«23-е воскресенье по Пятидесятнице. Введение во храм Пресвятой Богородицы». Протоиерей Максим Первозванский

У нас в гостях был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.

Разговор шел о смыслах и особенностях богослужения и Апостольского (Еф., II, 4-10) и Евангельского (Лк., XII, 16-21.) чтений в 23-е воскресенье по Пятидесятнице, о празднике Введения во храм Пресвятой Богородицы, о днях памяти святителя Филарета Московского, святого благоверного князя Александра Невского, великомученицы Екатерины.

---

М. Борисова

— Добрый вечер, дорогие друзья! В эфире Радио ВЕРА еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. В студии Марина Борисова и сегодня вместе со мной у микрофона наш гость — клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский.

о. Максим

— Здравствуйте.

М. Борисова

— С его помощью мы постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, в 23-е воскресенье после Пятидесятницы, и на наступающей неделе. По традиции попробуем понять смысл наступающего воскресенья, исходя из тех отрывков из Апостольских посланий и Евангелия, которые прозвучат завтра в храме за Божественной Литургией. Мы услышим отрывок из послания апостола Павла к Ефесянам из 2-й главы, стихи с 4-го по 10-й. В общем-то, достаточно понятный вроде бы отрывок, но я позволю себе его прочитать. «Бог, богатый милостью по Своей великой любви, которою возлюбил нас, и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, благодатью вы спасены, и воскресил с Ним, и посадил на небесах во Христе Иисусе, дабы явить в грядущих веках преизобильное богатство благодати Своей в благости к нам во Христе Иисусе. Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился. Ибо мы — Его творение, созданы во Христе Иисусе на добрые дела, которые Бог предназначил нам исполнять». Казалось бы, всё понятно, и в то же время непонятно, то есть мы должны, судя по тому, что пишет апостол Павел, совершать добрые дела, потому как для того нас Господь и создал. А с другой стороны, он говорит, что мы спасены благодатью, и все наши добрые дела ничего не стоят, потому что они не в силах нас спасти, кроме благодати нас ничего не спасёт. Вот получается такая развилка смысловая.

о. Максим

— Ну, во-первых, это не значит, что они ничего не стоят. Вообще это такой очень важный отрывок к разговору о свободе человека, что такое из себя представляет свобода. Для многих и многих современных людей, особенно подросткового возраста, свобода значит буквально следующее: «что хочу, то и делаю, это моя свобода». Но при этом люди повзрослей, даже, может быть, не очень-то христиане, они понимают, что — нет, свобода — это всё-таки не о том, что я делаю, что хочу, а это свобода делать добро. Это свобода поступать хорошо и правильно хотя бы с их точки зрения. Потому что в какой-то момент человек понимает, что он, к сожалению, несвободен, что не то что хочу — пью, хочу — не пью, а вот хочу — пью-пью, а хочу — не пью — тоже пью. То есть всевозможные обстоятельства, зависимости внутренние и прочее не позволяют нам быть свободными. А апостол придаёт этому ещё и первоначальный смысл замысла Божия, зачем мы созданы? Мы созданы во Христе Иисусе на добрые дела, и Бог предназначил их исполнять. Да, мы не слушаемся, да, мы не делаем добрых дел, и это служит нам в погибель. И он говорит, что благодатью мы спасены, что мы можем всё-таки жить в соответствии с тем, какими Бог нас создал. А если мы верим в то, что Бог есть любовь, в то, что Бог желает нам блага и ничего другого, то для нас высочайшим благом и высочайшей свободой будет исполнить наше предназначение, в этом и состоит смысл нашей жизни — исполнить наше предназначение, быть любовью, любить и верить в Бога, и возлюбить Его всем сердцем своим, всей душой своей, всею крепостью своей, и ближнего своего как самого себя, в этом наш смысл и предназначение. Это не про спасение, это про предназначение. Когда мы начинаем размышлять о спасении, мы попадаем в некую юридическую коллизию, тот самый вопрос предыдущих недель, притча о милосердном самарянине: что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Ответ простой — соблюди заповеди. «Какая первая и большая заповедь» и так далее, «возлюби Господа Бога и ближнего как самого себя». Соблюдение заповедей способно привести в чувство нашу душу, но когда мы начинаем размышлять в юридической плоскости, то ответ однозначный — никакими делами заслужить спасение мы не можем, вот невозможно эти слова прочитать по-другому. Благодатью мы спасены, Бог возлюбил нас и оживотворил со Христом. Благодатью вы спасены, всё, точка, мы уже спасены благодатью, сие не от вас, это Божий дар. От дел хвалиться бессмысленно, делами спастись мы не можем, но мы можем исполнить предназначение, и поэтому всё-таки творение добрых дел не является условием нашего спасения по мысли апостола Павла, оно является следствием нашего спасения и оживотворения через исполнение заповедей, и самое главное — Его благодатью, это не от нас. Не знаю, стало ли более понятно, но добрые дела — не условие спасения, а свидетельство спасения, следствие спасения, и если человек добрых дел не делает, а мог бы — наверное, мы рассуждаем о том, что он далёк от спасения, и это логично. Вот мы смотрим друг на друга и я вижу на лице вашу улыбку, я понимаю, что у вас хорошее настроение, а если бы у вас лились слёзы, и вы были бы омрачены, злы, обижены внешне, а говорили бы мне «да нет, всё хорошо, я радуюсь, у меня всё прекрасно», я бы вам не поверил, ваш внешний вид и ваши деяния бы свидетельствовали об обратном, что вам плохо. Так и здесь, если человек уверовал во Христа, он не может не творить добрых дел, это является неким засвидетельствованием его спасения, потребностью его души, потому что для этого мы были сотворены, говорит апостол. Но думать о том, что я сделаю три килограмма добрых дел и тогда точно спасён, ещё триста грамм надо добавить, и тогда я точно буду спасён, это, конечно, ересь.

М. Борисова

— Мы услышим также завтра в храме за Божественной Литургией отрывок из Евангелия от Луки, это 12-я глава стихи с 16-го по 21-й, я думаю, что большинство наших радиослушателей хорошо знает эту притчу, это притча о богатом человеке, у которого был такой замечательный урожай, что он решил снести все свои старые зернохранилища, чтобы построить более просторные, новые. И вся эта история закончилась достаточно печально, потому что Бог сказал ему: «Безумный! В сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет». Меня всегда очень занимала эта фраза «богатеть в Бога». Она, конечно, сама по себе очень красивая и запоминающаяся, но очень хочется представить себе процесс, как это?

о. Максим

— Так же, когда по-славянски «душу твою истяжут от тебя». Вот прямо сразу холодок такой, знаете, по спине.

М. Борисова

— Что-то такое пыточное.

о. Максим

— Да, да. Ну, «возьмут» — как-то мягко, а вот «истяжут», сразу запоминается. Но вообще, если так вот приземлить это всё словесно, не внутренне, а именно словесно, то прекрасное толкование на это место, вот «богатеть в Бога», предлагает Серафим Саровский: это стяжание, собирание плодов духовных, то есть ради чего мы что-то делаем, всегда мотив, не случайно христианские писания, они изобилуют словами о том, что одно и то же дело может тебе как в копилку жизни вечной и Царствия Небесного идти, так и наоборот, в погибель. И сам Господь наш Иисус Христос, говоря, например, на самые разные темы о молитве, что «не будь как лицемер, который молится, чтобы получить похвалу от человеков, а ты зайди в комнату твою, затвори дверь и помолись Отцу, Который втайне, и тогда Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно», или в других местах, где «они уже получают награду свою», то есть ради чего мы делаем то или иное дело. Если мы те же самые житницы построили для того, чтобы накормить бедных — первый шажок, это уже гораздо лучше, чем если бы мы житницы построили, чтобы накормить себя. Но для чего мы хотим накормить бедных, следующий шажок, следующая итерация? А для того, чтобы нас восхваляли — всё, значит, плохо, обесценили, всё это кормление бедных, мы уже не в Бога богатеем, а для того, чтобы получить свою похвалу. Вносим поправку следующую: нет, мы не хотим похвалы от Бога, а для чего мы тогда это делаем? Чтобы внутри себя гордиться, какие мы крутые — опять потеряли всю свою награду, опять не в Бога богатеем, а в гордыню внутреннюю, уже не восхваление людей, а самопревозношение над ними. А ещё, если мы добавим: «а что от них, псов смердячих, какое-то нам восхваление, оно не нужно, мы сами внутри себя знаем, какие мы хорошие» — уже следующий момент, гордыня нас застукала и обесценила все наши дела. Поэтому вот мотив, то главное, ради чего мы можем в Бога богатеть или в мир богатеть — это мотив. Вот мы с вами сейчас ведём важную христианскую программу на Радио ВЕРА, вы знаете, я неоднократно даже слышал, как важна эта программа от людей. Многие священники, слушая нашу с вами программу, и не в смысле только меня, но и других, и отца Фёдора Бородина, говорят, что это для них является важным предметом размышлений перед воскресной проповедью. «Спасибо вам большое, дорогой отец Максим, я вот вас слушал», и я такой наполняюсь тщеславием и понимаю, что обесценилось всё это доброделание, все эти житницы, и душу мою, если в этот момент истяжут, то нечем будет мне оправдаться перед Христом. Поэтому вот «богатеть в Бога» — это значит делать что-то ради Него. Собственно, вот такой простой ответ с длинным предисловием.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям: сегодня, как всегда по субботам, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость — клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. У нас на этой неделе, 2 декабря, память святителя Филарета Московского. Я не знаю, есть ли вообще среди православных верующих русских людей человек, который бы его не знал. По самым разным поводам это человек-эпоха, это человек, который в себе совместил активно, уже как святитель, целых три царствования, это практически весь XIX век, а если взять его юные годы, когда он ещё не был архиереем, то тут и Екатерина II, и Павел I, в общем, всё многообразие. Я думаю, что многие имеют своё представление о самых замечательных свершениях этого пастыря, но на мой взгляд, конечно, «долго тем любезен будет он народу», что ценой неимоверных усилий он проломил всё-таки бюрократическую русскую машину государственную и добился, потратив несколько десятилетий своей жизни, возможности перевести и издать Библию на русском языке.

о. Максим

— Ну вот я бы по-другому это назвал, то есть действительно это его заслуга — перевод Священного Писания на русский язык, несомненно, но сопротивлялась ему не бюрократическая машина, это важно. Я почему это знаю: поскольку один из моих предков, митрополит Филарет (Амфитеатров), в своё время, может быть, даже не менее известный, неслучайно Николай I говорил: «Пока живы два Филарета, я за Россию спокоен». Он был киевским митрополитом, он был противником перевода Священного Писания на русский язык. Мы знаем, что первые переводы были сожжены, и я не знаю, вот насчёт сожжены, насколько это радикально и надо ли было поступать так, но они были не удовлетворительного качества. Вопрос-то был сложнейший, на самом деле, и если представить себе, что споры эти в основном происходили в допушкинскую эпоху, и, по сути дела, русский язык как таковой, каким мы знаем его сейчас, да не в обиду будет нам, русским людям сказано — отсутствовал, и, как свидетельство Александра Сергеевича Пушкина: «Панталоны, фрак, жилет, всех этих слов на русском нет» — ну как, где Священное Писание и где панталоны, фрак и жилет? Казалось бы, ерунда, но нет — русский язык, как литературный язык, отсутствовал, то есть русский язык — это был разговорный простонародный язык. Языком поэзии, языком высоких чувств, высоких переживаний был французский, а языком Священного Писания был церковнославянский.

М. Борисова

— А как же Тредиаковский?

о. Максим

— А вы читали допушкинские строки?

М. Борисова

— «Телемахиду» читала, на спор.

о. Максим

— Нет, ну что-то было, несомненно, была поэзия, был Ломоносов, был Жуковский, Сумароков, но самого всё-таки русского языка, как литературного языка, выражения смыслов, выражения чувств, точная передача соответствующих состояний, настроения, его не было, это просто факт. И теперь представьте себе, что мы уже не одно столетие, получается, имеем великий и могучий русский язык, ну для примера, чтобы мы поняли, что такое нет русского языка, это, конечно, избитый классический пример Евангелия от Иоанна, окончание: «Симоне Ионин, любиши ли мя?» Мы знаем, что в греческом языке три разных слова «любовь», а у нас в русском языке одно слово «любиши ли мя», даже при том, что мы имеем с русским языком, мы не можем выразить на русском языке то, что выражено на греческом. Там разные слова стоят, а у нас одно: «я люблю картошку», «я люблю Бога», «я пиво выпить люблю», «я на Радио ВЕРА люблю приходить», «жену свою я люблю», всё одним словом «люблю». И вот теперь представьте себе, что это вообще про всё, что мы можем сказать: «моя бежит, твоя стреляет», простите, я понимаю, что я гиперболизирую ситуацию, но тому же Александру Сергеевичу приходилось постоянно спорить со знаменитым Шишковым, вот это его знаменитое: «Шишков, прости, не знаю, как перевести», просто потому что не на что было переводить. И вот теперь представьте себе, что у нас всё это есть, нам есть на что переводить, но споры о том, насколько мы можем переводить новые переводы Священного Писания на русский язык, насколько мы можем пользоваться русским языком в богослужении, они до сих пор носят характер одних из самых ожесточённых споров. Если сейчас посмотреть, о чём ведутся споры даже среди духовенства, то много о чём стоило бы поспорить — не спорят, а вот о языке спорят с ожесточением, и о языке богослужения, и о языке Священного Писания. Вот сейчас, например, в очередной раз мне пришло, перевод Десницкого вышел совсем недавно, на нём нет грифа, стоит ли его читать, можно ли...

М. Борисова

— Так на переводе Аверинцева тоже нет грифа.

о. Максим

— Перевод Аверинцева, да, а перевод Киприана? Понимаете, сейчас для нас очередной перевод Аверинцева или ещё кого-то — это вот какая-то научная деятельность, мы имеем Синодальный тот самый перевод, и мы им пользуемся. Но если понимать уровень накала: Николаю Копернику никто не вменял его идею о том, что он поместил в центр мироздания не землю, а солнце. А знаете, почему? А он на латыни писал. А вот когда Галилео Галилей начал об этом говорить на итальянском, он получил епитимью, он был вызван в церковный суд, там очень мягко всё, не надо думать, что его там кто-то сильно наказывал, его отправили для отбывания епитимьи в поместье своего друга кардинала и попросили ежедневно читать 50-й псалом один, покаянный. Тяжёлое вообще наказание, конечно, да. Почему? На итальянском он проповедовал, это могло смутить народ. Я к тому, что смущение это может вызвать: какой перевод мы можем использовать, а какой нет. Напомню, что первая половина XIX века — это масонство, и опасение людей, не только бюрократической машины, которая сама была наполнена масонами, но именно людей духовных о том, что это будет за перевод, а он тогда был первым и единственным, насколько он может быть использован, мы и сейчас имеем Синодальный перевод, допустимый для чтения в быту, но не для использования за богослужением. Несколько лет назад Святейший Патриарх Кирилл сказал, что можно читать на богослужении Священное Писание, Апостол и Евангелие на русском языке, если будет к тому желание и общее решение приходской общины. И много у нас стало людей, приходов читать Священное Писание на русском языке, хотя есть официальное разрешение? Единицы. И это сейчас, подчёркиваю, когда у нас есть множество переводов других, когда мы понимаем, что это допустимо, что это возможно. А теперь вернитесь в XIX век, в самое его начало, при отсутствии русского языка, при засилье масонства, при недостаточном образовании переводчиков, а мы и сейчас видим, что некоторые переводы на русский язык, и даже на славянский, это большущая проблема. Я каждый раз читаю Евангелие от Иоанна на славянском про венчание и про вино, освящение воды: «и «принесоша», «принесите архитриклинови», кто такой «архитриклин» — распорядитель пира, но не смогли перевести словами «распорядитель пира», чего это мы несколько столетий не можем греческое слово заменить на русское? Настолько велико наше почтение, с одной стороны, к тексту, а с другой стороны, боязнь сделать ошибку. Почему в одном Евангелии в переводе есть «петело», а в другом — «алектор»: оставлено греческое слово, даже в переводе на церковнославянский. Здесь дело не в бюрократической машине. Простите, что я разговор о глубоко мною почитаемом митрополите Филарете превратил в такое обсуждение вообще о возможности переводов и особенно о том, насколько это будет санкционировано по благословению Святейшего правительственного Синода.

М. Борисова

— Но мне кажется, что память о святителе Филарете, она ещё чем-то перекликается с памятью о святителе Алексие, потому что это тоже был государственный деятель, но ему не повезло, он жил в XIX веке, а XIX век — это век, когда всё больше набирало мускулов движение атеистов, движение марксистов, множество террористических организаций, вообще масса всего, изучаемого нами на уроках истории в школе, и в это самое время святитель Филарет помогает составлять важнейшие документы тому же императору Александру II, потому что участвует в составлении Манифеста об освобождении крестьян. У него каждое лыко была в строку, ни одно, по-моему, его деяние никаких моральных дивидендов не приносило, его за всё ругали, что бы он ни делал. Многочисленное его участие в государственных делах приводило к тому, что Николай I вообще на него разозлился и запретил ему приезжать на заседание Синода в Петербург. Святитель Филарет сидел в Москве, ему документы привозили, чтобы он с ними ознакомился, с курьером в Москву. То есть абсурдного в его жизни было очень много.

о. Максим

— «Любящему Бога всё поспешествует ко спасению», как говорит нам апостол. А вот я бы поостерёгся говорить, что ему повезло меньше, чем святителю Алексию: в Орду его не вызывали, Тайдулу исцелять не заставляли, а атмосфера времени святителя Алексия хорошо передана фильмом Тарковского «Андрей Рублёв», правда, время, которое там описано, на столетие позже, но надо думать, что при святителе Алексии было и похлеще. Поэтому, в общем, любое время не слишком благоприятно для духовной жизни, и для человека, особенно масштабного, которому приходится принимать участие в политической жизни страны. Но я вот эту часть своих слов закончу тем, чем начал: «любящему Бога всё поспешествует во благое», и действительно, когда тебе доводится, с одной стороны, писать и составлять Манифест об освобождении крестьянства, с другой стороны, писать и составлять катехизис, с третьей стороны, соответственно, переводить и быть руководителем большой, громадной совершенно работы переводов Священного Писания и оставить после себя несколько томов проповедей, а мой духовный отец, архиепископ Алексий (Фролов), наместник Новоспасского монастыря (я, правда, сейчас уже не следую этому правилу), он вообще приучил меня при подготовке к любой проповеди открывать в первую очередь собрание сочинений святителя Филарета, что он сам каждый раз и делал, то есть прежде чем что-то сказать, он открывал ни Иоанна Златоуста, ни Илию Минятия, ни кого-то из современных авторов, чьи проповеди и труды к тому времени тоже уже были изданы, а именно святителя Филарета и смотреть, что у святителя, как правило, даже на каждый праздник в его собрании сочинений есть несколько проповедей, можно прочитать каждую и выбрать для себя те мысли, которые могут быть основой для того, что ты скажешь в это воскресенье своим прихожанам.

М. Борисова

— Лично мне еще память святителя Филарета дорога тем, что если бы не его периодическая помощь, очень многое, что успел сделать святой доктор Гааз, будучи католиком (он же и умер католиком, не менял вероисповедание), вот если бы не помощь святителя Филарета, я думаю, что очень многое ему просто не удалось, ему бы просто не дали.

о. Максим

— Да, и великое благо и счастье, что ныне его мощи почивают в соборном храме Христа Спасителя, и каждый из нас может приложиться и получить от него благодатную помощь уже после его смерти, даже если это доктор Гааз.

М. Борисова

— В эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», с вами Марина Борисова и клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Мы ненадолго прервемся, вернемся к вам буквально через минуту, не переключайтесь.

М. Борисова

— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья! В эфире наша еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. У микрофона Марина Борисова и наш сегодняшний гость — клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской Слободе протоиерей Максим Первозванский. Ну, главное событие недели-то, я думаю, всем понятно — 4 декабря праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы. Ура! Мы вступаем в самое-самое преддверие Рождественского поста, у нас начинают звучать рождественские ирмосы.

о. Максим

— Ну, не в сам день праздника, а в воскресные дни, и вообще там, где будет петься катавасия, но это прямо вот действительно знаменательное событие.

М. Борисова

— И всё-таки праздник такой, вроде как все про него знают всё, а с другой стороны, ведь он очень поздний, и нигде, кроме как в апокрифах, событие праздника не описано, его нет в евангельском тексте, это всё мы узнаём из текстов, которые появились сильно после того, как...

о. Максим

— Да, как и всё, связанное с жизнью Пресвятой Богородицы до момента Благовещения, ну и после этого момента тоже, за исключением нескольких упоминаний вскользь.

М. Борисова

— Почему нам вообще этот сюжет так близок? Ведь на самом деле Введение очень любят в нашей Церкви, и даже не очень помня о многих событиях церковной жизни, церковного календаря, я думаю, любого прихожанина любого храма в любом месте спроси, что случилось, что мы празднуем? И все ответят. Это, кстати, далеко не о всех праздниках так можно сказать.

о. Максим

— У меня был один знакомый батюшка, который работал в школе, и это не я, это не иносказание про себя, а действительно один знакомый батюшка, который удивительным образом оформил всенощное бдение на этот праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, сделал такое вот мистериальное, та́инственное оформление. Он взял двенадцать девочек из начальной школы, на полиелей дал им всем в руки по свечке и поставил их по две стороны от иконы Введения во храм, как примерно стоят священники, и вот это ощущение встречающих девочек, прихожане, которые подходили потом к помазанию, прикладывались к иконе и шли к священнику под помазание, они проходили через этот строй маленьких девочек, которые стояли со свечами в торжественных одеждах, и вот этот момент сопереживания празднику, оказалось, что это можно вот таким образом сделать, когда мы на чтении двенадцати Страстей Христовых как бы идём вместе со Христом этот путь Его Голгофский, так и тут вот это ощущение и переживание того, что ты вместе с Богородицей вводишься во храм, это тоже такое для меня одно из сильных переживаний, хотя, конечно, это не наше Введение во храм, это священное сокровище славы Божьей, «днесь вводится в Дом Господень, благодать совводящи...» Конечно, богословский смысл этого праздника необыкновенно глубок, потому что Пресвятая Дева стала домом и храмом для рождающегося Младенца Христа, и вот сегодня Она вводится в тот самый храм, который посвящен Ему, который и есть Его дом, и именно на этом событии, на этом переживании основаны слова акафиста, что она и «стамно ману носящая», и вот всё, что связано с храмом, это про Неё, это такое вот аллегорическое описание самой Пресвятой Девы, и поэтому не так важно, апокриф это, не апокриф, действительно, событие того, что Пресвятая Дева была и жила в храме, оно не имеет никаких указаний в Священном Писании, и нет в Священном Писании ни Иоакима и Анны, её родителей, но то, что девы жили при храме, то, что по достижении совершеннолетия они передавались заслуженным и почтенным старцам на сохранение и на воспитание, поскольку девочка, достигшая возраста женской зрелости, переставшая быть невинной девочкой, уже не могла оставаться в храме, и для Ветхого Завета разговор о чистоте и нечистоте никто не отменял, можно считать историческим фактом, и я думаю, раз церковное предание сохранило вот это знание о том, что Пресвятая Дева воспитывалась и проживала в одном из крыл храма — а исторически это подтверждено, что такая практика была, что передавались они потом этим самым почтенным старцам, — то, учитывая и тот богословский смысл, о котором я сказал, действительно делает этот праздник таким вот, отзывающимся в сердце. Ну и вообще посвящение ребенка Богу, сколько матерей хотели бы посвятить своих детей Богу, но при этом не готовы их от себя оторвать.

М. Борисова

— Но если верить преданию, то ведь Анна какое-то время после смерти Иоакима жила тоже при храме.

о. Максим

— Здесь вопрос отношения нашего к Преданию, либо мы дословно верим всему тому, что там написано, как мы верим Священному Писанию, либо считаем это благочестивым размышлением на тему. Всё равно посвящение ребенка Богу — это дело сложное, ответственное, я не хотел бы сейчас именно на этом серьёзно акцентироваться, потому что есть такое для меня очень важное размышление одного из моих друзей, в своё время воспитанных в детском доме, который размышлял над словами Христа. Говорит: «Знаете, я вот прочитал там, что „кто не возненавидит и не оставит отца с матерью, тот не может быть Моим учеником“ — и что тут сложного? Я и так их ненавижу». Поэтому для кого-то оставить ребенка и посвятить его Богу, это — «да ладно, слава богу, одним ртом меньше, уже хорошо, не надо мне будет его кормить, пусть его там попы кормят», а для кого-то это вот такое серьёзное ответственное дело.

М. Борисова

— Но это же не история Иоакима и Анны, у них других детей не было, и этот богоданный ребенок родился чудесным образом, когда в принципе уже физиологически не мог родиться.

о. Максим

— Да, поэтому эта вся история, конечно, чудесна, глубоко символична. Вот уже несколько десятилетий прошло с того момента, когда я был на этой службе, которую сейчас вам рассказал, про девочек, и, конечно, мы не воспроизводим это в нашем храме, но каждый раз этот образ стоящих дев, встречающих трехлетнюю младеницу по имени Мария, которая поднимается по этим пятнадцати ступеням, сама идёт к чужому дядьке с бородой...

М. Борисова

— Я почему-то всегда вижу именно эту картину: малюсенькая трёхлетняя девочка, которой нужно без посторонней помощи одолеть эту лестницу.

о. Максим

— «Се Раба Господня, да будет Мне по глаголу твоему»: видимо, Матерь Божия уже тогда этим жила.

М. Борисова

— А что, в принципе, могли делать вот эти девственницы, которые жили при храме?

о. Максим

— Слушайте, а что делают женщины в мужских монастырях? Вот так, знаете, заходишь в мужской монастырь, и везде какие-то трудницы, одни на кухне, другие в пошивочной, третьи ещё где-то двор метут. Вот тем и занимались, столько всяких дел, столько дел, столько дел. Вот и завесу храмовую, по преданию, там они латали, шили, обновляли, и ещё много всяких дел, которые должны были делать люди, действительно чуждые скверны всякой. Подчёркиваю, Ветхий Завет был наполнен этим представлением о чистоте и нечистоте. Я иногда разговариваю с людьми, у которых есть знакомые или родственники, да не в обиду прозвучат мои слова для наших современников, у которых есть люди — действительно ортодоксальные иудеи, придерживающиеся всех этих традиций, но они говорят, что это сумасшедший дом. Количество предписаний, которые необходимо исполнить, количество запретов, которые, не дай бог, тебе не сделать, как пищевых, так и всех остальных, оно и в современном мире зашкаливает, а уж тогда-то и подавно. Поэтому именно вот такой девочке могли поручить самые-самые важные ответственные дела. Но вот то, что я вспоминаю из тех самых апокрифов, которые вы упоминали, это, конечно, завеса храмовая.

М. Борисова

— А, ещё хлебы предложения.

о. Максим

— Хлебы предложения, ну и всякое такое дело, которое необходимо для поддержания дома Божия в надлежащем состоянии, то, что не делают священники или левиты.

М. Борисова

— Я, конечно, не знаю, как пекли, тем более в древности, хлебы предложения. Мне довелось какое-то время назад печь просфоры, причём без помощи приспособлений — я вам скажу, это та ещё работа.

о. Максим

— Ну, это невозможно. На самом деле, сделать нормальную просфору — это очень тяжело.

М. Борисова

— Ну как же невозможно, когда мы-то пекли?

о. Максим

— Нет, ну это вы не слышали настоящих отзывов о вашей продукции того священника, который потом совершал на них проскомидию. Он был рад, наверное, что у него было хоть что-то, и поэтому наговорил вам кучу лестных слов.

М. Борисова

— Нет, он нам ничего не говорил.

о. Максим

— Ну, тогда тем более.

М. Борисова

— Мы не знаем, как наше слово отзовётся, нам не дано предугадать. Но работа эта, конечно...

о. Максим

— Но вообще, на самом деле, реконструкция того, как и что происходило в храме, на эту тему есть множество интереснейших исследований. Это даже не обязательно христианские православные исследования, но в современном иудаизме, где готовятся к возможному восстановлению храма, и поэтому, конечно, у них до мелочей продумано и прописано, реставрировано то, что, может быть, вот при первом чтении книги Левит, например, не очень нам понятно, у них всё чётко, понятно и прописано, чего и как делается, поэтому, кому прямо интересно, можно обратиться к современным даже иудейским источникам.

М. Борисова

— В общем, бедные дети.

о. Максим

— Ну почему бедные? Я думаю, там им хорошо жилось, хотя бы сытно, кормить — кормили. А потом, люди занимались служением Богу, это всегда так или иначе не может пройти бесследно.

М. Борисова

— Ну, по-видимому, и учили их тоже?

о. Максим

— Конечно, конечно. То есть по-любому ты не предоставлен где-то сам себе, не растёшь, как трава во дворе, а ты занимаешься, тобой занимаются. Это я сейчас чисто по-человечески, имея в виду вообще тех девочек, которые там жили, а для Матери Божией это естественно было, как для человека, который был настолько посвящён и включён в Божью жизнь, что даже нашими западными христианами вообще было предложено неверное еретическое учение о непорочном зачатии, но всё равно мы говорим о том, что личного греха Пресвятая Богородица практически вообще не имела, и поэтому для Неё, конечно, это было вообще отдельной частью жизни. Я хочу замкнуть нашу беседу, что Той, Кому предстояло стать домом Самого Бога, Она вошла и жила в доме Божьем.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям: сегодня, как всегда по субботам, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. У микрофона Марина Борисова и наш сегодняшний гость — клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. На этой неделе у нас Церковь вспоминает двух уж очень-очень любимых русскими православными людьми святых — это благоверный князь Александр Невский, память его 6 декабря, и великомученица Екатерина, ее память 7 декабря. Наверное, есть какие-то исторические объяснения, почему так уж пришлась по душе даже царской фамилии великомученица Екатерины, что немецких великих княжон, которых брали в жены наши будущие цари, стали называть именно Екатеринами при введении в православие. Если посмотреть историю, то скорее породнило именно с этой святой Русскую Православную Церковь то, что на горе Синай, где мощи великомученицы Екатерины и где на этом месте возник монастырь, который все хорошо знают, с давних времен все время не хватало средств для того, чтобы поддерживать монастырь в приличном состоянии, и время от времени обращались за помощью к русским царям, и, начиная с Иоанна Грозного, как-то очень трепетно относились русские цари к этим просьбам, постоянно этому монастырю помогали. И как-то так получилось, что вроде он как-то и далеко, на горе Синай, и вроде как русский, потому что без помощи русской царской фамилии, наверное, трудно было бы сохранить его до наших дней.

о. Максим

— Ну, про саму Екатерину — это, конечно, такой архетипический образ, особенно для цариц, несомненно: знатный род, блестящее образование, переспорить мудрецов, истинное стояние в вере, это такая прямо царская Екатерина.

М. Борисова

— Её изображают на иконах тоже в таком царском облачении.

о. Максим

— Да, и мы помним то, что Младенец Христос от неё отворачивался, сам Царь Царей, а потом великодушно на неё взглянул. Это очень такой сильный женский образ. Вот представим себе обычную русскую женщину, допустим, крестьянку — ну почитайте соответствующие воспоминания: забитая, замужем, Некрасова почитайте.

М. Борисова

— «Доля ты русская, долюшка женская».

о. Максим

— Ну, это прямо надо перечитать, и не только «есть женщины в русских селениях», а там много таких эпизодов и женской покорности, женского смирения — замечательного, конечно, с одной стороны, качества, а с другой стороны, тяжело приходилось женщине на Руси. И здесь вот этот образ, который прямо подчёркивает царственное служение женщины, он именно царицам, мне кажется, особо подобает, неслучайно орден святой Екатерины — это высший женский орден государства Российского и для современного времени это высший орден Русской Православной Церкви, которым награждаются именно женщины за выдающиеся заслуги. Поэтому, конечно, вот это житие, её жизнь, она для многих женщин является таким важным путеводным маяком, хорошо бы без примеси феминизма.

М. Борисова

— Что касается благоверного князя Александра Невского, тут уж, как говорится, из песни слова не выкинешь, когда проводятся очередные какие-то опросы, вот «Имя России», на первом месте обычно бывает Александр Невский, хотя я думаю, что мало кто всерьёз размышляет о том, что же, собственно, он сделал. Для меня всегда было самым привлекательным в фигуре Александра Невского то, что, с одной стороны, он воевал с теми, кто пытался доминировать во всех сферах, я имею в виду все его войны с северными соседями, поскольку северные соседи претендовали на душу, им мало было просто быть завоевателями, им нужно было, чтобы ещё и присоединились к унии, и жили по образу и подобию их представлений о том, что такое хорошо и что такое по-христиански. А с другой стороны, монголы, которым было, в общем-то, всё равно. Можно себе представить, до какой степени за всё это время, пока Россия должна была платить дань и терпеть бесконечные... ну как, в нашем представлении набег — это что, это фронтовой удар? Да ничего подобного. Прилетела куча бандитов, покрушила всё вокруг, пожгла, всё отобрали, народ в рабство угнали, и так постоянно на протяжении столетий. И вот к этим самым, казалось бы, абсолютно однозначно воспринимаемым, как враги, завоевателям этот благоверный князь ездит и выпрашивает достаточно в унизительной форме и ярлыки, и, как мы бы сейчас назвали, всевозможные льготы и послабления.

о. Максим

— Ох, много что тут есть сказать. С одной стороны, ещё и унии никакой не было, и наши западные партнёры требовали от нас принятия католичества, на что в своё время наши южно-русские братья в лице Даниила Галицкого готовы были пойти, да и сейчас, собственно, тоже готовы. Но сейчас уже речь идёт именно о цивилизационном выборе, потому что, если во времена Александра Невского главная цивилизационная идентичность была религиозной, то сейчас это несколько шире, и поэтому сохранить формальное православие нашим южно-русским братьям позволяют, а вот цивилизационный выбор оказывается другим. То есть для Александра Невского это был, несомненно, цивилизационный выбор. Монголы не предлагали смены идентичности, Яса Чингисхана подразумевала право человека, то есть той религиозной свободы, которая существовала у монголов времён Чингисхана, не было нигде, поэтому за народную идентичность Александр Невский мог не бояться. Что касается бандитов: честно говоря, я сейчас совсем такую непопулярную вещь скажу, только вы не обижайтесь. Вообще княжеская власть на Руси — это и была власть бандитов. Ну, то есть не бандитов в таком совсем плохом смысле этого слова, а это были группировки по образу 90-х годов: это «солнцевские», а это, соответственно, «люберецкие», был князь, была дружина, и я не говорю про лучшие времена, когда действительно Русь объединялась под знамёна князя Владимира или хотя бы часть Руси — под знамёна Всеволода Большое Гнездо, или позже уже под знамёна Московских князей, но опять-таки, если мы посмотрим (я понимаю, что это просто иллюстрация, это не исторический источник) великий фильм Тарковского «Андрей Рублёв», то мы видим, что одни группировки князей приводили на Русь монголов для подкрепления себя против других группировок людей, не относясь к собственному населению как-то иначе, как к кормовой базе, какие-нибудь «люберецкие», может, они действительно нормально относились к русским и плохо относились к таджикам, но и к русским-то они всё равно относились как к кормовой базе, они его крышевали, они его защищали, они обеспечивали какой-то мир, но точно так же готовы были, если что, продать в рабство. Да и монголы, тоже не надо путать Батыевы нашествия и времена после Батыя, всё-таки Александр Невский был уже после завоевания, это не само Батыево завоевание, и путать с временами крымских татар или Казанской Орды, когда основной целью набега был угон, получение рабов, грабёж, во времена Чингисхана этой цели всё-таки не было. Да, русские князья были лишены самостоятельности, Чингисхан убрал, и во многом — я не защищаю сейчас период ига, — это было прекращение усобиц, а напомню, что, собственно, и завоевание-то монгольское стало возможно в результате крайних усобиц, причём, если мы почитаем исторические источники и серьёзных историков, на эти темы пишущих, то мы увидим, что к началу XIII века княжеские разборки — князья всегда воевали дружину на дружину, это были разборки дружин, — превратились в народные разборки, когда князь вербовал и брал себе ополчение, когда уже воевали гораздо больше, те же самые суздальцы на рязанцев, ещё на кого-то, то есть единства-то не было Руси, поэтому и стал возможен её разгром, впервые за несколько столетий Русь явила себя единой на Куликовом поле, о чём пишет академик Лихачёв, что «пришли рязанцы-суздальцы, а вышли русские». И поэтому этот выбор был для Александра Невского естественным выбором сохранения русской православной идентичности, почему он нам так близок, а ещё с учётом того, что фильм Эйзенштейна, снятый в тяжёлые времена военные, и поэтому это имя сегодня объединяет красных, белых, зелёных, православных и не очень, и слава Богу, что такое имя у России есть.

М. Борисова

— Да, но, вспоминая величие фигуры Александра Невского и тот фильм, про который вы сказали, всё время на память приходят слова: «коротка кольчужка-то».

о. Максим

— Да, но «не стреляйте в пианиста, он играет как умеет».

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире была программа «Седмица», с вами были Марина Борисова и клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Слушайте нас каждую субботу, поститесь постом приятным, до свидания, до новых встреч.

о. Максим

— Храни вас всех Господь.

---

Все выпуски программы Седмица

• «29-е воскресенье по Пятидесятнице. Рождество Христово». Священник Стахий Колотвин
• «28-е воскресенье по Пятидесятнице. Рождество Христово». Священник Стахий Колотвин
• «26-е воскресенье по Пятидесятнице». о. Николай Конюхов