"Возрождение церковной жизни в Москве". Светлый вечер с Сергеем Мироновым (эф.13.10.2015)

У нас в гостях был известный московский регент Сергей Миронов.
Наш гость рассказал о том, как пришел к вере в начале 80-х годов и как протекала церковная жизнь в Москве в последнее советское десятилетие.

Ведущие: Алексей Пичугин

А.Пичугин

— Уважаемые слушатели радио «Вера», здравствуйте. Это программа «Светлый вечер». Здесь Алексей Пичугин, а сегодня в гостях у нас известный московский регент – Сергей Миронов. Сережа, здравствуй!

С.Миронов

— Здравствуй!

Наше досье:

Сергей Миронов родился в Москве в 1967 году, учился в Гнесинских школе и институте. В начале 1980-х пришел к вере и начал интересоваться церковной жизнью. С 1987 года регент, женат, отец девятерых детей.

А.Пичугин

— Слушателям поясню, Сергей участник такого длительного-длительного процесса церковной жизни Москвы, церковной жизни нашей страны, с момента еще до начала ее такого яркого возрождения, что ли, если можно так сказать, в конце 1980-х. В церковь ты пришел, еще, наверное, в конце 1970-х годов, да?

С.Миронов

— Нет, в 1983 году.

А.Пичугин

— В 1983 году, вот, наверное, интересно было бы послушать какие-то истории из церковной жизни Москвы, о том, как все это происходило, о том, как это начиналось у тебя, о том, как это начиналось, кстати говоря, у многих известных ныне московских священнослужителей, с которыми вы тогда как-то вместе воцерковлялись?

С.Миронов

— Да, я действительно ценю то, что я пришел в церковь в те времена, когда еще перестройка не началась – в 1983 году за то, что ты носишь крестик, или ходишь в церковь, тебя могли, ну, обещали, что не примут в институт, что у тебя будут проблемы, кого-то, может быть, уволят с работы. За то, что ты открыл Новый завет в метро, или как-то он у тебя в сумочке лежит, или даже твои родственники как-то это узнают, увидят, ты мог пострадать. Вот как ты пострадать мог – это уже по-разному, но многие из нас просто не представляют это время, через себя не пережили. И я горжусь тем, что застал это время, именно в это время – ответственное, страшное, я начал ходить в церковь. Причем, самое трудное было, переступить порог, встать с кровати и в воскресенье отправиться рано утром. Потому что, вот мне говорили: «В семь утра служба». Да как же я через весь город на метро к семи часам приеду, допустим, на Преображенку, вот моя одноклассница просила, предлагала мне съездить.

А.Пичугин

— А, то есть ты не одинок был… ты в школе учился, да?

С.Миронов

— Да, я учился в специальной музыкальной Гнесинской десятилетке – это такая известная школа.

А.Пичугин

— На Арбате?

С.Миронов

— На Арбате, да. Очень такие специалисты там музыканты и я, надо сказать, музыку не любил, вернее, может быть я просто был таким неудачным лентяем, что ли, я хотел быть водителем, я хотел быть, с детства, играл в такие игры, все мои соседи, друзья по даче, у них были мотоциклы, мопеды, велосипеды, мы все время свободное тратили на это. А то, что мне приходилось в жизни заниматься на пианино – для меня это была некая скорбь, просто я попал на эти рельсы, я в детском саду красиво спел – меня решили отдать в эту школу. Отдать – отдали, а дальше пришлось учиться. В первом классе я самой Гнесиной подарил цветы, уж… потому что я был мальчик, сбоку сидел, мне доверили. А у нее какой-то юбилей там был. Одной из Гнесиных, самой той, которая еще дожила до 1974 года, когда это могло быть. А потом учась в этой школе я совершенно не думал, не представлял, кем мне быть, потому что будущее могло быть только учитель музыки, а музыку, как я уже сказал, я не очень любил, я не понимал. Я понимал только те произведения, которые я сам лично играл, их мне было очень интересно играть и вообще все меня даже хвалили, говорили, музыкальный. А вот так, чтобы ходить на концерты, увлекаться чем-то – нет. И поэтому у меня предыдущие годы, лет с 12 я увлекался и карате, что было тогда очень модно. И потом мои дружки немножко познакомили меня с йогой – самиздатские книги там появлялись, что-то какие-то термины там появлялись, я их читал, проникался в это, думал, ну, хорошо, буду йогом. А ради чего – ради того, чтобы правильно жить. Но, однажды на уроке химии моя одноклассница сказала, что, а зачем ты читаешь эту ерунду, какую-то там, не помню название, самиздатскую йоговскую книгу, и я подумал, что надо ее спросить поподробнее, что надо вообще читать. И выяснилось, что она недавно начала ходить в церковь и поэтому она сказала: «Ты лучше не у меня спрашивай, а спроси у кого-нибудь». И мне пришлось, ну и с ее помощью, и самому, зайти в одну церковь, в другую, в третью, съездить в город, где меня крестили – в Коломну, там тоже постоять на службе пару раз и подойти к первому попавшемуся священнослужителю и с ним поговорить. И, ну, вместе с тем я отдавал себе отчет, что вдруг я попаду не на того человека. И я попросил эту свою одноклассницу, чтобы она меня познакомила со священником по знакомству, ну, со своим. И прошло некоторое время, она меня познакомила сначала со своими друзьями, родственниками, и уже потом, чуть ли не за ручку отвела меня к одному очень известному тогда священнику, ну и сейчас известному – Дмитрий Смирнов, которому я действительно благодарен, потому что он посвятил мне несколько…

А.Пичугин

— Уделил время.

С.Миронов

— Несколько часов, можно сказать, потому что в первый раз я пришел, он говорит: «Отстой службу утром, потом приходи вечером», - я пришел вечером, еще раз отстоял службу. Все это было утомительно, но с другой стороны он читал интересные проповеди и в середине службы, и в конце службы было очень интересно даже тем, кто ничего не понимал, вот как я. А мне было 16 лет. И, потом, вот остался на исповедь, на первую исповедь. Я так почувствовал, что в 16 лет, приходя в церковь, нужна первая исповедь. И священник уделил мне, действительно, мне кажется, час времени, может быть больше. То есть, какое-то время заняла исповедь – это мы наедине в церкви, с крестом, с Евангелием беседовали, а потом мы еще гуляли вокруг храма – храм малюсенький на конце Алтуфьевского шоссе, рядом с МКАДом – напротив гаишники, милиционеры – это было так интересно. Я в церкви, вроде на меня смотрят милиционеры и вместе с тем, я гуляю со священником.

А.Пичугин

— А он в подряснике, с крестом?

С.Миронов

— Да, он именно в подряснике, такой молодой, красивый, высокий. И, он тогда еще в первый раз, когда мы с ним встретились, сказал мне, что возможно, я буду регентом. Для меня это была запредельная такая высота, я вообще не представлял, что такое какое угодно служение церковное, а то, что человек на первой встрече предположил, что если я музыкант, то возможно я им буду, этим регентом, то это, конечно, действительно, меня немножко воодушевило. Плюс он мне посоветовал читать Евангелие, которое, кстати, у меня было, случайно на славянском языке, и он мне посоветовал как раз…

А.Пичугин

— Из семьи как-то, дома лежало?

С.Миронов

— Оно у бабушки лежало, я случайно нашел. Вообще семья была такая неверующая. Я с мамой воспитывался, папа отдельно жил, и папа пел в церкви, но я бы не сказал, что он был увлечен этим и являлся таким носителем.

А.Пичугин

— Ну, как тогда люди, которые умели петь, имели какое-то музыкальное образование, часто пели в церкви за денюжку.

С.Миронов

— Именно за деньги, да.

А.Пичугин

— А это, кстати говоря, интересно, это не считалось чем-то… Вот ходить в церковь, как в церковь – предосудительно, а петь в церкви на службах за денюжку, что делали артисты разных театров музыкальных – это считалось, или не считалось?

С.Миронов

— А кем считалось? Дело в том, что сам папа, наверное, как многие музыканты думал, что я раз я музыкант, значит я в церкви должен стоять на клиросе. А раз у меня сильный хороший голос, я читаю ноты, дайте мне ноты, я спою все, что вы мне скажете, а если у вас есть тарифы, заплатите мне по вашему тарифу.

А.Пичугин

— Нет, я о другом, с точки зрения власть придержащих. Вот, ходить в церковь, как в церковь, молиться в церкви – это предосудительно, а вот ходить в церковь, например, людям профессиональным музыкантам и петь там – это….

С.Миронов

— Это менее было грешно с точки зрения государства, но все равно они скрывали. Однажды мой папа услышал… увидел прихожанку, по соседству живущую на моей даче, которая видела его в церкви и могла улыбнуться, как-то узнать его, и он очень смутился, потому что не хотел быть узнанным. В эти годы, это до моего прихода в церковь, то есть, именно 1970-е, начало 1970-х, люди все страшно скрывали. Только терять нечего было бабулечкам, таким уже пожилым людям, а молодые люди, у которых перспективы, работа – они все это скрывали жутко. И, это гонение, которое, можно сказать, было до 1985 года, то есть, мне и многим моим друзьям приходилось слышать, что не читай в метро Евангелие, не храни его на столе, обязательно прячь его от всех глаз, даже от родственников, от родной мамы тоже, сделай так, чтобы никто не знал, насколько ты вообще верующий – глубоко ли, не глубоко ли, потому что тебя раскрутят, а нас всех остальных посадят, с работы уберут, ведь у многих были действительно светские работы, в церкви мало кто работал. И эти грамотные образованные люди, они очень мне помогли, они меня воцерковили за небольшое время, за год. Мне было 16 лет, я начал ходить в церковь и начал часто бывать в гостях у тех людей, которые мне помогли понять о чем вообще идет речь в церкви, плюс священник попался хороший и он мне сказал простую вещь: «Как в школу человек 10 лет подряд ходит, а через 10 лет может грамотно писать, а может вообще неграмотно. Также и ты, если будешь ходить в церковь регулярно, ну, хотя бы в субботу вечером, в воскресенье утром, ты будешь грамотный лет через 10, такой церковный человек. Ты поймешь, чем мы здесь занимаемся». И мне пришлось это пообещать, причем я так внутренне думал, что, ну раз несколько я схожу в церковь, мне это надоест, я, конечно, все это брошу, наплюю на все эти обещания, хотя обещания я дал. И…

А.Пичугин

— Пока вы гуляли вокруг храма, да?

С.Миронов

— Пока мы гуляли вокруг храма, пока он мне на исповеди это предложил. Собственно, не принято рассказывать, что человек говорит на исповеди, но, честно говоря, к счастью, я собственно не был никаких… у меня привычек не было – не пил, не курил, как говорится, и он видя, что я такой достаточно нормальный человек, ну, может быть и школа, и влияние друзей, я с детства хотел жить правильно, я так это называл – увлечение йогой, карате, оно именно проявляло….

А.Пичугин

— Ну да, показывало стремление к упорядоченности жизни.

С.Миронов

— Упорядоченности, да. Причем, когда мы один раз с другом, который занимался йогой со мной, карате, написали символ веры, о свой, а я свой, то в моем символе веры значилось, что Бог есть любовь, что надо прощать обиды, все прощать и так далее, и так далее. Я когда позже взял в руки эту бумажку, я так удивился, то есть, там на половину было Евангелие. А вот его символ веры был абсолютно другой, ничем не связанный вот с этим. Ну и влияние книг, людей, настроений, учителей, знакомых. И, о чем я, о том, что в шестнадцатилетнем возрасте я решил походить в церковь. И если бы проповеди мне не понравились, и если бы, не подошла ко мне регент тогда чуть-чуть постарше меня Татьяна Павловна и не сказала: «Я знаю, вы поете, мне священник сказал. Скоро вы будете петь с нами», - мне это было очень дорого. Только надо было подождать какой-то период времени, даже к учителю походить какому-то. И, мне как бы нашлось там место – это очень важно. Спустя год после того, как я начал ходить в церковь, я прослушал аудиозаписи тех проповедей, которые случились во дни, когда я начал ходить и я скажу, что я был потрясен. Первый раз, когда я слушал эти проповеди, каждая из них переворачивала меня, я ее дома конспектировал, спорил с каждой мыслью.

А.Пичугин

— А ты записывал, да?

С.Миронов

— Нет, я первое конспектировал.

А.Пичугин

— А как ты говоришь, прослушал?

С.Миронов

— А через какое-то время мне дали записи – кто-то записал их, это была очень большая редкость.

А.Пичугин

— Это же очень сложно было.

С.Миронов

— Это было сложно, но кто-то все-таки записал те первые проповеди. И я прослушал их и понял, что они на меня через год совершенно не подействовали. То есть, я все эти мысли уже принял и стал мыслить совершенно по-христиански. А в первый раз я очень со всем не соглашался и спорил. А позже я и сам стал записывать все проповеди и до ухода в армию, в 18,5 лет я ушел в армию, около 230 проповедей записал, соответственно, каждую из них я по несколько раз прослушал, то есть, язык у меня был такой очень стал похожим на проповедника и ушел в армию я таким уже, можно сказать, воцерковленным человеком. В армии я… тоже испытание было, целый год не ходил в церковь – первый. Второй год уже урывками начал бегать в церковь.

А.Пичугин

— Опять же в советское время где ты ее там нашел?

С.Миронов

— О, это было трудно, лежа в больнице с милиционерами, они обсуждали, где находится их отделение милиции, оказалось ,что рядом с церковью. И я скромно спросил, на какой улице их отделение милиции? Они сказали на какой, естественно, на улице Ленина, и там же была единственная церковь в городе Владивостоке.

 

А.Пичугин

— Друзья, напомню, что в гостях у нас известный московский регент – Сергей Миронов. Мы говорим об интересной исторической ретроспективе московской, да и не только московской, а советской российской церковной жизни до перестройки и в первые ее годы. И вот, во Владивостоке ты служил?

С.Миронов

— Да.

А.Пичугин

— Там была церковь?

С.Миронов

— Там была тогда единственная церковь, я…

А.Пичугин

— Закрытый порт Владивосток.

С.Миронов

— Да, я туда сбегал один раз, потому что попал в больницу и из больницы мог съездить на такси, кстати, три рубля мне пришло в конверте от… сейчас он священник Николай Чернышов, а тогда не помню, кем он был, тоже только-только отслужил, и вот благодаря его трем рублям я съездил в церковь и обратно. И там священник подошел ко мне и то думал, что священник должен Евангелие подарить, он видит, солдатик стоит, а он мне дал 15 рублей. И почему – я теперь понял почему, я тогда не сразу, но понял, потому что, если бы он мне подарил Евангелие реально – это была бы религиозная пропаганда, а так я на эти 15 рублей мог бы купить такое же Евангелие и это была бы не религиозная пропаганда, а просто он мне подарил 15 рублей. И я законспектировал Евангелие – три, или четыре главы от Иоанна, с 13 по 17. Я законспектировал, вместо одного слова я писал одну букву и вот эта бумажка с этими буквами лежала у меня два года и я ее только и читал. Потому что само Евангелие я взять в армию не мог, я где-то его там, ну, в общем, хранил вне части. Вот такая была трудная ситуация и никто не знал, что начнется перестройка. Перестройка началась и поперла молодежь в церковь. Почему – потому что модно и никто за это ничего не сделает. А когда я поступал в институт, перед армией я успел поступить в музыкальный институт Гнесинский, как раз несмотря на пятерки, которые мне поставили, комиссия сказала: «Ну, он же не комсомолец», - то есть, это было существенно для них.

А.Пичугин

— Но в институт то взяли все равно?

С.Миронов

— В институт взяли, а когда я вернулся из армии в и этот же институт, они сказали: «А он и из армии вернулся не комсомолец», - для них это вторично был уже такой, это был 1987 год, это уже перестройка. Но для них, это были старые люди, деканша, которая управляла тогда фортепьянным факультетом, она 15 лет к тому моменту управляла этим факультетом, это человек, который стремился к тому, чтобы все было чисто. Вот, у меня в кармане лежали, допустим, четочки какие-то малюсенькие, или там иконочка какая-то, и мой шеф, верующий, говорил: «Сережа, вот у вас просвечивает в кармане крестик, или иконочка, четочки, вы, пожалуйста, так не делайте».

А.Пичугин

— Но для него это уже было нормально, в порядке вещей?

С.Миронов

— Нет для него это тоже было очень, как бы сейчас сказали, стремно, есть такое слово?

А.Пичугин

— Есть.

С.Миронов

— То есть, очень смутительно, лучше так сказать, что человек каким-то образом афиширует, показывает, проявляет то, что он религиозен. Я когда попал на картошку, знаешь, был?

А.Пичугин

— Знаю.

С.Миронов

— Вот я так на картошке целый месяц прожил в среде с нашими советскими студентами, то есть, которые вели себя просто антигуманно, антицерковно, они совершали все грехи, которые только можно представить, ну, как студенты. И вот я с ними с месяц жил в общежитии и что мне оставалось делать, у меня была маленькая книжечка, какой-то часослов, или что-то еще, я ее иногда открывал и читал. Ну, естественно, все видели, все подумали, что я какой-то…

А.Пичугин

— Сумасшедший.

С.Миронов

— Сумасшедший, религиозный….

А.Пичугин

— Фанатик.

С.Миронов

— Чудачок, фанатик и что на мне можно отыграться. То есть, всегда можно свалить какую-то ерунду на меня, так сказать, на меня сваливали какие-то там прогулы, еще что-то, в результате с институтом, у меня, так сказать, не вышло. Я после армии вернулся, не посетил физкультуру, не сдал английский и философию Гегеля и меня отчислили из института со второго курса. И я тут почувствовал себя счастливым. Потому что…

А.Пичугин

— Свободным.

С.Миронов

— Да, потому что к этому моменту я был регентом.

А.Пичугин

— Но это мы никого не призываем.

С.Миронов

— Нет, я просто ходил в церковь, я пел, даже зарабатывал деньги. Я, допустим, по воскресеньям пел в своем приходе бесплатно, а по будням в каком-нибудь левом хоре зарабатывал деньги, мог чувствовать себя независимо, десять рублей за службу.

А.Пичугин

— А можно вернуться еще туда в 1984-1985, 1983 годы?

С.Миронов

— Можно.

А.Пичугин

— Кто были те люди, которые тебя окружали? Вот ты пришел в храм к одному из теперь самых известных священников московских, тогда отцу Дмитрию Смирнову, а кто были люди, которые тебя окружали? Это были такие старушки, уходящая натура, белые платочки, про которых сейчас говорят, что они спасли церковь, или там начинала появляться молодежь, люди твоего возраста?

С.Миронов

— Да, моего возраста почти никого не было, я так скажу, что моя одноклассница была моего возраста и из моего же класса мой друг и одноклассник тоже, вслед за мной, через месяца три тоже стал ходить в церковь по моей наводке и тоже стал церковным деятелем.

А.Пичугин

— А это как раз известный ныне…

С.Миронов

— Илья Красовицкий, да. И он был крещен, он не был крещен с детства.

А.Пичугин

— Ну, можно сказать, что это один из самых нам ныне известных исследователей литургии.

С.Миронов

— И я хочу сказать, что нас трое – мы три одноклассника, из одного класса, мы были молодежью, остальные были старше, младше нас не было в 1983 году. Причем мне повезло, я попал на клирос буквально через два месяца после того, как начал ходить и стоял на этом клиросе. А Илюша пришел в церковь чуть-чуть позже, и ему священник сказал: «Ты не стой на клиросе, и вообще стой сбоку, потому что войдет проверяющий в храм, увидит молодого человека, который стоит на клиросе – это значит, что я веду агитацию среди молодежи», - то есть, надо скрыть, надо, чтобы все были в платочках и бабушки.

А.Пичугин

— Хорошо не сказал: «Платочек давай одевай».

С.Миронов

— Можно было одеть платочек… ну, короче, Илья не сразу даже встал на клирос, хотя мог по идее, точно также, как и я, стоять вместе со мной, но он встал намного позже, потому что политически было трудно. Меня пережили, а вот то, что он пришел – чуть-чуть ему пришлось подождать, потому что ситуация очень трудная. Страроста храма был вот этот ставленник КГБ и у него тоже был диктофон и он тоже записывал. И он хотел, наверное, найти какой-то компромат, чтобы иметь какой-то рычаг воздействия на священника. Священник разрешил мне записывать отчасти потому, чтобы, если у него будет копромат, у меня будет дубль этой записи, можно будет восстановить, что на самом деле было сказано. Кроме того, были немощные и инвалиды, которые могли слушать эти записи уже когда мы их распространяли среди них. И благодаря этому собственно и появились эти тома отца Дмитрия Смирнова, кто не знает…

А.Пичугин

— Ну да, продаются в церковных лавках.

С.Миронов

— 1983-1984-1985 годы – это те записи, которые сделал в основном я. Но, благодаря просто стечению обстоятельств – магнитофону, кассетам и тому, что я на каждую службу почти ходил.

А.Пичугин

— Но в Москве, все-таки было довольно много храмов открытых. Ну как, их и сейчас не хватает для такого огромного мегаполиса, но все-таки были. Я правильно понимаю, что все зависело от храма к храму, различалось. То есть, где-то, все-таки, как у отца Дмитрия, была молодежь, ну, пускай в количестве нескольких человек, но были молодые люди. В каких-то храмах в основном были только старушки, хотя храмы тоже были открыты, там довольно большой клир. И вот так вот, если можно назвать, в то время общинами то, что было, они очень сильно от храма к храму менялись.

С.Миронов

— Конечно.

А.Пичугин

— Ты ходил тогда по храмам?

С.Миронов

— Если приблизительно храмов было около 50 в те времена, то молодежь наполняла, может быть, 2-3 храма. Вот так, если спросить и священников этих было очень мало. Я, конечно, всех не знаю, но известные фамилии Владимира Воробьева, который созидал и создавал вокруг себя такую молодежную общину.

А.Пичугин

— Ну это еще от отца Шпиллера осталалась, от отца Всеволода Шпиллера.

С.Миронов

— Да, в то же время. Причем у отца Владимира не было такого храма, как сейчас, а были Преображенка, Вешняки, были храмы в которых он был не настоятель и ему очень много приходилось делать поперек воли настоятеля. А настоятель был, так сказать, упертый, такой прото…

А.Пичугин

— Советский.

С.Миронов

— Советский такой замечательный традиционный священник, который мог это на корню пресечь. Никаких частных исповедей, только общие, никаких частых причастий, ведь тогда священники боролись за то, чтобы разрешали причащаться хотя бы раз в неделю – это было супер часто.

А.Пичугин

— Но, часть священников боролись за то, чтобы разрешали причащаться раз в неделю, а часть боролась за то, чтобы и вовсе не разрешали. И до сих пор вот эта традиция, она только-только начинает изживаться, чтобы там на Пасху мы не причащаемся, например.

С.Миронов

— Конечно, только начинает изживаться, но борьба идет давно и просьбы и к патриарху Алексию II были о том, чтобы благословить именно на Пасху, на Светлую седмицу причащаться, причащаться без исповеди – это так было важно, так нужно было и прихожанам это растолковывалось, но часто растолковывалось не с амвона, а растолковывалось в частных беседах. Чай пьем со священником, собирается на Пасху 20 человек, молодежь как раз, вот ты позвал того, он позвал другого и собрались на квартире именно, мне кажется, те, кому меньше 40 лет – это молодежь. Они собрались и они задали свои вопросы наедине священнику, и священник ответил. Такое было и это было счастье. Тогда эти встречи были самым нужным, самым реальным, что необходимо. Иной раз отец Дмитрий Смирнов в своем стиле говорил, что драться со священником нехорошо, если он вынес чашу, ты хочешь причаститься, а он тебя не хочет причащать, то, конечно, не дерись. А что надо делать – надо как-то на его вопрос как-то так ответить, чтобы он тебя причастил. Если он хочет, чтобы ты у него исповедался, ну, допустим, можно же сказать, что ты исповедался в другом храме, можно сказать, что тебя благословили причаститься и так далее, то есть, всячески так сделать, чтобы священник успокоился, понял, что ты свой человек и причастил тебя. Это была проблема, поэтому люди ходили к своему священнику. Ведь они опасались еще того, что за какую-то провинность, какой-то грех, может быть не такой большой, какой-то чужой священник наложит на тебя епитимью очень солидную. А твой священник, зная твои добродетели, немощи и прочее – наоборот, даст тебе добрый совет, как тебе с этим грехом бороться и совсем не такую епитимью на тебя наложит. И с этим было связано то, что люди, конечно, ходили к этим молодым священникам, которые созидали вокруг себя общины. Их было немного, два имени я уже сказал, ну, много было таких общин, но в сравнении с количеством храмов, конечно, единицы.

А.Пичугин

— Ну я так сейчас, вернее не так давно, пытался вспомнить, ну, наверное, как вспомнить, я то тогда, меня и на свете не было, но судя по книгам, каким-то воспоминаниям, дневникам, я понимаю, что был община отца Александра Меня в Новой деревне, да, где достаточно все-таки было молодых людей, была община как раз отца Дмитрия Смирнова, но он не был же настоятелем там?

С.Миронов

— Не был, десять лет не был настоятелем.

А.Пичугин

— В Алтуфьевском храме, Крестовоздвиженском, а, в общем-то, больше, наверное, и не было, да? Ну, были молодые священники, где-то здесь, там. Но как общины формировались два таких полюса.

С.Миронов

— Мне сложно судить… Об отце Александре Мене я узнал незадолго до его убийства, я побывал на одной его лекции, почувствовал, что он великий человек, великий проповедник, энциклопедист и буквально через месяц-другой его не стало – это был шок, ужас. Я его застал, но какая там у него община – я не был в Новой деревне, я не ходил, не знаю. Я только знаю сейчас по его последователям, по тем людям, которые его уважают. Вот их я действительно знаю, уважаю, люблю и понимаю, что он для них много сделал. Про него есть и фильмы, и фотографии, и все это о многом очень говорит. Я застал его, слышал его голос живьем, его поведение на сцене, в кинотеатре «Орленок» на Сокольниках.

А.Пичугин

— А неужели эти общины не пересекались?

С.Миронов

— Пересекались.

А.Пичугин

— То есть, ты, как человек, который ходил в церковь в начале 1980-х не знал о том, что есть Новая деревня, есть Мень?

С.Миронов

— Ну, кто постарше, знал, мне же было сначала 16-17-18 лет.

А.Пичугин

— Ну, то есть, я открываю книжку про архимандрита Павла Груздева о котором, наверное, многие наши слушатели знают, и на какой-то там странице с отцом Павлом стоишь ты, например.

С.Миронов

— Я стою, да.

А.Пичугин

— То есть, к отцу Павлу, куда-то вот, за тридевять земель народ ездил.

С.Миронов

— Случайно.

А.Пичугин

— А в Новую деревню к Меню нет.

С.Миронов

— На праздник Достойно есть, ежегодно к нему стекались эти вот московские и ярославские священники, поздравляли его и вместе с тем общались друг с другом, потому что они, ну такую поддерживали связь. А отец Павел играл такую прекрасную роль старца, их объединителя, он проводил очень курьезные замечательные проповеди, снят фильм по одной из таких проповедей. Я записал эту проповедь как раз на магнитофон тогда. И случайно я оказался на такой службе, а выходя из храма случайно попал в фотообъектив. И теперь, вот в исторической фотографии стою одесную от старца.

А.Пичугин

— И таким же образом ты снимался в «Джентльменах удачи»?

С.Миронов

— Нет, другим образом. В «Джентльменах удачи», позже выяснилось, когда в детстве не было магнитофонов, компьютеров, фильм проходил, нельзя было сделать паузу, но в «Джентльменах удачи мои родственники всегда говорили: «Сейчас покажут Сережку», - то есть меня. Я не понимал, как меня покажут, чего меня покажут. Из раза в раз, когда мы смотрели этот фильм, так говорили, а потом я на уже стоп-кадре в компьютере понял, что это было. Там есть на 80-какой-то минуте, или на 79…

А.Пичугин

— Где Вицин приходит.

С.Миронов

— Там есть, где Леонов сидит перед своим столом письменным и смотрит на стену. На стене фотография детей, так вот моя мама работала с Вициным в театре Ермоловском и Вицин, когда снималась эта картина, сказал: «Принесите фотографии своих детей», - на этой стене есть фотография меня. У меня фотография такая же где-то лежит. То есть, Леонов смотрит на стену, на стене я – ну там много детей. Получается, что я попал своей фотографией.

А.Пичугин

— То есть, ты в историю входишь фотографиями.

С.Миронов

— Да, самый кассовый фильм того времени, ну это какой год, 1967, наверное, 1969, какой-то такой год. Фильм когда был создан?

А.Пичугин

— Ну, конец 1960-х, я не помню, во второй половине.

С.Миронов

— Нет, это совершенно к этому не относится, а вот к фотографии с Груздевым, да, относится, потому что я случайно попал на эту фотографию. Взять меня на такое путешествие, конечно же – это, можно сказать, причислить к какой-то общности, к общине.

А.Пичугин

— Напомню, что в гостях у нас сегодня известный московский регент – Сергей Миронов, отец девятерых детей – это программа «Светлый вечер», я – Алексей Пичугин и через минуту мы в эту студию вернемся.

 

А.Пичугин

— Еще раз здравствуйте, друзья, это программа «Светлый вечер». Здесь в этой студии я, Алексей Пичугин, а в гостях у программы «Светлый вечер» сегодня известный московский регент, отец девятерых детей, Сергей Миронов. Мы вспоминаем… Сергей вспоминает…

С.Миронов

— Здравствуйте.

А.Пичугин

— Москву. Да, еще раз здравствуйте…вспоминает Москву 1980-х, церковную Москву, общины, как это все выглядело, как было нельзя, но можно ходить в церковь. Вот про все, про это мы и говорим. Ездили, да, ездили к отцу Павлу Груздеву по каким-то деревням, в Ярославской области.

С.Миронов

— К Крестьянкину ездили.

А.Пичугин

—В Псков, Печерский монастырь.

С.Миронов

—Да, несколько раз, много раз почему-то, вот, был такой принцип, что хочешь, допустим, спросить какую-то важную вещь для себя, вот съезди-ка ты в Печоры, псковские Печоры, и дождись старца, поговори с ним, вот. Отец Владимир Воробьев устраивал специальные такие походы, что наверняка было, ну, проблематично, потому что это опять-таки, советское время было, то есть в 1984 году, по-моему, это было, или в 1985-м, представь себе тридцать человек едет и в Архангельск и в Печоры Псковские и там, значит, в палатках живет. Посещает богослужения, ну, естественно, беседует со старцами, кому удается, там, тот беседует, не все тридцать человек побеседовали. Вот, это очень здорово, это объединяет, это развивает и тогда не было ни пейджеров, ни телефонов, присылали письма, представляешь? То есть живет, там, двадцать дней эта группа студентов, прихожан, и им приходит письмо от их священника, и он пишет вот то-то, то-то, я, значит, молюсь за вас, прошу ваших молитв и так далее. Это очень все интересно и поучительно.

А.Пичугин

— А, кстати, вот эта история, она в свое время публиковалась в том числе и в современных глянцевых журналах, как такая необычная история о переписке Николо-Кузнецкого прихода с отцом Павлом Троицким, который якобы погиб в лагерях в 1930-е годы, но вот, вроде бы как, и не погиб. И там вот какая-то не понятная история.

С.Миронов

— Но я не специализируюсь на этой истории, я не знаю. Я знаю, что отца… значит, персонаж такой есть нашей современной жизни, отец Павел Троицкий, он, возможно, был и отец Владимир Воробьев его очень чтит. Случайно я бывал на этих службах, которые, вот, на Павла Фивейского происходили в Кузнецах. То есть я приходил просто попеть, а оказывалось, что это для них большой праздник, потому что это день его ангела, день рождения, подряд там два дня и много священников и мы пели величание и торжествовали, а в честь чего? Позже я узнавал, что это вот такой старец, который где-то там сокрыт и мы о нем почти ничего не знаем, а кто-то о нем знает. Нет, для меня это тайна, я не могу ничего сказать на эту тему, вот. Я могу рассказать такую историю – однажды мы поехали в поход в Архангельскую область и там путешествовали много, это все обычно было в августе. И для того, чтобы наша группа, приблизительно из тридцати человек, не слишком обратила на себя внимание, мы пошли не в один храм, а в два. Была суббота, вечер. Одна группа пошла в храм центральный в городе, а другая, наоборот, в самый такой захудалый, маленький, на окраине города. И вот та группа, с которой был я, пятнадцать где-то человек, из них, конечно же, многие умели петь. И когда мы вошли в храм, оказалось, что на клиросе никого нет. И у меня рефлекторно совершенно появилось точное желание – а почему бы не попеть? Я зашел в алтарь, познакомился со священником, он был очень молодой, приятный, и говорит: «Конечно, пойте». Но оказалось, что хор то у них был, только он на хорах стоял высоко и мы его даже не заметили, и тогда я сказал: «Ну, давайте, мы будем петь по очереди – то мы, то они». И священник благословил, и мы начали службу. И буквально через десять минут после начала службы гонец с хоров спустился и сказал: «Дальше пойте сами, мы послушаем, как вы поете». Почему – потому что, ну, может быть по-московски, мы пели слаженно, мы вот все, кто был в этом числе, ну, действительно хорошо пели. Я не буду их перечислять, потому что я кого-то помню, кого-то забуду, вот, и мы так здорово спели эту службу, что, когда вернулись и встретились эти пятнадцать плюс пятнадцать человек, те говорят: «Мы стояли в большом соборе и нам, естественно, не удалось ничего не спеть, ничего – очень скучали» а мы, наоборот, такие восторженные пришли и говорим: «А мы вот наоборот пели всю службу целиком, потому что тот хор нам уступил». И это была некая победа, это был некий знак и вот я бы заострил нашу оставшуюся беседу на том, что мы, когда приходим в церковь, мы чувствуем себя либо хорошо, либо плохо, по-разному. Это зависит от того, насколько нам удалось, поучаствовать в службе. Один человек скажет: «Мне удалось поучаствовать в службе, я поисповедовался, я причастился». Хотя исповедь не относится к службе, вот. Другой скажет – а я пел. А третий скажет – а я апостола читал. А четвертый скажет – а я вот свечку задувал, или наоборот, значит…

А.Пичугин

— Зажигал.

С.Миронов

— Зажигал, да, вот, то есть каждый из нас может участвовать по-разному. Кто-то звонил в колокола, например, тоже такое бывает. Я считаю, что очень важная мысль, которая должна нас всех поддерживать, мы должны к этому стремиться, что любому человеку должно в церкви быть нужным, почувствовать свою нужность, вот. Кто-то достигает этого тем, что обучает всех своих детей пению, музыке, кто-то объясняет им смысл богослужения. Потому что многие ходят годами в церковь, но ничего не понимают. А если ты хоть что-то понимаешь, ты такой ученый-филолог, смотришь на это все и видишь и ошибки и понял чтец то, что он прочитал или не понял.

А.Пичугин

— А вот ты очень хорошо сказал – как ученый-филолог, но тебе на вот это твое замечание многие могут сказать: «Ну, да, конечно, есть ученые, есть доктора наук, а есть обычные читатели. И не каждый читатель должен стремиться к тому, чтоб стать профессором».

С.Миронов

— Ну, да. Но понимать-то желательно. Вот тебя твой ребенок спросит о чем-нибудь, и ты должен ему ответить. Желательно. А иначе как? Иначе ты будешь рыться в энциклопедии, чтобы ответить своему собственному ребенку. А иногда у твоего ребенка нет для тебя доверия, и он спросит другого дядю. Или какого-нибудь ровесника. И вот дальше ты вступаешь в этот диалог и корректируешь - правильно ответил этот чужой человек или неправильно. Если учительница-атеистка, например, и она является таким авторитетным человеком для твоего ребенка. С одной стороны, это неплохо – она хорошо научит математике, английскому языку, а, с другой стороны, она же привьет, вот, свое такое ну, отношение, холодное отношение к религии. И это как объяснить?

А.Пичугин

— Ну, ты понимаешь, если мы берем обычную школу, то учителя нет задачи научить ребенка пониманию каких-то религиозных вопросов.

С.Миронов

— Ну, у некоторых учителей есть такая тенденция, они хотят навязать…

А.Пичугин

— Ну, навязать или наоборот отвязать, ну, просто… У большинства, это редкие исключения, у большинства такой задачи нет, если он говорит об алгебре, то он все-таки сорок пять минут говорит об алгебре.

С.Миронов

— Ну, да, но все равно, когда человек что-то говорит, он говорит то, какой он есть. Кто он есть на самом деле. Кто-то из великих так сказал, Шекспир, по-моему, вот. То есть, чтобы человек не говорил, он, выражает сам себя. Хоть он таблицу умножения будет говорить. Все равно из интонаций, из его говора, из его акцентов и его дыхания, нюансов всяких, можно будет понять кто он, как Шерлок Холмс. Может быть, догадаться, ну, тот же филолог-ученый. Он догадается, что ага, вот этот вот из такой-то местности, родной язык у него такой-то, а не такой-то и прочее, прочее. И вот когда мы говорим о том, что человек в церкви что-то понимает или не понимает очень важно, чтобы человек понимал что-то и это ценил. И он не то чтобы – мне дана была музыка, я умею играть на фортепиано, я могу, там, что-то еще, а в церкви я должен понять нужен я или не нужен. О, оказывается, у них нет баса, я прихожу и начинаю петь. О, оказывается, никто не может задать тон, я могу задать тон. О, оказывается, никто не понимает, что это за глас или подобен, и я могу спеть именно так и более того, я сейчас им напою, они все это запоют. Вот, в день сегодня, когда мы записываем, например, мне звонит один товарищ и говорит: «Сегодня у меня служба, триста человек будет петь под моим управлением. Триста человек, я ему говорю, это наркотик. Он говорит: «Да, они будут петь по моему мановению, как я покажу, так они и будут петь, конечно».

А.Пичугин

— И прямо вот он вот так вот все.

С.Миронов

— Да, но Чесноков сказал, что, допустим, достаточно 54-56 человек, да, для самого большого хора иначе перебор.

А.Пичугин

— А в Балканах поют два человека, а иногда один.

С.Миронов

— Понятно, а тут 300 человек. И я скажу, что да, это интересно. Но интересно ли это каждый день? Каждый день мы не соберем 300 человек. А вот два человека каждый день мы соберем. Обычно в храме современном приходят две тети…

А.Пичугин

— Но в будние дни.

С.Миронов

— В будние дни. Они что-то поют, вот, иногда это очень скучно. И вот я, там за свои тридцать с лишним лет пения в церкви прихожу к выводу, что надо петь, многие говорят, традиционно – нет, не традиционно. Надо петь так чтоб было интересно. Если ты поешь по-славянски и это никому не интересно возьми и откомментируй, переведи на понятный язык. Если слушатель, носитель другого языка и ты можешь ему на его языке откомментировать, сделай так. При современности…

А.Пичугин

— Откомментировать как? В какой момент?

С.Миронов

— Ну, в какой-то момент, хоть вот прям стихиру прерви и расскажи. Знаешь, вот, про что я сейчас пою стихиру. Потому что… если ты можешь это сделать. Другой вопрос, это надо по согласованию со священником делать. Это надо сделать так, чтобы не нашлись такие прихожане, чтобы не сказали: «Вы мне всю службу разрушили. Я бы тут стояла бы, молилась бы», - как она бы сказала. На самом деле она бы не стояла и молилась, она спала бы эти два часа, но под нашу музыку. А так у нее мозги вдруг зашевелились, потому что мы взяли и объяснили, вот, какое-то песнопение. Кстати, есть песнопение «Не рыдай мене, Мати, - самое известное песнопение, Великой субботы ирмос девятой песни, - зряще во гробе, Его же во чреве без семени зачала еси Сына: возстану бо и прославлюся». Смотрю я видеоролик, как один известный комментатор патриаршую службу комментирует, не будем фамилию называть: «Восстану, бо и прославлюсь и вознесу со славою». И вот он говорит между словом «вознесу со славою», он говорит: «вознесусь со славою». То есть этот комментатор великий, специально не говорю фамилию, вот. он так этот ирмос и понимает, что - «Я восстану, - Христос говорит, - Я вознесусь со славою», а дальше какой-то огрызок такой – «верой и любовью тебя величающий».

А.Пичугин

— Но это слушай есть же целая ардовская книжка церковных баек, где описываются точно такие же неправильные восприятия со стороны огромного количества церковных людей. Там просто приводятся дословные цитаты из разных песнопений, где это все полностью переворачивает смысл.

С.Миронов

— О чем говорим, о том, что этот великий комментатор, имя которого мы не называем, вот, он всю жизнь ходит в церковь, молится, дорос до того, что патриаршие службы комментирует, но он не знает, что речь идет о грешниках, которые хвалят Божью Матерь. И вот я их со славой тех, кто любовью и верой тебя, Божья Матерь, величает. Я их вознесу со славой. Вас священник смирил. Вас не допустил к причастию, вас не… не знаю что там, поругал, вы стоите в конце храма, вам не удается, не спеть, ничего вообще, вы плачете там, может быть, в душе. Вы сказали, что больше в церковь не ногой, вам все надоело, потому что вам все здесь противно, а вот про вас Христос сказал такую фразу, вот здесь, сейчас в девятой песне канона, это самая кульминация канона, такое произведение, да, церковной службы есть, вот и Он говорит, что я вас вознесу всего лишь за то, что… со славой вознесу, что вы будете величать Божью Матерь. То есть, если мы споем с вами, споем что-нибудь душою, не обязательно в голос, то уже мы скажем, это и про нас. И вот если мы будем воспринимать эти песнопения как будто бы они от нас - это же лучше, это здорово. Бывают описки, опечатки. Например, если мы откроем Триодь, там на Великую субботу тоже есть такая паремия, она поется – «Господа пойте и превозносите во вся веки». Там припев такой. То есть, допустим, чтец там по среди храма что-то говорит, ну там благословите, Ананий, Азарий, Мисаил, допустим, а хор или алтарь, там, отвечает: «Господа пойте и превозносите его во вся веки». И так сто раз, ну, не сто, там, пятьдесят, вот. А оказывается, слово «Господа» относится к предыдущей фразе, то есть: «Благословите Апостолы, пророцы, мученики Господня Господа», запятая, берем дыхание: «Пойте и превозносите Его во веки». Слово «Его» относится ко второй части, а «Господа» к первой. И вот из-за того, что кто-то напечатал в Триоде слово «Господа» на другой строчке бедные певцы, они всю жизнь поют и будут петь, уже, наверное, столетие, они поют фразу не так как логичнее ее петь: «Пойте и превозносите Его во веки». Они говорят: «Господа пойте и превозносите Его во веки». Получается, некоторая, ну, сумятица, или, не знаю, там, как это назвать – нелогичность. Ну, конечно это мелочь, конечно, но для человека, который вот с хором занимается, объясняет, что ребят, а вот давайте мы немножко по-другому споем или многие люди поют: «Аминь, аминь». Вот есть такое в литургии, они поют не просто аминь, или «Господи, помилуй» как там, дважды что-то они поют – «Подай, Господи, Господи», вот, «Подай, Господи, Господи». Почему-то везде там написано «Подай, Господи, а они говорят «Подай, Господи, Господи». Что распев такой что ли? То есть, есть песнопения, которые немножечко так вот как-то закруглились, а не сделались не удобо… ну, вообще, так сказать, привычными и люди, вот, стремятся эту традицию сохранить, а это традиция иногда, она совершенно ничего не стоит. И может что-то изменить и будет только радостнее, веселее и понятнее, доступнее. И доступнее для тех людей.

А.Пичугин

— А что делать? Вот кто должен менять? А потом ведь большинство из людей, которых приходят в храм, до клироса все равно они не дойдут никогда, но они могут заниматься огромным количеством, там, вещей, каких-то послушаний внутри церкви, но до клироса они не дойдут, потому что нет таланта. Вот у меня… меня выгнали из первого класса музыкальной школы. Вот я про себя говорю, да, и, по-моему, уже не раз говорил. и, ну не в жизни я петь не буду. Ну, могу иногда, когда нет никого, когда, там, очень сильно надо, но в здравом уме, я точно этого делать не буду.

С.Миронов

— Вот, к примеру, да, но ты читаешь апостола, ты выходишь в стихаре и говоришь прокимен. И если ты правильно произносишь прокимен, я не прошу тебя петь, хотя ты мог бы это спеть, если даже ты научишься, можешь и спеть. Но если ты вовремя, правильно, нужный прокимен произнесешь, то ты делаешь свое дело. И хор тебе правильно отвечает. Если ты с хором с любовью договорился, то у вас такой вот как бы ансамбль называется. Если ты не договорился, то, как везде. Чтец может сказать свой прокимен, эти вообще не готовы, споют в последнюю секунду, откроют свои ноты и споют кое как. Если прокимен сдвоенный, например, второй прокимен часто чтец говорит полностью и хор его поет полностью, а в книгах по уставу мы пишем, мы читаем, что это жанр такой – вторую часть прокимена надо петь только с середины. И чтец ее должен говорить до середины. Это трудно, допустим, ты говоришь второй прокинен…

С.Миронов

— Это от тебя зависит.

А.Пичугин

— По-моему, везде так делают. Ну, это такие частности, которых может быть, наши слушатели не знают. У нас многие слушатели вообще люди не церковные, которые только задумываются о том, что надо прийти, вот огни задумываются о том, что им надо прийти, перешагнуть порог церкви, да, а что они должны увидеть там?

С.Миронов

— А вот смотри. Когда мы перешагиваем порог какого-нибудь магазина к нам подходит менеджер и говорит: «Вам помочь? Вам фотоаппарат? Какой? Вот у нас вот такие, вот такие, и так далее». Если тебе этот человек не нужен ты ему делаешь знак или что-то говоришь – мне вот ничего не нужно. А если он тебе нужен, действительно, он тебе может помочь, и выбрать, там, фотоаппарат, условно, то вот эти люди, мне кажется, они конечно хорошо бы их иметь в церкви. И они должны быть очень талантливые и очень тактичные

А.Пичугин

— Так это же вопрос как раз, о котором сейчас много говорится.

С.Миронов

— Говорится.

А.Пичугин

— Должно быть катехизаторы, почти в каждом московском храме, а должен быть в каждом, есть вот эта должность катехизатора. Но достаточно ли сейчас у церкви кадров для того чтобы этим всем заниматься?

С.Миронов

— Да, нет, конечно.

А.Пичугин

— На должном высоком уровне.

С.Миронов

— Да, нет, конечно. Очень мало таких кадров и вообще у нас распространено магазинное отношение. Однажды девятиклассница спросила в классе, в школе мы беседовали, значит: «А почему церковь не работает ночью?». Я вот зашла свечку поставить, а в их городе четыре церкви, и она не работает. Я внезапно придумал пример, сейчас расскажу, который я много раз уже рассказывал. Давайте поймем, что такое церковь. Давайте отрешимся от магазинного отношения - я хотела поставить, мне не дали. Закрыта церковь. Церковь – это общество людей, о которых Христос говорил: «Нет, потому знают все, что вы мои ученики, что, если вы будете друг друга любить». И второй пункт, который, я считаю, нужно знать, нет больше той любви, когда ты отдашь жизнь свою за друзей. Вот представьте себе мы 9 «А» и мы друг друга любим. Мы же 9 лет уже вместе. И у нас общая вера. Можно ли сказать, что мы христиане? Ну. Можно. А давайте не про христиан говорить, про футбольную команду. Вот мы все любим играть в футбол. Мы все играем в футбол? Да. У нас есть форма, чтоб играть в футбол? Да. У нас есть понятия о правилах, приличиях? Мы должны их соблюдать? Да. А должны ли быть у нас документы, что мы футболисты. А почему бы и нет? И вот теперь перекинем это все на церковь. А у нас есть документы, что мы церковь – наш 9 «А»? Нет. А как доказать, что мы друг друга любим? А вот вам пример из жизни. К примеру, забегает к нам в класс какой-нибудь террорист, бросает бомбу и кто-то грудью ложится на эту гранату и спасает нас, сам погибает. Кто он? Он святой. Он отдал жизнь за друзей своих. Он исполнил самую большую заповедь Христа. Следовательно, мы его фотографию вешаем и говорим это наш покровитель. Этот человек образец, как святой.

 

А.Пичугин

— Друзья, напомню, что в гостях у нас сегодня московский известный московский регент, отец девятерых детей, Сергей Миронов. Я немножко не понимаю, какое отношение это имеет к тому, что церковь ночью не работает?

С.Миронов

— Вот, я значит, закончил эту свою речь, тем что я говорю - вот, представьте себе из девятого нашего класса мы пошлем одного представителя к патриарху, и он объяснит, что у нас девятый класс не просто, а мы церковь. У нас даже мученик появился. Патриарх выпишет такой вот документ, что, да, действительно, вы церковь. Вот ты исполняешь обязанности священника, я приеду только через десять лет, а вы теперь функционируйте как церковь. И после этой фразы я говорю – кто сегодня ночью дежурит? Эта девушка, которая задала вопрос про то, что ей не дали свечку. Она задумалась. Она хотела, как в магазине – я пришла, поставила свечку, мне не дали поставить свечку. Стоп, ты сегодня ночью дежуришь? Не надо ходить в те четыре церкви, которые закрыты, ты есть церковь. Ты, твой класс, твоя общность, твои люди, они должны составлять церковь. Другой вопрос о юридической принадлежности, вот, к конфессиональным и прочее. То есть людей надо перенастроить. Они ходят в церковь как в магазин на сегодняшний день они слышат там чье-то пение, а не мое, кто-то уже за них поставил свечки и позвонил в колокола. А ты сам можешь это сделать? А сам хоть что-то можешь сделать? Ты кто?

А.Пичугин

— Но это к вопросу об общине.

С.Миронов

— Вот. Я хочу сказать, что мы участвуем в службе всячески – кто-то слушает, кто-то понимает, кто-то переводит, кто-то поет, кто-то учит пению, кто-то учит, значит, звонить и прочее. Кто-то подсказывает священнику его ошибки. Между прочим, очень странная мысль, но я скажу – священник похож на повара. Почему? Потому что он в богослужении должен совершить некоторые действия, связанные со священными сосудами и, значит, хлебом, вином, водой. И как повар должен это преподать. Вот это его обязанность. Другие не должны касаться этих вещей. А мы кто? Мы община, мы и есть тот организм, который совершает, собственно, молится на этом богослужении и, ну, как это сказать, без этого организма, без нас, без людей, богослужение не совершится. А у нас магазинное отношение, мы думаем, что нет, вот священник пришел, он правильно оделся, он правильно все совершил – значит, совершилось богослужение. Мы должны от себя потребовать, чтобы мы что-то делали в церкви, чтобы мы обязательно сознательно с толком с расстановкой и своих детей тогда сможем научить. Вот об этом речь, и если мы будем делать нестандартно, вот я сейчас говорю не по бумажке, не как Брежнев, и ты вот смотришь на меня и, так сказать, киваешь и понимаешь, что я говорю. А если б по бумажке говорил, то получилось бы, что это было бы не так искренне, да, люди верят. Вот, мы даже по радио слышим иногда, что-то читается по бумажке. Написал человек…

А.Пичугин

— Ну, новости читаются.

С.Миронов

— Ну, новости и даже проповедь на Евангелие. Написал по бумажке, и мы видим, что он говорит не от себя. А он читает с грамотным совершенно сложением слов.

А.Пичугин

— Выверенный текст.

С.Миронов

— Да. И мы уже меньше доверяем. Мы уже даже не знаем точно – это он выверял или не он, ему написали. А тем более в повторе потом идет эта же программа и точно убеждаешься – это не он писал, это не его стиль или наоборот. То есть мы должны быть очень искренними, вот это важно. Церковь - это не какой-то институт, это люди, которые друг друга любят. Я бы не советовал ходить в церковь, если ты чувствуешь, что тебя там не любят. Не советую ходить в церковь. Ты должен пойти в церковь, в храм, туда, где к тебе повернутся с любовью, посмотрят с любовью, и все тебе, если надо, объяснят или наоборот, помолчат и услышат тебя, ты что-то скажешь. Вот это будет с любовью, потому что Христос сказал, где будет любовь, там значит и… потому знайте, что вы мои ученики. Вот, мы строим храмы, на каждом перекрестке будет храм. А любовь там будет? Тридцать лет как я хожу в церковь, тридцать три, и я наблюдаю, что вот эта тенденция людей есть. Они выстраиваются очередями к мощам, каким-то святыням, но им, к сожалению, никто не объявляет, что это не самое главное. Самое главное любовь иметь друг к другу, быть готовым жизнь отдать. Вот это главное, а выстроиться несколько часов по морозу к мощам постоять – это что? Это христианский подвиг что ли? Ну, для кого-то да, я вот, так сказать, вот сейчас может кого-то обидел, но это…

А.Пичугин

— Но для кого-то правда, я вот тоже так иногда задумываюсь об этом, объясняю все себе теми самыми словами, что ты мне сейчас говоришь, но потом думаю – ведь для кого-то… он, может быть, и не пойдет на службу и… но для него отстоять на морозе пятичасовую очередь с больными ногами, это же тоже показатель веры.

С.Миронов

— Ну, да. Вот, то есть такое у него служение. Вообще человек каждый хочет выделиться. Вот он скажет: «Я отстоял». И он выделился, он чувствует себя нужным в этой очереди. А другой человек чувствует себя нужным в другом. Недавно услышал об отпевании знакомого священника. Приехал в деревню далеко и вижу, некому петь, и влился в этот хор. Ко мне подходят несколько священников и говорят: «А вы когда-нибудь отпевали священников?». Ну, я им сказал, сто раз, хотя я ни разу в жизни не отпевал священников, как регент, я бывал на отпевании много раз, вот. И началось отпевание. И это была грандиозная служба. для меня в первый раз по новой книжке, там, мне дали книжку и три часа напряженнейшей работы и потом по вообще, по состоянию, по благодарности тех священников и людей, которые присутствовали на службе, я понял, что это вот мой вклад в дело церкви, общее дело церкви. Я дружил с этим священником, он мне очень много помог, кстати, он на этой фотографии стоит у Груздева, архимандрита Павла, вот. Его имя новопреставленный Евгений, вот, протоиерей, музыкант, он тогда был регентом на той службе. И вот я отпевал отца Евгения совершенно почувствовал, что вот это мой дар. Я что могу, то делаю. Тот местный хор может быть сделал немножко по-другому. И во всяком случае, вот, получилось. У каждого есть свой какой-то талант. Понимаешь? Кто-то может прочитать на каком-то языке, кто-то может четко прочитать, а не себе под нос, кто-то может правильные расставить акценты, смысловые, во время чтения и уже людям будет приятно. Они поэтому любят этих людей, которые четко произносят молитвы и так далее. Они к ним тянутся, потому что это понятно. Отец Дмитрий Смирнов четкие проповеди читает, а отец, допустим, какой-то, не будем имен говорить, итак много, четко произносит молитвы и к нему тянутся люди, потому что все понятно, четко. То есть, у каждого свой талант. Ты, там, апостола читаешь, допустим, прекрасно, это замечательно. Я так образно говорю. То есть что ты можешь сделать – сделай. И сделай, если ты боишься отступить от традиций, то получается, что ты не поворачиваешься лицом к тем людям, которые в первый раз пришли в храм. Вот иной раз лучше повернуться к ним лицом и задать им какой-то вопрос, может быть это будет самое нужное для них и даже не идти, там… вот, я регент, я пойду на клирос буду петь, нет. Я обращусь к этому человеку и спрошу: «Вы в первый раз? Вам нужно помочь? А какой у вас вопрос?». Однажды в храме подошла женщина и говорит: «Вот, сына отпеть нужно, а мне нужна справка-разрешение». Я стал выяснять: «А как? Как он умер?» – «Он, - говорит, - загородил грудью своего начальника». Я ей говорю: «Твой сын святой». Двадцать четыре года ему было. Он загородил грудью начальника и отдал жизнь за начальника. А ты какую-то справку хочешь найти. Дадут тебе справку, не дадут, ты должна понимать, что он отдал самое дорогое, что у него есть. Так Христос сказал: «Кто жизнь отдал за друзей своих». Вот, то есть у людей должно быть вот такое утешение и знание, к чему призвал Христос, что, так сказать, важно делать, а что не так важно делать. Там отстоял ты пятичасовую службу или не отстоял, спел ты в большом хоре или в маленьком, или что-то еще ты сделал. Это может быть не так важно. Ну, вот такие у меня мысли бродят, ходят и я их рассказываю всем.

А.Пичугин

— Ну, что ж, здорово. Спасибо большое и как раз время наше уже заканчивается. Я напомню, что в гостях у нас сегодня был московский, известный московский регент, отец девятерых детей, кстати, их всех очень интересно и необычно зовут.

С.Миронов

— Очень долгая история – Феодосия, Мирон, Митрофания, Ефросинья, Мариам, Иероним, Мирра, Ефимия и Иулиания.

А.Пичугин

— Все по святцам.

С.Миронов

— Ну, там есть, есть варианты, когда трудно было назвать по святцам, ну, конечно все связано и все имена редкие, специально редкие для того, чтобы, ну, как обычно у нас в одном классе, там, три Маши, три Кати.

А.Пичугин

— Ну, уже, кстати, нет.

С.Миронов

— Ну, уже нет, уже сейчас разбавляется восточными именами. Но все равно, вот, а так, дочка старшая поступила в консерваторию, там, две Мироновых, но ее зовут Феодосия, потому что редкое имя. И она у меня, значит, Феодосия Миронова.

А.Пичугин

— Сергей Миронов, отец девятерых детей, известный московский регент сегодня был с нами в программе «Светлый вечер». Я - Алексей Пичугин. Всего доброго, будьте здоровы. Спасибо.

С.Миронов

— До свидания, спасибо.