«Таинство Причастия». Священник Николай Бабкин

В нашей студии был клирик храма Николая Чудотворца в Отрадном священник Николай Бабкин.

Мы говорили о Таинстве Причастия: в чем состоит его цель и суть, можно ли вылечиться от болезней благодаря ему, и как часто стоит приступать к Святым Тайнам. Отец Николай рассказал о типичных неправильных представлениях о Причастии, и о том, почему важно, чтобы человек осознавал, что у него нет нераскаянных грехов перед тем, как подойти к Чаше. Также разговор шел о Ланчанском чуде, и какое значение оно имеет для нас.

Ведущий: Александр Ананьев

---

А. Ананьев

— Добрый вечер, дорогие друзья. Позвольте представиться: меня зовут Александр Ананьев. Каждый понедельник, каждый вечер в понедельник я задаю свои вопросы неофита тем замечательным людям, которые берутся на них ответить. И мой сегодняшний собеседник однажды опубликовал у себя в социальных сетях ответ на вопрос прихожанина. Может быть, даже случайного человека, может быть, даже и не совсем верующего. Вопрос звучал так: «Почему причастие это Плоть и Кровь Христова? Мы, получается, едим Бога?» На что мой собеседник ответил: «Эти слова Христа вообще-то „сие есть Тело и Кровь Моя“. Не нужно понимать эти слова в буквально смысле, фантазируя на тему каннибализма. Учение Христа раскрывается в полноте не в одной фразе, а во всем Новом Завете. Церковь — это духовное тело Христа, и причаститься — значит, быть причастным Христа — это быть единым с Ним во всем, даже в чувствах». И вот после того, как я прочитал вот этот вот ответ на вопрос, я понял, что очень хочу поговорить с человеком, который его вот таким образом сформулировал. Разрешите представить замечательного собеседника, клирика храма Николая Чудотворца в Отрадном, священника, пользующегося невероятной популярностью в интернете сегодня — блогер, проповедник, священник Николай Бабкин. Добрый вечер, отец Николай.

Иерей Николай

— Добрый вечер. Всех приветствую, дорогие братья и сестры.

А. Ананьев

— Я наблюдаю с удовольствием и радостью за тем, как вы отвечаете на вопросы людей, которые вам их задают в интернете. А был ли хотя бы раз вопрос, на который вы честно сказали: друзья, я не могу ответить на ваш вопрос, у меня нет ответа на ваш вопрос?

Иерей Николай

— Да, бывает. И проще всего именно так ответить. Потому что если ты не знаешь...

А. Ананьев

— Я знаю, что это проще всего да.

Иерей Николай

— Развернулся, в общем, давайте поговорим об этом в следующий раз.

А. Ананьев

— Неужели есть что-то, чего не знает отец Николай Бабкин?

Иерей Николай

— Я никогда не говорю, что я что-то знаю. Скорее я предлагаю некоторые темы и варианты ответа. Потому что любой священнослужитель, он либо говорит, что конкретно выражено в канонах и в учение Церкви, либо же он излагает так называемый теологумен — то есть частное богословское мнение. Вот насчет причащения в том числе, так как обычно спрашивают об этом люди неверующие, я всегда стараюсь уйти от материальной стороны вопроса и перейти к духовной, нравственной. При этом понятно, что в два-три предложения учение о Евхаристии выразить невозможно. И здесь вот даже в том, что вы зачитали, можно, конечно, прийти к каким-нибудь выводам, но они будут необоснованные. Ну, например, к каким-нибудь протестантским выводам, что причастие — это лишь воспоминание, например, о Христе.

А. Ананьев

— Вот мне, как неофиту, непонятно даже, что значит протестантский взгляд на причастие. И я даже я уверен, что нам не хватит времени обсудить православный взгляд на причастие, часа все равно будет мало. Но я хочу начать вот с чего. Один священник ну довольно давно сказал мне очень важную вещь. Он говорит: Александр, если ты делаешь шаг к Чаше, сомневаешься в том, что тебе сейчас выпадет возможность причаститься Святых Христовых Таин и ты сомневаешься в том, что это Христова Кровь и Христова Плоть, если ты думаешь, что это всего лишь символ, если ты думаешь, что это хлеб, вода и вино и не более, и они являются лишь таким напоминанием, то лучше тебе не приступать к Чаше. И когда я прочитал ваш вот этот ответ, у меня возник какой-то когнитивный диссонанс. Так все-таки... я не спрашиваю, что это такое, я спрашиваю, каким у меня должно быть ощущение и понимание того, что сейчас происходит?

Иерей Николай

— Ну вообще сам термин «пресуществление», он один из самых спорных, наверное, после термина «омоусиус», и богословие века с XVI–XVII, в эпоху развития протестантизма и его борьбы с католичеством, по вопросу пресуществления очень писалось много различных работ. И протестанты, конечно, во главе с Лютером, доказывали, что учение о пресуществлении это достаточно позднее, и само пресуществление нужно воспринимать скорее лишь как просто слово. А считать хлеб и вино Телом и Кровью не стоит, потому что это скорее лишь таинство, которое творится в воспоминание. У крайних протестантов, у маргинальных направлений, Евхаристия даже таинством не считается, а лишь такой святой трапезой, вечерей воспоминания. Но я вот недавно беседовал даже с баптисткой одной, она говорит: нет, мы считаем, что это Тело и Кровь Христова. Очень интересно наблюдать за тем, что учение о пресуществлении потихонечку преображается и изменяется даже в сознании протестантов. Но сам спор, он, наверное, возник после старокатоликов, и получил большое развитие и в нашей богословской мысли. Даже если просто в поисковик вбить: «представление о пресуществлении» — можно найти очень противоречивые мнения по этому вопросу. Всегда люди зададутся одной простой целью: что там происходит с хлебом и вином? И размышления об этом, я не знаю, полезны ли неофиту. Хотя, Александр, вас я не считаю уже неофитом, мы сколько передач уже на радио «Вера» сняли. Но если человек в вере недавно, я бы не рекомендовал вообще задумываться о всей этой Божественной химии, а все-таки обратить внимание на то, как ты к этому относишься. Потому что, когда мы говорим: «Тело и Кровь Христова», мы ни в коем случае не воспринимаем причащение как еду. Вот если простым языком сказать, не богословствуя, чтобы было понятно для всех наших радиослушателей, когда мы подходим к причащению, мы не должны воспринимать Тело и Кровь Христову как еду. Потому что от этого могут рождаться нездоровые фантазии на этот счет. Потом неслучайно люди говорят, что после причастия семечки там нельзя есть, мыться нельзя, убираться нельзя, чтобы не дай Бог там, а, на землю плевать тоже нельзя, не дай Бог там. Вот, например, человек причастился, запил, вышел из храма и захотел жвачку пожевать. Жвачку выплюнул — вспомнил, что причастился, а она уже где-то там далеко. И он, бедняга, идет и переживает, что осквернил святыню, понимаете. То есть вот из-за того, что мы относимся к таинству как к еде, материально, у нас искажается само представление о причащении. Причаститься — означает быть причастным Христу — это самое главное, что нужно понимать. Поэтому не столь важно, какой термин ты при этом используешь — преложение или пресуществление — это всегда споры о том, что происходит со Святыми Дарами. К духовной жизни христианина они не имеют такого прямого отношения, а лишь косвенное. И я бы здесь предостерег лишь к излишней скрупулезности в изучении этого вопроса. Церковь издревле верит, что Тело и Кровь Христова, Святые Дары — это Сам Господь Иисус Христос, и то место, на котором стоит Чаша с дискосом, и называется престолом, престолом, на котором находится Сам Господь. И мы когда подходим к этому престолу, мы соединяемся со Христом нашим. И вот это самое главное, как мне кажется, что нужно понимать в таинстве Евхаристии. Если, конечно, человек не сильно глубоко интересуется богословскими спорами на этот счет.

А. Ананьев

— Не понимая, что происходит приступать к причастию все-таки нельзя — я это очень хорошо усвоил. Поэтому для меня важно все-таки понять, что же происходит, когда материальное соединяется с духовным. А ведь, по сути, во время литургии именно это и происходит: материальное, хлеб и вино, соединяясь с духовным через сошествие Святаго Духа, превращается в Плоть и Кровь Христа Нового Завета. Я же правильно понимаю? Кстати, позвольте мне сразу задать вам вот какой вопрос. А вот во время литургии священники в какой-то момент выходят с двумя Чашами, один из них держит Чашу над головой, а второй держит вот около груди — это тоже Кровь и Плоть или же нет?

Иерей Николай

— Нет, мы верим, что эпиклеза — это момент с «Верую» до «Отче наш», во время эпиклезы происходит сошествие Святого Духа на Дары, в какой точно момент никто точно не знает. Но во время Херувимской точно это еще хлеб и вино, потому что во время Херувимской еще не происходит освящения Святых Даров. Поэтому является порочной практикой, когда некоторые священники там Чашу на голову ставят на Херувимской песне — есть такое да, это богословски бессмысленно. Вот постановка Чаши опасна кроме того, потому что, не дай Бог, если человек толкнет, то священник может под запрет попасть после такого деяния.

А. Ананьев

— Да. Ну то есть во время выхода это просто хлеб и вино пока еще, до вот Херувимской.

Иерей Николай

— Да, это поминовение всех православных христиан литургическое.

А. Ананьев

— А правда ли, что слово «счастье» этимологически связано со словом и смыслом «причастия» — то есть если причастие вот есть полнота жизни и смысл, и радость, то вот это такая дорога к счастью, ну в народном понимании. Или же это придумка, притягивание за уши смыслов?

Иерей Николай

— Можно, конечно, сказать, что единение с Богом это есть абсолютное счастье, но в этом причащении человек обретает полноту бытия, соответственно, то счастье, которого мы все ищем и хотим найти в нашей жизни, оно достижимо после причащения. Потому что ну ты же не можешь быть более счастливым в другой момент, здесь Сам Христос внутри тебя пребывает. Не внутри твоего тела, не в желудке, а внутри тебя пребывает — это тоже важно понимать, что это не еда. Но является ли в этот момент человек счастливым на сто процентов — я думаю, не всегда. Потому что можно ведь и в осуждение причаститься, можно вообще подойти с глубоким сокрушением сердца и состояние счастья ощутить, например, только в конце дня. Потому что это сфера чувств, а так как природа наша повреждена грехом, то чувства не всегда вот точно реагируют на нашу духовную жизнь. Иногда нужно приложить довольно много усилий, чтобы просто поднять себе настроение, что уж говорить-то про состояние счастья или хотя бы душевного покоя, мира — здесь не так все просто и не так все автоматически происходит.

А. Ананьев

— «Вопросы неофита» на светлом радио. Я, Александр Ананьев, задаю их сегодня клирику храма Николая Чудотворца в Отрадном, священнику Николаю Бабкину. И еще одна причина, по которой я остро захотел поговорить с вами о причастии, явилось наблюдение одного священника, которым он поделился со мной недавно. Он рассказал, что после причастия, вот буквально пока ты идешь до столика с запивкой, тебе очень-очень хорошо — ты летишь на крыльях, тебе светло, тепло и, в общем, ты находишься в какой-то эйфории. Но проходит совсем немного времени, говорил он, и тебя начинают рвать на куски демоны раздражительности, гнева, и еще много чего, что недостойно христианина. И вот я бы, наверное, не обратил внимания на вот это его наблюдение, если бы он удивительным образом в точности не описал мои переживания. Но я о них как-то помалкивал, потому что считал и считаю себя человеком слабым, больным и странным, которому много еще надо учиться, и от многого избавляться, и многое приобретать. Но вот после того, как он сказал, я так понял, что, наверное, это какая-то система и закономерность. Вот так это или нет, с вашей точки зрения? И что же происходит с человеком — с нами, с вами, со всеми нами непосредственно сразу в момент причастия и вскоре после него, и спустя какое-то время?

Иерей Николай

— Я думаю, это вопрос богословский, хотя это может не показаться на первый взгляд. Смотря как ты относишься к причащению. Если для тебя причастие это личное превращение в Христа моментальное, то скорее всего ты в этот день почувствуешь сильное уныние из-за несоответствия высокому идеалу. Человек думает: я сейчас причащусь, и я выйду духовно стерильным, чистеньким таким вот. И не дай Боже что-нибудь мне подумать плохо, сказать — я сразу отвращаюсь от Христа.

А. Ананьев

— Но ведь в каком-то смысле так и есть, отец Николай. Мы становимся... Так а что же происходит потом?

Иерей Николай

— Да, в какой-то момент мы действительно должны беречь свои мысли, чувства, находиться в покое. Я немножко не про это говорю. Человек во время причащения, ему, вот представьте момент даже, вот вы очень красочно описали мысли христианина, когда он идет к запивке. А я хотел бы описать мысли христианина, который подходит на исповедь перед этим. Вот он подходит на исповедь, он просит прощения у Бога. И здесь обычно бывают две крайности. Первая крайность — когда ты думаешь, что все, теперь я буду жить свято и безукоризненно. Вторая ошибка — это когда наклоняет он голову и думает: да куда мне до святых, да все равно буду как раньше жить. И вот либо с одной мыслью, либо с другой он идет к Чаше. Я не знаю, какая из них хуже, мне кажется, они обе плохи по-своему. Потому что ты заранее считаешь, что, если ты причастился, ты сразу стал абсолютным праведником — то есть здесь идет непонимание богословия. У нас не протестантское представление об оправдании. То есть мы понимаем, что Господь нас оправдывает от грехов, прощает, но праведность Христова, она вменяется человеку, и это происходит не сразу — пшик, и моментально, а со временем. И это всегда процесс — освящения, обожения, духовного усовершенствовании, который невозможен моментально и ежесекундно. Потому что мы призваны к тому, чтобы иметь те же чувствования, что и во Христе Иисусе, но для этого должно пройти время, человек должен обрести гармонию в своей жизни, духовную гармонию между своим телом, своей душою, и тогда и помыслы его тоже очистятся. Причастие помогает это не то чтобы понять, не то чтобы осознать. Люди как относятся наши к причастию? Как к некоей награде за понесенные труды, за вычитанные каноны, за духовное правило. Но это ужасно, неправильно. Вот апостолы, которые собрались на Тайной Вечери, неужели они думали, что Христос совершает вечерю, потому что они так много потрудились — проповедовали, изгоняли бесов. Нет, Он просто собрал их вместе. Просто собрал их вместе и даже Иуду позвал. Потому что для Него нет врагов. Были враги у Господа, были, но это они считали Его своим врагом, а Он никого не считал. Иуда сам ушел сделать то, что хотел сделать. То же самое христианин, он тоже порой приходит на Божественную трапезу, и он вместо того, чтобы просто быть с Богом, быть причастным Христу, идти вслед Ему, он начинает думать: а буду ли я хорошим после этого? Или думает о другом: нет, я вообще хорошим не буду, мне до святых очень далеко — вот те самые две крайние мысли. вместе того, чтобы просто заниматься духовной жизнью. Вот когда пандемия началась, Святейший Патриарх же и сказал: давайте усилим духовный подвиг, как Мария Египетская, давайте займемся духовной жизнью. И тот, кто занялся — и вот я скажу по опыту, приходят люди на исповедь, они даже благодарны за этот затвор, который у них случился. А те люди, которые не смогли жить духовной жизнью, впали в уныние, в леность, они духовно оскудели в эти месяцы.

А. Ананьев

— Ну что касается затвора, я тоже, наверное, из тех, кто благодарен вот этой возможности несколько переосмыслить, поменять, перепочувствовать какие-то очень важные вещи. И я настойчиво желаю нашим законодателям государственным рассмотреть укрепление социальной дистанции в законе Российской Федерации — мне кажется, это очень правильным все-таки, дистанция два и более метров между людьми, особенно в очередях и в метро. Но шутки шутками, позволю себе резюмировать то, что вы сейчас сказали: причастие меня, Александра, 43 лет от роду, меняет. Но я не должен об этом задумываться, я не должен ожидать этих изменений от причастия, своих изменений, и не должен прислушиваться к своим новым ощущениям, которые должны появиться, потому что их на самом деле ну быть не должно. Потому что не в этом проявляется действие причастия. Я правильно вас услышал?

Иерей Николай

— Да, прислушиваться к чувствам вообще вещь довольно опасная, можно впасть в прелесть, в нездоровый мистицизм. Я сейчас не про вас, Александр, конечно, а в целом вообще. Если человек начинает духовную жизнь свою отталкивать от чувств, от переживаний, это очень неправильно.

А. Ананьев

— А разве бывают люди, которые, причастившись, не затаиваются в желании услышать какое-то яркое, теплое, важное, светлое ощущение — вот тот самый свет фаворский увидеть внутри себя? Разве мы все не притихаем в ожидании вот этого ощущения?

Иерей Николай

— Чтобы увидеть фаворский свет, нужно совершенно очиститься от страстей. Я думаю, одного причастия для этого недостаточно. Понимаете, вообще на самом деле человеку достаточно одного крещения для спасения. Вот он крестился — и у нас сколько мучеников, не все даже причастились, правильно. Понимаете, но мы же люди, которые обремененные грехами и страстьми, и они в нас действуют порой очень сильно, что мы не можем ощутить в себе вот то самое дыхание Божие. Поэтому, с одной стороны, мы призваны действительно прислушиваться и находиться в тишине в эти дни, а с другой стороны, не доверять своим чувствам. Потому что они могут обмануть, предать тебя, и в прелесть очень легко впасть, начав доверять чувствам.

А. Ананьев

— Вот да, и вот здесь вот я, наверное, и задам вопрос, которым, наверное, следовало либо начать программу, либо закончить программу, но я его задаю как-то нелепо и в середине. Так, отец Николай, зачем же мы причащаемся? Какова наша цель причастия?

Иерей Николай

— Соединение со Христом.

А. Ананьев

— А разве вот сейчас, сидя в своей домашней студии, перед своим домашним микрофоном, говоря с дорогим моему сердцу человеком, размышляя о вещах важных, разве я не со Христом?

Иерей Николай

— Вы со Христом. И я уверен, дорогие наши радиослушатели тоже со Христом, и Христос посреди нас. Когда священники причащаются, перед тем как причащаются, они говорят: «Христос посреди нас! — И есть, и будет!» — отвечают все друг другу — это древнехристианское приветствие. Христос всегда посреди нас. Но в нас Он посредством Святого Причащения. В нас самих. Не просто внутри нас, нашего тела, а внутри нас. Так-то Он с нами, Он всегда перед нами идет, мы идем вслед Его, мы пытаемся подражать Ему, мы всегда хотим быть лучше — это естественное желание для христианина. Но реальное соединение с Богом, обожение, возможно только в таинстве Святого Причащения, в причастности Христу, в реальной причастности. Не просто в следовании за Ним, не просто в служении, а в том, когда Он в тебе действует. Почему святые всегда говорили, что мы ничего не сделали, в нас нет ничего хорошего, потому что они, очищенное от страстей, ясно видели в себе, что все хорошее и лучшее в них от Бога. И та праведность Христова, которую они приобрели, она в них действовала именно благодаря участию и в таинствах, и молитве, и в постах, и в добрых делах. Вот этот целый комплекс, так сказать, духовный комплекс, духовных упражнений, он помогал им оставаться верными учениками Христа. Но вершина всего этого — и поста и молитвы — это таинство, это Причащение. Мы почему к нему так осознанно готовимся: ведь когда ты причащаешься, ты не просто идешь за Ним, а Он Сам приходит в твою жизнь, Он Сам соединяется с тобою. И ты, который обремененный грехами, какими-то страстями, вот это просто все перед Ним предстает воочию, и ты перед Ним предстаешь воочию. То есть ну как, здесь уже и бывает стыдно. А почему мы исповедуемся — чтобы предстать перед Ним чистым, чтобы не чувствовать вину перед Ним. Поэтому люди исповедуются перед Святым Причащением — для того, чтобы быть оправданными и, подойдя к Чаше, не осознавать никакой вины за собою соделанной. Поэтому мы всегда, священники призывают людей, чтобы на душе не было каких-то нераскаянных грехов, потому что именно нераскаянные грехи нас отделяют от Христа. Конечно, когда мы с вами просто разговариваем по радио — если между нами мир, нас ничто не разделяет, ни меня, ни Александра, ни наших радиослушателей — между нами действительно Христос. Но внутри у нас остается или нет — вот это уже другой вопрос, гораздо более глубокий и сложный.

А. Ананьев

— И я очень хорошо помню, как после какого-то из больших церковных праздников, после праздничной литургии, после причастия я ехал по одной из центральных улиц города за рулем и ловил себя на том, причем с таким разочарованием себя на том ловил, что я раздражаюсь на вот этих вот дураков-водителей, которые вот так вот себя ведут, на еще что-то, и у меня вот что-то очень похожее на уныние внутри возникло. И я так поймал себя на этом ощущении и подумал: так, если у меня через час после причастия в душе вот такое вот грозное смятение, значит я что-то сделал не так, значит, может быть, я не исповедовался правильно или не подготовился правильно? Что со мной происходит? Почему я на причастие ехал в гораздо более возвышенном и прекрасном настроении, чем возвращаюсь с причастия? Меня ужасно расстроило вот это свое состояние. Можно ли каким-то образом действительно испортить то, что произошло на литургии или же это невозможно?

Иерей Николай

— Есть только одна вещь здесь: либо ты идешь за Христом, либо не идешь. Вот я не думаю, что вы когда раздражались на водителей, перестали за Ним идти. Наша жизнь, она подобна дороге: вот ты идешь по дороге, и перед тобой, и держишь в руках фонарь веры. Ну вот так как мы смотрим по сторонам и не особо внимательны бываем, то он то затухает, то снова начинает гореть. И мы когда его зажигаем, оказывается, что сбились с пути, заплутали, и вновь ищем спасительную тропу, возвращаясь на нее. Мне кажется, в духовной жизни то же самое происходит. Ты вроде бы только заполнил лампаду веры и вышел вместе с ней на тропу своей жизни, но прошел час — и ты отвлекся, ты посмотрел, дунул ветер, и твой фонарь веры был задут. Ведь диавол, он, как лев рычащий, ходит и ищет, кого погубить. И каждого по-своему находит, потому что он знает наши слабые места — у тебя одно слабое место, у другого человека иное — он всегда попытается подкинуть какие-то обстоятельства. Но проблема, конечно, не в водителях, не в других людях, а в нас самих, в том, что мы не имеем духовного навыка. Вот что мешает Богу сразу сделать нас идеальными, святыми? Вот просто сразу чистыми, духовно стерильными? Вот ничего же не мешает, правильно, Он же всемогущий. Он нам Себя Самого дает в таинстве, почему мы не изменяемся моментально? Потому что у нас нет навыка. Мы не знаем, что с этим делать. Бог соделывает нас святыми...

А. Ананьев

— А мы должны изменяться или же нет такой сверхцели, высшей цели?

Иерей Николай

— Будьте святы, Александр, будьте святы, отец Николай, как свят Отец ваш Небесный — Второзаконие, повторенное Христом. Мы призваны не просто быть хорошим радиоведущим, да, хорошим священником, каждый из нас призван быть святым. Ни больше ни меньше.

А. Ананьев

— Ну это цель жизни. Это цель жизни.

Иерей Николай

— Да.

А. Ананьев

— А вот если бы мы попробовали сформулировать цель причастия, вот как оно должно менять меня? Есть такая цель или ее нет: вот сделать шаг к святости. Или другой дорогой надо идти?

Иерей Николай

— Моментально, вы имеете в виду, или как?

А. Ананьев

— Хотя бы чуть-чуть, хотя бы на полшага.

Иерей Николай

— Ну бывает, когда несколько лет ты ходишь, исповедуешься, причащаешься, тебе кажется: ну что-то же должно с места сдвинуться, да, не зря же я хожу, не зря же я столько мучаюсь и истязаю сам себя. Но как оно бывает? Вот если открыть «Отечник», посмотреть, как пишут святые, они говорят: меня долго мучила эта страсть, меня долго она борола — и очень много святых так пишут, но потом в какой-то момент они говорят: Бог меня от нее избавил. И все. И вот я это читаю, думаю: так, стоп, а где ответ? Вперед страницу, назад страницу, а где ответ? Они просто: Бог меня от нее избавил. То есть Бог захотел. Мы когда говорим: Боже, дай нам, Боже, — мы можем, конечно, многого хотеть, но Он может этого не хотеть. Потому что Он личность. И не потому не хотеть, не потому что Он не может или не хочет нам помочь, а потому что человек в этот момент не готов. Например, к чистоте, к целомудрию. Бог мог бы его очистить — да, но без твоего личного участия Бог не может ничего сделать. Если ты сам не борешься. Бог может избавить тебя от раздражительности? Может. Но если ты не стремишься к душевному покою, ты скорее всего растратишь Его дар благодати. И та сила, которая тебя покрывает, она уйдет в никуда. Я думаю, вот каждый из наших радиослушателей испытывал состояние после причащения, когда некоторое время тебе казалось, будто духовный щит тебя покрывает какой-то — то есть нет в тебе прежнего действия страстей. И иногда это продолжалось несколько дней. У меня вот прихожане иногда приходили, рассказывали, то есть говорили: батюшка, вот там целую неделю, Светлую седмицу, просто на крыльях летала и не понимала, что происходит со мной. Я говорю: вы понимаете, Бог дал вам почувствовать, что такое благодать, вот тот фаворский свет, о котором вы упомянули. Но Бог хочет, чтобы и человек потрудился, чтобы он имел навык сохранения этого дара, чтобы он не начал смотреть, как путник, по сторонам, и опять его огонечек веры не потух. И когда человек уже этот навык приобретает, навык добродетели, тогда Господь ему дает плоды Духа. Иначе может получиться вот как в истории с девами и их светильниками, которым не хватило масла в самый неподходящий момент. А ведь самый неподходящий момент — это момент искушений, когда тебе как раз и нужна благодать, тебе нужно терпение, например, тебе нужна любовь, тебе нужно милосердие, но мы никогда к этому моменту не готовы, нам вечно что-то не хватает. Здесь ты плохо подумал про человека, а здесь ты начал раздражаться, здесь ты обиделся на него — и вот тебе в самый неподходящий момент. Что делать? Ну не надо чувствовать себя поганым ничтожеством сразу за это. Укорить себя нужно, безусловно, да, но не унижать себя как христианина. Вот именно как христианина. Потому что ты служитель Христа. Там раздражился на водителя — ну и раздражился. Раскаялся и дальше идешь за Христом.

А. Ананьев

— Ну вот, кстати, о девах, в частности, о том, есть ли различие между причастием мужчины и причастием женщины (здесь не все так просто, как может показаться на первый взгляд), а также об одном удивительном чуде мы продолжим разговор через минуту полезной информации на светлом радио. Не переключайтесь.

А. Ананьев

— «Вопросы неофита» на радио «Вера» продолжаются. Я Александр Ананьев. Сегодня мы беседуем о таинстве Причастия с клириком храма Николая Чудотворца в Отрадном, священником Николаем Бабкиным. Еще раз добрый вечер, отец Николай.

Иерей Николай

— Добрый вечер.

А. Ананьев

— Очередной раз готовясь к программе, вспомнил о святыне, удивительной святыне, которую я лично своими глазами не видел, но вот хорошо знакомая вам Алла Сергеевна Митрофанова, моя коллега и жена, она имела счастье видеть эту святыню своими глазами.

Иерей Николай

— Какую?

А. Ананьев

— Святыню, которая получилась вследствие Ланчанского чуда так называемого. Позвольте, я расскажу, я уверен, что вы знаете, отец Николай, а может быть, кто-то из наших слушателей не в курсе о том, что такое Ланчанское чудо. Для меня это тоже было открытием и удивительной историей. Так вот, в старинном итальянском городе Ланчано, в церкви Сан-Легонций шла литургия, вел ее священник — это было очень-очень давно, по-моему, VIII век. И в сердце этого священника закралась мысль о сомнении чудесного преосуществления Даров в Святой Чаше, благодаря которой впоследствии и произошло вот данное величайшее чудо. И вот этот священник читал молитвы Евхаристического канона, размышлял о том, что ну не может хлеб и вино превратится в Плоть и Кровь Господню. Ну то есть он понимал значимость литургии, таинства Причастия, ну он знал, что Господь говорил на Тайной Вечери: «Примите, ядите, сие есть Тело Мое», но слабая вера не давала покоя вот этому несчастному священнику. И в тот момент, когда на дискосе иеромонах стал разрезать хлеб, он услышал изумленный возглас и увидел, что хлеб превратился в Тело — буквально, а вино в Чаше стал Кровью — буквально. И вот уже тринадцать столетий эта святыня сохраняется безо всяких консервантов, специальных условий. Кровь в это время застыла и превратилась в пять шариков разного диаметра, но если взвешивать любой из этих шариков, то он один будет весить столько же, сколько остальные вместе взятые. Кровь находится в таком состоянии, что если ее растворить, она будет пригодна к переливанию — то есть обладать всеми свойствами обычной крови. И, самое удивительное, она полностью идентична крови на Туринской плащанице. А фрагментом мышечной ткани сердца — вот то самое Тело содержит в сечении миокард, эндокард и блуждающий нерв, а резус-фактор тот же... То есть удивительная абсолютно история. И это святыня, которую можно увидеть своими глазами. И я вот хотел спросить вас, отец Николай, о вашем отношении к этому чуду с заглавной буквы.

Иерей Николай

— У меня ко всем чудесам отношение вполне настороженное. Потому что я считаю, чудо никоим образом не влияет на веру. То есть, например, для моей веры оно ну не нужно. Блаженны не видевшие, но уверовавшие. Для меня главное чудо это то, что свершается на престоле каждый раз на литургии, вне зависимости от того, сам я совершаю литургию или же я всю службу исповедую, потом причащаюсь. У преподобного Иоанна Дамаскина говорится, что Евхаристия — это полнейший образ, повторение Христа воплотившегося, то есть в Евхаристическом Хлебе и Вине, как и в Агнце, закланном за спасение мира, две природы — и Божественная, и человеческая, то есть весь Христос в соединении двух естеств. Поэтому здесь важно то, что Сам Христос пребывает с нами на каждой литургии. Насчет Ланчанского чуда я и критику тоже слышал. Мне очень нравится эта история, потому что она, с одной стороны, говорит о материальной стороне литургии, да, а с другой стороны, говорит о том, что духовное нельзя объяснить терминологией и объяснить законами этого мира, потому что Бог, Он надмирен. И вот история Ланчанского чуда, она прекрасно повествует надмирность Бога, когда нарушаются даже законы природы в какой-то степени, да, физические. Но когда, например, рассказываешь эту историю человеку неверующему, он не поверит. Вот верующие, наши радиослушатели, они умилятся, порадуются, да, и возблагодарят Бога, если впервые услышали эту историю. А неверующий человек, он скорее всего отнесется со скептицизмом. Потому что чудо — это всегда вопрос веры. Поэтому я и вначале сказал, что для меня, для моей веры оно не имеет решающего, определяющего значения. Потому что я и так знаю, что на престоле находится воплотившийся Христос, Тот Самый Господь, Который ходил по земле.

А. Ананьев

— Эта история вспомнилась мне, как только я вот прочитал ваше высказывание в ответ на вопрос в ваших социальных сетях: «сие есть Тело и Кровь Моя» — не нужно понимать эти слова в буквально смысле.

Иерей Николай

— Ну в смысле куска мяса, понимаете.

А. Ананьев

— И я думаю, как так вот то, что произошло в этом Ланчане, это и получился буквально кусочек Плоти Спасителя появился на дискосе. Я думаю: надо обязательно напомнить отцу Николаю эту историю, и вот в свете этого чуда спросить его: так все-таки действительно Тело и Кровь или же эта фраза раскрывается исключительно в свете всего Нового Завета, а к вот этим Святым Дарам надо относиться как-то иначе? Это очень важно для меня.

Иерей Николай

— Ну смотрите, если подытожить вообще, в целом представление отцов о таинстве, совершаемом на литургии, Евхаристический Хлеб и Вино после освящения — это единая субстанция, и делается истинным реальным Телом и Кровью Христовой. Поэтому Господь и говорит: «сие есть Тело и сие есть Кровь Моя». Принимая Дары, мы не должны полагаться на чувства, а верою принимать, что сподобляемся Тела и Крови Христовой. Поэтому Господь сокрывает от нас истинную природу Своего Тела. То есть это Сам Христос, Христос воплотившийся, но мы же не сможем есть воплотившегося Христа, даже представить себе это и материально это воспринимать нельзя. Я поэтому и говорю: давайте не будем воспринимать это материально. Ну представьте, что вы едите человека — это нормально? Вот любой скептик, он, услышав ваши слова, он скажет: да вы с ума сошли. Понимаете.

А. Ананьев

— Нет.

Иерей Николай

— Поэтому Господь и говорит, что Тело и Кровь Моя. Многие же, когда помните, беседа о Хлебе Жизни была, когда Господь ее произнес, многие ушли от Него. Они услышали, смутились этим, искусились и ушли. Когда Он сказал, что даст им есть Свою Плоть и пить Свою Кровь. Так вот подобием Евхаристического преложения может служить преложение пищи в Тело и Кровь Христа во время Его земной жизни. Об этом святой Григорий Нисский писал. И примеры перемены одой субстанции мы видим и в чудесах. Например, когда Господь претворил воду в вино или когда жезл был превращен в змея. А вот сам образ преложения, он недостижим для человека, и единственная причина его заключается в Божием всемогуществе. Вот мы не можем говорить о том, как это происходит. Это та самая Божественная химия, куда не нужно нос совать человеку, представляя кусок мяса на престоле. Это плохо. Потому что тут подключается образ фантазии, чувств — то есть мы пытаемся вникнуть в таинства. Таинство — конечно, это таинственное священнодействие, в нем есть и некая таинственная составляющая. Мы не можем объяснить, каким образом, например, происходит таинство Крещения. Как это человек умирает для ветхой жизни, и рождается новая жизнь, как это умирает старый человек и рождается новый. Мы человеческим языком не сможем это объяснить, что такое рождение в духе. А как объяснить, что мы соединяемся со Христом, соединяемся с Богом? Вот единственный термин, который для этого есть подходящий святоотеческий это термин преложения или термин пресуществления, который святые отцы пытались объяснить на примере земной жизни Иисуса Христа и вот тех чудесах, о которых я говорю. То есть Древняя Церковь, она всегда довольно ясно учила, что хлеб пременяется в Тело, а вино в Кровь. И отчасти иногда этот термин переводится как «пресуществление», иногда как «преложение». Ну я поэтому сразу в начале передачи предупредил радиослушателей, чтобы мы не начинали постигать. Потому что это бытийственное изменение — переложение — изменение сущности не на материальном, не на физическом уровне, который можно пощупать, потрогать, под микроскопом посмотреть. Потому что хлеб и вино видимым образом остаются хлебом и вином — и по вкусу, и по запаху, и по цвету, понимаете, но безусловно... Вот я по своему личному опыту скажу, вот интересная особенность. Когда я служу, я добавляю обычно один ковчежец или два ковчежца кагора. Ну у меня своя особенность пищеварения — у меня иногда изжога бывает. Так вот я заметил, что у меня изжога бывает только тогда, когда я запиваю кагором, разбавленным с теплотой. Если я не запиваю, а просто потребляю Чашу и просто запиваю водой, у меня никогда не бывает изжоги. Я поэтому, помните, когда говорил, что не нужно воспринимать причастие как еду — то есть не в желудок Господь поступает, а соединяется с нашей душой. Не с желудком нашим, но с сердцем. Почему священники говорят: не страдайте суевериями, там не бойтесь зубы почистить в этот день вечером, потому что это не еда. Да, мы благоговейно собираем каждую крошечку, но мы не считаем таинство едой, мы не материалисты. Мы должны понимать, что за таинством всегда состоит глубокая духовная суть. И когда люди мне задают вопросы про Тело и Кровь Христовы, я всегда пытаюсь их переключить от материального к духовному, потому что невозможно веру объяснить знанием. Вера и знание, они все-таки между собой находятся в некоторой конфронтации. Потому что знания ограничены, а вера безгранична, она только во Христе, только в Боге можно найти на духовные вопросы, ответы веры. А знаниями, ну какой бы ты ученый не был, как объяснить таинство перерождения, да, жизнь человека в жизнь вечную? Как объяснить таинство пришествия Христа на землю, когда хлеб и вино становятся Кровью Христовой — невозможно. Божественная химия будет.

А. Ананьев

— «Вопросы неофита» на радио «Вера». Я Александр Ананьев. Клирик храма Николая Чудотворца в Отрадном, священник Николай Бабкин отвечает сегодня на мои «Вопросы неофита». И я вам очень благодарен за то, что вы провели вот эту черту между ощущениями и истинным значением, между материальным и духовным, между нашими вопросами и теми ответами, которые надо бы дать на эти вопросы. Однако есть прямые указания, которые нам, неофитам, в отличие от много всего другого, в принципе, понятны, потому что они сказано словами, и у всех слов есть свои значения. В молитве перед причастием есть вот какие слова: «Да не в суд или осуждение будет мне причащение Святых Христовых Таин, но во исцеление души и тела». С исцелением души не все так понятно, но с исцелением тела понятно, в принципе, все. Мне 43 года, у меня есть ряд заболеваний, от которых я хотел бы избавиться. Причастие меня вылечит хотя бы немного от моих физических недугов?

Иерей Николай

— Причастие не таблетка. Конечно, корень всех наших болезней в человеческом грехопадении. Но мы болеем и умираем не из-за личных грехов, а из-за поврежденной природы вообще. Бог подчас дает нам какие-то болезни. Или грехи, и они порой служат источником наших болезней, но это не безусловно. И в книге Иова этот момент ясно и четко определяется: Иов не сделал ничего дурного, а тем не менее заболел проказой. Но это не означает, что ты должен подходит к таинству с пониманием того, что это некая магическая сила, которая тебя сейчас исцелит. То есть ты в этой ситуации вступаешь с Богом в такой торг: я вот, Боже, Тебе, значит, канонически почитаю, в грехах раскаюсь, а Ты меня, значит, от рака вылечи. У меня вопрос, значит, встречный таким мыслям всегда: а вы Бога спросили, Он согласен на эти условия? Ведь если вы хотите заключить договор с Богом, он не может быть заключен в одностороннем порядке. То есть Бог должен сказать: хорошо, брат, сын Мой, да, давай, так и сделаем. Простите, это может богохульно звучит, но этого же нет. А ведь человек именно так и подходит, с такими мыслями. Он считает, что сейчас Господь совершит чудо над ним, и он себя в этом начинает даже иногда убеждать, доводя себя до исступления, мучая себя, издеваясь над собой. Вот подобными штуками страдал Мартин Лютер, кстати, доводя себя до исступления, раскаиваясь в грехах своих. Тем самым он, к чему это все привело к тому, что он хулил Бога и даже ненавидел Его порой за Его жестокость, потому что Бог ему не отвечал. Вот такие рыночные отношения с Богом, когда ты начинаешь торговаться с Творцом Небесным, что Он тебе чем-то обязан, они всегда приводят к искажению отношений, и человек потом может даже веру потерять. Я бы не рекомендовал людям с такими мыслями вообще к Чаше подходить. Потому что чудо — это всегда милость Божия и Его личное решение. С нашей стороны может быть только просьба.

А. Ананьев

— Да, с нашей стороны может быть просьба сокрушенная, а с Его стороны Его воля.

Иерей Николай

— И доверие с нашей стороны.

А. Ананьев

— И доверие, да. Но как же тогда понимать вот эту фразу: «во исцеление тела»? Я спросил одного человека, действительно ли причастие излечивает, на что он мне ответил: нет, если по вопросам лечения — это соборование.

Иерей Николай

— Классное разделение.

А. Ананьев

— А причастие... Да, но вот если есть недуг, и ты хочешь попросить Бога об исцелении, это вот надо провести таинство Соборования. Но причастие — это для другого. Получается, и это не совсем правда?

Иерей Николай

— Нет, я думаю, это отчасти правда. Конечно, Соборование — таинство исцеления. Но и человек, если он болеет, он должен позвать пресвитера церковного и совершить таинство исцеления над собою. Да, но, с другой стороны, Господь дал нам врачей и медицину. Очень странно, когда человек приходит и верит, что он не должен лечиться. Недавно была передача, я участвовал на Первом канале в «Гражданской обороне», и там была женщина, которая отказалась лечить своего психиатрически больного сына. Она считала, что вот Господь его Сам вылечит. Вот у меня опять встречный вопрос на такие мысли: если вы считаете, что какое-то таинство обязательно должно вас исцелить, зачем тогда врачи нужны? Зачем Господь позволяет науке быть, и мы обращаемся к врачам? Если ребенок заболеет дифтерией, мы же пойдем к доктору лечить его, мы же не побежим в церковь его причащать с дифтерией, правильно же? Мы же, не должны ли мы поблагодарить Бога за то, что Он дал нам врачей, лекарства, за то что Он сыпет нам благодеяния на голову в виде комфортных условий жизни, в виде увеличения годов жизни? Мы сейчас живем гораздо больше, чем наши предки. В Европе, там еще буквально несколько столетий тому назад средняя продолжительность жизни была там 25–35 лет. То есть человек, которому было 40, вот, сколько, 43, вы сказали — это был пожилой...

А. Ананьев

— 43 — старик, старик.

Иерей Николай

— Это уже был пожилой человек, долгожитель, понимаете. Да, в Европе средних веков. Так что, а мы хотим сразу все. Мы не ценим то, что Бог нам дает, мы забываем историю, мы забываем, в каких условиях жили наши предки. Какая была детская смертность высокая раньше. Мы не умеем Бога благодарить. Просить мы умеем, да, — со слезами, стоя на коленях. А с благодарить так же — со слезами, стоя на коленях — мы не умеем. Мы... Ну я сейчас не хочу обвинять наших радиослушателей в черствости какой-то. Потому что это такова природа человека. Мы, наверное, привыкли воспринимать хорошее как данность, а плохое как какую-то ужасную катастрофу в своей жизни. Нем все кажется, что существуют какие-то механизмы воздействия. Очень часто вопросы, которые мне задают: батюшка, какую молитовку прочитать, чтобы... Я всегда отвечаю: я не пишу заклинания. Вы хотите какой-то инструментарий, который бы повоздействовал на Бога? Это магия, это не духовная жизнь. Вы хотите магию, в храм придя. Вы хотите причаститься и получить магический эффект. Это делают маги и колдуны, не священники. Почему люди идут к экстрасенсам? Потому что они знают, что, обратившись к другим силам, они получат эффект и очень быстро. И там не нужно будет ни поститься, ни молиться. Потому что экстрасенс, он скажет: брат, тебе ничего для этого не надо. Сейчас я все сделаю. А ведь за этим и кроется вмешательство человека. Вот то есть магическое мышление, оно свойственно верующему. Если человек с магическим мышлением подходит к таинствам, он может даже и причащаться недостойно, потому что он будет требовать у Бога благодеяний и считать, что Бог ему чем-то обязан, и вот вступая тем самым в эти рыночные отношения с Господом. А это же ну богохульно. Мы же когда приходим к отцу, мы что-то просим у него, мы не считаем, что отец нам обязан. Это же нездоровые отношения между родителями и ребенком, когда ты приходишь к отцу и считаешь, что отец тебе обязан. А, может, он не хочет. Отец имеет права не хотеть тебе дать то, что ты хочешь. Ты приходишь, говоришь: папа, перепиши на меня квартиру, а сам иди в дом престарелых. Он говорит: ты знаешь, как бы, в общем-то, ну это моя квартира, я хотел бы здесь жизнь провести, я уж не такой немощный, чтобы идти в дом престарелых. А сынок обижается и уходит. А ведь это реальный случай я сейчас рассказываю, не вымышленный. Серьезно.

А. Ананьев

— Я очень хорошо понимаю. А чтобы понять, как действительно исцеляет и исцеляет ли в том понимании, в котором нам хочется это понимать, причастие, душу и тело, давайте возьмем сферического коня в вакууме: два христианина, оба, что называется, хорошие люди, оба люди глубоко верующие, оба стараются не грешить, не красть коней, не вожделеть жену ближнего своего, не изменять своей жене, но один из них причащается каждую неделю, а второй причащается два раза в год. А что получает один и не получает другой или же разницы нету?

Иерей Николай

— Я не знаю, понимаете. Если бы они были изначально духовно одинаковыми, то есть духовными близнецами: вот у одного набор страстей такой и у другого ровно точно такой же...

А. Ананьев

— Хорошо, я задам вопрос прямо. Это вопрос на самом деле не выдуманный, это вопрос реальный. У меня бывают периоды, когда я действительно езжу на причастие, готовлюсь к причастию ну практически каждую неделю. А бывает такое, что и полтора месяца проходит, а не складывается, не получается, видимо, недостаточно сильное желание, стремление, потребность...

Иерей Николай

— Уныние.

А. Ананьев

— Да нет, может быть, не уныние, а напротив, какой-то драйв по жизни. Потому что у тебя в субботу запись, в воскресенье съемки, тебе надо выезжать, а потом в воскресенье ты у родителей, и опять куда-то ты чего-то, и жизнь бьет ключом. И, в общем-то, получается, немножко не до этого. А что происходит в этом случае со мной? Мы же взяли вот уже одного и того же человека.

Иерей Николай

— Мне бы, конечно, хотелось в прямо эфире обсуждать Александра, ну не в прямом, да, а все-таки, наверное, вопрос больше для исповеди уже. Потому что обычно нас к Чаше две вещи останавливают: уныние, про которое я назвал, и леность. Дела, которые на нас обрушиваются и с которыми мы не можем справиться и увернуться от них — обычно это попытка спрятаться, убежать от самого себя, спрятаться от Христа. Вот как Адам и Ева в раю, которые хотели спрятаться от Бога. Такая неразумная попытка человека сделать вид, что в этом мире он один и его дела. Даже хорошие. Даже на радио «Вера». Но делу время, а потехе час. Кесарю — кесарево, а Божие — Богу. Нельзя давать только кесарю, нужно и Богу что-то давать. И день седьмый — эта заповедь дана человеку именно для того, чтобы он не забывал Бога. Я думаю, что здесь не так важно, сколько ты причащаешься. Вот когда святитель Иоанн Златоуст, одна из монографий по причащению, да, он, когда спросили у него, ну как вот часто надо причащаться, он говорит: да хотя бы четыре раза в неделю. И тут я понимаю, что я не дотягиваю до Златоуста. То есть а речь о чем? О том чтобы ты не разлучался со Христом никогда, потому что в этом есть духовный риск, ты можешь быть к этому не готов. Лучше ли ты станешь за это время или хуже, одному Богу известно. Потому что духовные процессы, они существует параллельно с нашей жизнью. Вот вы едете на радио, вы там работаете, вы трудитесь, вы делаете важное дело, даже душеспасительно дело. Вы же не дурью маетесь, не на диване семечки лузгаете, это же совсем другое. Это же даже, можно сказать, благочестивое занятие, там с родителями, например, это похвально и одобрительно, это прекрасно. И может ли душа в этот момент радоваться и быть со Христом — да, может быть. Но она бы еще больше радовалась, если бы в этот момент она была со Христом во время литургии.

А. Ананьев

— У нас остаются считанные минуты, а у меня есть еще два очень важных вопроса. Вопрос первый: почему на Тайной Вечери не было женщин?

Иерей Николай

— Ну потому что ветхозаветная Пасха, в общем-то, предполагала особый ритуал, и Господь следовал этому ритуалу. Этому можно посвятить особый цикл передач.

А. Ананьев

— Но для Христа ведь вот эти законы, Он нарушал их с легкостью — и закон про субботу, и про все остальное, и была бы Его воля, за столом были бы и верные, верующие, следовавшие за Ним женщины. Почему-то их не было. К чему я это спрашиваю. Один замечательный священник сказал мне вот что: причастием мужа семья спасается. Не причастием жены, но причастием мужа. Из чего я сделал вывод, что причастие мужчины, оно чем-то отличается от причастия женщины. Вот чем, на ваш взгляд, отец Николай?

Иерей Николай

— Не знаю. Я впервые слышу эту мысль. Очень странная мысль. Потому что во Христе нет ни мужского пола, ни женского, и здесь думать о том, что духовная сущность каким-то образом от мужчины передается женщине... Неверующий муж освящается верующей женой в том смысле, что один из супругов может верить во Христа, ходить во свете, а другой пребывать во тьме. И когда ты ходишь во свете, ты светишь для другого. Но если оба христиане, один из них причащается, а второй нет, то это не та ситуация. То есть нельзя сказать, что если мужчина причастился, то через это причастилась вся его семья. Церковь такому не учит.

А. Ананьев

— Ну как глава семьи, ну это вот в принципе можно объяснить именно тем, что муж глава семьи, он держит семью вместе. Я очень хорошо понимаю, что муж должен любить жену больше, чем жена мужа. Муж несет ответственность, он является центром и краеугольным камнем своей семьи.

Иерей Николай

— Но он не Христос.

А. Ананьев

— Для своей семьи — как Христос для Церкви.

Иерей Николай

— Как — ну он глава, как, но он не Христос, он не податель даров Духа. Не муж дает дары Духа. То есть даже я, хоть я священник, я не подаю дары Святого Духа. Это Бог делает, а не я, Бог действует через священника в таинстве. И Бог не может действовать помимо воли. И, например, муж молится на службе, а жена в это время полы моет. Она что, причащается вместе с ним одновременно, потому что он глава семьи? Ну это довольно интересно.

А. Ананьев

— Ну потому что они единое целое, одна плоть.

Иерей Николай

— Ну единое целое, единая душа, единая плоть — в смысле единомыслия, единодушия, в смысле единого стремления и цели по жизни, а не в смысле единого участия в таинстве. Я когда ем, например, я же не кормлю свою жену при этом, ее же нужно отдельно покормить, да. И когда я, например, там, не знаю, говорю: вот, матушка, представляешь, меня в гости позвали, там такой пирог с рыбой, — как бы я красиво его ни описывал, она все равно его не попробовала.

А. Ананьев

— Перефразируя одного замечательного киногероя: ну коли муж сыт, так и жене легче.

Иерей Николай

— Да, только так если, да. Может быть, духовное утешение имел в виду батюшка, что так как муж был сопричастен благодати, и так как мы вместе молимся друг за друга, то эта благодать, она действует внутри нас. Я думаю, что вот в такой ситуации можно сказать, что жена и дети, может быть, ощущают действие благодати на муже и через это ощущают некое действие благодати и на самих себя. Но с точки зрения вот сакраменталогии таинство таким образом не совершается. Действие благодати — может быть, да, присутствует, безусловно, потому что как вы сами сказали, единое тело и единая душа. Но совершение таинства — это всегда участие двоих лиц, человека и Бога. А не какой-то еще третьей стороны, какого-то передатчика. То есть здесь мне вот видится, в словах вот про причастие мужа, некая сокрыта такая вот богословская ошибка.

А. Ананьев

— Спасибо вам огромное, отец Николай. Я услышал очень много важных для себя вещей, думаю, что и наши слушатели тоже. Сегодня мы беседовали о таинстве Причастия с клириком храма Николая Чудотворца в Отрадном, священником Николаем Бабкиным. Я Александр Ананьев. Радио «Вера». Вернуться к нашему разговору вы всегда сможете на нашем сайте: https://radiovera.ru/. Спасибо вам, отец Николай. До новых встреч.

Иерей Николай

— Спаси Господи. До свидания.