«Творчество Исаака Левитана». Сергей Кривонденченков

У нас в гостях был ведущий научный сотрудник Русского музея, доктор искусствоведения Сергей Кривонденченков.

Мы говорили с ним о жизни и творчестве известного русского живописца Исаака Левитана и о том, как его вера и духовные поиски отражались в написанных им картинах.

Ведущий: Алексей Пичугин

---

А. Пичугин

— Дорогие слушатели, здравствуйте, это «Светлый вечер» на Светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин, и мы сегодня будем говорить про замечательную выставку. Ну как, тема нашей программы, конечно же, не выставка, но повод у нас чудесный: 4 октября в Звенигороде, в Подмосковье, в Звенигородском Манеже открывается выставка «Вокруг Левитана. Пейзаж конца XIX — начала XX веков из собрания Русского музея». И у нас в гостях куратор этой выставки, ведущий научный сотрудник Русского музея, доктор искусствоведения Сергей Кривонденченков. Сергей Викторович, здравствуйте, добрый вечер.

С. Кривонденченков

— Здравствуйте.

А. Пичугин

— Очень рады, что вы к нам приехали из Петербурга, и у нас есть возможность поговорить про Левитана, про людей, которые его окружали, про русский пейзаж. С одной стороны, кто-то скажет, что говорить о пейзаже, русском пейзаже по радио, без возможности показывать картинку — это, конечно, не совсем, с точки зрения возможности, как если бы мы могли продемонстрировать, но я вот думаю, что нет. Я думаю, что это прекрасный повод для тех людей, кто живёт в Москве, приехать в Звенигород, посетить вот этот чудесный Манеж, который открывается после реконструкции, открывается этой выставкой уже завтра. И, с другой стороны, если вдруг нет такой возможности, ну хотя бы просто перед компьютером в интернете посмотреть, в памяти своей восстановить что-то или увидеть вновь, или впервые увидеть чудесные русские пейзажи второй половины 19 века, это, мне кажется, золотой фонд вообще мировой живописи. Расскажите, пожалуйста, Сергей Викторович, про выставку, почему в Звенигороде, в партнёрстве с Русским музеем, какие работы приедут, и почему действительно стоит прийти.

С. Кривонденченков

— Первоначально я хотел бы продолжить вашу мысль по поводу того, что невозможно рассказывать о пейзаже, в первую очередь нам нужно видеть. Но если мы заглянем в историю появления визуальных образов в изобразительном искусстве, они тоже первоначально, можно сказать, были абстрактные, то есть первоначально образы русского национального пейзажа, они появились в литературе, и только потом, начиная с 60-х, 70-х годов, они стали постепенно утверждаться благодаря московским художникам и живописи.

А. Пичугин

— А можно сказать, что как в литературе был водораздел явный, мы говорим, что Пушкин стал этим водоразделом, что именно язык Пушкина, современный русский язык, впервые введённый им в литературу, в оборот, так и с пейзажем, но чуть позднее, но вот в описательной части русской литературы, когда русский пейзаж действительно был описан Тургеневым, был описан другими русскими классиками в том виде простом, простыми словами, как мы его видим, вот это стало отправной точкой, действительно, к созданию картин и вот такому сотворчеству?

С. Кривонденченков

— Совершенно верно. Вот Пушкин, Лермонтов, в его произведениях тоже мы встречаем описание русского национального пейзажа, причём реалистическое описание, в романтическую пору. Но, возвращаясь к изобразительному ряду, вот если бы вы спросили: а какая картина стала таким рубежом? Наверное, это «Грачи прилетели», условно.

А. Пичугин

— «Грачи прилетели» всё-таки.

С. Кривонденченков

— Условно, да. Московский художник, чисто московский художник, который не только учился, преподавал там, и благодаря его ученикам русский национальный пейзаж вот раскрылся в том виде, в котором мы знаем.

А. Пичугин

— Но Саврасов, мы знаем Саврасова, наверное, в большей степени даже не просто как московского художника, а как художника — певца Волги, Волжских земель, и даже «Грачи прилетели», если я не ошибаюсь, это Костромская область.

С. Кривонденченков

— Костромская, да. Ну вы заметили, вспоминая территорию нашей необъятной Родины, в то время редко ездили на Урал, например, да?

А. Пичугин

— Ну, конечно.

С. Кривонденченков

— Вот. И поэтому Костромская, Ярославль — это, в общем-то, условно, опять же, по отношению даже к Петербургу, где была Академия художеств и пейзажный класс, и все даже ученики Московского училища, если хотели продолжить карьеру, обязательно должны были получить золотые медали, звание академика в Императорской Академии художеств в Петербурге. Поэтому природа в окрестностях Волги или на берегу Истры, или на берегу Москвы-реки, в общем-то, она близка. Это мы обобщаем, а вообще, если еще углубиться, конечно, в исторический контекст, так скажем, между Окой и Волгой, вот территория нашего исконного русского национального пейзажа, в этом междуречье.

А. Пичугин

— А Поленов — Ока, да? А Левитан — Волга.

С. Кривонденченков

— Да, да, вот это «между», но очень много общего. И вот на выставке, по поводу которой мы сегодня собираемся поговорить, вы, зрители, которые приедут в Звенигород, тем более недалеко от Москвы, конечно, в полной мере, несмотря на камерность выставки, можно почувствовать преемственность поколений художников, учителя, ученики, и в то же время, вот это, можно сказать, рассказ о едином нашем пейзаже.

А. Пичугин

— А Звенигород, он, можно сказать, что посередине. Ну, понятно, что Москва, а хорошо ведь, наверное, что за пределы большого города, за пределы Москвы выходят вот такие культурные события, поскольку большое количество работ этих художников из собрания Русского музея, там Левитана в первую очередь, потому что «Вокруг Левитана» — это, конечно, событие, и событие это не в Москве, и пускай и в ближнем, но Подмосковье, и посередине таком междуречья Волги и Оки.

С. Кривонденченков

— Да, и еще понятие гения места и места гения, потому что там работал, там творил, и вот эти пейзажи, которые появлялись в его полотнах 80-х годов, отчасти они были, в общем-то, продолжением его истории, связанной с пребыванием в Савинской Слободе. Что касается выставки самой, она насчитывает чуть более 50 произведений, в первую очередь это работы, естественно, из собрания Русского музея, очень большая коллекция произведений, в частности, Левитана 50 живописных работ, и 19 из них мы привезли в Звенигородский музей. Выставка, я не помню, когда в последнее время была выставка, не монографическая, ретроспективная, посвященная, например, Саврасову или Левитану, а вот именно посвящена была истории, наверное, Московской пейзажной школы, потому что все мастера, которые там представлены на выставке, они или учились или преподавали, или были под огромным влиянием творчества Левитана, их иногда и называли «левитановцы».

А. Пичугин

— А Левитан был, в свою очередь, под влиянием творчества и учеником Саврасова, ведь это через всю жизнь прошло, мне кажется, даже какой-то символизм есть в том, что Левитан, который долго искал Саврасова, когда тот уже вот был близок к смерти, жил в московской Хитровке, пропадал, Левитан искал его, эти поиски по разным данным увенчивались-не увенчивались успехом, но впоследствии, когда Левитану вновь разрешили жить в Москве, он поселяется уже после смерти Саврасова на Хитровке, опять же, это совпало, не было в этом, насколько я понимаю, никакого желания Левитана именно в этом месте, но дом ему выделяют именно в районе Китай-города нынешнего, в районе Хитровки бывшей, и в этом есть тоже какое-то такое наследие, что ли.

С. Кривонденченков

— Да, случайностей не бывает. Конечно, когда провожали в последний путь Алексея Кондратьевича Саврасова, то мы помним, там было всего лишь несколько человек, но самые тёплые, наверное, искренние слова в некрологе написана были, конечно, Исааком Левитаном. И он на всю жизнь запомнил значение в его судьбе первого учителя, он так и называл его «первый учитель», потому что первоначально ведь в московском училище Левитан не учился у Саврасова, а сам Саврасов именно выбирает его как своего любимого ученика, и Левитан понимает, что он очень многое может перенять от своего учителя, который, с одной стороны, как бы даже не имел, может быть, такой стройной, последовательной методы обучения пейзажистов, но, с другой стороны, он всем ученикам прививал чувство пейзажа, что очень важно, чувство пейзажа.

А. Пичугин

— Мне всегда было интересно, насколько это связано с тем, что Россия-то в то время как раз была и оставалась еще на протяжении столетия, наверное, аграрной страной, и куда бы ты не поехал, будь ты дворянского происхождения или вдруг выбившийся из крестьянских детей и ставший художником, для тебя все равно пейзаж — это что-то, что тебя всегда окружает. Любая поездка по стране, она была связана с созерцанием вот этих красот, пейзажей, и просто не могло так не случиться, что у этих красот не появилось бы своих собственных воспевателей.

С. Кривонденченков

— Вы совершенно точно подметили, аграрная страна, территория нашей страны обусловила мотивы, темы пейзажной живописи. А тем более это совпало с тем, что в 50-е, 60-е, 70-е годы вот крестьянская тема, тема русской деревни, русского деревенского пейзажа, она становится такой ключевой в творчестве всех художников, будь то жанристы, будь это пейзажисты, изображение родной природы. В первой половине XIX века ученики Императорской Академии художеств, наверное, ложились спать и мечтали: когда же можно будет поехать, будучи пенсионером (я имею в виду после окончания Академии художеств) в Италию поехать, но уже в начале 60-х годов тот же самый Шишкин, тот же самый Перов, художник Суходольский или отказываются от заграничной поездки, или досрочно возвращаются и это очень характерно для этого периода. И, конечно, обращение к русской природе, а вернее понимание ее, во-первых, а потом умение изобразить, потому что вот русскую природу изобразить сложно, в отличие от итальянской. Первоначально, когда художники приезжали в Италию, ну вот эта яркость, свет, отражение от предметов, но с другой стороны, формы, понимаете, там Везувий, Неаполитанский залив, несколько линий, и вот вам уже структура, композиция, пейзажа. А что здесь изображать, под Москвой или под Петербургом, при Невской низменности? Равнина болота, переходящая в небо. И вот заключается-то ключик в том, что Саврасов как раз, он один из первых был художников, кто говорил: «необходимо научиться изображать воздух, небо». Тот же самый Васильев, современник Саврасова, не случайно о нем сказали: первый изобразил «живое небо», он не был московским художником. Вот через небо, через воздух появляется художественный образ русского пейзажа из ничего.

А. Пичугин

— Друзья, я напомню только, что в гостях у Светлого радио сегодня доктор искусствоведения, ведущий научный сотрудник Русского музея Сергей Кривонденченков, и мы говорим про эпоху Исаака Левитана, про его окружение, художников его круга, потому что уже завтра в Звенигороде в Манеже открывается выставка «Вокруг Левитана», она так и называется, «пейзаж конца XIX — начала XX веков из собрания Русского музея». Да, и вот воздушность русского пейзажа, ведь правда, если мы говорим о Волге и о волжских поездках и Саврасова, и Левитана, и других художников, вот эти волжские просторы, эти высокие холмы, высокие волжские берега, они в любом случае подразумевают вот эту воздушность, что небо будет занимать, небо причем совершенно разных цветов, небо грозовое, небо рассветное, небо закатное, просто чистое, оно будет занимать значительную часть полотна и создавать его настроение.

С. Кривонденченков

— Да, понятие воздуха, конечно, оно, с одной стороны, голубое небо может быть, или облака на небе. Но вот если мы вспомним, а чему учили в Императорской Академии, вот Максим Воробьев, руководитель пейзажного класса с 20-х годов, он учил изображать изменчивое состояние природы, без изображения тех же облаков, свето-воздушной перспективы, нельзя было это сделать. И причем даже первые учителя московского училища, тот же Ра́бус, он был типичным художником романтизма, и он был автором позднеромантических пейзажей, но вот вы сказали о изображении высоких берегов, например, можно вспомнить Жигулевские горы на Волге и так далее, которыми восхищались многие, описывал, например, тот же самый Боголюбов, понимаете, но вот прозрачность воздуха пленэрная появилась уже не у Саврасова, а появилась у Поленова, Саврасов-то, он овладел тональной живописью, перехода от ближнего плана к горизонту и потом к небу, вот эта гармония тональной... Вот чем интересна картина «Грачи прилетели», кстати, на выставке, первая работа, которая открывает выставку в Звенигороде, это будет вариант поздней, той же самой картины — «Ранняя весна».

А. Пичугин

— А это поздний вариант, да?

С. Кривонденченков

— Поздний, поздний вариант, это очень интересно — понять, уже были сложности со здоровьем у Саврасова, как он трактует этот свой известный мотив. Так вот, в этой картине знаменитой, самое главное — передача ощущения через тональные переходы, которые как бы обволакивают. Но вот пленэр открыл для русской живописи общеизвестный Василий Дмитриевич Поленов, а это уже следующий преподаватель, с 1882 по 1895 год в Московском училище живописи ваяния и зодчества. И его-то учениками были вновь и Левитан, и Коровин, и Переплётчиков, и многие-многие другие пейзажисты, которые представлены на выставке.

А. Пичугин

— А вот Врубель, он же не художник-пейзажист, ну, в общем, но мы видим на его картинах обращение к пейзажу, мы видим совсем другие краски. Я не помню, как точно картина называется... «Гонец», но она как-то по-другому, у неё есть какое-то название, мне почему-то запомнилось «Гонец», где изображена... я не знаю, почему у меня это Сергиев Посад или окрестности Сергиева Посада, но вот почему-то вот эта природа той стороны, и изображен всадник на лошади, куда-то, значит, видно по одежде, что это речь идёт о каких-то поздне-древнерусских историях, но вот эта осень, вот кто так осень изображал, уже последний рывок золотой осени, это совсем же другая сторона, вот как они сосуществовали?

С. Кривонденченков

— Да, это отдельная тема разговора и вообще научных исследований — изображения сезонов года именно нашей страны, потому что где-то в Европе, там тёплая зима может быть и так далее. А у нас не сразу научились изображать зиму. Кстати, как ни странно, не сразу научились изображать лето.

А. Пичугин

— Вот, я как раз про лето сейчас спрошу вас.

С. Кривонденченков

— Вот как раз ученики Левитана, левитановцы, экспоненты и члены Союза русских художников с этим великолепно справились после импрессионистических открытий, но у Саврасова главная — весна, а вот у Левитана, кто для нас открыл осень? Как раз Левитан, может быть, отчасти благодаря своему характеру, вот это внутреннее переживание, рефлексия, тревога за неумение передать окружающий мир, как он говорил, что «это же трагедия — видеть во всём Бога, но не уметь это передать, вот эти большие впечатления», понимаете? Левитану это удается, не случайно он даже в 93-м, в 94-м году активно использует технику пастели, потому что вот это вот как бы дребезжание листа, соединения цветов переходящие, и вы правильно отметили: ранняя осень, период как бы кульминации, «Золотую осень», можно вспомнить у Левитана, и уже поздняя осень, и вот эти варианты вы можете увидеть, можно увидеть, конечно, на выставке, в том числе и выполненные в технике пастели и масляными красками. А если вспоминать эпоху символизма, вы вспомнили Врубеля, да? Вот типичная работа этого периода, большого стиля модерн — «Сумерки. Луна» 1899 года. Она небольшая по размерам, но это очень глубокое, такое многоуровневое полотно.

А. Пичугин

— А, да, конечно, вот я сейчас открыл её, конечно, хорошо, друзья, нашу программу, наверное, слушать, имея возможность какие-то названия картин очень быстро смотреть, потому что всё-таки визуальная составляющая, хоть из литературы русский пейзаж, как вы говорите, пришёл, но возможность вот такого визуального сопровождения, она, конечно, важна.

С. Кривонденченков

— И вот в этом произведении, конечно, уже весь поздний Левитан — мудрый, спокойный человек, который, в общем-то, уже обречён из-за болезни, но в то же время он верит в жизнь, потому что он её понимает. И самое последнее полотно, мы из Русского музея не могли его привезти, оно в экспозиции — «Озеро», или ещё по-другому «Русь», первоначальное название этого произведения, оно оптимистичное. Левитан в последние месяцы, последние дни дописывал эту работу, и она просто наполнена вот этим желанием почти юношеским жизни.

А. Пичугин

— Ну и он молодой человек всё равно, он ушёл из жизни в 39, он ещё вполне себе молод. Вы знаете, про умение и неумение изображать лето — это история совершенно другая, других мест, других художников другой эпохи. Мне вспоминается иконопись Северные иконы XV, XVI, XVII век, когда в занесённой снегом избе сидит монах или кто-то, кто пишет иконы и изображает палестинские сюжеты, летние палестинские сюжеты, он не представляет этого лета палестинского, он не представляет, что за жара, какие звери, как люди ходят, в чём там, но он пишет эти сюжеты, знакомый с какими-то интерпретациями их в других иконах, и вот это умение или неумение, оно всё равно очень трогательное, поскольку он, это как я тоже привожу часто пример, со слоном: в городе Юрьев-Польский (или Польско́й), на стене Георгиевского собора есть слон.

С. Кривонденченков

— Вы его находили, слона?

А. Пичугин

— Да, я много лет водил экскурсии по Юрьев-Польскому, я, скорее, туристов просил найти слона. И меня в этом слоне удивляет то, что человек, его изобразивший в камне, безусловно, или видел сам слона, или был знаком близко по описанию с тем, кто его изобразил и видел, поскольку все другие изображения слона в русской средневековой культуре, они всё-таки больше о собаке с двумя хвостами.

С. Кривонденченков

— Это очень интересная тема, вот откуда пришла к нам светская пейзажная живопись — конечно, из Древней Руси. Тогда не было пейзажа, как такового, но природная форма как символ, а тем более в XVII веке вот этот переходный, общеизвестный период от религиозного к светскому, переломный период, всё-таки в житийных иконах, в росписях вот как раз костромских, ярославских храмов XVII века появляется большая свобода, и мы видим уже ландшафты. Когда изображают святого, его обязательно ведь изображают на фоне, пусть условно, тех построек, монастыря, тот же самый Савва Сторожевский, можно видеть и XVII век, но мы видим постройки на заднем плане, или там Соловецкий монастырь, Нил Столобенский, и так далее, и так далее. Вот эта вот связь, она существует, и в принципе, оттуда вот эти корни, пусть даже через как бы западное влияние Петровской эпохи, через гравюру, городской вид, они потом всё равно мостиком перекинулись вот туда уже к концу XVIII века. Кстати, пейзажная живописи, как жанр изображения природы, ландшафта, у нас сложилось только к концу XVIII века, очень поздно, в Европе это был уже там XV век, ведуты, там Венеция, и так далее, а у нас гораздо позднее.

А. Пичугин

— Вы имеете в виду изображения, когда у нас в конце XVIII века очень развиты были античные пейзажи, которые, действительно, пейзажи, которые изображают какие-то известные места, но в таком преломлении раннего романтизма, что ли, из которого тоже вырастал русский пейзаж, и из этого тоже, я так понимаю?

С. Кривонденченков

— Ну, это было большое влияние, вообще XVIII век, если мы попробуем систематизировать коллекции, немногочисленные, которые в то время были, в основном это было западноевропейское искусство, и влияние западноевропейского пейзажа, того же Пуссе́на, например, или там эффектных каких-то видов с водопадами — это западные художники. И не случайно в первой половине XVIII века все стремились в благословенную Италию. А вот с середины века уже, в первую очередь, останавливались даже не у Калама в Швейцарии, а куда ехали — в Дюссельдорф, побережье Рейна, постепенно, не сразу Барбизон становится интересным, и русским пейзажистам стало понятно, что вот они-то могут изобразить свою неэффектную природу, а почему мы не можем, если мы её понимаем? А тем более к этому времени, и благодаря таким преподавателям, как Максим, потом Сократ Воробьёв в Петербурге, а здесь Саврасов, чувствовать природу научились и научились изображать вот эти, при помощи тона, переходы воздуха.

А. Пичугин

— А дальше мы видим какие-то переходы от русского пейзажа? вот Жуковский, например, он к кому больше тяготеет? Тут, дорогие слушатели, открывают пейзажи Станислава Жуковского, к кому он больше тяготеет?

С. Кривонденченков

— Вы имеете в виду: какая школа?

А. Пичугин

— Да.

С. Кривонденченков

— Он типичный представитель Союза русских художников, и этим всё сказано, во-первых, а вот я бы даже не о Жуковском, Грабарь, наверное, если с этой стороны вы хотели бы, который пять лет был за границей, и там явное влияние вот этой европейской техники живописи. Жуковский, со своими усадебными пейзажами — это типичный русский художник этого периода, усадебная культура, которая сменила вот эти дворянские гнёзда в произведениях, и, конечно, он современный художник. Точно так же можно сказать: а Левитан, он был импрессионистом или нет? Вот я у вас спрошу.

А. Пичугин

— Я думаю, что нет, наверное. Ну потому что из моих достаточно скудных познаний, всё-таки импрессионисты следовали определённой технике, которой Левитан, наверное, не следовал.

С. Кривонденченков

— Совершенно верно, он себя не считал импрессионистом, но когда мы внимательно рассматриваем некоторые его этюды, импрессионистические приёмы там присутствуют. Он не мог обойти их современные приёмы, а тем более он был учеником Поленова, а Поленов, который был эстет, умница, знаток, знал несколько языков и так далее, хорошо знал западноевропейское современное искусство французское. Ну и вообще, к этому он приобщился ещё будучи в середине 70-х во Франции, писали в местечке Вёль с тем же Репиным и так далее, вот эта пленэрная живопись и знание уже и барбизонской живописи, и французской к тому времени. У нас импрессионизм, естественно, он получает расцвет гораздо позже. Он не был, но Коровина мы называем первым русским импрессионистом.

А. Пичугин

— Коровина называем, хотя мостик мы там видим, к Коровину, естественно.

С. Кривонденченков

— Да, конечно, конечно.

А. Пичугин

— А про Жуковского я вас спросил исключительно потому, что мне как-то вот очень близки сердцу пейзажи Жуковского. Я понимаю, что действительно, это типичная такая усадебная живопись с усадебными пейзажами, но вот что-то в этом есть такое, очень трогательно ложащееся, ведь если мы дальше проследим, таких художников много было, сейчас тоже к этому вернемся, буквально через минуту.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию Светлого радио. Друзья, напомню, что уже завтра в Звенигороде, в звенигородском Манеже, открывается выставка «Вокруг Левитана. Пейзаж конца XIX — начала XX веков из собрания Русского музея». 56 работ главных русских художников-пейзажистов: Алексея Саврасова, Василия Поленова, Константина Коровина, Михаила Нестерова, Игоря Грабаря, Аполлинария Васнецова и других, конечно же, Исаака Левитана, и выставка «Вокруг Левитана» называется. Ну и мы тоже, наверное, с Сергеем Викторовичем Кривонденченковым, ведущим научным сотрудником Русского музея, доктором искусствоведения, говорим об эпохе Левитана, вокруг Левитана, о главных значимых работах, о жизни этих художников. Вы знаете, почему-то (сейчас мы, правда, вернёмся к Левитану) стало интересно: а вот насколько в советское время вот эта традиция Левитана продолжалась, даже в позднесоветское?

С. Кривонденченков

— Мы хорошо знаем Левитана, изучено его творчество, но мы не задумываемся о том, что какое значение творчество Левитана имеет вообще для формирования в хорошем смысле архетипа русского пейзажа. Вот многие советские художники, они, конечно, если соблюдали традиции русской пейзажной живописи второй половины XIX — начала XX века, в первую очередь опирались уже на открытия Левитана, его современников, и в этих работах и пользовались уже техникой, понятно, уже постимпрессионизм и так далее. Многие советские художники вот эту свободную манеру, естественно, они использовали, вплоть до того, что даже портреты писали в такой манере иногда, а тем более пейзажи. Ведь импрессионизм или, скажем, техника живописи конца XIX — начала XX века, она открывала для художников возможность открывать, живую форму передавать. Не случайно мы вспомнили летний пейзаж: дребезжащий лист, солнечные лучи отражающиеся, чистый цвет, уход куда-то вообще чёрного, всё это начинается с рубежа веков, и оно сохранилось уже в живописи последующих поколений, и тем более советских художников. А тем более, общеизвестно, что реалистическая школа, она была, в общем-то, наиболее приемлемой для советской культуры XX века.

А. Пичугин

— Ну, естественно, безусловно, да. Мы как-то всё говорим про Левитана, про Саврасова, но о жизни их не поговорили. Я думаю, что сейчас всё-таки надо как-то обратиться к биографиям, потому что вот закроешь глаза, и пейзажи какие-то Левитана, они всплывут, но жизни художников, и Левитана, и Саврасова, на самом деле жизни, наполненные очень разными событиями, подчас трагическими. У Левитана была очень непростая, короткая жизнь.

С. Кривонденченков

— Да, вот вы вспомнили, я тут же, извините, вот параллельно, так как на выставке представлены работы ещё Льва Каменева, который работал в Саввинской слободе, ведь если мы почитаем воспоминания, его называли вообще стариком. А вот сейчас если вы посмотрите на крест, восстановленный, кстати, в Саввинской слободе, примерно на том месте, где он похоронен, там установили крест, и вы увидите, что он прожил-то всего пятьдесят с небольшим, «старик». И поэтому сорок лет, конечно, в глазах учеников Левитана, Левитан уже был, в общем-то, вершиной и в творчестве, ну и даже по возрасту отчасти. Вы правильно отметили, я вот долгое время думал, почему у него такие пейзажи, и мне кажется, несмотря на дружбу с Чеховым, с Кувшинниковой, хорошие отношения с Коровиным, с многими другими своими...

А. Пичугин

— А Чехов его фактически и провожал.

С. Кривонденченков

— Да. Вы понимаете, он был одинок всю жизнь. И вот это вот одиночество и такие различные перипетии жизненные, бедность, на него навалилась вот эта тема, когда евреев высылали из Москвы...

А. Пичугин

— Да, конечно, жизнь за чертой оседлости...

С. Кривонденченков

— ... вы понимаете, как это ударяет, а тем более по такой ранимой личности, как Левитан. Ведь он не преувеличивал, когда рассказывал, что в том же Крыму или Финляндии, когда поднимался на скалы и видел ширь и вот эту бесконечность, вечность природы, у него на глазах появлялись слезы, вот так он воспринимал окружающий мир. И если эту личность хоть немножко начинают подавлять, то это выливается в какие-то трагические моменты, неслучайно несколько раз он хотел и покончить жизнь самоубийством и так далее, и так далее.

А. Пичугин

— Нет, я вот, кстати, сейчас ошибся, по-моему, за черту оседлости-то он не уезжал никогда, он жил в основном в соседних губерниях.

С. Кривонденченков

— Да, он в Подмосковье жил.

А. Пичугин

— Подмосковье — это первый раз, а второй раз, когда он уезжал из Москвы, он уже жил там во Владимирской губернии, еще где-то, и тоже какое-то количество важных очень работ написано там.

С. Кривонденченков

— И вот эта одинаковая фигура, и, наверное, вообще восприятие мира у него было не через, может быть, даже конкретных людей, а через окружающую природу, потому что один на один с природой он раскрывался полностью, это было интимное, это было искреннее общение с окружающим миром. Поэтому вот большое количество этюдов, а выставка в Звенигороде, она интересна тем, что там очень много этюдов из фондов Русского музея. У нас нет их в экспозиции, потому что мы показываем его шедевры, которые хотят видеть в Русском музее в Петербурге, а в запасниках, в шкафу, на полочках стоят вот эти замечательные пейзажи, я бы сказал, это жемчужины, особенно как они представлены в Звенигородском музее — великолепный дизайн. И вот когда вы побываете, например, там увидите как бы окно Левитана с изображением большого этюда картины «Овраг», а слева и справа такая цепочка маленьких этюдов, к которым прикасалась рука и кисть Левитана.

А. Пичугин

— Сейчас, если спросить кого-то из наших слушателей, или просто вот на улице подойти: вот какую работу Левитана вы назовёте в первую очередь? Наверное, это будет «Над вечным покоем» всё равно. Вспомнят «Над вечным покоем», а нет этого места, потому что есть Плёс, есть Соборная гора, есть церковь, которую писал Левитан, вернее, её уже нет, она сгорела, на этом месте стоит церковь, совершенно из другого места перенесённая, из Владимирской губернией, нынешней Ивановской области. Есть не Волга, а разлив Днепра, по-моему, там изображён, где-то Левитан писал разлив Днепра, но всегда, когда ты приезжаешь в Плёс, тебе скажут, что «Над вечным покоем» — это именно вот это место. Оно действительно потрясающе красивое, и пусть там нет такой красиво разлившейся Волги, но там есть не широкая Волга, по которой идут теплоходы, вот эта церковь, которая всё равно деревянная, стоит на этой горе Соборной, и есть видовые точки в Плёсе с высоких берегов, всё это всё равно относит приезжего туда человека к русскому пейзажу, эти виды.

С. Кривонденченков

— Вы знаете, вот такие крупные фигуры, личности, художники из большой буквы, они собирают материал свой, накапливают в душе, на протяжении всей своей жизни. Вы правильно отметили, церковь была здесь, но ведь он работал по этюдам, которые были созданы в 90-е годы в Тверской губернии — Островно́, Удо́мля. И, кстати, один из таких этюдов представлен на выставке: изображение облаков и низкой линии горизонта. То есть вообще, вот знаменитые картины Левитана — это собирательные образы, собирательные. И ведь его известная картина «Тихая обитель», например, ведь в 87-м году, гуляя с Кувшинниковой, как она вспоминала потом, они вышли из Саввино-Сторожевской обители и вдруг увидели освященные главки монастыря, и Левитан сказал: «Да, я хотел бросить писать, но теперь я буду продолжать этим заниматься». А потом это вылилось в большую картину. Много-много этюдов в разных местах, они потом создают вот этот... Он искал точное, правдивое изображение, передачу мотива, а ещё точнее, вот такое выражение: ясность мотива, это характерно, в первую очередь, для Левитана.

А. Пичугин

— А мы что-то знаем о его духовных поисках?

С. Кривонденченков

— Ну, как говорится, Бог у каждого в душе свой, и то, что он... я вам привёл, вольно процитировал его цитату, он вспоминает Бога, Бога вспоминает в своих разговорах. Да, у него свой бог, и бог у него — эта природа, разлитая вокруг человека, создание Божие. Вот так он понимал, в первую очередь, Бога, конечно.

А. Пичугин

— Потому что ты смотришь на картину «Тихая обитель», и вот, действительно, ты через природу, через эти краски, через эти отсветы чувствуешь какой-то, ну, да... «И в небесах я вижу Бога», какое-то такое ощущение здесь присутствует. У Саврасова что-то другое. Правда ли, что Левитан ездил на Волгу... Всё-таки Волга — это немалое место в творчестве Левитана и Саврасова, что он отправился в это путешествие по Волге именно, чтобы посетить те места, которые близки Саврасову?

С. Кривонденченков

— Ну, матушка Волга, понимаете, она уже подсознательно как бы та река, которую нужно, там Илья Ефимович и так далее, другие художники, обязательно нужно её увидеть, писать. Но не только Саврасов. В поисках натуры, ему же посоветовали, ведь и Плёс не сразу он открыл. Кстати, и первый приезд на Волгу — это не самые были радужные у него представления о природе приволжской. Если мы почитаем, очень пессимистично он к этому относился, вот эта серость какая-то, дождь, тучи и так далее. А только потом, в следующий приезд, Волга становится таким источником вдохновения, как и последующие разы. Поэтому Волга, конечно... Не случайно ведь говорили, что Левитан лучше всех и первый, в общем-то, открыл Волгу для русского зрителя.

А. Пичугин

— Да, наверное, да. Насколько она разная, ты смотришь пейзажи Левитана волжские, потом читаешь воспоминания Гиляровского о его волжских временах, насколько разная Волга, в одном случае она такая Волга, романтически возвышенная, Волга как образ, символ, а с другой стороны, Волга-кормилица и всё вокруг этого: корабли, бурлаки, тяжелый труд, волжские города очень особенные. И до сих пор, когда ты приезжаешь в волжские города, куда бы ты ни приехал, будь это Плёс, Кострома, они все большие, разные, Ярославль, Тверь, они все очень разные, но вот какой-то этой идеей города на воде они объединены. Петербург — другой город на воде, Ярославль — другой город на воде. Они настолько отличаются, но всё равно вот что-то Волга даёт такое.

С. Кривонденченков

— Я продолжу вашу мысль: понимаете, не только Волга-кормилица, Волга именно, ведь если философски подойти к пониманию: а что же значит русский национальный пейзаж, вообще русский пейзаж, знакомый нам, близкий, когда вот ты смотришь, и щемит сердце от этих тонких березок, перелесков, какие-то волнами уходящие поля? А дело в том, что подсознательно в глубине души русского человека, может быть, на генном уровне, вот понимание, что земля-кормилица, ведь когда-то, в общем-то, междуречье Оки и Волги — это непроходимые леса, много зверей, дороги, это речки, крупные, малые, ручейки. А потом постепенно стали обрабатывать эту землю, вырубать лес, высаживать хлеб и так далее, и она стала кормить, эта земля. Ведь очень точно выразился Дмитрий Сергеевич Лихачёв, который сказал: «вот эти поля, которые мы видим на картинах — это будто причёсанная руками многих поколений русских крестьян земля». И вот понимание того, что эта земля, как говорил Стасов, «неказистая природа», но она является кормилицей, благодаря ей мы живём. Вот, наверное, и не только Волга, как главная дорога такая водная и транспортная артерия, но именно вообще луга, поля, леса, значение их для жизни русского человека очень огромно. Поэтому, когда мы видим, может быть, вот для Швейцарии где-нибудь там равнинные участки, пейзажи, они будут похожи на подмосковные, но они по-другому будут воспринимать. Кстати, тот же Шишкин, тот же самый Каменев, которого можно назвать вторым после Саврасова художником, вот именно 50-х, 60-х годов, он, будучи в Дюссельдорфе, они находили в окрестностях Рейна очень похожие на подмосковные места, и могут там пастись коровки, речка, ручеёк, деревья, тени от деревьев, вот это вот, и всё это было у них в душе, а немцы могли этого не замечать, для них было важнее другое. Французы то же самое, понимаете?

А. Пичугин

— Друзья, я напомню, что мы сегодня говорим о художниках круга Исаака Левитана, с Сергеем Кривонденченковым, ведущим научным сотрудником Русского музея, доктором искусствоведения, и программа наша посвящена не только художникам, но мы, конечно, хотим пригласить вас на замечательную выставку, которая 4 октября, уже завтра открывается в Звенигородском Манеже — «Вокруг Левитана. Пейзаж конца XIX — начала XX веков из собрания Русского музея» называется выставка, и там не только Левитан, представлены замечательные художники его круга, или круга, может быть, сам Левитан бы не согласился с утверждением, что Саврасов — это художник его круга и посчитал бы, что это он художник круга Саврасова, но тем не менее. А Саврасов какими картинами представлен?

С. Кривонденченков

— Саврасов представлен, мы уже назвали, поздний вариант картины «Грачи прилетели» — «Ранняя весна». «Зимний пейзаж», кстати, редкий для того времени для русских художников, потому что сложно писать на натуре, и вообще вот эту монохромность зимы. Ну и, конечно, «Разлив Волги под Ярославлем», это наша экспозиционная работа, вот ее можно видеть и сейчас одной из первых в экспозиции выставки.

А. Пичугин

— Я, кстати, мне кажется, ошибся, когда в начале программы приписал картину «Гонец» Врубелю, это Нестеров, конечно же, Нестеров, Загорские там, Сергиево-Посадские дали, но это я хочу повиниться, потому что я сейчас, читая анонс выставки, вдруг увидел фамилию Нестеров, как-то вот случайно совершенно перепутал, простите.

С. Кривонденченков

— Вы знаете, это не ошибка, а это может проецироваться на «Гонца» в большом крупноформатном полотне на выставке картины Аполлинария Васнецова.

А. Пичугин

— Ну это совсем другой «Гонец», это очень известная работа, да.

С. Кривонденченков

— И тоже на фоне, понимаете, вот такой панорамы пейзажа. И отчасти идея изображения гонца, ну это как в эпоху романтизма того же немецкого, человек и природа, человек на фоне пейзажа, и вот сразу без изображения человека у Левитана появляются и в картине «Над вечным покоем», тема бренности человеческого существования и вечности природы, она тоже присутствует и в этом мотиве с изображением человека или гонца на фоне бескрайних просторов пейзажа.

А. Пичугин

— У нас не так много времени остается, про взаимоотношения Левитана и Нестерова хотелось бы поговорить. Как вообще их знакомство происходит — с началом учебы Левитана, да?

С. Кривонденченков

— Да, они были однокашниками, так же, как и Коровин. Интересно подчеркнуть, что, хотя Константин Коровин больше времени проводил с Левитаном, но Нестеров потом говорил, что, наверное, ближе всех из пейзажистов, он не был пейзажистом чистым, Нестеров, он себя причислял очень близким по содержанию, что ли, пейзажа, он сказал: «мы лирики» ...

А. Пичугин

— А я сейчас, простите, сказал «взаимоотношения Левитана и Нестерова», да? Нет, я про взаимоотношения Левитана и Саврасова, безусловно, поэтому да, я удивился про однокашников.

С. Кривонденченков

— Ну, если мы заговорили о Нестерове, одна небольшая работа, изображение острова Капри, она очень показательная, которая написана Нестеровым была после того, как произошла в его жизни трагедия — уходит из жизни супруга, и вот благодаря Италии, вот как природа может излечить душу, да? Это происходило, кстати, и с Левитаном периодически, и с Нестеровым, и тому пример вот такой небольшой этюд. Так, заканчивая разговор о Нестерове, вот он себя причислял не просто к друзьям Левитана, а к единомышленникам. Вот этот лиризм и умиротворение в пейзаже, которое есть в качестве фона у Нестерова, вот этот цикл, посвященный Сергию Радонежскому, изображение природы под Абрамцево тому подтверждение. А Саврасов, что вы хотели спросить, Саврасов и Левитан?

А. Пичугин

— Про отношения Саврасова и Левитана, как у них выстраивалось общение, почему в итоге все у Саврасова так трагично закончилось, как Левитан его искал в этих хитровских подворотнях, ну вот как у них всю жизнь, вот эту творческую жизнь, они как-то один следовал за другим, но был какой-то трагизм в их общении, нет?

С. Кривонденченков

— Наверное. Конечно, в ту пору, когда учился у Саврасова Левитан, мы помним, у него не было денег, ведь нужно было оплачивать обучение в Московском училище, и он спал там у сторожа, помогали сокурсники, собирали деньги, потом наконец-то выделило деньги на кисти и краски само училище и так далее. Вот этот трагизм всегда присутствовал и сопровождал, к сожалению, Левитана, пока он не стал выставлять свои работы на передвижной выставке и остальных, вот тогда появилось признание. Но Саврасов, понимаете, его судьба, она уже была предопределена, наверное, с середины 70-х годов, его поведением и судьба личная, что касается семьи, и творческая. Если мы посмотрим на поздние пейзажи, иногда любители искусства, которые знают Саврасова по его, скажем, произведениям начала 70-х годов, видят поздние работы — «как? И это Саврасов, вот так он уже писал?» Да, вот это Саврасов, к сожалению, и мы видим на картине Маковского, что по описаниям Коровина, каким он приходил в последние годы, забегал, говорил: Нужно быстрее писать на натуре, ехать в Сокольники" и так далее, «там распускаются цветочки, листики», а выглядел он уже, как говорится, вот...

А. Пичугин

— И говорят, что он копировал, ну, на продажу, понятно, что он много достаточно писал, чтобы хоть как-то поддерживать себя, и копировал по много раз и «Грачей», и другие свои известные работы... Но тяжелая судьба у Саврасова, к сожалению, и так она трагически закончилась.

С. Кривонденченков

— Ну, можно вспомнить и судьбу Льва Каменева, да? Но вот Лев Каменев, в общем-то, нередко сравнивают кончину Льва Каменева с кончиной Саврасова, но если на выставке вы остановитесь, — я обращаюсь к слушателям, — и вы приедете на выставку в Звенигород, и увидите работу «Ручей» из Русского музея, последнюю живописную работу Каменева — ну вот я не верю, что у Каменева дрожала рука, что он не был уверен в своих творческих силах, она настолько написана профессионально, она настолько выверенная, эта работа, «Ручей» называется, 1883 год.

А. Пичугин

— Да, я вот так почему-то сейчас не вспомню.

С. Кривонденченков

— Можете открыть эту известную работу в интернете, увидите. И по изображенному ландшафту вот этот ручеёк и овраг, а дальше дали — девяносто девять и девять, что это написано близ Саввинской Слободы было.

А. Пичугин

— Да, помню, то есть знаю эту работу, да, конечно, знаю, но может быть, может быть...

С. Кривонденченков

— Он же последние двадцать лет жил там, в Саввинской Слободе.

А. Пичугин

— Ну вероятно, да, конечно, нам сложно сопоставить какое-то конкретное место найти, но...

С. Кривонденченков

— Сложно, сложно, но вот этот ландшафт изрезанный, с оврагами, знаменитый Малиновый овраг сейчас в Звенигороде, оформил он очень интересно. Это характерный ландшафт для Подмосковья.

А. Пичугин

— Хотя окрестности Звенигорода недаром называют «русской Швейцарией», но это уж такое избитое определение, оно и в рекламных проспектах часто используется, но действительно, если мы посмотрим на пейзажи вокруг Саввинской Слободы, мы найдём какие-то пересечения с известными европейскими пейзажами, даже сейчас, когда уже многое застроено, но это очень красивые места.

С. Кривонденченков

— Вы знаете, даже вот сейчас, если идёшь по окраине Саввинской Слободы и подходишь к этому дому, который приписывают дому крестьянки Горбачёвой — многие краеведы считают, что это тот самый дом, в котором останавливались художники, в том числе Левитан. И вот задние окна, они выходят как раз на монастырь. Ну, просто завораживает картина, понимаете? Вот ландшафт, который немножко от реки поднимается в сторону вала, монастырских построек, а можно ещё представить себе вечерние лучи, ничего не изменилось. Люди меняются, а природа, она, в общем-то, свои какие-то основные концептуальные, душевные качества, так скажем, которые воспринимает человек, всё это сохраняется.

А. Пичугин

— Да, и вот повод, так Сергей Викторович сегодня красиво говорил о пейзаже, что, безусловно, это повод, друзья, приехать, если есть такая возможность, на выставку, которая будет проходить, завтра уже открывается в Звенигороде, в Звенигородском Манеже, выставка называется «Вокруг Левитана. Пейзаж конца XIX — начала XX веков из собрания Русского музея». А мы сегодня в нашей студии говорили с ведущим научным сотрудником Русского музея, доктором искусствоведения, куратором этой выставки Сергеем Викторовичем Кривонденченковым, спасибо вам большое.

С. Кривонденченков

— Спасибо. Мы вспомнили всего лишь несколько работ с этой выставки, пусть это будет таким приглашением для слушателей приехать в Звенигород. Лучше один раз увидеть, чем что раз услышать.

А. Пичугин

— Да, если есть такая возможность. Понятно, что мы работаем в разных регионах страны, что далеко не у всех будет возможность добраться, но если вы нас слушаете в Москве или в Подмосковье, то до Звенигорода доехать несложно, а такие выставки проходят у нас крайне редко. Спасибо большое. Мы прощаемся, до новых встреч, всего доброго, до свидания, будьте здоровы.

С. Кривонденченков

— Спасибо за душевную беседу. До свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Кючук-Кайнарджийский мирный договор»
• «Христианин в современном мире». Павел Астахов
• «Уход из жизни супруга или супруги: как пережить разлуку?». Анна Леонтьева, протоиерей Андрей Харчук, Наталья Великанова