
Каждую пятницу ведущие, друзья и сотрудники радиостанции обсуждают темы, которые показались особенно интересными, важными или волнующими на прошедшей неделе.
В этот раз ведущие Кира Лаврентьева и Константин Мацан, а также Исполнительный директор журнала «Фома» Алексей Соколов и Директор Радио ВЕРА Роман Торгашин вынесли на обсуждение темы:
— Феномен группы «Битлз» и творчество Джона Леннона;
— Важность передачи традиционных и христианских ценностей молодым поколениям в России;
— Святыни Великого Новгорода;
— Рекомендации Синодальной комиссии по биоэтике по вопросам, связанным с причащением Св. Таин лицами, страдающими целиакией, псевдоцелиакией и глютеновой аллергией на пшеницу.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева
К. Мацан
— В эфир наш «Еженедельный радиожурнал». Здравствуйте, дорогие друзья. Это программа, уже полюбившаяся и нам, и вам, программа, которая давно на волнах Радио ВЕРА, но с некоторых пор выходит в обновленном формате. Мы вчетвером приходим в студию, каждый со своей темой, достойной обсуждения, делимся чем-то, что на этой неделе произошло важного или чем-то, что лежит на сердце и о чем хочется поговорить. Одна из изюминок этой программы заключается в том, что в ней можно услышать голоса не только ведущих Радио ВЕРА, не только постоянных гостей нашей студии, но и тех сотрудников Радио ВЕРА, чьи голоса вы нечасто слышите в эфире, поэтому такой момент эксклюзивности в нашем «Журнале» всегда присутствует. Еще раз здравствуйте, меня зовут Константин Мацан. Напротив меня моя коллега, ведущая Радио ВЕРА, Кира Лаврентьева. Привет.
К. Лаврентьева
— Добрый вечер.
К. Мацан
— Наш сегодняшний гость — Алексей Соколов, исполнительный директор журнала «Фома», уже полюбившийся нашим слушателям постоянный гость «Журнала». Привет.
А. Соколов
— Привет. Или поднадоевший, но я, как всегда, с вами. Мне здесь очень нравится.
К. Мацан
— Да, выслушаем начинающего, уже поднадоедает нам, автора, да?
А. Соколов
— Да.
К. Мацан
— И дебютант программы «Еженедельный журнал»...
А. Соколов
— Молодой журналист.
К. Мацан
— Мэтр радиостанции Радио ВЕРА, директор Радио ВЕРА, Роман Торгашин. Рома, привет.
Р. Торгашин
— Здравствуйте, дорогие друзья. И здравствуйте, дорогие радиослушатели.
К. Мацан
— Ну ты не в первый раз в студии в качестве гостя и участника программы, и спикера, но в «Журнале» первый раз сегодня.
А. Соколов
— С почином.
Р. Торгашин
— Спасибо.
К. Мацан
— Итак, мы собираемся в студии, чтобы поделиться тем, что хочется обсудить. А что сегодня хочется обсудить Алексею Соколову, мы сейчас узнаем.
А. Соколов
— Как неожиданно все перешло ко мне. А мне хочется обсудить очень неожиданные результаты, которые произошли после того, как у нас на сайте «Фомы» вышел материал, посвященный Джону Леннону.
К. Мацан
— Так. Вот я сейчас весь внимание.
А. Соколов
— Да я вот знаю.
К. Мацан
— Потому что с юности был битломаном.
А. Соколов
— Да, вот самый главный интересный вопрос — это комментарии, которые поступили там: да кому этот Джон Леннон уже сейчас нужен? Их было некоторое количество. И вот я вас, как битломана, Константин, хочу попросить выступить по этому поводу, потому что такая вот история.
К. Мацан
— Без подготовки.
К. Лаврентьева
— С отдельной лекцией.
К. Мацан
— Я могу сказать следующее. Песню «Imagine» часто ругают за то, что в ней отрицается религия, в ней есть слова: «не будет ни небес, ничего», есть там такие слова: «там нет небес, нет религии» и так далее. И вот Джона Леннона ругают за то, что он весь такой из себя нигилист, и такой в этой песне его лирический герой предстает таким наивным гуманистом, что мы все будем жить в мире и согласии, а ничего другого не нужно, какие-то подлинные ценности, типа религии и небес, отрицаются. Так эту песню можно прочитывать, это ее первый пласт. Но мне всегда было интересно другое в этой конкретной песне. Когда поет Джон Леннон, что в какой-то момент люди будут настолько жить мирно, что религии не будет, и не будет религии как разделяющего людей фактора — ведь он это имеет в виду, можно вспомнить о том, что к религиям это применимо, а к христианству нет. Потому что, как нас учат отцы, христианство не религия, это откровение Самого Бога. Религия — это способ человека построить мост на небо, достучаться до небес. А христианство принципиально иначе устроено, там Сам Бог Своим откровением Своей любви спускается к человеку. Поэтому, когда Джон Леннон говорит: не будет религий, — конечно, не будет. Христианство останется, оно самое главное.
А. Соколов
— Идейно уделал несчастного Джона Леннона Константин Мацан. Недаром кандидат философских наук.
К. Мацан
— А еще что главное в этом всем. Я даже однажды написал об этом у себя в Telegram-канале. Мне написали: слушайте, ну уж Леннон такого не писал, он был еретик, он этого не имел в виду. И вот тут я всегда говорю, что он мог и не иметь этого в виду, но мы можем прочитывать так, как хотим. Потому что любой текст, существует интерпретация. Поэтому если он этого в виду не имел, ничто не мешает мне в нем увидеть то, что он даже туда не закладывал и это воспринять как то, что интересно и достойно размышления.
А. Соколов
— Спасибо, неожиданный поворот. Ты сделал мою работу.
К. Мацан
— Доклад закончен.
А. Соколов
— Просто я могу помолчать. Но на самом деле у нас тоже то же самое. У нас тоже про «Imagine» был большой текст в свое время. Диакон Игорь Цуканов, наш постоянный автор, наш дорогой отец Игорь, он написал текст про «Imagine», а мы сделали по нему такое видеоэссе. Так что для людей, которые не хотят читать, можно посмотреть это на всех площадках, где только возможно, в том числе у нас на сайте. Это большое такое размышление именно по поводу этой песни и размышление христианское. И вот я что хотел добавить. Меня действительно, во-первых, поразил вот этот сам факт того, что Джон Леннон как-то постепенно уходит из нашей памяти. Мне очень приятно здесь побеседовать с битломаном. Для меня не скажу, что «Битлз» какую-то важную часть жизни играл, но для меня всегда это была какая-то часть фундаментальной основы культуры XX века. А вот по этим комментариям — люди не ругали Джона Леннона, не издевались, они действительно недоумевали: ну что вы взяли такую какую-то совершенно запыленную историю, как группа, про которую в свою время говорили, что она популярней, чем Господь Иисус Христос.
К. Мацан
— И они сами о себе так говорили, но оставим это на их совести.
А. Соколов
— Я даже не хочу их в этом обвинять. Потому что, насколько понимаю, они говорили не в контексте: смотрите, какие мы молодцы. А в контексте констатации факта того, как устроена массовая культура. У нас очень многое на свете, к сожалению, в сознании людей популярнее, чем Бог. Это не заслуга людей и вещей, к сожалению, скорее сознание тех, кто выстраивает приоритеты. Но как быстро все-таки вот проходит эта мимолетная слова, с одной стороны. И, с другой стороны, вот я лично хочу сказать, мир без «Битлз» был бы гораздо более бедным, и у нас культура бы не выиграла от того, что битлов не появилось.
К. Мацан
— Я хочу Рому спросить, через твою жизнь «Битлз» прошли как-то?
Р. Торгашин
— Ты знаешь, я не был никогда битломаном в детстве и в молодости, как ни странно. Скорее наблюдал более старших поколение, которые были приверженцами, и для меня это было такое, не скажу, что нафталин, но это было музыкой для тех, кто постарше нас, поколение.
А. Соколов
— Для тех, кому за сорок.
Р. Торгашин
— Естественно, я с музыкой, конечно же, знаком, и с культурным феноменом, и слышал в том числе и такие точки зрения, что это был специальный такой проект, да, как одно из окон Овертона 60-х годов и, по большому счету, сложно и с этим спорить тезисом. Поэтому я достаточно спокойно воспринимаю творчество «Битлз». Конечно, слушаю иногда песни, да, и какие-то даже знаю слова и могу подпевать, но к поклонникам никогда себя не относил таким ярым.
К. Мацан
— А мне приходит на память разговор с одним нашим гостем на Радио ВЕРА, с Андреем Феофановым, музыкальным продюсером и ныне кинопродюсером, который в свое время был очень дружен, вообще входил в тусовку того, что мы называем русским роком 80-х годов, дружил с участниками группы «Воскресение» в частности, с ними что-то вместе делал, вот в эту рок-среду был погружен. И он рассказывал, и многие из той среды рассказывают такую вещь, что «Битлз» парадоксальным образом сыграли свою роль в их, если угодно, воцерковлении последующем. Потому что, чувствуя себя несколько в духоте официальной советской культуры, люди искали такие окошки в свободу, и таким признаком, символом этой свободы была западная музыка, в том числе «Битлз» — то есть это давало какое-то иное умонастроение, иные эмоции, из этого возникал и русский рок, и попытка эту внутреннюю свою свободу реализовать. И вот чем больше люди внутренней свободы алкали, там больше они понимали, что в культуре она не достигается, музыки для этого мало, что подлинная свобода во Христе и в Церкви. И вот таков был путь рокеров — как бы через некую как бы протестность рок-музыки к подлинной духовной свободе и воцерковлению. И свою маленькую такую роль, вот по словам моего собеседника, на таком пути сыграла, может быть, без желания самих участников западная музыка, в том числе «Битлз».
А. Соколов
— А я бы хотел еще добавить, может быть, в продолжение, в развитие этой темы, что все-таки по поводу того текста, который стал причинной этого разговора. Мы когда над ним работали, для нас было очень важно, чтобы все не превратилось вот в этот разговор: ах, такой-сякой Джон Леннон, вот они вот там, безбожники-негодяи. Вот это самый худший взгляд на ситуацию, который мы можем явить. Там было очень важно показать, почему мы считаем, что мир не может быть устроен так, как все-таки сам Леннон вкладывал в песню, да, что невозможен, к сожалению, вот этот вот мир такой удивительной благости, где нет войн, нет религий и так далее. Это какая-то смерть. Ну вот по сути своей, где нет никаких, да, может быть, там нет насилия и там нет страха, боли и так далее, но там нет вообще ничего, никакой эмоции. И знаете, вот что очень интересно, я понимаю желание это, вот как человека Леннона написать этот текст и то, что им двигало. Но удивительно, в «Imagine» нет никакого объяснения того, а что же будет. Ну то есть не будет войн, не будет религий...
К. Мацан
— Да, интересно.
А. Соколов
— Не будет споров между людьми — это замечательно, но каким именно образом? Ну то есть вот понимаете, если, не дай Бог, ядерная война — то после нее уже не будет ни войн, ни споров, ни религий. И я не думаю, что он имел в виду что-то подобное. Он имел в виду какую-то любовь между людьми, но на чем построенную? И для нас это не повод сказать, что он чего-то не понимает, не знает. Люди ищут. Люди ищут, и в этом, собственно говоря, основа всей нашей цивилизации. Мы считаем, как христиане, обоснованно, что мы этот путь знаем, нашли и предлагаем его остальным. Мы можем его предложить. Но вот стоять и говорить: вы идете все не туда, вы все дураки, — вот это все самая худшая риторика, которую может принять на себя церковный человек в какой-либо ситуации. Покажите свет, а не говорите, что вы там во тьме. Ну вот как-то так.
К. Мацан
— В эфире наш «Еженедельный журнал». В студии мы, ведущие Радио ВЕРА, моя коллега Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. Исполнительный директор журнала «Фома» Алексей Соколов и директор Радио ВЕРА Роман Торгашин. Ну вот к той теме, с которой к нам сегодня, Рома, ты пришел, мы и перейдем.
Р. Торгашин
— Я, в общем, за послушание пришел. Потому что наш главный редактор, посмотрев мое выступление на недавнем форуме, посвященном проблемам воспитания молодежи и подростков в духе традиционных духовно-нравственных ценностей и задачах, которые, значит, предлагалось там обсуждать для семьи, школы и государства, вот он попросил меня прийти к вам в гости и, может быть, какие-то тезисы из этого выступления повторить. Оно было на прошлой неделе в стенах «РИА Новости», где, кстати, вот в том числе немножко так апеллируя к разговору про «Imagine», я пытался выделить какие-то опасности, которые есть сейчас на почве воспитания, и даже угрозы. Я начал с того, что, когда мы говорим о традиционных ценностях, мы, наверное, должны констатировать одно из таких несомненных достижений современного строительства государственного российского, как некий сформировавшийся общественный консенсус вокруг роли четырех традиционных религий, и которые у нас по закону таковыми признаны, и светской этики. И надо сказать, что это такой консенсус у нас, слава Богу, есть, и это в корне отличается, наверное, от того, о чем все-таки Джон Леннон пел. Потому что в каком-то смысле это такая ну не заявка, но некая метафора гражданской религии, которую, кстати, многие до сих пор не оставляют попытки реконструировать. Реконструировать это то ли в рамках проекта реконструкции СССР, который у кого-то есть в головах или даже, может быть, каких-то имперских проектов, неважно. Важно, что у нас вполне есть законная ностальгия по утраченному величию, будь то Российской империи или там Советского Союза, да. Она, почему я говорю, законна, потому что мы на это обречены, и в силу нашего положения.
К. Мацан
— Географического.
К. Лаврентьева
— Географического хотя бы. А по-другому не может такая территория и такое многонациональное государство существовать. Но тем не менее я даже выделил попытку создания гражданской религии как одну из угроз, в том числе вот воспитания в духе традиционных духовных ценностей.
К. Мацан
— Может быть, мы поясним немножко, что такое гражданская религия в этом контексте. Если я тебя правильно слышу, это некая попытка высшей святыней какой-то, предельной ценностью объявить что-то, но не Бога, не религиозную святыню, а что-то такое вот более человеческое, более земное. Может быть, что-то высокое земное, как родина, например, но все-таки не божественное.
Р. Торгашин
— Ну я, может быть, даже так приземленней бы сказал, да, что вот у нас есть религии, и между ними не может быть согласия содержательного. Между ними может быть мир, они могут жить в мире, но не могут жить в консенсусе, потому что они очень разные, по понятным...
К. Мацан
— Не могут слиться воедино.
Р. Торгашин
— Да. А гражданская религия — это как раз попытка создать некий конструкт, который бы все эти религии не просто бы примирил, а он их как-то вот...
К. Мацан
— Растворил бы в себе.
Р. Торгашин
— Да, впитал бы в себя, да, некая надрелигиозная такая конструкция. И, конечно же, попытки такие были в истории, мы знаем. Ты, как кандидат философских наук, наверное, прекрасно можешь рассказать обо все этих попытках из истории. И нам важно сейчас не пытаться по тем же граблям прыгать, а оглянуться на историю, в том числе философии, и понять, насколько это такой тупиковый путь. И насколько дорог тот консенсус, который есть у нас в стране на этот счет. Причем что очень важно, вот я, наверное, во свидетельство приведу такую цитату, вольно интерпретируя. Я вспомнил выступление тогда еще министра информации, кажется, Чеченской республики, Джамбулата Вахидовича Умарова, которое было на бюро Всемирного русского народного собора в декабре 2019 года, где он от имени, в общем-то, мусульман традиционного исповедания обращался к русским как государствообразующему народу со словами и с призывами к ответственности русского народа за мир. О том, что сильная христианская Россия — это гарант сохранения в том числе традиционного ислама, и в том числе других традиционных религий, и что мы, русские, ответственны за то, чтобы быть хорошими христианами, хорошими православными и сохранить сильную христианскую Россию. И вот это же на самом деле очень важно, когда это не внутренний какой-то пропагандистский посыл, который мог родиться внутри вот, в церковной среде, а когда это люди внешние с этой позиции смотрят объективно, насколько можно, да, со стороны, насколько роль Русской Церкви и русского народа в нашей истории, и говорят такие вещи. И в этом смысле, конечно, вот, наверное, это как раз противопоставление тем угрозам, которые есть. Можно много среди них выделить и разного рода экстремистских секулярных течений, начиная там от неонацизма, с которым сейчас вынуждены вооруженную борьбу вести мы, и начиная там с супрематизма определенного, да, «неоконов» так называемых, и не будем про запрещенные всякие течения упоминать уже. Ну и заканчивая там, не знаю, трансгуманизмом. Вот целая палитра есть таких угроз идейных, на которые, по большому счету, мы должны ответить своим, если можно так сказать, своим вероисповеданием, как народ русский. И я такой тезис сформулировал, что на фоне всех этих угроз это наш долг, поколения, назовем это в терминах там «иксов» или там более старших по отношению к детям, которые родились уже в XXI веке, там 2010 году и после, о том, что наш долг и передать им христианский культурный код. Мы сейчас не говорим о том, что должны как-то их индоктринировать, нет такой задачи, она не может быть так поставлена, потому что выбор веры — это всегда мера свободы каждого человека. Или, как у нас в народе говорят, что невольник — не богомольник. Но задачу познакомить сто процентов детей с основами христианского мировоззрения, я считаю, мы должны ставить. Причем ставить это в том числе и для системы образования, для системы просвещения, то есть в том числе для школы. Поэтому я так, может быть, даже дерзко сказал, что попытки подменить христианство вот в системе просвещения, они, в общем, равнозначны, по сути, уничтожению России. Потому что, если мы не передадим именно культурный код христианский — а здесь вы, наверное, лучше меня можете рассуждать о том, насколько вся культура российская и даже советская во многом, она была укоренена в христианских ценностях. Я помню отца Димитрия Смирнова, который любил говорить о том, что кодекс строителей коммунизма — это просто православный катехизис, из которого убрали Христа. И культурно мы все равно живем в христианской среде, и мы можем эту идентичность утратить. Поэтому важно ее сохранить. Причем я процитирую, вот недавно отец Павел Островский опубликовал такой пост у себя, где он так сказал, что выдам базу, с которой спорить бесполезно: много рожают верующие, остальные вымирают. Поэтому если и дальше русские будут жить без Христа в голове, то их место займут другие. Какие другие, понимают все без лишних слов. Причем другие самые разные. Мы, по большому счету, в клещах таких находимся сейчас. С одной стороны, нас атакуют вот эти все секулярные истории с радужными флагами и прочими, агрессивно навязываемые со всех сторон.
А. Соколов
— Не удержался все-таки.
Р. Торгашин
— А с другой стороны, мы понимаем, что есть юг, да, который не оставит шансов даже традиционному исламу, которым мы его знаем. Поэтому если мы этой задачи не выполним, то там, не знаю, модель Турция Ататюрка или там Сирии даже асадовской, какой мы знаем, это будет еще, наверное, оптимистичный сценарий для России там второй половины XXI века. А скорее всего его не будет, потому что все шансы, что все-таки все будет гораздо хуже, чем достаточно мирная, допустим, турецкая, консенсус вот времен Ататюрка или модель Ататюрка. Вот поэтому мне кажется, вот ставки, они именно таковы, и что задача нашего поколения действительно культурный код детям XXI века передать, чтобы Россия сохранилась такой, ну хотя бы культурно такой, какой мы ее знаем. В том числе с разнообразием традиционных религий.
А. Соколов
— Да, хочется отреагировать сразу на это. С одной стороны, согласиться, с другой стороны, продолжение темы Джона Леннона: ни с группой «Битлз», ни с воинствующим религиозным экстремизмом невозможно бороться, если вы не предлагаете ему альтернативы. И здесь это очень важно, что ни военным способом, ни какой-то риторикой вы ничего не победите, если вы не говорите, а что же вместо этого. Потому что я вот специально сейчас, пока здесь коллегами разговаривали, загуглил интересный факт. Кодекс строителя коммунизма, о котором так очень правильно сказал отец Дмитрий Смирнов, он же принят был, насколько помню, в начале 60-х годов, уже при Хрущеве, то есть практически через сто лет после выхода романа, посвященного кодексу строителя коммунизма, называется он «Идиот», Федора Михайловича Достоевского. Истории про то, что без Бога, конечно, можно быть, пытаться создать какую-то историю, но Христом, вместо Христа стать невозможно. Я знаю, что есть огромное количество невероятно нравственных людей, которые являются атеистами или приверженцами других религий. Это очень неправильное утверждение, что личная нравственность без Бога невозможна. Но удивительным образом сконструировать какой-то вот социальный конструкт —мне кажется, история уже ответила на этот вопрос: нельзя.
К. Мацан
— Это был такой афоризм, что атеизм — это тонкий лед. Один человек по нему пройти безопасно может, а общество целиком на нем провалится.
А. Соколов
— Да, причем провалится не в тот прекрасный мир. Вот в свое время у меня был спор с одним атеистом, который сказал, говорит: ну вот есть же вот церковная этика и есть религиозная этика, он сказал, и есть этика светская. Я сказал: нет, есть этика разных религий и есть этика разных светских обществ. Вот вы атеист, вряд ли разделяете этику светского общества Германии конца 40-х годов. Он сказал: так-то да, в общем-то. Здесь очень большое пространство для воображения возникает. Так что касается гражданской религии, вообще сам термин (Ром, может быть, ты меня поправь, ты все-таки лучше в этом разбираешься), он все-таки восходит к американской истории в первую очередь. Ну и к тому феномену гражданской религии, который есть в Соединенных Штатах, по крайней мере существовал. Но, думаю, ты лучше меня расскажешь, насколько на самом деле в повседневной жизни рядового, простого американца, да, которого нам, может быть, Голливуд не очень показывает, играет роль именно христианская этика и христианский культурный код, изначально заложенный первыми поколениями американцев, нежели некая такая условная конструкция, придуманная в головах там каких-то аналитиков — а давайте напишем: ребята, давайте жить дружно.
К. Мацан
— Подвесим интригу, и на этот вопрос Рома ответит после небольшой паузы. Мы скоро вернемся к этому разговору. Не переключайтесь.
К. Мацан
— В эфире наш «Еженедельный журнал». Мы продолжаем наше общение в студии. Мы — это ведущие Радио ВЕРА, моя коллега Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. Гости сегодняшнего «Журнала», исполнительный директор журнала «Фома» Алексей Соколов и директор Радио ВЕРА Роман Торгашин. И вот перед перерывом Леша Роме задал вопрос о том, как себя проявляет и проявляет ли гражданская религия в Соединенных Штатах Америки. Видимо, потому что юность Романа прошла в том числе и в тех краях, за океаном.
Р. Торгашин
— Ну это громко сказано. Я всего лишь навсего там стажировался...
К. Мацан
— А сколько ты там был?
Р. Торгашин
— Я четыре месяца там пробыл.
К. Мацан
— Слушай, ну я там вообще не был, поэтому много.
Р. Торгашин
— Ну я пробыл, да, в очень в интересных местах, где была возможность посмотреть на внутреннюю жизнь, а не политическую.
К. Мацан
— Какие это годы?
Р. Торгашин
— Это 94-й год.
К. Мацан
— Ты рассказывал, что там познакомился с владыкой Василием (Родзянко).
Р. Торгашин
— Да, и я, в общем, наверное, считаю, что как раз, как это ни странно, с этого началось мое воцерковление.
К. Мацан
— Потрясающе.
Р. Торгашин
— Потому что, когда я действительно первый раз сознательно пришел в храм и познакомился с приходской жизнью, это было в Никольском соборе как раз города Вашингтона. Это было, соответственно, Прощеное воскресенье и, соответственно, накануне, перед масленицей, в воскресный день, когда в том числе на трапезе вот присутствовал владыка Василий, которого я еще тогда не понимал, кто это, он для меня выглядел как какой-то Дед Мороз.
К. Лаврентьева
— Он похож был действительно на доброго дедушку.
Р. Торгашин
— Ну вот на всякий случай я с ним сфотографировался и под благословение подошел. И мне кажется, что эта встреча, она изменение какое-то в душе все равно смодерировала, она не осталась бесследной. И я, наверное, вот сейчас, спустя сколько уже там, 30 лет, оглядываясь назад, понимаю, что что-то случилось в этот момент. Но возвращаясь к вопросу Алексея, да, во-первых, мне кажется, что Америки такой, какой мы ее знали вот в 90-е и даже в начале двухтысячных годов, ее больше нет. И то, что мы сейчас наблюдаем, это на самом деле очень сложные процессы, очень болезненные процессы, которые там происходят, и выборы это показывают, которые там прошли. И вот возвращаясь к тезису, мне кажется, как раз то, что мы там видим, это последствия в том числе вот попытки такого вот надрелигиозного строительства, которое в итоге привело к тому, что на роль государственной религии стали претендовать те самые разноцветные флаги и всякие движения подобные BLM, которые, в общем-то, были прямиком настроены на демонтаж традиционных институтов государственных, на которых это государство строилось. Поэтому, на мой взгляд, ребята сейчас и оказались в таком серьезном кризисе.
К. Лаврентьева
— Притом что у Америки были шансы, и мы знаем расцвет РПЦЗ, когда были канонизированы все наши святые, которые у нас были канонизированы много позже. У них был владыка Лавр, у них был Джорданвилльский и есть монастырь, у них были прекрасные семинарии. То есть как бы православие сейчас, кстати говоря, продолжает там процветать на отдельных приходах, но ситуация там действительно крайне непростая.
А. Соколов
— Ну и протестантизм американский тоже. Моя первая Библия, которую я прочел, это была подаренная протестантами.
К. Лаврентьева
— Абсолютно, моя тоже. Красная маленькая Библия на английском языке.
К. Мацан
— Я об этом спрашивал одного знакомого диакона, который много лет жил и служил в США, хотя сейчас уже живет и служит в России. Ну вообще вот для американского контекста православие в целом, даже не только русское православие, является ли значимой силой, и он сказал, на самом деле нет. Это маленькая капля в море американской религиозности. Поэтому полагать, что Православная Церковь могла как-то вот на что-то значимо влиять, кроме там спасения души конкретных людей, которые к ней притекали...
К. Лаврентьева
— Эмигрантов.
К. Мацан
— Тоже было бы несколько идеалистическим. Ну Кира, у нас прозвучало сегодня про Джона Леннона, про традиционные ценности, воспитание детей. А как ты сейчас изящно перейдешь к своей теме?
К. Лаврентьева
— Слушайте, ну я внимательно пыталась вникнуть в то, что говорит Роман, и думала вот о чем. Я думаю: мы сейчас рассуждаем о том, как сохранить Россию, да, как сохранить национальную идентичность. И, конечно, не возникает никаких сомнений, что это нужно делать исключительно через православие, но не хочется, чтобы это было, знаете, таким вторым моим выступлением, которое повторит выступление Романа.
К. Мацан
— Ну почему нет.
К. Лаврентьева
— Хочется поделиться своим вот таким практическим опытом прошедших выходных. Мы с Сашей ездили в Великий Новгород, город, с которого, считай, и началась наша Русь. Ездили на машине, у нас была возможность заехать в какие-то места, в которые бы мы не заехали, если бы поехали на поезде или на самолете. И мы поехали в Великий Новгород, я давно туда хотела, но я не знала, что меня там ждет. То есть понятно, что все мы знаем историю, все мы знаем примерно, как собирались русские земли, как возникали отдельные княжества, как эти княжества между собой спорили, и фактически все покрылось верой христианской. То есть когда начинали собираться русские земли, все мы знаем, что основным аргументом собирателя русских земель, в том числе Василия Калиты, да, это было, что мы верим в единого Бога, мы верим во Христа, что нам делить. И таким образом отдельные княжества, они со временем стали собираться в единое государство, которым мы сейчас и являемся. Но это история тысячелетняя, это история, которая видела боль, видела слезы, видела кровь. И это история огромного количества молитв в том числе наших величайших святых, которые и по сей день продолжают быть с нами. Я это ощутила опытно, это такие прикровенные, очень личные, интимные вещи. Но так как Господь поставил меня все-таки работать на Радио ВЕРА, у меня есть возможность что-то рассказать, и я считаю своим долгом какими-то вещами делиться обязательно. Потому что мы так вот как-то привыкли в последнее время рассуждать, что ну вот есть святые наши современники, а есть святые которые жили там тысячу лет назад, две тысячи лет назад. Ну Костя не так давно в «Журнале» цитировал Василия Великого, который является уникальным психотерапевтом, наверное, первым психологом для всех психологов.
К. Мацан
— Первым был апостол Павел.
К. Лаврентьева
— Потому что через духовную работу, через приближение ко Христу абсолютно точно расписал все психические процессы человека и то, как выходить из деструктивных состояний. Господи, помилуй, все написано у святых отцов. Все, что сейчас мы выдаем как ноу-хау, уже написал Иоанн Златоуст, уже написал Григорий Богослов, Максим Исповедник, уже написал Василий Великий. А из современных — пожалуйста, «Моя жизнь во Христе» отца Иоанна Кронштадтского. Совершенный кладезь, который можно читать и перечитывать сколько угодно, и это будет всегда что-то новое. И мы приехали в Великий Новгород и направились практически сразу утром на литургию в Варлаамо-Хутынский монастырь. Вот, кстати говоря, о воспитании говорил Роман, о том, что мы должны передать своим детям. И я вот думала перед программой: а как мы передадим своим детям? Я сказать об этом ничего не могу, потому что мои дети еще маленькие. Если они не уйдут из Церкви — да, я смогу поделиться каким-то опытом. Но я могу сказать, что делали мои родители и, несмотря на какие-то кризисы, которые были в моей жизни, слава Богу, милостью Божией, все равно как-то я возле Церкви всегда находилась и знала, где искать утешения. Слава Богу, опять же это только милость Божия, моей заслуги тут нет. Но что делала мама. В числе многих образовательных вещей, которые делались, осуществлялись в моей семье, она показывала мне фильмы про монастыри. И казалось бы, в далекой Сибири я смотрела фильм про монастырь Варлаама Хутынского в Великом Новгороде, я даже не понимала, кто такой Варлаам Хутынский. Ну Сергий Радонежский, Серафим Саровский мы знаем. Варлаам Хутынский как-то был у меня не на слуху. Но она показывала и показывала, то есть там покажет, кассету поставит в видеомагнитофон — про тот монастырь, про Кашин, про Коломну, про какие-то подмосковные монастыри. И как-то в моей памяти это, знаете, вот так вот отразилось, нейроны это все благополучно записали. И тут я попадаю в Варлаамо-Хутынский монастырь и понимаю: ба, да я же все детство про него смотрела. Это женский потрясающий монастырь, с невероятной историей. Но житие Варлаама Хутынского — это же просто невероятно. Это святой, который уже при жизни стяжал такие дары Духа Святого. И не чувствуется, что это, знаете, такая лубочная картинка, когда мы выбрасываем, может быть, там из истории конкретного человека какие-то нелицеприятные факты, а пишем только о благополучии. Его житие отражает именно весь его духовный труд по стяжанию Духа Святаго Божия, как говорит преподобный Серафим. Он сын богатых родителей, он практически сразу ушел подвизаться за десять километров от Великого Новгорода, в тяжелое место, Хутынь как раз, худое место — туда не ходили новгородцы, считалось, что там живет нечистая сила. Ну понятно, что это вот древние века, X-XI век, там еще было это все проникнуто, абсолютно пропитано какими-то суевериями. И святой Варлаам, еще будучи там Алексеем, ушел, значит, в лес и начал подвизаться. Мы знаем, на самом деле русская история, история наших святых, она очень часто отражает как раз жития подвижников, которые уходили в лес, основывали там монастыри. И вот преподобный Варлаам как раз тот человек, который основал монастырь, который сотворил невероятные какие-то чудеса, к которому ездили князья общаться и советоваться, в том числе Ярослав Мудрый очень горячо его любил. А мы знаем, что сын Ярослава Мудрого как раз и стал строителем и созидателем храма Святой Софии Премудрости Божией, которая до сих пор сохранилась в Великом Новгороде, является самым старым и самым древним храмом на сегодняшний день на территории России. То есть князь Владимир в Херсонесе, как мы знаем, основал как бы, насаждал православную веру, как бы привнес православие на Русь, а внук его построил Святую Софию в Великом Новгороде. И мы, друзья, там тоже были в этот день, после монастыря святого Варлаама Хутынского, который нас, кстати говоря, очень потряс и мы поехали в храм Святой Софии. Господи, помилуй, там столько прекрасных икон, там икона «Знамения» вот эта известная, Новгородская. Там мощи Рюриковичей в том числе, которых очень много святых именно среди Рюриковичей. Там епископ Никита Новгородский, который вообще меня потряс, потому что он покрыт тонким покрывалом, а мощи его нетленны. Я понимаю, что это вообще не новость для православных людей, нетленные мощи, но ты каждый раз этому удивляешься, потому что это действительно такой вот феномен, в некотором смысле для человека, например, нецерковного. То есть абсолютно лежит большой человек в раке, в гробнице, и у него видны ноги, абсолютно очертания все тела, головы, то есть...
К. Мацан
— Коллеги, вы давно были в храме Святой Софии в Великом Новгороде?
Р. Торгашин
— Я был прошлым летом.
К. Лаврентьева
— Да, никого, понятно, здесь не удивишь моим рассказом. Я сейчас вот скажу, к чему...
Р. Торгашин
— Ну я, кстати, мое такое свежее воспоминание Новгорода, я уже был там не помню в который раз, но я как-то вот для себя по-новому открыл, как ни странно, памятник Тысячелетию Руси.
К. Лаврентьева
— Это вообще.
Р. Торгашин
— Потому что там появилось приложение, которое можно навести до полной реальности на памятник, с краткими историями всех персонажей. И мы с детьми на нем зависли где-то на часок, на этом памятнике, и где я понял, что половины персонажей, которые на нем изображены, их просто не было в учебниках истории, по которым мы учились. И понятно, по каким причинам. Но ты понимаешь, насколько тебя обокрали эти люди, которые составляли эти учебники, когда они скрыли от тебя такие пласты родной истории
К. Лаврентьева
— Такие личности.
Р. Торгашин
— И таких личностей, которые, я не знаю, ну взять там того же боярина Ртищева, который там есть на памятнике, да, и который непосредственно руку приложил вот к стенам того монастыря, в стенах которого мы находимся, да, такой величайший человек.
К. Лаврентьева
— Андреевского.
Р. Торгашин
— Андреевского, да. Величайший человек истории там XVII века, о котором почти ничего не знают. Наверное, только реконструкторы XVII века и знают о том, кто такой был боярин Ртищев и что он сделал. А мы ничего не знаем о его наследии, это величайший деятель XVII века.
К. Лаврентьева
— Ну я-то сюда пришла с конкретной мыслью. Я ее сейчас выскажу, завершая свой долгий рассказ. Простите меня, пожалуйста, за многословие. На самом деле я просто очень впечатлена.
А. Соколов
— Ты долго молчала вначале.
К. Лаврентьева
— Да, вот, я наконец-то, я ж не могу долго молчать.
А. Соколов
— Прорвало.
К. Лаврентьева
— Прорвало, да. И в детстве как-то я уяснила, знаете, одну истину: в любой непонятной ситуации езжай в монастырь. И сейчас, когда мне там 34 года, я понимаю, что если у меня есть какие-то вопросы, трудные ситуации и, бывает, даже очень тяжелые какие-то, у нас всех бывают они — у нас есть Лавра Троице-Сергиева, у нас есть Оптина пустынь, которая вообще лечебница, она тебя перепрошивает просто от и до. И об этом свидетельствовать нужно, это правда. У нас есть Псково-Печерский монастырь, у нас есть Великий Новгород, у нас есть Дивеево. У нас есть очень-очень много всего, где можно действительно вот лечиться, исцеляться душевно. Понятно, что главное — это Христос, причастие, и мы, конечно, должны вести постоянную какую-то такую евхаристическую жизнь. Но не будем забывать про наших святых, про наших небесных друзей, которые любят нас, любят Россию, и до сих пор будто бы, знаете, сердечно переживают за нее. Вот давайте в продолжение высказывания Романа о том, что нужно как-то вот передавать детям действительно православие, нужно стараться сохранять свою национальную идентичность, не будем забывать о наших великих святых, помощниках в этом деле, и возгревать свое сердце молитвой к ним.
К. Мацан
— Это «Еженедельный журнал» на Радио ВЕРА. В студии мы, ведущие Радио ВЕРА, Кира Лаврентьева и я Константин Мацан. Гости «Журнала», исполнительный директор журнала «Фома» Алексей Соколов и директор Радио ВЕРА Роман Торгашин. И не могу коротко и кротко не откликнуться на то, что ты, Ром, сказал про памятник Тысячелетию Руси. Действительно вот там можно по нему историю изучать. Я помню, в свое время писал для журнала «Фома», кстати, еще много лет назад, к какому-то юбилею этого памятника статью, и читал там книги про этот памятник. И меня поразила история, как подбирались сами лица на памятник, вот на тот его ярус, где великие деятели российской истории, и как они в моменте выбирались. Там была, как всегда на Руси, большая комиссия, обсуждалось все, решение принималось, утверждалось на самом верху — ну памятник, значимое событие было. И архитектор, автор памятника, согласовывал списки — кого ставим, кого не ставим, и там были такие любопытные реплики. Например, в комиссии говорили: кого вы ставите из литераторов? Ну ладно, Пушкин — а это 62-й год, Пушкин не так давно скончался. И вот в комиссии говорят: хорошо, пусть Пушкин, он все-таки уже известный поэт. Но куда вы ставите Лермонтова? Куда вы ставите Гоголя на памятник? Это же модные однодневки! Это цитата. А где по-настоящему великие писатели: Херасков, Тредиаковский? И это вот то, как история распределяет, кто в ней остается. Вот время само решает, кто по-настоящему входит как великий гений в историческую память.
К. Лаврентьева
— Ты, конечно, артистичности не лишен. Каждый раз восхищаюсь.
А. Соколов
— К сожалению, наши слушатели могут только слышать Константина, а не видеть.
К. Мацан
— Но моя тема, с которой я сегодня к вам пришел, она, как и полагается при хорошей драматургии, случайно наследует тому, о чем мы до этого говорили. Дело в том, что недавно появилась новость о том, что Синодальная комиссия Русской Православной Церкви по биоэтике опубликовала документ под названием «Рекомендации Синодальной комиссии по биоэтике по вопросам, связанным с причащением Святых Таин лицами, страдающими глютеновой аллергией на пшеницу».
К. Лаврентьева
— Ого.
К. Мацан
— А коротко говоря, комиссия богословская синодальная, вернее богословская она, по сути, Синодальная комиссия по биоэтике выступила с рекомендацией разрешить тем, у кого непереносимость глютена, непереносимость на глютен, причащаться одним видом — только Кровью, без Тела. И это, мне кажется, очень маленькая, казалось бы, такая новость, но она на самом деле очень, как мне кажется, достойная того, чтобы об этом подумать. Вот почему. В адрес Церкви часто сыплются упреки в том, что она шагает не в ногу со временем, а вот нужно ориентироваться на современное общество и под него подстраиваться. И вот в этом императиве — идти в ногу со временем, — как правило, подразумевается некое согласие с тем, что мы сегодня уже говорили про разные новые ценности. Ну я там не буду опять же про радужные флаги, эту тему муссировать в очередной раз, но возьмем другой аспект. Вот, например, там такая проблема, как, не знаю, смена пола. Ведь почему это можно квалифицировать как грех? Грех не в смысле: ай-ай-ай, преступление, нельзя, потому что не велит там что-то или кто-то. Грех в глубоком богословском смысле — это разделенность человека с Богом, то есть своеволие человека по отношению к его Творцу и Небесному Отцу. Вот противоположностью этого выступает, если угодно, смирение и принятие воли Божией. Вот если Бог меня сотворил мальчиком, так тому и быть, я и буду воспринимать как Божий промысл о мне и Божий замысел, я в этом что-то должен делать. А вот решить, допустим, сменить пол — это вот своеволие, и в этом смысле бунт против Божиего замысла обо мне. И вот когда Церковь, допустим, призывают такие вещи благословить, чтобы идти в ногу со временем, Церковь разумно отвечает, что время — это, конечно, хорошо, но мы, идя в ногу со временем, не собираемся потворствовать греху. Вот если под тем, чтобы быть в ногу со временем подразумевается это, потворствование греху, Церковь говорит: нет, сего да не будет. Но если речь идет о таких просто современных явлениях, не сопряженных с таким этическим выбором греховным (опять же грех — это вот как термин богословский употребляю), то Церковь открыта к тому, чтобы являть свою церковную соборную рефлексию над такими современными моментами. Ну в частности вот эта тема с непереносимостью глютена — тема новая, тема сегодняшняя. Мы приходим в кафе, и мы видим там в меню, например, пометку, что это глютен-фри — без глютена, для тех, у кого аллергия. Но вот Церковь, если угодно, снисходит к этой проблеме человека. Если у человека есть такое заболевание, такая ситуация, то чтобы он не лишался возможности приступать к Святым Таинам, не лишался возможности, быть может, самого главного в церковной жизни, причастия, Церковь собирается, своими умами размышляет о том, как с этим быть. И вот в этом смысле идет в ногу со временем, говорит: хорошо, если есть глютеновая аллергия, причащайтесь одним видом. Вот она, икономия — то есть снисхождение.
К. Лаврентьева
— К немощам.
К. Мацан
— И учитывание конкретной ситуации. Да, есть традиция литургическая многовековая, священная и неоспоримая, о том, что мы причащаемся под двумя видами — Телом и Кровью Христовыми. Но если есть конкретный живой человек с проблемой, Церковь его любит и принимает с этой проблемой и готова его в эту традицию вписать, так чтобы ему было хорошо. И для этого собирается комиссия, продумывает, и вот выпускается такая рекомендация. То есть моя мысль заключается в том, что когда под тем, чтобы идти в ногу со временем понимается вот эта чуткость к современной проблеме современного человека, Церковь открыто и творчески походит к этому вопросу, что в этом документе и явлено. Но не в других случаях, когда речь идет о некоем согласии с грехом. При этом тоже любопытно, вот я эту тему вбросил в редакции, и мы порассуждали с коллегами, что, в общем-то, это может даже и поначалу такое и мнение комиссии удивить. Но я подчеркну, что это комиссия по биоэтике, которая выпускает рекомендации. Быть может, это нужно выяснить, этот текст, этот документ еще должен пройти какой-то новый этап соборной рефлексии Церкви. Вот первое, что пришло на ум моему собеседнику: ведь если, допустим, человек страдает алкоголизмом, он же все равно причащается, и Телом, и Кровью, то есть и вином, и хлебом, тут вот как бы не предлагается ему от одного вида отказаться. А в случае глютеновой аллергии предлагается. Почему так? Надо об этом подумать, может быть, кого-то спросить, но мне кажется, сама тема интересная. Что вы об этом думаете?
Р. Торгашин
— Ну я, кстати, практику встречал как раз.
К. Мацан
— Да?
Р. Торгашин
— Ну я слышал, что по благословению правящих архиереев на отдельных приходах людей, страдающих алкоголизмом и борющихся с ним активно, причащали в том числе только Телом, без Крови.
К. Мацан
— Да, интересно.
Р. Торгашин
— И мы знаем практику причащения младенцев только Кровью. По понятным причинам. Сейчас вот в тяжелых условиях фронтового служения тоже есть рекомендация, насколько я знаю, комиссии профильной, где в полевых условиях тоже бойцов, бывает, причащают только Телом, без Крови.
К. Лаврентьева
— А людям с сахарным диабетом и беременным в отдельных случаях благословляется там тоже что-то выпить или съесть, какие-то таблетки. То есть всегда Церковь идет навстречу конкретным немощам человека.
А. Соколов
— А я исторический факт расскажу. В Ленинградской епархии, митрополии, выделили ящик вина от горкома партии для того, чтобы можно было чем-то причастить людей на Пасху. И вино просто разбавляли чуть-чуть водой. Ну то есть чуть-чуть вина и вода. Потому что да, вот так было.
К. Мацан
— Мне еще в этой теме кажется интересным то, что вот не только есть некое решение Церкви, да, а это еще про то, что богословский разум в Церкви не перестает работать. Еще такое, что комиссия собралась и приняла рекомендации — не то, что люди договорились. А люди с богословским, если угодно, образованием, собрались и обсудили что-то вот о том, насколько такая практика соответствует Преданию и Писанию. То есть это примеры живой богословской работы по актуальному сюжету. Вот я просто кусочек этой рекомендации зачитаю и все будет понятно. Вот прямо это цитата из текста: «Мирянин, страдающий глютено-ассоциированным заболеванием, может причащаться только Кровью Христовой, так как в ней в полноте присутствует Сам Спаситель. При причащении только Кровью Христовой священнослужителю следует произносить: «Причащается раб Божий (имярек) Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа». То есть литургическая формула остается прежней и...
К. Лаврентьева
— Причащаешь как младенца.
К. Мацан
— В чем здесь, мне кажется, красота? В том, что бытовая реальная ситуация порождает богословскую рефлексию, и вот лишний раз подтверждается, как Церковь об этом мыслит, что даже в одной Крови все равно в полноте присутствует Сам Господь Вот сама лексика, которую мы читаем, не знаю, допустим, в Деяниях Святых Соборов возрождается в документе вот современной Церкви, вот в 2024 году принятом. И это вот это наследование традиции богословской, это дивно, что это есть, что это не утихает и работает.
К. Лаврентьева
— Да, косности нет, есть подвижность такая здоровая и правильная. Слава Богу.
Р. Торгашин
— Ну самое-то главное, наверное, что богословие по-прежнему продолжает рождать любовь. Потому что мы понимаем, что это решение, оно принято из любви.
К. Лаврентьева
— Из любви.
Р. Торгашин
— И то что кто бы что ни говорил, да, а то что церковные институты сохраняют свою способность рождать любовь, а это значит, и Церковь сохраняет свою способность рождать святость, и мы этому свидетели. Потому что и на нашем веку уже были люди, которые доказали, святость которых была очевидна уже церковной полноте. Вот и это то, что, наверное, не оставляет и нашей надежды и упования на нашу Святую Церковь и заставляет нас не сходить с ее корабля, а стремиться всячески на нем удержаться в этом бушующем море.
К. Мацан
— Прекрасные слова, Рома. Я снова возвращаюсь мыслью к тому, о чем и Кира сегодня говорила. Вот я неслучайно вас спросил про ваши впечатления от Новгорода. И я помню действительно тоже такой духовный шок, когда ты попадаешь в этот храм Святой Софии и понимаешь, что сколько веков он стоит, сколько он видел перед собой, сколько видели эти стены. Вот в них приходили люди много веков назад, молились тому же Богу, которому молишься и ты. Вот это и есть живая традиция. Традиция, как это принято говорить, традиция есть передача огня, а не поклонение пеплу. Вот огонь горел, огонь веры в этих стенах, и ты чувствуешь свою какую-то вот причастность к чему-то очень большому, великому и очень значимому.
К. Лаврентьева
— Причем у меня есть знакомые, которые жили в Великом Новгороде и учились в музыкальном училище, которое находится внутри Кремля, то есть рядом с Софией, прямо рядом, будучи совершенно неверующими людьми. Я не говорю, что это такая вот панацея, и все обязательно так делают, но вот у меня есть совершенно такие отдельные друг от друга люди, которые просто учились в этих местах и как бы, знаете, напитывались благодатью, при этом совершенно возрастали в неверующих семьях, да, вот таких нецерковных, назовем это так. И потом они совершенно органично, легко и быстро, уже во взрослом возрасте, вошли в ограду Святой Церкви. То есть знаете, для них не было вообще вопросов, где истинная вера, а есть ли Бог, то есть они как бы напитались вот этим когда-то в детстве, приехали в Москву, тут пожили своей жизнью, и сейчас ходят в храм, причащаются. И для меня это тоже такое чудо. Понятно, что, наверное, в Великом Новгороде тоже есть неверующие люди, но, если нас слушают люди из Великого Новгорода, знайте: вы живете в уникальном месте.
К. Мацан
— Вот только Алексей Соколов про Великий Новгород еще ничего не сказал.
А. Соколов
— Я скажу одну потрясающую вещь. Ты знаешь, мне году в 2008-м, когда я был в Новгороде, дали икону Михаила Клопского — такую простую печатную иконку, заламинируованную. И вот эта иконка, она всегда со мной, она у меня в паспорте лежит с тех пор, она никогда от меня никуда не девается.
К. Лаврентьева
— Интересно.
А. Соколов
— Так что все мы здесь повязаны Великим Новгородом, в самом лучшем смысле этого слова.
К. Мацан
— Ну что ж, дорогие друзья, спасибо огромное за наш сегодняшний «Еженедельный журнал». И напомню, это программа, в которой мы собираемся в студии, чтобы поделиться чем-то важным, либо тем, что произошло недавно в мире, в стране, во мне. Либо тем, что лежит на сердце и требует разговора, потому что от избытка сердца говорят уста, как говорит нам Евангелие. А в студии были ведущие Радио ВЕРА — Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. И гости сегодняшнего «Журнала» — исполнительный директор журнала «Фома» Алексей Соколов и директор Радио ВЕРА Роман Торгашин. Я благодарю вас, дорогие коллеги, за разговор, и ровно через неделю, в шесть вечера, мы снова встретимся в каком-то составе на волнах радиостанции ВЕРА в нашем «Еженедельном журнале». До свидания.
К. Лаврентьева
— Всего хорошего.
А. Соколов
— До свидания.
Р. Торгашин
— До свидания, дорогие.
Все выпуски программы Журнал
Поддержать детей, которые проходят лечение в больницах Петербурга

Лиля росла без родителей. Когда ей было три года, она в одиночку боролась с опухолью в больнице Санкт-Петербурга. В перерывах между химиотерапией её отправляли в детский дом. Шансов на усыновление было крайне мало — никто не хотел забирать девочку с такой тяжёлой болезнью... Жизнь малышки переменилась, когда о ней узнала волонтёр по имени Лидия.
Женщина много лет совместно с одной благотворительной организацией помогала детям-сиротам в больнице, и до этого не решалась взять ребёнка под опеку. Они с мужем уже воспитывали двоих детей, у одной из девочек была инвалидность. Но увидев Лилю, она почему-то не смогла пройти мимо. Малышка месяцами лежала в больнице, переживая сложные процедуры без поддержки взрослых. Лидия посоветовалась с мужем и детьми, и они решили забрать девочку в семью. «Благодарю Бога за то, что у нас появилось такое чудо», — говорит приёмная мама.
Сейчас Лиле уже 13 лет, она вместе с близкими живёт в деревне в Вологодской области. Здесь есть свой дом и сад, настоящая русская печь, уютные комнаты и аромат пирогов. Во всём тут чувствуется любовь и забота. Девочка учится, занимается в художественной школе и помогает маме по хозяйству, у неё есть друзья и насыщенная жизнь подростка.
Лилина болезнь всё ещё сохраняется. Она уже не лежит в больницах, но регулярно наблюдается у врачей и проходит обследования. Это нужно, чтобы контролировать опухоль.
Некоторые медицинские обследования и анализы не входят в перечень бесплатных и стоят дорого. Поэтому Лилю поддерживает фонд «Свет.Дети». Он помогает семье с оплатой этих процедур.
Поддержать фонд и его подопечных из разных городов, которые прямо сейчас проходят лечение и обследования в больницах Санкт-Петербурга, можно на сайте фонда.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Жизнь и судьба М.А. Булгакова». Алексей Варламов

У нас в студии был ректор литературного института имени Горького Алексей Варламов.
Разговор шел о жизненном пути знаменитого писателя Михаила Афанасьевича Булгакова: о ключевых событиях, главных вызовах и отношениях с Богом.
Этой беседой мы открываем цикл из пяти программ ко дню рождения М.А. Булгакова.
Ведущая: Алла Митрофанова
Все выпуски программы Светлый вечер
«Проблема созависимости в семье». Татьяна Воробьева

У нас в гостях была детский психолог высшей категории Татьяна Воробьева.
Мы говорили о проблеме созависимости: как определить, что такая проблема есть, и над чем стоит работать, если отношения в семье стали осложняться.
Ведущие: Константин Мацан, Анна Леонтьева
А. Леонтьева
— Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева...
К. Мацан
— И Константин Мацан, добрый вечер.
А. Леонтьева
— Сегодня, как всегда, мы говорим о семье с Татьяной Воробьевой. Чтобы не перечислять всех регалий, просто скажем: детский психолог высшей категории, мама, как мы сегодня говорим, двоих сыновей и двух внуков. Добрый вечер.
Т. Воробьева
— Добрый вечер, дорогие.
К. Мацан
— Нашим радиослушателям уже знаком голос Татьяны Владимировны, особенно вот в этих программах, где мы с Аней пытаем гостей в паре, вот уже не первый раз Татьяна Владимировна у нас. И для нас это очень радостно, что такой цикл складывается бесед, из которых сплошная польза.
А. Леонтьева
— Да, и мы, наверное, сами ищем ответы на свои вопросы, поэтому, в общем, программа более-менее корыстные. Я хотела начать с такого вопроса. Вот у нас недавно в программе был психолог, и мы обсуждали такую тему, что вот наши дети, такие молодые там — 18, 20, 16 и далее — они знают очень много психологических терминов: они знают, что такое абьюзмент, они знают, что такое созависимость, они знают вот кучу каких-то вот диагнозов, которые они периодически выставляют там друг другу, своим отношениям. И мы говорили, насколько вообще это полезно, потому что ну есть ли вообще такие отношения, где никаких диагнозов поставить невозможно. Есть такая точка зрения, что любовь, такая здоровая нормальная человеческая любовь, она выражается словами: «я его люблю» — точка. Никакой драмы, никаких переживаний. Ромео и Джульетта — это созависимость, безусловно. Все что...
Т. Воробьева
— Как страшно, прямо слова-то — созависимость.
А. Леонтьева
— Да. И вот поэтому хотелось поговорить с вами как раз вот об этом слове «созависимость». И ну вот, наверное, опять же начну себе приносить пользу. Вот моя дочь очень часто употребляет это слово — «созависимость.» И я никак не могу найти вот эту грань, где кончается созависимость и начинается любовь. Вот как вы относитесь к этому слову?
Т. Воробьева
— Ну это слово, мы скажем, многоплановое, есть не один план. Но само слово «со-», конечно, предполагает, даже не углубляясь, так сказать, в его семантику, ну, конечно, предполагает именно зависимость одного от другого. Вот где это слово можно принять априори, не рассуждать — это только в медицинском термине: психосоматика, психофизиология. Ну, скажем, корреляционная взаимосвязь, где душа определяет наше с вами физиологическое развитие, или недоразвитие, или нарушение этого развития, где психосоматика, где душа определяет наше состояние здоровья или нездоровья — вот эти два термина, они объективны. И о них не надо ни спорить, ни говорить, они настолько объективны, что мы все прекрасно знаем: человек, который гневливый, горячий и так далее, чаще всего будет болеть инфарктами, инсультами и так далее и тому подобное. Это все можно увидеть на практике, это все показывает жизнь, это все написано в эпикризах врачей по поводу больных, поступивших к ним. То есть причина здесь понятна. А вот созависимость человеческая, созависимость личностная — вот это фактор, конечно, неоднозначный и неодинаково в одном плане действует. Здесь можно много говорить, не с позиции философии, не с позиции, но всегда зависимость, она присутствует, она всегда есть, и было бы странным, если бы сказали, мы бы отказались от этого, тогда мы бы оказались в вакууме — в вакууме социальных отношений, в вакууме личностных отношений. Но вакуума в природе нет. Монашество, которое представляет собой действительно желание уйти в единение человека, но в единение опять не с самим собой, а с Богом, поэтому здесь тоже нет.
А. Леонтьева
— Тоже созависимость.
Т. Воробьева
— Еще какая. И это единственная верная, единственная не требующая никакой коррекции зависимость — человека от Бога. Православный человек всегда скажет не «я пойду», не «я сделаю», а «по милости Божией я пойду», «по милости Божией я сделаю», «по милости Божией» у меня получилось или не получилось. И более того, он отказывается от дерзости говорить «я хочу». Вот это слово «я хочу» для православного человека (я себя отношу к этим людям, хотелось бы быть православным все-таки человеком) действительно дерзко сказать: «я хочу» — это как-то режет слух и, самое главное, режет слух твоей души. Не как я хочу, а как Богу угодно. Вот эта зависимость — это самая благая зависимость, которая есть в этом мире. А почему, потому что в этой зависимости продиктованы все ступени созависимости, от чего мы придем к самой благой зависимости от Бога: «Блажени нищие духом» — я отказываюсь от себя и своего «хочу», я хочу только одного: жить по воле Божией. Совсем недавно на консультации у меня была достаточно молодая женщина, пережившая какую-то такую маленькую свою трагедию — ну по ее ощущениям, трагедия. Конечно, не трагедия, но тем не менее человек пришел, плачет и для нее это боль, для нее это непонятно и так далее. Ну, по милости Божией, удалось объяснить, разрешить эту задачу. Не проблему. Я очень боюсь слова «проблема», потому что проблема, она состоит из энного качества задач, правильно или неправильно решенных. Поэтому достаточно одну задачу решить неправильно, и проблема не будет разрешена. Поэтому всякий раз надо начинать от простого к сложному: решить первую задачку, вторую. Ну вот, скажем так, решили задачку. В благодарность, узнав, что мы все-таки являемся детским домом благотворительным, я получаю такое смс-сообщение и руководство, видимо, к моему действию, но оно было почему-то очень суровым, резким и негативным. Что же пишет эта женщина, мать троих детей? «У вас детский дом, я могу помочь. — Спасибо, спасибо большое, ну у нас есть в этом ракурсе такая помощь, у нас своя машина есть и так далее. — А вот у вас можно взять детей? Я хочу взять ребенка». Вот здесь у меня все иголки души поднялись перпендикулярно. Слово «хочу взять» — это очень дерзко. Это ребенок — и слова «хочу» здесь не может быть. Я столько раз сталкивались вот с такими вещами, где «хочу» звучит как «хочу», а потом ребенка приводят назад или, лучше, сдают в психиатрическую больницу, дабы определили его психиатрический статус и так далее и тому подобное. И всеми силами желают от него отделаться. Вот поэтому это тоже ведь созависимость от своего «хочу». Я бы хотела сказать: не надо хотеть, не будьте созависимы своим желаниям — это опасная вещь. В психологии есть такой термин «когнитивный диссонанс», он заключается именно в том, что наши желания и результат того, что мы получаем, могут не совпадать, и вы входите в вот такой диссонанс. То есть хотела благого, хотела кого-то осчастливить, а получилось не только не осчастливила, себя наказала, себе труд дала невозможно тяжелый и потому отказалась. Вот вся беда в том, что хорошо, если это цена только вашей души. А если это цена того, кто стал зависеть от вас? Мы ведь в ответе за тех, кого приручили — имеется в виду зверек, животное. А это не зверек, это не животное, это творение Божие.
К. Мацан
— Ну я думаю, что при всей той пронзительности примера, который вы привели, не каждый, наверное, из наших слушателей на практике столкнется вот с этой темой: взять ребенка из детского дома. Хотя тем смелым, которые в итоге это сделать захотят или уже сделали, мы можем только аплодировать и снимать шляпу...
Т. Воробьева
— Константин, смелым или безрассудным?
К. Мацан
— Вот и об этом поговорим сегодня. Я почему...
А. Леонтьева
— Это слово «захотят» как раз, видишь, Татьяна говорит, что хотеть взять ребенка...
К. Мацан
— Я вот как раз к этому принципу хотел бы обратиться, к этому вашему тезису о том, что не надо хотеть. Это же можно рассмотреть не только на примере вот той ситуации, которую вы описали: ребенок из детского дома. Мы все чего-то хотим. И я даже могу представить себе реакцию наших слушателей, реакцию со стороны здравого смысла: но я же не могу не иметь желаний? И даже люди православные, верующие, которые знают десять заповедей, знают заповедь блаженства, знают слова: «Блаженны нищие духом», «Блаженны плачущие», которые так много слышат, не знаю, в проповедях о смирении, о некотором самоумалении, о необходимости с осторожностью относиться к тому, что хочешь, к воли Божией — все равно, даже на этом фоне готовы включить здравый смысл и сказать: но я же не могу не хотеть. Я же не могу не желать, я ж не могу не стремиться. Меня Господь создал личностью — с моими талантами, с моими устремлениями и так далее. Вот что вы об этом думаете?
Т. Воробьева
— Да, хороший антитеза-вопрос к тому, что сейчас мы услышали. Но тем не менее хотеть, конечно, не вредно. Но ведь есть биологические хотения, физиологические хотения, хотения наши личностные — все это хотения. Важно, на что они направлены. Если они направлены на служение, а служение, оно всегда берется все-таки, да, из тех талантов, которые вам даны и самое главное, не умаление себя. Я очень с трудом принимаю термин «умаление» — это все-таки монашеские вещи, а мы живем в миру. Поэтому для меня всякие вот вещи, где мы только цитируем, они становятся оскоминой, и ты их уже не воспринимаешь. Я очень боюсь вот этой оскомины, я боюсь псевдоправедности такой. Человек —он человек, со всеми своими слабостями, немощами, со всеми своими желаниями. Я просто хочу сказать только об одном, что наши желания должны вытекать из мотива направленности. Я для себя хочу или хочу служить ближним? Звонит близкий мне человек и говорит: так и так, вот как быть, мне надо читать лекцию в университете и так далее, а я вывезла в деревню своих бабушек, мам своих и так далее. И здесь очень плохая связь, вот надо, наверное, ехать в город, как правильно поступить? Надо поступить так, как это будет нужно твоим престарелым бабушкам, которые останутся здесь, в деревне. Тебе неудобно, тебе хочется вырваться в Москву — это понятно, хотя бы в ванной хорошо помыться и так далее, неважно, и компьютер там прекрасный, и обстановка не как в бане, как говорится, когда студенты сказали: знаете, как будто в бане вы ведете лекцию и так далее. Надо выбрать то, где действительно идет служение, истинное служение. Истинное служение идет более слабому человеку, более нуждающемуся в тебе, тому, кому ты действительно нужна. Да, и получилась прекрасная лекция онлайн, получились прекрасные отзывы, действительно очень такой формат интересный получился. Поэтому все получилось. Самое главное в наших желаниях — мотив, тот истинный мотив, о котором мы должны вот просто бы понять. Однажды меня во Владимирской губернии попросили выступить перед родителями, которые взяли под опеку детей и так далее, это было выступление в какой-то там их местной школе. И врывается одна мама и начинает сходу кричать: ну вот, психологи обязаны, учителя обязаны... Я сижу, слушаю, она не знает, что это я, продолжаю выступать. Я задаю всей этой аудитории вопросы. Я не прошу для них ответов для меня, вслух. Этот ответ должен каждый дать сам себе. А для чего вы взяли детей под опеку? Какой мотив стоял у вас лейтмотивом? Действительно помочь ребенку, дать ему семью, дать ему то тепло, которое в семье — не от материальной базы зависимое, нет, а вот то тепло, внимание, тебе предназначенное только внимание, вопрос только тебе адресованный, забота только для тебя — это то как раз, что не хватает подчас детям больших детских домов. В нашем детском доме хватает, слава Богу, по милости Божией, — опять добавлю. Какой мотив был у вас? Взяли ли вы ребенка, чтобы доказать окружающим: вот, у меня тоже есть ребенок. Какой мотив был у вас? Материальное положение в маленьких городах, поселках, конечно, оно трудное. Взяли вы для того, чтобы свое материальное предложение поправить? Какой мотив был у вас? Насолить тому, кто вас бросил, кто вас обидел, потому что вы сами не имеете возможности иметь ребенка? И вы сказали: я возьму, я воспитаю, у меня будет ребенок. Какой мотив был у вас? Послужить ребенку, а не себе — у кого был такой мотив? У кого был мотив послужить ребенку, которого взяли, со всем тем багажом, который он принесет? А багажи, поверьте мне, далеко не лучшие, далеко не простые, но Божие-то начало есть в каждом. Так вот кто взял, опираясь на это желание, на это желание, на это хотение: я хочу послужить вот этой неокрепшей душе, послужить всем тем, чем могу, чем смогу — искренне, просто — вот ведь вопрос хотения или нехотения. Поэтому, когда в основе нашего желания лежит слово «служение» — да, это благое желание. Вчера у меня на консультации была взрослая достаточно девушка, и когда мы с ней стали разговаривать, я говорю: а чем вы занимаетесь? Она называет какие-то суперкурсы, которые связаны с аудиовизуальными составлениями ландшафтов и так далее и тому подобное, то есть подготовка каких-то планов ландшафтов, какие-то разработки. Я говорю: а цель какая-то хорошая, в общем-то, какое хорошее занятие. Я-то со своей позиции: послужить людям, доставить действительно радость. Потому что не всякий может увидеть это в целостности и так далее, фрагментарно. И я говорю: а с какой вы целью? — Ну чтобы иметь большую стартовую площадку для зарабатывания денег. Ну что же, это тоже неплохо. Стартовая площадка для зарабатывания денег тоже нужна, почему нет, ну почему нет? И материальная позиция нужна и так далее. «А для чего их много, этих денег?» Пауза большая... «Для меня». Вот как раз тот самый маленький случай, который я сказала о маленьком мальчишке, который только поступил в наш детский дом. Мальчишка прекрасно говорит, прекрасно, вот словарный запас — только позавидовать можно, это действительно просто неординарный словарный запас. И когда я прошу там: чего ты боишься? Он мне начал рисовать. Я говорю: если проще нарисовать — нарисуй. А потом я говорю: а что ты очень хочешь? Что же он хочет, я сказала. Он нарисовал большую конфету и написал: «Слат-кой жиз-ни». Я говорю: сладкой жизни... Да, я хочу много конфет, много денег, — он деньги тоже нарисовал, купюру в тысячу рублей — я хочу этого. А скажи, пожалуйста, это для тебя или ты хочешь для мамы? Которая осталась, мама дала ему багаж, хороший мама дала багаж. Там свои сложности, своя трагедия и так далее. Но мамы здесь не было, в его жизни. Я не стала говорить о мальчиках, которых он еще не знает. Мама, которая была. Нет, у него этих мыслей нет. Его-то можно понять — у него нет еще этих мыслей, он не вырос до этого или не снизошел до этого. А вот у этой 18-летней девушки — с ней рядом сидит мама. А у нее даже мысли не мелькнуло сказать: да для мамы, пускай чтобы я могла помочь маме — а ей, видимо, непросто и так далее. Чтобы я могла ей послужить. Вот такое желание или такое хотение — вы поняли, о чем я сказала? — очень важно, на что оно направлено.
К. Мацан
— Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог высшей категории, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».
А. Леонтьева
— А, Татьяна, я вот хотела вернуть немножко разговор к теме любви и созависимости. На одной из наших передач вы сказали очень непопулярную вещь — я хотела бы, наверное, растолковать для себя, — вы сказали, что какая-то ваша коллега, вы ее похвалили за то, что она несла на себе подвиг...
Т. Воробьева
— Да, пьющего мужа.
А. Леонтьева
— Да, быть женой пьющего мужа. Но вообще если ты скажешь, что это подвиг кому-то, да, то скорее всего тебе скажут: ну какой же это подвиг, почему ты должна испортить свою жизнь из-за того, что он пьет?
Т. Воробьева
— Ради алкоголика, да, казалось бы.
А. Леонтьева
— Вот поясните, что, вот почему вы так, как какую-то крамольную вещь, можно сказать, сказали?
Т. Воробьева
— Я не сказала крамольную вещь, нет. Я сказала вещь, которая мне глубоко понятна. Понятна, потому что каждому из нас — я сейчас боюсь говорить опять большие слова, — дано нести какие-то испытания. Вот они есть у каждого из нас в жизни, хотим мы не хотим: у кого-то семья, у кого-то пьющий муж, у кого-то больной тяжело ребенок и так далее. Ведь алкоголизм — это болезнь, это прежде всего болезнь и не что иное. Болен человек. А как можно бросить больного? Как можно бросить? Его можно не любить, можно злиться, желать... Господи, чего только не желать. Приходить и каяться и так далее и тому подобное. Но это больной человек. Разве вам станет легче от того, что, оставив этого больного человека, который дальше пойдет либо в пропасть, будет еще больше пить, либо где вино, там и блуд, либо начнет просто блудить и окончательно действительно погибнет — то есть нет там перспектив, что он вылезет без вас. Ваша рука, ваше терпение, его отношение — ведь ему подчас, когда он трезвеет, становится безмерно и неловко, и он слова дает, что больше не повторится и так далее. То есть попытка-то души вырваться из болезни есть, и этой попыткой, мотивацией этой попытки являетесь вы — единственный человек, который терпит всю эту тяжесть невероятную, но терпит, но несет, но не жалуется: мой муж алкаш, вот достал так... Нет. Опять вот, консультации — это, конечно, ракурс наших проблем сегодняшних бесконечных. Вчера на консультацию пришла молодая женщина, она приехала из-за города и так далее — молодая, сильная, красивая. И в своей, так сказать, беде она пытается мне рассказать о той беде, которую она сегодня проживает и переживает. И в этом рассказе вдруг звучат такие слова, которые меня немножко внутренне заставили содрогнуться. Ну психолог не имеет права на содрогание и так далее, он имеет право только слушать, слышать и потом уже, так сказать, резюмировать и помогать, помогать, помогать. Больше ничего другого, ни на что другое он права не имеет, тогда он перестал быть психологом. О чем же она поведала? У нее был первый муж, достаточно успешный, но вот бизнес его крупный обвалился, а самое страшное — у него образовались определенные опухоли, причем злокачественные опухоли — в области мозга, в области глаз, ну коль мозг, то и глаза. И она так и говорит, как она говорит: и я его бросаю, я от него ухожу. А у нее сын от первого брака, но она от него уходит. Она находит второго человека. И вот она ждет от него ребенка, и он ее предает. Он не хочет иметь ребенка, он бросает ее, как она говорит, в беременности, а потом и по рождении ребенка, он бросает. А с мужем с тем происходит чудо: он — брошенный, растоптанный — находит женщину, которая будет за ним ходить, ухаживать, которая отведет его ото всех тех немощей, которые обрушились в горе — потому что в горе он стал, видимо, выпивать, все это было. И она его подняла, она сделала все, чтобы его прооперировать. Бизнес его вернулся. С возвратом бизнеса он подал на суд, чтобы вернуть своего ребенка, и ребенок уходит к отцу. И вот пришла эта молодая девушка, и она меня вот спрашивает: вот за что мне так? Я не имею права обличать, уличать — нет, мы не знаем ее чувств, мы не знаем, что она проживала — это принадлежит ей и Богу. Поэтому, но здесь — мы предаем и нас предают. Ну по-другому не бывает, к сожалению. Ей сейчас больно, маленький ребенок на руках — ребенок бесконечно кричит, он не может успокоиться никак, она ее любит, — то есть все и бедность. Но вот появляется и третий мужчина в ее жизни, который помогает ей. Она уехала из Москвы, купила там домик в деревне. И он, она подчеркивает, что у него там есть ну такая физическая немощь, но он ей помогает, он ей дает деньги. Он женат и у него есть дети. И как мне быть? — задается вопрос. Как же ей быть? Мотив только один может быть: уже служи одному ребенку своему. Не отбирай у той семьи. Даже того, кто тебя полюбил сейчас — не отбирай. Ты уже отобрала: у сына — себя, у дочери — отца. А сейчас ведь опять может быть «хочу». Ведь она приехала этот вопрос мне задать. Она говорила, говорила про свои несчастья, страдания — как трудно, как бедно, как тяжело. И вот это третий вопрос: а мы ничему не научились, у нас опять «хочу». «Хочу» впереди. Опять не служение, не желание во имя, а опять «хочу» — во имя себя, любимой. Не осуждаю, не обсуждаю, ни в коей мере — это ее боль, и боль страшная, и страдания страшные. И сказать — это может сказать только тот, кто является священником или... А психолог должен говорить только одно: да, вы должны растить свою дочь. Больше никаких слов и рекомендаций быть не может.
К. Мацан
— Я вас слушаю и понимаю, неслучайно и Аня в вопросе заметила, что позиция, которую в этом смысле вы излагаете, очень непопулярна.
А. Леонтьева
— Конечно.
К. Мацан
— Я вот даже, может быть, уже не в первый раз за программу мог бы еще это в дальнейшем проблематизировать, что мне кажется, что она непопулярна даже у верующих.
Т. Воробьева
— Конечно.
К. Мацан
— То есть то, что человек исповедует себя православным, верующим, ходит в церковь, приступает к таинствам — ну я просто это вижу и по себе: что много лет ты живешь церковной, жизнью, но в какой-то момент на испытании — даже минимальном, минимальной трудности — ты все равно как будто бы включаешь логику обычного здравого смысла секулярного мира: но я же хочу, мы же не должны от мира закрыться, ну мы же здравомыслящие люди, да, все понятно. мы знаем слова про... про все что угодно, но и зарабатывать надо, и это надо, и у меня же есть свои желания, свои таланты — то есть то что я уже сказал. Вы встречаете людей, которые так живут, вот как вы говорите, которые вас слышат, которые способны услышать слова, даже наши сейчас, например, в рамках программы? И сказать, что я с понедельника, с сегодняшнего дня меняю оптику и начинаю служить, забываю про свои «хочу» и так далее.
Т. Воробьева
— Ведь понимаете, я скажу словами преподобного Серафима Саровского, которого очень люблю, вот не просто люблю, а очень люблю: а благодать — это не груша, ее враз не скушаешь. И не попав, не споткнувшись и так далее, вы не познаете, иду я мерою, которой мне Господь заповедал, или не иду. И отступите, и предадите, и в грязь упадете — все это будет в нашей жизни. А важно только хотеть зависеть от воли Божией. Вот это желание, оно должно остаться вот как столп вашей воли. Помните, мы как-то говорили, не знаю, простите, может быть, и не говорили, это просто уже, что такое душа? Душа начинается... Это не мое учение, это учение святых отцов, сразу говорю. А я, когда меня спрашивают, что читать, я всегда говорю: читайте Евангелие, Апостол, святых отцов — вот там все прописано, там вся психология, особенно коррекционная, она там вся. Вот вся коррекционная психология. Душа состоит как бы из трех ступеней, условно так назовем, но эти ступени четко иерархически выстроены. Не поднявшись на первую, нельзя перейти на вторую. Не поднявшись на вторую, нельзя перейти к высоте человеческой личности, человеческой сущности, человеческого эго, то что называется чувство, разум и воля. Человек рождается с чувствами. Сначала это биологические чувства — дистантные чувства, анализаторы, правда, — которые постепенно узнают голос мамочки, начинают улыбаться, а потом мы, в ответ нам улыбаются — вот это все чувства. Первые социальные, да, чувства, вот они в два месяца уже у малыша появляются, и мы их ждем. Более того, а в три месяца у ребенка должен комплекс оживления быть — на ваше присутствие, на ваш голос — руки-ноги ходуном и так далее. И это является физиологической зрелостью ребенка. Если ее нет, это уже — nota bene! — страшно, страшно, мы куда-то с вами падаем. Так вот чувства, ведь они не только биологические и физиологические — хотеть, правда, — они есть еще душевные чувства, то о чем вы говорите, человек должен что-то хотеть: хотеть купить какую-то себе кофточку. Ну а почему нет? Если ты в присутственном месте, ты должен как-то выглядеть прилично и так далее. И тогда, но ты же не купишь себе балахон, ты пойдешь, поищешь по размеру, по цвету, по средствам — то есть поставишь тысячу условий, которые должно выполнить — это все нормально, чувства опосредованы социумом, в котором мы живем, в котором мы действуем и так далее и тому подобное. Душевные чувства. И первым душевным чувством является любовь к мамочке, любовь к дому, любовь к отцу, любовь к животным — и мы это формируем, мы это воспитываем. Мы хотим — а что же мы хотим? А мы хотим пробудить в детях наших самое главное чувство, которое должно присутствовать у человека — без громких слов, без помпезности — сочувствие, сопереживание, содействие. Вот эти чувства, оказывается, душевные чувства — душевные, но они-то начинают формировать важнейшие чувства, которые мы все с вами ждем: чтобы увидели, какие уставшие руки, чтобы видели, что ты устал, чтобы почувствовали, что у тебя что-то грустное, чтобы захотели задать хотя бы вопрос. А еще, главное, и послужить тебе — вот, значит, мы уже воспитываем в человеке человека Божиего, который в состоянии видеть, слышать, понимать. И себя, свои «хочу» убрать на второй план, а послужить тебе. Как вот вчера у меня тоже, вчера был день бездонный. Уже в девять часов я встречаюсь с юношей, и он задает мне вопросы и так далее, да. Там у него, как у юношей бывает часто, первая любовь и трагедия, и все понятно. А я его знаю с момента рождения, этого юношу, и потому не могу не ответить на вопросы. И я ему говорю: а какой ты хочешь видеть свою будущую вот половинку, какой она должна быть? Ну я бы хотел, чтобы она меня любила, вот как та девушка, которая его оставила. Да зачем? Зачем чужое платье на себя надевать? У тебя должен быть твой образ, твое видение, твое желание. Да, какое? — А я не знаю. — А я тебе скажу. Вот если хочешь, я тебе дам шпаргалку: она должна быть доброй. — Всего-то? — Нет, это не всего. Добрый человек, он внимательный, чуткий. Потому что внимание определяет чуткость. Только чуткий человек и может быть внимательным. И это увидит, это увидит — и как вошел, и как сказал, и какие глаза, и какие руки. Чуткость рождает заботу: я вижу, что тебе плохо. Забота рождает жертвенность: я откажусь, я не пойду, если ты хочешь, чтобы я побыла рядом — я побуду. А вот это все в знаменателе — это и есть любовь. Это и есть любовь, только она вот так прорастает, и ты ее так узнаешь. Не надо какие-то тесты психологические закручивать — ни Айзенка, ни Векслера, ни Кречмера — не надо. Простое, видимое, ясное. Она позаботилась о тебе и спросила: ты ведь с работы, может быть, ты голоден? Он позаботилась и спросила: ты знаешь, ты подумал о родителях? Ты маме купил что-то? У тебя зарплата была. Господи, вот кого бы искать тебе.
К. Мацан
— Давайте вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог, психолог высшей категории. У микрофонов Анна Леонтьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
А. Леонтьева
— Сегодня мы говорим о семье. Я, Анна Леонтьева, и мой коллега Константин Мацан, говорим с Татьяной Владимировной Воробьевой, детским психологом высшей категории. И говорим о такой сложной вещи как любовь и созависимость. Я вот, Татьяна, из того, что вы говорите, вспомнила: у меня была, ну у нас в гостях были люди, значит, семья — ну мы говорим сейчас про пьющих мужей, а я думаю, что эта тема для многих очень...
Т. Воробьева
— Да, она очень актуальна, к сожалению.
А. Леонтьева
— Да, очень актуальна, и это очень большая польза. И вот в этой передаче был человек, который вот был болен, да, и после этого, после своего выздоровления он ну создал вот такой вот пансионат, где люди выздоравливают от созависимостей, как то: наркомания, алкоголизм. И он сказал такую вещь, что вот эта созависимость, имеется в виду алкогольная, да, не бывает без контролирующего какого-то человека. Из того, что вы говорите, мне тоже вдруг, я начинаю понимать, что если человек там, например, жена...
Т. Воробьева
— Ну есть контролирующий человек.
А. Леонтьева
— Контролировать своего мужа, условно, или жену, и он или она хотят изменить, да, этого человека, то есть вот это вот желание изменить, получается, оно такое пагубное, да?
Т. Воробьева
— Изменить человека — это вообще не во власти человека. Изменить человека может только вот, знаете... Знают, именно знать — это значит прожить, прочувствовать, видеть, слышать, обонять — это есть знать. Не рассуждать просто умозрительно — не видя, не зная, не прочувствовав, не прожив. Поэтому я знаю только одно, твердо знаю: «Ослаби, остави прости...» — эти слова мы каждый день говорим в молитве, каждый день. Это слова из вечерней молитвы, из правила вечерней молитвы. Так вот в них действительно поставлена своего рода последовательность: ослабить этот недуг. Ослабить недуг — я прошу ослабить недуг близкого мне человека, больного человека. И мы видим, что на какое-то время вдруг человек становится чуть-чуть поспокойнее. Оставить — это уже время достаточно более длительное, в медицине скажут: ремиссия. Прости — человек уже больше к этому не возвращается. Не то что он уже там не выпьет вина там или еще что-то, он не возвращается к этому опойству. Потому что в самом вине греха нет, грех в опойстве, грех в потере меры. И вот поэтому, когда жена берет на себя желание изменить, исправить — она становит созависимой от своего мужа. И я могу сказать, чувства ее столь разные, столь негативные, столь подчас падающие вниз — то от надежды, то просто вот в пропасть и так далее, летящие. Поэтому изменить нам — очень трудно. Неслучайно для того, чтобы понять, что ты болен, надо понять, что ты болен. И пока ты это не понял, изменить невозможно подчас. А почему об этом я говорю, казалось бы, ну что же, сами себе противоречите. Нет, не противоречу. Потому что жизнь с больным человеком, она трудна. Она эмоционально обеднена, она эмоционально истощима. Но это в том случае, когда у тебя нет веры. В этом случае это пытка и мука. Если у тебя есть вера, ты понесешь. И ты увидишь, как не может Господь не услышать твой писк, твой стук, твой стон — не может не услышать. Но все должно дойти до своей полноты. Мы мало об этом знаем. Мы мало в это верим. Мы хотим: вот я помолилась — и чтобы завтра он стоял, как огурчик. Не бывает такого. Надо пройти тот путь, то упорство, в котором рождается и укрепляется твоя вера, надежда, а самое главное, действительно знание, что не может быть такого, что тебя не услышат. Обязательно услышат. Как Господь остановит — пойдет ли, это будет «12 шагов», будет ли это какая-то лечебница, будет ли это друг, будет ли это рождение ребенка — мы не знаем, что будет послано Богом как ведущим инструментом по лечению болящего человека. «Ум и руки врачующих благослови, да послужат орудием всемощного врача Христа Спаса нашего», — часть молитвы образу Богородицы «Всецарицы». Поэтому как мы подходим к этой проблеме, становимся мы созависимыми: пришел, гад, пьяный! — у меня все трясется, видеть не хочу! Какая злоба подымается. А вот если мы вспомним простые слова евангельские, там сказано: потому не дается, что молитесь зло. Совершенно верно. Однажды у Порфирия Кавсокаливита я прочитала такие наставления, которые, поверьте, я не сразу поняла, я возвращалась к ним ну в течение достаточно длительного времени. И потом я поняла. Он сказал простые слова: когда вы молитесь — об обидчике, о болящем, о том, кто создает такие трудности с вами общежития — молитесь за себя. Я не могла понять, что это значит: молиться за себя? А потом поняла: молиться за себя — что это мне дай силы, это мне дай любовь, чтобы я молилась за этого алкаша, а я молилась действительно за себя. Потому что в молитве я проявлена. Вот тогда слова евангельские стали совершенно очевидны: вот в чем наша злость — мы молимся, а внутри нас все равно звучит мотивчик, как червячок: ну исправь же ты его, ну исправь же ты его, больше не могу! — а слова какие: сил нет у меня, да? А сил Господь дает обязательно ровно столько, сколько вы понесете. Свыше сил нет ничего, свыше сил не дается. В лесу в этом году я пошла за ягодами, и мою любимую собаку посадила в машину, мы поехали. Казалось бы, вот черничник, а места хорошо знаю. Бросаю машину где-то в полутора километрах, и иду за ягодами, собираю ягоды. И вдруг моя любимая собака фокстерьер Окси Джи линяет куда-то. Ну я думаю: я все здесь знаю, ничего, не заблужусь. Но кустик за кустик, ягодку за ягодкой — и я поняла, встала вертикально, и понимаю: солнца нет, собаки нет, и где я нахожусь, ориентира нет. А леса у нас, вы понимаете сами, дремучие — это леса муромские, владимирские, богатые леса. Направо пойдешь — не туда придешь, налево — тоже не туда. Ну куда же идти? И я начала молиться. И вы знаете, я так ясно почувствовала, что я слышна, что я слышна, что мои молитвы принимают. Но я-то жду, что сейчас придет собака Окся, которая прекрасный поводырь, я жду, что она придет, сейчас вот появится из-за куста. Я жду, что она придет, но она не приходит. А помысел приходит: ну поверни голову вправо, поверни, смотри. Смотрю — что такое, вот, да, кажется, там тоже были какие-то кустики, пойду-ка я к ним. А все продолжаю кричать: «Окси, ко мне!» Только лес эхом отвечает. Вдруг где-то там, далеко, слышу голос, и собака лает. Я кричу: «Скажите, около вас не фокстерьер? — Нет, около меня черная собака, — ответил. — А ваша собака в полутора километрах сторожит вашу недвижимость». Ну вот о чем я хотела сказать? Что мы все время ждем своего решения. Своего решения. А ведь решение было дано правильное: посмотри. Я посмотрела, и я узнала то место, где начинается эта тропа. И я вышла. Но я наломала березовых веник, чтобы Оксю хлестануть. Она поняла все, быстренько нырнула под машину, и не удалось ее вразумить и так далее и тому подобное. Вот в этом вся беда: мы все время ждем и диктуем. Мы не умеем ждать не своего, а Божиего. Вот в этом вся разница. Мы не умеем уповать. Да, можно положить больного в клинику, где его, может быть, и вылечат. Но это вылечивание без его воли, без его желания, без его стремления, оно будет иметь очень маленький диапазон временной. Ну ремиссия будет до первого друга, до первой возможности — он будет держаться, мучиться, но ведь это мучение закончится очень быстро. А ведь важно только одно сказать: Ты меня держи. Один человек, который был одержим этим недугом и страдал от него, и работу потерял, и все потерял. И вот он приходит к батюшке и говорит: батюшка, давайте, такой есть чин отречения, и у него даже сроки ставятся. Я отрекусь вот от вина, я зарекаюсь пить вино. Да, это очень серьезно, это действительно очень серьезно, когда над ним читается молитва особенная, и это не кодирование. Кодирование — это, запомните, — психоэмоциональная процедура, не более. А здесь ты должен свою волю вот подчинить — ты даешь слово Богу. И когда он сказал: вот батюшка, ну хотя бы на два года. А батюшка в ответ говорит: нет, давай-ка на три месяца сначала. Вот, видите, малыми шажками, но большой верой.
К. Мацан
— Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог высшей категории, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Я как-то с упорством, достойным, может быть, лучшего применения, но все-таки буду свою линию дальше гнуть. Вот в каком смысле. Мучаясь вопросом о том, а насколько исполнимо то, что вы говорите, скольких сил это требует и как на практике вот так жить и так мыслить, как вы предлагаете, я вот на что обращаю внимание. На наш вопрос отвечая, вы переводите разговор вполне осознанно в плоскость, ну скажем так, духовной жизни — вы говорите о молитвах, вы говорите о тех истинах, которые можно почерпнуть в церковном Предании. Значит ли это, что без, собственно говоря, церковной духовной жизни вот те проблемы, о которых мы говорим, не решаются? И значит ли это, что человек, который не является церковным, не может вот выхода найти? И это, скажем так, первый вопрос. А второй вопрос — это связано, получается, с темой, о которой мы часто говорим: когда в церковь, когда к психологу? И может ли так быть, что человек сталкивается с проблемой — я сейчас не про пьющих мужей, а про любую проблему своих хотений, своей неудовлетворенностью жизнью, — там друг, например, или близкий. И, с одной стороны, в такой ситуации хочется сказать: ну друг, брат, разберись, начни с духовной жизни со своей, вот, может быть, здесь начать искать. Так думается. Но тут же ожидаешь ответ: да нет, ну что ты мне задвигаешь тут про Бога сейчас опять? Надо идти к психологу, надо разбираться с простыми вещами. Вот что вы обо всем этом думаете?
Т. Воробьева
— Давайте по первому вопросу начнем. Да, человек воцерковленный или не воцерковленный — вот такая альтернатива, что если воцерковленный — то он вылезет, а невоцерковленный — не вылезет. Нет, это неправильное рассуждение. Он все равно Божий человек, и нет человека на этой земле не Божиего. Ну нет такого человека. А следовательно, каждому дано найти свои пути. Только бы задумался об этом. Только бы задумался об этом. Вот здесь хотение перестать мучить ближних, перестать гробить свое здоровье — даже с позиции здорового эгоцентризма. Хотя здорового эгоцентризма не существует, он больная вещь — это душевная олигофрения, душевное слабоумие. Но тем не менее хотя бы с позиции своего эгоизма: скажем, продлить свою жизнь, почему же нет? Он найдет свои мотивы. Мы, помните, начали говорить о душе, что душа состоит из чувств. А потом? Разумный ум, который объясняет, почему ты это проживаешь, для чего ты это проживаешь. Разумный ум — это не аспирантура, это не докторская диссертация — это простой разумный ум, который характеризуется совестью, стыдом и так далее. Вот понимаете, если разумный ум не включается: ну почему ты это делаешь? Вот к чему это ведет? Почему с тобой это происходит? То есть пока человек не отвечает на эти вопросы, вот здесь не стоит обязательности: он должен быть верующим. Ну, конечно, нет. Это как сегрегация: если неверующий — значит все, туда ему...
К. Мацан
— В сад.
Т. Воробьева
— Туда, да, ему и дорога. Нет, конечно, что вы. Ведь Господь всех сотворил, чтобы в разум истины прийти. Как придет он, когда придет — может быть, перед гробовой доской — мы не знаем, это его путь, это его жизнь, это его страдание, это его боль. Он будет идти своей болью, своим страданием. Важно, к чему он придет. Поняв свои чувства, поняв то, что он проживает, захотев однажды на них действительно посмотреть с позиции своего «я» — кто я? что я? — он принимает решения. Вот тут он принимает решения. Вот вершина человеческой личности — эмоционально-волевой контроль: чувства, разум, воля. В психологии — светская психология, академическая психология — это эмоционально-аффективная сфера, когнитивная сфера, эмоционально-волевой контроль. Но даже там это выстроено четко так, иерархически. Нельзя, получив чувства — а они часто являются именно двигателем всего того, что мы делаем — мотивации, не разобрав их: почему с мной это происходит, почему я опять нажрался, напился, почем я опять оскотинился, для чего мне это дано? Ну дано, наверное, для того чтобы ты разумом понял и сказал: зачем я это делаю? Может быть, да, инстинкт самосохранения заговорил в тебе. Разве здесь написано: ты должен идти в церковь? Нет, не написано. У него свой путь, он пойдет своим путем. Хорошо, чтобы он пришел, но он будет жить так, как он будет жить. И никого ты не возьмешь за руки и не приведешь в храм. Я просто говорю о том, рассуждая о себе, рассуждая о своем понимании, а не навязывая ни в коей мере теорию такого фетиша: вот надо — нет, это очень опасно. Потому что, возьмемся за руки друзья и шагнем все — нет. Вера — это не шагнем все. Это либо дано, либо придет, а либо не придет. Но это уже не наша воля, так сказать. Это ответ на первый вопрос: всякий человек творение Божие. Только благодаря Богу он появился на этот свет. Не было бы воли Божией, он бы на этом свете не был. А потому Господь будет стучаться к нему, будет стучаться к непонимающему человеку, но будет стучаться к нему и скорбями, и болезнями, и уходом жены, и прочее, и прочее. Даст ему прожить весь ад того, что он сам делает — ведь он сам это делает, он сам хочет, он сам выбирает. Вот поэтому дайте человеку, действительно, не познав, действительно очень трудно. Поэтому, познав, он будет выбирать решение. То решение, которое ляжет в основу либо гибели, либо спасения, либо изменения, либо веры — все может быть, мы не знаем, какими путями он придет к вере. Второй вопрос, Константин, пожалуйста, еще напомните мне, потому что мы ушли на первый.
К. Мацан
— Ну второй вытекающий из первого был, к той часто обсуждаемой теме: когда обращаться к психологу, когда, ну если угодно, к священнику и духовной жизни?
Т. Воробьева
— Я хочу сказать, помните, опять слова апостола Павла: с иудеем я был иудеем, с эллином я был эллином. Вот здесь с кем вы разговариваете: разговариваете с человеком мирским — значит, вы будет разговаривать с позиции светской психологии. Но законы-то ее не отменяются, правда. Вы помните, сказали: чувства, разум, воля. Поэтому вы начнете работать: помогать человеку увидеть свои чувства, понять, почему он их проживает, они ему дают жизнь или они его приводят к гибели. Какое чувство, например, страха? У вас он черный, у Анны фиолетовый, у меня оно, может быть, будет коричневым. У Врубеля, помните, было черно-фиолетовым и так далее. У каждого будет цвет. Но это ведь чувство — это что? А это энергии, эмоция, да, аффект — это энергетические позиции, значит, энергетические единицы измерения. Коль это энергия, то это вектор направленный. Если я не люблю Иванова, и он мне гадит, я прихожу к психологу и говорю: вы знаете, ненавижу Иванова! Вот он мне мешает! Ну так вот Иванов точно также испытываете это чувство к вам. И очень трудно ждать, что Иванов скажет, что я так люблю Петрову — нет, он не скажет. Он скажет: я также ее не люблю, эту Петрову. Итак, чувства, их окрашенность. Далее — их мобильность, их амплитуда, их векторная направленность — это все то, что не исчезает. Закон энергии мы знаем: она аккумулируется, она может сублимироваться, но она не исчезает. Вот поэтмоу либо над нами тучи черные, и в дом входишь, там невозможно находиться — что случилось в нашем доме, что у нас происходит, мы все это понимаем. Так вот, мы и начинаем, как светский психолог, помочь человеку разобраться в качестве его чувств. А самое главное, опять для светского человека, что ведь важно, мотив его: жить хочется, правда? И жить хорошо. А не жить и болеть и не хочется. Ну так вот и давайте мы решаем: черные чувства, они дают эту энергию, она созидающая или она разрушающая психосоматика — опять вспомнили, правда? Конечно, разрушающая. То есть вы хотите заболеть, вы сами от себя отбираете. Вот давайте мы с вами откроем дневничок и начнем: каждое утро, день и вечер — какие чувства превалировали утром, днем и вечером. А потом подведем итог: я сегодня прибавляла себе жизни или я ее точно убавляла. Вот для светского человека. То есть со светским человеком вы будет говорить как светский психолог обязательно. С православным человеком — вы будет православным человеком обязательно. А в основе, конечно, стоит ваше знание, умение, навыки и ваша убежденность. Без этого ничего не получится.
А. Леонтьева
— Я хочу сказать, что мы вот с Костей обсуждали как-то программу, вы упомянули программу «12 шагов», где первый шаг там перепоручить свою жизнь Богу...
Т. Воробьева
— Первый шаг.
А. Леонтьева
— И работать со своими зависимостями. А у меня сейчас есть такой юный собеседник, с которым мы все время дискутируем: есть Бог — нет Бога. И мы очень, у него очень смешные аргументы, но у меня теперь появился еще один аргумент. Я говорю: вот посмотри на бывших вот пьющих людей, вот они перепоручают свою жизнь Богу. И от них отказываются все врачи и психиатры, говорят: у вас такая вот степень этой болезни, что мы не можем вам помочь. А вот они — раз — и выздоравливают. Ну не раз, конечно, это я утрирую, но просто это такое, для меня это чудо какое-то Божие.
Т. Воробьева
— Ну я хочу сказать, о вере ведь не спорят. Это опять слова апостола Павла моего любимого. О вере не спорят. И в спорах не рождается истина. В спорах рождаются свары. Это надо понять. Почему это ответ также Константину на его вопрос. Никогда не спорьте о вере, этого не надо делать. Потому что, я еще раз подчеркиваю: к вере придет человек своим путем. Если должно прийти — он придет. Ну, не дай Бог, не придет. Но это опять принадлежность каждого человека, его душе, так сказать. Поэтому не надо спорить о вере, не надо. Я всегда говорю: о вере надо либо молчать, если не веруешь, либо достойно. А то это опасно. Это как светофор: красный свет зажегся — знаешь: не надо перебегать дорогу, а то вдруг машина выскочит, и жизнь твоя закончится. Вот так обо всем том, что не подлежит спорам ни в коей мере, ни аргументации. Вот такое: мы хотим переубедить там атеистов и прочее — но ведь это в том случае, если атеист мне задал вопрос. И всегда говорю: помните правило одно всегда — опять не мое правило, опять слова, сказанные апостолом Павлом: только на поставленный вопрос есть ответ. Нет вопроса — нет ответа. Спросили — я верующий человек. Почему? Можете привести примеры, как пришли, почему и так далее. А убеждать — нет. У каждого свой путь. И это не инертность.
А. Леонтьева
— Я это записала.
К. Мацан
— Помните, у Высоцкого, кажется: а мы все ищем правильный ответ и не находим нужного вопроса.
Т. Воробьева
— Как хорошо.
А. Леонтьева
— Вот будем в наших программах множить вопросы, в лучшем смысле этого слова. Те вопросы, на которые мы можем поразмышлять в студии, те вопросы, на которые наши радиослушатели могут уже после наших бесед в эфире поразмышлять сами, а ради этого мы и эти беседы записываем. Спасибо огромное за эту сегодняшнюю беседу. Татьяна Владимировна Воробьева не в первый и не в последний раз, Бог даст, по милости Божией, как мы сегодня говорим, в нашей программе не первый раз. В нашей студи «Светлого вечера» также были с вами у микрофонов Анна Леонтьева, я Константин Мацан. Спасибо. До свидания и до новых встреч.
Т. Воробьева
— А я благодарю вас за прекрасные вопросы. За емкие и очень важные и актуальные вопросы, с которыми мы каждый день практически сталкиваемся. Прекрасные вопросы. Благодарю вас.
А. Леонтьева
— Спасибо. Я надеюсь, что мы продолжим. До свидания.
Т. Воробьева
— До свидания.