«Выдающиеся женщины-композиторы». Юлия Казанцева

У нас в гостях была кандидат искусствоведения, пианист, лауреат международных конкурсов Юлия Казанцева.

Мы говорили о том, какой вклад в классическую музыку принесли известные женщины-композиторы как в Европе, так и в нашей стране: Анна Болейн, Клара Шуман, Мария Шимановская, Фанни Мендельсон, София Губайдулина и Галина Уствольская. Юлия объяснила, почему женщине-композитору часто было непросто заниматься таким творчеством, и рассказала, как менялась ситуация с 16 века по настоящее время.

Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова

---

А. Ананьев

— Добрый вечер, дорогие друзья! В студии радио «Вера» Алла Митрофанова —

А. Митрофанова

— Александр Ананьев —

А. Ананьев

— Казалось бы, женщин-композиторов действительно мы практически не, однако они есть. Тем более что сегодня у нас есть прекрасный повод их сегодня вспомнить. Сегодня мы поздравляем всех слушательниц радио «Вера» с Неделей жён-мироносиц.

А. Митрофанова

— Продолжаем поздравлять.

А. Ананьев

— Продолжаем поздравлять — мы поздравляем всю эту неделю. Удивительный, очень светлый, очень такой настоящий женский праздник. И я с огромным удовольствием также поздравляю с этим праздником женственную, красивую, мудрую, кандидата искусствоведения, лауреата международных фортепианных конкурсов, автора уникальных музыкально-просветительских циклов, нашего большого друга Юлию Казанцеву. Добрый вечер, Юлия.

Ю. Казанцева

— Добрый вечер. Спасибо большое.

А. Митрофанова

— Юлечка, когда мы с вами обсуждали план сегодняшнего разговора, вы меня совершенно потрясли, конечно. Ну, вы меня всегда потрясаете, и я думаю, что наши слушатели в этом смысле со мной будут солидарны. Но действительно женщин-композиторов не так много мы знаем. Навскидку, может быть, из современных, из тех, кого принято называть классиками, это София Губайдулина, может быть, о ней мы сегодня тоже поговорим. Но одно из первых имён — Анна Болейн. Это та самая, которая последняя из рода Болейн, которая мать Елизаветы — великой английской королевы, с которой связан тот самый золотой век в английской культуре и вообще в жизни этой страны.

Ю. Казанцева

— Да, мы не только о ней поговорим, но и послушаем её произведения. Но я бы хотела начать со статистики, потому что существуют мифы, когда мы говорим о женщинах-композиторах, и лучше обратиться к статистике и посмотреть, сколько действительно их было. Можем начать прямо с XVI века, если не возражаете, начнём с начала и коротенько пройдёмся, посмотрим, так ли их мало, как мы думаем. В XVI веке известно примерно сорок имён, в основном это итальянки. Кто пишет музыку в XVI веке? Конечно, аристократки, просвещённые дамы, которые пишут её для собственного удовольствия, в первую очередь, не для денег. И музыку пишут профессиональные музыкантши для того, чтобы исполнять. Потому что не было такого разделения специальностей, как сейчас есть: сейчас если ты пианист, то ты уже не скрипач, как правило. А тогда было многопрофильное музицирование: ты и на разных инструментах играешь, и поёшь, и музыку пишешь — то есть это всё идёт в комплекте. В XVII веке женщин становится ещё больше, Италия продолжает лидировать: уже 30 имён в одной только Италии. И сейчас несколько историй я хотела бы рассказать. Франческа Каччини, дочь композитора и певицы, она состояла на службе при дворе Медичи. И она стала первой исполнительницей в первой постановке первой в истории музыки оперы, то есть это «Эвридика» Якопа Пери, 1600 год. И Франческа Каччини там исполняла партию Эвридики. Через 25 лет она сама написала оперу, которая называлась «Освобождение Руджеро». И эта опера ставилась и в Италии, и за её пределами, пользовалась успехом, то есть это счастливый сценарий жизни женщины-композитора XVII века. Другая история в Венеции, тоже XVII век. Наверное, многие знают концерт Бенедетто Марчелло — там знаменитая вторая часть, красивая-красивая. Так вот, было два брата Марчелло: Бенедетто и Алессандро. Они не были профессиональными композиторами, они были членами венецианского правительства, и у каждого из них по нескольку сотен произведений. То есть в то время не было и такого чёткого разделения: ты дилетант или ты профессионал. Музицирование в аристократических кругах приветствовалось, и на самом деле на профессиональном уровне писали. Так вот, Бенедетто Марчелло влюбился в певицу. Её звали Розанна Скальфи, она была не примадонной, а простой певицей — исполняла песни на гондолах. Они тайно повенчались, потому что  официально не могла даже идти речь о браке: он — член правительства, она — простая певица. К сожалению, Марчелло рано умер, и Розанну выкинули на улицу «добрые» родственники Марчелло, потому что её не признали официальной женой. И она скончалась в нищете. Она была тоже композитором, не так много осталось, но даже в YouTube можно найти несколько её кантат. Это Розанна Скальфи, XVII век, Венеция. Ещё одна женщина, тоже венецианка — Лавиния Фуджита. Она писала концерты, кантаты, её музыка с успехом исполнялась. Она писала под псевдонимом «Антонио Вивальди» — как вам такой псевдоним?

А. Митрофанова

— Дерзко!

Ю. Казанцева

— На самом деле у неё выбора не было — она была ученицей Антонио Вивальди. Венеция — самый музыкальный город мира на тот момент, но там было одно такое странное правило. Помните эту историю о приюте, где работал Вивальди, приют для девушек, прообраз консерваторий современных. То есть там было высочайшего уровня музыкальное образование. И вот эти девушки давали концерты — каждое воскресенье был оркестр из этих девушек. И было правило, прописанное в законе, что если девушка выходит замуж, а их очень охотно брали из этого приюта, то она не имеет права заниматься музыкой, то есть всё — как отрезали. А может остаться в приюте и продолжать выступать. И вот Лавиния вышла замуж, но не смогла отказаться от музыки и продолжала писать под псевдонимом. Когда обман раскрылся, ей запретили даже близко подходить вообще к музыке. То есть, видите, нет единого сценария жизни, по-разному очень складывались судьбы.

А. Ананьев

— Юлия, а у нас сразу вопрос с Аллой: чем вызван такой жёсткий выбор, что либо так, либо эдак? Почему нельзя было заниматься и музыкой, и быть верной, счастливой женой и матерью?

Ю. Казанцева

— Там, наверное, какие-то соображения даже меркантильные, или как это сказать. Венецианское государство выдавало очень большое приданное, то есть оно спонсировало девушек. Если кто-то брал девушку из приюта, у которой нет ничего своего, то государство за неё платило это приданное. И, видимо, чтобы девушки так уж охотно не разбегались замуж, у них был выбор: остаться или начать другую жизнь, но тогда уже забыть всё то, что ты делала до этого.

А. Митрофанова

— Довольно жёсткое правило, надо сказать. Это же фактически ты раз и навсегда определяешь свою судьбу: либо ты счастливая жена и мать, либо ты занимаешься любимым делом. Многие современные женщины, наверное, в такой ситуации оказываются в растерянности, а эта ситуация, получается, не уникальна, не только явление нашего времени.

Ю. Казанцева

— Мне кажется, да. Мы сейчас увидим, что судьбы очень по-разному будут складываться, но вот этот выбор: выбор между судьбой жены и матери и желанием продолжить любимое дело — это всегда очень болезненный выбор. И всё по-разному, действительно: кто-то мог объединить и то и другое, кто-то не мог. Если продолжить, у нас немного осталось статистики, XVIII век: уже более ста женщин-композиторов, во Франции появляются женщин-композиторы. Считается, что наша императрица Елизавета Петровна тоже писала песни, они, правда, не сохранились. Фрейлины императрицы Екатерины II обязательно должны были уметь музицировать и, желательно, даже писать музыку. Я, кстати, на моих концертах очень люблю играть минуэт, написанный фрейлиной Синявиной, которая стала потом Воронцовой и стала матерью графа Воронцова, который построил дворец в Алупке, то есть вот так вот всё связано получается: музыка, история.

А. Ананьев

— Вы очень много исполняете произведений, написанных мужчинами, но сейчас признались, что и произведения, написанные женщинами, вы тоже исполняете. Вопрос несколько общий: вы можете охарактеризовать женскую музыку, написанную женщиной, чем она отличается, быть может, от музыки, написанной мужчиной? Или же нет принципиального отличия?

Ю. Казанцева

— Мне кажется, что нет принципиального отличия. Вот если играть и не знать, кто это написал, то я бы и не отличила, может быть. Это музыка в стиле того времени — такой менуэт мог кто угодно написать. Ноктюрны Шимановской, которые я тоже играю, мог написать Джон Фильд, например. Нет, как мне кажется, такого разделения. Когда знаешь, что написала женщина, то уже как-то под этот факт думаешь, что, да, вот это чисто женское. А если не знать, то, мне кажется, разницы нет.

А. Митрофанова

— Юлечка, мы сейчас с вами, получается, прошлись так, галопом проскакали по XV, XVI, XVII, XVIII векам...

Ю. Казанцева

— Да, у нас ещё остался XIX век — тут одно имя, которое меня поразило, я о нём ничего не знала, это было для меня открытие, вот вчера я прочитала в первый раз. Валентина Серова, мать художника Валентина Серова, она писала оперы, у неё было пять опер, они шли в Большом театре. И тут я почувствовала, что я вообще ничего не знаю на этом свете. Теперь ищу эти записи.

А. Митрофанова

— Фантастика! Возвращаясь всё-таки к Анне Болейн. Для истории Англии, наверное, это одна из ключевых фигур и одна из самых драматичных страниц её истории. Потому что мы знаем, что именно с брака Анны Болейн и Генриха VIII начались те процессы, которые приводят к Реформации в Английской Церкви. И появление на свет будущей королевы Елизаветы — это тоже одна из таких, наверное, самых важных страниц в истории Англии. То, что Анна Болейн, оказывается, за свою довольно недолгую жизнь, причём насыщенную какими-то невероятными тоже событиями, и счастливыми, и трагическими (мы помним, что она завершила свою жизнь на плахе), что она успела ещё и музыку написать, то есть она серьёзно занималась этим направлением искусства — вот это для меня, конечно, непредсказуемость человеческой жизни. Как это было, что известно вообще о ней в этом смысле?

Ю. Казанцева

— Вот про неё пишут современники, что «она пела, как Сирена, аккомпанируя себе на лютне, играла на арфе лучше, чем царь Давид и умело обращалась с флейтой», — это вот цитата. На самом деле сохранилась даже библиотека рукописных нот, её коллекция — то, что она исполняла. Она немного написала — несколько песен. И то, что мы сейчас послушаем, это вообще такая легенда, что эту песню она написала в Тауэре, ожидая смертного приговора. Песня называется «Смерть, убаюкай меня».

А. Ананьев

— Стало быть, будет уместным в качестве эпиграфа привести слова, которые считаются последними словами Анны перед казнью, она сказала: «Иисус, прими мою душу! О, всемогущий Бог, скорби о моей душе!» Анна Болейн на светлом радио.

(Звучит песня.)

А. Ананьев

— Алла Митрофанова, Александр Ананьев и наш дорогой концертмейстер, автор музыкально-просветительских циклов Юлия Казанцева — в студии радио «Вера». Только что мы прослушали песню, написанную Анной Болейн. И пока она звучала, я вычитал, Юлия, что, оказывается, современники распустили слух об этой удивительной женщине. Они рассказывали, что у неё, якобы, шесть пальцев на руке. Я так полагаю, корни этого слуха уходят в её блестящий исполнительский талант, потому что только у настоящего исполнителя кажется, что шесть очень длинных пальцев на руке.

Ю. Казанцева

— Я думаю, что всё-таки было пять.

А. Ананьев

— Мы в это верим!

А. Митрофанова

— Юлечка, поскольку у нас сегодня очень насыщенный разговор, давайте двигаться дальше. Переезжаем уже в XIX век, получается, в Германию. У нас Клара Шуман на повестке дня — одна, нваерное, из самых ярких женщин, с которой связана европейская история, невероятнейшая фигура, которая сама по себе уникальная личность, при этом ещё и она жена Роберта Шумана. Как вы думаете, всё-таки XIX век, эпоха романтизма, это уже не столь суровые времена, как, скажем, Венеция XVII века, о которой мы говорили. Для женщины, живущей в XIX веке точно так же остро стоит вопрос: либо семья, либо любимое дело? Или всё-таки можно уже совмещать? Вот у Клары Шуман получалось или нет?

Ю. Казанцева

— С одной стороны, Клара Шуман — это звезда, это действительно целая эпоха, и время, как вы верно сказали, поменялось. Но, вы знаете, по сути-то очень мало что изменилось. И когда изучаешь эти истории — три века давности, четыре — и вот именно это поражает: как же мало изменилось. Клара металась, она разрывалась между любимым мужем — у них было восемь детей. У неё были её концерты, её гастрольные поездки, она хотела всё успеть. Причём она всё хотела сделать на самым высшем уровне — вот она по-другому не умела. Она сама разлиновывала ноты для любимого мужа. Их можно было купить, но она не хотела так — она хотела сама разлиновывать ноты. Она готовила сама семейные ужины для всех, хотя она могла бы запросто это кому-то поручить делать. И поэтому такие истории случались: у неё концерт вечером, она режет хлеб и отрезает себе кусок пальца, заматывает и идёт играть на концерт. То есть это такой милый... как же это сказать?

А. Митрофанова

— Я бы сказала, что это такая немецкая готика, извините.

Ю. Казанцева

— Да, но она так жила. Или, например, есть запись в её дневнике, а у них была такая традиция — писать дневник в течение недели каждый день. И Роберт и Клара писали, а потом в воскресенье за завтраком — это была торжественная традиция — они обменивались дневниками и читали. То есть смысл в том, что не всё ты можешь сказать в глаза, не всё удобно сказать, а это можно написать и прочитать. И вот она там писала: «Какая же я мать? У меня сын болеет, доктор сказал, что сын до завтрашнего утра не доживёт, скорее всего. А у меня концерт вечером, и я пошла, и я играла так вдохновенно, как никогда не играла». И согласитесь, что эти слова шокируют, то есть действительно не мать, а ехидна, монстр какой-то: бросил умирающего ребёнка. Но вот это Клара, она разрывалась, она не могла не играть, она с пяти лет, простите меня, играет, она выступает с восьми лет — это её жизнь. Шуман просил её, когда они только поженились, на какое-то время хотя бы прекратить такие активные гастроли. Она старалась, как могла: 16 лет счастливой семейной жизни для неё были и счастливыми и вот такими мучительными. После того как Шуман умер, в 46 лет всего, она уже полностью вернулась в музыку и играла и выступала до 70 лет. И действительно это самая великая пианистка, наверное, всех времён и народов.

А. Ананьев

— Насколько я знаю, отец Клары Шуман, Фридрих Вик, был по образованию богословом. И мне кажется, или хочется верить, что вот это как-то повлияло на ту музыку, которую писала эта женщин-композитор.

Ю. Казанцева

— Отношения с отцом, нужно сказать, были очень непростыми. Фридрих Вик был для Клары и отцом, и матерью, и учителем, и вообще всем. Он в пять лет начал с ней заниматься, он её            вывел в свет. Он потратил все свои силы, все свои сбережения на её воспитание, на её, как бы мы сказали, раскрутку. То есть Клара блистала в Европе: Гёте называл её «богиней музыки», Паганини предлагал сыграть совместный концерт, Мендельсон дирижировал её концертом для фортепиано с оркестром. А потом Клара влюбилась в Роберта, причём они были знакомы-то с детства. Роберт пришёл к Фридриху Вику после того, как услышал игру маленькой Клары — ей было восемь лет, когда он её услышал в первый раз. И Шуман попросился к Фридриху Вику в ученики — он тоже захотел стать пианистом. А когда Клара подросла, когда ей исполнилось 17 лет, Роберт Шуман осознал, что он давно её уже любит и жить без неё не может. Она тоже была в него давно влюблена. А вот отец был против, причём категорически против. Вы знаете, его можно понять, потому что Клара — это звезда, а Роберт Шуман — это пианист-неудачник (к тому времени он уже себе переиграл руку, потому что он так много занимался, что повредил вот эти нежные мышцы пальцев), начинающий композитор и начинающий издатель музыкальной газеты. То есть худшего кандидата в мужья не представить. Это тоже и сейчас так, и в то время это так было. И Фридрих Вик, любящий отец, просто увозит Клару подальше от этого молодого человека на очередные гастроли, следит за перепиской, чтобы никаких писем не было. Конечно, ведётся секретная переписка, очень бурная — я читала даже немножко, что переведено на русский язык. И знаете, это так трогательно — на несколько страниц, сейчас так не пишут, мне кажется, сейчас СМС-ки пишут, а там на несколько страниц вот этих любовных излияний, всё об одном и том же: как они не могут друг без друга, как они страдают — это замечательно. Но заканчивается, правда, не так романтично, потому что Клара и Роберт подают в суд на отца, на Фридриха Вика, за то, что он мешает их счастливому браку. Они выигрывают суд, венчаются, и начинается уже не сказка, а семейная жизнь.

А. Митрофанова

— В семейной жизни, вместе с тем, если я правильно понимаю, нельзя сказать, чтобы Клара была абсолютно счастливой женщиной. Да, она вышла замуж за любимого мужчину, но, как это часто бывает и почему всё-таки стоит прислушиваться к родительскому мнению, представление о том, как будет хорошо вместе, и реальность стали расходиться. Вот тот дневник, который вы упомянули, который вместе вели Клара и Роберт Шуманы, и потом они обменивались друг с другом впечатлениями от прожитой недели, — это же был своего рода такой терапевтический приём, чтобы снимать напряжение в семье. Клара, которая действительно страстно любит игру и сама пишет что-то, — вот сейчас послушаем одно из её произведений, — и Роберт Шуман, у которого вполне классическое представление о том, чем в семье должна заниматься женщина. И вот эта, наверное, вилка — это не самая простая задача для творческого человека. Мне сложно представить, чтобы я делала на месте Клары Шуман. Но действительно другое время и люди с другим сознанием, но когда нет вот этой гармонии между любимой семьёй, любимыми людьми и любимым делом — это, в общем, довольно сложная история. А мы же понимаем, что нам Господь даёт те таланты, которые очень важно реализовывать. И если есть этот музыкальный талант, его точно так же, как и талант любви, хочется реализовывать.

Ю. Казанцева

— Да, мне кажется, XIX век, знаете, в каком смысле исключение? Тогда для романтиков гармония, семейное счастье не было каким-то идеалом — они к нему, как это ни странно, не стремились. Вот страсти, силтные страсти, страдания даже, для них были идеалом. То есть, с одной стороны, да, они страдали: и он, и она. Но они и черпали вдохновение вот в этих страданиях, то есть для творчества даже им это было необходимо. Вот тут такой ещё момент есть. Они романтики — и Клара, и Роберт Шуман — вот стопроцентные романтики, и в жизни, и в своей музыке. У Клары довольно много произведений, и сейчас их играют. Концерт для фортепиано с оркестром — это красивейшая музыка. У неё много есть произведений для фортепиано, есть и ансамбли. А то, что мы послушаем — это будет скерцо, одно из ранних произведений, написанное ещё до того, как она вышла замуж. Кстати, после смерти Шумана Клара всегда исполняла музыку Шумана — всегда в её концертах, в её программах была музыка Шумана. Она играла Баха, Бетховена, Шумана и Брамса. Потому что Клара — удивительная женщина, она муза не только одного великого композитора, она сразу двух великих композиторов муза: Шумана и Брамса. Ну, удивительная женщина: мать восьмерых детей, пианистка, композитор, и сразу муза двух великих композиторов.

А. Митрофанова

— Юлечка, а можно я ещё уточню? Вот вы рассказали про ребёнка, который болел, в то время, когда она отправилась играть концерт. Как сложилось-то дальше с малышом, что там было — он выздоровел, или всё-таки Господь его забрал?

Ю. Казанцева

— Тот малыш выздоровел. Но вообще судьба сложилась по-разному. Один, самый последний сын, самый любимый, и, как считается, самый талантливый — он начал писать стихи, и все прочили ему большое будущее, — он умер в 20 лет, кажется, от туберкулёза. У одного сына было нервное расстройство, как у отца, то есть это наследственная болезнь. Остальные дети — никто не стал музыкантами, одна дочь написала книгу о своих великих родителях. Вот у каждого судьба сложилась по-разному.

А. Митрофанова

— Давайте послушаем сейчас скерцо Клары Шуман на радио «Вера». И после буквально небольшого перерыва вернёмся к разговору. Александр Ананьев, Алла Митрофанова и Юлия Казанцева, искусствовед, лауреат международных конкурсов, пианист, через минуту снова с вами.

(Звучит музыка.)

А. Ананьев

— У музыки сегодня женское лицо. Галерея выдающихся композиторов-женщин в честь Недели жён-мироносиц на светлом радио. В студии: Алла Митрофанова —

А. Митрофанова

— Александр Ананьев —

А. Ананьев

— И прекрасная Юлия Казанцева. Юлия, я не могу вас не спросить: а вот в галерее портретов женщин-композиторов вашему портрету место найдётся?

Ю. Казанцева

— Нет! Я счастливый человек — я не пишу музыку. Мне кажется, это такое испытание — иметь такой талант писать музыку. Исполнять в каком-то смысле гораздо легче и приятнее, как мне кажется.

А. Митрофанова

— Юлечка, мы сейчас движемся дальше. И целых две фигуры будут в фокусе внимания: Фанни Мендельсон и Мария Шимановская. И та и другая — выдающиеся пианистки своего времени. И, например, про Марию Шимановскую известно, что ей Гёте посвятил стихи, ею Пушкин восхищался. Она стала тёщей знаменитого польского поэта Адама Мицкевича — одной из ключевых фигур для польской литературы. Сама она полячка, при этом она свободно гастролировала по разным европейским странам и собирала... я не знаю, сейчас с чем можно сравнить те залы, которые собирала Мария Шимановская. Если бы там «Олимпия», например, в Париже или Ковент-Гарден, или Метрополитен-Опера, или что-то ещё подобное, или Большой театр наш, или Мариинка — вот такого уровня залы собирались. И там был цвет аристократии, цвет светского общества, и ей все рукоплескали. Это что-то невообразимое просто — то, как она играла и как она вдохновляла людей своей игрой. Откуда это взялось, как это было возможно, в чём вообще корни этого явления? Почему XIX век даёт такой мощнейший всплеск развития именно женской музыки?

Ю. Казанцева

— Я бы не сказала, что такой уж всплеск, но всплеск именно фортепианной музыки, потому что Мария Шимановская — это первая женщина-пианистка композитор. То есть она начала выступать как раз тогда, когда появилось фортепиано и появились новые концертные возможности — вот это очень важно. До этого их просто не было, до этого были клавесины, клавикорды и остальные инструменты, которые не имеют таких звуковых возможностей. И именно под фортепиано стали уже создаваться концертные залы. Стал создаваться этот новый жанр — концерт для фортепиано с оркестром, который способен заполнить эти большие концертные залы. То есть музыка вступает в новый этап — акустический этап. И появляются новые фигуры: именно исполнители. До этого были композиторы, которые сами себя исполняли, а теперь уже есть артисты, которые и не пишут музыку (хотя Шимановская писала), но исполняют музыку — вот именно артисты-исполнители как отдельная профессия. Алла, вы упомянули Гёте, и мы несколько раз уже говорили, что Гёте посвятил стихотворение — он посвятил и Фанни Мендельсон, он называл «царицей музыки» Марию Шимановскую, Кларой Шуман он восхищался. Гёте, между прочим, в своё время проморгал Бетховена и Шуберта, не оценил их. То есть у него были очень специфические отношения с музыкой. Вот женщинами он восхищался, потому что Гёте ценил красоту во всём. А и Фанни Мендельсон, и Мария Шимановская, и Клара Вик были красавицами. Есть портреты — это действительно такое соединение, когда всё в человеке прекрасно: они и музыку прекрасную сочиняли, и её прекрасно исполняли, и сами были такие же прекрасные. Мария Шимановская тоже вышла замуж, как и Клара Шуман, но её, скорее, выдали замуж за очень состоятельного помещика. И этот помещик ей запретил публичные выступления, потому что она должна быть матерью и женой, не более того. И вот 10 лет она такой жизни выдержала, две дочки родились в этом браке, а потом она просто взяла этих дочек своих и ушла. Она отправилась на гастроли, которые не прекращались уже до конца её жизни. Действительно, все европейские столицы она покорила и приехала в Петербург — это был 1827 год. И в Петербурге её так тепло встретили, что она решила там остаться. Её салон в Петербурге посещали и Пушкин, и Грибоедов, и Жуковский, Бортнянский и Мицкевич, то есть она была, безусловно, звезда в Петербурге. Она стала даже придворной пианисткой. К сожалению, она в Петербурге от холеры и умерла, как потом Чайковский тоже от холеры в Петербурге умрёт.

А. Митрофанова

— Всё-таки возвращаясь к этому феномену, вы сказали о расцвете фортепианной музыки. Действительно, да, Мария Шмановская следила за всеми новинками в развитии этого музыкального инструмента и его усовершенствования. И с этим же музыкальным инструментом связан феномен Фанни Мендельсон, которая старшая сестра Феликса Мендельсона, если опять же я не ошибаюсь, поправьте меня.

Ю. Казанцева

— На самом деле, мне кажется, история Фанни Мендельсон — это самая трогательная история, не знаю, согласитесь ли вы со мной или нет. Она ровесница Глинки, родилась в 1805 году — старшая сестра Феликса Мендельсона. Она была невероятно талантливая, она и писали музыку, и выступала уже, то есть до 15 лет она повторяла историю Клары Шуман. О ней писали газеты, всё было прекрасно. А потом в 15 лет её отец сказал, что всё, хватит, теперь ты взрослая, теперь нужно подыскивать хорошего мужа и заниматься семьёй. Фанни повезло, что её выдали замуж по любви, она долго за это боролась, тоже много лет — не хотели её выдавать замуж за довольно бедного молодого художника, его звали Вильгельм Гензель. Но любовь победила, и она была счастлива в браке. И именно муж сказал, что она должна писать, должна продолжать музыкальные занятия. Они открыли музыкальный салон, и она там играла свою музыку, играла Баха, Бетховена, Моцарта. Но салон — это не концертный зал, то есть это домашняя обстановка, в общем-то, приходят друзья семьи, гости. Тем не менее она была известна, и Гёте ей стихотворение посвятил. Она написала несколько песен на стихи Гёте, которые ему очень понравились. У них родился сын, его назвали, внимание: Себастьян Людвиг Феликс Гензель. То есть Фанни Мендельсон объединила всех своих любимых мужчин: Себастьян Бах, Людвиг ван Бетховен, Феликс Мендельсон и её муж Гензель — вот такой сын получился. Она умерла в 41 год, выступая на концерте — апоплексический удар. Она играла музыку своего брата в этот момент. Феликс Мендельсон её не пережил — они были очень связаны всю жизнь. Он спустя пару месяцев умер, ему было 38 лет, он успел написать «Реквием по Фанни» — его последнее произведение.

А. Ананьев

— Что удивительно, Юлия, Феликс Мендельсон с высокомерием младшего брата, как это часто бывает в отношениях братьев и сестёр, был невысокого мнения, насколько я понимаю, о таланте своей старшей сестры как композитора. Он писал: «Фанни, как я её знаю, не имеет к авторству ни призвания, ни тяготения. Должно быть, она слишком женщина для этого». Понимаете, какое высокомерие мужское в этом во всём сквозит?

А. Митрофанова

— Ой, это шовинизм просто.

Ю. Казанцева

— Вы знаете, я боюсь утверждать, но, к сожалению, похоже на то, что Феликс Мендельсон очень много музыки Фанни присвоил. То есть с одной стороны, отец запрещал Фанни публиковать её произведения. Потому что ну ладно: салон музыкальный — играй, если ты без этого жить не можешь, если муж согласен. Но публиковать — всё-таки это чересчур. И поэтому, чтобы музыка всё-таки жила, чтобы о ней узнали, Феликс под своим именем это опубликовывал. То есть, с одной стороны, да, он давал жизнь её музыке. С другой стороны, он отбирал её произведения. До сих пор ведутся такие детективные прям раскопки, что она написала, а что он. Кто-то утверждает даже, что знаменитый «Свадебный марш» — тут тоже не обошлось без Фанни Медельсон. Кто-то с этим не согласен — ту мы правды, наверное, уже не узнаем — вот кто из сколько написал. Наверное, это были очень непростые отношения брата и сестры, но они были, видите, как связаны, что один даже не смог пережить уход другого. Есть произведения, которые точно написала Фанни, они не были изданы — это вот осталось в её рукописном варианте. Это очень много фортепианных пьес. Я сейчас в самоизоляции вот чем занимаюсь: я разбираю эти пьесы. У неё есть цикл, называется «12 месяцев» — это как «Времена года» Чайковского, 12 пьес. Вы знаете, это очень красиво, они такие развёрнутые, гораздо более даже масштабные, чем у Чайковского. Я сейчас играю, например, «Март». И вдруг в «Марте» появляется церковный хорал, то есть там много такого очень интересного и неожиданного. Фанни Мендельсон для меня вот сейчас является открытием, я нахожусь в процессе этого открытия.

А. Митрофанова

— Юлечка, что мы сейчас послушаем?

Ю. Казанцева

— А послушаем мы всё-таки Марию Шимановскую, просто потому, что я не нашла хорошего качества запись у Фанни Мендельсон. Мария Шимановская сейчас звучит довольно часто, пианисты её любят играть. У неё есть несколько очаровательных ноктюрнов. Мы послушаем ноктюрн Марии Шимановской.

(Звучит музыка.)

А. Митрофанова

— Юлия Казанцева, пианист, лауреат международных конкурсов, искусствовед и человек, который умеет о музыке говорить настолько увлекательно, что просто дух захватывает, сейчас с нами на связи. Юлечка, мы поговорили уже про целую плеяду женщин-композиторов европейского происхождения. И вот сейчас в последней части программы, наверное, было бы справедливо обратиться к нашим соотечественницам. Русские женщины-композиторы: София Губайдулина, Галина Ивановна Уствольская — эти имена не то чтобы у всех на слуху, но они известны, и обе они родом из XX века. София Асгатовна Губайдулина — наша современница, и хочется пожелать ей здоровья и вдохновения, чтобы она продолжала нас радовать своей удивительной музыкой, очень глубокой по содержанию. Если я правильно помню, в её послужном списке есть даже «Страсти Христовы» — вот та самая музыка Страстей, о которой мы несколько недель назад на Страстной неделе  как раз говорили.

А. Ананьев

— А если бы не Галина Ивановна Уствольская, возможно, мы бы не знали Шостаковича таким, каким мы его знаем сейчас. Кстати, в прошлом году мы отметили столетие со дня рождения Галины Ивановны Уствольской.

Ю. Казанцева

— Да. Галина Ивановна Уствольская вообще меня лично поражает, она как-то стоит особняком. Композиторы XX века все очень своеобразные, скажем так, не найти ни одного похожего друг на друга. Но Уствольская — это такая фигура XX века, что мы ещё находимся в процессе осмысления того, что же она написала. Она была ученицей Шостаковича, и он ей говорил, когда уже был композитором с мировым именем, что это не она у него учится, а это он учится у неё. Это он говорил студентке консерватории. Действительно, он даже использовал некоторые её мелодии в своих произведениях. И он даже делал ей предложение руки и сердца, она, правда, его не приняла. Она настолько была цельной личностью, она писала музыку... вот чем Шостакович-то восхищался: она была бескомпромиссным художником, она писала музыку, которую никогда не исполнят, то есть даже надежды у неё не было. Что она писала? Симфония «Аmen», симфония «Вечная Благость», концерт для контрабасов и ящика «День гнева» — её музыка вся религиозна. Она, в каком-то смысле, очень цельный художник: вся её музыка (а музыки у неё много написано) об одном и том же — это музыка Апокалипсиса, это музыка очень страшная. Она некрасивая в нашем привычном понимании. Я играла её сонату — это было первый раз в моей жизни, когда ко мне в дверь позвонил полицейский, потому что его вызвали соседи. Они сказали, что они не хотят это слышать. (Смеётся.) Потому что эта музыка неприятная, но это не значит, что это не великая музыка. Она об Апокалипсисе, а Апокалипсис это что — приятно? Эту музыку нужно слушать, не каждый день, но нужно знать, что это есть, это существует. Она писала 60 лет в стол, просто писала, потому что не могла не писать. Она иногда, очень редко, для того, чтобы как-то выжить... она преподавала, во-первых, в училище, а ещё иногда писала музыку для фильмов. Её условием было, чтобы никогда не ставили в титрах её имени, то есть это музыка просто для сопровождения, фоновая, приятная — она умела писать приятную музыку, то есть она могла бы стать успешным композитором, но она не хотела так. И она дожила до того момента, когда начали проводиться фестивали её имени, когда записали практически всё, что она сочинила, на дисках. Это было чудо, потому что её близкие друзья-музыканты иногда проводили домашние концерты, причём такие секретные концерты, чтобы, не дай Бог, ей не навредить. И вот на один из таких концертов пригласили немецкого издателя, который как раз тут у нас гостил. Вот он это услышал, схватился за неё и попросил разрешения издать в Германии всё, что она написала, и вот начался этот процесс. Это уже были 90-е годы, ей было хорошо за 60, то есть представьте себе: вся жизнь прошла, с одной стороны. И на неё посыпались предложения писать музыку, причём уже не к фильмам, а серьёзную музыку — для фестивалей. И она отвечала: «Я охотно написала бы, но это зависит не от меня, а от Господа Бога». Вот это была её принципиальная позиция, что музыка — это не просто творчество, а это от Бога идёт. И раз Бог хочет через неё такую музыку сказать — музыку Апокалипсиса, — значит, такой должна быть её музыка. И сегодня я думала, что нам в конце послушать: Губайдулину или Уствольскую? И всё-таки я решила Уствольскую не ставить, потому что если кто-то из вас захочет, то в «YouTube» много её музыки. Скорее всего, она не понравится — это совершенно нормально.

А. Митрофанова

— Юлечка, поскольку мы сейчас будем слушать фрагмент одного из произведений Софии Губайдулиной, давайте тоже несколько слов скажем о ней. Вы знаете, уникальный феномен: XX век, действительно, в Советском Союзе появляются женщины-композиторы, которые пишут музыку духовного содержания. Как это можно объяснить? Это имеет под собой какое-то логическое обоснование? Или это просто, что называется, действительно жёны-мироносицы в нас говорят так или иначе, в том числе через музыку это чувствуется?

А. Ананьев

— Я, кстати, уточню, что Галина Ивановна Уствольская определяла свою музыку как камерную и религиозную — и это тоже важно. И это XX век, это женщины, действительно, такие композиторы-мироносицы, с позволения сказать.

Ю. Казанцева

— Да, это два гиганта — Уствольская и Губайдулина. У них музыка очень разная, но их объединяет то, что их музыка — духовная. У Губайдулиной тоже нет ни одного просто развлекательного сочинения — вот просто приятной музыки у неё нет. Читая названия её произведений, уже всё становится ясно — о чём. У неё есть и «Страсти по Иоанну», у неё есть цикл «Аллилуйя», «Семь слов Христа», концерт для двух альтов, который называется «Две тропы» — посвящение Марии и Марфе. Я могу читать долго-долго эти названия. Сама она говорила, что её цель — это подсознание: открыть то, что, живя в цивилизованном мире, мы забываем. То есть она говорит об очень глубоких, каких-то фундаментальных вещах: она говорит о вере, о смысле жизни. Причём она говорит это на современном музыкальном языке. Её музыка тоже может шокировать, она тоже может не нравится, но она опирается и на традиции Баха, она присоединяет сюда и восточные традиции, очень часто присоединяет новые инструменты, к звучанию которых мы не привыкли — восточных инструментов. То есть она смешивает всё — для XX века тоже очень характерно перемешивать разные стили, разные подходы к музыке. Поэтому музыка Губайдулиной такая специфическая, такая острая, такая узнаваемая и неузнаваемая одновременно, то есть она очень разная. Она ведь начала писать в 50-х годах и до сих пор активно пишет. Конечно, её стил менялся, но вот единой была эта тема, что «моя музыка не для развлечения, моя музыка говорит об очень важных вещах». И я тоже долго искала, что же такое послушать, чтобы не спугнуть. И нашла произведение, которое для неё не очень даже, может быть, характерное, но, с другой стороны, пьеса называется «Звуки леса» — для флейты и фортепиано. И Губайдулина говорит, что самое лучшее лекарство для неё — это лес, это звуки природы. И вот эта пьеса — это изображение леса, звуков природы.

А. Ананьев

— В качестве эпиграфа к этому фрагменту хочу привести слова самой Софии Асгатовны Губайдулиной: «Религия — это то, что нам дано. А искусство — это то, что нам задано». Юлия, спасибо вам огромное! Какие у вас планы в отношении ваших музыкально-просветительских циклов, что мы увидим, услышим и когда в следующий раз? Скажите, пожалуйста.

Ю. Казанцева

— В следующий раз уже завтра, в среду, в семь вечера я буду рассказывать про любимого Мусорского и не менее любимого Римского-Корсакова.

А. Митрофанова

— Где послушать можно?

Ю. Казанцева

— Я думаю, что если в интернете написать «Могучая кучка: два гения», то будет ссылка на мою лекцию.

А. Ананьев

— Спасибо вам огромное, Юлия! Кандидат искусствоведения, лауреат международных фортепианных конкурсов, автор музыкально-просветительских циклов Юлия Казанцева. Мы: Алла Митрофанова —

А. Митрофанова

— Александр Ананьев —

А. Ананьев

— Мы прощаемся с вами ровно на неделю. Поздравляем вас ещё раз с Неделей жён-мироносиц. До новых встреч!

А. Митрофанова

— До свидания.

(Звучит музыка.)