую роль. И сегодня для нас это очень символично. Потому что такие ситуации они были в жизни человечества, и они как бы повторяются. И иметь такой пример, да, это, конечно, очень хорошо. А потом у нас очень много молодежи сейчас. Мы ходим также, есть приходские школы для, значит, рядом с храмами и так далее. Ну одним словом это такой пример русского немца. Ведь я не знаю, сколько человек сейчас точно, два или четыре миллиона, которые выехали из России в Германию, русские немцы — для них, конечно, это очень большой пример. Это такой пример примирения, понимаете. Потому что такой святой, и долго не было, так сказать, не были канонизированы именно из немцев святые. И вот появляется Александр Шморель.

К. Мацан

— А примирение чего с чем, кого с чем? Что вы имеете в виду?

А. Ранг

— Примирение? Примирение наших народов. Потому что и в России не всегда люди могут еще, так сказать, полностью сбросить, сказать, вот, не каждый человек скажет, да: вот это фашисты, а вот это немцы. А могут в какой-то, может быть, такой ситуации сказать: ах ты, немец и так далее и тому подобное, фашист. А вот именно пропустить через себя, серьезно пропустить. Не просто вот была война, мы победители, вот и так далее и тому подобное. А что же с этим народом было и так далее. Были среди этого народа люди, которые оставались людьми. И мы видим пример этот, что он остался человек, он остался действительно человеком, который, можно сказать, вот я поступил так, и это немец. Поэтому даже когда сегодня предлагали, вот у меня, значит, вот если пройти с иконой — а он же немец. Ну и что? Он немец, но он на стороне, так сказать, добра находился. Вот в этом и есть его очень большое значение.

К. Мацан

— Общественный деятель, председатель фонда «ОТМА», Александра Ранг сегодня с нами в программе «Светлый вечер». А как еще хранится память об Александре Шмореле в Германии, например, в Мюнхене или где-то еще? Вот вы сказали, что площадь его именем названа. А что-то еще происходит, как вот эта память реализуется?

А. Ранг

— Да. Дело в том, что организованы, конечно, вечера, которые как бы рассказывают, службы в церквях идут. Памятные даты, в которые он, как бы его казнили, в которую он родился и так далее. Делегации обмениваются, вот едут в Оренбург, из Оренбурга приезжают сюда. Но это еще, конечно, не все. Надо действительно этим заниматься, и чтобы больше людей узнали об Александре Шмореле и об этом Сопротивлении «Белая Роза».

А. Пичугин

— А что для этого нужно делать? Смотрите, два фильма вышло. Вот я уже посмотрел. Я сказал про фильм 82-го года, а еще был фильм 2005 года, он назывался «Софи Шолль. Последние дни» — тоже о «Белой Розе». Мы с вами сегодня об этом говорим. Но может быть, еще что-то можно придумать?

А. Ранг

— Ну я думаю, что здесь очень просто. Это же православный святой, мы молимся ему. Я могу даже очень маленький краткий пример привести, когда его молитва, ну вот такое маленькое, но совершилось чудо. Во время его прославления, ну я человек очень занятый, да, и поэтому я как-то посмотрела, да, вот сейчас будут прославлять нового святого, да, это Александр Шморель, я должна в Мюнхен. А в Мюнхен ехать от нас далеко, но я все-таки решилась, все бросила. На вечерню я не смогла попасть, а приехала и не заказала как бы себе там места, ни в гостинице, ни, значит, там в приходе. И когда я приехала, и участвовала, так сказать, в этом канонизации. И вот когда все пошли на трапезу уже, а для меня там места нет. Я думаю: что же делать? Я приехала так издалека, мне так хочется, так сказать, чтобы до конца как бы участвовать в этом. Я подхожу к иконе, начинаю ему молиться, я говорю: «Святой Александр, ты же Александр и я Александра, ну что же, они все пойдут кушать, а я здесь останусь сидеть?» А отец Николай выходит, говорит: «Мест нет, Александра. Не надейся, ничего, ну просто все впритык». При всей как бы это... опять сижу. Тут же подходит один молодой человек и говорит: «Простите, пожалуйста, можно к вам обратиться?» Я говорю: «Пожалуйста». — «Вот у меня жена заболела, она не может прийти. У меня два места, вы не можете пойти со мной?»

А. Пичугин

— Вот видите как.

А. Ранг

— Я говорю: «Простите, пожалуйста, а как вас зовут?» Он говорит: «Александр».

А. Пичугин

— Александр. Смотрите, а если говорить о всецерковной канонизации — пока еще нету подвижек в этом направлении?

А. Ранг

— О всецерковной канонизации, когда люди действительно о нем узнают и будут ему молиться, будут действительно происходить, может быть, и не только маленькие, когда он помогать будет, понимаете.

А. Пичугин

— Но все равно, мне кажется, очень важно, то что происходит прославление людей, которые пострадали во время Второй мировой войны. Нарочно говорю не «Великой Отечественной», а «Второй мировой», как общее название того, что происходило с 39-го по 45-й. Смотрите, у нас есть Александр Шморель, у нас есть мать Мария Скобцова, Илья Фондаминский отец Дмитрий Клепинин, Георгий Скобцов, сын матери Марии, да, — и это уже целый такой фактически сонм военных мучеников, новомучеников 40-х годов.

А. Ранг

— А еще очень много тех, которых мы не знаем.

А. Пичугин

— И может быть, когда-нибудь узнаем кого-то.

А. Ранг

— И вот когда, я надеюсь, конечно, что вот пройдя с иконой среди этого огромного количества вот этих вот фактически тоже святых, да, которых там, сколько людей приближали не только, когда они отдавали свою жизнь за эту победу именно, но молились за эту победу, понимаете. Вот. Так что будем ждать прославления еще очень многих. Потому что, видите, это движение набирает силу. Дети, внуки начинают копаться в фотоальбомах, начинают копаться в архивах. Начинают выходить истории, которых не знала не только семья там, соседи и так далее. Потому что в то время как бы вот молитвой приближать вот эту победу было тоже не совсем, так сказать, ну я бы не сказала, что это было страшно или как-то, но не делалась, может быть, это так ярко, а каждый стоял да про себя молился.

К. Мацан

— Вот смотрите, мы сегодня такую тему поднимаем, в связи с жизненным опытом Александра Шмореля, как цена и целесообразность героического поступка. Вот есть ну не то чтобы две точки зрения, скажем так, два пути мысли. Один — про который мы говорили, что не может человек по-другому поступать.

А. Ранг

— Не может.

К. Мацан

— Вот ценой собственной жизни он готов эти листовки распространять, краской на стене писать и ходить по почтамтам, покупать марки, чтобы не быть заподозренным, по чуть-чуть в каждом почтамте. И при этом вроде бы, с одной стороны, стоит вопрос: а чего ты добьешься? Ну чего ты вот маленькой компанией можешь добиться против целой государственной машины? Ничего,
по-большому, ну кроме какого-то заявления позиции и некоего привлечения внимания, которое ну в каких-то небольших, небольшое количество попадет. Но ты не изменишь историю и ход войны не переломишь этим. И все равно не можешь поступить иначе, жертвуешь своей жизнью ради этого. С другой стороны, я вспоминаю историю, которую рассказывают про святителя Тихона, патриарха Московского, когда к нему пришел человек и сказал: «Вот, владыка, благословите умереть за Церковь». Он сказал: «За Церковь нужно жить. Умереть за Церковь легко, а вот жить за Церковь — это придется прилагать усилия, это труднее. Поэтому благословляю жить за Церковь». Вот в этих условиях сложившихся. Вот здесь возникает, это не то чтобы развилка, не то чтобы два варианта, а просто жизнь не укладывается в схемы. И это и другое часть нашего опыта, и то и другое достойно размышления. Что вот вы об этом думаете, об этой цене подвига, который, казалось бы, ничего не изменил по большому счету. Ну так я, намеренно гипертрофирую.

А. Ранг

— Я ничего другого не думаю, как думает Церковь. Сколько святых — столько разных для нас образов и покаяния, и мужества и так далее. А мученичество — ну что я могу сказать? Он мученик, поэтому по-другому он не мог поступить. Есть такие святые, которые в такие вот бурные как бы годы становятся на молитву и стоят тысячу дней и так далее, и никто не знает их подвига.

К. Мацан

— На камне, как Серафим Саровский.

А. Ранг

— На камне, да. Есть такие, так сказать, святые, которые вот, как женщины ходили с крестным ходом вокруг Кремля и так далее. Разные есть, каждый человек как бы, каждый святой, у него свой путь то ли мученичества, то ли проповедничества, то ли, так сказать, праведности и так далее. Поэтому Господь выбирает этих людей и по их характеру, по их внутренним, так сказать, таким качествам, поэтому камертон, который там отзывается на это все. И вот у него именно подвиг мученичества. Поэтому он говорит, что я ничего больше не мог сделать, только как отдать свою жизнь за будущую победу, в которую он безгранично верил, что она придет.

А. Пичугин

— Я бы хотел в качестве такого финального штриха к портрету Александра Шмореля привести цитату. Простите, она довольно длинная, но вот это тот случай, когда надо привести полностью. И это очень хорошо будет просто характеризовать всю личность, всю величину личности человека, о котором мы сегодня говорим. В день своей смерти, в 43-м году 13 июля он пишет письмо, последнее письмо своим родным. «Мои любимые отец и мать! (Ну мать в данном случае это мачеха, потому что Александра говорила, что ему было всего два года, когда родная мама у него умерла.) Итак, все же не суждено иного, и по воле Божией мне следует сегодня завершить свою земную жизнь (человек довольно спокойно пишет о том, что он сегодня идет на смерть), чтобы войти в другую, которая никогда не кончится и в которой мы все опять встретимся. Эта встреча да будет вашим утешением и вашей надеждой. Для вас этот удар, к сожалению, тяжелее, чем для меня, потому что я перехожу туда в сознании, что послужил глубокому своему убеждению и истине. По всему тому я встречаю близящийся час смерти со спокойной совестью. Вспомните миллионы молодых людей, которые оставляли свою жизнь далеко на поле брани. Их участь разделяю и я. Передайте самые сердечные приветы дорогим знакомым, особенно... (дальше перечисление имен родных и близких). Немного часов и я буду в лучшей жизни у своей матери (у родной). И я не забуду вас, буду молить Бога об утешении и покое для вас. И буду ждать вас! Одно особенно влагаю в память вашего сердца: не забывайте Бога!!! Ваш Шурик». И дальше последняя строчка: «Со мною уходит профессор Хубер, который просит предать вам сердечнейший привет». Два человека идут на смерть и пишут последнее письмо за несколько часов до казни. Вот сила, настоящая подлинная сила. Что тут еще можно сказать? Наверное, остается только добавить, что «Белая Роза», они все были казнены, почти все вернее были казнены. Из 11 человек, участников группы «Белая Роза», в живых осталось только двое: Ганс Хирцель и его сестра Сюзанна Хирцель. Они прожили длинную жизнь, освободившись после войны из лагерей. Ганс Хирцель умер в 2006 году, а его старшая сестра Сюзанна в 2012, совсем недавно. Наверное, уже будем на этом заканчивать нашу программу. Спасибо вам большое. Это действительно очень важно, то что мы сегодня вспомнили человека и святого Православной Церкви. Надеюсь, что это тоже послужит для кого-то, может быть, поводом что-то почитать еще. Ну понятно, что в рамках нашей там часовой программы мы не можем во всей полноте рассказать о людях, которые там участвовали в движении Сопротивления во время войны в Германии, не можем рассказать все подробности о жизни Александра Шмореля, всего небольшой, 25-летней. Давайте еще раз напомним, что он родился в Оренбурге, в России, после падения императорской России, но еще до октябрьского переворота, вот в эти несколько месяцев правления Временного правительства и погиб в 25 лет, в 43-м году в Мюнхене.

А. Ранг

— Был монархистом.

А. Пичугин

— Был монархистом, да. Был, в общем, так абсолютно верен своей стране, двум своим странам на самом деле, двум — России и Германии. Спасибо вам большое. Александра Ранг, общественный деятель, председатель фонда «ОТМА», наша гостья из Германии, была в гостях у программы «Светлый вечер». Спасибо большое. Мой коллега, Константин Мацан...

К. Мацан

— И мой коллега Алексей Пичугин. Спасибо. До свидания.

А. Пичугин

— Будьте здоровы.