"Волонтеры в помощь детям-сиротам". Светлый вечер с Татьяной Буцкой и Аленой Синкевич (11.04.2017)

У нас в гостях были координатор проекта "Близкие люди" благотворительного фонда "Волонтеры в помощь детям-сиротам" Алена Синкевич и организатор благотворительной акции "Марафон Бобра" Татьяна Буцкая.

Мы говорили о поддержке детей-сирот, о проектах и акциях наших гостей.

 

 

 

---

А. Пичугин

— В студии светлого радио приветствуем вас мы: Лиза Горская…

Л. Горская

— И Алексей Пичугин.

А. Пичугин

— Сегодня вместе с нами и с вами этот ближайший час проведут: Алена Синкевич — координатор проекта «Близкие люди», благотворительный фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам. Здравствуйте!

А. Синкевич

— Здравствуйте!

А. Пичугин

— Татьяна Буцкая — организатор благотворительного «Марафона бобра», главный редактор журнала «Роды.ру» (http://www.rodi.ru). Здравствуйте!

Т. Буцкая

— Здравствуйте!

А. Пичугин

— Вообще, мы хотели начать нашу программу с вопроса общего, но тут…

Л. Горская

— Давай сначала про бобра. (Смеются.)

А. Пичугин

— Да, тут нельзя не выяснить про бобра. Татьяна, почему «Марафон бобра»?

Т. Буцкая

— Логично было бы его назвать «Марафон добра», и мы, как люди логичные, так и собирались сделать. Мы даже сделали картинку с «Марафоном добра», подготовились, придумали хештег, поскольку запускали его в соцсети. И вот в тот самый день, когда надо было его с утра выложить в соцсети — я выкладываю текст, пишу «марафон добра», и понимаю, что уже кто-то есть — уже в этот день кто-то начал проводить «марафон добра». А нам некуда было отступать, мы должны были начать именно сегодня, и поэтому «добра» вдруг превратилось в «бобра». Нам надо было картинку анонса срочно исправить, и мы прямо букву «д» зачеркнули на «б», поставили «бобра». И подумали — пусть летит бобер. И он так классно полетел, что мы решили, что это было счастливое стечение обстоятельств.

Л. Горская

— Бобры не только добры, но и летают. (Смеются.)

А. Пичугин

— Это известная рифма: добра — бобра, бобра — добра.

Т. Буцкая

— Никогда не отчаивайтесь, если у вас что-то не получилось — сделайте следующий шаг, и у вас точно получится.

Л. Горская

— И кстати, очень хорошо получилось. Нарочно вот так не придумаешь.

А. Пичугин

— Теперь давайте выяснять про благотворительный фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам». У нас на самом деле в стране не очень хорошая ситуация с детьми, которые остались без родителей. А пуще того, насколько я знаю, у нас в основном социальные сироты преобладают — то есть родители где-то живы…

А. Синкевич

— Да, история совсем нехорошая, неслучайно в мире часто говорят, что у нас «сиротский кризис» в России. И действительно, общество, которое не успевает само раздавать своих детей по семьям — это говорит о кризисной какой-то ситуации. Сейчас ситуация такая — 150 тысяч детей приблизительно проживают в детских сиротских учреждениях. И надо сказать, что совсем не все из них даже социальные сироты — многие из них родительские дети. Это тоже один из признаков неблагополучия, который есть сейчас.

А. Пичугин

— А как это? То есть родители сами не отказывались, они даже не против вернуть детей…

А. Синкевич

— Родители не отказывались.

А. Пичугин

— Это опека?

А. Синкевич

— Нет, не в этом дело. Те дети, которые находятся в детских домах и других сиротских учреждениях — это те дети, которые на государственном попечении, то есть они не могут быть под опекой. Но родительские дети, если мы говорим о детях с особыми потребностями — если родители не могут осуществлять уход за ними дома, то они их помещают в детские учреждения на временной основе. Это отдельная проблема, которой наш фонд не занимается. Хотя проблема такая есть.

А. Пичугин

— В двух словах поясните. Для меня это в новинку — что значит «не могут»? Это такая ситуация в семье — нет денег, или? В чем основная причина чаще всего?

А. Синкевич

— Если ребенок с особыми потребностями, который не может ходить в детский сад, в школу, в общеобразовательные какие-то учреждения, если нет места, куда его можно отдать на какое-то дневное пребывание, или нет возможности получить няню, которая будет приходить домой и ухаживать за ребенком — то родители вынуждены будут оставаться дома, и тогда у них не будет денег. Поскольку семье нужно как-то жить — они работают, а ребенок находится в учреждении. И поэтому те 150 тысяч детей, которые постоянно проживают — это и те дети, которые дети-сироты социальные и реальные. Реальные в том смысле, что это те дети, у которых родителей нет, их меньшинство. Из них часть детей — это те, от которых родители отказались сразу после рождения, это приблизительно 5 тысяч детей в год. И приблизительно 40 тысяч детей — это дети, которые попадают вследствие лишения родителей родительских прав.

Л. Горская

— Это по России статистика или по Москве?

А. Синкевич

— По России.

Л. Горская

— 5 тысяч детей в год — от них отказывают сразу после рождения из-за их каких-то особенностей.

А. Синкевич

— Да. И вот в пользу одного из таких детей, который сейчас уже, к счастью, в приемной семье, проводился как раз «Марафон бобра».

А. Пичугин

— А что за история?

А. Синкевич

— К сожалению, тут схема довольно стандартная и очень печальная. Рождается ребенок с особенностями, в данном случае мы говорим о ребенке с миелодисплазией, с нарушением развития спинного мозга. И вследствие этой проблемы у ребенка формируется целая группа проблем, достаточно тяжелых — частичная парализация конечностей, проблемы тазовых органов, иногда гидроцефалия. При этом дети интеллектуально и эмоционально сохранны, прекрасные дети. Но для многих мам появление такого ребенка является неожиданностью — что не совсем правильная история, потому что по правилам мама должна была бы делать УЗИ в положенное время. И если это УЗИ сделано в хорошем месте и правильно расшифровано, то мама должна была бы увидеть, что с ребенком, и формировать свое отношение к этому. Так происходит во всем мире. У нас, к сожалению, очень часто мамы узнают о том, что такая ситуация, сразу после рождения ребенка. И после этого многие родители не получают нужной поддержки, не получают нужной им в этот момент работы с психологом и какой-то информационной поддержки о том, как растить такого ребенка дальше. А, наоборот, к сожалению, часто получают некоторый нажим врачей, который формулируется так: «Вы нам мешаете спасать вашего ребенка. Откажитесь от него, он будет сиротой, и получит больше помощи, чем если он будет с вами». Вот такая приблизительно схема. И отказываются от таких детей. У нас, например, в проекте 30 детей с таким диагнозом.

Л. Горская

— Вот вы сказали, что во всем мире есть практика, что мать на какой-то стадии беременности делает УЗИ, и если есть какие-то особенности у ребенка, она об этом знает и в процессе беременности она готовится. Что это меняет? От этого меньше отказов? Это именно фактор неожиданности работает на то, что мать, узнав при рождении ребенка о его особенностях, отказывается?

А. Синкевич

— Есть три варианта. Вариант первый — если становится ясным на достаточно раннем сроке, что у ребенка есть такой врожденный порок, и этот врожденный порок угрожает гидроцефалией, то есть угрожает развитию мозга, — то можно сделать внутриутробную операцию, которую в России, к сожалению, не делают. Я знаю, что ее делают в Швейцарии, ее делают в Соединенных Штатах. В России ее пока не делают.

А. Пичугин

— А есть фонды, которые направлены на помощь таким матерям и позволяют сделать эту операцию за рубежом?

А. Синкевич

— Этой осенью появился фонд «Spina bifida», который направлен как раз на решение таких проблем. Если мы помогаем только приемным детям, то они помогают всем детям с этим диагнозом. Но они появились только этой осенью, они только еще формируют свой пул детей. У них сейчас в проекте 70 детей, по-моему. При том, что частота этого порока — 1 ребенок на тысячу, то есть это очень высокая частота. Первый вариант — сделать операцию. Второй вариант — родить этого ребенка и знать, быть готовым к тому, какие у него будут проблемы.

А. Пичугин

— Я правильно понимаю, что практически в любом случае, если рождается ребенок с патологией, матери или родителям предлагают от него отказаться? Это практика утвержденная, или это просто врачи считают, что так будет лучше?

А. Синкевич

— Я боюсь говорить за всех. Более того, им сейчас запрещено так говорить. Но я надеюсь, что, может быть, в новейшей-преновейшей истории что-нибудь изменится. Но раньше было так, еще 4-5-6 лет назад было так — нажим осуществлялся на маму, чтобы она уходила из этой ситуации.

Л. Горская

— Я тоже про это слышала неоднократно, и от знакомых своих в частности.

А. Синкевич

— Если вернуться — такая чудесная у нас есть девочка в проекте, Оля, ей еще нет даже двух лет. И «Марафон бобра» проводился как раз для того, чтобы Оле купить вертикализатор. Вертикализатор это очень важная история, потому что при парализации нижних конечностей эти дети сами не могут стоять без особых устройств. И не могут стоять долго, для них это тяжело. При этом это очень важно — стоять — потому что формирование человека так устроено, что мы познаем мир стоя.

Л. Горская

— Да мы знаем, мы в программе «Дело дня» несколько раз собирали как раз на такие устройства детям.

А. Пичугин

— Я как раз читаю про это на сайте. А какие перспективы у той же Оли? Есть надежда, что она сможет ходить и вести здоровый образ жизни?

А. Синкевич

— На мой взгляд, человек, у которого сохранный интеллект и эмоциональный мир, может вести совершенно здоровый образ жизни, потому что… Скажем так, их порок — это то, что случается с абсолютно здоровыми, крепкими людьми, если у них возникает в процессе жизни порок позвоночника. И нам же не приходит в голову после этого, если человек остался интеллектуально и эмоционально сохранным, считать, что его жизнь сломана? Ну да, у него ухудшилось здоровье, но яркая и полноценная жизнь возможна.

Л. Горская

— Получается, что дети, если они изначально лишены возможности ходить и стоять, они лишены возможности познавать мир именно адекватно и развивать свою эмоциональную сферу. В отличие от взрослого человека, который травму получил после того, как он развился эмоционально.

А. Синкевич

— Тут вы абсолютно правы. Но тут, к сожалению, получается история такая, что если соматически здоровый ребенок, рожденный на свет, растет в сиротском учреждении, он же тоже познает мир довольно однобоко. Поэтому мне кажется, что во всех этих историях сиротство как таковое большее зло, чем физическая проблема ребенка.

А. Пичугин

— Расскажите, пожалуйста — это, наверное, в первую очередь вопрос к Татьяне — мы узнали, почему «бобра», я смотрю, что очень много можно найти в интернете публикаций и просьб о помощи, непосредственно касаемо девочки Оли. А что сейчас еще происходит? Кому вы помогаете? Какие новости у вас?

Т. Буцкая

— Если можно, я начну вообще со своего отношения к благотворительности.

А. Пичугин

— Давайте.

Т. Буцкая

— Наверное, не очень правильно говорить на вашей радиостанции об этом, но я всегда была от благотворительности далека, потому что, как главный редактор журнала, я неоднократно получала крики о помощи, которые в результате оказывались обманом.

Л. Горская

— Мы тоже с этим сталкиваемся, когда проверяем запросы некоторые. Но это неизбежно, к сожалению.

Т. Буцкая

— Это неизбежно. И мне всегда было невозможно, я не могла на себя взять ответственность за то, чтобы призвать людей помогать кому-то, а в результате окажется, что эти люди перевели деньги шарлатанам —потому что это моя ответственность, это я их прошу об этом. И, собственно, «Марафон бобра» и родился только потому, что первый ребенок, которому я помогала, это была дочка моей молочной сестры, которую я очень хорошо знала, историю которой я знала с самого рождения. Там тоже была история с УЗИ, которое было сделано, к сожалению, позже. Было под вопросом — родится ребенок с патологией или нет, все-таки девочка родилась с патологией. И ей долго говорили, что шансов никаких. Но шансы были. Когда у родителей заканчиваются деньги, вы понимаете, что уже просят у всех. И Марина очередной раз попросила как-то помочь на операцию за границей — тоже стандартная история. И в тот момент, когда она попросила помочь на эту операцию, я залезла в кошелек и поняла, что у меня нет тех самых 10 тысяч, чтобы ей перевести. Но бывает ведь такое — деньги были, деньги будут, а сейчас денег нет…

Л. Горская

— Ну, бывает. Бывает, и тысячи нет.

Т. Буцкая

— Вот этот первый «Марафон бобра» родился только потому, что я думала, что я вот сейчас хотя бы 10 тысяч… Но я же могу! У меня есть эти компании, которые предоставляют коляски, кроватки, им интересно, чтобы мы сделали рекламу их продукции. Они нам бесплатно дадут их товар, мы отрекламируем его, продавая, но все деньги от продажи этого товара сразу же перейдут непосредственно на счет мамы. То есть мы совершенно исключались из этой цепочки, потому что мы не благотворительный фонд. Я вообще это делала… Тогда у меня был только начинающийся «Инстаграм (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» — я на своей странице в «Инстаграмме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)», где у меня было, наверное, тысяч пять подписчиков, не больше…

А. Пичугин

— Вы хорошо сейчас сказали — тысяч пять. (Смеются.) У многих 500 — это уже недостижимый предел.

Т. Буцкая

— Вот я как раз вчера миновала 500 тысяч. (Смеются.)

Л. Горская

— Татьяна Буцкая — организатор благотворительного «Марафона бобра», главный редактор журнала «Роды.ру», и Алена Синкевич — координатор проекта «Близкие люди», «Волонтеры в помощь детям-сиротам» сегодня в эфире радио «Вера» в программе «Светлый вечер». Татьяна, вы сказали о том, что, будучи редактором журнала, часто боитесь браться за вопросы финансовой помощи, потому что боитесь столкнуться с не совсем добросовестными людьми. Например, у нас в редакции существуют определенные механизмы проверки, у нас занимаются этим отдельные люди, которые очень хорошо ориентируются в этой сфере. И есть определенные инструменты, которые позволяют определить, что стоит за просьбой о помощи. Это мы делимся с вами, на всякий случай.

Т. Буцкая

— Я не знаю, к сожалению или к счастью, я пошла другим путем. «Марафон бобра» это не то что часть какой-то большой кампании — это моя инициатива. Первый раз, запуская его, я даже не думала, что во что-то это выльется. И первый раз запуская, и второй, и третий раз — каждый раз мы собирали не миллионы, но мы собирали 200-300-400 тысяч. И я не думала, что это будет какой-то проект на века — но просто проходило три месяца, и возникал ребенок, ради которого нужно его запустить. Мне кажется, что эта история дана мне свыше — потому что я ничего не планирую, дети просто ко мне приходят. И в частности, так же, как с Олечкой, в мою жизнь вошла сначала Катя, с которой мы обсудили, что у меня есть такой «Марафон бобра», но я не знаю, откуда брать детей. Катя сказала, что есть фонд, и мы можем узнать, есть ли там какая-то девочка. Для меня еще было что очень важно — я уже сказала, что суммы не миллионные… Мы же сначала собираем товаром… «Бобер» сложный (смеется), всё достаточно сложно — сначала мы бросаем клич по нашим партнерам: «Друзья, предоставьте те лоты, которые мы сможем выгодно продать со скидкой, чтобы родителям это было интересно купить». Дальше мы их все описываем — у нас бывает до 90 лотов, мы их выкладываем. Дальше идут торги ежедневные, эти лоты покупают — это всё очень долго и сложно. Мы не можем собирать миллионы, мы можем собрать какую-то сумму, и нам очень важно, чтобы эта сумма была конечной.

А. Пичугин

— По опыту проведения программ с представителями различных фондов, я понимаю, что миллион собрать на лечение конкретного ребенка очень сложно. Если сложить все суммы, которые собирают фонды на всех детей, наверное, эта сумма больше миллиона получится. Но когда собирают конкретному Васе Петрову на что-то, конечно, там не будет миллионов, если один человек какой-нибудь очень богатый не пожертвует эти деньги.

Т. Буцкая

— У нас же в покупке этих лотов принимает участие большое количество родителей, которые для своих детей покупают какие-то детские товары. И мне очень важно им сказать, что мы начали «Бобра» ради какого-то ребенка, и с вашей помощью — вот вы покупали — мы собрали те самые 400 тысяч, как у нас сейчас было, которые мы можем потратить. У ребенка будет вертикализаторы, ходунки, и оставшиеся деньги мы пустим на первое, второе, третье. Нам в этот раз повезло, что мы собрали на 180 тысяч больше, чем было нужно девочке Оле. История, когда ребенку надо 5 миллионов, а мы можем собрать только 300 тысяч…

Л. Горская

— Этим другой фонд должен заниматься.

Т. Буцкая

— Да. Мне кажется, что нашим покупателям лотов это будет сложнее, потому что каждый, когда вносит свою копейку, ему все равно нужна обратная улыбка ребенка, чтобы понять…

А. Синкевич

— А можно я еще добавлю? Мне кажется очень важным в этой истории, и в чем наша ответственность в этой истории. Кроме честности… Я знаю многих людей, которые очень честные, которые собирают деньги для какой-то цели. И к сожалению, я иногда вижу, что эта цель неправильная, потому что при формировании задачи — на что собираются деньги — я, например, понимаю, что конкретно эта вещь может быть получена от государства. Или вот эта реабилитация ребенку может очень вероятно навредить, а не помочь. И в этом смысле идея обращаться к фондам — правильная, потому что ответственный фонд подразумевает наличие экспертов и профессионалов, которые оценивают, действительно ли это нужно этому ребенку. Тут тоже нету некого общего ответа, который универсален для всех случаев, потому что в каждом отдельном случае… Что хорошо одному ребенку, может быть губительно для другого и т.д. То есть экспертная оценка должна идти в каждом конкретном случае — это очень важно.

А. Пичугин

— Мне кажется, что мы вообще сейчас переходим на новую ступень развития благотворительности в стране, потому что 10-15 лет назад сложно было представить, что у нас будут фонды. Такое количество фондов — практически по каждому направлению, которые помогают и детям, и взрослым…

Л. Горская

— Я бы уточнила — настоящие фонды, работающие фонды.

А. Пичугин

— Работающие фонды, да. А не какая-то «липа», которая в 90-е пышным цветом цвела, в начале 2000-х. Мы сейчас говорим об экспертах, например. Можно ли было себе представить еще 10 лет назад, что при каждом фонде серьезном (как ты правильно отметила), будут работать эксперты, которые будут оценивать необходимость конкретной помощи конкретному человеку.

А. Синкевич

— А их не было просто. Прошло время, и они выросли. Потому что откуда взяться экспертам по этим вопросам в стране, где было плохо с благотворительностью? Началось новое явление, прошло какое-то время — люди научились. Если мы говорим о сиротской сфере, то и сейчас еще большой дефицит специалистов, потому что… В том числе и с физическими терапевтами та же самая ситуация, потому что запрос от людей стал появляться только недавно. Люди только недавно поняли, что можно совершенно по-другому себя вести — что не обязательно запирать своих детей в закрытых учреждениях, что нужно, наоборот, стараться делать так, чтобы эти дети были адаптированы в нашу с вами обычную жизнь как можно больше, и что это и является основной задачей. И это понимание сразу изменило цели, изменило ракурсы. И сказали, что не надо больше держать детей в закрытых учреждениях и пытаться создать им там, может быть, даже и неплохие условия, а нужно сделать наоборот — открыть учреждения, чтобы дети выходили в открытый мир. И появились тогда эксперты и специалисты, которые нацелены именно на то, чтобы это могло произойти.

А. Пичугин

— Это большая проблема. Я не знаю, исключительно ли она для России, или это во многих странах мира так происходит, но с кем ни поговоришь, — очень много хороших программ, очень много всего делается. Но когда задаешь вопрос: «А что дальше?» — то в 90% случаев будет ответ: «А дальше ПНД». Или какая-то его альтернатива.

А. Синкевич

— Я так понимаю, что это вопрос?

А. Пичугин

— Нет, это скорее не вопрос, это ремарка.

Л. Горская

— Это Лешина ремарка, которую он на каждой программе по данной тематике произносит…

А. Пичугин

— Не каждую программу. Но дело в том, что это такая…

А. Синкевич

— Его это беспокоит. И я его прекрасно понимаю — меня это тоже очень беспокоит. Я могу вам сказать то, что я говорю родителям. Внутри фонда я координирую проект, который занимается помощью семьям, которые приняли детей с особыми потребностями. И этот вопрос я слышу от родителей регулярно: «Мы взяли ребенка с тяжелыми поражениями нервной системы, иногда с тяжелой умственной отсталостью, вот мы его растим, мы его развиваем, а что будет потом? Если он не сможет работать, если он не сможет быть независимым?» Потому что с взрослым человеком с особыми потребностями не может семья всю жизнь сидеть, и обслуживать взрослого человека у них нет такой возможности. И ответ, на мой взгляд, довольно жесткий, но тем не менее в нем есть большое позитивное зерно. Да, может быть этот ребенок после 18 лет придет снова в психоневрологический интернат — но он придет совершенно с другим багажом. Потому что люди, которые приходят в психоневрологические интернаты, они тоже очень разные. Там есть люди, которые вообще не умеют выживать, которые плохо умеют есть, которые не умеют ухаживать за собой, которые не умеют смотреть телевизор, не умеют читать книги, к которым никто не приходит на выходные, потому что некому приходить. А есть ситуация — и это тяжелая жизненная ситуация — когда человек живет в психоневрологическом интернате, но он умеет ухаживать за собой, он умеет есть, он умеет читать, смотреть телевизор. То, что с ним происходит — это плохо, но это жизнь. Потому что первый сюжет — это нельзя назвать жизнью, это вегетативный какой-то сюжет. И к этому человеку, который живет свою тяжелую, но жизнь, в психоневрологическом интернате, приходит в гости его семья на выходные, когда-то его берет домой и т.д. Эта история тяжелая, но другая.

Т. Буцкая

— Мне кажется, это так ужасно — когда первые 18 лет он как цветок, в окружении, а потом это всё заканчивается. Нет?

А. Синкевич

— Конечно, ужасно. Но всё дело в том, что если мы говорим, что первые 18 лет он как цветок, то обычно он потом не попадает в психоневрологический интернат.

А. Пичугин

— Давайте продолжим наш разговор через минуту. Я напомню, что у нас в гостях Алена Синкевич — координатор проекта «Близкие люди» благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам», Татьяна Буцкая — организатор благотворительного «Марафона бобра», главный редактор журнала «Роды.ру». Лиза Горская и Алексей Пичугин. Через минуту снова здесь.

А. Пичугин

— Возвращаемся в нашу студию, где сегодня Лиза Горская и я, Алексей Пичугин. Мы беседуем с Аленой Синкевич — координатором проекта «Близкие люди» благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам», и Татьяной Буцкой — организатором благотворительного «Марафона бобра», главным редактором журнала «Роды.ру».

Л. Горская

— Тема интересная. Может быть, подробнее стоит о ней поговорить. Вот вы сказали, что это ужасно, если человек с особенностями первые 18 лет своей жизни живет с особым уходом, как цветок, как вы выразились, а потом — ПНД. Что лучше — никогда не видеть нормальной жизни, или все-таки? Один мой друг говорит, мне очень нравится выражение: «Если ты никогда не пробовал ничего слаще морковки, то ты никогда не захочешь клубники, потому что не будешь знать о ее существовании».

Т. Буцкая

— А если обратиться к опыту зарубежных стран — у них же это больше развито. Как у них это происходит?

А. Синкевич

— Происходит так — те люди, которые после совершеннолетия могут жить независимо, но не бесконтрольно… Те, которые могут жить и независимо и бесконтрольно, мы о них не говорим — они нормально социализировались и пошли жить свою жизнь с какими-то ограничениями физическими, которые есть у каждого из нас. Есть люди, которые вполне могут работать, но не могут жить самостоятельно — таких людей довольно много. Есть такая форма как «сопровождаемое поселение». Скажем, дом на 6 комнат, в каждой комнате живет свой воспитанник, и есть человек, который живет постоянно с ними в этом доме. Они меняются, потому что для этого человека все-таки это работа, это им не мама родная — то есть один приходит, другой уходит. Но они ходят на работу, они получают какие-то деньги. Или, может быть, они не получают деньги, но есть форма занятости. Потому что все-таки потребность к созидательной деятельности у человека очень доминирующая — человек должен что-то делать — за деньги или бесплатно.

Т. Буцкая

— Хотя и у нас — сейчас медицинские учреждения так сильно меняются. Я, конечно, не специалист по старшему возрасту. У нас есть еще один марафон, он называется «Марафон по роддомам», это более добрая история. Мы каждую неделю ходим в какой-нибудь роддом и показываем беременным, что их ждет за этими стенами. Я хочу сказать, что мы этим занимаемся очень активно — каждую неделю уже второй год. И у нас на глазах так изменились родильные дома! И я надеюсь на то, что и учреждения для взрослых, в том числе для инвалидов, они тоже должны меняться. Я помню время обучения в медицинском институте, когда нас водили на курс психиатрии… Вспоминать, конечно, это страшно — в каких условиях содержались больные.

А. Пичугин

— Я думаю, что вы в основном про большие города говорите, и в частности про Москву. Потому что то, что мне приходилось видеть из больниц… роддомов не видел, но думаю, что там ситуация не лучше.

Л. Горская

— Всё еще впереди.

Т. Буцкая

— У нас общероссийский марафон: Москва, Питер, Волгоград, Самара, Нижний Новгород, Екатеринбург. Мы по всей России ездили.

А. Пичугин

— Несколько лет назад в подольском роддоме крыша протекала.

Т. Буцкая

— Поменяли.

А. Пичугин

— Надеюсь, что поменяли. Но вот это ближайший пример — 20 минут от кольцевой дороги.

Л. Горская

— Но все равно получается, что глобальные проблемы, которые за всеми этими проблемами стоят — это сиротство. Что если человек брошенный, если он не нужен собственным родителям, то потом он пошел по разным учреждениям — которые если повезет, они окажутся хорошими, если не повезет — будут мало чем отличаться от тюрьмы. Такой вопрос — насколько родительская забота может нивелировать диагноз? Я почему спрашиваю — у меня есть две знакомых: у одной младший сын с аутизмом, у другой с гидроцефалией. Им сейчас уже хорошо к 10, и если вы не вхожи в семью глубоко, вы никогда не узнаете, что у них эти диагнозы, они — как обычные дети. Да, у них есть особенности, мамы знают, что с этими особенностями делать. А для остальных они вообще не заметны, они абсолютно социализированы.

А. Пичугин

— Нормально говорят?

Л. Горская

— Говорят. Они нормально делают всё.

Т. Буцкая

— Значит, это не тяжелые диагнозы. Потому что если тяжелый диагноз — он виден, вне зависимости от любви родителей. Конечно, любовь способна творить чудеса. И сейчас та прекрасная девушка, которая едет на «Евровидение»... Мне кажется, это такое подтверждение того, что если сохранен интеллект — я опять возвращаюсь к Оле и детям с подобными диагнозами — что возможно всё! И на самом деле, это касается не только больных детей — у нас такое количество детей, в которых не верят родители, даже в здоровых!

А. Пичугин

— Или излишне верят — тоже бывает другая крайность.

Л. Горская

— Не излишне верят, а скорее реализовывают свои нереализованные мечты за счет ребенка.

А. Синкевич

— Можно я немножко инвертирую ваши слова? Как бы всё то же самое, только с другим акцентом. Даже рожденный абсолютно здоровым соматически, ребенок, который не получит родительской любви и станет сиротой — через 5 лет, даже раньше, через 3 года — у него уже будут некоторые необратимые последствия, которые нивелируются в семье, если он попадет в приемную семью. Но какие-то паттерны того, что он недополучил в раннем детстве, останутся навсегда.

Л. Горская

— Термин «паттерн» давайте поясним.

А. Синкевич

— Какие-то фрагменты. Например, ребенок, у которого есть сиротский опыт в анамнезе, у него есть некоторый набор неизбежных последствий — независимо от того, есть ли у него особые потребности или нет. Даже если он был рожден здоровым. И в этом смысле сиротство — страшное зло. Потому что человек, который рожден соматически здоровым, он там будет отставать в физическом развитии, но у него будут руки-ноги, он будет ходить, всё будет в порядке. Но если в его жизни не встретится значимый взрослый — это может быть волонтер, бабушка, в идеале — мама и папа — то он не сможет сделать в жизни, когда он вырастет, многого того, что можем делать мы. И это трагическая история. Люди не могут вырастать без значимого взрослого, в идеале — без родителей.

А. Пичугин

— С одной стороны, наверное, это значимый взрослый, а с другой — все-таки жизнь в четырех стенах. Если такой молодой человек находится в интернате, он же не может расти, как его сверстники — на улице, во дворе, получать то, что дети получают обычно в своей возрастной категории — с 6 до 9, с 10 до 12…

А. Синкевич

— Конечно так. Но если говорить, что значимее — то наличие значимого взрослого оказывается более важным фактором.

А. Пичугин

— А бывает все-таки такое, что значимым взрослым становится воспитатель из интерната?

А. Синкевич

— Бывает.

Т. Буцкая

— Можно вам рассказать страшную историю? Когда я училась в медицинском институте, мне хотелось всё знать, и на втором курсе я пошла работать в дом ребенка медсестрой. При всей любви к детям, огромной любви к детям, я туда пошла только потому, что я понимала, что у меня много есть сил, и я могу один день в неделю посвятить этим малышам, субботу или воскресенье. В группе у нас было — может, сейчас совру, скажу 20, ну, может 18 — но далеко не 10 детей. Возраст их был, когда я туда пришла, они были шестимесячными. На сутки я оставалась одна. Ладно, днем еще как-то. А когда с утра — надо 20 человек поднять, подмыть, не было подгузников тогда. Ты его поднимаешь, моешь, сажаешь на горшок… В общем, когда дело доходило до двадцатого, первый уже сидел на горшке около часа. Потому что ты одна! Это не потому, что я была какая-то, пришла с ненавистью к детям. Я старалась делать всё максимально быстро. Это к вопросу о воспитателях… Так же как говорят, что кому-то врачи зла хотят. У них работа такая, они могут не успеть ваш лишний раз улыбнуться, но это не значит, что он хочет вам навредить…

Л. Горская

— Пускай не улыбается — лишь бы знал свое дело.

Т. Буцкая

— Здесь точно такая же ситуация. В домах ребенка не потому дети отстают, что это какая-то вредная для них атмосфера, а потому — что когда 20 детей и на них один взрослый, ты просто не можешь физически ему дать той самой любви. Ты не можешь стать тем самым единственным взрослым, которым ты будешь в его жизни.

А. Синкевич

— Наверное, поэтому атмосфера и становится вредной, к сожалению. Атмосфера становится вредной. То есть нельзя говорить, что это вина того, кто работает в детском доме.

Т. Буцкая

— Я не знаю, волонтеров сейчас пускают туда или нет? Я думаю, что если бы пускали туда волонтеров…

А. Синкевич

— Сейчас ситуация в этом смысле меняется в лучшую сторону. Но все равно волонтер не может стать значимым взрослым.

А. Пичугин

— Мы про это еще не поговорили, кстати. Это важно — про волонтеров. Что они делают в домах-интернатах, когда приходят к социальным сиротам, к здоровым детям, которым не хватает в первую очередь общения.

А. Синкевич

— Очень разные вещи они делают. И более того, когда мы говорим про волонтеров, то мы должны понимать, что совсем не каждый волонтер станет значимым взрослым для этого ребенка. Потому что история про значимого взрослого — это история про человека, который осознанно решил свою жизнь связать с этим ребенком на достаточно ощутимый срок. Это очень большое влияние оказывает на жизнь ребенка. Волонтерская история, как правило, за редким исключением, бывает более легкая, более фрагментарная как бы. То есть у человека есть желание помочь, есть время, и он идет туда, куда его направляют. В нашем фонде — туда, куда его направляет координационная служба волонтеров. Например, у нас есть проект, который помогает детям, которые лежат в больнице, детям-сиротам. Там не хватает персонала, персонал не может играть с этим детьми, а ребенок должен играть. И есть группа волонтеров, которые ходят в детские дома — и в дома ребенка, и в детские дома постарше. И в основном в детские дома постарше, потому что с домами ребенка всё обстоит более благополучно, чем с детскими домами для более старшего возраста. У нас в год 5 тысяч детей попадают по отказу родителей, то есть это маленькие дети, которые идут в дом ребенка. И 40 тысяч — это те дети, чьи родители лишены родительских прав — то есть приходят дети, травмированные тяжелым семейным опытом, и они оказываются там в абсолютной эмоциональной изоляции. И конечно, кто-то должен туда приходить, кто-то должен их водить на прогулки, кто-то должен показывать им, что творится в большом мире, водить на мероприятия, устраивать какие-нибудь соревнования — делать всё то, что нужно делать с детьми.

А. Пичугин

— Волонтеры какого возраста обычно?

А. Синкевич

— Очень разного.

А. Пичугин

— Не обязательно совершеннолетние?

А. Синкевич

— Совершеннолетние. И более того — чтобы стать волонтером, у нас работает серьезная психологическая служба, которая не всех людей пустит к детям. И это очень важно, потому что, к сожалению, одного желания быть волонтером недостаточно. Нужно еще знать, что этот человек не навредит ребенку.

А. Пичугин

— А какими качествами в первую очередь должен обладать волонтер?

А. Синкевич

— Предсказуемостью. (Смеются.)

А. Пичугин

— Это как раз психолог определить должен видимо?

А. Синкевич

— Бывали случаи, когда приходят очень хорошие люди, но они слишком эмоциональные. Они видят обстановку, которая эмоционально тяжелая, и они реагируют на нее таким глубоким собственным стрессом, что в таком состоянии они уже не могут помочь ребенку.

Т. Буцкая

— Интересно, а насколько волонтеры привыкают к тем самым детям? И нет ли проблемы, что ребенок привыкнет к этому волонтеру, который три раза пришел, а на четвертый не пришел?

А. Синкевич

— Мы работаем все время с этим. И один из основных постулатов, что не должно быть такого — он три раза пришел, а на четвертый не пришел. Именно поэтому я и говорю, что предсказуемость очень важна в этом деле, и какая-то устойчивость. И основной лозунг такой: «Мы не можем сделать этого ребенка своим, мы ходим к нему как волонтеры. У нас есть определенный ресурс времени и сил. И ребенок должен это понимать — нельзя обманывать ребенка». Потому что есть дети, которые говорят: «Ты возьмешь меня домой?» И в этот момент волонтер должен совершенно честно сказать: «Я не могу тебя взять домой, потому что у меня есть работа, у меня есть мои дети. У меня не хватает времени, но я буду к тебе приходить по средам до конца этого года». И это может быть больно ребенку, но это правда. И надо помочь ребенку эту правду пережить.

А. Пичугин

— Алена Синкевич — координатор проекта «Близкие люди» благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам», Татьяна Буцкая — организатор благотворительного «Марафона бобра», главный редактор журнала «Роды.ру». Но ведь ребенок может сознательно, ведь дети в определенном возрасте любят… Он понимает, что его не возьмут, ему от этого больно, но ему хочется… «А почему? Нет, а возьми, возьми!» — все равно вот так доводить бедного волонтера, хотя ни тот его не может взять, и ребенок прекрасно понимает, что этого не произойдет. Или с другой стороны — ребенок не понимает, почему его не могут взять — «Ведь ты же ко мне приходишь? Ты же проводишь со мной какое-то время — значит, я тебе чем-то интересен».

Л. Горская

— «А куда ты уходишь?»

А. Синкевич

— Вы имеете в виду — бывают ли сложные ситуации? Бывают, и бывают часто. И к счастью, у волонтеров всегда есть к кому обратиться, с кем проконсультироваться — есть психологи, которые работают по этой тематике, есть координатор, который координирует этот проект. Но такие непростые ситуации возникают.

Л. Горская

— А наверное, хороших, профессиональных психологов тоже сейчас не хватает — тех, которые способны работать с детьми, с подростками?

А. Синкевич

— Это очень забавная история. Я пришла в этот проект 4 года назад. Проект наш помогает в лечении и реабилитации детей, и фонд оплачивает многие виды лечения. И в фонде работают психологи, которые работают со всеми приемными детьми — есть детский психолог и семейный психолог. И есть еще психологи в проекте, которые будут работать с нашими семьями с детьми с особыми потребностями. То есть психологов вроде бы много. И в начале, 4 года назад, ситуация была такая — люди приходили к психологу и говорили: «Мне сказали к вам прийти, иначе денег не дадут». (Смеется.) Вот за 4 года ситуация изменилась настолько, что люди поняли, что психологи в этих историях — это большая поддержка и опора, и очень важно пользоваться их помощью. Сейчас у нас стоит очередь к психологам. И у нас обратная ситуация — надо увеличивать число психологов, работающих в фонде и в проекте. И эта ситуация более нормальная, чем то, что было 4 года назад.

А. Пичугин

— Всего 4 года, ничего себе!

А. Синкевич

— Да, за 4 года очень многое изменилось. И стало гораздо больше семей, которые стали брать детей с особыми потребностями. И меняется, мне кажется, к лучшему ситуация, потому что перестали в роддомах уговаривать оставлять детей. Трудно говорить о статистике, но я уверена, что будет улучшение каких-то цифр в этом направлении.

Л. Горская

— А что за цифры вообще есть? Мне всегда интересно, какие есть объективные параметры, по которым можно оценивать ситуацию в этой сфере.

А. Синкевич

— Очень плохо у нас с цифрами, потому что для того чтобы получать хорошую статистику, это надо специально получать статистику. Это тоже стоит денег, усилий и т.д. По стране не могу вам сказать, какая статистика. Могу сказать по нашему проекту. 4 года назад у нас было 30 семей, принявшие детей с особыми потребностями, а сейчас у нас 90 семей. Но это не может претендовать на статистические данные, потому что, может быть, люди стали больше знать о фонде и т.д., и т.д. Но что больше стали брать детей с инвалидностью — это факт.

А. Пичугин

— Я знаю, Татьяна, что у вас 12-го числа какое-то мероприятие будет, то есть уже завтра.

Т. Буцкая

— Не просто какое-то. У нас стартует «Космический бобер».

А. Пичугин

— Космический? Вы уже его в космос отправили!

Т. Буцкая

— Но поскольку мы решили его запустить 12-го апреля, в День космонавтики, то подумали: а что бы нам не назвать его «Космическим бобром»? Мы так же как всегда собираем от наших партнеров, либо от… Вот я хочу обратиться и к слушателям радио «Вера»: единственное, что мы берем только новые вещи, которые мы выставляем на аукцион. Аукцион проходит на площадке «Инстаграма (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)». Ваши товары выставляются по цене, которую дадут изначально покупатели. Но поскольку аукцион идет 24 часа, очень часто цена возрастает даже выше той, по которой эти товары продаются в магазинах. Поэтому, предоставив нам достаточно дорогой товар, вы, с одной стороны, можете получить для себя рекламу, а те деньги, которые родители потратят на покупку вашего товара, они пойдут на помощь ребенку, которого мы определим.

А. Пичугин

— Завтра акция стартует, 12-го числа.

Л. Горская

— Не поздно вещи сдавать?

Т. Буцкая

— Нет. Поскольку «Марафон бобра» обычно идет не меньше двух недель, мы, конечно, уже имеем основной пул тех товаров, которые мы выставляем на аукцион. Мы с удовольствием примем все ваши лоты. У нас достаточно простой мейл: marafonbobra@mail.ru. Туда можно прислать ваши лоты, с вами сразу же свяжутся, и с удовольствием примем ваш подарок.

Л. Горская

— А как аукцион сам искать тем, кто, может быть, хочет?

Т. Буцкая

— Аукцион проходит на площадке «Инстаграма (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)», так же он называется «Марафон бобра»…

Л. Горская

— По хештегу «бобер» не находится.

Т. Буцкая

— «Марафон бобра». Я не уверена, что мы делали хештег, мы сделали отдельную страницу. Поскольку самая большая аудитория в моем «Инстаграмме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)», поэтому через «tanya.butskaya» точно можно будет его найти. И там же будет вся информация о ребенке, на которого мы собираем деньги. Буду рада, если вы к нам присоединитесь.

А. Пичугин

— А есть какой-то адрес, может быть, физический, куда люди, которые захотят присоединиться, могут что-то привезти, вещи, например?

Т. Буцкая

— Как я уже сказала, поскольку изначально «Марафон бобра» не является коммерческим проектом, это личная инициатива, то мы не берем на себя ту часть, что мы принимаем вещи, отправляем вещи. Мы являемся только организацией, которая соединяет больного ребенка, которому нужна помощь, и тех, кто может ему помочь. Мы контактируем покупателя и продавца, и дальше они уже напрямую пересылают товары.

А. Пичугин

— Конечно, нужно назвать контакты благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам»: 789-15-78, код Москвы 495, то есть 495-789-15-78. Это контактный номер горячей линии. Кто ответит и по каким вопросам можно на этот номер обращаться?

А. Синкевич

— По всем вопросам, связанным с сиротством. Фонд работает по трем основным направлениям: это профилактика социального сиротства — то есть это помощь кровным семьям с детьми в сложной жизненной ситуации — это первое направление. Второе, помощь детям в учреждениях — это поддержка детей-сирот в детских домах и больницах. И третье, это семейное устройство — поиск приемных родителей, поддержка принимающих семей. Вот по всем этим трем направлениям можно по горячей линии обращаться, и соответственно, этот звонок будет перенаправлен в тот проект, который помогает по этим вопросам.

Л. Горская

— А если кто-то захотел стать волонтером? Тоже можно звонить?

А. Синкевич

— Можно. Есть отдельная волонтерская служба, ее проще найти опять-таки на сайте.

Л. Горская

— Сайт http://www.otkazniki.ru?

А. Синкевич

— Да. Там есть рубрика, которая называется «Как помочь?». Открываешь, и там написано: «Стать волонтером», «Перевести деньги»…

Л. Горская

— Мало ли что еще.

А. Синкевич

— Да, там что-то еще точно есть (смеется). Я просто не могу сейчас придумать, что еще.

Т. Буцкая

— Очень хорошо у нас на «Бобре» продаются лоты от звезд. В прошлый раз Людмила Улицкая* давала нам книги, Остер давал книги.

А. Пичугин

— «Вредные советы»?

Т. Буцкая

— Да-да. С их автографами с удовольствием родители покупали. Поэтому если есть возможность через вас обратиться к звездам…

Л. Горская

— Тем более что сейчас бобер космический — звездам в нем самое место.

А. Пичугин

— «Волонтеры в помощь детям-сиротам», благотворительный фонд. Мы можем еще раз назвать телефон: 789-15-78, код Москвы 495. И в конце программы еще раз напомним, что Алена Синкевич — координатор проекта «Близкие люди» благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» и Татьяна Буцкая — организатор благотворительного «Марафона бобра», главный редактор журнала «Роды.ру». Лиза Горская…

Л. Горская

— Алексей Пичугин.

А. Пичугин

— Спасибо! И всего доброго, до встречи!

А. Синкевич

— До свидания!

Т. Буцкая

— До свидания!

---

*признана Минюстом иностранным агентом