«Священник Павел Флоренский. Семейные традиции». Светлый вечер с Павлом и Иваном Флоренскими

У нас в гостях были потомки известного священника, богослова Павла Флоренского: доктор геолого-минералогических наук, Академик РАЕН, профессор Университета нефти и газа, руководитель экспертной группы по чудесам при Синодальной Библейско-богословской комиссии Павел Васильевич Флоренский и лингвист, теолог Иван Флоренский.

Мы говорили с нашими гостями о том, как в их семье сохраняется память об отце Павле, и как удалось пронести веру в Бога через советские годы.

Ведущие: Константин Мацан, Анна Леонтьева

---

А.Леонтьева:

— Добрый светлый вечер! Сегодня в студии Анна Леонтьева...

К.Мацан:

— ... и Константин Мацан. Добрый вечер!

А.Леонтьева:

— Сегодня мы очень горды и взволнованы — потому, что у нас в гостях Павел Васильевич Флоренский, доктор геолого-минералогических наук, академик РАЕН, профессор Университета нефти и газа им.Губкина, а также — руководитель экспертной группы по чудесам при Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви...

П.Флоренский:

— Добрый вечер, друзья!

А.Леонтьева:

— ... и внук Павла Васильевича — Иван Флоренский, лингвист-теолог, преподаватель английского языка.

Как вы, наверное, догадались — это внук и праправнук священника, мыслителя, богослова, философа отца Павла Флоренского.

Павел Васильевич и Иван, сегодня у нас очень много к вам вопросов. Поэтому, мы очень надеемся хотя бы часть из них успеть обсудить в этом часе.

И хотелось бы начать, всё-таки, поскольку у нас разговор сегодня о семье... хотелось начать с вашей семьи.

Я слышала в Ваших интервью — Ваше детство пришлось на предвоенные и военные годы, и Вы сказали, что, всё равно, оно было очень счастливым.

П.Флоренский:

— Я думаю, что большинство людей скажут, что детство было счастливым. Это — особенность детства. Мы окружены любящими папой и мамой, близкими — это всегда счастливо. Надеюсь, что и у вас, дорогие радиослушатели, тоже детство — самое счастливое время. Хотя, надеюсь, что и другие времена были счастливыми.

Я родился в 1936 году, и... собственно, войну я помню. Нас крестили уже позже. Потому, что... ну... это было сложно. И бабушка нас в 1943 году отвела в церковь, и нас окрестили. Так, что я помню, как меня крестили.

Но всю жизнь я... ну... не очень благочестиво, но всегда ходил в церковь, исповедовался, Причащался, и... мы — православная семья — вся, в целом. Все — православные. И дети мои, и внуки — тоже. Надеюсь, что Иван расскажет об этом нашей... о том, какая у вас атмосфера — у моего сына Васи и у тебя.

А.Леонтьева:

— Ну, можно ещё немножечко Вас спросить... потому, что... знаете, есть такое модное слово «импринтинг»...

П.Флоренский:

— А что это?

А.Леонтьева:

— То, что в детстве... такое впечатление, которое впечатывается очень намертво в сознание. И вот, у нас какой-то такой стереотип, что в военные, предвоенные годы импринтинг, так называемый — это ощущение того, что... ну... голод, какая-то... что-то вот... такое... неблагополучное...

П.Флоренский:

— Вы знаете, я не помню голода. Я знаю, что родители мои вообще почти ничего не ели, а мы, четверо детей — нас было четверо у мамы и папы — родители всегда находят, чем кормить детей. И у всех так.

Что запомнилось больше всего? Пожалуй, больше всего я запомнил фашистские самолёты со свастиками над головой. Это было страшно и омерзительно. С тех пор я свастику недолюбливаю. Даже любимый мною фильм «Семнадцать мгновений весны» у меня вызывает лёгкое... ну... неудовольствие. Потому, что эти все знаки — это всё знаки сатанинской смерти, страшной смерти, убийства и... с другой стороны — великого героизма нашего народа.

Вот... не понимают, почему Европа не празднует День Победы. Понятно, не празднует — победа над ними. У нас тут были и французы, и бельгийцы, и голландцы, и датчане, и венгры, и... болгаров только не было... и поляки — все тут у нас побывали, и все у нас в земле лежат, как миленькие. И всегда будут лежать. И другие — тоже. Я уж не говорю о немцах.

Война оставила, конечно, неизгладимое впечатление, которое наращивалось дальнейшим советским воспитанием бесконечного уважения к подвигу наших предков. И, надеюсь, вы, радиослушатели, боготворите своих дедов и прадедов, вы храните их награды, ордена, их военные фотографии — это для вас свято. А те, у кого предки живы — вы их регулярно поздравляете с соответствующими праздниками.

Война, конечно, одно из главных событий для нашего народа, которое наложило в высшей степени благородную и светлую печать на нас на всех... «сфрагиос» — ну, уж если говорить о словах.

К.Мацан:

— Я вот теперь хочу у Ивана спросить, чтоб у нас беседа такая была... очень разнообразная.

Мы Вас представили, только что, как теолога, при этом Вам — 25 лет. Такой... богослов в 25 лет.

Вот это решение — заниматься именно этой научной специальностью — а она уже, вообще, в России полностью признана научной специальностью — как-то это связано с Вашим прапрадедом, с тем, что Вы — наследник одного из ярчайших религиозных мыслителей и философов в истории русской мысли?

И.Флоренский:

— Ну... я думаю, что частично, конечно, это связано, но... думаю, что, скорее, интуитивно так получилось, что я поступил именно на это направление образования и освоил эту специальность.

Я не скажу, что когда я думал о том, куда поступать, я руководствовался непосредственно тем, что — вот, мой прапрадед, Павел Александрович Флоренский, такой замечательный религиозный мыслитель и философ, и поэтому я должен изучать теологию. Так получилось, так — сложилось.

Но я думаю, что определённое Божественное Промышление — оно для меня было правильным путём.

Но я хотел бы сказать то, что... не могу назвать себя, прям, крупным богословом, конечно же. Я просто закончил...

К.Мацан:

— Ну, всё впереди...

И.Флоренский:

— Да, надеюсь.

П.Флоренский:

— Рано ещё.

И.Флоренский:

— Я просто закончил бакалавриат и магистратуру в Московском Государственном Лингвистическом Университете им. Мориса Тореза, и конечно бы хотелось продолжить научную деятельность, и хотелось бы продолжить написание научной работы — на данный момент, это уже зачтённая магистерская диссертация, и, конечно, хотелось бы продолжить в будущем работать над этой научной темой.

К.Мацан:

— Какая тема?

И.Флоренский:

— Тема, как раз, абсолютно неслучайная. Это «Платонизм и философия священника Павла Флоренского».

А.Леонтьева:

— Неслучайная, да.

К.Мацан:

— Ну, вот тут — всё и сошлось!

И.Флоренский:

— Да.

А.Леонтьева:

— Иван, скажите, а вот... это вот такой был какой-то порыв души, что Вы туда пошли? Это как-то из семьи шло? Потому, что я воспитываю детей, и мой старший сын — вот, он, примерно, Ваш ровесник. И мне всегда очень интересно спросить: что такое делают в семье, чтобы дети выросли и не уходили из лона Русской Православной Церкви?

И.Флоренский:

— Ну, во-первых, я хочу сказать, что образование в моём Университете — оно не подразумевает то, что я — обязательно православный. То есть, несмотря на то, что наша кафедра, в первую очередь, была ориентирована на, конечно же, православное богословие, несмотря на это, у нас было много студентов, которые не имели никакого отношения до этого образования к Церкви, не были воцерковлёнными, верующими. Поэтому, я не скажу, что здесь какая-то есть прямая связь непосредственно между образованием и моим вероисповеданием.

С другой стороны, я думаю, что такое образование позволило мне точнее и глубже понять свою веру, где-то — разобраться в ней, что-то для себя в ней отметить очень важное, что-то отметить — то, что я, до сих пор, не понимаю, какие-то вопросы сложные, которые до сих пор меня, может, в какой-то степени, мучают.

А.Леонтьева:

— Мы вчера говорили с моим другом, и он сказал, что богословское образование — он такой... начинающий православный — он сказал, что богословское образование и молитва — это две разные вещи. Вот, простите, я так, к слову, хочу спросить обоих своих собеседников — как бы ему нужно было ответить? Я не нашлась, на самом деле.

И.Флоренский:

— Позвольте, я скажу — у меня, потому, что было много обсуждений на эту тему, особенно, тоже, в студенческие годы.

Ведь, всегда под богословом и под теологом понимался, в первую очередь, человек, который хорошо молится. То есть, не мог быть богословом и теологом человек, который не является, при этом, верующим, и человеком, который имеет определённое Богообщение — будь то участие в Евхаристии, в Литургии, или только молитва. Но, конечно, оба этих участия, и оба этих Богообщения — они взаимосвязаны и друг от друга неотделимы.

Поэтому, если говорить об аутентичном богословии, то, конечно же, невозможно отделить молитву от богословия. Если мы говорим о современном богословии как науке, то, действительно, сейчас определённые подходы уже к теологии применяются, которые подразумевают любую конфессию человека, который занимается, непосредственно, богословием.

А.Леонтьева:

— Вы знаете, я так уже чувствую, что беседа улетает очень высоко, как это всегда бывает, когда пригласишь очень умных людей в студию. Поэтому, я верну её, как обычно, на землю — в семью.

Иван, Вы не ответили мне на вопрос, что такого делают с Вами родители, что Вы не ушли... вот, очень многие дети рождались в православных семьях, с утробы матери Причащались Христовых Тайн, и, тем не менее, в какой-то период отошли от Церкви...

И.Флоренский:

— У меня — масса таких друзей, я Вам скажу. Масса таких друзей, которые со мною вместе тоже учились в православной школе — гимназии «Радонеж» — и они сейчас очень далеки от Церкви, в какой-то степени — противоборствуют ей.

Я думаю, что это — совокупность различных факторов, и самый, я думаю, важный и весомый фактор в данном случае — это воспитание, и поведение родителей.

Я думаю, что родители должны любить своего ребёнка, и не должны слишком наседать на него с какими-либо идеалами своими. С одной стороны, они должны прививать своему ребёнку то, что им близко, но, с другой стороны, когда происходит перегиб, то абсолютно логично, что... так просто срабатывает человеческая психология, что ребёнок в будущем это отвергает и отказывается от этого.

К.Мацан:

— У Вас не было периода охлаждения в отношении Церкви, в отношении церковной жизни?

И.Флоренский:

— Я не скажу, что у меня были периоды охлаждения к церковной жизни. Я скажу, что были периоды какого-то поиска в плане ответов... поиска ответов на какие-то сложные религиозные и духовные вопросы, которые, я думаю, что невозможно обсудить в рамках одного часа, но — тем не менее.

Слава Богу, что я остаюсь в лоне Православной Церкви!

К.Мацан:

— Павел Васильевич, а можно Вас спросить? Мы часто эту тему поднимаем в этих беседах.

С одной стороны, хорошо, когда ребёнок — с детства в храме, воспитывается в религиозной семье, и родители живут церковной жизнью.

С другой стороны, мы также часто упоминаем то, что это в себе несёт и искушение — не только того, что любой подросток может, каким-то образом, начать «охлаждаться» по отношению к Церкви — просто свои, личные, отношения выстраиваются с этой областью жизни. Но и в том, что пропадает чувство такого... вот... чего-то сакрального у ребёнка — это часть жизни естественная, это — какая-то часть быта. И вот то, что испытывают как такое потрясение, шок от встречи с Господом, взрослые люди, которые приходят к Богу во взрослом возрасте, дети из церковных семей, в каком-то смысле... этого лишены, получается? Вот, что Вы об этом думаете?

П.Флоренский:

— Думаю, что это — абсолютно неправильно.

К.Мацан:

— Так!

П.Флоренский:

— Потому, что Боговдохновение — оно всегда доступно. Ну... иногда родители, конечно, достанут любого ребёнка — это естественно!

Флоренский, Павел Александрович, писал, когда говорил о пользе отделения Церкви от государства: «Как известно, самые большие атеисты и богоборцы воспитаны в семинариях».

А.Леонтьева:

— Ну, вот это, наверное, то, о чём спросил Костя...

П.Флоренский:

— И бомбисты — тоже. Другие, там, по национальному признаку были бомбисты, а эти... их так вот... «переучивали»! Бывает, бывает...

А.Леонтьева:

— Павел Васильевич, а можно тогда Вам адресовать вопрос? Вот, в Вашей семье — как вот эти православные традиции... как родители не «перекармливали», как Вы говорите?

П.Флоренский:

— В моё время «перекармливать» было нельзя! Это было — тайной. Что Вы! Друзья мои майки узнавали потому, что они на пузе были с дыркой — я крест носил на булавке — не на гайтане, а на булавке. Ну, естественно, пронашивался — майку не выбросишь...

Это было, скорее, способом протеста против этого мира. Он не плох, нет! Но вот — молодой человек должен протестовать и искать свой путь.

Родители — не трогали. Мама у меня была очень сильно православная — в том смысле, что ходящая в церковь. Она некоторое время и в хоре пела. Отец — абсолютно молчал.

Деда брали ночью, и они были вдвоём в комнате — когда деда брали, на глазах у отца, отец был... ломаный...

А.Леонтьева:

— Ваш отец — Василий, и...

П.Флоренский:

— ... в этом плане. Да нет... ну, конечно, он был верующий. Но всё это было очень и очень... а носителем веры в семье была, конечно, наша бабушка.

Бабушка наша, Анна Михайловна Флоренская, она же — Гиацинтова, по девичьей фамилии, из рязанских крестьян. Она писала даже без запятых. Дед писал: «Мне так милы твои грамматические ошибки!» — из концлагеря.

Она была носителем очень многого. Вроде бы, так... бабушка, бабушка, но она вела всю семью. Она её сохранила. Она сумела сохранить своих пятерых детей от посадок. Она сумела сохранить — хотя, библиотеку вычистили — все рукописи... думаю, что почти все рукописи деда, которые мы сейчас издаём.

Вот, только что мне игумен Андроник, мой двоюродный брат, звонил, и говорит: «Павел, у меня уже шестой том вышел сочинений деда!» Я издал 10 томов, он — больше... таких, по 600 страниц.

Вот. Это было формой ухода в себя, от внешнего мира, предметом страха. Потому, что если тебя спросят, веруешь ли ты в Бога — изволь отвечать: «Верую», а коли так — выгонят из института и с работы. Это было предметом очень большого страха!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Сегодня в «Светлом вечере» с нами и с вами Павел Васильевич Флоренский, доктор геолого-минералогических наук, академик РАЕН, профессор Университета нефти и газа им.Губкина, а также — руководитель экспертной группы по чудесам при Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви, и внук Павла Васильевича — Иван Флоренский, лингвист-теолог, преподаватель английского языка. И наши гости — наследники знаменитого русского философа, мыслителя, богослова священника Павла Флоренского. Павел Васильевич — его внук, а Иван — праправнук.

Я, кстати, не знал вот этой милой детали о том, что бабушка Ваша писала без запятых — была такой... в этом смысле... совсем простой крестьянкой. А как это сочетается с тем, что супруг её — человек энциклопедического образования, русский Леонардо да Винчи? Вот, такая разность, если угодно, социальных бэкграундов не была какой-то проблемой для них?

П.Флоренский:

— Они очень любили друг друга — какая же тут проблема?

К.Мацан:

— Я не знаю... я... так... из сегодняшнего дня смотря, пытаюсь себе вообразить...

А.Леонтьева:

— Прекрасный ответ!

П.Флоренский:

— Какая же проблема, когда люди любят друг друга?

К.Мацан:

— Срезали! Вы меня — срезали!

П.Флоренский:

— И бабушка это доказала тем, что сохранила семью. Она создала культ деда у нас в семье!

Когда я что-нибудь вытворял не то, она говорила: «Павлик, а ведь дедушка был бы недоволен...» — и это постоянно было с нами!

К.Мацан:

— Иван, вот эта фраза прозвучала: культ деда. Вообще, в слове «культ» мы сегодня склонны слышать что-то не очень хорошее — некое такое насаждение.

А Вы чувствовали культ прапрадеда в семье? А ещё... мне даже интересно, на этом фоне, вот — среди Ваших... я не знаю... одноклассников... хотя, в православной школе, наверное, знали, кто такой Флоренский, но, в принципе, Вашему поколению... вот, большинству Ваших сокурсников — это фамилия что-то говорила?

И.Флоренский:

— Ну... касательно слова «культ», я, конечно, с дедушкой здесь со своим не хочу соглашаться...

К.Мацан:

— Так!

И.Флоренский:

— Потому, что слово «культ», всё-таки, мне кажется, имеет окраску негативную. И мы помним о Десяти Заповедях: «Не сотвори себе кумира». Поэтому, я думаю, что какого-то культа создавать из своего, даже выдающегося, предка, наверное, не стоит. Хотя, конечно, нужно определённое проявлять уважение, любовь, и хранить память.

Что касается моих сверстников — насколько они осведомлены о том, кто такой Павел Александрович. Павел Александрович, всё-таки, был, в первую очередь, религиозным мыслителем, философом, и, помимо его богословских работ, известны его искусствоведческие работы. Поэтому, в моём окружении, люди, которые интересуются искусством, как правило, знают его работы — «Иконостас», «Столп и утверждение Истины» — несмотря на то, что это богословская работа, она была отмечена очень как, непосредственно, яркая... яркий художественный пример.

К.Мацан:

— Продвинутые у Вас сверстники, я Вам скажу, если они...

А.Леонтьева:

— Я так с восхищением смотрю на Ивана!

К.Мацан:

— ... «Столп и утверждение Истины» знают!

А.Леонтьева:

— Да!

И.Флоренский:

— Ну... работа известная... поэтому, люди, которые интересуются, вообще, в принципе, гуманитарными науками, они, конечно, знают, кто такой Павел Александрович Флоренский. Поэтому... думаю, что... в определённой степени, конечно, это — тяжело. Потому, что хочется быть не праправнуком Флоренского, а самим собой.

К.Мацан:

— Вот, всё-таки... я, как раз, к этому хотел обратиться... всё-таки, хочется... всё-таки, есть какая-то проблема в этом, да... такая... внутренняя?

И.Флоренский:

— Конечно, есть в этом какая-то внутренняя проблема. Когда с тобой кто-то знакомится, и узнают, что ты — Флоренский, спрашивают: «А ты вот... как-то имеешь отношение?» Ну, да, да... имею, конечно. Но хочется не просто быть праправнуком, но и как-то подтверждать на делах, стараться самому чего-то добиваться в этой жизни, и, конечно же, во многом следовать заветам Павла Александровича, и жить церковной жизнью, и стараться быть, в первую очередь, конечно, хорошим христианином, и просто — хорошим человеком.

К.Мацан:

— Павел Васильевич, а Вас никогда не смущал вот этот статус «внука Флоренского»?

П.Флоренский:

— Я боялся своей фамилии до 1956 года. И когда у меня спрашивали: «Вы — Флоренский?» — я пригибался. Потому, что это было — опасно.

Ну, в мои годы уже, могли выгнать из... лишить работы, если дальше копали. Ну, а отец — просто боялся посадки. Просто — за это. Потому, что я вырос в семье репрессированного. Дед был реабилитирован в 1956 году. А до этого, я — потомок «врага народа»!

К.Мацан:

— Да. Но это — проблема именно такого... публичного позиционирования: знают или не знают, кто ты такой... А внутреннее...

П.Флоренский:

— Да никто не знал фамилию! Все эти фамилии были изъяты! Я уже к 1956 году начал успокаиваться — никто ничего не знал.

Это сейчас — извините за термин — «раскручен» Флоренский. Кстати, без ложной скромности, думаю, что это сделали два его внука — старший и младший, я и Андроник. У каждого... у меня — 10, у него — больше томов...

К.Мацан:

— Игумен Андроник Трубачёв?

П.Флоренский:

— Да, виноват... игумен Андроник Трубачёв, мой младший двоюродный брат. Так, что...

К.Мацан:

— Ну, вот... я понимаю, что тогда не знали о фамилии, но вот то, о чём сказал Иван: вот, есть я, человек, и есть некий такой, надо мной довлеющий великий предок. Вы никогда этого довления как проблемы не чувствовали для себя?

П.Флоренский:

— Ну, дед меня не унижает.

К.Мацан:

— Гениальный ответ!

П.Флоренский:

— Но другое — это обязанность...

К.Мацан:

— Так...

П.Флоренский:

— ... обязанность работать Флоренским. Вы меня пригласили именно поэтому — потому, что я — Флоренский. Это тоже моя работа, своего рода.

К.Мацан:

— Ну... в том числе, поэтому.

П.Флоренский:

— В том числе... и это накладывает очень большие обязанности именно вот — трудиться, а не надувать щёки. Трудиться, и выполнять долг, который он на нас...

К.Мацан:

— А какой долг?

П.Флоренский:

— Ну, конкретно — публиковать его работы, чем я и занимаюсь. И, кроме того, да — я внук, и — доставлять людям удовольствие: потом рассказывают: «А я знаком с Павлом Васильевичем...»

К.Мацан:

— О, это Вам удаётся!

А.Леонтьева:

— Вот, мы будем рассказывать с Костей!

П.Флоренский:

— Потом, с удовольствием, рассказывают. Ну, а почему не порадовать людей самим собой?

А.Леонтьева:

— Павел Васильевич, я читала отрывки из писем отца Павла, где он пишет о том, что... ну, я не буду цитировать, просто я скажу о том, что «цените больше своих близких, чем друзей» — вот, такой смысл. Что «Ваша матушка — она Вам ближе и дороже, чем всё на свете, что окружает...» Это вот как-то чувствовалось в вашей семье?

П.Флоренский:

— Вы знаете, это не совсем так. Или — совсем не так. Он говорил моей тёте Оле, что: «Вот, ты увлекаешься друзьями, а друзья — это так, удовольствие...

А.Леонтьева:

— Вот, вот...

П.Флоренский:

— ... приблизился, удалился — и всё. А родственники — это долг, это — труд, это — нагрузка. Быть в семье — это очень трудно и тяжело нести родственный груз. А друзья — это „ля-ля“, это, понимаешь, сегодня-завтра поменял — другой, третий... нет, это не так. А, с другой стороны, это, конечно, великая радость — любить и быть любимым... бабушку, маму, папу, жену, внуков, и так далее... детей».

А.Леонтьева:

— В Вашей семье — так же это всё проходило, так же воспитывали своих детей?

П.Флоренский:

— Ну... в достаточной степени, да. Хотя, конечно, с друзьями веселее и приятнее проводить время, чем... тогда, когда тебя папа критикует. Ну, что поделать? Вот, так.

К.Мацан:

— Напомним, сегодня в «Светлом вечере» у нас наследники, потомки русского философа священника Павла Флоренского: Павел Васильевич Флоренский, внук отца Павла, доктор геолого-минералогических наук, академик РАЕН, профессор Университета нефти и газа им.Губкина, а также — руководитель экспертной группы по чудесам при Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви, и внук Павла Васильевича — Иван Флоренский, лингвист-теолог, преподаватель английского языка в одной из московских школ. В студии, также, моя коллега Анна Леонтьева, и я, Константин Мацан.

Мы прервёмся, и вернёмся к вам, буквально, через минуту.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Леонтьева:

— Сегодня в нашем светлом вечере мы разговариваем с удивительными людьми: с внуком великого мыслителя, священника и богослова Павла Флоренского Павлом Васильевичем Флоренским, доктором геолого-минералогических наук, академиком РАЕН, профессором Университета нефти и газа им.Губкина, а также — руководителем экспертной группы по чудесам при Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви, и Иваном Флоренским, праправнуком отца Павла, лингвистом-теологом, преподавателем английского языка в одной из московских школ.

Мы говорим сегодня о семье, и я, честно говоря, хотя и робею, но я рада, что мы находимся на... такой... территории человеческих отношений. Потому, что, если бы мы сейчас начали говорить о чём-то богословском, я бы просто, наверное, села где-нибудь в уголочке, потерялась и... ну с радостью, при этом, вас бы слушала.

Павел Васильевич, мы с Вами познакомились, я Вам напомню, на лекции про отца Павла Флоренского, которую читали два замечательных лектора, но они рассказали об идеях, о жизненном пути, об основных работах, и, после этого, Вы встали и сказали: «Вы знаете, вы не рассказали самого... очень-очень существенного о моём деде — о его человеческих отношениях, о том, что у него была семья, о том, что у него было пятеро детей, о том, что он был страдалец за веру». И, наверное, сегодня было бы уместно немножечко коснуться... и даже не немножечко, а просто вот — сколько успеем — коснуться этой темы.

Кто-то из журналистов сказал такую интересную вещь, что последняя наука, которую разрабатывал отец Павел Флоренский, была наука о разлуке, когда он находился уже в ссылке, на расстоянии от семьи, и писал... постоянно вёл переписку с детьми, постоянно пытался как-то их... увлечь науками, давать какие-то советы... ну... как-то вот — любить их на расстоянии. Можно попросить Вас рассказать об этом?

П.Флоренский:

— Я повторяю то, что тогда сказал: дело в том, что последний его труд — а он правда труд — его письма к детям, они... во-первых, там ничего плохого нет. Впечатление такое, что человек — на курорте был.

Ну, двойная цензура. Во-первых, та, которая должна быть, а, во-вторых, он не расстраивал близких.

И когда читаешь его письма, ему так там было хорошо ( разумеется, это неправда )!

Кроме того, что он тосковал по семье.

И он «накачивал» своих детей.

Он назвал свой «Столп...» — «Теодицея» — оправдание, объяснение Бога. Но тогда его ранние письма, университетские, можно назвать «Эгодицея», где он формирует себя. У него там замечательная фраза есть. Когда его родители с чувством долга замучили, он написал: «Умереть за вас я готов, но жить для вас у меня нет сил! Дайте мне мою судьбу, мои силы!»

Следующая «Антроподицея» — он доказывает человека. Вот, работы после революции, на грани революции — 20-е годы. И я предложил назвать его последний труд — вот эти письма из концлагеря, этот труд — «Генодицея», любовь к происхождению.

Они полны любовью к детям, и он их всё время учит, учит, учит, рассказывает... Впрочем, учит так, что сейчас по двум-трём фразам умудряются кандидатские писать — просто знаю такие работы.

Вот. Он и меня благословил — он знал о моём готовящемся рождении, обсуждался вопрос, как меня назвать.

И вот, у него же есть работа «Имена» — одна из самых популярных его работ. И вот, он разбирал те или иные имена, некоторые находил неподходящими, плохими, некоторые — так себе, и очень был благодарен своему сыну, а моему отцу, за то, что — вот, меня назвали его именем. Но говорилось, что, вообще говоря, это не так уж и хорошо для носителя этого имени. Потому, что это имя — очень тяжёлое, полное внутренних противоречий и внешних — значит, может двигаться далеко. Вот... обсуждал. Так, что выбирать имя для своего потомка — очень и очень важно.

А.Леонтьева:

— И очень ответственно, да?

П.Флоренский:

— Ну... оно просто, до некоторой степени, определяет его судьбу. И он говорил, что лучший способ, всё-таки, смотреть на... да... и имя... да... в некоторых семьях, родах имя усваивается, и хорошо реализуется, а в некоторых родах это имя — не получается, не устраивает его эта генетика.

И вот, он говорил, что очень хорошая традиция — называть своё чадо по предкам — по лучшим предкам, из них выбираете лучшего предка.

К.Мацан:

— Так вот, я вот, как раз, хотел спросить... я не знаю, я, может быть, в иной ситуации этот вопрос бы не задал. Но именно вот в нашей сегодняшней компании, в разговоре про, в том числе, наследие отца Павла Флоренского, мне очень хочется спросить.

Это мыслитель, который... мыслитель — космический, который выстраивал в своих трудах очень целостную картину мира — вообще, всего мироздания. Ни одна пылинка, ни одна былинка, ни один элемент жизни не оставался не вписанным вот в это целое, и не осмысленным, с точки зрения этого целого.

А вот — любовь к детям? Как она в этот космос Флоренского вписывалась? Чем она была для него?

П.Флоренский:

— Она — не только к детям! Его бесконечная любовь к предкам, которых он раскапывал, запрашивал в тех деревнях, где хранятся Крещальные книги... это любовь... восприятие себя не только как «я», но и как часть цепи — прошлой и будущей. Он думал о будущем, стараясь в этом плане, и, поэтому, для всех для нас очень важны дети и... то, что получится.

К.Мацан:

— ... и внуки...

П.Флоренский:

— ... Ну, это естественно.

К.Мацан:

— А, вот, я хочу внука Ивана спросить: а Вы что об этом думаете?

И.Флоренский:

— Ну, я думаю, что стоит вспомнить о том, что для Флоренского существовало два мира — ну, как и для нас всех, кто верует в Бога — горний и дольний. И, мне кажется, что для него одна из важнейших тем — это соединение и соприкосновение этих двух миров, и... такое... взаимодействие всего сущего на земле и вне земли — друг с другом. И абсолютно нераздельное существо всего человечества и всего мира, созданного Богом. И, в этом смысле, дети становятся частью тебя, и они — вся твоя семья, весь твой род — это, в какой-то степени, ты.

То есть, каждый человек — он формируется тем окружением, в котором он пребывает, той семьёй, в которой он родился и вырос, и в которой он был воспитан. И, таким образом, весь человеческий род, который восходит к Адаму и Еве — это один единый организм, который нельзя друг от друга разделить. И, конечно, особо близки к нам — те, кто являются нашими родственниками. То есть, наиболее близкие нам — как правило, по духу, но не всегда, и, конечно, по крови — люди.

К.Мацан:

— Вот, сейчас Аня скажет опять, что мы унеслись... в эмпиреи и эмпирии, по Флоренскому, но мне это кажется очень важным.

А.Леонтьева:

— Нет, я даже не... я, наоборот, хотела спросить Павла Васильевича. Павел Васильевич, когда Вы слушаете, как Иван излагает это всё, Вы чувствуете какую-то гордость, как дедушка?

П.Флоренский:

— А мы все гордимся своими детьми и внуками! И я — такой же, как и все!

Я хочу другое добавить. Занимаясь геохимией — я веду курс геохимии — я подсчитал, сколько молекул воды ( через воду легче было считать ) присутствует в каждом из нас — вот, сию секунду — до того побывавших в людях.

Так вот, оказывается, сию минуту, во мне миллиарды молекул, которые побывали в каждом жившем до меня человеке — в том числе, и в мамонтах, и в таринозаврах тоже. Мы все пропитаны одним и тем же веществом. Ведь, в месяц мы меняем весь свой вес! Мой, причём, при моём тяжёлом весе, три литра воды — за месяц 100 литров.

Григорий Нисский говорил, что атомы ( он пользовался этим словом ), побывав в теле человека, получают некий «сфрагиос» — печать. То есть, все они уже отмечены... как, например, командировочное удостоверение: побывал в таком, таком, таком-то городе. Ну, так во мне сейчас — миллиарды молекул, которые были до этого во всех людях.

Это и... кроме того, что... развивая мысли Ивана... тут одна богословская мысль, которую надо очень осторожно и трепетно говорить: тот, кто прожил человеком 33 года, освятил всю биосферу земли. Всюду есть вещество — буквально, вещество, потрогать можно — которое побывало в нём.

К.Мацан:

— Слушайте, это...

П.Флоренский:

— В каждом из нас — миллиарды молекул из Него.

К.Мацан:

— Это, прямо вот, философия священника Павла Флоренского — в действии, здесь и сейчас, на наших глазах разворачивается... на практике. Это — потрясающе...

П.Флоренский:

— Меня на это натолкнул мой дядюшка, Кирилл Павлович, который прошёл войну от Сталинграда до Берлина, на передовой — он был наблюдателем артиллерийской дивизионной разведки. Это — сидит на передовой, в бинокль смотрит, и ловит на себя снайперскую пулю.

Вот. А потом он занимался планетологией. И, когда он занимался Тунгусским метеоритом, тогда была легенда, что Тунгусский метеорит — это марсианский корабль, который потерпел аварию, а он был на атомном двигателе. Это вовсю газеты муссировали, и, по тем временам, общественность заставляла Академию наук работать. Поставили тему — проверить.

Ну, он, со своим другом, Петром Николаевичем Палеем — очень крупный атомохимик — они спилили рядом с метеоритом дерево, и подсчитали кольца — радиоактивность их. Так вот, 1908-е кольцо — пустое ( конечно, никакого там взрыва не было ). Стали дальше смотреть — 1945 год «засветился». Вдумайтесь — в каждом дереве Сибири, а, впрочем, и всей планеты Земля, есть вещество из японцев, которых американцы сожгли своими атомными бомбами. Оно — радиоактивное, поэтому — ловится, всё остальное — не ловится, обычное же.

Вот. И вот, это — то, что... следовал дед философии Владимира Соловьёва — всеединство. Это вот — один из таких факторов...

К.Мацан:

— Аня, верни нас к семье!

А.Леонтьева:

— Да. Павел Васильевич, я, на самом деле, могу слушать и слушать, но я хочу, всё-таки, да, спросить о семье.

Вот, Вы говорите... там... дядюшка, двоюродный брат — и я понимаю, что у Вас — огромное генеалогическое древо. У меня — очень простой вопрос: как и когда вы все общаетесь? Как происходит ваше общение? Вы всегда писали... говорили, что Ваша семья принимала кучу народа, всегда было...

П.Флоренский:

— Собственно, это заслуга Андроника и музея Флоренского, который он создал. В день смерти...

А.Леонтьева:

— Нет, а вот Ваши родственники, Павел Васильевич...

П.Флоренский:

— ...простите, они — мои родственники! Двоюродный брат. Вот.

Мы собираемся в день смерти деда, и в день рождения деда. Мы собираемся... так... в меру.

К.Мацан:

— А сколько народу... вот... сколько людей на таком празднике присутствует? Родственников. Примерно?

П.Флоренский:

— Не знаю... много. Нет, ну, там приходят друзья и знакомые, кроме того — попробуй, разбери! Много. По крайней мере, мы связаны друг с другом.

К сожалению, как и большинство семей... на свадьбах общается молодёжь, а мы — в другой день общаемся. Собираемся, когда кто-то, уходя от нас, нас собирает у своего гроба.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— В нашей студии сегодня Павел Васильевич Флоренский, руководитель экспертной группы по чудесам при Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви, доктор геолого-минералогический наук, академик РАЕН, профессор Губкинского университета, и Иван Флоренский, теолог, преподаватель английского языка в одной из московских школ.

Наши сегодняшние гости, как и следует из фамилии, прямые потомки русского религиозного мыслителя, священника Павла Флоренского. Павел Васильевич — внук, а Иван — его праправнук. И мы продолжаем наш разговор.

А.Леонтьева:

— И вопрос праправнуку: Иван, скажите... вот, то, что я хочу выяснить для себя. Я просто хочу представить себе, как общаются родственники разных поколений между собой в вашей семье — вот, как Вы это наблюдаете? Как часто... какие традиции, вообще, существуют на эту тему?

И.Флоренский:

— Я хочу сказать, что отношения у нас в семье, в принципе, очень тёплые. И... понятное дело, бывает, что ругаются люди, бывает, что на себя тянут одеяло, не хотят уступать, и прочее, прочее, но это всё — такие мелочи жизни, которые мы, как правило, можем преодолеть.

Но меня очень радует то, что со всеми родственниками — по крайней мере, с ближайшими — с бабушками, с дедушками — мы регулярно общаемся, видимся, и нам для этого не только какие-то традиции нужны. То есть, мы можем и без какого-либо повода и позвонить друг другу, и зайти в гости, как-то друг друга порадовать вниманием.

И я думаю, что, во многом, это заслуга... точнее, не заслуга, а следствие того, что мы все являемся близкими друг другу людьми по духу, и по нашему вероисповеданию. Поэтому, нам друг с другом довольно легко, и мы все регулярно видимся, и, надеюсь, что все друг друга любим очень.

А.Леонтьева:

— Павел Васильевич, а можно Вас спросить о Вашей жене? Вот, расскажите, как... ну... сейчас как вы общаетесь? Какие-то... у вас есть время друг для друга?

П.Флоренский:

— Как я общаюсь со своей женой, со своими детьми? Ну, что за вопросы? Как и все!

А.Леонтьева:

— Ну... «как и все» — неинтересно! Вы ходите в театр вместе... не знаю... или каждый вечер ужинаете вместе?

П.Флоренский:

— Нет, мы больше сидим дома...

К.Мацан:

— Сколько лет вы в браке?

П.Флоренский:

— ... и пьём чай.

К.Мацан:

— А сколько лет вы вместе с супругой в браке?

П.Флоренский:

— Золотую — отгуляли!

К.Мацан:

— То есть, больше пятидесяти?

П.Флоренский:

— Да.

К.Мацан:

— Поделитесь секретом — как сохранить семью, и любовь, и тёплые, трепетные отношения с женой на протяжение более, чем пятидесятилетия?

А.Леонтьева:

— Вот, ты — молодец, правильно...

П.Флоренский:

— А кто сказал, что трепетные? Я, как и всякий муж, под определённым давлением... трепетные... Трепетные — больше от страха, и от уважения...

К.Мацан:

— Ну, хорошо, хорошо! Сдаюсь! Но, всё-таки... я абсолютно убеждён, и вижу это на примере многих семейных пар, что столько лет в браке — это подвиг.

П.Флоренский:

— Конечно!

К.Мацан:

— Это... такое... настоящий, обыкновенный подвиг. Помните, как в фильме «Тот самый Мюнхгаузен»: «Я не скажу, что это подвиг, но что-то героическое в этом есть».

А.Леонтьева:

— Почему подвиг? Господа, ну... почему подвиг?

П.Флоренский:

— Стоп! Я расскажу.

К.Мацан:

— Вот... давайте!

П.Флоренский:

— Дело в том, что... мы поженились, и венчались, но уже не 25, а больше лет тому назад... ты же с шестьдесят седьмого года, да? Раньше, в общем... в 1965-м, наверное, или в 1966-м году.

Вот. Ну... расписались, всё такое. А дальше надо венчаться. А те времена — когда венчаться было страшно, повторяю. А, кроме того, ужас потомка репрессированного у меня всегда был. Поэтому, искали способа, как это сделать незаметно.

Моим духовником тогда был отец Феодорит, благочинный Троице-Сергиевой лавры. Я к нему обратился. А дальше... ребята — это уникальная история!

К нему обратился. Он приказал своему иеромонаху. Иеромонах был — отец Иосиф, последний монах дореволюционного пострижения. Дело происходило в Троице-Сергиевой лавре, в его келье. То есть, это Ромео и Джульетта — чистейшие!

Тайно, тихо...

К.Мацан:

— Но закончилось по-другому у вас, слава Богу...

П.Флоренский:

— Да! Пока...

К.Мацан:

— ... тема Шекспира...

А.Леонтьева:

— Не спугни!

П.Флорениский:

— Венцы нам сделали мама и бабушка — сплели из флоксов, из цветов.

И вот, мы обвенчались — так вот, совершенно... в монастыре, что, вообще говоря, не рекомендуется, мягко говоря, а в то время ещё и органами преследовалось.

Вот, так мы венчались! Ну, а после этого — мы обречены были быть счастливы!

К.Мацан:

— «Обречены быть счастливы» — это великолепная формулировка!

П.Флоренский:

— Конечно. Мы — венчаны!

К.Мацан:

— Аня, я хочу сказать, что в слове «подвиг», на мой взгляд, нет такой коннотации, что это что-то такое нудное, тяжёлое, неприятное, что люди... значит... влачат! Это же — подвиг...

А.Леонтьева:

— Да, вот... у меня такая коннотация...

К.Мацан:

— Нет, а вот я, как раз, слово «подвиг» воспринимаю, как... это от слова «движение», движение воли, сердца, ума, человеческого усилия — к какой-то большой цели. Это — подвиг, на мой взгляд. Я вот в этом смысле употребляю слово «подвиг», применительно к длительному браку — более, чем пять десятилетий.

Иван, Вы хотели что-то сказать? Про бабушку с дедушкой, видимо...

И.Флоренский:

— Да, про бабушку с дедушкой, но про Юлию Алексеевну и про себя дедушка уже рассказал подробно. Я хочу рассказать то, что родители моей мамы — они тоже не так давно отгуляли золотую свадьбу, и мне кажется, что это, в определённой степени, у нас — с двух сторон — такие тёплые и долгие семейные отношения. Да, Валентина и Олег — они уже больше пятидесяти лет вместе, и, насколько я знаю, что и их тоже родители, и бабушки, и дедушки — тоже очень долго были вместе. Поэтому, я думаю, что это, в определённой степени, какая-то... такая... семейная традиция, даже и со стороны ещё и моей матери.

К.Мацан:

— Ну, вот, у Вас — кольцо на руке я вижу. Вы женаты?

И.Флоренский:

— Я женат.

К.Мацан:

— Вы готовы...

А.Леонтьева:

— ... к подвигу...

К.Мацан:

— ... к подвигу?

А.Леонтьева:

— ... настаивает Костя...

И.Флоренский:

— Да, я готов к подвигу...

К.Мацан:

— Потому, что такая традиция!

И.Флоренский:

— ... не боюсь этого, и согласен с Константином, что это не должно быть каким-то страданием, это должно быть, всё равно, радостью. Если ты человека любишь, то ты должен уметь просто жертвовать собой, и, действительно, двигаться в направлении этого человека, и уметь его слышать. Вот и всё.

П.Флоренский:

— Позвольте посплетничать...

К.Мацан:

— Так...

П.Флоренский:

— На родителях лежит обязанность женить детей! Они должны думать об этом — хотя бы, думая о себе: кто будет сноха, кто будет зять, и... это важно!

А.Леонтьева:

— А на это можно повлиять, Павел Васильевич?

П.Флоренский:

— Сейчас расскажу...

А.Леонтьева:

— Так. Мы записываем!

П.Флоренский:

— Да, пишите...

К.Мацан:

— Вот, у Ани — взрослые дети, это прям...

А.Леонтьева:

— Да, у меня очень...

П.Флоренский:

— Дело в том, что... ну... Иван — на филологическом факультете, их там 4 парня на группу, или меньше — то есть, он окружён девчёнками, у него — иммунитет против них!

Но — жениться надо. И родители стали говорить, что вот, в Ленинграде есть такая девочка у наших друзей — вот, такая она хорошая, такая красивая — правда, красивая и очень хорошая — и вот, начали ему внушать... ты не обижайся...

И.Флоренский:

— Я не согласен абсолютно! Потому, что так они не говорили... нет, совсем это...

П.Флоренский:

— Конечно, не согласен! Ей — тоже это самое говорили. И поэтому, они были подготовлены для того, чтобы быть с нами абсолютно несогласными, и — быть счастливыми!

И.Флоренский:

— Нет, я абсолютно не согласен. Просто я ситуацию... так сказать... знаю изнутри, и, со своей стороны, могу сказать, что мне точно никто ничего не говорил, и я думаю, что это просто... ну... Провидение, в какой-то степени — то, что так получилось, и что всё у меня сложилось.

Поэтому, я, как раз, в этом плане, думаю, что родителям нужно отпускать своих детей в такое... свободное плавание, и просто... если они, родители, соответственно, верующие... просто молиться за них, любить их, и поддерживать их во всём. Потому, что у каждого — свой путь, и каждому открывается Бог по-разному, и это всё — очень лично, и, порой, лучше просто стоять в стороне и наблюдать, чем как-то давить. Потому, что это, порой, может привести к чему-то очень печальному, и даже — трагическому.

К.Мацан:

— А вы венчались с супругой?

И.Флоренский:

— Да, конечно.

К.Мацан:

— А вот не было такого... как обычно, почему-то, я в своих ровесниках это наблюдаю: «А ты не боишься, что это на всю жизнь?»

И.Флоренский:

— Нет, у нас, конечно, такого не было. Потому, что мне тоже повезло, что моя супруга — из воцерковлённой семьи, и у нас не возникало такого вопроса, конечно. Ну, да... мы... как бы... за этим и шли, чтобы всю жизнь провести вместе, и потом, надеюсь, вместе и в Царстве Небесном ещё... было бы неплохо...

А.Леонтьева:

— А Павел Васильевич улыбается... Но я знаете, думаю, что произошло на самом деле?

Вот, Павел Васильевич сказал, что, там, кто-то сказал, а Иван сказал, что — нет, никто никому не говорил... На самом деле просто, может быть, родственникам показалось... на самом деле, они молились как-то, и им показалось, что они всем всё сказали. Помолились — и вот, встретил такую девушку...

П.Флоренский:

— Ну, пусть он думает, как думает!

А.Леонтьева:

— Ведь, это, наверное, очень важно, да? Молиться, чтобы твой... ну, я серьёзно сейчас говорю, без шуток... чтобы твой ребёнок — твой внук или сын, или дочь — встретили какого-то правильного человека.

П.Флоренский:

— Вы знаете... это, конечно... для родителей — это самое главное, что есть! Жить, чтобы дети, внуки были счастливы.

У меня был такой случай. Я в Фонд Мира поехал, в Эстонию — она уже становилась тогда фашистской — и мы проводили в Нарве дни преподобного Сергия. Это была лихая, смелая операция Фонда Мира.

Вот, после собрания — там большинство русских, в Нарве — тем, кто не из Нарвы, а из соседних мест — деться некуда ночевать. И пришли к нам в гостиницу. Ну, у меня в комнате, на полу, лежали, как пел Высоцкий, кони и люди вповалку.

И вот, один из них спрашивает: «Павел Васильевич, а как зовут Ваших родителей?» — ну, я ответил. «А дедов?» — ответил. «Прадедов?» — ответил. «А прапрадедов?» — я не всех назвал. И он сказал мне историческую фразу: «Павел Васильевич, а как же Вы за них молитесь?»

А.Леонтьева:

— Ага...

П.Флоренский:

— Зачем надо знать? А чтоб молиться за них. И, чем дальше вглубь, вы знаете, тем правильнее молиться, и достойнее. И тогда они Там — о нас заботятся. Вот: «А как Вы за них...» — для меня это... великая фраза этого человека. Грохнули его, наверное, там, в Эстонии, потом... очень был такой... крепкий русский человек.

А.Леонтьева:

— Ну, то есть, молитва и с... как это... и в эту сторону, и — в эту: и за предков, и за детей, да? И за то, чтобы они хорошо поженились, и за то, чтобы...

П.Флоренский:

— Ну, мы же говорили о том, что мы — часть цепи, и — туда, и — туда...

А.Леонтьева:

— Да...

К.Мацан:

— Тут, конечно, трудно не вспомнить — хотя, мы, может быть, не в первый раз в наших семейных программах это вспоминаем — это знаменитое из Екклезиаста: «Род приходит, род проходит, а земля пребывает вовеки...»

Вот, мне кажется, у нас сегодня программа была просто иллюстрацией к этой фразе — как, на протяжение поколений, эта память хранится. И особенно ценно, что мы вот сегодня с вами говорим об этой памяти поколений не в теории, и не с одним гостем, а с двумя гостями, которых тоже разделяет ещё одно поколение — дед и внук. И в этом какая-то есть такая... настоящая картина... вот... как жизнь жительствует, и как память о предках, и забота предков о потомках — не просто слова, а дела.

А.Леонтьева:

— Ну, вы знаете, я... как всегда... и, в то же время, как никогда — беседа подходит к концу, не успев начаться. Поэтому, я очень прошу Павла Васильевича и, по желанию, Ивана ещё прийти к нам в студию — потому, что у нас столько тем для вас, которые хочется обсудить — о семье, и об отце Павле Флоренском, и его жене Анне Михайловне. Мы коснулись сегодня этих тем, и я надеюсь, что получился очень живой разговор — какой-то такой вот... через поколение, поколение, поколение...

П.Флоренский:

— Вы знаете... да, конечно, спасибо, обязательно... но ещё одна деталь — почему мы вместе. Мы, всё-таки, жили в той стране, как бы ни поносили нашу историю, где очень высокий уровень нравственности был. Ну, за развод изгоняли из партии! То есть, это было — немыслимое событие! Разведённый лишался возможности ездить за границу. Следили очень за нравственностью, за порядочностью. Ну, естественно, все грешили, тем не менее... но: атмосфера высочайшей нравственности была... атмосфера. И в искусстве, и в кино — везде.

То, что сейчас с нами делают, и нам внушают, и вводят — это ужасно. Хотя, честно говоря, видя своих студентов, я как-то не замечаю, чтобы на них эта пропаганда сильно отражалась — такие же золотые дети, как и лет 20-30 тому назад были.

А.Леонтьева:

— Вот спасибо Вам за эти слова!

К.Мацан:

— И за эту оптимистическую ноту в конце!

А.Леонтьева:

— Спасибо огромное...

К.Мацан:

— Спасибо огромное!

Мы напомним, что сегодня в этом часе «Светлого вечера» в студии светлого радио с нами и с вами были: Павел Васильевич Флоренский, доктор геолого-минералогических наук, академик РАЕН, профессор Университета нефти и газа им.Губкина, а также — руководитель экспертной группы по чудесам при Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви и внук Павла Васильевича — Иван Флоренский, лингвист-теолог, преподаватель английского языка в одной из московских школ.

Наши сегодняшние гости, как следует из фамилии, потомки и наследники нашего выдающегося мыслителя и философа, богослова священника Павла Флоренского. Павел Васильевич — его внук, а Иван — его праправнук. Вот, такая у нас сегодня была невероятная компания! Спасибо ещё раз огромное!

В студии была моя коллега Анна Леонтьева и я, Константин Мацан. До свидания!

А.Леонтьева:

— До свидания!