«Выставка „Драгоценный убор русской иконы XV — начала XX века“». Людмила Тарасенко

У нас в гостях была кандидат искусствоведения, Заведующая отделом древнерусской живописи Государственного Исторического Музея Людмила Тарасенко.

Разговор шел о феномене иконы, о том, когда впервые начали украшать образы святых, и какие традиции украшения икон сохранились до сегодняшнего дня. Наша гостья также рассказала о выставке, посвященной драгоценному убору русской иконы: как пришла идея её организовать, и какие уникальные экспонаты на ней представлены.

Ведущий: Константин Мацан

---

К. Мацан:

— Светлый вечер на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. С трепетной радостью нашу сегодняшнюю гостью приветствую — Людмила Петровна Тарасенко, кандидат искусствоведения, заведующая отделом древнерусской живописи Государственного исторического музея. Добрый день.

Л. Тарасенко:

— Здравствуйте.

К. Мацан:

— Не в первый раз вы на волнах Радио ВЕРА, но давно вас не было, несколько лет. И каждый раз поводы прекрасные — поводы, связанные с вашей работой, с выставками, с тем, что экспонируется в Историческом музее. И вот сейчас прекрасная выставка идет, которая называется «Драгоценный убор русской иконы XV — начала XX века». Вы ее автор-составитель, и это ваша епархия скажем так, древнерусское искусство. И продлится она, если я ничего не путаю, до 27 марта.

Л. Тарасенко:

— Да, довольно-таки длительный срок для такой небольшой выставки.

К. Мацан:

— Так что все, кто в Москве или гости столицы, до конца марта можно эту выставку посетить, она не очень большая, но очень насыщенная. И вот о самой выставке поговорим сегодня, но даже шире и глубже — и о феномене иконы, и об этом, может быть, не совсем таком привычном угле зрения — об окладах, о том, что украшает икону вокруг нее, об этой традиции делать сами оклады, сами драгоценные украшения, приносить дары к иконе, благодарить Богородицу, например, драгоценностями какими-то, колечками, монетками. Все это очень интересно и очень необычно. Я бы вот с чего, собственно, начал. Выставка икон явление более-менее явление для нас знакомое и привычное. Слава Богу, их проводится много, часто, это очень хорошо. А вот выставка окладов, того, что икону, повторюсь, вокруг нее украшает, явление новое и необычное, не такое уж частое. Из чего выросла идея самой выставки?

Л. Тарасенко:

— Ну идея выросла из того, что это сама по себе очень интересная проблема, которой занимаются последние годы, у нас есть замечательные специалисты, которые этому посвятили отдельные издания. Так что как бы материал есть, очень много интересных наработок, а вот такой выставки в самом деле не было. Обычно выставка, если там есть иконы в окладах, то они входят в ряд других памятников, и на окладе не делается никакого акцента. В данном случае мы пошли другим путем, мы сделали акцент на окладе, прикладе, на том, что придается образу в храме, в домашней молельне — то есть то, что окружает икону.

К. Мацан:

— А вот тогда давайте расскажем слушателям, тем кто еще не был на выставке, что представлено. Вот помимо окладов, оклады, хотя это сама по себе тема даже окладов только заслуживает разговора, а что в них особенного, в чем интерес именно к окладам?

Л. Тарасенко:

— Ну, наверное, здесь нужно представить себе, каким образом это все появилось, когда иконы стали украшаться, откуда у нас в России такая традиция, и мы тогда уйдем в глубокую древность. И что мы тогда увидим, что и в Египте, и в Древней Греции, в других культурах древних всегда украшались статуи и изображения божеств. Ну такой хрестоматийный пример — это Афина, статуя Фидия, которая была поставлена на Акрополе. И на ее украшение, она, значит, там, где телесное изображение, там была слоновая кость, все остальное было покрыто золотом. Вот на ее украшение пошло что-то в районе тонны золота. Все было покрыто маленькими золотыми листочками. Это был почти весь запас, золотой запас Афин. Ну потом были большие проблемы, потому что нашлись те, кто обвинили Фидия в том, что было украдено какое-то количество золота. Потом все это было опровергнуто, потому что листочки были сделаны так, что их можно было снять и взвесить. Но вот это вот очень такой вот важный момент, который показывает значимость украшений. Ну можно даже вспомнить, что в какой-то момент, уже значительно позднее, все это было снято и использовано для оплаты наемников. И уже вот эти листочки были не золотые, а бронзовые. Ну это было уже через несколько столетий. Мы знаем, что статуи императоров украшались монетами, венками золотыми, то есть вот это все было и в древности и в разных странах. Помимо этого, были какие-то еще вот такие определенные формы поклонения, которые тоже со временем были как бы присвоены уже византийской культурой, в общем, это в какой-то степени, конечно, видоизмененное, но это было принято и уже в православной Византии. Надо сказать, что в Византии отношение к окладам было очень трепетное, и основа этого, помимо традиции, о которой я говорила, составляло еще что — Библия. Библия, в которой очень четко говорилось о том, что Господь — это Книга Исхода, что Господь повелел украсить скинию, покрыть ее завесами и тканями, покровами, золотыми изображениями херувимов, и это все тоже как бы давало обоснование для того, чтобы иконы начали украшать. И еще в доиконоборческий период это уже было принято.

К. Мацан:

— До VII века.

Л. Тарасенко:

— Да. Ну позднее это развивалось еще дальше, и в каких-то, может быть, даже более ярких формах. Об этом сохранилось очень много сведений в источниках. Безусловно, самих этих украшений, тем более доиконоборческих нет, в наше время их естественно, не существует. Но украшения там XII–XIV века — это уже вполне реальная вещь. Кроме того, существуют изображения, которые мы видим во фресках, которые тоже помогают нам многое понять. Таким образом, источники, вот какие-то остатки буквально, фрагменты былой роскоши и фрески, они позволяют понять какие-то вещи, которые, может быть, так вот, со слуха не разберешь, потому что мы их не видим. Итак, о чем мы можем говорить уверенно, потому что есть этому свидетельства — то что иконы покрывались окладами, как правило, украшались нимбы венцами, существовали какие-то привесы. Но, кроме этого, были завесы, которые закрывали икону, были подвесные пелены, которые привешивались к низу иконы, и если это было в иконостасе, то почти до пола достигала их длина — то есть святыни как бы закутывались еще в какие-то дополнительные одеяния. Но как это было, как икону, например, покрытую такими завесами, могли нести в какой-то церемонии, например, во время крестного хода, мы представить себе, наверное, не можем. Но благодаря фрескам, а сохранилось несколько таких фресок, в частности, XIV века в Македонии, в Марковом монастыре, это цикл, посвященный Акафисту Богоматери. И вот там есть одна сцена, где мы видим, как в верхней части иконы, которую несут специальные служки, как бы присборена тонкая-тонкая пелена, то есть, получается, как бы такая вот оборка. А внизу мы видим именно подвесную пелену, явно сделанную из драгоценной шитой ткани. Но мы можем добавить, что по источникам и вот уже по нашей русской практике мы знаем, что очень часто были такие пелены с крестами и реже с каким-то шитым изображением, или повторяющим иконографию иконы, к которой это был сделан привес, или же с каким-то другим изображением, но в любом случае каким-то образом символически связанным с основным сюжетом иконы.

К. Мацан:

— Людмила Петровна Тарасенко, кандидат искусствоведения, заведующая отделом древнерусской живописи Государственного исторического музея, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Мы говорим о выставке «Драгоценный убор русской иконы XV — начала XX века». И вот продолжаем рассказ о составе этой выставки, о том, в чем ее на самом деле тема и уникальность. А вот я когда на выставке был (вы еще продолжите ваш рассказ, и может быть, мой вопрос, он будет так в продолжение того, о чем вы говорите), я, может быть, в силу какого-то своего мужского бэкграунда, какие-то слова, которые обозначают украшения, даже, в общем-то, не то что не знал, слышал, но никогда не видел, как это выглядит. Например, монисто. Или мне очень так слово «цапа» запомнилось мне. Вот можете рассказать еще о том, что, помимо окладов, присутствует из такого, если угодно, необычного и, может быть, неожиданного? Или то, что мы видим, может быть, человек, который в храм ходит и имеет какое-то для себя представление о такой вот иконе Богородицы, которая вот увешана цепочками, колечками, монетками, но, может быть, не знает, как это называется. А главное, может быть, не представляет себе, что для этого есть название, что это определенный элемент традиции, вот так украшали, и эта вот цепочка, она отсылает к чему-то тому, что было раньше, и когда-то это возникло, началось, из чего-то это сложилось. Из каких еще элементов вот убор иконы, которому выставка посвящена, состоит? Помимо окладов.

Л. Тарасенко:

— Ну вот как раз на этой выставке можно увидеть в отдельности — потому что часто, когда человек смотрит на икону, он не разделяет, он получает общее впечатление, не разделяет это на составные части, — вот как раз составные части на этой выставке мы и показали. И, большей частью, эти составные части — это то, что мы видим и на иконах византийских. Вы задали вопрос о монистах, о цатах...

К. Мацан:

— Цатах — видите, я даже оговорился.

Л. Тарасенко:

— Цата, да. Ну вот монисто. Мы знаем, опять-таки из источников, вот что очень важно, что на этой выставке мы даже вот в дополнительном материале, который в тачскринах дан, мы очень отсылаем читателей, соответственно, посетителей выставки к источникам, чтобы у них была какая-то вот реальная картина. Вот не то, что мы чего-то вычленили откуда-то. Нам хочется, чтобы они представляли, что если мы что-то брали, то мы как бы основное брали. Ну так вот, если говорить про украшения, которые отмечены еще в летописях в домонгольское время, то это гривны и мониста. Вот существует такой «Летописец» XIII века, где очень четко рассказывается: князь построил храм, вложил туда иконы на золоте, Георгия и Богоматери — то есть написанные на золотом фоне, и приложил гривну к образу Георгия. Гривна — это воинское украшение, это могла быть и награда воинская, позднее и женское тоже украшение. И мы часто видим из документов, что гривны прикладывались к иконам Богоматери. Монисто — вот здесь немножко сложнее. Потому что ну монисто — это то, что мы знаем из еще недавнего прошлого, там XIX век мониста носили — то есть это привешенные монетки. Более того, если вы посмотрите на изображение Иверской Божией Матери, Афонской — эти картиночки есть в интернете, каждый может это посмотреть, вот мы видим, что поверх оклада висят вот эти вот мониста. Но существует очень такая гипотеза интересная, она выдвинута Ириной Анатольевной Стерлиговой, что вот то, что у нас, в нашей науке называлось бармами, оплечьями, что, возможно, это и есть мониста, которые прикладывались к иконам Богоматери. Поэтому здесь вот мы не можем дать какой-то очень четкий ответ, но тем не менее вот говорим, собственно, о том, как сейчас историки, искусствоведы пытаются интерпретировать не совсем внятный источник. Это вот самый XIII век, о чем я говорила. А затем проходит энное количество столетий, вот где-то с XVI века самое такое распространенное украшение к иконам не только Богоматери и Спасителя, но и многих святых, становится цата. Ну самое это слово по происхождению, оно связано с латинским «centus» — вот от которого и цент произошел, то есть это небольшая монета. И имеют вид они очень разный, но, в общем, где-то это полумесяц, который в какие-то периоды очень простой формы, именно как полумесяц, который привешивается обычно к венцу — такие петельки мы видим на венцах. Вот это все, благодаря тому что мы выставили это все близко от посетителя, они могут рассмотреть, собственно, а как монтируется это все на иконе. Так вот на петельки вешались вот эти вот цаты. Но постепенно они становились все более сложные по форме, все более роскошнее, и мы видим там цаты на выставке и резные, с резным узором, гравированным узором, мы видим цаты с великолепным чеканным узором — то есть вот эти вот предметы, они переходят из столетия в столетие, а украшаются уже в соответствии с тем, как было модно вот в данный конкретный период. И мода, конечно, существовала. Были периоды, когда вот, например, мы видим очень много гладких окладов — это вот где-то петровское время, рубеж XVII–XVIII века, и вклады делаются гладкие. Причем это не значит, что это дешевые, более дешевые, чем чеканные, потому что часто бывают и золотые оклады. Так что вообще, вот если говорить про все эти детали, каждая из них может стать каким-то стилистическим моментом, который вам поможет понять, а какого времени эта икона. Вот это особенно касается венцов, ну это касается и таких деталей как трубы — это тоже окаймляет икону по периметру, то они есть, то их нет. И вот это все говорит о каких-то определенных хронологических характеристиках.

К. Мацан:

— А если обратиться к конкретным экспонатам, то что является для вас, как для одного из авторов выставки, таким самым, может быть, значимым, как говорят, жемчужина выставки?

Л. Тарасенко:

— Там есть несколько жемчужин. Ну вот, например, там есть древнейшая подвесная пелена русская.

К. Мацан:

— Так.

Л. Тарасенко:

— Вот уже одно это звучит, понимаете. У нас тысячелетняя христианская история, это древнейшая сохранившаяся пелена.

К. Мацан:

— Какой это период?

Л. Тарасенко:

— Она происходит из Покровского собора, Суздальского Покровского монастыря — это XIV век.

К. Мацан:

— Ничего себе.

Л. Тарасенко:

— Да, это вещь, за которой стоит очень много вопросов и потрясающих открытий. Ей посвящена очень такая серьезная работа Ирины Анатольевны Стерлиговой, которую я уже упоминала. Что там вот такого особенного, ну помимо древности? Ну раз она такая древняя, в ней, как обычно в таких случаях бывает, там свои технологические особенности, которые уже в XV веке их не будет — там используются волоченые нити серебряные, золотые. Она сделана на пергаменте. И вот высказала исследователь этой пелены мысль о том, что, может быть, этот пергамент нес на себе рисунок, то есть он был как бы образцом, по которому и вышивалось это изображение. Оно невероятно интересна по массе деталей, и все эти детали говорят о глубочайшем символическом смысле этой пелены. Ну смотрите-ка, у нее по каймам, вокруг сцены Покрова, мы видим на углах изображения символов четырех евангелистов — то есть это как бы вот уже образ Церкви. На верхней кайме образ Нерукотворного Спаса — и таким образом сама эта пелена тоже уподобляется вот этому Нерукотворному Спасу, целительному, чрезвычайно почитаемому во всем христианском мире. Вокруг на полях изображены святые, и вот среди вселенских святых мы видим представителей Русской Церкви — то есть она уже вошла в семью христианских Церквей, наравне с другими, с отцами Церкви.

К. Мацан:

— А кого мы там видим из русских святых?

Л. Тарасенко:

— Алексий и Петр, митрополиты Московские, Леонтий, Ростовский митрополит. Если мы, то есть это вот как бы мы говорили про периферию, и мы видим, что эта периферия очень важна для понимания того, что перед нами находится. А если мы посмотрим на само изображение, то там тоже невероятно интересные и важные вещи. Ну, во-первых, мы видим Романа Сладкопевца, который стоит на потрясающем по пространственности амвоне. Вот обычно все-таки русские памятники, они более плоскостные, а здесь какая-то невероятная пространственность — вот, конечно, очень интересно, откуда это, почему это. Вот, может быть, потому что был такой образец. А в верхней части композиции мы видим несколько куполов и колонну. Казалось бы, что это все значит? Вспомним наши иконы Покрова — там обычные такие базиликальные, условные постройки. Ну, в общем, исследование этого замечательного предмета привело к тому, что была высказана мысль, которая мне кажется очень убедительной, то что мы видим образ Константинополя — мы видим Софию, рядом с ней тот храм, в котором хранилась Риза Богоматери, и напротив Софии изображена колонна, которая явно была той самой колонной, на которой в реальности была помещена статуя императора. Но так как этот памятник очень древний, то его неоднократно реставрировали, и кое-что ушло — вот мы видим колонну, но не видим самой статуи. Но мы видим, что символы евангелистов распложены не совсем так, как должно быть. Ну это вот надо все это увидеть, понять — это жизнь памятника. Ну и наконец самое, может быть, важное, что этот замечательный предмет, эта святыня, она привязана к конкретному месту — то есть известно, откуда она происходит, это я уже назвала. Сохранилась икона, к которой когда-то эта пелена и была подвешена. Потом ее перемещали, ее надшивали, наполняли еще каймами. Ну, в общем, в результате вот сейчас мы имеем эту пелену, она находится в собрании нашего музея. И, конечно, она одна уже то, что должно привлечь к этой выставке посетителей.

К. Мацан:

— Ну пелена — это то, что на выставке лежит (ну я сейчас просто пытаюсь, поскольку мы на радио, дать какое-то описание) — это такой, ну если угодно, как некий такой шарф, который вешается с двух сторон на икону, две таких вот вокруг нее висит ленты.

Л. Тарасенко:

— Нет, пелена, подвесная пелена, она строго под иконой. И в центре выставки, в первом же зале у нас отдельная витрина, в которой выставлено насколько древнейших икон, и вот такие древние...

К. Мацан:

— А, я понял.

Л. Тарасенко:

— Древние пелены. Вот одна из них — это Покров, она подвешивалась. Рядом с ней лежит длинная лента, которая, возможно, являлась покровом — то есть тогда она уже была на верхней части иконы и спускалась концами по сторонам.

К. Мацан:

— Да, вот, видимо, я сейчас ее имел в виду как раз. Я понял.

Л. Тарасенко:

— Да, я вас тоже поняла. Там сложно. Может быть, это так, может быть, не так. Но многое из того вот, что мы себе, так сказать, предполагаем, оно пока является все-таки каким-то гипотезами, потому что времена отдаленные от нас. И, кстати, тут же еще одна пелена, тоже очень интересная, с вкладной надписью. И вот мы сейчас вернемся как бы к традиции украшения. Надо сказать, что когда делался или богатый оклад, или шитая пелена, то очень часто это сопровождалось помещением где-то надписи. Вот на пеленах мы очень часто видим надпись шитую, которая позволяет нам понять, что, когда, при каком там настоятеле, если это в храм, кем сделан вот данный оклад. И вот одна из таких пелен с вкладной надписью тоже представлена у нас на выставке.

К. Мацан:

— Давайте сделаем маленькую паузу и прервемся ненадолго, потом вернемся к нашему интереснейшему разговору с Людмилой Петровной Тарасенко, кандидатом искусствоведения, заведующей отделом древнерусской живописи Государственного исторического музея. У микрофона Константин Мацан. Не переключайтесь.

К. Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. У нас сегодня в гостях Людмила Петровна Тарасенко, кандидат искусствоведения, заведующая отделом древнерусской живописи Государственного исторического музея. И мы говорим о выставке, которая сейчас до 27 марта — время еще много и успеете, — в музее проходит: «Драгоценный убор русской иконы XV — начала XX века». И вот сейчас мы на том этапе нашего разговора, когда дошли до жемчужин выставки, о которых нам Людмила Петровна начала рассказывать. Итак, про пелены мы все сказали?

Л. Тарасенко:

— Ну да, я думаю, что про пелены — да, но вот то, что покров сверху накладывался. Есть у нас на выставке еще один предмет такого же назначения — это убрус, вот который тоже вешался на верхнюю часть иконы и спускался широкими такими лопастями по сторонам от иконы. И вот этот, уже XIX века предмет, он находит аналогии во многих графических изображениях. Ну, например, существует достаточно известная гравюра, изображение совета в Филях с Кутузовым — в общем, это как бы 1812 год — красный угол, и там как раз икона, которая вот с таким по форме убрусом. Вот и здесь мы видим шитый великолепный убрус представлен и на нашей выставке, то есть как бы вот такое показываем развитие это традиции.

К. Мацан:

— То, что вы рассказываете, конечно, это очень интересно и заставляет задуматься еще о том, что люди украшали иконы как живых, как живых людей. И вот, казалось бы, ну вроде бы для верующего сознания такая очевидная мысль, а с другой стороны, мне кажется, об этом нужно помнить, для того чтобы оценить всю глубину того, что на выставке представлено, что не просто изображения, не просто икона, а икона — это образ, отсылающий к Первообразу. И для православного сознания это действительно живая сущность, обращаясь к иконе, обращаешься к святому, или к Богородице, или к Самому Господу Иисусу Христу, Который на ней изображен. С ними можно общаться, разговаривать, молиться, ответ получать — не от иконы, не от дерева и краски, а от того, чей образ на ней изображен, от Первообраза. И поэтому из этого вырастает такая живая в человеке религиозная потребность украсить, отнестись не просто как к символу, а как к какой-то реально духовной сущности, и отдать ей самое дорогое, самое красивое, самое прекрасное принести в дар, как живому человеку в дар приносим. И это, конечно, потрясающе, то что вы рассказываете, что была такая традиция. И вот даже то, что вы рассказываете о том, как искусно и тонко пелена сделана или украшена — я вот задумываюсь, и когда по выставке ходил, задумывался: сколько усилий, времени человек потратил на то, чтобы это сделать. Как родному, как подарок родному человеку делаешь и не жалеешь времени, вот человек также вкладывался в подарок для иконы. Какое живое отношение, духовное отношение между человеком и этим Первообразом просто вырисовывается, видно из того, что на выставке представлено.

Л. Тарасенко:

— Ну вот здесь очень много аспектов. Значит, первый аспект — то, что вот как богословы разрабатывали догмат иконопочитания, точно так же и было продумано и объяснено, что такое украшение. И, как писал святитель Симеон Солунский, украшение иконы является образом величия славы и красоты Бога. Иоанн Дамаскин — это VII век, — говорил о том, что все вещества освящаются иконой, то есть все те вещества, которые применяются для украшения, они все становятся освященными. И это, конечно, очень важно. Важен еще и другой аспект, что если украшается икона владетельным князем каким-то, и украшается для храма, который является приходским храмом данного места, то это уже не его, это он дарит образу, и это становится достоянием вот этой общины. Так что вот здесь вот, говорю, с разных сторон можно на все на это посмотреть и во всем в этом можно увидеть очень много важного и интересного.

К. Мацан:

— Какие еще жемчужины? Вот вы сказали про пелены, а иконы сами?

Л. Тарасенко:

— Иконы, прекрасные иконы, вы знаете, там много замечательных икон, редких иной раз по иконографии, интересных по своей истории. Но я, наверное, выделю образ Казанской Божией Матери, который находится в центре второго зала этой выставки.

К. Мацан:

— Образ Казанской иконы Божией Матери — вообще любимый русским народом совершенно, даже среди чудотворных икон, наверное, особняком стоящий.

Л. Тарасенко:

— Да, вы совершенно правы. И вот, смотрите-ка, во втором зале находится образ Казанской иконы Божией Матери в потрясающем серебряном киоте. Такой очень крупный киот, который украшен и чеканкой, и гравированными изображениями святых, и образом Богоматери, Архангелов — то есть совершенно потрясающий киот, который сделан по заказу некоего Михаила Тимофеева, сына Малого. Это фамилия встречается в документах конца XVIII века — то есть это была семья дворянская, и вот один из ее представителей вот сделал такое украшение. Для чего он сделал это украшение? Вероятно, к своей домашней святыне, потому что сама икона, вот темперное произведение, она более ранняя, она где-то до середины XVII века. Потом она была украшена великолепным окладом, венцом, цатой, и только уже в конце XVII века она была помещена вот в этот драгоценный ковчег, то есть святыня в ковчеге. В какие-то моменты, я так понимаю, что закрывались вот эти дверцы, и святыня была недоступна, потом ее открывали для молитвы. На этой иконе сохранилось несколько украшений, которые обычно не сохраняются — это серьги, серьги очень часто дарились к иконам. Мы знаем, что серьги подарила Мария, четвертая жена Ивана Грозного, по-моему, к иконе Богоматери «Одигитрия» из того же Покровского монастыря. Вот убор этой иконы очень подробно описан был в конце XVI века, и вот из описи мы знаем, что были такие дары, были дары Анастасии, первой жены Ивана Грозного — это покров и пелены. А позднее такой дар в виде серег сделала Мария, жена Ивана Грозного. Так вот здесь сохранились вот серьги, типичные для XVII века, но очень редкие теперь, к нашему времени, на иконах. И там же рясны. Рясны — это такие вот пронизки — камешки, жемчужинки, какие-то металлические бляшки, — они бывали коротенькими, бывали очень длинными. И, собственно, ряснами украшался и женский убор. Поэтому именно из женского убора это перешло и на украшение образов Богоматери. И вот такой вот удивительный совершенно ансамбль, сложившийся на протяжении всего XVII века, где видим, разные поколения семьи вносили свое, приносили свое этому образу, вот он сохранился в таком, не скажу, что первозданном, конечно, там что-то было еще, что мы уже не увидим, но тем не менее поразительный по своей полноте ансамбль.

К. Мацан:

— Я бы вот еще о чем хотел спросить. Отчасти это вопрос о том, вообще из каких источников формировалась выставка. Потому что подписано под экспонатами, что вот дар такого-то, дар такого-то или поступило в музей из другого музея, из Румянцевской коллекции, например. И я вот иду по выставке и читаю эти надписи, и вдруг останавливаюсь, потому что меня цепляют два экспоната — оклад иконы князя Владимира, я даже записал себе, и оклад иконы Николая Чудотворца, и подпись: поступили из кассы по приему и выдаче ценностей. И в одном случае, по-моему, какой-то 60-й год примерно, а в другом 72-й — то есть советское время. Что это такое? Я почему спрашиваю, потому что сразу, может быть, излишне фантазируя, рисую картину: вот есть касса, куда сдают драгметаллы, кто-то приходит, какие-то ценности сдает. И почему сдают, почему сдают оклад иконы — денег надо или в семье уже давно никакой религиозности нет. А хотя странно, неужели вот бабушка не верила? И, может быть, человеку жалко расставаться, а может быть, не жалко. Целая какая-то такая биография эпохи рисуется за этим коротким замечанием: поступило из кассы по приему ценностей. Вот расскажите об этом.

Л. Тарасенко:

— Ну вот это вопрос достаточно сложный, потому что вот так сформулировано в источниках поступления. Мне, наверное, проще будет сказать вообще про то, откуда вот в эти годы поступали в музеи вещи. И, соответственно, тогда как-то более-менее можно обрисовать и вот такую немножко неожиданную формулировку. Ну если в целом про выставку, у нас на этой выставке представлены вещи самых разных источников. И что замечательно, что вещи из Щукинского собрания, которое в какой-то момент влившись — это вот 1905 год, влившись в коллекцию Исторического музея, сделало музей уже большим, серьезным музеем. Потому что он только-только первые годы, первые десятилетия своего существования провел, и потом добавляется такая колоссальная коллекции. Из коллекции Уварова, Румянцевский музей — это то, что поступило после революции, когда Румянцевский музей был ликвидирован. Другие подобные источники, есть там дары, есть там покупки, то есть как бы вот все многообразие поступлений. Что-то есть из церквей — ну после революции из церквей забирали ценности, церкви там разрушали и так далее. А в 60-е, в 70-е годы очень часто вещи поступали из органов внутренних дел, из Комитета государственной безопасности — это могли быть вещи, которые или пытались вывезти за рубеж, или перепродавали, то есть могли быть разные варианты, о которых мы даже догадаться не можем вот из этой формулировки, из этого документа, который документ поступления, вот он имеет именно такую формулировку. И поступали памятники. Потом, когда отношение к Церкви стало меняться, то очень часто то, что было взято вот этими органами в какой-то криминальной ситуации, оно передавалось уже в церковь, а не в музей. Так что вот какая-то такая ситуация.

К. Мацан:

— Людмила Петровна Тарасенко, кандидат искусствоведения, заведующая отделом древнерусской живописи Государственного исторического музея, сегодня с вами в программе «Светлый вечер». Я напомню, мы говорим о выставке, которая в музее проходит до 27 марта, выставка называется «Драгоценный убор русской иконы XV — начала XX века». Ну и продолжаем разговор о самом содержании выставки, и я бы вот о чем хотел спросить. Может быть, уже даже не только про содержание, а вот про ваши размышления. А что вас лично больше всего, может быть, на этой выставке заинтересовало, поразило как исследователя? Вы же всю жизнь занимаетесь древнерусским искусством, иконописью и наверняка многое видели, о многом думали. И вот такая выставка, как мы вначале сказали, уникальная, потому что уборы драгоценные вокруг икон, в отличие от самих икон, выставляют нечасто, собирают в единое такое вот поле исследовательское, культурное не так часто. Вот что вас лично больше всего поразило?

Л. Тарасенко:

— Ну, знаете, наверное, вот эта пелена, которой я посвятила какое-то количество времени, она меня совершенно поразила. Но это не мое исследование, но тем не менее интересны же исследования других специалистов. Поэтому я могу сказать, что это, конечно, такое вот введение этой пелены в такой контекст, это уже очень интересно. Вообще создание выставки, которая дает некую такую исследовательскую линию, всегда очень интересно. Поэтому вся эта работа была исключительно для меня важна. Очень многие памятники прошли реставрацию для того, чтобы быть выставленными, все-таки в экспозициях и на выставках мы стараемся показывать вещи в хорошем состоянии. А очень быстро происходят изменения, вещи древние, режим, как мы его ни налаживаем, все равно, ну даже перемещение на выставку, оно уже может повлиять на состояние памятника. Не сразу, но через какое-то время могут возникнуть проблемы. Каждая выставка требует очень большого внимания к памятникам. Вот они висят у нас на сетках, лежат в шкафах специальных. А когда они начинают включаться в какой-то контекст, возникает очень много вопросов: вот почему так, а правильна ли датировка, а вот какая школа, вот где это могло быть создано. И вот это все делает любую работу над выставкой исследовательским процессом, который бесконечно интересен. Потому что все мы, кто работает в музеях, мы, собственно говоря, поэтому и работаем, потому что для нас это самое интересное, что может быть.

К. Мацан:

— А вот тема, которой мы уже отчасти коснулись, но хотелось бы, может быть, чуть подробнее об этом поговорить. Это вообще что, эта выставка и сам факт обращения к изучению, к рассмотрению именно уборов икон добавляет к нашему представлению об иконе как таковой? К нашему — я имею в виду ну вот есть просто люди, которые кто-то ходит в храм и видит там много икон, старинных, современных, кто, может быть, в храм не ходит, но об иконе что-то слышал, знает, икона часть русского искусства, абсолютно необходимая. Даже есть такая шутка, я люблю ее повторять, что есть два подхода к изучению русской культуры. Первый — обычный: это медведи, снег и водка. А второй — продвинутый: это иконы, Достоевский, медведи, снег и водка. То есть и для многих, насколько я знаю, людей, иностранцев, на западе, говорят: Россия, русское православие, образ сразу — икона. Некий символ такой русского православия.

Л. Тарасенко:

— Да, если художники — Рублев. Больше никого не знают.

К. Мацан:

— Да, и те, кто как-то, может быть, знакомился с этой темой, знают, что икона —умозрение в красках, по выражению Евгения Николаевича Трубецкого, русского философа, икона — окно в другой мир. Павел Флоренский много писал об иконе как о том вот, в чем открывается, если угодно, попытка выразить невыразимое. Как выразить реалии Царствия Небесного, просвещенного, обоженного мира средствами живописи? Ну вот средствами такой необычной живописи — нарушить перспективу, сделать ее не прямой, а обратной. Вот такие лики, в чем-то не похожие, не только не похожи на живого человека, так и не должно быть похоже — это человек просвещенный, освященный, спасенный Богом, поэтому он действительно другой, он иной. Но в этой инаковости есть какой-то свет нам и послание, все это безумно интересно. И опять же, то что я уже говорил: смотрим на образ, а душой к Первообразу возносимся, поэтому икона окно в другой мир. И что меня больше всего поражает, мы говорим об иконе, что вот мы как бы заглядываем в этот другой мир, но ведь и другой мир на нас смотрит оттуда. Вот Господь нас в каком-то смысле, очень особенном, созерцает через это окошко, которое приоткрылось. Но это об иконе. А вот вы очень интересно заметили, ссылаясь на церковного писателя, что и само вещество освящается иконой — дерево, краска, они особенные. Те дерево и краска, которые служат иконе, служат тому, чтобы был образ выражен, это не просто какие-то дерево и краска, они уже сами по себе особенные, они освятились тем, ради чего были нанесены. А вот убранство иконы что добавляет к этому нашему такому, если угодно, богословскому представлению об иконе как о совершенно особенном объекте?

Л. Тарасенко:

— Ну, наверное, я вернусь к тому, о чем я говорила уже, что это образ величия и славы Господа, и святых, которые украшают эти оклады. И, знаете, мне бы хотелось рассказать историю, которую, может быть, москвичи многие знают, но не москвичи скорее всего нет — история об окладе иконы из Церкви Николы в Подкопаеве.

К. Мацан:

— Так. А это где?

Л. Тарасенко:

— Это Москва, есть такой Подкопаевский переулок. В общем, это недалеко от Солянки, вот в том районе. Там случилась некая история, которая была потом записана, но и источник, который ее поведал, как я понимаю, это один из отцов Оптиной пустыни. Так вот история такова, что где-то в начале XIX века был староста церкви, процветающий купец, молился, очень почитал Николу, молился ему всегда, а потом вдруг он потерял все свое богатство. И стал, конечно, скорбеть и жаловаться: и что же я, мол, тебе все свои молитвы нес, и храм украшал и так далее, что же со мной произошло, почему так? Проходит какое-то время, и ему несколько раз подряд является святитель Николай и говорит: сними оклад с моей иконы, пустишь его в дело, а дальше, когда опять разбогатеешь, сделаешь такой же. Не поверил вначале. После второго раза опять смутился купец. И наконец он сделал так, как ему было сказано в видении. Он сделал подкоп с той стороны, где находилась икона святителя Николая, забрал эту ризу, пустил ее в дело и наконец вернул все свое состояние. После чего попросил у настоятеля, чтобы тот благословил его на изготовление точно такой же ризы, что и было сделано. И когда эту ризу поставили, укрепили на икону, то купец решил покаяться. Никто ему не верит. Ну как же так, говорят, ну там же две ризы. Подошли, сняли ту ризу, которую только что надели, и оказалось, что под этой ризой никакой нет. Ну вот это вот к вопросу о ризах и отношении к ним у нашего народа. Вообще надо сказать, что такое попечение о ризах было постоянно. И если в XVII веке Павел Алеппский пишет о том, что во всех домах, включая крестьянские, очень много богато украшенных икон, причем даже крестьянских, то, конечно, в XIX веке уже большей частью это были не богатые ризы, их заменяли чем-то, но икона украшалась, всегда украшалась. Этим выражалась любовь к образу, его почитание. Но отношение к этому было очень разное на самом деле. И надо немножко пять вернуться к истории вопроса. Ну во-первых, куда делись ризы, куда делось многое из того, что по описям принадлежало иконам — бесконечное количество монет, привесов. Вот мы с вами еще не говорили, кстати, про вотивные привесы, тоже очень интересная вещь.

К. Мацан:

— А что это такое?

Л. Тарасенко:

— Вотивные привесы — это небольшие или чеканные, или штампованные изображения каких-то или органов там — рука, нога, голова, сердце, бывали фигурки, бывали фигурки животных, которые подвешивались к иконе или в благодарность за избавление от каких-то бед, болезней и так далее, или же в надежде на помощь.

К. Мацан:

— А почему вотивные называются?

Л. Тарасенко:

— Вотив — посвященный Богу. Так вот в XVIII веке, во времена Петра I, уже вот незадолго до его смерти, начинается борьба вот с этими многочисленными привесами, выражениями любви, благодарности, поклонения. Вышло несколько указов, какие-то были за его именем, Петра I, что-то было сенатским постановлением, но вот в одном из документов было написано: «от серег и прочих таковых привесов иконам чинится безобразие, а от инославных укоризна и нарекания на святую Церковь наноситься может». Был еще такой указ: «об отобрании в церковную казну привесов и об употреблении новых на церковные потребности». Значит, и в этом указе предписывалось не привешивать ни монет, ни других ценностей, а прежние отобрать. Вот надо сказать, что многое было отобрано. Там, как вы понимаете, вот исходя из истории вопроса, что там были порой чрезвычайной ценности предметы, реликвии, художественные ценности, вот это отбиралось. К сожалению, были и злоупотребления, когда это все уходило неизвестно куда, видимо, продавалось и так далее. Правда, должна отметить, что уже через пару лет после смерти Петра, в 1725 году, Екатерина уже пишет другой указ и запрещает отнимать от икон вот эти вот привесы. Так что сложная была история убранства. И Петр I начал разрушение этого убранства. Но это было, видимо, неслучайно, потому что в конечном итоге и в нашем обществе возникло уже в XIX веке, возникло какое-то в определенном смысле отрицание. Очень, так сказать, достойные люди, исследователи, плохо воспринимали вот эти богатые ризы, это казалось излишеством, которое мешает взаимодействию как раз с Богом, мешает молитве. Ну это, конечно, взгляд, который сформировался, вот начиная с петровского времени, были, конечно, серьезные изменения в нашей традиции, и это постепенно сформировался другой взгляд. В начале XX века вот известный очень специалист, Тарабукин...

К. Мацан:

— Искусствовед.

Л. Тарасенко:

— Искусствовед, да, вот она называл оклады как называл «мишурой» и «домашним скарбом», понимаете. То есть вот были разные очень восприятия вот этого убранства, но в народе усердие о ризах всегда было исключительным. И наконец отец Павел Флоренский, имя которого вы упоминали, вот он внес свою очень важную мысль в понимание того, что такое оклад. И я эту хочу просто даже цитату зачитать. Он писал, что «обилие золота и самоцветов, басма и венчики, подвески, парчовые, бархатные и шитые жемчугом и камнями пелены, — все это, в свойственных иконе условиях, живет вовсе не как пикантная экзотичность, а как необходимый, безусловно неустранимый, единственный способ выразить духовное содержание иконы, то есть как единство стиля и содержания или иначе — как подлинная художественность».

К. Мацан:

— Вот прекрасные слова отца Павла Флоренского, и они прямо такой яркий финал, яркая точка нашего сегодняшнего разговора — слова об окладе. Окладам в том числе, вообще драгоценным уборам посвящена выставка, о которой мы сегодня говорили, называется «Драгоценный убор русской иконы XV — начала XX века». И, напомню, проходит она в Историческом музее до 27 марта, еще есть время успеть. И я благодарю нашу сегодняшнюю гостью, собеседницу, Людмилу Петровну Тарасенко, кандидата искусствоведения, заведующую отделом древнерусской живописи Государственного исторического музея, за наш сегодняшний разговор, который, мне кажется, может служить таким идеальным введением, предисловием к выставке для тех, кто вот нашу программу послушает, а потом на выставку пойдет. И уже будет вооружен знанием, информацией, и интересом таким, любопытством к тому, что на этой выставке представлено. Я благодарю вас за беседу и, надеюсь, что не последний раз на волнах Радио ВЕРА мы с вами о таких прекрасных вещах беседуем. Спасибо огромное. У микрофона был Константин Мацан. Это был «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. До свидания.

Л. Тарасенко:

— Спасибо большое. А мы будем очень рады увидеть вас всех на нашей выставке.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Преобразования в современной системе образования». Максим Костенко
• «Донорство крови и костного мозга». Алена Фирсова, Наталья Быстрова, священник Дмитрий Гуров
• «Смыслы Таинства Крещения». Священник Григорий Геронимус