«Творчество во славу Бога». Игумен Лука (Степанов), Ольга Смирнова, Анна Тумаркина

В этот раз участниками дискуссии в программе «Клуб частных мнений» были игумен Лука (Степанов), супруга священника, стилист Ольга Смирнова и востоковед Анна Тумаркина.

Разговор шел о том, как можно направлять свои таланты, умения и творчество на прославление Бога.

Ведущая: Наталия Лангаммер

---

Н. Лангаммер

— Добрый вечер, дорогие радиослушатели, в эфире программа «Клуб частных мнений», меня зовут Наталья Лангаммер. Мы по традиции в вечернем эфире обсуждаем одну из тем, которую в утреннем эфире подняли авторы программы «Частное мнение». У нас сегодня очень неожиданная, интересная тема. Сформулировали мы её так: «Опыт несловесной молитвы». И чтобы поговорить на эту тему разносторонне, мы пригласили в студию настоятеля Спасо-Преображенского Пронского мужского монастыря, преподавателя истории религии в ГИТИСе, где раньше преподавал мастерство актёра, это игумен Лука (Степанов). Добрый вечер.

о. Лука

-Приветствую, друзья.

Н. Лангаммер

— Ольга Смирнова, супруга священника и стилист. Добрый вечер, Оля.

О. Смирнова

— Добрый вечер.

Н. Лангаммер

— И Анна Тумаркина, востоковед, которая предложила нам обсудить эту тему.

А. Тумаркина

— Добрый вечер.

Н. Лангаммер

— Давайте послушаем программу Ани и поймём, о чём она хочет поговорить.

В эфире программа «Частное мнение», рассказывает Анна Тумаркина

— В различных источниках можно найти свидетельство того, что христианской культуре знаком опыт внесловесной молитвы. Голос живого сердца может проявлять себя в танце, как у царя Давида перед Ковчегом. Это может быть игра на музыкальных инструментах, как мы знаем об этом из псалмов. Даже каждение в храме — молитва. Мне кажется, что внесловесно молиться способен каждый, но у каждого из нас свой язык для подобной молитвы. Я давно пишу картины, в основном цветы и птиц, иногда фантастические узоры, но всегда цвет и множество образов. Визуальные образы для меня, наверное, основной способ коммуникации с миром, а недавно я поняла, что и с Богом. Дерзну рассказать свой опыт молитвы цветами и цветом. Передо мной белый лист, сейчас на нем появятся ветви и листья. Каждый маленький листочек аккуратно выписываю и мысленно произношу: «Господи, это шиповник, это Твой шиповник, который Ты лишь на мгновение сделал моим. Господи, вот его плоды, они немногочисленны, но Ты дал каждому из нас возделывать сад. И однажды, возможно, я смогу взрастить в своем саду нечто большее, нежели эти маленькие красно-желтые шарики. Возьми мой красный цвет, Господи, а вот Твои георгины, я раскрасила их алым и багровым в цвета заката, потому что Ты научил своих детей петь «Свете тихий», красивейший из гимнов, созданный на закате солнца. Прости меня, Господи. Вот лепестки туберозы, она мала и беспомощна, потому что все мы малы и беспомощны пред лицом Твоей славы. А это кленовые ветви, на каждой из них зелено-желтые ладони листьев. У меня нет других ладоней, чтобы протянуть к Тебе. Спасибо, что Ты научил меня видеть Свою красоту. Настави меня на путь Твой, Господи. Вот Тебе зеленые плоды клена, вертолетики, они в танцы летят и падают под дерево, точно так же, как мы — движемся, летим, бежим, танцуем, а потом тихо ложимся на землю. Помоги мне не сбиться с пути и не погибнуть во тьме. Вот Тебе плоды рябины и перышко птицы, маленькое свидетельство о крылатой душе. Да будет воля Твоя, Господи. Вот травы и корни для Тебя. Они тише и незаметнее всех, но даже маленькая травинка находится под Твоей защитой. Помилуй меня, грешную, аминь. На картине травы и цветы оживают, наполняются светом и тенью. Ягоды становятся красными и черными, корни деревьев переплетаются. Но молитва будет длиться, пока я смотрю на некогда белую бумагу и продолжаю писать. Господи, спасибо Тебе за этот уникальный опыт. Мне все еще кажется, что я дарю Тебе свои цветы на листе. Если из моих цветов будет возможно собрать букет, то помяни меня во Царствии Твоем. В том Царствии, где, как мне кажется, растут самые красивые цветы и поют самые красивые птицы.

Н. Лангаммер

— Красиво, да? Ах, красиво было...

о. Лука

— Поэтично.

Н. Лангаммер

— Поэтично. Ань, все равно ты в словах выразила то, что рисовала. Я видела твои картины, я понимаю, о чем ты говоришь, особенно птиц. Утконос, кто у нас там еще был? Китоглав.

А. Тумаркина

— У нас очень много интересных птиц, которых я люблю, это казуары, китоглавы. Я про них рассказываю в других передачах на «Частном мнении». Почему птица? Я не знаю, почему-то так получилось, что однажды мне было очень больно. Какое-то горе у меня случилось, я сейчас не могу вспомнить, что именно, и я просто села, и мне захотелось нарисовать птицу с разорванной душой. Эта картина у меня есть, я ее не продала до сих пор, она у меня стоит и так получилось, что пока я ее рисовала, а это примерно две недели, моя боль начала уходить. И, видимо, именно это и закрепило вот этот опыт рисования птиц, почему я люблю рисовать птиц. Но дело не только в птицах, наверное. Почему я хотела бы поговорить об этом, почему я это называю внесловесной молитвой. Дело в том, что человек, на мой взгляд, практически все, что он делает: его одежда, его работа, его рисунки, жестикуляция — это коммуникация с миром. Мы можем этого не осознавать, но мы постоянно что-то миру сообщаем. Человек коммуницирует, общается с этим миром и с другими людьми не только словами. Мы знаем о невербальной коммуникации, но, в принципе, абсолютно все, что мы делаем, абсолютно все, что у нас есть — это коммуникация. Поэтому, когда мы, например, что-то создаем, что-то творческое, мы тоже пытаемся донести какой-то месседж, даже если нам кажется, что это какое-то искусство ради искусства. Хотя мне сложно вообще понять, что такое искусство ради искусства. Может быть, это какая-то медитация, как вот дзен-арт, когда ты просто рисуешь, чтобы не думать. И мне ещё хотелось сказать, что в моём случае это не было каким-то опытом: а давайте, вот я поэстетствую, а давайте, вот я сейчас проведу такой духовный эксперимент, помолюсь-ка я цветами, а завтра — танцем, а завтра — бисероплетением. Нет, это как-то всё само получилось. И, видимо, мне тоже тогда было либо тяжело, либо больно, либо я просто грустила. Иногда, когда ты рисуешь, тебе легче это выразить, потому что Господь тебя услышит в любом случае. И услышит, и увидит, и тебе легче донести то, что ты чувствуешь. А иногда просто даже и говорить больно, тяжело. Но рука всегда донесёт.

Н. Лангаммер

— Это молитва, отец Лука? Вот такое выражение своих эмоций можно назвать молитвой?

о. Лука

— Ну, всё-таки здесь ваша терминология, может быть, близка вашему понятию, но не безупречно точная в отношении исторического опыта. Очевидно, что только то искусство и считает Феофан Затворник достойным, которое отражает божественные совершенства, и в котором прославляются небесные гармонии через земные, которые воспроизводит художник. Николай Васильевич Гоголь, когда в своих «Выбранных местах из переписки с друзьями» описывает труд Иванова «Явление Христа народу» и называет это его собственным покаянием и стремлением привести других. И Александр Сергеевич Пушкин, когда пишет свои «Маленькие трагедии» накануне своего супружества с Натальей, он тоже их пишет, как собственное раскаяние, он отражает в этих образах движение своей собственной души к Богу, как это уже определили глубокомысленные критики. В этом смысле, несомненно, ваша потребность в живописи, сочетаемая удобно со словесным всё-таки приношением ко Господу, вы не безмолвствуете в этом смысле, и душа ваша не спит, потому что всё-таки молитва — это возношение ума и сердца к Богу, это разумное обращение со славословием, с покаянием или с прошением к источнику всех благ. А вот то, что вы для этого пользуетесь и собственным творческим потенциалом, и сотворённые вами произведения Богу посвящаете, как этому учит Тихон Задонский со своими цветами — чудное произведение, где он представляет разные земные гармонии, разные земные творения поводом для славословия Господу, и с этими цветами полевыми, и с птицами небесными, созерцание которых побуждает, понуждает к молитве. Ну вот, кажется, это не новость будет, наверное. То, что вы это называете «бессловесной молитвой», с этим я не торопился бы согласиться, особенно во введении, когда сказано, что и пляска молитвенная бывает, она, конечно, отражает в своем роде внутреннее устроение и ликование души пророка Давида, «пред сенным ковчегом скакаше играя», который таким образом прославлял Господа своим пением, но не сдерживалась его психофизика, и в его пластике отражалось изобилие благодати, наполнявшее его сердце. Я думаю, искусство и творение с мыслью о посвящении Богу своего искусства, со сверхзадачей, по Константину Сергеевичу Станиславскому, о прославлении Творца и свидетельству о небесных гармониях земными средствами изображения. Вообще, знаете, тут мы сейчас и до высокого богословия с вами дойдём, например, по определению Владимира Николаевича Лосского, некоторые изделия церковные являются средостением Божией благодати, сопряжённым с человеческим художеством, ремеслом. То есть изготавливает крест резчик, и при этом в разумном изделии присутствует Божия благодать, поскольку это изделие свидетельствует о Боге.

Н. Лангаммер

— Я напомню, что в эфире программа «Клуб частных мнений», меня зовут Наталья Лангаммер, мы обсуждаем сегодня тему «Несловесная молитва». И в гостях у нас настоятель Спасской Пронской пустыни, преподаватель истории религии в ГИТИСе, игумен Лука (Степанов), Ольга Смирнова — супруга священника, стилист и Анна Тумаркина — востоковед, которая эту тему обозначила, сформулировала и предложила нам обсудить. Но тогда, отец Лука, в продолжение того, что вы говорили, можем ли мы назвать это прославлением Бога — в танцах, в каких-то творческих наших порывах?

о. Лука

— Так «всякое дыхание да хвалит Господа». И ничего не стоит то искусство, которое вполне может быть ради ли искусства или ради реализации страстей, которыми сам художник терзаем, и он отражает это в своих образах, и смятение его души успешно отражается в тех произведениях, которые он порождает. Феофан Затворник говорит, что невозможно вокруг себя формировать ту атмосферу, которой нет внутри тебя самого. Поэтому художник, как он пишет, так и дышит, а уж кому он старается угодить, это дело его внутреннего выбора. Поэтому очень важно, мне кажется, для подлинных произведений искусства как раз внутреннее самоопределение художника. И из горького источника сладкая вода бежать не будет. Поэтому, конечно, существует искусство, и мы видим, оно даже доминирует, потому что гораздо популярней, как и всякая нечистота, по сравнению с чем-то возвышающим. В интернете, говорят, всякое скандальное и оскверняющее распространяется в сорок раз быстрее, чем какая-либо положительная информация, я думаю, это заниженные цифры, потому что интерес соответствующий.

Н. Лангаммер

— А вот я хочу задать вопрос матушке Ольге, которая начинала своё творчество как стилист, придумывая красивые образы для своих детишек. Это же всё равно было ощущение, что Богом что-то дано, как вы рассказывали?

О. Смирнова

— Ну, действительно, изначально, в детстве я очень любила рисовать, так сложилось, что я не поступила в художественную школу, но выражать это творчество мне хотелось. Ну, и с моими особенными детьми только это и было возможно — их как-то красиво одевать и через это внешнее приносить своей семье радость, потому что тяжёлая форма ДЦП, конечно, там... Ну, человеку, не сталкивающемуся это не так красиво, потому что мы привыкли видеть обычных людей, и для нас это более приемлемое что-то. И, действительно, через детей ко мне пришло это творчество, о котором я не думала, которого я не ждала, потому что я говорила о своих детях, я делилась нашей историей, я писала об этом в своём блоге, и люди видели нашу историю, видели фотографии и стали спрашивать, как так получается их гармонично одевать, про мои какие-то образы, и сами меня привели к этой мысли: может быть, вы стилист? Нам не хватает православных стилистов, мы бы хотели тоже красиво и гармонично научиться одеваться. И так вот родилось это дело в моей жизни. Но, как сказала Анна, интересно во мне это откликнулось, что у неё была боль, которую она смогла так вот прожить и её отпустило, когда она проявила творчество и нарисовала птицу, потому что у меня была боль потери сына, который с нами прожил шесть лет. И именно после этого так произошло, что люди стали ко мне обращаться и я попробовала их красиво одевать, помогать им преображаться, мамам, которые засиделись в декрете, мамам особенных детей помогаю до сих пор. Это действительно помогло мне пройти боль потери сына таким вот удивительным образом. Каждый раз всё равно сомневаюсь, как обычный человек, но Господь как-то всё равно показывает, что это нужно, людям это отзывается и помогает, и мне приносит большую радость.

о. Лука

— Только вчера мне пришлось отвечать на «Экзегете» на вопрос, искренне заданный каким-то корреспондентом: «Я работаю в индустрии моды и теперь, воцерковившись, узнала, что это сплошное тщеславие, но мне моя работа нравится, что же мне теперь, всё побросать?» Я, кажется, подобрал слова и сейчас рад их подтверждению от вас о том, что умение помочь человеку достойно и соответственно с задачами одежды быть облачённым — это прекрасно, и благородное служение, вполне полезное и для души человека. В пример я поставил благообразие в богослужении священнических риз, которое традиционно и Духом установлено в храме и есть в них и великий смысл, и сакральное значение.

Н. Лангаммер

— И красота.

о. Лука

— И красота, несомненно. И при этом то, что человека облачает в его земной жизни, в его мирском существовании тоже очень значимо. Насколько важно облачение души, настолько имеет значение и облачение тела, как весьма близкое ему, рубашка близкая к телу, она является некоторым проявлением его собственного выбора и ориентации вообще в ценностях жизни. Так что помоги Господи, матушка.

Н. Лангаммер

— Интересно, что мы сейчас начали про молитву, а продолжаем про наше служение, и для православного человека очень важно, что мы в жизни делаем. Ну вот человек, допустим, всю жизнь работает на фабрике какой-то и там производит продукт не самый полезный. Вроде бы ты и семью обеспечиваешь, деньги ты зарабатываешь, но что происходит с душой, когда нет возможности посвящать своё делание Богу?

о. Лука

— Бывает, что приходится и смиряться, а бывает, что настрой на замену своего ремесла совсем и не напрасен. Если это не впрямую греховное дело какое-то, при котором человеку просто недопустимо жить и при этом причащаться Святых Христовых Тайн, себя декларировать действующим православным христианином, причастным к вечной жизни, к литургической своей жизни, то очевидно это дело надо обрывать и только, моментально уходя из того греховного способа наживы, который у тебя сейчас есть. Бывают такие случаи, когда ты застигнут своей верой, когда уже думаешь: можно ли продолжать мне работать в абортарии или скупать краденое, или ещё что-нибудь, в каких-то вынужденных ситуациях, в которые были поставлены и наши соотечественники на исходе XX века. Тут приходится принимать решения. Ну а в ситуации такой, скажем, безблагодатной деятельности, в которой тебя просто используют, как некоторый винтик на каком-то длинном конвейере производства, где сомнительны результаты твоего труда или польза гастрономическая, какие-то биодобавки сомнительного происхождения, то, конечно, искать по жизни своё призвание, своё служение. Вот молодёжи мы советуем как выбирать профессию: подумай не о том, где бы ты поменьше работал-побольше получал, как некоторые родители говорят: «иди сразу на управленца: и должности приличные, и работа не пыльная, и за рубеж поездки, и будешь, как белый человек». И поэтому очередь такая на эти направления государственного и муниципального управления. Они еще ничего не знают, ничего не умеют, а надо управлять сразу. Понятно, что это самая неблагонадёжная дорога в хорошие руководители. А советую: ты подумай о том служении полезном, которое ты мог бы совершать, от этого сильно не утомляясь, а желая пребывать в этом достаточно долго. Вот вам свойственно рисовать, это то дело, которое, очевидно, указано вам Господом, положившим на сердце, с одной стороны, делать то самое дело, от которого не утомляетесь, а, напротив, готовы в нём развиваться, совершенствоваться, осваивать его всячески, при этом, его исполняя, послужить Отечеству, ближним, тем, кто сами склонны получать утешение от предметов искусства и ими свою жизнь наполнять с последующими положительными влияниями. И как раз на этом поприще служения ты, — обещаю я, основываясь на личном опыте и на опыте многих отцов, — и получишь свою материальную сторону дела. Когда ты будешь мастером, то к тебе будут липнуть деньги, а не ты за ними бегать, потому что профессионалы всегда нужны, и во всяком деле хорошие мастера всегда будут оценены, и во времена безвременья, и инфляции, и в военные годы. Если ты хороший сапожник или водитель, кем бы ты ни был — будь только специалистом, и в вокальном деле совершенствуйся, подумай, в каком служении твоё усердие могло бы превозмочь и преуспеть, и это будет полезно ближним. А вопросы материального обеспечения и даже благоустройства личного — я мальчикам говорю, когда выступаю перед учащимися техникумов (там все они одинаково коротко подстрижены, в косухах кожаных, такие ребята, слегка подкачанные): уверяю вас, успех вашей личной жизни во многом связан с тем, чтобы вы состоялись как самостоятельные, ответственные, не столько предприниматели, сколько профессионалы. Нормальный будешь благонадёжный парень, на тебя эти самые красотки из соседнего швейного техникума будут обязательно клевать благодаря той стати мужской, которую в тебе они почувствуют. У меня есть добрый знакомый юноша, и он, вопреки окружающей нас провинциальной действительности, где молодёжь вся совершенно к церкви индифферентна, а вот в нём какая-то стать сложилась. И были там добрые соседи, которые его в храм привели, он алтарничает, вот уверяю вас искренне пример прямо из жизни — от него просто совершенно млеет весь женский пол, причём очень амбициозные девушки сложного подросткового возраста, которым не угодишь, и вот они даже на службу приходят, чтобы к нему поближе подобраться, пообщаться. Вот есть у нас такой друг. И искренний пример я привожу им, что вот это внутреннее спокойствие, мирность, мерность, независимость от слишком ещё преждевременных и суетных удовольствий или благополучия даже гораздо дороже для будущего благоустроения, таким образом вот именно выстроиться в освоении своего служения.

Н. Лангаммер

— Это про мальчиков, а у нас сегодня здесь девочки, поэтому я знаю, что для Ани это не основной вид заработка, то есть Аня преподает людям языки.

А. Тумаркина

— Я преподаю языки, да. Это моё, можно сказать, хобби, но дело в том, что я сама даже не ожидала, что мои картины будут брать на выставки. Я начинала рисовать просто потому, что мне этого очень хотелось. Причём я рисовала с детства, когда-то начинала, когда-то бросала, и когда я начала рисовать уже серьёзно, чтобы выставляться где-то лет пять назад, сначала я просто это всё публиковала в интернете, своих птиц, или портреты, или ещё что-то, и начали появляться действительно запросы: «а можно у вас картину купить», «а не хотите в выставке поучаствовать?» Я периодически, когда есть возможность заплатить оргвзнос, могу отвести несколько своих работ на выставку, делаю я это потому, что мне самой очень хочется это показать, мне очень сложно себе представить человека, который долго пишет в стол. Может быть, есть такие замечательные смелые люди, которые готовы творить, творить и никому не показывать.

Н. Лангаммер

— Нет таких, мне кажется.

А. Тумаркина

— Может быть и есть, кто знает. Мне хочется что-то сказать, мне хочется, чтобы это увидели, не для того, какая я молодец, есть мастера гораздо более талантливые, и это не кокетство, ну действительно такие есть, и более профессиональные есть, мне просто хочется — вот я нарисовала эту птичку киви, птичку китоглава, которую Наташа очень любит...

Н. Лангаммер

— Да, я утром прохожу мимо неё, говорю: «привет!» и вспоминаю про Аню, это очень здорово.

А. Тумаркина

— Да, с розовым клювом, ну пусть на неё посмотрят, а вдруг она живая, вот мне всегда кажется, что они живые. Потом, как я и говорила, это же тоже коммуникация, мы же тоже образами общаемся с этим миром, обязательно. Человек вообще очень интересное существо, как он общается, какое у него восприятие, об этом можно долго говорить.

Н. Лангаммер

— Да, я напомню, что в эфире программа «Клуб частных мнений», говорим мы на интереснейшую тему несловесной молитвы или прославления Бога своим действием, своим творчеством. В гостях у нас настоятель Спасской Пронской пустыни, преподаватель истории и религии, в прошлом актёр, игумен Лука (Степанов), Ольга Смирнова, супруга священника, стилист, и Анна Тумаркина, востоковед, которая предложила эту тему. Мы прервемся на несколько минут, не переключайтесь.

Н. Лангаммер

— Мы возвращаемся в студию Светлого радио, в эфире программа «Клуб частных мнений», меня зовут Наталья Лангаммер. Мы обсуждаем тему несловесной молитвы или прославления Бога своим творчеством. В гостях у нас настоятель Спасской Пронской пустыни, преподаватель истории религии в ГИТИСе, где раньше преподавал мастерство актера, игумен Лука (Степанов), Ольга Смирнова, супруга священника, стилист, и Анна Тумаркина, востоковед, которая предложила нам обсудить эту тему. Я вот к Оле хочу вернуться. Какие ощущения, когда вы одеваете женщин? Вот есть такое, ну не молитва, но какое-то Божье дело в придумывании этих образов красивых?

О. Смирнова

— Конечно. Ну что для меня вообще это мое дело? Это общение, в первую очередь, и работа с человеком. То есть все равно одежда и образы — это второе, это на втором плане, потому что они ведь тоже все приходят с разными запросами и нередко с какой-то внутренней болью, с какими-то неразрешенными моментами, может быть, семейными.

Н. Лангаммер

— А пообщаться с матушкой — это такая возможность...

О. Смирнова

— Ну да, хотя кто-то знает, а кто-то и не знает. Когда они узнают, для них это удивительно, и они радуются этому. Ну вот именно момент, когда человек приходит какой-то весь задумчивый, грустный, понятно, что... Вообще я, когда иду, всегда прошу Господа помочь, потому что нередко чувствую, что это не мои таланты, это вот Он мне даёт сейчас и я могу это сделать, потому что потом, когда мы собираем какую-то капсулу, и всё так удивительно складывается...

Н. Лангаммер

— Капсула — это что?

О. Смирнова

— Это несколько вещей, которые между собой сочетаются, вот они «работают» друг с другом и всё это складывается по цветам, и женщина может это носить и на работу, и куда-то на выход с подругой, и с мужем на свидание. И я думаю: как это произошло, потому что я бегаю по разным магазинам, в мыле, и иногда бывает легко, а когда-то очень бывает тяжело, и я прошу: «Господи, пожалуйста, помоги, я хочу помочь этому человеку». И я всегда стараюсь быть честной, говорить, что я надеюсь, что результат вам понравится, и всё сложится. Но вот милостью Божией ни разу не было такого, чтобы человек как-то загрустил, ему не понравилось или он не взял вещи. Для меня это удивительный момент такого чуда и участия Бога в этом деле, потому что я, несмотря на то, что уже четыре года этим занимаюсь, до сих пор этому удивляюсь, что вот так оно всё произошло.

Н. Лангаммер

— Всё-таки в каждом деле своя форма принесения наших талантов, вот в истории с Олей, мне тоже это знакомо, потому что я делаю украшения и вижу реакцию женщин, и тоже совершенно этого не ожидала, как они будут радоваться и расцветать от того, что у них появляется. Для женщин это важно, красота для женщин — это очень важно. А есть какие-то другие формы, вот у Ани это рисунок, который на другие мысли наводит, а вот отец Лука был актёром...

о. Лука

— Но только не состоялся не успел им побыть. Я получил диплом, но уже в состоянии православного христианина и, хоть был приглашён в пару московских театров на главные роли, но в результате не вышел, поэтому похвалиться актёрской стезёй не могу, а только что педагогической, поскольку остался после завершения ГИТИСа в качестве преподавателя на ещё три года, потрудился у своего художественного руководителя в качестве помощника. И если ваш вопрос клонится к тому, можно ли в актёрской профессии послужить своим духовным идеалам и прославлению Творца, то вообще это мощное средство — театр, на котором таким живым образом предстаёт сотворённый автором, драматургом мир. Он реализуется через живые души исполнителей и имеет эту великую силу обаяния, воздействия на зрителей. А вот актёр, много ли он может? Тут вопрос, знаете ли, сложный, потому что актёр выполняет задачи режиссёра, а режиссёр свободен осуществлять ту или другую постановку, действовать по совету великого нашего православного гения режиссуры Станиславского, который советует как раз иметь ввиду сверхзадачу, и само пребывание артиста на сцене привязывает к расцвету и возвышению человеческого духа нас со сцены (то есть актерами) и для зрителей, и для актёров ставит эту духовную задачу во главу угла, и тогда это прекрасно. Но, к сожалению, очень часто сейчас все настроено на эпатаж, удержание внимания зрителей, без этого сейчас нет ни театра, ни кино. Сейчас все максимально изощряются в способах удержания внимания Причём для этого средства самые технически примитивные: быстрая смена картинок, нагнетание напряжённости, и оно всё время поддерживается разными способами, или психологическими, или техническими, а цель самая примитивная — спекуляция на человеческих страстях, которые всегда одни и те же. Вокруг пристрастия к чувственным желаниям, вокруг любопытства к происходящему внутри человеческой души, и вовсе не для того, чтобы её исцелить, а для того, чтобы с каким-то странным чувством развлечься. Поэтому актёру очень часто до времени своей зрелости творческой, когда он уже вправе выбирать, как сказала Раневская, в отношении Моны Лизы, которая там кого-то не впечатляет: «она сама уж выбирает, на кого производить впечатление, на кого не производить, мол, такое её значение этическое, эстетическое». А актёру, пока он признанный будет: это я буду играть, это не буду играть, какие-то моноспектакли в состоянии себе позволить прекрасные, как Алиса Фрейндлих в БДТ, говорят про замечательные спектакли, которые в одиночку могут исполнять известные артисты. Даже в Лондоне сейчас есть интересный прецедент: один из знаменитых актёров английских играет в одиночку «Дядю Ваню» Чехова, притом с восторгом для всех. Уж не знаю, в какой степени он доводит финальный монолог главной героини о том, что — «Мы, дядя Ваня, будем жить, мы перед Богом оправдаемся, Господь сжалится над нами, мы увидим жизнь светлую, мы услышим ангелов, мы увидим небо в алмазах», но тем не менее всё-таки реализует замысел автора, что является прекрасным. А актёр — существо зависимое, он может, конечно, прекрасно и правдоподобно озвучить собственными чувствами персонажа, который ему дан, и народ залюбуется, как мы чтим киноклассику режиссёров, которые вовсе не отличались своим православием, но, тем не менее, их умение представить человека в подлинной его нищете, без благодати Божией, как Чехов в своих замечательных драмах, пьесах как раз представляет тоску по Божьей благодати, без которой так печально бывает всё то, что происходит между людьми, и мы это чувствуем, и в результате вот это просветительское значение его драматургии.

Н. Лангаммер

— Да, вот я про драматургию. Давайте перейдём тогда к драматургии, потому что с этого всё начинается, и я уже, наверное, замучила наших слушателей тем, что сейчас учусь на сценарном факультете киношколы, уже закончив режиссёрский. И с чем я сталкиваюсь, отец Лука, вот пожалуюсь прямо: вроде бы все говорят, что сюжеты все в Библии, опять же, на светском факультете говорят: «написаны», но, по сути, призывают нас развлекать, то есть с помощью кино позволить зрителю прожить какой-то опыт, который он не проживёт в жизни, и этот опыт может быть самый разный, запрос именно на развлечение, на эмоциональные потрясения, и когда я пытаюсь донести что-то христианское, какую-то проповедь, это выглядит как назидание, и мне говорят: «Слушая, ты можешь это лучше сказать, если просто написать — в журналистике, в публицистике, а кино говорит через эмоции». Отец Лука, а можем мы каким-то образом в драматургию ввести христианскую проповедь?

о. Лука

— Несомненно, и это наша прямая обязанность. И модели, которые определены в Священном Писании, совершенно безупречны и навсегда, и ничего лучше их не придумаешь. «Моцарт и Сальери» Пушкина, что это, как не Каин и Авель, или сын младший в притче Господней и старший, и массу других моделей человеческих конфликтов, противостояний, противоречий можно найти в Священном Писании, не говоря уже о том, что так-то никто не спрашивал авторских прав Евангелия, когда половина фильмов снимаются про избавителя, спасителя, избранного, которого полюбит брюнетка-каратистка, это будет признаком его избранничества, и он спасёт от матрицы весь повреждённый ею человеческий род. Ну, это где они нашли? Первый фильм по Евангелию назывался «Величайшая история, когда-либо рассказанная», и ничего выше этого искупительного служения Христа Спасителя на Земле не происходило для человечества. В качестве служения героя вы никогда ничего совершеннее не найдёте, который приносит себя в жертву за человечество и в результате освобождает человечество от власти греха и смерти. Поэтому тут говорить об источниках творчества или каких-то аналогиях, конечно, можно, но я, например, не большой сторонник того, чтобы впрямую использовать и терминологию, и аналогии Священного Писания, Священной Истории в искусстве. Ты можешь снять историю из жизни ёжиков, но наполнить ее как раз теми самыми правдивыми силами противостояния добра и зла, света и тьмы, покаяния и самоутверждения, которые сделают ее прекрасными и духовными, как притчи Христова, например.

Н. Лангаммер

— Я напомню, что в эфире программа «Клуб частных мнений», меня зовут Наталья Лангаммер, мы обсуждаем сегодня тему несловесной молитвы, вот такая у нас интересная была формулировка изначально, а сейчас мы приходим к тому, что это какое-то посвящение нашего творчества Господу. В гостях у нас настоятель Спасо-Преображенского Пронского мужского монастыря, преподаватель истории религии в ГИТИСе игумен Лука (Степанов), Ольга Смирнова, супруга священника, стилист, и Анна Тумаркина, востоковед, которая подняла эту тему как художник. Ну вот если говорить дальше про то, что мы можем дать людям, поднимая их эмоциональный фон, как рассказать о Христе через эмоции в драматургии, в кино?

о. Лука

— Стоит всем нам познакомиться самим и знакомить всех творческих людей с двадцать второй беседой святителя Василия Великого, которая называется «О пользе языческих поэтов для христианской молодёжи», где он прекрасно представляет примеры из античных драм, высокой поэзии, она же и философия, примеры из жизни великих людей вроде философов древности или Александра Македонского, или ещё кого-то. Выборочно, очень выборочно, но в этих разбросанных бисерах по их жизни или из их жизни, из их произведений чудесным образом утверждаются те добродетели, о которых возвещал Христос, к которым призывал. И удивительное беззлобие этих философов, и удивительное целомудрие в некоторых случаях, того же Александра Македонского, который победил царя Дария, а у него дочери две красавицы, на весь свет, на всё человечество известные, что несравнимой красоты. Ему говорят: «Ну что, теперь, как к завоевателю, велите вести дочерей к вам?» Он говорит: «Ничего подобного, я вовсе не желаю, победив мужей, быть побеждённым их жёнами, их там красотой какой-то». Или Сократ, по-моему, Сократ, которого пьяный соотечественник бил по лицу, всячески унижая, а тот безмолствовал и только тогда, когда тот прекратил, повелел на лбу написать: «сделал такой-то», как подписывают скульптуру. Ну или ещё живые примеры, в которых притчеобразно и очевидно при этом указательно прославляются добродетели, определённые заповеди их исполнения в жизни людей, то, что создаёт постепенно воспитание чувств. Хорошее искусство — что это такое? Это воспитание чувств, это их возвышение, и воспринимая это, особенно для современной молодёжи, лишённой слова проповеди. Она доступна, проповедь, но кто её будет слушать в этих просторах интернета, где большинство молодёжи? Конечно, не там, где проповедуют, но там, где искусство, это сейчас как раз очень востребованное пространство, на которое смотрят, к которому внимание обращают. Поэтому сейчас очень важно, ставя не такие уж грандиозные цели: сразу подсчитать количество крестившихся или повенчавшихся или причастившихся после твоей пьесы, вышедшей куда-то там в массы, а вот постепенно, как говорил Александр Сергеевич Пушкин, чувства добрые лирой пробуждать и выставлять примером положительных героев, как это удалось Достоевскому. Не удалось в художественной литературе Гоголю, но зато он написал для освобождения своей совести от этого бремени, что слишком демоническими образами наполнил восприятие современниками своих творений, «Выбранные места из переписки с друзьями», пусть не оценённые современниками, но это его кредо, которое он высказал, и чем влияет на своих читателей. Даже то, что он написал толкование на Божественную литургию, просто подробненько, изъяснив каждый шаг, каждое слово ее совершения — да это прекрасно просто потому, что всемирно известный писатель, которого слушают и который тяготится своей ответственностью: «меня все слышат». А вот тебе блогер с 80 миллионами подписчиков говорит, что мне говорить молодежи, так вот, Гоголь говорит о литургии, а все сказали: «это не художественная литература», даже священнослужители его времени сказали: «ну, это не уровень, это немножко веет прелестью, с какой стати он, мирянин, светский писатель должен толковать литургию, это не на уровне святых отцов...» Но сам факт, того, что к литургии Гоголь обращает внимание и себе памятником он оставляет, что — как как хотите, так об этом и думайте вы, россияне ХХI века, вам до литургии как до фонаря, но почему-то я в конце жизни только о литургии посчитал необходимым напечатать вам мои заметки и размышления

. Н. Лангаммер

— А будучи инфлюенсером, он действительно к этому привлекал людей. Отец Лука, а вот вы говорите, что, используя христианские сюжеты, мы героев проводим какими-то путями, как объясняют мастера-драматурги, что человек получает опыт, проживая какие-то ситуации. Но получается, мы тогда человека заставляем проживать греховные ситуации, чтобы понять, что это плохо — это правильно, так искушать нашего зрителя, вводя как бы в это ощущение греха?

о. Лука

— Знаете, на фоне искусства ХХ века, в который вошло столько непристойности, как некоторая необходимость художественного самовыражения, нам очень полезно возвращаться к классике. И для того, чтобы увидеть безупречный пример, как можно говорить о самых гнусных пороках и низости человеческой, ничуть не оскверняя при этом ни слух, ни впечатлительность. Александр Сергеевич Пушкин в одном из частных писем о том, как воспитывать детей, говорит: «Смело воспитывайте их на классической литературе, они поймут что-то оттуда. Только уберегите ребёнка от всего отвратительного». Говорит: он не должен видеть вот эти хари разные. Потому что, когда нам предложили из благих соображений, говорят: «Давайте устроим кинопоказ и посмотрим с сотрудниками, именно с батюшкой, назидательный, в принципе, фильм «Властелин колец». Я, когда хоть немножко посмотрел на эти отвратительные действующие лица, там пускай можно выудить из всего этого какое-то назидание, какое-то наставление, как говорят и из «Гарри Поттера» или ещё что-то, но, мне кажется, сама отвратительность запечатленных героев, производящих очень сомнительное воздействие на зрителя именно по причине их уродливости — это совсем не то искусство, которое можно было бы поставить в пример. А русская классика насквозь пропитана духом православия, и в данном случае мы говорим даже не столько о содержании, сколько о форме. Форма прекрасна в обозначении и пороков действующих лиц, их исполнителей, вовсе не требует ни обнажёнки, ни каких-то сладострастных предельных кадров, ни матерной брани в эфире, хотя вроде ею полна жизнь, так почему же мы не покажем? Да потому что без этого можно и нужно обходиться, как прекрасно обходились наши, по-настоящему, мастера слова. Так что, я думаю, это изображение греха в кинематографе, в театре вполне может быть ограничено теми внешними средствами, при которых не будет оно служить к соблазнению, а будет служить только к обозначению его существования, как это и есть в жизни, с соответствующим указанием места впоследствии. Чем отвратительны попытки художников конца ХIХ — начала ХХ века, типа Ге, его единомышленников, которых обличал Достоевский, рисовать Христа в натурализме избитого лица, прибитого к кресту, или как-то пересказывать евангельские истории в жанре рок-оперы Уэббера или в жанре романа «Мастер и Маргарита», где действующий Иешуа Га-Ноцри, конечно, не чета Богочеловеку при этом. Об этом писал Аверинцев Сергей Сергеевич очень много, анализируя творчество Мандельштама, ставив в пример Пастернака, Мандельштама, как умеющих не допускать инфляции божественных и сакральных имён и терминов, представлять их в искусстве, но не дискредитировать смешиванием их с какой-то человеческой грязью. Например, Мандельштам, он был христианин, все-таки не православный, но у него удивительная чуткость поэта, вот он пишет о Распятии такие слова, как это можно было так изобразить, как на иконе православной, где Христос и Распятый остаётся Богом живым и действующим, а не просто прибитым несправедливо, пускай, к Крестному Древу и мучающемуся человеку. «Неумолимые слова» (вот эти, к Отцу обращённые: «Боже Мой! Боже Мой!»):

Неумолимые слова...

Окаменела Иудея,

И, с каждым мигом тяжелея,

Его поникла голова.

Стояли воины кругом

На страже стынущего тела;

Как венчик, голова висела

На стебле тонком и чужом.

И царствовал и никнул Он

Как лилия в родимый омут,

И глубина, где стебли тонут,

Торжествовала свой закон.

о. Лука

— Ну, необыкновенно это сказано, когда Его Царственность Божественная при нём остаётся, и Его смерть, подлинная смерть по Его человечеству ради искупления человечества от власти греха и смерти. Ну вот, видите, в хорошем искусстве находится это чудо, духовная красота и духовная высота, когда и священные имена не придаются унижению в связи с бряцанием каким-нибудь, как протестанты это любят: «Прииди, Иисус, прииди к нам!..» Мы, когда делали одну протестантскую пьесу в качестве дипломного спектакля «Мой городок» Торнтона Уайлдера, и вот там эти все протестантские разнообразные собрания на одной площади расположены, а третий акт — это кладбище, где все продолжают свою жизнь, но в каком-то условном уже ином мире. И мы в связи с этим знакомились с протестантским богослужением, и были поражены, я уже тогда воцерковлялся потихонечку и был крещёным на третьем курсе. И вот песенка там за браком во время богослужения: «Прииди, Иисус, на брачный пир, и к нам, как друг, войди! Прииди, Иисус, на брачный пир, и всех благослови»" Ну, это какая-то иллюзия очевидного панибратства, полной безблагодатности происходящего в сравнении с нашим православным богослужением и вот такая инфляция.

Н. Лангаммер

— Я всё-таки за слово «красота» хочу зацепиться, потому что у нас сегодня и Ольга делает красоту, и Аня творит красоту, и, может быть, не случайно мне подумалось и Олю позвать, в связи с тем, что это, наверное, Божье, потому что всё-таки Господь создал такую красоту, что, созидая, мы, наверное, в чём-то уподобляемся, да, Оль?

О. Смирнова

— Я в последнее время очень много онлайн работаю с женщинами и первое, что я им говорю: «Всё Господь уже придумал, все краски уже есть, все эти сочетания уже есть», и я их прошу обратить на это внимание, потому что нас съедает суета, особенно, когда это дети и когда это ещё особенные дети, ты просто забываешь даже оглянуться вокруг, остановиться. И я им говорю: «Посмотрите, ведь всё это есть, и мы можем вот эту гармонию создавать и в своих образах, потому что эти цвета, они будут успокаивать, они будут радовать». Ведь наваливается усталость и тяжело, но нам важен визуал, особенно женщинам и поэтому, конечно, я говорю, что уже Господь всё создал, цветы, сколько этих сочетаний с зеленью, это невероятное количество оттенков...

Н. Лангаммер

— Жёлтое с сиреневым, цвета заката, тоже целая палитра.

О. Смирнова

— Да, цвета заката — это самое для меня красивое, что может быть. Конечно, это всё связано. Возможно, в силу своей немощи человеческой я не всегда могу объяснить, как это работает: моя профессия и Господь. Ты же вроде просто одеваешь женщин, что такого? Но это что-то большее, это то творчество, которое Он мне дал и как будто даже не просто дал, Он меня поставил — делай, вот иди и делай, и говори обо Мне. И когда мы, неважно, онлайн или в жизни встречаемся, всегда разговариваем и часто эти разговоры уходят куда-то глубоко, и мы можем говорить о Боге. Я рада этому, потому что не все церковные люди, кому-то интересно сходить к православному стилисту, матушке, что же вот она мне там придумает и какая она. И, конечно, я этому рада, что так получилось, что моя история, как некая проповедь для этих женщин.

Н. Лангаммер

— Да, это очень важно. У нас осталось тридцать секунд, Аня, я тебе даю слово сказать свои ощущения от программы.

А. Тумаркина

— Ощущения у меня великолепные и я очень рада, что наша программа заканчивается разговором о красоте, я внесу свои пять копеек за тридцать секунд. Дело в том, что для меня красота в этом мире — доказательство Божественного происхождения, потому что самый прекрасный автопортрет написал Господь. Человек, он же максимально беззащитен, у него нет крыльев, у него нет сильных ног, он не умеет прыгать, но Господь...

Н. Лангаммер

— Ты имеешь в виду как у казуара, в сравнении?

-А. Тумаркина

— Как у казуара, ведь Господь мог создать человека сверхсильным, сверхмощным, а ему захотелось подарить человеку Свою любовь, и Он поэтому нарисовал человека с Себя, Он нарисовал Свой автопортрет, самый талантливый, самый красивый на земле.

Н. Лангаммер

— Такая у нас поэтичная глубокая программа, спасибо вам огромное! Спасибо, отец Лука, спасибо матушка Ольга, Анечка. Напомню, что в эфире была программа «Клуб частных мнений», меня зовут Наталья Лангаммер. Мы обсуждали тему, как Аня сформулировала, «несловесной молитвы или нашего творчества, посвященного Богу, как проповеди». В гостях у нас был настоятель Спасо-Преображенского Пронского мужского монастыря игумен Лука (Степанов), Ольга Смирнова, супруга священника, стилист, и Анна Тумаркина, востоковед. Напомню, что нашу программу можно не только слушать, но и смотреть в нашей группе «ВКонтакте» и на сайте radiovera.ru, а мы вернемся в эфир через неделю в 18.00 на волнах Радио ВЕРА. Всего доброго, до свидания.

о. Лука

— Храни Господь, друзья.

О. Смирнова

— До свидания.

---

Все выпуски программы Клуб частных мнений

• «Преодоление кризисов в жизни». Священник Виталий Бровко, Ирина Матулис, Екатерина Каштанова
• «Терпение и смирение». Протоиерей Сергий Попов, Татьяна Маругова, Светлана Чехова
• «Зачем такие сложные богослужения?» Священник Олег Осадчий, Сергей Желудков, Ольга Цой

---

Проект реализуется при поддержке VK