Ранним утром третьего декабря 1721 года Анна Магдалена Вильке получила в подарок песню. На прелестную музыку были положены слова:
Желаю счастья в радостный день!
Кто видит Вас в венце и в прекрасном подвенечном платье,
У того сердце радуется.
Тем же утром в церкви немецкого городка Кётен Анна Магдалена обвенчалась с автором этой песни – композитором Иоганном Себастьяном Бахом. Девушке было двадцать лет, Баху – 36.
За полтора года до этого Иоганн Себастьян овдовел и остался один с четырьмя детьми. Когда боль от потери утихла, Бах стал думать о женитьбе. Он не хотел приводить детям мачеху, но и жить один тоже не мог. В это время в Кётен приехала с концертами певица Анна Магдалена – дочь старого приятеля Баха. Несколько раз она заходила в гости к Иоганну Себастьяну. Ей нравилось играть с его детьми, да она и сама походила на ребёнка – старшая дочь композитора была моложе её всего на восемь лет. Это смущало Баха, и всё же он решился сделать девушке предложение. А она решилась его принять.
Вместе с Анной Магдаленой в дом Баха вернулось счастье. Молодая супруга – мягкая, добрая, открытая – полюбила детей. И оказалась отличной хозяйкой. В доме Бахов всегда было уютно, шумно и весело. Одарённая певица, Анна Магдалена стала брать у мужа уроки игры на клавесине. Занятия шли так продуктивно, что скоро она уже исполняла сложные песни с приятными для супругов названиями: «Подари мне своё сердце» и «Если ты рядом».
Вечера были самым любимым временем для семейства Бахов. В гостиной зажигались свечи, Иоганн Себастьян брал в руки скрипку, а жена и дочь пели дуэтом под его аккомпанемент. Под окнами дома тут же собирались слушатели. Половина из них потом заходила в комнаты и садилась ужинать вместе с хозяевами, которые любили гостей.
Бах мечтал дать детям хорошее образование, а потому из маленького Кётена семья перебралась в Лейпциг. С переездом Анна Магдалена потеряла должность певицы и своё жалованье, но она знала, что университетский город необходим детям. А потому без слова упрёка Анна Магдалена собирала вещи. Бах, благодарный жене за понимание, по приезде в Лейпциг, внёс её в новый дом на руках.
В Лейпциге Иоганн Себастьян стал работать музыкантом в церкви и учителем в школе. А Анна Магдалена осваивала трудную профессию мамы. У неё родилось 13 детей. И всё же, когда Бах исполнял в церкви свои новые произведения, Анна Магдалена отправлялась слушать, как она говорила, «главную музыку». Супруга знала её до последней точки, ведь сама помогала Баху переписывать ноты. Причём, с годами почерк жены стал точной копией почерка мужа.
В семье постепенно сложился настоящий домашний оркестр. Дети пели и играли на разных инструментах. Друзья Бахов говорили, что душой этого ансамбля была, несмотря на вечную занятость и очередного младенца, Анна Магдалена. Это была счастливая семья, в которой все любили друг друга, смеялись и плакали вместе. Им было о чём горевать: Бахи похоронили семерых детей. Иоганну Себастьяну часто приходилось ездить в другие города и он иногда брал с собой жену, чтобы дать ей возможность немного отдохнуть. Дети взрослели, разъезжались, у них появлялись свои семьи. Неизменным оставалось только одно – Иоганн Себастьян и Анна Магдалена по-прежнему любили друг друга.
Бах умер в 65 лет. Ослепший после неудачной операции, он долго жил в кромешной тьме. А за десять дней до смерти неожиданно прозрел. Словно для того, чтобы в последний раз насладиться солнечным светом, лицами детей и ненаглядной Анны Магдалены. Когда-то он написал ей песню, в которой были такие строки:
Если ты рядом, я с радостью встречу смерть и вечный покой.
Ах, был бы сладостен мой конец,
когда б твои прекрасные руки закрыли мои верные глаза.
Всё получилось именно так, как хотел Бах.
Олег Сенин
Хочу начать с отрывков из письма дорогого мне человека и поэта Валентины Патроновой (её стихи звучат в эфире «Радио Вера»), — и письма, присланного ею другу нашей программы, создателю «Календаря поэзии» в «Российской газете» — писателю и журналисту Дмитрию Шеварову.
Это письмо Валентина написала летом 2023 года под впечатлением встречи в поселковом храме, куда она, теряющая зрение, пришла на литургию.
«Читалось Евангелие», — пишет Валя, — «...в тему моей печали — „Светильник телу есть око“». Читаю дальше. «...И вдруг на амвоне — знакомая фигура с палочкой, в чёрном подряснике. Олег Михайлович Сенин, проповедник и поэт. Почти ничего не видит. Различает только солнечный свет. Преподавал в Тульской семинарии, катехизатор, а в прошлом — осуждённый по диссидентской статье бунтарь и революционер. В колонии Олег Михайлович пришёл к вере. Наступило прозрение. Но там же он начал необратимо терять зрение физическое. Это не помешало ему впоследствии писать стихи, проповедовать, заниматься благотворительностью, преподавать...» Конец цитаты.
Приостанавливая чтение письма Валентины Патроновой, обращусь к стихам Олега Сенина. Я, кстати, записал эту программу осенью, в октябре...
В октябре, на рассвете, кричат петухи
За решёткою, в сини вселенной.
Удивлённым дитём,
Чрез порог преступив,
Я вхожу в Божий мир
С ощущеньем нетленья.
Кто-то слабой рукою раскрыл часослов,
Где-то сосны немеют, как юные вдовы, —
Всё пустой наговор, мир совсем не таков,
Как напишут о нём впопыхах суесловы.
И, на час отпросясь,
В катакомбном тепле,
Я со свечкой в руке, весь в слезах, цепенею:
Кто-то вечный и ясный в оконном стекле
Мне такое открыл, что изречь не посмею.
Олег Сенин, «Грёзы»
Уроженец Рязанской земли, отец троих детей и дед целого отряда внуков, автор ряда книг и герой десятка телефильмов, раб Божий Олег пришёл в православие из адвентизма (это религиозное движение протестантского толка).
В проникновенном тексте, названном «Краткое слово о моей жизни» Олег Сенин пишет: «...В марте 1996 года, после искреннего покаяния, я был возвращён в лоно Православной Церкви через чин присоединения...»
И — в самом конце: «Малые свои силы и дарования стараюсь употребить на служение людям, Отечеству и Господу». Конец цитаты.
Возвращусь к лирике Олега Михайловича Сенина.
Последние листы, познавши одиночество
На утончённой наготе ветвей,
Взирают грустно на упадок зодчества, —
Удел безрадостный всех поздних октябрей.
Земля соцветий, уступив из робости
Канунам и итогам плодородия,
Имеет вид торжественной суровости,
Столь неразлучный с моею скорбной родиной.
И только небо, вечно осиянное,
В своём порыве всех дарить надеждой,
Пророчит ей обновы сребротканные
И белизну, невиданную прежде.
Олег Сенин, «Осенняя земля». Из цикла «Господь мой, бессмертный и крепкий...»
В послании писательницы Валентины Патроновой, встретившей Сенина в храме Святых первоверховных апостолов Петра и Павла поселка Дубна Тульской области (с фрагментов из её письма я начал программу), есть такие слова:
«...Олег Михайлович путешествует по всей митрополии, несёт Божье слово. Его проникновенные проповеди со стихами — русских классиков и собственными — прихожане слушают, замерев. Стихами он дышит...» Конец цитаты.
Все выпуски программы Рифмы жизни
Николай Смирнов
...В 2023 году, в вологодском издательстве «Древности Севера», вышла небольшая, изящно изданная книжка: «Где мёдом пахнут травы...»
Удивительно: ещё до всего, до фотографии автора, неизвестного мне Николая Смирнова, до заглавного титула — тут — стихотворение со строкой, по которой и назван сборник. Прочитал — и словно пахнуло детством, когда мы с бабушкой снимали в дальнем Подмосковье на лето дачу, днём гуляли по лесам да лугам и заходили в местную деревню, где я таращился на пастуха с верёвочным кнутом и на грозных петухов, похожих на индейских вождей. Со стихотворения и начну.
Я считаю родиной по праву
Этот уголок большой земли,
Где в июне мёдом пахнут травы
И гудят над травами шмели.
Милых так не любят, как вот эту,
Предками обжитую юдоль.
Оттого и в песнях у поэта
В каждой строчке радость, а не боль.
Мой зелёный мир бедой не тронут,
Снова я у родины в плену,
Снова окунулся в тихий омут,
Но не тороплюсь идти ко дну.
Прячусь от соседей и от мошки,
Пахну свежим сеном и дымком,
И стихи как чёрствые лепёшки
Запиваю тёплым молоком.
Николай Смирнов. «Я считаю родиной по праву...», конец 1950-х — начало 1960 годов. Из книги 2023 года «Где мёдом пахнут травы...»
На обороте открывающего книгу стихотворения — фотография юноши, словно бы из старых советских фильмов: зачёсанные наверх волосы, открытый взгляд, и поверх кофты-«олимпийки» — рабочий пиджак...
Его открыли читателю женщины-землячки поэта по Шекснинскому району Вологодской области да Великому Устюгу — библиотекарь Татьяна Иванова, учитель-логопед Валентина Жукова, другие подвижницы.
Земляк Николая Рубцова (Смирнов был старше на поколение), закончивший семь классов подросток Великой войны; трудолюбивый самоучка-стихотворец Коля Смирнов — не успел состояться на литературном «поле» в свой срок.
Из тридцати шести лет короткой жизни — поэта не стало зимой 1965-го года — последние пятнадцать он страдал тяжёлой формой туберкулёза...
И всё время писал стихи: о родном крае и любви, об отгремевшей войне и русских людях; о благословенной нашей природе. Вослед Пушкину («Евгения Онегина» Николай знал наизусть) — он непрерывно и горячо пробуждал «чувства добрые»: простыми, красивыми, строгими словами.
...Вторя умирающему звуку,
Раненое сердце бередя,
Шелестит про вечную разлуку
Слёзная мелодия дождя.
Я сольюсь душою с этим краем,
В запахах и звуках растворюсь,
Встану над рекой в тумане раннем
И дождём над озимью прольюсь.
Выпью через край хмельные росы,
Расцвету ромашкою в траве,
И меня вплетёт в тугие косы
Девушка с венком на голове.
Николай Смирнов. Из стихотворения «Я и в горе рад всему родному...», 1957 год.
Однажды Коля Смирнов решился отправить из своей деревни Ходырево в соседнюю Вологду стихотворную рукопись. Она попала в руки писателю-классику Василию Белову. «Эти стихи... написаны рукой человека, стоящего совсем близко к подлинному мастерству», — откликнулся в своей рецензии Василий Иванович.
Вот этими словами я и завершу сегодняшний выпуск нашей программы, ещё раз порадовавшись открытию имени и стихов проникновенного приволжского поэта — Николая Смирнова.
Все выпуски программы Рифмы жизни
Николай Глазков
Те из вас, друзья, кто видел фильм Тарковского «Андрей Рублев» — о нашем великом, прославленном церковью в лике преподобных иконописце, — возможно, помнят самое начало кинокартины: странный, чуть-чуть азиатского типа мужик пробует полёт на самодельном воздушном шаре и с ликующем криком «летю-ю!» — падает, как Икар, на землю. Этого мужика в «Андрее Рублёве» сыграл замечательный поэт Николай Глазков; «поэт-скоморох», «поэт-юродивый», как его называли при жизни и после смерти в узких, так сказать, кругах. Это именно он придумал ёмкое словечко «самиздат» (точнее «самсебяиздат»), это он написал во второй половине 1940-х годов хорошо известные многим любителям поэзии крылатые строки:
...И на мир взираю из-под столика:
Век двадцатый, век необычайный, —
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней...
В 2020 году, к столетию самобытнейшего из советских поэтов (а у Глазкова выходили, помимо «самиздатских» и советские официальные сборники), так вот, в 2020-м, к столетию со дня рождения Николая Ивановича, этого «поэта-скомороха», «поэта-гуляки» — вышел том его избранной поэзии, составленный сыном.
...Я хочу прочитать одно большое глазковское стихотворение именно из этой книжки, в советские оно — не входило. Но прежде — крохотный этюд Глазкова как штрих к его — выберу слова — духовной судьбе. И сразу замечу, что в звуке своём, в интонации своей, — я сразу узнаю здесь глазковский и только глазковский голос:
Вижу церковь и колокольню.
Что их нету — вообразили.
Ну, а может быть, в этом корни
Всего, что теперь в России.
Николай Глазков, 1943 год. Из книги избранных стихотворений «Поэт ненаступившей эры», Москва, 2020 год
Ну а теперь — большое стихотворение Глазкова, написанное им, судя по всему, тоже в 1940-е годы. Называется оно: «Псалом».
В стихах ничего лишнего —
И в этом моё спасенье,
Живущий под кроной Всевышнего,
Под самой надёжной сенью.
Шатаюсь, как все, по городу,
Кто знает чего не выдумаю,
Но я говорю Господу:
Прибежище моё и защита моя.
А в своих стихах своего лица
Не могу я иметь разве?
Он избавит меня от сети ловца
И от гибельной язвы...
Всё равно, где минус и где плюс.
Всё пускай вверх дном,
Ужасов в ночи не убоюсь
И стрелы, летящей днём.
Язвы, ходящей во мраке,
Заразы, опустошающей в полдень, —
И уцелею в драке,
Чтоб путь до конца был пройден.
Скажу, что Господь — моё упованье,
Всевышнего я избрал своим прибежищем.
Когда доживу я до пированья,
То быть перестану посмешищем.
Не приключится мне зло,
Язва не приблизится к тели́щу.
Дал Господь поэта ремесло —
Голос Господа я слышу.
Наступлю на аспида и василиска,
Попирать буду льва и дракона.
Будет победа близко
Мне, как поэту, знакома.
За то, что имя Его познал,
Не спросит, зачем я стихи писал.
Любовная лодка не разобьётся о быт,
Господь Бог,
Он всё видит, всё знает.
На Него я надеюсь. Не буду убит.
Он избавит меня и прославит.
И пускай я теперь где-нибудь на дне,
Ощущаю своё воскрешение:
Он насытит меня долготою дней
И мне явит моё спасение.
Николай Глазков, «Псалом». Из книги «Поэт ненаступившей эры», 2020 год
Все выпуски программы Рифмы жизни