У нас в гостях был настоятель Свято-Георгиевского храма в городе Пномпене священник Роман Постников.
Разговор шел об особенностях Успенского поста, как держать пост в современном ритме жизни, о праздниках Преображения Господня и Успения Богородицы, а также о том, есть ли разница в том, как проходит пост в России и в Камбодже.
Ведущая: Марина Борисова
Марина Борисова:
— Добрый «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, дорогие друзья. С вами сегодня в студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, который проведет этот час «Светлого вечера» с нами и с вами, иерей Роман Постников, настоятель храма великомученика Георгия Победоносца в Пномпене.
Иерей Роман Постников:
— Здравствуйте.
Марина Борисова:
— Отец Роман, очень интересно узнать, какова разница ощущения православного человека в России, в православной стране, и в стране совершенно другой культуры, с людьми, выросшими в других понятиях. Насколько я понимаю, у вас постоянные прихожане есть?
Иерей Роман Постников:
— Да, слава Богу, у нас есть некоторый костяк прихода.
Марина Борисова:
— И, соответственно, есть люди, которые стремятся совершенно осознанно жить церковной жизнью, соблюдая праздники, соблюдая посты?
Иерей Роман Постников:
— Соблюдая какую-то минимальную программу для любого православного человека, уж как можем.
Марина Борисова:
— Поскольку мы с вами сегодня встречаемся в день, когда начинается Успенский пост, пост, который все очень любят, но плохо понимают его смысл зачастую. Все знают, что будет Преображение, яблочный Спас, все его ждут, все знают, что закончится пост праздником Успения Пресвятой Богородицы. На этом уровне все более или менее сознают то, что происходит. А на уровне глубоких смыслов, к сожалению, все чаще приходится слышать такие недоуменные вопросы, в особенности от молодого поколения людей, которые пришли в церковь, буквально только-только начав себя ощущать, выросшие в церковных христианских семьях. Они не открывают для себя эту палитру календарной церковной жизни, как это было со старшим поколением, которое зачастую через неофитство приходило к церковной жизни. Они в этой жизни выросли, не очень задумываясь о каких-то важных смысловых акцентах. И когда они подрастают, начинаются вопросы. Понятно, что мы постимся Великим постом, достаточно стараемся, по крайней мере, поститься осмысленно. Потом наступает Петров пост, и люди недоумевают: какой смысл, мы только что прошли весь этот великий, сложный путь Великого поста, зачем нам еще не очень понятный путь воздержания для того, чтобы просто почтить память двух апостолов? Что касается Успенского поста, он воспринимается позитивно, но больше эмоционально. То, что он требует сугубого воздержания, тоже вызывает вопросы, потому что август, солнце, отпуска, фрукты — все настраивает на праздничный, но уж никак не на ограничительный лад.
Иерей Роман Постников:
— Если позволите, насчет Успенского поста. Проживая в Азии уже почти десять лет, наверное, за счет того, что там всегда один и тот же климат, одна и та же температура, всегда все вечнозеленое, наверное, из-за этого ощущается несколько иначе. Когда кругом в течение года ничего не меняется, церковная жизнь лично мне помогает вспомнить, какой сейчас вообще календарный период. Если август, если Успенский пост, пускай лучше наша церковная жизнь будет на первом месте стоять. Отпуск хорошо, конечно, солнышко и все, что вокруг нас, тоже замечательно, но хорошо бы, чтобы оно было на втором месте, и наслаивалось на церковную жизнь. Тогда хорошо получается, тогда человек концентрируется в первую очередь на своей духовной жизни. А потом, да, в отпуске мне не обязательно кушать что-то скоромное, чтобы тебе было весело и хорошо.
Марина Борисова:
— Мы, как правило, когда начинаем говорить о том, как соблюдать пост, съезжаем моментально на кулинарную книгу. Если посмотреть, о чем говорят не только святые отцы, но и проповедники 20-го века, они говорят о совсем другом воздержании. Продукты — это важная составляющая нашей жизни, но, может быть, гораздо более важным, по крайней мере, из того, что говорил покойный духовник Троице-Сергиевой лавры отец Кирилл Павлов. Он говорил о том, что самое, может быть, сложное и важное в Успенский пост — воздержание в словах. Слишком много словесной шелухи окружает нашу жизнь, не только нами воспроизводится, но и нами воспринимается. Может быть, самое трудное в последнее время — пост интеллектуальный. А если это так, то в чем он заключается?
Иерей Роман Постников:
— Хороший вопрос. У меня, по крайней мере, никогда, или, может быть, первое время, когда я стал ходить в храм, немножко разделялся пост в еде, телесный, с постом в словах, в большем изобилии добрых дел, совершенных именно постом. Как-то со временем все стремится к цельности, потому что если человек умеет себя контролировать, может сдержать самого себя в еде, особенно в Успенский пост, который такой же строгий, как и Великий, то и в словах он тоже будет воздержан. А когда человек не может себя контролировать на уровне желудка, его начинает трясти от того, что он не может поесть так, как он привык, тут у него возникают проблемы. Как мне виделось в каких-то ситуациях, среди наших прихожан тоже, тот, кто может себя контролировать на уровне еды, ему легче в сто раз соблюдать интеллектуальный пост. Он совсем по-другому будет относиться к своим словам, к тому, сколько, и что и сколько он говорит, и с кем и о чем он говорит, и вообще, что он делает этим постом. Притом, что, естественно, он ходит на работу, если у него нет отпуска, например, в августе. Или он находится в отпуске, пожалуйста, можно и в отпуске находиться, вполне радуясь жизни и при этом соблюдая строгий Успенский пост.
Марина Борисова:
— Что касается способности соблюдать пост в пище и во всех остальных проявлениях, далеко не всегда это совпадает, к сожалению. Недавно один из наших гостей приводил пример одной своей прихожанки, которая вынуждена была в силу хронического заболевания отказаться от соблюдения поста в пище, просто ей запретили врачи. Он рассказывал, что начался пост, она приходит в слезах на исповедь и говорит: батюшка, оказывается, я ничего кроме этого не умею, у меня отняли возможность поститься, как я привыкла, в еде, и все, у меня отняли возможность поститься вообще.
Иерей Роман Постников:
— Да, бывают такие ситуации, но хорошо, когда человек осознает разницу между тем, когда ему запрещают врачи или когда он сам себе отказывает. Если тебе запрещают врачи, может быть, тебе Господь показывает, что поищи чего-то еще, если ты уже научился на примитивном уровне отказывать себе в еде, на самом базовом, простом уровне, пора двигаться дальше. Потому что если ты выучил букву «а», странно, почему ты остановился, не стал учить букву «б»? Как на фундаменте выстраиваясь на каком-то отказе от еды, нужно двигаться дальше. Такие ситуации случаются, они на всех приходах, наверное, случаются. Все приходят и говорят, что бывают, особенно послеоперационные, периоды, у женщин особенно. Что делать? Печалиться из-за этого, расстраиваться? Зачем? Если тебе Господь дал такой период, ты же не сам его себе напросил или по глупости твоей что-то случилось. Да, даже по глупости бывает, Господь все к спасению твоему устраивает. Тем более, врачи сказали, надо сейчас делать так, приходится что-то делать. Найди в чем-то другом, столько всего, в чем ты можешь воздерживаться и в чем ты можешь преуспевать и расти в этот момент. Эта многогранность очень радует. Потому что нет примитивности, а есть многогранность.
Марина Борисова:
— Иерей Роман Постников, настоятель храма святого великомученика Георгия Победоносца в Пномпене, проводит сегодня с нами этот час «Светлого вечера». Мы говорим о начинающемся сегодня Успенском посте. Кстати, сегодня день, который в календаре церковном обозначен как Изнесение Честных Древ Святого Креста. Если это перевести на современный русский язык, что собственно происходило? В Константинополе в конце лета очень часто были эпидемии, поэтому из сокровищницы Святой Софии выносился найденный еще царицей Еленой фрагмент Креста, на котором был распят Спаситель, и с этой святыней обходили город, служа молебны, водосвятные в течение всего времени, которое проходило до праздника Успения Пресвятой Богородицы. Это если исторически. Об этом мало кто вспоминает, но если протянуть ниточку логическую, то получается, что изначально суть этого воздержания и сугубой молитвы Успенского поста в молитве об исцелении. Мне не так давно пришла в голову мысль, что, может быть, главный акцент, который ускользает от нас этим летним постом, что может быть, нужно больше времени и сил потратить на то, чтобы кому-то помогать?
Иерей Роман Постников:
— Странно получается, если мы в пище воздерживаемся, у нас становится больше свободного времени, мы можем сэкономить — не всегда, конечно, постная пища тоже бывает дорогая — но, тем не менее, в чем-то мы действительно можем сэкономить финансово во время поста. И если мы и наше время и силы и финансы не используем на помощь кому-то, это странно, это вызывает вопросы, а что ты тогда делаешь, куда ты тратишь свое время? Хорошо, конечно, ты научился в пище воздерживаться, но время-то идет. Тем более он коротенький, всего две недели. Это даже удобно получается, Церковь дает человеку разные нагрузки, сейчас тебе дана интенсивная, но короткая нагрузка. Соответственно, ты должен поднапрячься сильно, но не долго. Бывает наоборот. Здесь хорошо, когда свое появившееся свободное время и силы ты тратишь на помощь другим.
Марина Борисова:
— Насколько у вас на приходе организована какая-то внутренняя помощь своим и внешним?
Иерей Роман Постников:
— Своим, наверное, логично. Если ты знаешь, что кому-то плохо, но при этом ничего не делаешь, используя слово «свои», то есть ты его видишь каждое воскресенье, ты с ним вместе молишься, из одной Чаши причащаешься, потом за трапезой после службы сидишь, обедаешь, разговариваешь. И тут вдруг у него случается какая-то беда, ты говоришь: что ж, все хорошо, конечно, но это твои проблемы. Это очень странно было бы, такого у нас нет, слава Богу, можно здесь спокойно сказать. Насчет своих, Господь говорит, что и язычники помогают своим, вы тогда чем будете от них отличаться, если вы только своим помогаете? С теми, кого мы зовем внешними, кто еще не находится внутри Святой Церкви, мы по мере сил тоже стремимся организовать какую-то помощь. Иногда не знаешь, какая помощь сложнее. Может быть, не так сложно насобирать какие-то вещи, которыми ты не пользуешься, и просто передать их кому-то, кто будет ими пользоваться — это уже не плохо. Но если к этому еще добавить небольшую проповедь и как-то пригласить людей в храм, тем более местных жителей, для которых все это довольно ново и непонятно, им попытаться объяснить, что мы тут вообще делаем, то так еще лучше. Если ты готов побольше своего времени потратить и сил, чтобы организовать какую-то помощь, если это дети... Есть недалеко от нас детский дом, один раз мы к ним в гости заезжали просто пока познакомиться, но надо заехать более серьезно, и помимо того, что что-то передать материально, хорошо бы понять, может быть, мы можем чему-то их полезному научить. Параллельно всегда идет проповедь, она всегда сопутствует. Насчет внешних, да, по мере сил стараемся организовать. Все прихожане тоже работают, они тоже хотели бы все это делать, но часто такой график бывает, что не можешь вообще вырваться. Чем могут всегда помогают. Так что будем организовывать, чтобы это вошло в какое-то стабильное русло, и появилась какая-то регулярность в том, что мы называем благотворительностью.
Марина Борисова:
— А это возможно? Местные обычаи, местные законы позволяют прикоснуться к этой сфере?
Иерей Роман Постников:
— Да, вполне. На сегодняшний день в нашем королевстве, по сравнению с какими-то другими странами, не настолько много бюрократии. Тебе дается довольно большая свобода, ты можешь без заполнения пачки бумаг пройти в тот же детский дом и познакомиться с директором и с ребятами, просто по-человечески поговорить и спросить, что вам нужно, в чем вы нуждаетесь? Ты видишь, вот это у вас есть, это есть, а чего у вас нет? А когда к вам можно в гости приходить? Может быть удобнее утром, может быть, удобнее днем или вечером? Да, слава Богу, у нас нет настолько много бюрократии, чтобы мы тратили 90% времени на заполнение бумаг и только кусочек на помощь. Сейчас совсем не так, слава Богу.
Марина Борисова:
— Вы выросли в семье церковной или входили в церковную жизнь самостоятельно уже?
Иерей Роман Постников:
— Моя мама научила меня каким-то самым базовым знаниям: Бог есть, Он все видит, Он все знает, Он везде, Он добрый, Он, соответственно не любит зло, Он стал человеком, чтобы нас спасать. Будешь делать добрые дела, пойдешь к Нему, будешь делать злые дела, значит, пойдешь от Него. Это я кратенько перечислил, эти знания у меня уже были. Но именно в церковную жизнь, которую я не знал, а именно, я всегда подчеркиваю, святые таинства, чем отличается жизнь... Я же не был атеистом никогда, я всегда верил в Бога, более того, молясь дома, получал отклик. Я думаю, у всех есть этот опыт, даже у тех, кто говорит, что ничего такого не было, обманывают сами себя. В возрасте до 17 с половиной лет, после школы я уже стал входить в церковную жизнь через святые таинства, через первую осознанную исповедь и осознанное причастие. После этого я увидел другой мир, который я не знал до этого.
Марина Борисова:
— И как вы для себя объясняли смысл постов, в особенности летних постов?
Иерей Роман Постников:
— В первую очередь, как дисциплина. Если я часть Церкви — это первое, что я довольно отчетливо увидел — сейчас вся Церковь постится, почему я не пощусь? Это мне было вполне понятно, что мы все так делаем. Мне было, скорее, непонятно, когда кто-то говорил, что я православный человек, но пост я не соблюдаю или в храм я не хожу. Это мне было не понятно. И потом, изучая теорию, я увидел ответы, что, да, действительно, мы выполняем хотя бы минимальную программу, программу-минимум для каждого православного человека. Летние посты, хотя мне тоже не очень, когда тебе 18-19 лет и хочется летом радоваться и веселиться.
Марина Борисова:
— Каникулы.
Иерей Роман Постников:
— Да, каникулы в это время. Летнее время, ты можешь с друзьями куда-то сходить, съездить. Но если Церковь сказала, что это нужно — так я это на тот момент понимал — она не просто так это сказала, я же не умнее всех, там не один человек, много людей. Даже если по-простому, по-светски, множество людей выработали определенную систему, и тут ты вдруг оказался умнее всех за две тысячи лет. Странно это как-то. Не могу сказать, что я был в восторге, что нужно соблюдать именно летом посты, но явного сильного дискомфорта, прямо очень сильного, наверное, оно не доставляло. Хотя первое время, как у всех, было некоторое недопонимание с родственниками, когда приходится объяснять, что сейчас пост. А дальше уже на уровне анекдотов: понятно, ну, а колбасу-то тебе можно? — Да нет, как раз колбасу-то и нельзя. — А что тебе можно тогда есть, если колбасу нельзя, что ж тебе тогда есть? Потом все смирились. Мне кажется, на начальном уровне, особенно в посте, и особенно при некоторых столкновениях со своими собственными родственниками, родителями, надо быть очень спокойным, очень вежливым, но очень твердым. Сказать: это моя жизнь, я православный человек, поэтому, извините, но Господь сказал, Церковь сказала, я просто выполняю, вот и все.
Марина Борисова:
— А как вам кажется, что правильнее для собственного выбора в Успенский пост, потратить это время для того, чтобы почаще быть в храме и по возможности кому-то помочь? Не участвовать в каком-то суперпроекте, а просто одному какому-то человеку, но реально помочь. Или же взять отпуск на это время и оправиться в паломничество?
Иерей Роман Постников:
— Хороший вопрос. Наверное, Господь сам укажет каждый год, где тебе быть и чем заниматься в зависимости от твоих нынешних возможностей, год на год никогда не приходится. В один год тебе легче поститься, в другой год сложнее, ты приболел или что-то. В этот год тебе дали отпуск как раз в августе, а в другой год тебе дали отпуск в июне. Как-то всегда Господь Сам указывает. Ты здесь должен быть внимательным и просто смотреть, куда меня Господь сейчас направит, куда мне, туда или сюда? Паломничество — это здорово, если есть такая возможность. Соблюдать пост в паломнической поездке или соблюдать его, будучи на работе, и так и так можно. Можно и паломническую поездку плохо провести, со всеми переругаться. Когда у тебя одни ожидания, твои ожидания не оправдались. А именно, ты хотел чего-то своего, поэтому у тебя ничего не оправдалось. Тебе надо было расслабиться и в хорошем смысле плыть по течению: Господи, я пост соблюдаю, а как именно мне его соблюдать помимо базовых вещей, Ты меня Сам направь, пожалуйста.
Марина Борисова:
— Иерей Роман Постников, настоятель храма великомученика Георгия Победоносца в Пномпене, проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». В студии Марина Борисова. Мы ненадолго прервемся, вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.
Марина Борисова:
— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА «Светлый вечер». Этот час «Светлого вечера» с нами сегодня проводит иерей Роман Постников, настоятель храма святого великомученика Георгия Победоносца в Пномпене. Отец Роман, мы заговорили о том, что паломничество как один из вариантов проведения осмысленного поста может существовать. Я знаю людей, особенно молодых людей, которые стараются по мере сил либо взять отпуск, либо за свой счет взять какие-то дни и во время Успенского поста отправиться в монастырь трудником. Насколько это просто некая экзотическая туристическая поездка или это полезный постовой опыт?
Иерей Роман Постников:
— Всегда хорошо, когда ты не сам куда-то лезешь, а, даже если у тебя возникло внутреннее желание, увидеть, есть ли на это воля Божия или нет. Это можно сделать, как мы прекрасно знаем, через духовника, в первую очередь, подойти к нему и посоветоваться. То, что тебе кажется иногда, что нужно делать здесь и сейчас да побыстрее, духовник может, будучи тебя старше и опытнее, взглянуть на всю эту ситуацию со стороны и сказать: наверное, сейчас тебе стоит подождать и никуда не ехать. К этому тоже нужно отнестись, как к воле Божией. Одно дело, что я хочу, другое дело, насколько я этого добиваюсь. Хотеть это не плохо, не хорошо, у тебя возникло какое-то внутренне желание, если оно не греховное априори, например, съездить в монастырь трудником. А дальше можно посоветоваться и посмотреть, конкретно тебе, конкретно здесь и сейчас стоит ехать? Или, может быть, тебе сейчас рановато. А, может быть, у тебя есть пожилые родственники, о ком тебе нужно заботиться, тогда, извини, ты уедешь, а они в это время как будут без тебя? Всегда смотришь по сложившейся ситуации.
Марина Борисова:
— А как совмещать каникулы детские и Успенский пост. Мы все учились в школе, мы все знаем, что такое последний месяц каникул и как мы хотим, ждем, и как для нас важно, чтобы никаких дополнительных нагрузок родители не придумали в это время. И тут такая незадача, начинается пост, родители думают, как бы это сделать, чтобы он был осмысленным и чтобы ребенку последний каникулярный месяц не испортить?
Иерей Роман Постников:
— На этот вопрос мне сложно ответить, потому что наши детки пока еще не того возраста, старшему сыну всего 7 лет, но посмотрим, как будет дальше. Как я знаю из опыта других людей, самое главное, ключевой момент, если само твое отношение к посту, как к дополнительной нагрузке, без которой ты можешь прожить, тогда тяжело. Может быть, в первую очередь стоит обратить внимание ребенка на то, что это не что-то, чтобы тебе было жить на свете тяжелее, привыкая с детства, что жизнь очень тяжелая штука. Но если к этому относиться, как к части твоей жизни. Это просто часть твоей жизни, так же, как ты делаешь какие-то повседневные вещи, вроде бы и не видно сразу, допустим, если зубы перестать чистить, сразу не видно эффекта, но за пару дней уже появляется. Также и в духовной жизни, там может быть еще более долгий период. Может быть, пройдет не один год, но лучше тебе от этого не станет. Я буду своим детям объяснять примерно так.
Марина Борисова:
— Есть еще, может быть, не совсем камень преткновения, но предмет разногласий. Очень много в нашей церковной жизни осталось обычаев, которые, скорей, относятся к этнографии, нежели к духовному наследию. В силу того, что в последние десятилетия много людей пришло именно от книжного знания, от проповеди, от чтения книг, от осознания, от рефлексии, иногда приходится слышать такие суждения. Ну, что такое медовый Спас, зачем этот мед таскать в церковь освящать? Что такое яблочный Спас, почему нельзя яблоки есть до Преображения? Они же растут на дереве, значит, Господь благословляет. Очень много таких деталей, которые с точки зрения формальной логики кажутся действительно излишними, но если их убрать, то мне кажется, сильно обеднеет наше отношение к церковному календарю, к этим праздникам. Почему храм на Троицу украшают зелеными деревьями и там, где можно, устилают травой? Ну, какой в этом уж такой сакральный смысл? А как это замечательно там, где это можно делать.
Иерей Роман Постников:
— Наверное, поскольку мы пользуемся нашими чувствами — слухом, зрением, обонянием, осязанием — то такие вещи должны помогать настраиваться на нужный лад. А если они кому-то мешают, наверное, у него что-то не то с духовной жизнью. Бывает, что они нейтральны, такое тоже можно заметить, но в большинстве случаев, человеку легче настроиться на молитву, когда он слышит пение, а не чтение, и когда он видит иконы, а не голые стены, и когда он чувствует запах ладана — все это помогает настраиваться. Также и то, что называется Спасами. Честно говоря, не очень люблю само это название, но то, что мы приносим в храм различные фрукты или мед, пускай это нам поможет, пускай это даже через еду человека немножко приободрит, поможет ему даже на таком уровне порадоваться. Хорошо, сейчас яблоки или виноград я кушать не буду до Преображения Господня, зато могу кушать мед, еще что-то. У нас в Камбодже, например, некоторые другие фрукты.
Марина Борисова:
— А кстати, что вы освящаете на Преображение?
Иерей Роман Постников:
— Местные фрукты. В первую очередь, виноград все равно, потому что виноград, понятно, в любой точке мира мы все равно служим Божественную литургию именно на вине. Местные фрукты, такие как дуриан, драгонфрут, папайя, все-все довольно долго перечислять, оно на фотографиях для нас привычно, а когда в России смотрят эти фотографии, смотрится экзотично. Хорошо, когда все вокруг тебе помогает, а не мешает. Если что-то вокруг тебе мешает, может быть, дело у тебя внутри, а не в том, что какие-то внешние церковные проявления. Решать, что все это не нужно, что все это устарело. Чем оно тебе так сильно помешало? Разве оно нарушает самые основы, нарушает догматику или хотя бы церковные каноны? Нет, конечно, наоборот. Так, пожалуйста, лучше тебе попытаться войти в эту традицию, чем быстренько создавать какие-то новые традиции, считая, что ты лучше всех все понимаешь.
Марина Борисова:
— Как, на ваш взгляд, лучше всего праздновать великие праздники, которые приходятся на посты? Мы более или менее с помощью святых отцов разобрались, как же нам праздновать Благовещенье Великим постом. А как нам праздновать Преображение с тем, чтобы не растерять ощущение поста и не потерять праздник?
Иерей Роман Постников:
— Сам праздник Преображения Господня и был установлен святой Церковью именно Успенским постом, потому что куда-то его вместить в Великий пост, который и так насыщен до предела. И Церковь когда-то сказала: не-не-не, давайте мы, пожалуйста, важнейший для нас праздник Преображения Господня именно Успенским постом поставим, чтобы можно было на нем сосредоточиться. Ты сначала готовишься к нему, потом у тебя период попразднства, ты не можешь расслабиться, потому что вся цель твоей жизни — обо́жение. Именно об этом этот праздник и говорит. Поэтому за такой короткий период, как Успенский пост, только ты и успеешь сконцентрироваться сначала на празднике Преображения Господня, а потом еще готовиться к Успению Пресвятой Богородицы. Там и времени-то не остается.
Марина Борисова:
— В том-то и дело. Бывает у некоторых людей настолько сильное переживание праздника Преображения, что, если преземленно выразиться, запал пропадает. Человек выплескивает весь свой внутренний потенциал на празднование и на осознание праздника Преображения. А потом остается небольшой, простите за вульгарное слово, хвостик по времени. И настроиться снова на самое главное, на праздник Успения, он уже просто не успевает.
Иерей Роман Постников:
— Может у него такой характер медленный, что он все медленно делает. Бывает кто-то побыстрее успевает настроиться, кто-то помедленнее. Хорошо, конечно, когда твой запал так быстро не прогорает. Потому что если он так быстро прогорает, может быть, ты немножко был на эмоциях. Эмоциональное чересчур и прогорает чересчур быстро, горит ярко и недолго. А если ты спокойно подошел, то празднование Преображения Господня никак тебе не мешает готовиться тебе к Успению Пресвято Богородицы. Более того, сам вспоминая, что и я должен преобразиться в своей жизни, а скоро не только Успение Пречистой Девы, но и твое успение тоже будет. Хорошо бы до своего личного успения тоже успеть так выстроить свою жизнь, чтобы не мешать Богу преображать тебя самого.
Марина Борисова:
— Иерей Роман Постников, настоятель храма святого великомученика Георгия Победоносца в Пномпене, проводит с нами сегодня этот час «Светлого вечера». Мы говорим об Успенском посте. К сожалению, мы часто бегать умеем только на очень короткие дистанции. Пробежав дистанцию Успенского поста, добравшись до праздника, мы часто забываем, что логическое завершение праздничного цикла — это день после Успения, праздник Нерукотворенного Образа Спасителя. Насколько важно или неважно для себя почувствовать связь этих двух дней, дня Успения Пресвятой Богородицы и воспоминания о Нерукотворном Образе?
Иерей Роман Постников:
— Многие праздники так и установлены в несколько дней, и это очень хорошо, если бы мы могли хоть во второй день, если у тебя не получается еще раз прийти на службу, хотя бы дома открыть календарь, тропарь, кондак прочитать следующему празднику, который логически вытекает из предыдущего. А если еще и Священное Писание почитать сегодняшнего дня, так это вообще замечательно. Тогда ты немножко даешь себе дополнительную духовную нагрузку. Это хорошо, когда ты, даже не попадая в храм, дома все равно... Сейчас удобно, скачал себе календарь, а у тебя там все, открыл и вся служба практически в телефоне, это же удобно пользоваться этим. Совсем забыть про эти вторые дни, которые почти везде установлены во время больших праздников, практически всех двунадесятых, некоторых других тоже, и оставить это, как нечто ненужное, не очень. В то же время никто не призывает человека три дня подряд, утром-вечером, утром-вечером посещать богослужения по два часа. Он и не сможет, может, он и хочет, но и работа и семья. А тропарь и кондак прочитать каждый может. Как один священник как-то говорил, я, если позволите, вспомню эту историю, мне очень понравилось, поэтому я хочу ей поделиться. Ему написала одна прихожанка Рождественским постом: сегодня же праздник святого апостола Матфея, сегодня же рыбу можно. Он ей тоже в ответ: а вы канон почитали святому апостолу Матфею, уж не говорю на службу сходить, но хотя бы дома канон почитали? Она говорит: нет, а что надо что ли? Такая концентрация была на рыбе. Он говорить: рыба будет, но если уж почтили память апостола Матфея, тогда рыба какая-то, как стимул, а не почтили, тогда значит без рыбы. — Ну ладно, и пошла читать канон, видимо. Действительно, в первую очередь концентрация такая должна быть на самом празднике. Если есть какой-то дополнительный тебе бонус, почему нет, если он тебе нужен, на здоровье.
Марина Борисова:
— А как вы считаете, то, что очень много материалов, касающихся церковного календаря в интернете, это плюс или минус? Почему я спрашиваю? Качество, к сожалению, далеко не равноценное этих материалов. Человек, в первый раз пытающийся в интернете найти для себя такое подспорье, может воспользоваться не совсем доброкачественной информацией и много себе чего-то напридумывать, чего и нет в церковной жизни. И вообще, после пандемии, которая приучила многих из нас, можно трансляцию богослужения посмотреть по интернету. Но, согласитесь, это не от хорошей жизни было благословлено. А когда есть возможность дойти до храма и есть альтернативная возможность посмотреть трансляцию, что греха таить, бывают совершенно неоправданные решения: лучше я посмотрю.
Иерей Роман Постников:
— Да. Но когда мы, действительно, свою лень оправдываем тем, что мы заняты, это точно нехорошо. Здесь сложно бывает разобраться, где ты действительно занят, а где ты мог найти 15-20 минут, но поленился. Это да, такое есть. Но если говорить про информацию насчет поста, наверное, хорошо изучать любую тему более глубинно. Хотя мы все с этим сталкивались, когда ты на протяжении, бывает, даже не одного года что-то делаешь, просто потому, что ты когда-то это увидел в храме, какая-то бабушка так делает, и ты тоже так делаешь, и спустя десять лет узнаешь, что оказывается, что так можно было не делать. Одна наша прихожанка, был у нас такой случай, смотрю, как она не очень часто причащается Пречистых Тела и Крови Христовых. Я все не мог понять, почему. Говорю: что там, подготовились и подошли причащаться. И она каждый раз так сильно вздыхала. Спустя долгое время стало понятно, она где-то когда-то вычитала много лет назад, что нужно неделю поститься перед причастием, помимо трех канонов и последования что-то она еще вычитывала, у нее суммарно получалось канонов пять или шесть. И она так делала на протяжении лет двадцати, когда она, наконец, узнала, что основное — это последование. А каноны почитай, на здоровье, если у тебя есть время и силы, да и целую неделю тоже не надо поститься, достаточно среды, пятницы, и дальше по согласованию с духовником можешь добавить более легкие постные дни. Но как она выдохнула. А ведь все почему? Она, как и многие из нас, где-то что-то услышала, вычитала, но не проверила, приняла за чистую монету, и так 20 лет. В общем-то, хорошо она делала, хорошо, что она 20 лет так серьезно готовилась. Но, бедная женщина, можно было гораздо проще, она бы могла эти 20 лет причащаться в два раза чаще. Просто из-за такой тяжелой подготовки она не могла делать это каждое воскресенье, хотя бы через воскресенье, потому что это, правда, очень тяжело.
Марина Борисова:
— Насколько подспорьем является художественная литература. Я помню, как зачитывались в 90-е годы люди книгой Ивана Шмелева «Лето Господне». Книга, действительно, чудесная, но это все-таки воспоминание о детстве, прошедшем в православной купеческой семье в начале 20-го века. Мы живем в 21-м. Читать интересно и приятно о том, как у наших предков проходили и посты и праздники. Беда-то в том, что многие стали пытаться эту практику воспроизвести в своей жизни. Получается какой-то домашний театр. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что церковная жизнь и твое ощущение внутри церковной жизни должно быть естественным, оно должно соответствовать твоему образу жизни и той эпохе, в которой ты живешь.
Иерей Роман Постников:
— Ну конечно. Ты же часть живой Церкви, а не такой, которая когда-то законсервировалась и больше не меняется. Догматика не меняется, даже каноны меняют, Соборы меняют святые каноны, если недостаточного уровня. А насчет традиций, так традиции даже сейчас в России у нас одни традиции, в Камбодже совершенно другие. Они иногда не то, что хуже или лучше, они просто другие. Они естественные могут быть для наших прихожан-кхмеров, и даже у них у самих есть неправославные традиции, которые не надо менять, потому что они не являются плохими, иногда даже хорошими. Если мы прочитали художественную литературу, как дети, насмотрелись мультиков и потом воображают себя персонажами, это конечно хорошо так поиграть. Но если тебя это стимулирует после прочтения книги стать похожим на тех, про кого ты там читал, например, прочитал жития святого и хочешь быть на него похожим, с одной стороны, хорошо, ты как будто двигаешься в правильном направлении. Но, как обычно, из крайности в крайность, когда дьявол подсказывает, говорит: раз уж ты прочитал жития святого, теперь тебе придется делать все ровно то же самое, что делал он. А то, что он до этого сколько лет готовился, святой Серафим Саровский, чтобы потом на камне стоять, об этом как-то дьявол забыл напомнить человеку. И тот сразу лезет на камень. Хочешь подражать святому, начни подражать с вещей попроще, которые он делал. Если сейчас у нас в 21-м веке ты не из купеческой семьи, то, наверное, не получится у тебя полностью воспроизвести то, что было тогда, даже если тебе очень захочется. А то получится какая-то реконструкция.
Марина Борисова:
— У вас получалось, когда вы начали входить в церковную жизнь, так, как вы себе представляли, или просто копируя какие-то образцы, которые видели перед глазами?
Иерей Роман Постников:
— Наверное, я даже никак себе не представлял, потому что у меня не было такого опыта. Да, больше копирование происходило, не всегда хорошее. Это я сейчас вспоминаю, копировать тоже надо с умом, а ума-то немного было. Поэтому хорошо, когда ты поступишь по-умному еще в начале духовного пути, найдешь себе кого-то поумнее, чем ты, и кто-то, какой-то священник будет тебя подсказывать в твоей духовной жизни, направлять тебя. А если по своей гордости ни к кому не обращаться и думать, я сам во всем разберусь, очень похоже на то, кода мы читаем Священное Писание без толкований. Почему-то именно с этим возникает у меня сравнение. У меня так же было в начале воцерковления, когда ты копируешь, а что ты копируешь и как, тебе со своей колокольни кажется все хорошо. Другой на тебя посмотрит и за голову хватается, что ты делаешь вообще? Поэтому хорошо с кем-то посоветоваться, со стороны посмотреть, а не только все своим умом делать, копировать бездумно.
Марина Борисова:
— Спасибо огромное за эту беседу. Иерей Роман Постников, настоятель храма святого великомученика Георгия Победоносца в Пномпене, был сегодня с нами в этот «Светлый вечер». С вами была Марина Борисова. До свиданья. До новых встреч.
Иерей Роман Постников:
— До свиданья. Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер
- «Кино и вера». Андрей Апостолов
- «Преодоление конфликтов и непонимания между детьми и родителями». Анна Савари
- «Митрополит Антоний (Храповицкий)». Глеб Елисеев
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Бесплатная медицинская помощь для тех, кто попал в беду
Год назад в Санкт-Петербурге открылась Благотворительная клиника. Здесь бесплатно принимают тех, кто оказался в трудной ситуации — людей без жилья и документов, в том числе и беженцев. В клинике трудятся опытные врачи и медсёстры.
Наталья пришла сюда на приём рано утром. Женщина средних лет с больными, распухшими ногами. В руках она держала клетчатую дорожную сумку, в ней — всё её имущество. «К врачу можно у вас записаться?» — тихо спросила она.
В следующие пять минут Наталья коротко рассказала сотрудникам клиники о себе: документов нет, полтора года живёт на улице, пробовала попасть в приют, но мест не оказалось.
Пока женщина сидела в фойе клиники и ждала приёма врача, с ней разговорился другой пациент. «А что вы кушаете?» — спросил вдруг мужчина. «Редко ем совсем. Считай, что голодная», — робко ответила Наталья. «Беда. И пенсии-то у вас нет, вы на десять лет меня моложе — слышал, какого вы года. А ночуете где?» «На скамейке» — проговорила женщина и грустно опустила глаза.
На этом их беседа прервалась, потому что Наталью позвали в кабинет врача. Через полчаса она вышла оттуда с повязками на обеих ногах и в новых носках. В руках у неё были лекарства и еда. Наталье рассказали, где в Петербурге можно бесплатно поесть, помыться и переночевать. И попросили через 2 дня снова прийти в клинику — сдать анализы и сменить повязку на воспалённых ногах.
Чтобы заботиться о Наталье и других людях, попавших в беду — проводить обследования, выдавать лекарства, делать перевязки и не только — клинике нужны финансовые ресурсы и расходные материалы. Если вы хотите помочь проекту и его подопечным, переходите на сайт Благотворительной больницы: https://charityhospital.ru/
Поддержать сбор на оплату работы медсестры: https://dobro.mail.ru/projects/shans-vyizdorovet-dlya-ruslana/
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Кино и вера». Андрей Апостолов
Гостем рубрики «Вера и дело» был киновед, продюсер, преподаватель, главный редактор киностудии «Ленфильм» Андрей Апостолов.
Мы говорили о кино, как о значительной составляющей современной культуры, о том, какое влияние фильмы производят на зрителей, какую ответственность это возлагает на авторов, а также о том, за счет чего существует и развивается отечественный кинематограф.
Ведущая программы: кандидат экономических наук Мария Сушенцова
М. Сушенцова
— Добрый светлый вечер, у микрофона Мария Сушенцова и это программа «Вера и дело». В рамках этого цикла мы разговариваем с предпринимателями, экономистами, бизнесменами, культурными деятелями — о христианских смыслах экономики. Сегодня наш гость Андрей Апостолов — киновед, продюсер, преподаватель, главный редактор киностудии «Ленфильм». Добрый вечер, Андрей.
А. Апостолов
— Добрый вечер, Мария.
М. Сушенцова
— Скажите, пожалуйста, что вас привело в сферу кино, и что вас сподвигло поступать во ВГИК?
А. Апостолов
— Знаете, очень часто вот эта история приобщения человека к кинематографу, она рассказывается сама по себе с какой-то драматургией такой кинематографической, то есть рассказывают про какое-то очень раннее детское знакомство с каким-то фильмом, который произвел неизгладимые впечатления, но в моём случае всё прозаичнее, на самом деле. Я могу сказать, что до шестнадцати или семнадцати лет я вообще не задумывался о кинематографе, у меня были совершенно другие планы на жизнь и на образование, и на какую-то карьеру, но так получилось, что и в моём случае тоже случилась встреча с фильмом. Чуть-чуть расскажу предысторию: я тогда увлекался футболом, практически исключительно только им и занимался и в секции, и смотрел его регулярно, и в этот вечер был очень важный матч с моей, тогда любимой командой в мои шестнадцать лет. Я его посмотрел и как-то перенервничал, переволновался, не мог потом никак уснуть, это была уже поздняя ночь, я до сих пор помню, это маленький телевизор на кухне, чтобы не мешать родителям и родным, и я просто искал себе какой-то телеканал, какую-то передачу, под которую можно будет уснуть. Я переключал каналы и наткнулся на чёрно-белый фильм, увидел изображение мужчины, он мне показался знакомым, я не мог его опознать, атрибутировать, тем не менее мне показалось, что, наверное, это любопытно. В следующем кадре очень эффектная женщина заходила в обтягивающем платье в фонтан, и я подумал: да, что-то здесь есть, определённо, любопытное. И дальше я уже досмотрел этот фильм, и, в общем, это была встреча с фильмом, который действительно поменял мою жизнь на до и после, то есть до этого кино я никогда не интересовался, а здесь вдруг открылся какой-то другой мир, и стало понятно, что существует вообще какое-то кино, которое я себе не представлял, какое-то другое кино, которое может мне что-то сказать про меня, про мир. И на следующий день я просто посмотрел в журнале «Семь дней» или что-то такое, вот телепрограмму, и увидел, что это фильм «Сладкая жизнь» Федерико Феллини, и с этого всё началось, я начал смотреть другие фильмы Феллини, посмотрев практически всю фильмографию, я понял, что вообще не Феллини единым, начал искать каких-то других режиссёров, и вот так началось это путешествие. Так что во многом спонтанно, абсолютно случайно, может быть, если бы не эта встреча по телевизору, никаких отношений с кинематографом в моей жизни бы не случилось. Но, с другой стороны, эта история по-своему показательна, потому что сейчас мне иногда, в общении со студентами, например, очень не хватает как раз вот этого ощущения, я это называю такая «спонтанная телевизионная эрудиция». Мы привыкли как-то телевидение сейчас, если не осуждать, то как-то скептически к нему относиться, и мы прекрасно понимаем, что новые поколения уже не являются телезрителями, я и про себя могу сказать, что я уже пару десятилетий телевизор не смотрю, может быть, вот с тех самых пор, когда посмотрел «Сладкую жизнь», но при этом в телевизоре было вот это преимущество, что ты мог спонтанно, несознательно, как это происходит в интернете, когда ты сам создаёшь своё пространство поиска, интереса, просмотров и так далее, а вот когда ты спонтанно натыкаешься на что-то, что может стать для тебя открытием, и я за это безумно благодарен телевидению — именно за эту встречу с фильмом, про который я ничего не знал. Да, лицо мужчины мне было знакомо, но я не узнавал Марчелло Мастроянни и так далее. И вот в этом открытии, в этой новизне был, мне кажется, очень серьёзный эффект, потому что, если бы я смотрел уже как подготовленный человек, который знал бы, что «Сладкая жизнь» — это фильм, получивший «Золотую пальмовую ветвь», знал бы что-то про Феллини и так далее — я думаю, что этого эффекта бы не случилось, потому что я бы уже заранее как-то изготовился к тому, что это какое-то серьёзное кино, а там это был, в том числе, и эффект неожиданности.
М. Сушенцова
— Здорово. Знаете, у нас, мне кажется, в народе бытует такое клише, может быть, шаблон, что в вузы, связанные с киноискусством, поступить очень трудно, что это для каких-то небожителей, звёзд и так далее, вы поддерживаете такое представление или, наоборот, близки к его опровержению?
А. Апостолов
— В каком-то смысле я сам являюсь его опровержением, потому что никаким небожителем я не был, и моя семья никогда с кинематографом не была связана, но действительно стереотип такой существует, потому что, когда я озвучил свои намерения, связанные со ВГИКом, а это, на самом деле, была даже не моя идея, на тот момент моя девушка, наблюдая за моим интересом к кино, что я каждый вечер смотрю какие-то фильмы, она мне сказала: «А ты знаешь вообще, что есть такой ВГИК, там есть такой факультет — сценарно-киноведческий, там изучают кино, исследуют его историю?» Для меня это было всё чем-то даже таким забавным, потому что я не мог поверить, что это всерьёз считается высшим образованием, но тем не менее, дальше я решил попробовать. А дальше сработало то, что называется «гений места», то есть я приехал во ВГИК для того, чтобы просто подавать документы и, оказавшись там, просто погрузившись в эту атмосферу, погуляв по коридорам, где кто-то распевается, кто-то фехтует, это производит очень сильное впечатление, я, по крайней мере, сразу почувствовал, что вот если я и хочу где-то учиться и получать высшее образование, (у меня были на этот счёт тоже свои колебания) то именно в этом месте. А что касается небожителей, то, безусловно, какая-то система диаспор, династий у нас в кинематографе существует, и на самом деле, в этом нет тоже ничего такого предосудительного, это не всегда разговор про блат, это очень часто разговор просто про то, что вот я сам учился, например, параллельно с Иваном Шахназаровым, сыном Карена Георгиевича, он просто действительно к моменту поступления в институт гораздо больше про кино знает, просто потому, что он рос на съёмочной площадке, и это создаёт конкурентное преимущество для него, вот и всё, поэтому не всегда человека с известной фамилией берут в институт творческий, кинематографический в том числе, по принципу фамилии, просто часто он по объективным причинам более подготовлен. Но в то же самое время, тут и про себя могу сказать, что творческие вузы, и я вот эту сторону в них очень ценю, это ещё и такое, давайте я скажу немножко грубо, но откровенно — это убежище для двоечников, потому что люди зачастую, которые не очень здорово учились в школе, у которых не очень хорошие результаты выпускных экзаменов, как было раньше, или ЕГЭ, как сейчас, вот как во ВГИКе происходит: на самом деле, на результаты ЕГЭ особенно не смотрят, потому что невозможно по результатам ЕГЭ определить будущего режиссёра или будущего сценариста, или будущего актёра, поэтому ЕГЭ просто как формальность некоторая принимается, а дальше всё решает только внутренний творческий конкурс. И в этом смысле тут и про себя тоже могу сказать, что отчасти не от хорошей жизни я пришёл во ВГИК, у меня были не очень хорошие, не очень выдающиеся результаты в школе, и мне нужно было искать какой-то такой вариант высшего образования, который не подразумевал бы серьёзных экзаменов по школьной программе, то есть здесь совпала и встреча с фильмом «Сладкая жизнь», с одной стороны, а с другой стороны, возможность как-то себя проявить, не будучи сильным знатоком математики, физики и общего курса школьной программы.
М. Сушенцова
— Спасибо. Насколько я знаю, одним из таких самых крупных ваших научных интересов киноведческих является советский кинематограф, и хотелось бы о нём спросить: почему именно он? Что именно в нём так привлекает, цепляет? Может быть, вы можете какие-то характерные черты или тему выделить, которая в нём особенно хорошо раскрывается?
А. Апостолов
— На самом деле, здесь тоже много факторов, почему я стал заниматься именно историей советского кинематографа. Во ВГИКе очень важен фактор субъективного влияния, поскольку это система мастерских и очень сложно людям, совсем не посвящённым, не представляющим себе, как это работает, объяснить, передать, что такое мастер и что такое авторитет мастера в мастерской, но он абсолютен. К сожалению, эта система имеет и другую сторону обратную, то есть, если у студента с мастером отношения не сложились, или если студент мастера не очень ценит и не очень прислушивается к его мнению, то могут быть очень серьёзные проблемы, просто это обучение превратится в мучение для студента, если вот он не нашёл контакт с мастером. Ну или, наоборот, вот как в моём случае, для меня мастер стал абсолютным таким наставником, действительно, учителем с большой буквы в профессии, и не только в профессии, а вообще по жизни, какая-то ролевая модель в карьере, в жизни и творчестве, это Армен Николаевич Медведев, который в своё время возглавлял Министерство кинематографии и большой след оставил в истории нашего кино. И я могу сказать про себя, что, когда я поступал во ВГИК, я писал творческие работы по творчеству Альмодовара, по творчеству Кустурицы и по творчеству Вонга Карвая, то есть ничего не предвещало советского кинематографа, а дальше, не буду скрывать, это прямое влияние мастера, который вёл историю отечественного кино, и в какой-то момент я почувствовал, что, благодаря этому предмету, я теряю ощущение какой-то дистанции по отношению к объекту исследования, для меня перестала существовать история отечественного кино или история советского кино, как какой-то предмет, с которым нужно разбираться, в который нужно погружаться, это стало историей нашего кино, это стало мне близко, и я стал, благодаря Армену Николаевичу, чувствовать какую-то личную ответственность за то, как наше кино развивается и вообще за сохранение какой-то его истории, каких-то важных его моментов.
М. Сушенцова
— Я напомню, что это программа «Вера и дело», у микрофона Мария Сушенцова и наш гость, Андрей Апостолов. Раз уж мы заговорили про советский кинематограф, и поскольку наша программа связана с вопросом ценностей, как они в том или ином деле, предмете проявляются, то вот такой хочу вопрос задать. Насколько я поняла, вы очень так лично подошли к советскому, к отечественному, к нашему, в конце концов, кино, а вот скажите, как в нашем отечественном кинематографе раскрывается нравственная проблематика, какие очертания она приобретает, через какую конкретную проблему, может быть, она подается, и насколько вот этот аспект, эта тема вас трогает, как-то она вас заинтересовала?
А. Апостолов
— Я бы начал с ещё одного небольшого комментария по поводу моего увлечения кинематографом. Когда я уже начал им как-то заниматься, когда начал в это пространство погружаться, что меня привлекло: советский кинематограф, во-первых, он ни на что не похож, то есть это какой-то уникальный такой период, такая вещь в себе, вот было советское кино, но ни постсоветское кино, ни кино тех же периодов, но других стран не похоже на советское кино по одной простой причине — советский кинематограф никогда не был нацелен на извлечение прибыли, и это его отличительная черта. Сейчас очень часто это как-то превозносится, обозначается, как какая-то его великая заслуга и великое достижение, но я к этому так не отношусь, я думаю, что это просто его особенность, и это то, что делает его исключительным. Советское кино было призвано просвещать, у него были дидактические задачи, в том числе, и какое-то нравственное просвещение. Я думаю, прелесть советского кинематографа в том, что советская культура, советская система, советская власть, они очень переоценивали возможности кинематографа, вот возможности кинематографа с точки зрения его влияния на общественную жизнь. И когда сейчас очень часто вспоминают с таким придыханием советский кинематограф и говорят: «Вот, сейчас больше такого не снимают, как же вот наши шедевры, там 50-х, 60-х годов...» Мне кажется, дело не столько в том, что «вот сейчас больше такого не снимают», такого искреннего или такого гуманистичного кино — дело просто в том, что сейчас кино, в принципе, не является столь значимым институтом социальной реальности. Сейчас есть интернет, уже после 60-х возникло телевидение, которое, особенно в Советском Союзе, распространилось в 70-е, 80-е, и уже тогда кинематограф утратил вот это своё место такого ключевого медиума общественной жизни. И поэтому просто вряд ли сейчас может случиться фильм, который может действительно как-то непосредственно повлиять на умы, на умонастроение, как-то повлиять вообще на климат общественный, в этом смысле, мне кажется, что мы по инерции где-то до сих пор преувеличиваем значение кино, но на самом деле, вот этот принцип, вот этот лозунг «кино — важнейшее из искусств», который где-то у нас ещё с советских времён теплится и помнится, но в этом смысле советское кино — это всё-таки такое исключение, это эксперимент, и эксперимент — вот последнее, что по этому поводу скажу, — не во всём оправдавшийся, то есть, несмотря на то, что я занимаюсь советским кино, очень часто люди думают, что раз я им занимаюсь, я такой его адепт, поклонник или популяризатор и так далее. Нет, безусловно, там есть свои достоинства, но это всё предмет отдельного разговора. На что бы я хотел обратить внимание: что само по себе советское кино, как система, как раз как система очень дидактическая, просветительская, где-то нравоучительная, оно себя не оправдало. Это очень просто увидеть, вспоминая, какой фильм был, на самом деле, самым кассовым советским фильмом за историю. Вот вы не знаете, Мария, какой фильм был самым популярным советским фильмом?
М. Сушенцова
— Просветите, пожалуйста, меня и нас.
А. Апостолов
— Хорошо. Это фильм «Пираты XX века». Вот не знаю, видели вы его или нет, но это абсолютно — я сейчас не хочу никого обидеть, люди, конечно, старались и проделали серьёзную работу, — но вообще это абсолютно бестолковый боевик с экшн-сценами, где мужчины с обнажённым торсом сражаются с другими мужчинами, и это чистой воды боевик. Почему этот фильм вызвал такой ажиотаж? Почему его так смотрели? Почему он стал кассовым рекордсменом? Просто потому, что советский зритель постоянно находился в системе вот этого искусственного дефицита. Просто потому, что он не смотрел такое кино. И просто потому, что зрителю, на самом деле, всегда и везде хочется зрелищ, и в этом смысле этот опыт советского кино, который пытался бороться вот с этой инерцией зрительского восприятия, что зрителю всегда хочется простого, незамысловатого, эффектного и так далее, а мы будем зрителя пытаться как-то нравоучать, воспитывать, перевоспитывать и так далее — этот опыт, я думаю, мягко говоря, не во всём удался. И то, что постсоветский зритель уже в 90-е годы с таким азартом, с таким ажиотажем смотрел самую низкопробную зарубежную продукцию типа «Рабыни Изауры» или каких-то самых тоже примитивных американских боевиков, это во многом эффект опыта советского кинозрителя, которому просто вот этого примитивного зрелища очень и очень не хватало.
М. Сушенцова
— Мы сейчас вместе с Андреем погрузились в такую киноведческую стихию, невероятно интересную, и хочется погружаться в неё ещё глубже, но я себя удержу в рамках закона жанра нашего сегодняшнего и хочу такой вопрос задать, он сейчас у меня спонтанно возник: а как вы считаете, у кино может быть заведомо просветительская или нравоучительная задача? Вот именно ваше субъективное мнение каково? Или же это вот каждая мастерская творит то, что хочет конкретный мастер, конкретный человек, творец, который самовыражается таким образом? Или всё-таки может быть какая-то предзаданность?
А. Апостолов
— Вы знаете, я очень настороженно отношусь к такой установке, когда мы говорим о том, что кино должно как бы нравоучать, потому что тогда сразу возникает вопрос: а кто за это отвечает? А кто те люди, которым мы доверяем высказывать какие-то нравственные послания, и почему эти люди считают себя вправе это делать, что им это право даёт? На мой взгляд, очень часто это ведёт художников к каким-то саморазоблачительным заблуждениям. И если уж говорить серьёзно, я думаю, что настоящая нравственная работа, которая может случиться с человеком во время просмотра фильма — это очень редкий, уникальный случай, вот вообще, когда кино становится не просто проведением досуга, а когда твоя встреча с фильмом становится событием твоего внутреннего опыта, и это требует такой внутренней работы, это требует такой включённости, что это не стоит преувеличивать. Вы знаете, мне кажется, мы иногда думаем об этом в духе тоже такого советского представления о том, что вот мы сейчас расскажем о добрых и хороших людях, и люди как-то вот впечатлятся их примером, и дальше будут как-то совершенствоваться в нравственном смысле, вот если они будут знакомиться с образцами для подражания — я думаю, что это так не работает, и это так никогда не работало, ведь какие-то бандитские организации в 80-е и 90-е годы тоже были собраны и организованы из людей, которые смотрели в 60-е и 70-е годы доброе советское кино, в том числе детское и так далее. Так что вот так буквально кино не облагораживает, и это бывает с небольшим количеством людей, как, например, фильмы Андрея Арсеньевича Тарковского, и это очень сложный путь, как раз такой духовный путь, который заложен в содержании каждого этого фильма, и редкий зритель, на самом деле, готов по этому пути пройти, вот по-настоящему, поэтому это кино и превращается, загоняется в какой-то резервуар — кино не для всех, но вот это кино, мне кажется, действительно может быть эффективным в нравственном смысле, но ни в коем случае нельзя заблуждаться тоже и представлять себе, что благодаря каким-то фильмам мы можем облагородить и как-то преобразовать общественную жизнь в целом. Думаю, это невозможно, и очень часто мы видим, не буду называть сейчас имена и фамилии, но мы видим какие-то сломы, которые происходят с режиссерами, которые в какой-то момент берут на себя вот эту миссию, миссию художника подменяют миссией проповедника, и мне кажется, это очень часто в режиссере просто художника убивает.
М. Сушенцова
— Да, мы тут прямо философскую проблему нащупали, которая очень широко обсуждается и в литературе, и на конференциях, и в университетах — о том, насколько искусство и проповедь могут сосуществовать рядом, могут ли они взаимно проникать друг в друга и так далее. Знаете, меня подмывает просто мое любопытство вас спросить, поэтому я позволю себе этот вопрос: есть ли у вас любимые режиссеры или любимые фильмы? Мы можем для лаконичности ограничиться цифрой «три», то есть количеством, но не будем ограничиваться советской эпохой, как вы здорово вначале сказали: «из нашего кинематографа», вот три либо режиссера любимых, либо киноленты.
А. Апостолов
— Ох, как ни странно, такие вопросы всегда звучат как самые простые, но при этом они сложные, на самом деле, потому что сложно ограничиться тремя или вот есть, например, режиссеры, у которых я страшно люблю отдельные фильмы и наоборот, не люблю какие-то другие фильмы, поэтому такой список, конечно, всегда сложно составлять, но давайте попробуем. О ком я могу сказать однозначно — это Кира Георгиевна Муратова, вот это, возможно, мой самый любимый отечественный кинорежиссер, и я думаю, что самый свободный кинорежиссер вообще в истории, возможно, мирового кинематографа, понимаю, что это сейчас звучит как-то пафосно и, может быть, патетично, но не только моё мнение, и Александр Николаевич Сокуров когда-то об этом говорил, и вот это тоже один из парадоксов для меня советского кинематографа: как внутри советского кинематографа — системы, очень скованной разного рода цензурными и стилевыми ограничениями, и жанровыми ограничениями и так далее, ведь дело не только в том, что нельзя было какие-то политические протаскивать темы или суждения, дело, например, ещё и в том, что просто нельзя было снимать кино в определённых жанрах, например, нельзя было снимать фильмы ужасов в советское время, и там какие-нибудь исключения типа «Дикой охоты короля Ста́ха» скорее, наоборот, только подтверждают, что нельзя было снимать фильмы ужасов, и как в этой системе вдруг рождались такие свободные люди, как Кира Муратова, например, или Сергей Параджанов, действительно, свобода, самовыражение которых абсолютно как-то беспрецедентны на уровне мировой кинематографии, мы не найдём в европейском или американском кино людей вот такой духовной и художественной свободы. Да, нужно сказать про Тарковского, хотя это звучит настолько как-то банально, однозначно и самоочевидно, что, наверное, не обязательно, но мимо Тарковского пройти в любом случае невозможно. Я очень долго как-то от этого отнекивался и думал, что, в общем, проживу жизнь без Тарковского, но в какой-то момент всё-таки и со мной эта встреча случилась благодаря фильму «Ностальгия». И Василий Макарович Шукшин, вот другой совершенно полюс, однокашник Тарковского и его прямая противоположность, но который тоже мне очень дорог, может быть, не столько как исключительно кинорежиссёр, а просто как человек с какой-то определенной мировоззренческой позицией.
М. Сушенцова
— Я напомню, что у микрофона Мария Сушенцова, это программа «Вера и дело». В рамках этого цикла мы встречаемся и разговариваем с экономистами, бизнесменами, культурными деятелями, чиновниками и обсуждаем с ними христианские смыслы экономики. Сегодня наш гость Андрей Апостолов — главный редактор киностудии «Ленфильм». Вернёмся после короткого перерыва.
М. Сушенцова
— Добрый светлый вечер, с вами Мария Сушенцова и это программа «Вера и дело». В рамках этого цикла мы встречаемся с экономистами, предпринимателями, культурными деятелями, чиновниками и обсуждаем с ними христианские смыслы экономики. Сегодня у нас в гостях Андрей Апостолов — киновед, продюсер, преподаватель, главный редактор киностудии «Ленфильм». Продолжаем наш увлекательный разговор. Мы остановились на любимых режиссерах нашего кинематографа, нам очень ёмко рассказал сейчас о них Андрей. В продолжение этой темы мне бы хотелось у вас, Андрей, спросить: не могли бы вы поделиться своим опытом работы на телеканале «Спас», где вы были выпускающим редактором передачи «Светлая память», потому что эта передача, насколько я понимаю, имеет прямое отношение к выдающимся деятелям советского кино.
А. Апостолов
— Да, давайте я коротко об этом расскажу. Коротко, потому что это был не очень продолжительный опыт, это было в какой-то момент неожиданное даже для меня предложение. Что меня привлекло прежде всего, если в двух словах: это передача, которую вела, может быть, и ведет до сих пор, хочется надеяться — матушка Ольга (Го́бзева), наша выдающаяся актриса когда-то, и я знал ее именно как актрису, не как матушку, вот я действительно очень люблю советские фильмы 60-х, 70-х, а Ольга Гобзева, ну так вот просто совпало, так получилось, что это моя любимая актриса этого периода, и я очень ее ценю, её работы в «Заставе Ильича» или в фильме «Три дня Виктора Чернышёва», в общем, много ее работ, и вот именно это меня привлекло, оказывается, она, во-первых, стала матушкой, во-вторых, она вела телепередачу, где приглашались гости, и матушка Ольга расспрашивала их о каких-то выдающихся актерах прежде всего, её интересовали именно актеры, в основном, нашего кинематографа, в том числе, кстати, была программа и про Шукшина, о котором мы недавно говорили. В течение нескольких программ, мне кажется, буквально около десятка, я действительно был выпускающим редактором, то есть что это значит: я предлагал кандидатов в герои программы, матушка Ольга одобряла, потом я предлагал вопросы, которые бы она могла задавать по этому поводу, ну и вообще редакторская работа — определять какую-то концепцию программы, потому что понятно, что про любую такую фигуру, как Василий Макарович Шукшин или Виталий Мефодьевич Соломин говорить можно бесконечно, поэтому нужно какое-то направление определить. А дальше я занимался монтажом, то есть вот не буквально руками, а я сидел рядом с монтажером, и мы, поскольку понятно, что в эфир выходит программа, я уже сейчас точно не помню, но где-то примерно сорокаминутная, а запись ведется около двух часов, то мы, соответственно, с ножницами занимались монтажом и определяли, что для нас более ценно или, может быть, что соответствует как раз главной вот этой магистральной линии сюжета передачи. Я очень благодарен матушке Ольге за этот опыт и за опыт диалога, потому что мне было очень интересно, как она, человек, в какой-то момент радикально изменивший свой жизненный путь и, соответственно, изменивший и свое тоже мировидение, миропонимание, она где-то считает теперь свой актерский опыт греховным или таким опытом заблуждения, она могла смотреть на своих когда-то коллег как будто бы с двух ракурсов, говоря кинематографическим языком, как будто бы она, с одной стороны, вспоминала о них, о непосредственном опыте работы или общения, а с другой стороны, уже и с высоты своих лет, и своего разнообразного опыта, в том числе, и нового духовного опыта, она уже могла давать тоже какую-то оценку их работе не просто как профессиональному самовыражению, а с точки зрения того, что этот человек оставил, может быть, на каком-то более глубоком, опять же, духовном уровне.
М. Сушенцова
— Расскажите, пожалуйста, немного о своем опыте преподавания. Когда я изучала вашу биографию, видела, что вы преподавали и преподаете не только во ВГИКе, но и в Школе телевидения МГУ, и в «Шанинке» продолжаете преподавать, и тут фокус моего вопроса в том, с одной стороны, что вас вдохновляет в преподавании, а с другой стороны — а что волнует студентов, которые приходят к вам на эти киноведческие курсы?
А. Апостолов
— Да, здесь я могу сказать, что у меня, так получилось, довольно большой уже опыт преподавания. Как только я закончил ВГИК, я сразу начал преподавать, и важно, что это всегда были очень разные предметы, очень разные специальности. Я преподаю редакторское мастерство, я веду продюсерские мастерские, так что это не всегда касается киноведения, и это всегда очень разная аудитория, то есть, например, группа в «Шанинке» и группа во ВГИКе — это абсолютно разные люди, с совершенно разным бэкграундом, с разными целями, и я могу сказать, что, может быть, вот чего мне не хватает в той же «Шанинке», хотя это замечательное учебное заведение с очень высоким как раз цензом и очень высоким средним уровнем студентов, но мне там не хватает вот этих вот самых двоечников, которые заполняют зачастую творческие вузы. В «Шанинке», правда, очень высокий ценз того же самого ЕГЭ при поступлении, поэтому все ребята очень умные, но, может быть, не хватает гениев с творческой точки зрения. (смеется) Что это для меня? Ну, скажу какие-то банальные вещи, но совершенно искренне. Во-первых, это какая-то очень важная энергетическая подпитка, то есть, с одной стороны, энергетическая отдача, но, мне кажется, в этом смысле это всё работает как-то равномерно: сколько ты отдаёшь, столько же ты получаешь, а может быть, получаешь даже в ответ ещё больше. А с другой стороны, есть очень какие-то практические соображения у меня на этот счёт: для меня студенты — это мои будущие коллеги, люди, которых я потом приглашаю на работу, и которым я могу доверять, которых я очень хорошо могу узнать за время обучения. С другой стороны, хотя я относительно ещё молодой человек, но на меня когда-то во ВГИКе такое сильное впечатление производил мой мастер, например, когда ему уже было немного за восемьдесят, и тем не менее он оставался остроумным, трезвомыслящим, и я прекрасно понимал, что это, в том числе, благодаря общению с нами, благодаря продолжению какой-то непрерывной коммуникации с молодым поколением, и для меня это тоже важно — вот не отрываться от языка каких-то новых поколений. И потом, честно говоря, мне просто это нравится, и если уж совсем что-то самое простое про свой преподавательский опыт говорить: я очень люблю рассказывать про советское кино, я люблю представлять фильмы, я иногда подрабатываю «говорящей головой», как я это называю, на телевидении и рассказываю тоже о советском кино, и хотя это очень энергозатратный и очень многообразный опыт, но я просто люблю это делать, мне почему-то доставляет удовольствие, когда я чувствую, что я сейчас открою какому-то человеку какое-то имя или какое-то название, с которым он до этого был незнаком, и вот это чувство благодарности, которое человек испытывает за эту встречу с фильмом, который ты ему обеспечиваешь — это для меня какое-то отдельное удовольствие и какой-то особо ценный опыт.
М. Сушенцова
— Спасибо. Мне кажется, вы нам сегодня уже несколько таких дверок приоткрыли, я лично вот записывала, как студент на лекции. У вас богатый опыт практический в киноиндустрии, и поэтому хотелось бы, знаете, такой, может быть, слишком общий вопрос задать, даже такой обывательский вопрос, но мне кажется, многих интересует, все-таки как живет российская киноиндустрия, даже не мировая, не будем уж слишком обобщать — эта индустрия направлена прежде всего на максимизацию прибыли, то есть это такая денежная история в своем корне, или же все-таки впереди идет замысел, идея режиссера, сценариста, та самая реализация художника и его вот видение?
А. Апостолов
— Я сейчас могу прозвучать как-то цинично или слишком категорично, но я считаю, что кино, действительно, так уж получилось, оно исторически всегда было рассчитано на зарабатывание, оно всегда было рассчитано на извлечение прибыли. Тут ведь, кстати, тоже очень важно, с какого момента мы ведем отсчет истории кинематографа — не с того момента, когда изобрели, собственно, киноаппарат, а с того момента, когда провели первый платный сеанс, вот когда люди пришли, заплатили деньги и посмотрели вместе «Прибытие поезда», «Выход рабочих с фабрики» и так далее, вот это и есть начало истории кинематографа. Понимаете, я не вижу ничего зазорного в том, что кино на это ориентировано, я всегда тоже немножко, может быть, цинично и грубо говорю авторам, которые хотят отстоять каждое слово в своем сценарии, а мне в качестве редактора приходится посягать на целостность этих сценариев, вот я всегда призываю идти в литературу и заниматься гораздо более самостоятельным художественным творчеством, а в кино всё, правда, в большей степени подчинено логике и конъюнктуре проката, потому что, вот смотрите, ведь на самом деле не так много инструментов существует для того, чтобы как-то выявить и оценить объективный уровень фильма, вот когда мы говорим об успехе или неуспехе, то первый критерий — это кассовые сборы, это вот показатели внимания аудитории, потому что, если кино не работает с аудиторией, если оно не вызывает интерес, то, соответственно, после первых выходных никакого потока публики не будет. Вот можно как угодно относиться к фильму «Чебурашка», но если он бьет там все мыслимые рекорды, значит, что-то в этом фильме работает, значит, что-то там правильно выстроено, просто мы, мне кажется, опять же, с советского времени привыкли мыслить в категориях вот такой оппозиции: либо извлечение прибыли, либо чистое творчество, опять же, какая-то нравственная цельность и так далее, но ведь во всем мире это не было так, во всем мире правила рыночные, скажем, они в кино всегда существовали, и они не мешали Феллини, например, создавать фильм «Сладкая жизнь», о котором я уже говорил, и они не мешали Фрэнсису Форду Ко́ппола создавать «Крёстного отца», ведь это и хит проката, с одной стороны, с другой стороны, это шедевр как раз кинематографа. И последнее, что мне по этому поводу хочется сказать, всё-таки поддерживая вот эту установку кинематографа на извлечение прибыли, что в Голливуде, например, вот эти кассовые показатели, они ещё и являются регулятором института репутации кинематографистов, режиссёров и продюсеров, то есть даже если ты Фрэнсис Форд Коппола, даже если у тебя великие заслуги, ты снял «Апокалипсис сегодня», двух «Крёстных отцов», фильм «Разговор», дважды получил «Золотую пальму ветвь» и так далее, но дальше, в 80-е годы твои фильмы проваливаются в прокате, то следующие свои фильмы ты будешь снимать уже в кредит или на свои деньги. Вот это тот механизм, который в нашем кинематографе отсутствует, то есть мы очень половинчато перешли на рыночные принципы в кинематографе, потому что институт репутации тех или иных режиссёров, продюсеров у нас никак от результатов фильма в прокате практически не зависит. Я не буду, опять же, сейчас называть имена и фамилии, но огромное количество примеров, когда человек выпускает фильм, фильм выходит с какой-то грандиозной помпой, поддержкой в рекламе, поддержкой телевизионной, все маркетинговые возможности привлекаются, в том числе и с помощью государственных средств, а в итоге никакого результата не происходит. Но, тем не менее, дальше этот же человек получает субсидии, получает поддержку на производство следующих фильмов, вот поэтому я за принцип прибыли, как регулятора отношений в киноиндустрии, на то она и индустрия, но тогда в этом нужно быть последовательными, вот у нас в этом смысле индустрия работает очень половинчато, в том числе и потому, что у нас, как ни в одной другой стране, если не брать опыт Китая, например, активно влияние государства в кинематографе, то есть фактически остаётся главным финансовым источником на сегодняшний день именно государство.
М. Сушенцова
— Я напомню, что в студии Мария Сушенцова, это программа «Вера и дело» и сегодня у нас в гостях Андрей Апостолов — главный редактор киностудии «Ленфильм». Мы продолжаем наш разговор о том, как изнутри устроена экономика киноиндустрии. Я правильно понимаю, что основным источником доходов являются прокатные доходы, сколько фильм собирает в прокате?
А. Апостолов
— Это сложный механизм, на самом деле.
М. Сушенцова
— Мне, как экономисту, хотелось бы в эту дверку немножко подсмотреть.
А. Апостолов
— Какие статьи доходов могут быть у фильма: это его прокатные результаты, хотя продюсеры — производители фильма не первые, кто получают деньги с проката, первые — это, собственно, прокатчики, прокатная компания, и кинотеатры, в которых эти фильмы показывают, так что очень часто до продюсера вообще никакая выручка уже не доходит, собственно, с проката. Также это деньги от продажи фильма, прав на фильм на телевидении и на онлайн-платформах, вот основные источники дохода. Но на самом деле, хотя это сейчас прозвучит, может быть, тоже на грани фола, но очень часто основным источником дохода для продюсеров является производство, является субсидия на производство, то есть, условно говоря, поскольку это система господдержки, как это происходит, будем называть вещи своими именами, это сейчас происходит всё реже и реже, и система государственного финансирования, государственной поддержки всё строже и строже работает в сфере кинематографа, и тем не менее, зачастую это было устроено так: государство выделяет на производство фильма субсидию, это может быть, например, сумма в восемьдесят миллионов рублей, продюсер отчитывается за всю эту сумму и ещё даёт сведения о привлечении какого-то дополнительного финансирования, но на самом деле производит кино за пятьдесят миллионов, а остальные тридцать миллионов, собственно, и являются прибылью, которую он получил. Понятно, что продюсеры не должны зарабатывать на производстве, но здесь скажу, что это часто было связано не столько с желанием просто нажиться и урвать лёгкие деньги какими-то хитрыми схемами, а просто тем как раз, что никакой прибыли наши фильмы не получали, в прокате были очень ограничены возможности, телевидение предлагало очень небольшие суммы, вообще в какой-то момент не было ещё онлайн-кинотеатров и так далее. Сейчас, в ситуации, когда можно рассчитывать на реальную прибыль, экономить на производстве просто невыгодно, потому что, чем больше ты сэкономишь на производстве, тем меньше ты получишь уже на выходе, то есть очень простые механизмы, но в этом смысле наша индустрия постепенно, тут могу свидетельствовать, облагораживается, мы всё меньше стремимся зарабатывать на производстве, потому что рассчитываем, что всё-таки кино сработает в прокате.
М. Сушенцова
— Спасибо, что вы нам рассказали об этой внутренней кухне, это действительно очень интересно, и вот так, без специалиста, туда и не заглянешь. Мне хотелось бы ваше мнение уточнить: как вам кажется, а нужна ли вообще нашему кинематографу вот такая массированная государственная поддержка, или пусть рынок всё сам регулирует? Вот вы сказали, что ведь это и показатель, в том числе, и авторитетности, репутации, может, он лучше отрегулирует?
А. Апостолов
— Ох, вы знаете, это очень спорный вопрос, потому что, конечно, часто хочется вот так вот огульно сказать: да лучше давайте, действительно, рынок сам будет регулировать все процессы, и тогда мы избавимся от вот этих хитрых схем, когда идёт заработок на производстве, тогда мы избавимся от каких-то абсолютно сиюминутных конъюнктурных проектов, когда продюсеры явно пытаются просто подстроиться под какую-то государственную конъюнктуру, сложившуюся на определённый момент, и делают проекты халтурные, назовём это так, тогда мы избавимся от каких-то элементов протекционизма, когда определённые продюсеры или определённые компании рассчитывают на какое-то особое отношение со стороны государства, и все пытаются быть первыми у определённых кабинетов и так далее, вот в системе такого обильного государственного финансирования много порочных моментов, с одной стороны. С другой стороны, я боюсь, что без государственной поддержки киноиндустрия, как индустрия очень затратная, она просто не выживет в нынешних условиях, это долгий разговор, который требует приведения статистических данных и серьёзной аналитической подпитки, но я просто скажу, что это издержки далеко не только российского кинопроизводства, практически во всех, по крайней мере, европейских странах — да, конечно, есть Голливуд, где нет никакого влияния со стороны государства, но это отдельное как бы государство в государстве, на Голливуд ориентироваться невозможно, потому что Голливуд — это монополист-экспортер, Голливуд показывает своё кино по всему миру, поэтому не нуждается в государственной поддержке, — а всё европейское кино существует за счёт государственных инвестиций. Просто другой разговор, что, может быть, это не такие масштабные кинематографии, не такие масштабные индустрии, например, там скандинавское кино, которое всё поддерживается и финансируется государством, но там и не такой объём производства, они мало фильмов выпускают в год. В России, на самом деле, очень большое производство, и вот, кстати, может быть, даже вас это удивит, может быть, удивит наших зрителей, но объёмы кинопроизводства в России сейчас серьёзно превосходят объёмы кинопроизводства в советское время. Вот мы очень часто, мне кажется, я уже об этом говорил — так огульно превозносим советское кино, вот какое оно было масштабное, как была налажена система — да нет, на самом деле в советское время руководители советского кинематографа мечтали бы о тех масштабах кинопроизводства, которые существуют в России сейчас.
М. Сушенцова
— А как наша киноотрасль чувствует себя сегодня в условиях международной такой изоляции, или эта изоляция особо не чувствуется для деятелей кино?
А. Апостолов
— Ну как изоляция может не чувствоваться? Естественно, она чувствуется. И на чём это сказывается, на чём это отражается в первую очередь? Ну, очень просто. Во-первых, для кого-то это большое подспорье, в том числе, для наших новых жанровых проектов, для блокбастеров, для бесконечного количества сказок, которые сегодня снимаются, потому что сказки эти призваны как раз служить импортозамещению. Мы недополучаем голливудской зрелищной продукции, соответственно, мы будем заменять её продукцией отечественной, нет в этом ничего ни зазорного, ни обидного, нам нужно сохранять действующие кинотеатры, нам нужно поддерживать систему проката, поэтому такие фильмы нужны в большом количестве. Так что для кого-то это действительно возможность заработать на прокате, и есть уже довольно много фильмов, опять же, не хочу никого обижать, поэтому не буду названия произносить, но когда фильмы, мягко говоря, спорных художественных достоинств отечественные выдают достойные прокатные результаты — ну, явно из-за отсутствия серьёзной конкуренции со стороны Голливуда. Но к чему это дальше может привести? Во-первых, это приводит уже сейчас к явному, ну не то, чтобы прямо уничтожению, но умалению области авторского кино, авторского кино становится всё меньше и меньше, по какой причине: раньше государство точно так же финансировало авторское кино, формально оно и сейчас продолжает его финансировать, в конкурсе субсидий Министерства культуры есть вот этот раздел «Авторский и экспериментальный кинематограф», но на деле там всё меньше авторского кино, потому что, если раньше продюсер получал субсидию Министерства культуры на авторский фильм, делал авторское кино, которое потом попадало на престижный международный кинофестиваль в Канны, Венецию, Берлин или, например, в Роттердам, и для государства это тоже было оправданным вложением, государство могло, грубо говоря, отчитаться по линии мягкой силы: вот наше кино пользуется почётом за рубежом, мы получаем награды, мы участвуем в ключевых международных кинофестивалях. А теперь, когда эти международные кинофестивали закрыты, не совсем понятно, вот с точки зрения чисто государственной логики отчётности, зачем государству вкладываться в авторское кино — чтобы потом это кино показывать на кинофестивалях российских, которые тоже само Министерство культуры финансирует? Получается какая-то убыточная история. Ну и второе, что может произойти в связи с этой ситуацией изоляции — это просто деградация вкусов. К сожалению, когда зритель лишён какой-то альтернативы внятной, и когда он смотрит кино не потому, что оно его так привлекает, не потому, что оно ему так нравится, а потому, что просто у него нет особенного выбора, это в итоге приводит к тому, что зритель будет готов довольствоваться очень средней продукцией, потому что выбора у него не будет. Поэтому мне всё-таки кажется, что ситуация, в которой наше кино было вынуждено, как и кино по всему миру, соревноваться с голливудскими образцами — это ситуация той самой конкуренции, которая способствует прогрессу, потому что вот тот уровень, например, даже тех же самых спецэффектов, к которому сейчас пришло наше кино, которое демонстрируется в фильмах типа «Майор Гром» или «Сто лет тому вперёд» — это тот уровень, который наше кино вынуждено было выработать для конкуренции с Голливудом. А если этой конкуренции не будет, то можно дальше на этом уровне остаться, и, собственно говоря, у зрителя не будет особенных альтернатив.
М. Сушенцова
— Спасибо большое. Вы очень активно участвуете в международных кинофестивалях, участие российских фильмов, насколько я понимаю, в них всё-таки продолжается, пусть и в урезанном масштабе? Поправьте меня, если я ошибаюсь.
А. Апостолов
— Да, я могу поправить сразу, потому что я занимаюсь, собственно, как раз российскими кинофестивалями.
М. Сушенцова
— Хорошо. Вопрос, тем не менее, примерно такой же и был у меня: вот что вы можете сказать о молодых начинающих режиссёрах, сценаристах? Есть ли какие-то восходящие звёздочки, вот что-то вас, может быть, впечатлило в последнее время, или вы видите какие-то тенденции, что какая-то тематика особенно вот сейчас превалирует среди именно молодых, только начинающих?
А. Апостолов
— Мне кажется, в нашем кино сейчас превалирует одна тенденция, и она глобальна, и она распространяется на кино и массовое, и фестивальное, и на кинематографистов опытных, и начинающих — это тенденция эскапистская, это тенденция как бы бегства от реальности. Это всё не про здесь и сейчас, это всё — бегство от современности, потому что о современности говорить сложно, не выработан где-то ещё язык, и мы ждём только тех проектов, которые как-то начнут рефлексировать наш сегодняшний день или последние годы. И вот это мне кажется, может быть, главной проблемой нашего сегодняшнего кинематографа, то, что ещё возникает система определённой самоцензуры, когда какие-то острые углы, проблемы мы пытаемся обходить, ещё и потому, что режиссёры сами пытаются, скажем так, не впасть в чернуху, чтобы не разочаровать зрителей, и поэтому наше кино становится всё менее и менее проблемным, всё более бесконфликтным, и я боюсь, что оно рискует потерять доверие зрителей. Что я имею в виду: когда мы начинаем обходить специально какие-то проблемы в кинематографе или замалчивать их, мы как бы лишаем кино его, я бы сказал, терапевтической функции, потому что кино, как общественный институт, может влиять на — ну, если не решение каких-то проблем, то, по крайней мере, их обсуждение, их вот именно что терапию. А если терапии не происходит посредством кинематографа в том числе, то дальше работает медицинский принцип: та проблема, которая замалчивается и не лечится, она превращается в хроническую, очень не хотелось бы, чтобы это происходило.
М. Сушенцова
— Ну вот, на такой, немного пессимистичной ноте, мы заканчиваем наш разговор, тем не менее, он был очень насыщенным, очень много референсов было в нём, интересных обобщений, которые, честно говоря, где-то удивили и заставили задуматься. Я напомню, дорогие наши слушатели, что у микрофона была Мария Сушенцова, это программа «Вера и дело», в рамках которой мы встречаемся с предпринимателями, бизнесменами, деятелями культуры и разговариваем с ними о христианских смыслах экономики. И сегодня нашим гостем был Андрей Апостолов — киновед, продюсер, преподаватель, главный редактор киностудии «Ленфильм». Спасибо большое, Андрей, за этот разговор.
А. Апостолов
— Спасибо.
Все выпуски программы Вера и Дело
«Преодоление конфликтов и непонимания между детьми и родителями». Анна Савари
У нас в гостях была психолог, советник «Национального фонда защиты детей от жестокого обращения» Анна Савари.
Разговор шел о том, что может помочь наладить взаимоотношения родителей и детей, в том числе приёмных, как можно обезопасить детей от опасностей современного мира, а также каким образом психолог может помочь детям, пострадавшим от жестокого обращения.
Ведущая: Анна Леонтьева
Все выпуски программы Светлый вечер