«Александр Бестужев-Марлинский». Исторический час с Дмитрием Володихиным. Гость программы — Анастасия Анохина (01.04.2018)

Д.Володихин:

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это — светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И сегодня мы поговорим об одной замечательной фигуре из истории Российской Империи первой половины ХIХ века, о человеке, который когда-то затмевал своей известностью Александра Сергеевича Пушкина, и, как знать, не сложись его судьба столь трагично, может быть, в нашей литературе был бы ещё один классик. Это — светило литературного романтизма, человек, который начинал блистательно, прошёл через трагедию мятежа на Сенатской площади в 1825 году, и жизнь его совершенно переменилась. Жизнь его стала сложной и оборвалась — печально... Человек, который, несомненно, заслуживает нашего внимания — и как даровитый литератор, и как человек судьбы страшной, изломанной. В то же время — личность, которая на этих изломах не потеряла себя, не распалась, не истратила жизненной энергии, не обратилась в ничтожество. Итак, это — Александр Александрович Бестужев-Марлинский. И для того, чтобы мы сегодня могли поговорить об этом человеке со знанием дела, у нас в студии гость, специалист, человек, который изучал достаточно долго биографию и творчество Бестужева-Марлинского — это Анастасия Вячеславовна Анохина, сотрудник ректората Московского Государственного Университета. Здравствуйте, Настя!

А.Анохина:

— Здравствуйте!

Д.Володихин:

— Итак, первый вопрос. Вот, собственно, я начал говорить о Бестужеве-Марлинском как о человеке, который был очень крупной фигурой в литературе России первой четверти ХIХ века. Когда эта известность, из чего она началась, и, собственно, что именно подпитывало её? Ведь популярность его у современников была необыкновенна, и салоны Санкт-Петербурга и Москвы зачитывались тогда его произведениями, и люди обсуждали их.

А.Анохина:

— Действительно, так. А в 1819 году Бестужев начинает привлекать к себе внимание публики. Именно тогда начинают появляться в «Сыне Отечества» и других журналах его первые статьи, первые очерки и переводы. Он заявляет о себе и как писатель, и, немножечко позднее, как литературный критик. А на чём основывается эта его популярность, пришедшая так рано?

Д.Володихин:

— Чем он так хорош? Почему его любят? Почему его читают? Почему о нём спорят? Ведь важно не только то, что писатель оказал влияние на умы, важно то, что он вызвал некое — бурление. Он был, как сейчас любят говорить, актуален.

А.Анохина:

— Дело в том, что Бестужеву была присуща очень острая восприимчивость. Он очень тонко чувствовал текущий момент, а все интересы, всё самое волнительное для общества, он совершенно искренне пропускал через себя. И это отражалось и в его каких-то критических, философских рассуждениях и статьях, и в его творчестве как автора. В его произведениях можно было найти и романтику, и интриги, и даже фантастику, и неожиданные повороты сюжета — и всё это было ещё довольно ново, довольно свежо, и не могло не приковывать внимания.

Д.Володихин:

— Но, вот, Вы говорите — романтика. Собственно, действительно, для нашей литературы Бестужев-Марлинский — это апостол романтизма. Что сделало ему имя? Какие произведения, вот, в конце 10-х, в начале 20-х годов ХIХ века сделали его знаменитым, и почему? Чем они наполнены?

А.Анохина:

— В тот период Бестужев сочинял, в основном, на средневековые сюжеты. Его занимали темы рыцарства, благородства, такой — средневековой, западноевропейской, да и русской тоже — эстетики. Это такие произведения, как, например, «Замок Нейгаузен», «Замок Венден» — названия говорят сами за себя, ещё несколько произведений, также посвящённых рыцарству. И в этих произведениях не было какой-то схематичности, не было штампов о исключительно благородных рыцарях и их подвигах. В них очень много человеческого, каких-то чувств — и возвышенных, и низменных...

Д.Володихин:

— Страстей, скажем так, там — много.

А.Анохина:

— Безусловно. И всё это казалось чем-то знакомым — сами переживания героев — для читающей публики, но, при этом, было помещено в исторический антураж, который не мог не пленять какими-то подробностями. А в подробностях, в детализации Бестужев... ну... можно сказать, не знал равных.

Д.Володихин:

— Ну, вот этих два рыцарских замка — оба они сейчас находятся в Прибалтике — два оплота Тевтонского, Ливонского орденов эпохи Средневековья — они, конечно, сами по себе, места притягательные.И рыцарские истории — они до сих пор притягивают к себе людей. Насколько я помню, одна из этих историй была экранизирована где-то в начале 90-х?

А.Анохина:

— Да. Это, как раз, «Замок Нейгаузен». В 1990 году был снят фильм «Рыцарский замок», как раз на сюжет этого произведения.

Д.Володихин:

— Удачно, неудачно? Удалось им поймать дух Бестужева-Марлинского? Ваша точка зрения.

А.Анохина:

— Думаю, да. Тем более, это симптоматично, что в такой период снимается достаточно светлый и одухотворённый фильм. Скажем, мне кажется, если бы этот фильм был снят, ну, десять лет назад, он бы встал в один ряд, например, с «Балладой о доблестном рыцаре Айвенго» и тому подобными фильмами.

Д.Володихин:

— За десять лет до того, Вы имеете в виду?

А.Анохина:

— Да.

Д.Володихин:

— Ещё в советское время, где-нибудь в районе 80-го года?

А.Анохина:

— Да. Но в 1990 году — это какое-то... светлое пятно! На чёрном фоне.

Д.Володихин:

— На чёрном фоне, да. Можно и так сказать. Ну, хорошо. Вот, допустим, вся эта рыцарская романтика — щиты, шлемы, мечи, перья на шлемах, если угодно, благородные дамы в прекрасных платьях, замки и так далее — до какой степени всё это было заёмным из западной литературы? До какой степени это могло быть заимствовано, скажем, у того же Вальтера Скотта — ведь роман «Айвенго», в русском переводе первом «Ивангое» ( «Ivangoe» )— тогда будоражил умы публики? Вот, скажите честно, Бестужев-Марлинский — это, в какой-то степени дитя средневекового рыцарского романа, или это нечто более самобытное?

А.Анохина:

— Бестужев, безусловно, читал зарубежных коллег. В частности, он читал Вальтера Скотта, восхищался им. Но совершенно несправедливо было бы сводить его творчество только к подражательству. Более того, он сам резко выступал, как литературный критик, против слепого копирования европейских образцов, и, в частности, в своих произведениях он не просто повторял какие-то европейские сюжеты, пусть даже они были бы блистательны, он обращался к историческим источникам. То есть, какие-то подробности он черпал... ну, в частности, из хроник, например. А в самом начале 20-х годов ХIХ века, он, в рамках похода в Западные губернии нашей Гвардии, своими глазами увидел те самые замки, о которых написал, пообщался с местными жителями, побывал, в частности, в некоторых Храмах, и ознакомился с Ливонскими хрониками. И вот, на их материале, постарался воссоздать какие-то события, какие-то легенды, которые его тронули.

Д.Володихин:

— Ну... это всё, так сказать, антураж, подмостки действия. А само устройство действия — оно «вальтерскоттовское» или оно собственно самого Бестужева-Марлинского? Речь идёт о том, как действуют герои, речь идёт о наборе характеров, которые выступают в романе, речь и идёт о том... скажем так... какие нравственные ценности вложены в их сердца и какие мысли в их головы. Антураж... понимаете, какая вещь... один и тот же сюжет, одну и ту же конструкцию можно отыграть и на тематике французского Средневековья, и английского, на тематике Ливонского ордена, да хоть на тематике Космофлота и битвы какой-нибудь за Марс или за Плутон. Вот, в данном случае, важно не то, каков антураж, а вот всё то, что я сказал — литературная конструкция, чувства, идеи, идеалы. Это у Бестужева-Марлинского своё, или, всё же, оно принесено откуда-то там, допустим, из Франции или из Англии?

А.Анохина:

— Я склонна думать, что, всё-таки, правильнее было бы говорить о том, что это своё, Бестужевское — в тех пределах, в которых, в принципе, это может быть оригинальным литературным произведением. Хотя бы и потому, что Бестужев стремился провести в своих сочинениях какую-то исконно-русскую линию. То есть, не обязательно это относилось бы к событиям Российской истории, хотя и такое было, но, тем не менее, он выступал за то, что в текущий момент очень важно — дать читателю представление о каких-то ценностях, которые не характерны ни для какой другой культуры. Он очень переживал за отображение в литературе русской культуры, каких-то совершенно русских достижений, и, именно поэтому, стремясь своими, в частности, усилиями создать самобытную национальную литературу, естественно, старался, чтобы его герои чем-то отличались от героев зарубежных романов.

Д.Володихин:

— Ну, хорошо. Вот, Вы назвали его большие по объёму, как минимум, вещи — «Замок Нейгаузен», «Замок Венден». А вот русские герои, русские персонажи — где они прозвучали, в каких произведениях? В этих же — да, там, в общем, в «Нейгаузене» есть русские персонажи — или, помимо этого, они в каких-то ещё самостоятельных, отличных от этих двух, текстах были выведены автором на сцену?

А.Анохина:

— Да. Например, совершенно русские герои предстают в ещё одном произведении на средневековые сюжеты Бестужева — романе «Ольга». Это — Новгородская повесть. Повесть из Новгородской жизни, в которой Бестужев касается такой характеристики, может быть, свойственной и в самом деле этому периоду, как переживание людей эпохи по поводу своей родовитости-неродовитости, и столкновения этого с какими-то личными чувствами.

Д.Володихин:

— То есть, иными словами, столкновения чувства крови и просто нравственного наполнения души?

А.Анохина:

— Именно так.

«ИСТОРИЧЕСКИЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»

Д.Володихин:

— Весьма приятно напомнить вам, дорогие радиослушатели, что здесь, у нас с вами, светлое радио — радио «Вера»! В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы продолжаем беседу об одном из блистательных, ярчайших представителей русского романтизма Александре Александровиче Бестужеве-Марлинском. В студии у нас Анастасия Анохина, и она рассказывает нам вещи печальные, весёлые и поучительные об этом человеке. Собственно, литератор, который был надеждой, в тот момент, образованной публики России — в начале 20-х годов ХIХ века он был, что называется, литературной звездой — неожиданно срывается. Он участвует в вооружённом мятеже на Сенатской площади в декабре 1825 года, и с этого момента судьба его — сломана.

Давайте, мы отойдём на несколько шагов назад, и посмотрим на то, что его привело на Сенатскую площадь? Ну, прежде всего, мы говорили о его литературной судьбе. А давайте поговорим об этом человеке с точки зрения судьбы служилой, судьбы офицера Российской армии.

А.Анохина:

— Бестужев, действительно, был офицером Российской армии. Он успел побывать и драгунским офицером, и гвардейским. События 1825 года застали его в чине штабс-капитана. Он был адьютантом генерала Бетанкура и герцога Вюртембергского, у него складывалась блестящая карьера...

Д.Володихин:

— То есть, иными словами, он мог быть не только блистательным литератором, он мог... ну, попросту говоря, выйти и в генералы через несколько лет?

А.Анохина:

— При удачном стечении обстоятельств, при его талантах и его воле — думаю, да.

Д.Володихин:

— Ему приходилось участвовать в каких-либо боевых действиях? Когда он, вообще, начал службу? Имел ли опыт походов, военных кампаний, боёв, учений — всего того, что наполняет судьбу профессионального военного?

А.Анохина:

— До событий 1825 года реальных боевых действий Бестужев, в общем-то, не застал. Он, действительно, участвовал в походе в Западные губернии, но боевых действий тогда никаких не велось.

Д.Володихин:

— Учения были?

А.Анохина:

— Да. А реально попробовать свои силы на поле боя ему придётся позже, уже в начале 30-х годов.

Д.Володихин:

— Мы к этому вернёмся...

А.Анохина:

— ... попозже.

Д.Володихин:

— А сейчас мне хотелось бы спросить вот что. Как он сам относился к службе?

А.Анохина:

— Как только Бестужеву удалось получить первые эполеты, он охладел к славе военного, и его захватила перспектива стать популярным литератором. Ему, в принципе, было это свойственно — намечать себе какую-либо цель, достойно к ней двигаться, овладевать ею — и терять интерес. Слишком неуёмная натура!

Д.Володихин:

— Романтик! Что поделаешь? В конце концов, его можно понять. Суждены нам благие порывы, но, в данном случае, не то чтобы исполнить ничего не дано... кое-что исполнив — сразу отойти в сторону. Но, тем не менее, в общем, даже будучи блестящим литератором, он мог не терять надежды подняться высоко и по лестнице военных чинов. Карьера его ждала, он от неё не отказался — ведь он не был в отставке на конец 1925 года. Он был ещё действующий офицер.

А.Анохина:

— Безусловно.

Д.Володихин:

— Что ж его привело на Сенатскую площадь? Каковы были мотивы его участия в этом движении?

А.Анохина:

— Сразу нужно сказать, что мотивом не была убеждённость в необходимости вооружённого переворота, свержения Монархии или чего-либо такого. Личное чувство. Личное чувство преданности, привязанности к людям, для которых это восстание имело более глубокий и серьёзный смысл, чем для самого Бестужева. И, прежде всего, это связано с фигурой Кондратия Рылеева, который был близким другом Бестужева — они не кончали сочинения, не показав друг другу...

Д.Володихин:

— И надо сказать, что Кондратий Рылеев ведь тоже поэт-романтик, тоже человек, у которого был этот самый романтический вихрь в голове. Но, в отличие от Бестужева-Марлинского, он сочетал в себе и вот этот романтизм, и хватку достаточно цепкого и хитрого дельца. То есть, человек был очень непростой. Он сыграл роль одной из приводных пружин во всём деле вооружённого мятежа, он оказался впоследствии в числе казнённых. И, надо сказать, что трудно отделаться от впечатления, что он заслуженно оказался в этом числе. Ну, Бестужев-Марлинский был наказан, но, всё-таки, на казнь — на смертную казнь — его не отправили. В чём отличие, с Вашей точки зрения? Как действовал в этот роковой день Бестужев-Марлинский? Ни в коем случае не хочу ни оправдать его действия, ни оправдать самого этого бунта, но хотелось бы понимать, отчего образованный человек, блистательный литератор, выходит с оружием в руках на площадь? Неужели, здесь были только дружеские чувства? Или что-то ещё? Расскажите об этом подробнее.

А.Анохина:

— В сам роковой день Бестужев был тем самым человеком, который вывел на Сенатскую площадь Московский полк, то есть...

Д.Володихин:

— То есть, активно действовал.

А.Анохина:

— Безусловно, он активно действовал. А на следующий же день сам явился на главную гауптвахту Зимнего Дворца и сдался. А перед роковым днём он ходил по улицам и убеждал солдат не присягать Николаю, при этом — с внутренним убеждением, что всё это не то чтобы бессмысленно, но — обречено. Он просто вверил себя Божьей воле, как сам потом будет писать. Сохранилось письмо Бестужева Николаю I, которое Бестужев написал, будучи в заключении в Петропавловской крепости, и в этом письме он объясняет мотивы людей, которые отважились на этот заговор — как он их воспринимал, как он их видел. Не с целью оправдаться, не с целью как-то показать себя в хорошем свете на фоне товарищей — вовсе нет! Скорее, им двигало желание донести до сведения человека, которому судьба дала в руки власть, дала возможность что-то изменить в стране — довести до сведения этого человека те проблемы, которые, как виделось Бестужеву, и тем более — его товарищам, действительно имели место.

Д.Володихин:

— Например?

А.Анохина:

— Он пишет о том, что самое начало царствования Александра I внушало всем разнообразные надежды на просвещение, улучшение во всех сторонах общественной жизни. Но, ближе к концу царствования, какая-то деятельность в этом направлении была свёрнута, Александр, как казалось, охладел к своей стране, более интересовался делами Европы и её устройством...

Д.Володихин:

— С точки зрения Бестужева-Марлинского и его товарищей.

А.Анохина:

— Безусловно. Кроме того, Бестужев пишет о том, что война 1812 года вызвала патриотический подъём, но, при этом, наши офицеры увидели жизнь в Европе, и задумались, как он пишет: «Почему же не так у нас?»

Д.Володихин:

— Тут есть определённая проблема, конечно же. Дело в том, что офицеры Российской армии, которые участвовали в заграничных походах и, тем более, жили во Франции в составе оккупационного корпуса, видели Европу страшно разорённую, обезображенную, нищую. Там, в общем, не на что было особенно смотреть. Возможно, и сам Бестужев-Марлинский там не был. Возможно, всё-таки, речь идёт об очаровании, скорее, европейской литературой — такой, своего рода, интеллектуальной прелести. Вы так не думаете, или это есть передача каких-то разговоров людей, которые участвовали в заграничных походах? Чего здесь больше — литературного или действительного?

А.Анохина:

— Я думаю, что, безусловно, головы молодых людей того поколения из дворянского сословия кружил определённый миф о Европе. И даже, когда они в действительности бывали в этой Европе, они, во многом, смотрели на неё всё теми же влюблёнными глазами — как совсем в юности. Но, тем не менее, Бестужев ведь не единственный человек, который делает такую смычку, такую связку: что наши войска побывали в Европе, вернулись оттуда, и почувствовали острую необходимость что-то изменить в собственной стране, чтобы народ этой страны жил более счастливо, более свободно, чем он живёт.

Д.Володихин:

— Ох, ох! Поскольку сам Бестужев-Марлинский так и не посетил тех мест, где располагалась Русская армия в Европе, когда она там вела боевые действия, когда охраняла там государственный порядок от новой вспышки революции, видимо, всё-таки, для него, да и для многих других людей, которые тоже там не побывали, тот самый миф — литературный миф — он, всё-таки, был важнее, чем реальность Европы. Но, во всяком случае, мы можем говорить об одном: слава Богу, что этот человек, каких бы идей необычных, причудливых он ни питал, всё же не обагрил свои руки кровью. Он вывел солдат — печально, многие солдаты потом пострадали, но он не оказался в числе тех офицеров, которые, действительно, стреляли по Государю, которые убили Милорадовича, ещё нескольких офицеров. Насколько я помню, в этом Бестужев-Марлинский не обвинялся. Тут он был чист.

А.Анохина:

— Именно так. Более того, Бестужев ещё в ходе обсуждения этого выступления, отговаривал Якубовича от умысла на цареубийство. У них было несколько разговоров, в которых Бестужев не просто отговаривает своего товарища, приводя какие-то нравственные, ещё какие-либо аргументы, он как довольно хороший психолог, тонко чувствующий людей, понял на что нужно надавить в случае с Якубовичем. Он передаёт такой разговор ( и не только он, это подкрепляется свидетельством других декабристов ) о том, что Бестужев, разговаривая с Якубовичем, спросил: «Рылеев хочет употребить Вас на цареубийство. А Вы... хотите ли Вы сами этого? Хотите ли Вы сами выйти на площадь, сделать это?» Якубович ответил, что, на самом деле, не очень. «Не ходите! — ответил ему Бестужев, — Я беру это на себя». А ещё прежде...

Д.Володихин:

— Но в реальности — не взял.

А.Анохина:

— В реальности он не дал выстрелить другим своим товарищам. Конкретно с Якубовичем он в тот момент физически не был рядом. А ещё прежде того, что ещё более интересно, когда Бестужев начинал только разговаривать с Якубовичем на эту тему, он говорил ему о том, что: «Ведь, Рылеев считает, что Вас можно употребить в таком вот низком ключе. Он считает, что натура Ваша такова, что Вас привлекают какие-то выгоды, какая-то слава вследствие такого положения дел. Но, ведь, это же мелко! Вас же просто хотят использовать». И это, безусловно, несколько расшатывало намерения Якубовича.

Д.Володихин:

— Ну, что ж! В пользу Бестужева-Марлинского говорит то, что в этой ситуации сомнительной, тёмной, он всё же постарался, как минимум, ограничить тот круг насильственных мер, которые планировало руководство мятежа. И, в этом смысле, опять-таки, мы можем всё-таки зачислить кое-что и в его пользу.

Ну, что ж, я думаю, будет правильным, если сейчас, в эфире прозвучит отрывок из произведения Михаила Ивановича Глинки 1823 года Andante cantabile и Rondo, замечательная музыка, передающая красоту эпохи. Ведь 20-е годы ХIХ века были не только временем роковым, трагическим, но ещё и, в какой-то степени, прекрасным, наполненным романтикой. Итак, Глинка!

-МУЗЫКА-

Д.Володихин:

— Ну, что ж, после Глинки очень приятно напомнить, что это светлое радио — радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы ненадолго прерываем нашу беседу, чтобы буквально через минуту вновь встретиться в эфире.

«ИСТОРИЧЕСКИЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»

Д.Володихин:

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы обсуждаем с вами прекрасную трагическую судьбу апостола русского романтизма Александра Александровича Бестужева-Марлинского. С нами замечательный историк, специалист по биографии этого человека и по его творчеству Анастасия Анохина. Ей я адресую следующий свой вопрос. Для Бестужева-Марлинского расследование и суд закончился печально: он хоть и не оказался в числе пяти казнённых, но, всё же, он был наказан, и наказан был весьма тяжело, весьма тяжко.

А.Анохина:

— Да. Первоначально, год Бестужев проведёт в Финляндии, в крепости Форт «Слава», а затем будет переведён в Сибирь, в город Якутск нынешний, в ссылку, а окончит он свои дни уже на Кавказе, куда будет переведён в 1829 году — во многом, благодаря ходатайству Грибоедова, с которым они были дружны. Он будет переведён в действующую армию — сперва к Паскевичу в Тифлис, затем побывает в Дербенте и в других городах.

Д.Володихин:

— У меня вот вопрос, который напрашивается сам собой: в каком чине, если я правильно понимаю Вас, то дворянин, причём, дворянин достаточно знатный, с хорошим родословием, Бестужев-Марлинский был лишён возможности вновь надеть офицерские эполеты?

А.Анохина:

— На Кавказ он был сослан рядовым, естественно, лишённый всяких эполет, всякого звания, и первоначальное распоряжение относительно него было таково, что — ни за какие заслуги к награде и к повышению не представлять. Но, тем не менее, всё-таки, это решение было смягчено. Бестужев проявлял себя как совершенно бесстрашный воин, отличался во многих сражениях, и, в конце концов, с радостью обнаружилось, что вышло распоряжение присвоить ему, всё-таки, чин унтер-офицера. А кончит он свои дни — Бестужев погибнет в бою у мыса Адлер в 1837 году — в чине прапорщика.

Д.Володихин:

— Прапорщик — это уже офицерский, всё-таки, чин. Но, вот, скажите мне... Человек, который, будучи офицером, никогда не участвовал в боевых действиях, попав, фактически, на фронт... потому что это момент достаточно жаркий в Кавказской войне — это именно фронт... так вот, попав туда, в условия боевых действий, Бестужев-Марлинский проявляет себя, насколько я помню, отважным человеком. Вы говорите, что он участвует в боевых действиях — когда, где, что с ним происходило?

А.Анохина:

— Ещё находясь в Сибири и следя за какими-то военными сводками, он рвался в бой, он буквально глотал чад и порох с газетных страниц, он стремился принять во всём этом участие, и вот — он оказывается на Кавказе. И первое время он видит, в общем-то... ну, естественно, не гарнизонную службу, но — ничего особо выдающегося. И у него наступает едва ли не разочарование прозаичностью происходящего. Затем он начинает принимать участие в некоторых вылазках против горцев, но всё равно его не покидает ощущение, что это что-то не то. Это что-то совершенно не то романтическое, масштабное, что ему представлялось, что это какие-то едва ли не воровские набеги, ночами. Но, ближе к концу своей биографии, он участвует, например, в масштабном марш-броске по Черноморскому побережью, он участвует во многих стычках с горцами, и оставляет, в общем-то, много впечатлений — и относительно своих противников, и относительно того, насколько правильно или неправильно ведётся сама эта война с русской стороны.

Д.Володихин:

— Ну, понятно, что он пишет с этой войны, сохранились его письма, и мы об этом ещё поговорим. Но каков Бестужев-Марлинский на Кавказе с точки зрения людей, которые сами наблюдали его в бою, которые сами получили от него какие-то впечатления?

А.Анохина:

— Представление о том, что он был бесстрашным офицером, основывается не только на его собственных каких-то признаниях, несмотря на то, что он, в общем-то, не стеснялся намекнуть об этом, но, безусловно...

Д.Володихин:

— «Ах, как я хорош! В бою я отважен, и я саблей отлично владею, и на коне сижу, как влитой...»

А.Анохина:

— Ну, видимо, это было настолько очевидно, что он не считал нужным этого скрывать! Но — сохранились, сохранились впечатления и его сослуживцев. В частности, когда стало известно, что он погиб, и что тело его не найдено, естественно, это получило огласку, получило обсуждение, и его непосредственные командиры отмечали его храбрость, и люди, знавшие его, также посчитали своим долгом как-то запечатлеть свои представления и впечатления от него.

Д.Володихин:

— Ну, что ж, во всяком случае, Кавказская война показала, что он может быть, действительно, защитником Отечества, если говорить такими простыми, незамысловатыми, но ясными словами, и настоящим, преданным служильцем. Сейчас, в общем, редко эти слова и словосочетания ставят в положительном контексте, а, наверное, для того времени важнее был тот романтический оттенок, которого ожидал Бестужев-Марлинский от Кавказской войны. Но, так или иначе, нравилось это ему или нет, он оказался в пекле не один раз, и показал себя хорошо. Это важный момент! Вот, до какой степени события Кавказской войны того времени были важны для России? Что там, вообще, происходило? Конец 20-х, 30-е годы — ведь это, насколько я помню, целая череда довольно жарких сражений?

А.Анохина:

— Это череда довольно жарких сражений, но, с другой стороны, это не самая, может быть, достопамятная, не самая парадная страница воинской истории России, потому что это тот самый период, когда на Кавказе мы сражаемся с Кази-Муллой. И этот самый Кази-Мулла, как пишет Бестужев, как гидра машет головами из всех щелей, а мы никак не можем его поймать — потому, что у нас нарушено сообщение, у нас дурно организована, там, почта, провиант, всё остальное. И, по мысли Бестужева, «сюда бы побольше солдат разом, и вот тогда бы Кавказ был в наших руках». А то, что происходит — это бессмысленная трата людей. Дело в том, что Бестужев, который и раньше, безусловно, обращался — и в своём творчестве, и в своих каких-то частных разговорах, мыслях — к простым людям, к простому народу теперь оказался с простым русским солдатом — ну, буквально, бок о бок. Вместе находился в карауле, вместе терпел перевязку в лазарете, и обнаружил, что: «Это совершенно восхитительное существо, — как пишет сам Бестужев, — о котором все у нас имеют неверное представление».

Д.Володихин:

— И которое Бестужев-Марлинский научился жалеть. Ему жалко тех самых солдат, которые погибли в этой войне, и ему представляется верным, всё-таки, более продуманно вести боевые действия и поберечь солдата.

А.Анохина:

— Да, именно так. И этот интерес, это внимание к простому солдату, простому человеку вообще прослеживается и в литературных произведениях Бестужева кавказского периода. Нужно сказать, вообще, что, будучи на Кавказе, Бестужев не оставляет литературных занятий. Он успевает много и плодотворно писать. Он создаёт в течение менее, чем 10 лет, отведённых ему на Кавказе, около 30 произведений. И, отчасти, это произведения по впечатлениям кавказской действительности, так как он, едва ли не с этнографических позиций, стремится зафиксировать какие-то свои впечатления от местных народов, а с другой стороны — это его произведения, которые рисуют именно русского человека, разного самого происхождения. В частности, Бестужев задумывает роман «Вадимов», в котором желает вывести именно этого самого русского солдата, которого он узнал.

Д.Володихин:

— Но сохранились, насколько я понимаю, только осколки романа...

А.Анохина:

— Да, только отрывки, потому что роман, к сожалению, остался неоконченным — как раз таки, прерванный гибелью самого Бестужева.

Д.Володихин:

— Однако, всё же, в это время Бестужевские тексты достигают столиц, и их там печатают. Кое-что вышло. Вот, что из этого времени оказалось востребованным публикой, что понравилось?

А.Анохина:

— Бестужев посылал свои произведения, во-первых, братьям Полевым — то есть, они публиковались в «Московском телеграфе». Другие произведения он посылал в «Библиотеку для чтения», не особенно высоко ценя это издание. У него есть строчка, что: «Мне требовалось написать для «Библиотеки для чтения», и я написал во вкусе этой «Библиотеки»...

Д.Володихин:

— Ну, а... печатают — и печатают, и хорошо.

А.Анохина:

— Да. Так или иначе, он пользовался популярностью. В это время он пишет, например, такие произведения, как «Аммалат-бек», «Мулла Нур» — названия говорят сами за себя. Или, с другой стороны, произведение «Он был убит», в котором рисует русского офицера, очень тонко чувствующего человека, в котором даже не с натяжкой, а просто при каком бы то ни было внимании, нетрудно увидеть какие-то автобиографические черты — прежде всего, в переживаниях самого этого героя.

Д.Володихин:

— А я так чувствую, в какой-то степени, Михаил Юрьевич Лермонтов со своим «Героем нашего времени» шёл по стопам Александра Александровича Бестужева-Марлинского.

А.Анохина:

— Литературоведы признают, что, действительно, и «Герой нашего времени», и Пушкинский «Выстрел», и некоторые другие произведения различных авторов опираются на какие-то образы, на какие-то картины, которые дал первоначально именно Бестужев.

Д.Володихин:

— Ну, что ж... Я думаю, будет правильным почтить гибель этого храбреца, честно стоявшего на Кавказе под знамёнами Российской Императорской армии, мелодией, которая относится как раз к 1837 году — году его смерти, его военной смерти, и, в то же время, входит в сокровищницу романтической музыки. Это Роберт Шуман, чудесная Fantasiestücke, 1837 года.

«ИСТОРИЧЕСКИЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»

Д.Володихин:

— Итак, дорогие радиослушатели, это — светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я — Дмитрий Володихин, и мы с историком, сотрудником ректората Московского Государственного Университета, Анастасией Анохиной, продолжаем обсуждать историю жизни и судьбы Бестужева-Марлинского.

Настало время задаться вопросом. Романтизм Бестужева-Марлинского — и тогда, когда он был обращён на рыцарские времена, и тогда, когда он строился на истории Кавказской войны, на, как Вы выразились, этнографическом материале, и тогда, когда он обратился в сторону простого русского солдата, русского человека — на чём он основывался? Собственно, романтизм бывает разный. Романтизм иногда есть просто игра страстей, как у Александра Дюма — отваги, благородства, но, одновременно, и коварства, и хитроумия... Каков почерк Бестужева-Марлинского? Что в его варианте романтизма так привлекало к себе образованную публику?

А.Анохина:

— Важно понимать, что для Бестужева романтизм — это не художественный стиль, не какая-то особенность только литературного творчества. Для него романтизм — это всеобъемлющая категория, которая проникает абсолютно во все сферы жизни, просто — и в литературе, также, может быть воплощена. А может и не в литературе, может быть выражена краской, действием, словом — чем угодно. Сам он написал статью с говорящим названием «О романтизме» — уже в 30-е годы, как раз таки, о которых мы говорим, и в этой статье он окончательно сформулировал свои представления о том, что же такое романтизм, хотя высказывал некоторые намёточные предположения и раньше. Бестужев пишет следующее. Бестужев формулировал, что под понятием «романтизм» сам он подразумевает стремление бесконечного духа человеческого выразиться в конечных формах, и потому считает его ( романтизм ) ровесником душе человеческой. Иными словами, для Бестужева это не литературный стиль. «Я думаю, что по духу и сущности есть только две литературы — это литература до христианства, и литература со времён христианства».

Д.Володихин:

— Это то, что пишет сам Бестужев-Марлинский — здесь Вы его уже цитируете.

А.Анохина:

— Да, это цитата из него. Он пишет: «Я назвал бы первую ( т.е. литературу до христианства ) литературой судьбы, вторую ( христианскую ) — литературой воли». То есть, романтическое для Бестужева — это что-то истинное, что-то самобытное, без примеси, самое настоящее. И, чем ближе автор сумеет подступиться к вот этому истинному и прекрасному, тем более он талантлив как литератор и тем более он небесполезен для общества. То есть, для Бестужева, во-первых, всё романтическое — это всё истинное, а, во-вторых, это — всё прекрасное. Это какое-то единое понятие.

Д.Володихин:

— Ну, соединение красоты с истиной. А что в его произведениях и в его личной судьбе действительно считалось им самим и его читателями прекрасным и истинным? Ну, например. Вот, хочется посмотреть на это всё не теоретически, а как оно было в текстах, на практике.

А.Анохина:

— Ну, на практике, например, Бестужев сам замечал, сравнивая себя с Байроном, с присущей ему скромностью, о которой мы уже упоминали...

Д.Володихин:

— О, да!

А.Анохина:

— ... о том, что судьбы их похожи. «В чём не укоряли его? — вопрошает Бестужев, — То же и со мной. Самые мои несчастия кажутся кому-то преступлениями». Но, между тем, он выше этого. Такая идея у него прослеживается в письмах. И сама его судьба — довольно романтическая. А в произведениях же его...

Д.Володихин:

— Вот, когда он погиб? Сколько ему было лет?

А.Анохина:

— Ему, получается, было около 40 лет.

Д.Володихин:

— Он испытал славу, испытал падение, заслужил возможность вновь подняться из ничтожества своей отважной и честной службой, начал подниматься — и тут смерть, всё-таки, скосила его. Да, судьба, несомненно, романтическая, это верно. Он собирался жениться, но этого не произошло — вот, собственно, он сорвался в пропасть мятежа — это отняло у него такую возможность. Но, однако, возможно, в будущем он испытал бы на себе и всё то, что даёт брак. Это — в жизни, а в литературе?

А.Анохина:

— В литературе, безусловно, романтическим является изображение чувств его героев. Это всегда что-то очень чистое, возвышенное. Бестужева даже упрекали в том, что его герои говорят несколько неестественно, что не могут люди в реальности испытывать такие сильные чувства, выражаться такими возвышенными фразами, а Бестужев отвечал, что: «Неправда! Я сам не раз бывал в таком положении, я сам не раз испытывал такие чувства, и, поэтому, имею смелость излить это на бумагу!»

Д.Володихин:

— Ну, хорошо. Вот, возьмём кого-нибудь из его главных героев, из центральных персонажей тех вещей, которые его прославили — я имею в виду и «Замок Нейгаузен», и «Замок Венден», и «Ольгу». Что есть романтизм человека, который ведёт себя по-Бестужевски на страницах его произведений? Например.

А.Анохина:

— Ну, например, можно... если мы говорим о ранних его произведениях, можно взять всё тот же «Замок Нейгаузен», который мы уже упоминали, и Новгородский воевода, который является одним из главных героев, который оказывается в почётном, но, всё ж таки, плену рыцаря, врага — он начинает испытывать очень тёплые чувства к жене этого самого врага, и, тем не менее, ему в голову не приходит какая-либо низкая мысль. Он настолько восхищается этой женщиной, настолько уважает своего врага, который настолько почётно его принимает, что он испытывает желание только служить ей, только носить цвета её одежды — и то, она ему это воспрещает, и он это принимает.

Д.Володихин:

— Ну, а, допустим, то, что появилось из-под пера Бестужева-Марлинского уже на Кавказе, в 30-е годы?

А.Анохина:

— На Кавказе. Допустим, главный герой его произведения «Аммалат-бек», полковник Верховский, знакомится с Аммалат-беком, кавказцем, видит в нём... ну, не то, чтобы... дикаря, но, тем не менее, человека, которого ещё можно было бы несколько перевоспитать, несколько приобщить к иной культуре, и...

Д.Володихин:

— Такой «благородный варвар», как тогда говорили...

А.Анохина:

— Да-да-да! Но, при этом при всём таком вот, несколько просветительском, стремлении, он не смотрит на этого варвара как-либо сверху вниз — он искренне им интересуется, искренне понимает его чувства, и сам сознаёт эту некоторую раздвоенность. И я думаю, это было присуще самому Бестужеву, когда он сталкивался с кавказцами. И вот, эта некоторая раздвоенность и восприятие устремлений приводит полковника Верховского к тому, что он становится жертвой этого самого Аммалат-бека, у которого, всё-таки, в итоге, возобладали какие-то первородные представления, какие-то традиции, принятые в его культуре.

Д.Володихин:

— Скажем так, Бестужев-Марлинский старается показать своим читателям образец столь высокого, столь идеального благородства, до которого сложно дотянуться, но тянуться всё-таки надо, поскольку это вытягивает человека из сферы низменных инстинктов, из сферы первобытности, из сферы скотства. Правильно ли я Вас понял?

А.Анохина:

— Да, именно так.

Д.Володихин:

— И это благородство — оно соединяет в себе истину поступков с красотой их совершения. Ну, что ж! Остаётся провести, всё-таки, ниточку от романтики, благородства, красоты — к вере. До какой степени Бестужев-Марлинский был верующим человеком? Русский дворянин начала ХIХ века, человек, связанный с декабризмом, связанный со сферой изящной словесности, которая, как ни что другое, может, порою, развратить личность. Был ли он христианином?

А.Анохина:

— Да, Бестужев был христианином, и он был глубоко верующим человеком. В письмах его с Кавказа встречается очень много упоминаний Провидения, его воли и средств, и, в каких-то рассуждениях Бестужева об общечеловеческих судьбах — например, он говорит о нашествии Наполеона, что это было «одно из благодетельных зол Провидения» — и в каких-то его мыслях, относительно частной жизни своей и своих знакомых. В частности, Бестужев не раз пишет о том, что он «должен Царю своей кровью», поэтому он не знает...

Д.Володихин:

— Имеется в виду — должен за мятеж?

А.Анохина:

— Да... не знает, вернётся ли он живым из боя, но, так или иначе, он «должен царю своей кровью, а остальное — в руке Божьей!» Кроме того, каждый раз, когда Бестужев упоминает Провидение, он очень подробно и обстоятельно формулирует свою мысль — иными словами, для него это не какое-то устойчивое выражение, для него это что-то очень важное, что он хочет донести до собеседника.

Д.Володихин:

— То есть, имеется в виду, когда он говорит о Провидении, он говорит не о каком-то фатуме, не о социальном законе — он говорит, скорее, о Личности, в замысле которой существуют земля и люди, о Личности Божественной — это имеется в виду?

А.Анохина:

— Именно это. И, кроме того, в принципе, Бог для Бестужева — это сострадательный Отец, которого он искал и не нашёл на земле, как пишет сам Бестужев, и суд которого он, всё-таки, ставит выше человеческого. Он не расшифровывает в этом месте письма, которое я только что процитировала, какой человеческий суд он имеет в виду, но, тем не менее, мысль такую он указывает.

Д.Володихин:

— Ну, что ж, мы сегодня поговорили о личности яркой, бурной, прошедшей трагический и, в то же время, красивый путь — о человеке, который жил так, как писал, и умер так, как писал. Который попал в горнило тёмного пламени мятежа, и который, выйдя из этого состояния, всё-таки, до какой-то степени, если я правильно понимаю, раскаивался в содеянном. Так?

А.Анохина:

— Да, думаю, именно так. Он писал: «Раскаянье омыло мою душу, и я верю благости путей Провидения» — очень говорящая фраза.

Д.Володихин:

— Совершенно верно. И вот, я думаю, что на этой светлой ноте нам пора завершить жизнеописание Бестужева-Марлинского. И мне остаётся лишь сказать слова благодарности нашей сегодняшней гостье за её просветительскую работу, после этого поблагодарить вас, дорогие радиослушатели, за внимание, и добавить к этому всего два слова: до свидания!

А.Анохина:

— До свидания!