«Византийский эпос»

Гостем программы был доктор философских наук, ректор Университета имени Разумовского Арсений Миронов.

Разговор шел о Византийском эпосе, как возникали древние эпические сказания, какими были их герои и как менялись их образы от языческих к христианским

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин:

— Здравствуйте дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и передо мной на столе лежит книга, которая меня очень заинтересовала своей необычностью, книга научная, называется она «Византийский героический эпос. Аксиологический анализ», автор Арсений Станиславович Миронов. И вот, наверное, пришло время поговорить об эпосе, притом об эпосе, который ближе всего к нам, к России — об эпосе византийском. Для этого я пригласил сегодня к нам в студию автора, доктора философских наук, ректора Университета имени Разумовского Арсения Станиславовича Миронова. Здравствуйте.

А. Миронов:

— Здравствуйте.

Д. Володихин:

— Итак, «Византийский героический эпос». Но прежде чем заниматься материалом книги и смотреть на то, что представляет собой собственно византийский эпос, я прошу несколько слов сказать о том, что собой представляет эпос вообще и почему по всему миру огромное количество людей занимается им с необыкновенным азартом.

А. Миронов:

— Эпос — это поэмы литературные или народные песни о героях, о людях, наделенных удивительными способностями, сверхталантом, а также о том, как герои распоряжаются этим талантом, что они считают в окружающем мире, в этой жизни более ценным, чем их собственная жизнь, ради чего они готовы жертвовать своей жизнью. То есть эпос — это учительные культурные тексты, которые у многих-многих народов и в разное время живут, передаются от поколения к поколению для того, чтобы рассказать детям о том, как жить, зачем жить и зачем умирать.

Д. Володихин:

— Ну вот, допустим, очень хорошо известен эпос, назывался он в советскую старину «Легенды и мифы Древней Греции», несколько менее известен эпос древнеримский, невероятно популярен был когда-то эпос древнескандинавский, его в советское время издавали в таких количествах, что я уж не знаю, мне кажется, русские сказки в таких количествах не издавали, и всё это — рассказы о богах и героях. И вот вопрос: в сущности, установилось мнение, согласно которому эпос намертво связан с язычеством, и он намертво связан с какими-то невероятно древними эпохами в истории человечества, с эпохами, которые связаны с первобытностью, переходящей на стадию цивилизации — настолько это въелось в умы, что, по-моему, сложно уже оттуда всё это изъять, но насколько это правильно?

А. Миронов:

— Действительно, большая часть эпоса, то есть эпические сказания большинства народов мира — это в ценностном плане не христианские тексты, которые условно можно считать языческими, потому что в центре такого не христианского эпоса фигура героя, который использует свою силу, свои таланты только ради себя и ради языческих ценностей: личной славы, личной чести, добычи, он обладает способностью гневаться, это знаменитый эпический гнев, который герой языческого типа проявляет, когда его лишают ценного имущества: красавицы, коня или золота, он этот гнев проявляет, когда возникает угроза бесславия, когда его упрекают в трусости. И такой герой языческого типа, мы его обнаруживаем и в вавилонском эпосе древнем — о Гильгамеше, и в древнеиндийском — в «Рамаяне», и в персидском, и в гомеровском эпосе, разумеется. В эпосе многих христианизированных народов Западной Европы, несмотря на то что это народы уже христианизированные, сохраняется всё равно тип языческого героя, таков Беову́льф, таков Роланд, «Песня о Роланде», таковы многие рыцари Круглого стола. И редким исключением являются герои русского эпоса, византийского, болгарского, сербского, эти народы смогли выработать эпические сказания другого типа — это герой-христианин, свои силы, свои дарования он использует для служения: для служения ближнему, для защиты страдающих людей, для защиты святынь, и саму свою силу, сами свои дарования он воспринимает как бремя, эта сила как бы и не очень-то ему нужна. Это бремя-служение, у него одни проблемы, и с властью, и бояре на него клевещут, и «тяжело от силушки, как от тяжкого бремени», поётся в русской былине. И абсолютно то же мы находим в византийском эпосе, очень похожая ситуация, когда герой пользуется своей силой не в личных корыстных интересах, а ради законной власти, ради веры, ради святынь, ради страдающих людей.

Д. Володихин:

— Ну хорошо, а представление о древности эпоса? Давайте здраво посмотрим на все эти вещи. Древний шумерский, вавилонский эпос — это несколько тысячелетий тому назад. Древнескандинавский тоже, в общем, эпос бесписьменной эпохи, эпос, когда народ жил в простоте, можно сказать так. Гомеровские вещи: «Илиада», «Одиссея» — это тоже несколько тысячелетий назад, тоже у персов сложилось давным-давно. И вот возникает вопрос: можно ли говорить слово «эпос» в отношении народов, уже достаточно изощренных? Или эпосом не может называться плод высокоразвитой цивилизации, это только то, что создал народ, когда он был юн? Ну вот византийская цивилизация — это ведь соединение христианства с культурной основой, созданной Древней Грецией, Древним Римом. Русская цивилизация — это прежде всего цивилизация, основанная на христианстве восточного обряда. Ну вот и что, эпос на христианской почве для многих, наверное, просто прозвучит как нонсенс, многим покажется: «да вы и перевираете, на самом деле эпос был когда-то до христианства, как могут христиане его плодить? Это что-то не то, это что-то другое принципиально».

А. Миронов:

— Эпос жив до тех пор, пока жива его функция, о которой мы говорили — это передача от поколения к поколению ценностей на примере героических поступков. И русский эпос записывался в XIX веке активно, это была пора его живого бытования, пора расцвета, когда он был в десятках, сотнях домов, тысячах домов, то есть куда ни приходили собиратели эпоса, они обнаруживали живую традицию, я говорю сейчас, конечно, о Русском Севере, о казачьих регионах, о Сибири, и поэтому говорить о том, что эпос возможен только в глубокой древности — это не так. Абсолютно жив был эпос сербов и боснийских мусульман, и болгар в XIX веке, когда его записывали, и в XX веке, последние былины записывались в 60-х — 70-х годах прошлого века, и это не какие-то воспоминания об эпосе, которые просто сохранились мёртвыми в памяти народа, это живой эпос, который певцы дополняли своими красками, привносили свои акценты, это было абсолютно живое явление.

Д. Володихин:

— Ну да, я понимаю. Представить себе, что где-нибудь в конце XIX века в шведском селе кто-нибудь выступает перед односельчанами, на их глазах произнося сагу, достаточно сложно. Или представить себе, что в Италии кто-нибудь начинает, опять же, в городском клубе, встав со стаканом пива, рассказывать что-нибудь вроде «Энеиды», или там нового приключения троянцев, которые прибыли в Рим, чтобы создать новое государство, это невероятно, то есть ясно, что в этих государствах в этот период эпос мёртв, в России он всё ещё жив, да, допустим.

А. Миронов:

— Сейчас уже нет.

Д. Володихин:

— Ну сейчас, да, наверное. Но вот, допустим, мы принимаем на веру то, что эпос может быть созданием, работающим очень долго в рамках цивилизации, которая достигла довольно высокого градуса развития, и спросят вас: а зачем? Зачем, собственно, если народ уже пришёл к письменной культуре? Народ может спокойно всё считать с книжек, с рукописей, со свитков, ну где что, а вы ему предлагаете на слух воспринимать огромные песенные или там какие-то речевые ритмизированные стихи, которые, в общем, гораздо тяжелее понять, гораздо тяжелее извлечь оттуда смысл. Почитал, да и все, вот книжки есть, пожалуйста, в России уже к тому времени печать была несколько веков как. Почему тем не менее эпос работал?

А. Миронов:

— Да, вы правы, и среди русских певцов было огромное количество грамотных людей, которые дома у себя хранили даже издания былин. Тем не менее, представьте себе зимний вечер, когда вся семья собралась в доме, горит лучинкой свеча или лампочка, если это начало XX века, нет ни радио, ни телевидения, дети по лавкам, и вот звучит голос дедушки или бабушки, который завораживает. Кстати, Лев Николаевич Толстой отмечал, когда он писал свою азбуку и выбирал для неё тексты, которые вызывали бы интерес у детей в первом классе, во втором, он отмечал, что почему-то какой-то удивительной притягательной силой обладают былины, дети, как только былина начинала звучать, почему-то вдруг притихали, начинали слушать, как будто что-то очень-очень важное, что в жизни им пригодится, вот в этот момент звучало. И в крестьянской семье очень часто возникали ситуации, когда вся семья занималась монотонным трудом, например, починкой сетей или нарезали ложки, или расписывали их, то есть во время таких многочасовых совместных актов труда звучал голос бабушки или дедушки, и это запоминалось, тем более это всё, знаете, на пальчиках у детей, вот когда они занимаются какой-то мелкой моторной работой такой, это всё очень способствует запоминанию, поэтому собиратели и удивлялись, почему бабушки помнили тысячи строк наизусть и при повторном пропевании повторяли всё слово в слово.

Д. Володихин:

— Любопытно, сейчас что от этого осталось? Ну в лучшем случае поют колыбельную младенцам, которым надо поскорее уснуть, или: «Папа, расскажи мне сказку!» Ну, результат бывает такой: что у папы в голове сложилось из прочитанных книжек, то он и читает.

А. Миронов:

— А вот этим нужно пользоваться, вот этим желанием детей нужно пользоваться, и здесь даже есть возможность гипотетическая, что возродится функция былины. Былины можно классифицировать по типу героя, есть былины, которые можно петь людям буйным, своенравным, показывать им отрицательный пример Василия Буслаева, например, или Дуная Ивановича, можно петь былины людям немножко трусоватым, не верящим в свои силы, каким был, кстати, Добрыня Никитич, можно былины, былинного героя подбирать под тип личности слушателя, и если дедушка или мама споют, ну, конечно, не полную былину, которая может длиться полтора часа, а, так скажем, некий сводный текст, некую динамичную версию ребёнку, мне кажется, это будет воспринято.

Д. Володихин:

— Ну, да, былина может возродиться, если её окончательно не вышибет из сознания мультик на ночь или компьютерная игрушка на ночь.

А. Миронов:

— В своё время былину убило радио, когда оно появилось в домах крестьян, и дома́ культуры. Зафиксирован любопытный случай, когда собиратели записывали былину у одного дедушки на Русском Севере и спросили его: «Ну, вас приглашают в дом культуры выступать?» Он говорит: «Нет, нет, они говорят, им это неинтересно. Им вот частушки спеть или какой-нибудь анекдот рассказать народный, это они любят». Вот былины про героев, дома культуры это не переваривали.

Д. Володихин:

— Я думаю, на этой ноте самое время напомнить: это Светлое радио, дорогие радиослушатели, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях доктор философских наук, ректор Университета имени Кирилла Григорьевича Разумовского, Арсений Станиславович Миронов. Мы рассказываем вам о византийском эпосе, и вот как раз сейчас возникает вопрос, который, может быть, для целой эпохи был бы неприятен, был бы вопросом, который сразу же просто скидывали бы со стола как нечто ненужное: а почему, собственно, в популярной литературе, в детской литературе, в литературе, которая предназначена для юношества, византийского-то эпоса как раз не существует? Русских сказок-то, в общем, не так много, большое количество литературных пересказов и фантазий авторских, но они, тем не менее, все-таки русские сказки встречаются. Вот эпос, мягко говоря, в некоторых проявлениях недетский, древнескандинавский или древнегреческий — это эпос для взрослых людей, тиражируется в огромных количествах.

А. Миронов:

— Ирландские саги, например.

Д. Володихин:

— Ирландские саги тоже, в общем, мягко говоря, недетские истории о том, как свои потребности в женщинах все эти герои удовлетворяют, и как от них вода кипит во время боя, и кому они, каким способом разможжили череп, и как языческие боги спустились и помогли или, наоборот, отобрали их талант. Ну, в общем, для православной семьи, для православного ребенка это не совсем то, что желанно, что будет способствовать доброму его росту. В Византии эпос создавался веками. Существовали пограничные области, например, Месопотамия, за которые постоянно велись бои, там жили герои-пограничники. Вот огромное количество, например, историй о Дигени́се Акри́те, акрит — это и есть воин пограничной стражи, вот он такой своеобразный греческий народный рыцарь, который наделен огромной силой от Бога, борется со своими соблазнами и грехами, и когда он Богу покорен, он побеждает. Но где этот самый акрит-то в современной русской литературе? Где, что о нем рассказывается? Ни как он бился с разбойниками, ни другие истории. И возникает вопрос: ну вот развита эпическая традиция, почему она находится в сфере игнорирования? На мой взгляд, так можно сказать.

А. Миронов:

— На первый взгляд, все просто. Если есть живой народ, например, якуты, они защищают, сохраняют свою традицию эпическую — олонхо́, у них есть целый институт, журнал замечательный «Эпосоведение». Карелы, финны, у них есть свои руны карельские, они поэтому их защищают и актуализируют, пропагандируют. А где сейчас византийцы? Кто заинтересован в том, чтобы защитить их наследие? Я был удивлен, даже поражен, когда я узнал, что византийский эпос о Велиса́рии — это потрясающий, это удивительный герой, это гениальный человек, который одержал множество побед, он практически спас Византию несколько раз от вражеских нашествий, его удивительная история отразилась в эпических сказаниях, которые, я думаю, в VI веке начали складываться, после Рождества Христова, активно бытовали в народе до XI века, и я долго не мог найти европейский язык, на который были бы переведены эти последние обрывки, записи, которые были уже сделаны в XV веке, с XV века до нас дошли. Так вот, по-моему, только на итальянский переведены сказания о прекраснейшем и удивительном муже Велисарии, не говоря уже о переводе на русский язык, которого просто нет в помине.

Д. Володихин:

— Ну да, Велисарий сражался с могучими персами, сражался в Северной Африке с германцами, с вандалами, по-моему, и победил их. Сражался в Италии за воссоединение имперских провинций с имперской столицей Константинополем, то бишь Царьградом, и добился успеха, он был действительно очень сильный полководец в VI веке. И вот такая неприятная вещь: источники, которые рассказывают о нём в стиле хроники, в стиле высокоинтеллектуального описания исторической реальности — пожалуйста, их перевели. То, что относится к песням, то есть восхищённому созерцанию народа в отношении этой фигуры — да, вы правы, для меня до сих пор откровение то, что этот эпос вообще существует.

А. Миронов:

— И надо заметить, что эпический Велисарий, он отличается от Велисария исторического, это очень хорошо, потому что, как вы правильно сказали, это такой народный взгляд на своего героя. В частности, народ был убеждён, что Велисарий был оклеветан, причём неоднократно, аристократическими родами, в Царьграде перед императором он был оклеветан, попал в тюрьму, ослеплён и был нищим, и когда уже он был нищим, император призвал его спасти в очередной раз ромеев, спасти империю, и Велисарий пришёл на помощь, и нищий снова спас империю, вот этот нюанс, который остался именно в эпических сказаниях, он очень ценен.

Д. Володихин:

— А Велисарий выступает в качестве полководца или в качестве богатыря, одиночного героя? Чего больше в эпических сказаниях о нём?

А. Миронов:

— В эпосе вообще герой необязательно наделён силой физической, он может быть наделён даром красноречия или хитроумия, он может обладать навыками колдовства, вот в языческом эпосе такое часто встречается. А Велисарий наделён двумя потрясающими талантами, первый талант — это умение организовывать, то есть он управитель и устроитель, он решает задачи. И он сначала выступает в эпосе в роли великого строителя прославленного, который по заданию императора строит замечательные здания, огромные величественные сооружения, затем он становится гениальным полководцем, он организует армии и флот для того, чтобы спасти империю, и в этом заключается его талант. Второй его дар — это стойкость или мужество, и стойкость прежде всего к соблазнам и искушениям. Велисарий оказывается в ситуации, когда его обожает народ, его обожает армия и флот, он становится триумфатором, его буквально на руках заносят в ворота Царьграда. И какой-нибудь герой «Тидриксаги», например, Самсон, он бы просто сверг императора с трона, занял бы его место, и все сказали бы, что — да, это абсолютно нормальное поведение эпического героя языческого типа.

Д. Володихин:

— Этот более достоин, чем сидящий на своём троне монарх, ну так давайте заменим!

А. Миронов:

— Совершенно верно. Право сильного, у кого сила, тот и должен обладать властью, богатством и так далее. Велисарий трижды целует землю перед стопами императора, потому что для него очень важна святыня законной власти, богоданной власти императора, и он вручает свои таланты, свои дарования, отдаёт их императору в его распоряжение. И даже когда вот эти аристократы византийские клевещут на него, и Велисария помещают в темницу, в заточение, завязывают ему глаза, но потом приходят враги, осаждают Царьград, и император просит Велисария о помощи, то ни тени гнева, никакой мести, ничего в душе у Велисария нет, потому что он обладает удивительным качеством стойкости, он стоек к соблазнам и искушениям, стоек, в том числе, к страсти гнева, он не мстит, он просто возвращается к своему служению.

Д. Володихин:

— Ну и получается, что этот человек обладает благочестием христианского воина, и помимо его способности, его таланта к ведению войны, к устроению больших дел, его стойкости вообще жизненной, мы, наверное, можем говорить, что в портрет Велисария входит такая христианская добродетель, как смирение.

А. Миронов:

— Совершенно верно, он не ждёт почестей, не ждёт наград от императора. Более того, когда император в какой-то момент осыпает Велисария почестями, это как раз становится, так скажем, первым шагом к большим скорбям, к испытаниям, потому что возникает зависть в сердцах вот этих аристократов, они говорят: «Велисарий — человек простого происхождения, почему ты, государь, осыпаешь его такими наградами, такими благодеяниями?» Император так любил Велисария, что вместе с ним трапезничал, Велисарий спал в одной комнате с императором, то есть они были друзьями-не разлей вода, и это, конечно, вызывало зависть у аристократии.

Д. Володихин:

— Ну что ж, печальная судьба Велисария, однако, накладывается на то, что исторические источники того времени, в частности, сочинения Прокопия Кесарийского хотя бы частично подтверждают то, что сохранилось в эпических сказаниях. Может быть, не то, что Велисарий спал в покоях императора, исторические источники говорят, что император Юстиниан I, при котором действовал Велисарий, вообще очень мало спал, почти всегда бодрствовал, и тем не менее, вот победы Велисария, его героизм на поле боя и его очень большое терпение, они и вправду отражены в источниках, но там они отражены очень своеобразно, то есть где-то намекают на его нравственную немощь, где-то на трусость, нерешительность, нежелание рисковать жизнью, а вот народ говорит иначе, и надо ещё посмотреть, что где неправильно.

А. Миронов:

— А вот исторические источники говорят о сыне Велисария, просто в эпосе действует ещё и сын. После того, как Велисария повторно заточили в темницу и ослепили на этот раз, не просто повязка на глаза, а ослепили, после этого подступают очередные враги, осаждают Константинополь, и император снова призывает Велисария к служению, а тот уже незрячий, абсолютно немощный старик, нищий, всё потерявший. И тогда Велисарий просит своего сына стать посредником между собой и войском, то есть сын озвучивает приказы, даёт распоряжения, а Велисарий как советник при сыне выступает, и ему удаётся организовать оборону города.

Д. Володихин:

— Ну, там больше говорится о его супруге, которая была подругой жены императора, Феодоры, и своему мужу в основном вредила, это такая вариация на тему злой жены. Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы ненадолго прерываем нашу с вами беседу для того, чтобы буквально через минуту вновь встретиться в эфире.

Д. Володихин:

— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы разговариваем о византийском эпосе со знатоком дела, автором книги, посвященной византийскому героическому эпосу, доктором филологических наук, ректором Московского государственного университета технологий и управления имени Кирилла Григорьевича Разумовского, он же Первый казачий университет — с Арсением Станиславовичем Мироновым, и наш разговор сейчас затронет тему об обширности византийского эпоса. Ну вот я вижу сказание о Велисарии, что ещё возникло на этой почве?

А. Миронов:

— Давайте, может быть, немножко углубимся в историю и поговорим о древнейшем известном науке памятнике христианского героического эпоса, это поэма, написанная гомеровским языком, то есть это гекзаметр, и будучи по форме очень похожей на поэмы Гомера, и лексика гомеровская там тоже присутствует, при этом эта поэма является по содержанию абсолютно христианским текстом — это «Видение Дорофея, сына Квинта поэта», обнаружено в Бодмерском собрании, IV век.

Д. Володихин:

— Вот вы сказали: «Бодмерское собрание» — что это, объясните?

А. Миронов:

— Был такой в Швейцарии собиратель древних рукописей и книг, и вот это его библиотека. Так вот, первая половина IV века, гекзаметр, то есть начинаешь читать и кажется, что ты читаешь Гомера. И о чём же речь? Это действительно воинский эпос, в котором описывается крепость Христа, то есть Христос выступает в роли императора или руководителя воинов. Все воины в этой крепости имеют свои чины, абсолютно такие же, как в Византийской империи того времени. И вот главный герой, которого зовут Дорофей, поступает на службу к Христу в этот замок. И надо сказать, что Дорофей поначалу воспринимает свою силу так, как это делают герои языческого типа — он воспринимает свои таланты, свою силу как право на почести и дары, которыми должен его одаривать хозяин этой крепости, и поэтому Дорофею не нравится, что его поставили охранять внешние ворота замка Христа, он считает это бесчестьем для себя, он считает, что он достоин большего, и он в какой-то момент оставляет свой пост для того, чтобы пройти внутрь дворца и показать всем, что он достоин большего, что он может обладать каким-то более важным знанием. То есть мы видим героя языческого типа, который действует в христианском эпосе. Христос обнаруживает, что Дорофей оставил свой пост, и приказывает подвергнуть Дорофея бичеванию, после чего Дорофей становится немощным, окровавленным, он сам воспринимает свой образ как позорный, вообще для языческого воина быть раненым, показывать кровь, свои раны — это именно бесславие, нельзя было показать свою немощность окружающим. И что делает Христос в этом эпосе: вот этого немощного окровавленного слабого Дорофея Он снова ставит на то же место, то есть Он показывает ему, что даже если ты немощен и слаб, ты можешь быть призван к тому, чтобы защищать святыню, чтобы служить своими дарованиями, своей силой. И в какой-то момент Дорофей смиряется с тем, что он на этих отдалённых подступах служит, и в этот момент он делается ещё сильнее, он увеличивается в росте, залечиваются его раны, он превращается в могучего прекрасного воина, который превосходит ростом всех остальных в замке этого эпического Христа, после чего он просит своего Властителя послать его на какую-нибудь опасную миссию, дать ему больше испытаний, потому что он снова подходит к задаче как герой языческого типа: «раз у меня есть сила, дайте мне больше даров, и самое главное — чин, дайте мне новое назначение, пусть я буду продвигаться по карьерной лестнице». На что Спаситель говорит ему, что «нетленна должна быть чертога ограда», то есть эпический Христос переключает внимание этого героя на ценность того, что он охраняет, то есть честью в эпосе христианском является не личная честь героя, а честь охраняемого объекта, честь святыни, то, что он призван защищать — это важно! И неважно, слаб ты, немощен, окровавлен, или ты могуч и прекрасен, важно защитить этот объект. Вот такое удивительное произведение, которое совсем недавно переведено на русский язык, и которое показывает нам, как форма гомеровского эпоса открыта для совершенно новых смыслов, для нового понимания силы, предназначения человека, для нового понимания чести.

Д. Володихин:

— Ну хорошо, допустим, мы поговорили сейчас о раннем византийском эпосе, но Византия просуществовала более тысячелетия, одиннадцать с лишним веков, как долго она оказалась способна продуцировать эпос? Ну вот Византия юстиниановская, доюстиниановская — это, можно сказать, раннее цветение, впоследствии будет ещё несколько эпох расцвета, падения. Когда византийцы прекратили создавать эпос, что вы знаете наиболее позднее?

А. Миронов:

— Наследниками Византии являются греки, понятно, что они попали под турецкое иго, под турецкое владычество, но не иссякла и не умерла эпическая традиция. И песни о греческих героях, которые пелись в XI веке и в XIV веке, их продолжали петь и уже в XV, XVI, XVII веках, эти песни называются «акритскими» песнями.

Д. Володихин:

— Ну, пограничники.

А. Миронов:

— Да, акриты — это пограничники, грубо говоря, такие византийские казаки. Люди, которые, с одной стороны, возделывали землю и у них были стада, но с другой стороны, они должны были защищать эту границу — «украину», как говорили казаки, защищать свои земли, и они должны были по требованию императора вставать под ружьё. Вот эти акриты сохранили в своих песнях многие сюжеты древнего византийского эпоса и это абсолютно христианский эпос. Я расскажу об одной акритской песне, называется «Песнь о Феофилакте»: пирует император, который в песне называется Александр Александриец, понятно, что это некий эпический персонаж.

Д. Володихин:

— Ну, один император Александр в Византии был, но, правда, правил очень недолго.

А. Миронов:

— Он пирует и в какой-то момент говорит, что нужно начинать праведную святую войну. Видимо, какие-то христианские святыни подвергаются поруганию, нужно начинать войну, нужен герой, который отправится к врагам, объявит войну и вернётся живым. Я так понимаю, что это могло подразумевать также поединок, как считают некоторые исследователи. И вот никто в окружении императора не соглашается взять на себя эту миссию, и только Феофилакт, который пирует внизу пиршественного зала, как мы сказали бы былинным языком выражаясь, с го́лями кабацкими, то есть с низами, он вдруг исполняется вот такого праведного гнева, ревнования, он говорит: «Это же ты обо мне говоришь! Это же я должен отправляться!» То есть его сердце богатырское отзывается на этот призыв законной власти, он отпихивает от себя стол с напитками и немедленно отправляется в путь. Интересно, что у него нет ничего, кроме коня и оружия, это именно такой акрит, такой казак, имущества у него немного, тем не менее он устремляется вперёд, и он ночует не в шатре каком-то богатом, а просто укрывается куском ткани, накинутым на копьё. Вот такой тип героя, который характерен и для русских былин. В русских былинах тот же Илья Муромец — это богатырь, у которого нет собственности, он живёт в белополотняном шатре или на богатырской заставе, у него нет дома, он всегда в пути, всегда в движении, и когда он нужен власти, его богатырское сердце разгорается, он встаёт на защиту богоданной власти.

Д. Володихин:

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. В гостях у нас доктор филологических наук, ректор Университета имени Разумовского, Арсений Станиславович Миронов, он же автор книги «Византийский героический эпос», и сегодня он рассказывает нам именно о наиболее ярких страницах византийского эпоса. Ну вот мне хотелось бы как раз перейти к вопросу о том, что ваши византийские герои очень сильно напоминают героев русских, а до какой степени, как далеко доходит эта аналогия? Здесь сходство, на мой взгляд, из того, что вы сказали, очевидно, но ведь для огромного количества наших уважаемых радиослушателей былины — это то, что довольно своеобразно экранизировалось в советское время или получило, опять же, очень своеобразную, далёкую от настоящей былины литературную обработку. И вот вопрос о сходстве, сходстве того, что в настоящих былинах и сходстве в их, скажем так, адаптированной версии.

А. Миронов:

— Я бы хотел начать с того, что предложу нашим слушателям сравнить несколько сюжетов византийского и русского героического эпоса, а потом мы, может быть, если останется время, поговорим и о глубинном родстве. Мы только что говорили о Велисарии, о герое, который по навету аристократов оказался в заточении, а потом вышел из тюрьмы, чтобы спасти своё Отечество. В русской былине про Калина-царя князь Владимир одаривает Илью Муромца шубой со своего собственного плеча, что вызывает безумную ревность и зависть у бояр кособрюхих, эти бояре дают свидетельские показания, лжесвидетельствуют на Илью Муромца, что он затевает убить князя Владимира. То же самое абсолютно говорят императору византийскому Кантаку́зину и ду́ке, когда они клевещут на Велисария. Илья Муромец оказывается в заточении, и когда к Киеву подступают войска — огромная армия Калина-царя, князь Владимир спускается в тюрьму, в эту темницу, падает на ножку правую Илье Муромцу, умоляет его позабыть обиды и встать на защиту города, и Илья Муромец мгновенно забывает всё плохое, что было, нет ни тени обиды, гнева какого-то, он не произносит ни одной едкой фразы, он просто возвращается к своему делу, он встаёт на защиту Отечества. Один в один схема поведения Велисария. И удивительно, мы говорили, что вот Велисарий в конце уже своей эпической биографии пользовался помощью сына, то есть возникает молодой герой-преемник, то же самое происходит и в былине об Илье Муромце, когда на сцене появляется молодой герой Ермак Тимофеевич, это единственный богатырь, который не побоялся Калина-царя в новом поколении, все остальные друг за дружку хоронятся и не хотят выходить на бой за князя Владимира сражаться, и только Ермак Тимофеевич в паре с Ильёй Муромцем вдвоём начинают уничтожать вражескую армию так, как, собственно, вдвоём организуют оборону Константинополя Велисарий и его сын, это удивительное сходство сюжетное. Есть множество моментов таких, которые можно сблизить, тот же Феофилакт, о котором мы говорили, он очень похож на блинного богатыря Василия Пьяницу, которого лихие люди обманули, лишили его коня, доспехов и даже порток и он без порток лежит в кабаке, и только он один откликается на призыв страдающего князя Владимира, которому нужна помощь богатыря. Ещё один пример: в византийском эпосе есть герой — Арму́рис, сын Арму́риса, это совсем молодой паренёк, лет пятнадцать, наверное, ему, который устремляется на поиски своего отца, попавшего в плен к туркам, и вот это движение сердца богатырского, которое охвачено огнём сострадания к отцу, желанием помочь ему. Вот этот тип героя мы находим и в русских былинах, там есть такой Константинушка Саульевич, молодой герой, который ищет своего пропавшего отца, Саула Левонидовича, точно так же вот у матушки отпрашивается, выезжает на поиски. Очень много таких похожих моментов в плане сюжета, но главное сходство, глубинное, оно заключается в том, что и русский народ, и греки-византийцы мыслили героя как человека, который не вправе распоряжаться своей силой для того, чтобы прославиться на весь мир, как это понимают герои эпоса почти всех остальных народов мира, как это понимал Гильгамеш, который убил монстра Хуба́бу только для того, чтобы прославиться, что он убил монстра Хубабу. Как это понимал Ахиллес, который делал всё только для того, чтобы, может быть, не попасть в царство мёртвых, а благодаря своей славе, чтобы боги взяли его на Олимп. Так же, как это понимает Роланд, который готов пожертвовать тысячами жизней французских рыцарей, лишь бы только его не посчитали трусом, и чтобы его слава не была запятнана этими подозрениями. Итак, мы говорим о том, что византийский эпос, как и русский, относятся к типу христианского героического эпоса, у них абсолютно одинаковая ценностная структура, так скажем, аксиосфера, структура ценностей эпического сознания, где на вершине этой иерархии находятся Бог и его святыни, требующие защиты, и страдающий человек, независимо от того, свой он или даже представитель чужого мира, если это страдающий человек и вообще страдающее существо, ему нужно помочь, нужно откликнуться, нужно, чтобы у героя сердце преисполнилось вот этого огня сострадания, любви, это есть только в христианском героическом эпосе, и это объединяет русский и византийский эпосы.

Д. Володихин:

— Вам могут возразить, Арсений Станиславович, сказать, что: знаете ли, бывают ходячие сюжеты, они бродят от одной традиции к другой и выдумываются самостоятельно, вне зависимости друг от друга. А могут сказать и другое: видимо, на Руси знали и в переводах читали этот византийский эпос, а может быть, и не в переводах, достаточно было людей, которые знали греческий, и вот происходит трансляция этого сюжета с Византии на Русь через письменный текст. Вот что на эти два возражения можно ответить?

А. Миронов:

— Среди учёных существует консенсус, что героический эпос — это жанр наиболее консервативный по отношению к внешним заимствованиям. Если мы говорим о сказках, то здесь сюжеты переходят из одной культуры в другую, от одного народа к другому блуждают, а вот эпос удерживает очень долго национальный вариант ответа на главные вопросы.

Д. Володихин:

— То есть, иными словами, вы хотите сказать, что как раз в этой сфере не очень-то и есть те самые бродячие сюжеты, они не бродят, они стоят на месте, и каждым выдумываются самостоятельно?

А. Миронов:

— Я бы говорил не о бродячих сюжетах, а о классических жизненных ситуациях, которые по-разному решаются в разном эпосе. Например, классическая жизненная ситуация: муж уехал на войну, жена решила выйти замуж за другого, и муж возвращается на свадьбу своей собственной жены с другим. Вот разные народы решают эту ситуацию абсолютно по-разному. Кто-то убивает жену, кто-то убивает жениха, русский эпос по-своему решает эту задачу: Добрыня Никитич просто Алёшу Поповича похлопал гуслями по голове и отпустил, это вот русский вариант ответа на вопрос, хотя герой Алпамы́ш сорок дней пытал этого горе-жениха и потом его казнил, то есть каждый народ по-разному решает. Это не бродячие сюжеты, это типические ситуации, на которые у разных народов есть разные варианты ответа, но влияния здесь как раз нет такого сильного, как может быть в других жанрах фольклора.

Д. Володихин:

— Ну хорошо, а второе возражение? Я имею в виду то, что на Руси могли просто прочитать то, что было уже записано византийцами, прочитать рукописи в оригинале или в переводе, но так или иначе ознакомиться и использовать в своём творчестве.

А. Миронов:

— А вот это великая тайна. Загадка происхождения эпоса и происхождения былин, она не разрешена. Мы не знаем, былины возникли в V веке или в XII, это просто неизвестно науке, поэтому есть разные варианты ответа на этот вопрос. Есть, например, замечательная исследовательница испанская Сюзанна Торрес Прието, которая считает, что былины были порождены в монашеской среде, то есть это продукт рафинированной христианской культуры, изначально это были такие баллады, как бы маленькие романы с выраженным христианским содержанием, такие учительные, которые потом, уйдя в народ, уже закрепились в виде песен, что-то потерялось по дороге во время бытования этого эпоса в христианской среде, но при этом вот эти христианские акценты сохранились. Кстати, эта теория может быть подтверждена тем, что в монашеском сообществе было много бывших воинов, и таким образом былина вбирала информацию о том, как сражались, ведь былина прекрасно знает географию Святой Земли, вообще Палестина, царство Рахли́нское, Иерусалим, вот география времён крестовых походов, она в былинах отражена, но это лишь одна из версий, что былины были порождены в монашеской среде. Возможно, было какое-то более даже прямое влияние от византийской культуры. Может быть, были какие-то византийские памятники, которые были переведены на болгарский, на русский языки и до нас просто не дошли, а потом уже как бы распались на отдельные былинные сюжеты.

Д. Володихин:

— В сущности, вы говорите «темна вода во облацех». Действительно, до конца сказать нельзя, может быть, были, а может быть, и не были, а может быть, былины возникли у нас и точка, и возможно, на них могли повлиять скандинавская сага, русская сказка, всё, что угодно, не только рафинированный монашеский текст.

А. Миронов:

— Только не сказка. Сказка вторична по отношению к былине, то есть путь такой: существует эпос, который народ очень охраняет от изменений. Во-первых, он в песенной форме, его сложнее исказить и легче запомнить. Следующий этап, когда эпос разлагается — это когда он становится прозаической побывальщиной, тут уже автор от себя что-то приплетает, меняет, и потом побывальщина деградирует в богатырскую сказку, в волшебную сказку, это уже полный финал разложения, так скажем.

Д. Володихин:

— Ну, хорошо. Вот вы говорили то, что на территории Византийской державы, то бишь Константинопольской империи, чуть ли не с IV-V века по XI, а может быть, и позже, создавались эпические произведения, так или иначе, это древность, и здесь, допустим, мы чего-то не знаем или не знаем очень многого, но я прошу вашего мнения: а наши-то былины — это плод какой эпохи? Не отвечайте точно, скажите, какова ваша версия.

А. Миронов:

— Как я уже сказал, былинная география — это география времён крестовых походов, и такое чувство, что былины хранят отпечаток такой, травматический отпечаток нескольких событий падения Иерусалима, и затем от падения Иерусалима до падения Константинополя, потому что одна из важных очень былин про Идолище поганое, в которой Илья Муромец идёт в Царьград и освобождает Царьград от власти Идолища. И мне кажется, что былины могли активно складываться именно в этот период.

Д. Володихин:

— Ну а функционировать они могли на протяжении ещё полутысячелетия, а может быть, и больше.

А. Миронов:

— Вплоть до XX века, как я говорил, функция былин — воспитательная, ценностно-корректирующая, дидактическая. Пока есть дети, которых оставляют с дедушкой или с бабушкой, теоретически можно петь былины, и они будут работать.

Д. Володихин:

— Дорогие радиослушатели, время нашей передачи подходит к концу. Мне хотелось бы обратить ваше внимание на один несомненный факт: византийский эпос — это громадный пласт культуры, причём тот пласт, который в России известен очень плохо. И может быть, окунувшись в глубины византийского эпоса, вы сможете открыть для себя многое и как любители средневековой художественной литературы, и как верующие люди. Остаётся мне от вашего имени поблагодарить Арсения Станиславовича Миронова за его просветительскую работу меж нами...

А. Миронов:

— Спасибо, что позвали меня.

Д. Володихин:

— И сказать: спасибо за внимание, до свидания.

А. Миронов:

— Большое спасибо, до свидания.

---

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов