У нас в гостях были потомки известного священника, богослова Павла Флоренского: доктор геолого-минералогических наук, Академик РАЕН, профессор Университета нефти и газа, руководитель экспертной группы по чудесам при Синодальной Библейско-богословской комиссии Павел Васильевич Флоренский и лингвист, теолог Иван Флоренский.
Мы говорили с нашими гостями о том, как в их семье сохраняется память об отце Павле, и как удалось пронести веру в Бога через советские годы.
Ведущие: Константин Мацан, Анна Леонтьева, Алла Митрофанова
А.Леонтьева:
— Добрый светлый вечер! Сегодня в студии Анна Леонтьева...
К.Мацан:
— ... и Константин Мацан. Добрый вечер!
А.Леонтьева:
— Сегодня мы очень горды и взволнованы — потому, что у нас в гостях Павел Васильевич Флоренский, доктор геолого-минералогических наук, академик РАЕН, профессор Университета нефти и газа им.Губкина, а также — руководитель экспертной группы по чудесам при Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви...
П.Флоренский:
— Добрый вечер, друзья!
А.Леонтьева:
— ... и внук Павла Васильевича — Иван Флоренский, лингвист-теолог, преподаватель английского языка.
Как вы, наверное, догадались — это внук и праправнук священника, мыслителя, богослова, философа отца Павла Флоренского.
Павел Васильевич и Иван, сегодня у нас очень много к вам вопросов. Поэтому, мы очень надеемся хотя бы часть из них успеть обсудить в этом часе.
И хотелось бы начать, всё-таки, поскольку у нас разговор сегодня о семье... хотелось начать с вашей семьи.
Я слышала в Ваших интервью — Ваше детство пришлось на предвоенные и военные годы, и Вы сказали, что, всё равно, оно было очень счастливым.
П.Флоренский:
— Я думаю, что большинство людей скажут, что детство было счастливым. Это — особенность детства. Мы окружены любящими папой и мамой, близкими — это всегда счастливо. Надеюсь, что и у вас, дорогие радиослушатели, тоже детство — самое счастливое время. Хотя, надеюсь, что и другие времена были счастливыми.
Я родился в 1936 году, и... собственно, войну я помню. Нас крестили уже позже. Потому, что... ну... это было сложно. И бабушка нас в 1943 году отвела в церковь, и нас окрестили. Так, что я помню, как меня крестили.
Но всю жизнь я... ну... не очень благочестиво, но всегда ходил в церковь, исповедовался, Причащался, и... мы — православная семья — вся, в целом. Все — православные. И дети мои, и внуки — тоже. Надеюсь, что Иван расскажет об этом нашей... о том, какая у вас атмосфера — у моего сына Васи и у тебя.
А.Леонтьева:
— Ну, можно ещё немножечко Вас спросить... потому, что... знаете, есть такое модное слово «импринтинг»...
П.Флоренский:
— А что это?
А.Леонтьева:
— То, что в детстве... такое впечатление, которое впечатывается очень намертво в сознание. И вот, у нас какой-то такой стереотип, что в военные, предвоенные годы импринтинг, так называемый — это ощущение того, что... ну... голод, какая-то... что-то вот... такое... неблагополучное...
П.Флоренский:
— Вы знаете, я не помню голода. Я знаю, что родители мои вообще почти ничего не ели, а мы, четверо детей — нас было четверо у мамы и папы — родители всегда находят, чем кормить детей. И у всех так.
Что запомнилось больше всего? Пожалуй, больше всего я запомнил фашистские самолёты со свастиками над головой. Это было страшно и омерзительно. С тех пор я свастику недолюбливаю. Даже любимый мною фильм «Семнадцать мгновений весны» у меня вызывает лёгкое... ну... неудовольствие. Потому, что эти все знаки — это всё знаки сатанинской смерти, страшной смерти, убийства и... с другой стороны — великого героизма нашего народа.
Вот... не понимают, почему Европа не празднует День Победы. Понятно, не празднует — победа над ними. У нас тут были и французы, и бельгийцы, и голландцы, и датчане, и венгры, и... болгаров только не было... и поляки — все тут у нас побывали, и все у нас в земле лежат, как миленькие. И всегда будут лежать. И другие — тоже. Я уж не говорю о немцах.
Война оставила, конечно, неизгладимое впечатление, которое наращивалось дальнейшим советским воспитанием бесконечного уважения к подвигу наших предков. И, надеюсь, вы, радиослушатели, боготворите своих дедов и прадедов, вы храните их награды, ордена, их военные фотографии — это для вас свято. А те, у кого предки живы — вы их регулярно поздравляете с соответствующими праздниками.
Война, конечно, одно из главных событий для нашего народа, которое наложило в высшей степени благородную и светлую печать на нас на всех... «сфрагиос» — ну, уж если говорить о словах.
К.Мацан:
— Я вот теперь хочу у Ивана спросить, чтоб у нас беседа такая была... очень разнообразная.
Мы Вас представили, только что, как теолога, при этом Вам — 25 лет. Такой... богослов в 25 лет.
Вот это решение — заниматься именно этой научной специальностью — а она уже, вообще, в России полностью признана научной специальностью — как-то это связано с Вашим прапрадедом, с тем, что Вы — наследник одного из ярчайших религиозных мыслителей и философов в истории русской мысли?
И.Флоренский:
— Ну... я думаю, что частично, конечно, это связано, но... думаю, что, скорее, интуитивно так получилось, что я поступил именно на это направление образования и освоил эту специальность.
Я не скажу, что когда я думал о том, куда поступать, я руководствовался непосредственно тем, что — вот, мой прапрадед, Павел Александрович Флоренский, такой замечательный религиозный мыслитель и философ, и поэтому я должен изучать теологию. Так получилось, так — сложилось.
Но я думаю, что определённое Божественное Промышление — оно для меня было правильным путём.
Но я хотел бы сказать то, что... не могу назвать себя, прям, крупным богословом, конечно же. Я просто закончил...
К.Мацан:
— Ну, всё впереди...
И.Флоренский:
— Да, надеюсь.
П.Флоренский:
— Рано ещё.
И.Флоренский:
— Я просто закончил бакалавриат и магистратуру в Московском Государственном Лингвистическом Университете им. Мориса Тореза, и конечно бы хотелось продолжить научную деятельность, и хотелось бы продолжить написание научной работы — на данный момент, это уже зачтённая магистерская диссертация, и, конечно, хотелось бы продолжить в будущем работать над этой научной темой.
К.Мацан:
— Какая тема?
И.Флоренский:
— Тема, как раз, абсолютно неслучайная. Это «Платонизм и философия священника Павла Флоренского».
А.Леонтьева:
— Неслучайная, да.
К.Мацан:
— Ну, вот тут — всё и сошлось!
И.Флоренский:
— Да.
А.Леонтьева:
— Иван, скажите, а вот... это вот такой был какой-то порыв души, что Вы туда пошли? Это как-то из семьи шло? Потому, что я воспитываю детей, и мой старший сын — вот, он, примерно, Ваш ровесник. И мне всегда очень интересно спросить: что такое делают в семье, чтобы дети выросли и не уходили из лона Русской Православной Церкви?
И.Флоренский:
— Ну, во-первых, я хочу сказать, что образование в моём Университете — оно не подразумевает то, что я — обязательно православный. То есть, несмотря на то, что наша кафедра, в первую очередь, была ориентирована на, конечно же, православное богословие, несмотря на это, у нас было много студентов, которые не имели никакого отношения до этого образования к Церкви, не были воцерковлёнными, верующими. Поэтому, я не скажу, что здесь какая-то есть прямая связь непосредственно между образованием и моим вероисповеданием.
С другой стороны, я думаю, что такое образование позволило мне точнее и глубже понять свою веру, где-то — разобраться в ней, что-то для себя в ней отметить очень важное, что-то отметить — то, что я, до сих пор, не понимаю, какие-то вопросы сложные, которые до сих пор меня, может, в какой-то степени, мучают.
А.Леонтьева:
— Мы вчера говорили с моим другом, и он сказал, что богословское образование — он такой... начинающий православный — он сказал, что богословское образование и молитва — это две разные вещи. Вот, простите, я так, к слову, хочу спросить обоих своих собеседников — как бы ему нужно было ответить? Я не нашлась, на самом деле.
И.Флоренский:
— Позвольте, я скажу — у меня, потому, что было много обсуждений на эту тему, особенно, тоже, в студенческие годы.
Ведь, всегда под богословом и под теологом понимался, в первую очередь, человек, который хорошо молится. То есть, не мог быть богословом и теологом человек, который не является, при этом, верующим, и человеком, который имеет определённое Богообщение — будь то участие в Евхаристии, в Литургии, или только молитва. Но, конечно, оба этих участия, и оба этих Богообщения — они взаимосвязаны и друг от друга неотделимы.
Поэтому, если говорить об аутентичном богословии, то, конечно же, невозможно отделить молитву от богословия. Если мы говорим о современном богословии как науке, то, действительно, сейчас определённые подходы уже к теологии применяются, которые подразумевают любую конфессию человека, который занимается, непосредственно, богословием.
А.Леонтьева:
— Вы знаете, я так уже чувствую, что беседа улетает очень высоко, как это всегда бывает, когда пригласишь очень умных людей в студию. Поэтому, я верну её, как обычно, на землю — в семью.
Иван, Вы не ответили мне на вопрос, что такого делают с Вами родители, что Вы не ушли... вот, очень многие дети рождались в православных семьях, с утробы матери Причащались Христовых Тайн, и, тем не менее, в какой-то период отошли от Церкви...
И.Флоренский:
— У меня — масса таких друзей, я Вам скажу. Масса таких друзей, которые со мною вместе тоже учились в православной школе — гимназии «Радонеж» — и они сейчас очень далеки от Церкви, в какой-то степени — противоборствуют ей.
Я думаю, что это — совокупность различных факторов, и самый, я думаю, важный и весомый фактор в данном случае — это воспитание, и поведение родителей.
Я думаю, что родители должны любить своего ребёнка, и не должны слишком наседать на него с какими-либо идеалами своими. С одной стороны, они должны прививать своему ребёнку то, что им близко, но, с другой стороны, когда происходит перегиб, то абсолютно логично, что... так просто срабатывает человеческая психология, что ребёнок в будущем это отвергает и отказывается от этого.
К.Мацан:
— У Вас не было периода охлаждения в отношении Церкви, в отношении церковной жизни?
И.Флоренский:
— Я не скажу, что у меня были периоды охлаждения к церковной жизни. Я скажу, что были периоды какого-то поиска в плане ответов... поиска ответов на какие-то сложные религиозные и духовные вопросы, которые, я думаю, что невозможно обсудить в рамках одного часа, но — тем не менее.
Слава Богу, что я остаюсь в лоне Православной Церкви!
К.Мацан:
— Павел Васильевич, а можно Вас спросить? Мы часто эту тему поднимаем в этих беседах.
С одной стороны, хорошо, когда ребёнок — с детства в храме, воспитывается в религиозной семье, и родители живут церковной жизнью.
С другой стороны, мы также часто упоминаем то, что это в себе несёт и искушение — не только того, что любой подросток может, каким-то образом, начать «охлаждаться» по отношению к Церкви — просто свои, личные, отношения выстраиваются с этой областью жизни. Но и в том, что пропадает чувство такого... вот... чего-то сакрального у ребёнка — это часть жизни естественная, это — какая-то часть быта. И вот то, что испытывают как такое потрясение, шок от встречи с Господом, взрослые люди, которые приходят к Богу во взрослом возрасте, дети из церковных семей, в каком-то смысле... этого лишены, получается? Вот, что Вы об этом думаете?
П.Флоренский:
— Думаю, что это — абсолютно неправильно.
К.Мацан:
— Так!
П.Флоренский:
— Потому, что Боговдохновение — оно всегда доступно. Ну... иногда родители, конечно, достанут любого ребёнка — это естественно!
Флоренский, Павел Александрович, писал, когда говорил о пользе отделения Церкви от государства: «Как известно, самые большие атеисты и богоборцы воспитаны в семинариях».
А.Леонтьева:
— Ну, вот это, наверное, то, о чём спросил Костя...
П.Флоренский:
— И бомбисты — тоже. Другие, там, по национальному признаку были бомбисты, а эти... их так вот... «переучивали»! Бывает, бывает...
А.Леонтьева:
— Павел Васильевич, а можно тогда Вам адресовать вопрос? Вот, в Вашей семье — как вот эти православные традиции... как родители не «перекармливали», как Вы говорите?
П.Флоренский:
— В моё время «перекармливать» было нельзя! Это было — тайной. Что Вы! Друзья мои майки узнавали потому, что они на пузе были с дыркой — я крест носил на булавке — не на гайтане, а на булавке. Ну, естественно, пронашивался — майку не выбросишь...
Это было, скорее, способом протеста против этого мира. Он не плох, нет! Но вот — молодой человек должен протестовать и искать свой путь.
Родители — не трогали. Мама у меня была очень сильно православная — в том смысле, что ходящая в церковь. Она некоторое время и в хоре пела. Отец — абсолютно молчал.
Деда брали ночью, и они были вдвоём в комнате — когда деда брали, на глазах у отца, отец был... ломаный...
А.Леонтьева:
— Ваш отец — Василий, и...
П.Флоренский:
— ... в этом плане. Да нет... ну, конечно, он был верующий. Но всё это было очень и очень... а носителем веры в семье была, конечно, наша бабушка.
Бабушка наша, Анна Михайловна Флоренская, она же — Гиацинтова, по девичьей фамилии, из рязанских крестьян. Она писала даже без запятых. Дед писал: «Мне так милы твои грамматические ошибки!» — из концлагеря.
Она была носителем очень многого. Вроде бы, так... бабушка, бабушка, но она вела всю семью. Она её сохранила. Она сумела сохранить своих пятерых детей от посадок. Она сумела сохранить — хотя, библиотеку вычистили — все рукописи... думаю, что почти все рукописи деда, которые мы сейчас издаём.
Вот, только что мне игумен Андроник, мой двоюродный брат, звонил, и говорит: «Павел, у меня уже шестой том вышел сочинений деда!» Я издал 10 томов, он — больше... таких, по 600 страниц.
Вот. Это было формой ухода в себя, от внешнего мира, предметом страха. Потому, что если тебя спросят, веруешь ли ты в Бога — изволь отвечать: «Верую», а коли так — выгонят из института и с работы. Это было предметом очень большого страха!
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
К.Мацан:
— Сегодня в «Светлом вечере» с нами и с вами Павел Васильевич Флоренский, доктор геолого-минералогических наук, академик РАЕН, профессор Университета нефти и газа им.Губкина, а также — руководитель экспертной группы по чудесам при Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви, и внук Павла Васильевича — Иван Флоренский, лингвист-теолог, преподаватель английского языка. И наши гости — наследники знаменитого русского философа, мыслителя, богослова священника Павла Флоренского. Павел Васильевич — его внук, а Иван — праправнук.
Я, кстати, не знал вот этой милой детали о том, что бабушка Ваша писала без запятых — была такой... в этом смысле... совсем простой крестьянкой. А как это сочетается с тем, что супруг её — человек энциклопедического образования, русский Леонардо да Винчи? Вот, такая разность, если угодно, социальных бэкграундов не была какой-то проблемой для них?
П.Флоренский:
— Они очень любили друг друга — какая же тут проблема?
К.Мацан:
— Я не знаю... я... так... из сегодняшнего дня смотря, пытаюсь себе вообразить...
А.Леонтьева:
— Прекрасный ответ!
П.Флоренский:
— Какая же проблема, когда люди любят друг друга?
К.Мацан:
— Срезали! Вы меня — срезали!
П.Флоренский:
— И бабушка это доказала тем, что сохранила семью. Она создала культ деда у нас в семье!
Когда я что-нибудь вытворял не то, она говорила: «Павлик, а ведь дедушка был бы недоволен...» — и это постоянно было с нами!
К.Мацан:
— Иван, вот эта фраза прозвучала: культ деда. Вообще, в слове «культ» мы сегодня склонны слышать что-то не очень хорошее — некое такое насаждение.
А Вы чувствовали культ прапрадеда в семье? А ещё... мне даже интересно, на этом фоне, вот — среди Ваших... я не знаю... одноклассников... хотя, в православной школе, наверное, знали, кто такой Флоренский, но, в принципе, Вашему поколению... вот, большинству Ваших сокурсников — это фамилия что-то говорила?
И.Флоренский:
— Ну... касательно слова «культ», я, конечно, с дедушкой здесь со своим не хочу соглашаться...
К.Мацан:
— Так!
И.Флоренский:
— Потому, что слово «культ», всё-таки, мне кажется, имеет окраску негативную. И мы помним о Десяти Заповедях: «Не сотвори себе кумира». Поэтому, я думаю, что какого-то культа создавать из своего, даже выдающегося, предка, наверное, не стоит. Хотя, конечно, нужно определённое проявлять уважение, любовь, и хранить память.
Что касается моих сверстников — насколько они осведомлены о том, кто такой Павел Александрович. Павел Александрович, всё-таки, был, в первую очередь, религиозным мыслителем, философом, и, помимо его богословских работ, известны его искусствоведческие работы. Поэтому, в моём окружении, люди, которые интересуются искусством, как правило, знают его работы — «Иконостас», «Столп и утверждение Истины» — несмотря на то, что это богословская работа, она была отмечена очень как, непосредственно, яркая... яркий художественный пример.
К.Мацан:
— Продвинутые у Вас сверстники, я Вам скажу, если они...
А.Леонтьева:
— Я так с восхищением смотрю на Ивана!
К.Мацан:
— ... «Столп и утверждение Истины» знают!
А.Леонтьева:
— Да!
И.Флоренский:
— Ну... работа известная... поэтому, люди, которые интересуются, вообще, в принципе, гуманитарными науками, они, конечно, знают, кто такой Павел Александрович Флоренский. Поэтому... думаю, что... в определённой степени, конечно, это — тяжело. Потому, что хочется быть не праправнуком Флоренского, а самим собой.
К.Мацан:
— Вот, всё-таки... я, как раз, к этому хотел обратиться... всё-таки, хочется... всё-таки, есть какая-то проблема в этом, да... такая... внутренняя?
И.Флоренский:
— Конечно, есть в этом какая-то внутренняя проблема. Когда с тобой кто-то знакомится, и узнают, что ты — Флоренский, спрашивают: «А ты вот... как-то имеешь отношение?» Ну, да, да... имею, конечно. Но хочется не просто быть праправнуком, но и как-то подтверждать на делах, стараться самому чего-то добиваться в этой жизни, и, конечно же, во многом следовать заветам Павла Александровича, и жить церковной жизнью, и стараться быть, в первую очередь, конечно, хорошим христианином, и просто — хорошим человеком.
К.Мацан:
— Павел Васильевич, а Вас никогда не смущал вот этот статус «внука Флоренского»?
П.Флоренский:
— Я боялся своей фамилии до 1956 года. И когда у меня спрашивали: «Вы — Флоренский?» — я пригибался. Потому, что это было — опасно.
Ну, в мои годы уже, могли выгнать из... лишить работы, если дальше копали. Ну, а отец — просто боялся посадки. Просто — за это. Потому, что я вырос в семье репрессированного. Дед был реабилитирован в 1956 году. А до этого, я — потомок «врага народа»!
К.Мацан:
— Да. Но это — проблема именно такого... публичного позиционирования: знают или не знают, кто ты такой... А внутреннее...
П.Флоренский:
— Да никто не знал фамилию! Все эти фамилии были изъяты! Я уже к 1956 году начал успокаиваться — никто ничего не знал.
Это сейчас — извините за термин — «раскручен» Флоренский. Кстати, без ложной скромности, думаю, что это сделали два его внука — старший и младший, я и Андроник. У каждого... у меня — 10, у него — больше томов...
К.Мацан:
— Игумен Андроник Трубачёв?
П.Флоренский:
— Да, виноват... игумен Андроник Трубачёв, мой младший двоюродный брат. Так, что...
К.Мацан:
— Ну, вот... я понимаю, что тогда не знали о фамилии, но вот то, о чём сказал Иван: вот, есть я, человек, и есть некий такой, надо мной довлеющий великий предок. Вы никогда этого довления как проблемы не чувствовали для себя?
П.Флоренский:
— Ну, дед меня не унижает.
К.Мацан:
— Гениальный ответ!
П.Флоренский:
— Но другое — это обязанность...
К.Мацан:
— Так...
П.Флоренский:
— ... обязанность работать Флоренским. Вы меня пригласили именно поэтому — потому, что я — Флоренский. Это тоже моя работа, своего рода.
К.Мацан:
— Ну... в том числе, поэтому.
П.Флоренский:
— В том числе... и это накладывает очень большие обязанности именно вот — трудиться, а не надувать щёки. Трудиться, и выполнять долг, который он на нас...
К.Мацан:
— А какой долг?
П.Флоренский:
— Ну, конкретно — публиковать его работы, чем я и занимаюсь. И, кроме того, да — я внук, и — доставлять людям удовольствие: потом рассказывают: «А я знаком с Павлом Васильевичем...»
К.Мацан:
— О, это Вам удаётся!
А.Леонтьева:
— Вот, мы будем рассказывать с Костей!
П.Флоренский:
— Потом, с удовольствием, рассказывают. Ну, а почему не порадовать людей самим собой?
А.Леонтьева:
— Павел Васильевич, я читала отрывки из писем отца Павла, где он пишет о том, что... ну, я не буду цитировать, просто я скажу о том, что «цените больше своих близких, чем друзей» — вот, такой смысл. Что «Ваша матушка — она Вам ближе и дороже, чем всё на свете, что окружает...» Это вот как-то чувствовалось в вашей семье?
П.Флоренский:
— Вы знаете, это не совсем так. Или — совсем не так. Он говорил моей тёте Оле, что: «Вот, ты увлекаешься друзьями, а друзья — это так, удовольствие...
А.Леонтьева:
— Вот, вот...
П.Флоренский:
— ... приблизился, удалился — и всё. А родственники — это долг, это — труд, это — нагрузка. Быть в семье — это очень трудно и тяжело нести родственный груз. А друзья — это „ля-ля“, это, понимаешь, сегодня-завтра поменял — другой, третий... нет, это не так. А, с другой стороны, это, конечно, великая радость — любить и быть любимым... бабушку, маму, папу, жену, внуков, и так далее... детей».
А.Леонтьева:
— В Вашей семье — так же это всё проходило, так же воспитывали своих детей?
П.Флоренский:
— Ну... в достаточной степени, да. Хотя, конечно, с друзьями веселее и приятнее проводить время, чем... тогда, когда тебя папа критикует. Ну, что поделать? Вот, так.
К.Мацан:
— Напомним, сегодня в «Светлом вечере» у нас наследники, потомки русского философа священника Павла Флоренского: Павел Васильевич Флоренский, внук отца Павла, доктор геолого-минералогических наук, академик РАЕН, профессор Университета нефти и газа им.Губкина, а также — руководитель экспертной группы по чудесам при Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви, и внук Павла Васильевича — Иван Флоренский, лингвист-теолог, преподаватель английского языка в одной из московских школ. В студии, также, моя коллега Анна Леонтьева, и я, Константин Мацан.
Мы прервёмся, и вернёмся к вам, буквально, через минуту.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Леонтьева:
— Сегодня в нашем светлом вечере мы разговариваем с удивительными людьми: с внуком великого мыслителя, священника и богослова Павла Флоренского Павлом Васильевичем Флоренским, доктором геолого-минералогических наук, академиком РАЕН, профессором Университета нефти и газа им.Губкина, а также — руководителем экспертной группы по чудесам при Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви, и Иваном Флоренским, праправнуком отца Павла, лингвистом-теологом, преподавателем английского языка в одной из московских школ.
Мы говорим сегодня о семье, и я, честно говоря, хотя и робею, но я рада, что мы находимся на... такой... территории человеческих отношений. Потому, что, если бы мы сейчас начали говорить о чём-то богословском, я бы просто, наверное, села где-нибудь в уголочке, потерялась и... ну с радостью, при этом, вас бы слушала.
Павел Васильевич, мы с Вами познакомились, я Вам напомню, на лекции про отца Павла Флоренского, которую читали два замечательных лектора, но они рассказали об идеях, о жизненном пути, об основных работах, и, после этого, Вы встали и сказали: «Вы знаете, вы не рассказали самого... очень-очень существенного о моём деде — о его человеческих отношениях, о том, что у него была семья, о том, что у него было пятеро детей, о том, что он был страдалец за веру». И, наверное, сегодня было бы уместно немножечко коснуться... и даже не немножечко, а просто вот — сколько успеем — коснуться этой темы.
Кто-то из журналистов сказал такую интересную вещь, что последняя наука, которую разрабатывал отец Павел Флоренский, была наука о разлуке, когда он находился уже в ссылке, на расстоянии от семьи, и писал... постоянно вёл переписку с детьми, постоянно пытался как-то их... увлечь науками, давать какие-то советы... ну... как-то вот — любить их на расстоянии. Можно попросить Вас рассказать об этом?
П.Флоренский:
— Я повторяю то, что тогда сказал: дело в том, что последний его труд — а он правда труд — его письма к детям, они... во-первых, там ничего плохого нет. Впечатление такое, что человек — на курорте был.
Ну, двойная цензура. Во-первых, та, которая должна быть, а, во-вторых, он не расстраивал близких.
И когда читаешь его письма, ему так там было хорошо ( разумеется, это неправда )!
Кроме того, что он тосковал по семье.
И он «накачивал» своих детей.
Он назвал свой «Столп...» — «Теодицея» — оправдание, объяснение Бога. Но тогда его ранние письма, университетские, можно назвать «Эгодицея», где он формирует себя. У него там замечательная фраза есть. Когда его родители с чувством долга замучили, он написал: «Умереть за вас я готов, но жить для вас у меня нет сил! Дайте мне мою судьбу, мои силы!»
Следующая «Антроподицея» — он доказывает человека. Вот, работы после революции, на грани революции — 20-е годы. И я предложил назвать его последний труд — вот эти письма из концлагеря, этот труд — «Генодицея», любовь к происхождению.
Они полны любовью к детям, и он их всё время учит, учит, учит, рассказывает... Впрочем, учит так, что сейчас по двум-трём фразам умудряются кандидатские писать — просто знаю такие работы.
Вот. Он и меня благословил — он знал о моём готовящемся рождении, обсуждался вопрос, как меня назвать.
И вот, у него же есть работа «Имена» — одна из самых популярных его работ. И вот, он разбирал те или иные имена, некоторые находил неподходящими, плохими, некоторые — так себе, и очень был благодарен своему сыну, а моему отцу, за то, что — вот, меня назвали его именем. Но говорилось, что, вообще говоря, это не так уж и хорошо для носителя этого имени. Потому, что это имя — очень тяжёлое, полное внутренних противоречий и внешних — значит, может двигаться далеко. Вот... обсуждал. Так, что выбирать имя для своего потомка — очень и очень важно.
А.Леонтьева:
— И очень ответственно, да?
П.Флоренский:
— Ну... оно просто, до некоторой степени, определяет его судьбу. И он говорил, что лучший способ, всё-таки, смотреть на... да... и имя... да... в некоторых семьях, родах имя усваивается, и хорошо реализуется, а в некоторых родах это имя — не получается, не устраивает его эта генетика.
И вот, он говорил, что очень хорошая традиция — называть своё чадо по предкам — по лучшим предкам, из них выбираете лучшего предка.
К.Мацан:
— Так вот, я вот, как раз, хотел спросить... я не знаю, я, может быть, в иной ситуации этот вопрос бы не задал. Но именно вот в нашей сегодняшней компании, в разговоре про, в том числе, наследие отца Павла Флоренского, мне очень хочется спросить.
Это мыслитель, который... мыслитель — космический, который выстраивал в своих трудах очень целостную картину мира — вообще, всего мироздания. Ни одна пылинка, ни одна былинка, ни один элемент жизни не оставался не вписанным вот в это целое, и не осмысленным, с точки зрения этого целого.
А вот — любовь к детям? Как она в этот космос Флоренского вписывалась? Чем она была для него?
П.Флоренский:
— Она — не только к детям! Его бесконечная любовь к предкам, которых он раскапывал, запрашивал в тех деревнях, где хранятся Крещальные книги... это любовь... восприятие себя не только как «я», но и как часть цепи — прошлой и будущей. Он думал о будущем, стараясь в этом плане, и, поэтому, для всех для нас очень важны дети и... то, что получится.
К.Мацан:
— ... и внуки...
П.Флоренский:
— ... Ну, это естественно.
К.Мацан:
— А, вот, я хочу внука Ивана спросить: а Вы что об этом думаете?
И.Флоренский:
— Ну, я думаю, что стоит вспомнить о том, что для Флоренского существовало два мира — ну, как и для нас всех, кто верует в Бога — горний и дольний. И, мне кажется, что для него одна из важнейших тем — это соединение и соприкосновение этих двух миров, и... такое... взаимодействие всего сущего на земле и вне земли — друг с другом. И абсолютно нераздельное существо всего человечества и всего мира, созданного Богом. И, в этом смысле, дети становятся частью тебя, и они — вся твоя семья, весь твой род — это, в какой-то степени, ты.
То есть, каждый человек — он формируется тем окружением, в котором он пребывает, той семьёй, в которой он родился и вырос, и в которой он был воспитан. И, таким образом, весь человеческий род, который восходит к Адаму и Еве — это один единый организм, который нельзя друг от друга разделить. И, конечно, особо близки к нам — те, кто являются нашими родственниками. То есть, наиболее близкие нам — как правило, по духу, но не всегда, и, конечно, по крови — люди.
К.Мацан:
— Вот, сейчас Аня скажет опять, что мы унеслись... в эмпиреи и эмпирии, по Флоренскому, но мне это кажется очень важным.
А.Леонтьева:
— Нет, я даже не... я, наоборот, хотела спросить Павла Васильевича. Павел Васильевич, когда Вы слушаете, как Иван излагает это всё, Вы чувствуете какую-то гордость, как дедушка?
П.Флоренский:
— А мы все гордимся своими детьми и внуками! И я — такой же, как и все!
Я хочу другое добавить. Занимаясь геохимией — я веду курс геохимии — я подсчитал, сколько молекул воды ( через воду легче было считать ) присутствует в каждом из нас — вот, сию секунду — до того побывавших в людях.
Так вот, оказывается, сию минуту, во мне миллиарды молекул, которые побывали в каждом жившем до меня человеке — в том числе, и в мамонтах, и в таринозаврах тоже. Мы все пропитаны одним и тем же веществом. Ведь, в месяц мы меняем весь свой вес! Мой, причём, при моём тяжёлом весе, три литра воды — за месяц 100 литров.
Григорий Нисский говорил, что атомы ( он пользовался этим словом ), побывав в теле человека, получают некий «сфрагиос» — печать. То есть, все они уже отмечены... как, например, командировочное удостоверение: побывал в таком, таком, таком-то городе. Ну, так во мне сейчас — миллиарды молекул, которые были до этого во всех людях.
Это и... кроме того, что... развивая мысли Ивана... тут одна богословская мысль, которую надо очень осторожно и трепетно говорить: тот, кто прожил человеком 33 года, освятил всю биосферу земли. Всюду есть вещество — буквально, вещество, потрогать можно — которое побывало в нём.
К.Мацан:
— Слушайте, это...
П.Флоренский:
— В каждом из нас — миллиарды молекул из Него.
К.Мацан:
— Это, прямо вот, философия священника Павла Флоренского — в действии, здесь и сейчас, на наших глазах разворачивается... на практике. Это — потрясающе...
П.Флоренский:
— Меня на это натолкнул мой дядюшка, Кирилл Павлович, который прошёл войну от Сталинграда до Берлина, на передовой — он был наблюдателем артиллерийской дивизионной разведки. Это — сидит на передовой, в бинокль смотрит, и ловит на себя снайперскую пулю.
Вот. А потом он занимался планетологией. И, когда он занимался Тунгусским метеоритом, тогда была легенда, что Тунгусский метеорит — это марсианский корабль, который потерпел аварию, а он был на атомном двигателе. Это вовсю газеты муссировали, и, по тем временам, общественность заставляла Академию наук работать. Поставили тему — проверить.
Ну, он, со своим другом, Петром Николаевичем Палеем — очень крупный атомохимик — они спилили рядом с метеоритом дерево, и подсчитали кольца — радиоактивность их. Так вот, 1908-е кольцо — пустое ( конечно, никакого там взрыва не было ). Стали дальше смотреть — 1945 год «засветился». Вдумайтесь — в каждом дереве Сибири, а, впрочем, и всей планеты Земля, есть вещество из японцев, которых американцы сожгли своими атомными бомбами. Оно — радиоактивное, поэтому — ловится, всё остальное — не ловится, обычное же.
Вот. И вот, это — то, что... следовал дед философии Владимира Соловьёва — всеединство. Это вот — один из таких факторов...
К.Мацан:
— Аня, верни нас к семье!
А.Леонтьева:
— Да. Павел Васильевич, я, на самом деле, могу слушать и слушать, но я хочу, всё-таки, да, спросить о семье.
Вот, Вы говорите... там... дядюшка, двоюродный брат — и я понимаю, что у Вас — огромное генеалогическое древо. У меня — очень простой вопрос: как и когда вы все общаетесь? Как происходит ваше общение? Вы всегда писали... говорили, что Ваша семья принимала кучу народа, всегда было...
П.Флоренский:
— Собственно, это заслуга Андроника и музея Флоренского, который он создал. В день смерти...
А.Леонтьева:
— Нет, а вот Ваши родственники, Павел Васильевич...
П.Флоренский:
— ...простите, они — мои родственники! Двоюродный брат. Вот.
Мы собираемся в день смерти деда, и в день рождения деда. Мы собираемся... так... в меру.
К.Мацан:
— А сколько народу... вот... сколько людей на таком празднике присутствует? Родственников. Примерно?
П.Флоренский:
— Не знаю... много. Нет, ну, там приходят друзья и знакомые, кроме того — попробуй, разбери! Много. По крайней мере, мы связаны друг с другом.
К сожалению, как и большинство семей... на свадьбах общается молодёжь, а мы — в другой день общаемся. Собираемся, когда кто-то, уходя от нас, нас собирает у своего гроба.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
К.Мацан:
— В нашей студии сегодня Павел Васильевич Флоренский, руководитель экспертной группы по чудесам при Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви, доктор геолого-минералогический наук, академик РАЕН, профессор Губкинского университета, и Иван Флоренский, теолог, преподаватель английского языка в одной из московских школ.
Наши сегодняшние гости, как и следует из фамилии, прямые потомки русского религиозного мыслителя, священника Павла Флоренского. Павел Васильевич — внук, а Иван — его праправнук. И мы продолжаем наш разговор.
А.Леонтьева:
— И вопрос праправнуку: Иван, скажите... вот, то, что я хочу выяснить для себя. Я просто хочу представить себе, как общаются родственники разных поколений между собой в вашей семье — вот, как Вы это наблюдаете? Как часто... какие традиции, вообще, существуют на эту тему?
И.Флоренский:
— Я хочу сказать, что отношения у нас в семье, в принципе, очень тёплые. И... понятное дело, бывает, что ругаются люди, бывает, что на себя тянут одеяло, не хотят уступать, и прочее, прочее, но это всё — такие мелочи жизни, которые мы, как правило, можем преодолеть.
Но меня очень радует то, что со всеми родственниками — по крайней мере, с ближайшими — с бабушками, с дедушками — мы регулярно общаемся, видимся, и нам для этого не только какие-то традиции нужны. То есть, мы можем и без какого-либо повода и позвонить друг другу, и зайти в гости, как-то друг друга порадовать вниманием.
И я думаю, что, во многом, это заслуга... точнее, не заслуга, а следствие того, что мы все являемся близкими друг другу людьми по духу, и по нашему вероисповеданию. Поэтому, нам друг с другом довольно легко, и мы все регулярно видимся, и, надеюсь, что все друг друга любим очень.
А.Леонтьева:
— Павел Васильевич, а можно Вас спросить о Вашей жене? Вот, расскажите, как... ну... сейчас как вы общаетесь? Какие-то... у вас есть время друг для друга?
П.Флоренский:
— Как я общаюсь со своей женой, со своими детьми? Ну, что за вопросы? Как и все!
А.Леонтьева:
— Ну... «как и все» — неинтересно! Вы ходите в театр вместе... не знаю... или каждый вечер ужинаете вместе?
П.Флоренский:
— Нет, мы больше сидим дома...
К.Мацан:
— Сколько лет вы в браке?
П.Флоренский:
— ... и пьём чай.
К.Мацан:
— А сколько лет вы вместе с супругой в браке?
П.Флоренский:
— Золотую — отгуляли!
К.Мацан:
— То есть, больше пятидесяти?
П.Флоренский:
— Да.
К.Мацан:
— Поделитесь секретом — как сохранить семью, и любовь, и тёплые, трепетные отношения с женой на протяжение более, чем пятидесятилетия?
А.Леонтьева:
— Вот, ты — молодец, правильно...
П.Флоренский:
— А кто сказал, что трепетные? Я, как и всякий муж, под определённым давлением... трепетные... Трепетные — больше от страха, и от уважения...
К.Мацан:
— Ну, хорошо, хорошо! Сдаюсь! Но, всё-таки... я абсолютно убеждён, и вижу это на примере многих семейных пар, что столько лет в браке — это подвиг.
П.Флоренский:
— Конечно!
К.Мацан:
— Это... такое... настоящий, обыкновенный подвиг. Помните, как в фильме «Тот самый Мюнхгаузен»: «Я не скажу, что это подвиг, но что-то героическое в этом есть».
А.Леонтьева:
— Почему подвиг? Господа, ну... почему подвиг?
П.Флоренский:
— Стоп! Я расскажу.
К.Мацан:
— Вот... давайте!
П.Флоренский:
— Дело в том, что... мы поженились, и венчались, но уже не 25, а больше лет тому назад... ты же с шестьдесят седьмого года, да? Раньше, в общем... в 1965-м, наверное, или в 1966-м году.
Вот. Ну... расписались, всё такое. А дальше надо венчаться. А те времена — когда венчаться было страшно, повторяю. А, кроме того, ужас потомка репрессированного у меня всегда был. Поэтому, искали способа, как это сделать незаметно.
Моим духовником тогда был отец Феодорит, благочинный Троице-Сергиевой лавры. Я к нему обратился. А дальше... ребята — это уникальная история!
К нему обратился. Он приказал своему иеромонаху. Иеромонах был — отец Иосиф, последний монах дореволюционного пострижения. Дело происходило в Троице-Сергиевой лавре, в его келье. То есть, это Ромео и Джульетта — чистейшие!
Тайно, тихо...
К.Мацан:
— Но закончилось по-другому у вас, слава Богу...
П.Флоренский:
— Да! Пока...
К.Мацан:
— ... тема Шекспира...
А.Леонтьева:
— Не спугни!
П.Флорениский:
— Венцы нам сделали мама и бабушка — сплели из флоксов, из цветов.
И вот, мы обвенчались — так вот, совершенно... в монастыре, что, вообще говоря, не рекомендуется, мягко говоря, а в то время ещё и органами преследовалось.
Вот, так мы венчались! Ну, а после этого — мы обречены были быть счастливы!
К.Мацан:
— «Обречены быть счастливы» — это великолепная формулировка!
П.Флоренский:
— Конечно. Мы — венчаны!
К.Мацан:
— Аня, я хочу сказать, что в слове «подвиг», на мой взгляд, нет такой коннотации, что это что-то такое нудное, тяжёлое, неприятное, что люди... значит... влачат! Это же — подвиг...
А.Леонтьева:
— Да, вот... у меня такая коннотация...
К.Мацан:
— Нет, а вот я, как раз, слово «подвиг» воспринимаю, как... это от слова «движение», движение воли, сердца, ума, человеческого усилия — к какой-то большой цели. Это — подвиг, на мой взгляд. Я вот в этом смысле употребляю слово «подвиг», применительно к длительному браку — более, чем пять десятилетий.
Иван, Вы хотели что-то сказать? Про бабушку с дедушкой, видимо...
И.Флоренский:
— Да, про бабушку с дедушкой, но про Юлию Алексеевну и про себя дедушка уже рассказал подробно. Я хочу рассказать то, что родители моей мамы — они тоже не так давно отгуляли золотую свадьбу, и мне кажется, что это, в определённой степени, у нас — с двух сторон — такие тёплые и долгие семейные отношения. Да, Валентина и Олег — они уже больше пятидесяти лет вместе, и, насколько я знаю, что и их тоже родители, и бабушки, и дедушки — тоже очень долго были вместе. Поэтому, я думаю, что это, в определённой степени, какая-то... такая... семейная традиция, даже и со стороны ещё и моей матери.
К.Мацан:
— Ну, вот, у Вас — кольцо на руке я вижу. Вы женаты?
И.Флоренский:
— Я женат.
К.Мацан:
— Вы готовы...
А.Леонтьева:
— ... к подвигу...
К.Мацан:
— ... к подвигу?
А.Леонтьева:
— ... настаивает Костя...
И.Флоренский:
— Да, я готов к подвигу...
К.Мацан:
— Потому, что такая традиция!
И.Флоренский:
— ... не боюсь этого, и согласен с Константином, что это не должно быть каким-то страданием, это должно быть, всё равно, радостью. Если ты человека любишь, то ты должен уметь просто жертвовать собой, и, действительно, двигаться в направлении этого человека, и уметь его слышать. Вот и всё.
П.Флоренский:
— Позвольте посплетничать...
К.Мацан:
— Так...
П.Флоренский:
— На родителях лежит обязанность женить детей! Они должны думать об этом — хотя бы, думая о себе: кто будет сноха, кто будет зять, и... это важно!
А.Леонтьева:
— А на это можно повлиять, Павел Васильевич?
П.Флоренский:
— Сейчас расскажу...
А.Леонтьева:
— Так. Мы записываем!
П.Флоренский:
— Да, пишите...
К.Мацан:
— Вот, у Ани — взрослые дети, это прям...
А.Леонтьева:
— Да, у меня очень...
П.Флоренский:
— Дело в том, что... ну... Иван — на филологическом факультете, их там 4 парня на группу, или меньше — то есть, он окружён девчёнками, у него — иммунитет против них!
Но — жениться надо. И родители стали говорить, что вот, в Ленинграде есть такая девочка у наших друзей — вот, такая она хорошая, такая красивая — правда, красивая и очень хорошая — и вот, начали ему внушать... ты не обижайся...
И.Флоренский:
— Я не согласен абсолютно! Потому, что так они не говорили... нет, совсем это...
П.Флоренский:
— Конечно, не согласен! Ей — тоже это самое говорили. И поэтому, они были подготовлены для того, чтобы быть с нами абсолютно несогласными, и — быть счастливыми!
И.Флоренский:
— Нет, я абсолютно не согласен. Просто я ситуацию... так сказать... знаю изнутри, и, со своей стороны, могу сказать, что мне точно никто ничего не говорил, и я думаю, что это просто... ну... Провидение, в какой-то степени — то, что так получилось, и что всё у меня сложилось.
Поэтому, я, как раз, в этом плане, думаю, что родителям нужно отпускать своих детей в такое... свободное плавание, и просто... если они, родители, соответственно, верующие... просто молиться за них, любить их, и поддерживать их во всём. Потому, что у каждого — свой путь, и каждому открывается Бог по-разному, и это всё — очень лично, и, порой, лучше просто стоять в стороне и наблюдать, чем как-то давить. Потому, что это, порой, может привести к чему-то очень печальному, и даже — трагическому.
К.Мацан:
— А вы венчались с супругой?
И.Флоренский:
— Да, конечно.
К.Мацан:
— А вот не было такого... как обычно, почему-то, я в своих ровесниках это наблюдаю: «А ты не боишься, что это на всю жизнь?»
И.Флоренский:
— Нет, у нас, конечно, такого не было. Потому, что мне тоже повезло, что моя супруга — из воцерковлённой семьи, и у нас не возникало такого вопроса, конечно. Ну, да... мы... как бы... за этим и шли, чтобы всю жизнь провести вместе, и потом, надеюсь, вместе и в Царстве Небесном ещё... было бы неплохо...
А.Леонтьева:
— А Павел Васильевич улыбается... Но я знаете, думаю, что произошло на самом деле?
Вот, Павел Васильевич сказал, что, там, кто-то сказал, а Иван сказал, что — нет, никто никому не говорил... На самом деле просто, может быть, родственникам показалось... на самом деле, они молились как-то, и им показалось, что они всем всё сказали. Помолились — и вот, встретил такую девушку...
П.Флоренский:
— Ну, пусть он думает, как думает!
А.Леонтьева:
— Ведь, это, наверное, очень важно, да? Молиться, чтобы твой... ну, я серьёзно сейчас говорю, без шуток... чтобы твой ребёнок — твой внук или сын, или дочь — встретили какого-то правильного человека.
П.Флоренский:
— Вы знаете... это, конечно... для родителей — это самое главное, что есть! Жить, чтобы дети, внуки были счастливы.
У меня был такой случай. Я в Фонд Мира поехал, в Эстонию — она уже становилась тогда фашистской — и мы проводили в Нарве дни преподобного Сергия. Это была лихая, смелая операция Фонда Мира.
Вот, после собрания — там большинство русских, в Нарве — тем, кто не из Нарвы, а из соседних мест — деться некуда ночевать. И пришли к нам в гостиницу. Ну, у меня в комнате, на полу, лежали, как пел Высоцкий, кони и люди вповалку.
И вот, один из них спрашивает: «Павел Васильевич, а как зовут Ваших родителей?» — ну, я ответил. «А дедов?» — ответил. «Прадедов?» — ответил. «А прапрадедов?» — я не всех назвал. И он сказал мне историческую фразу: «Павел Васильевич, а как же Вы за них молитесь?»
А.Леонтьева:
— Ага...
П.Флоренский:
— Зачем надо знать? А чтоб молиться за них. И, чем дальше вглубь, вы знаете, тем правильнее молиться, и достойнее. И тогда они Там — о нас заботятся. Вот: «А как Вы за них...» — для меня это... великая фраза этого человека. Грохнули его, наверное, там, в Эстонии, потом... очень был такой... крепкий русский человек.
А.Леонтьева:
— Ну, то есть, молитва и с... как это... и в эту сторону, и — в эту: и за предков, и за детей, да? И за то, чтобы они хорошо поженились, и за то, чтобы...
П.Флоренский:
— Ну, мы же говорили о том, что мы — часть цепи, и — туда, и — туда...
А.Леонтьева:
— Да...
К.Мацан:
— Тут, конечно, трудно не вспомнить — хотя, мы, может быть, не в первый раз в наших семейных программах это вспоминаем — это знаменитое из Екклезиаста: «Род приходит, род проходит, а земля пребывает вовеки...»
Вот, мне кажется, у нас сегодня программа была просто иллюстрацией к этой фразе — как, на протяжение поколений, эта память хранится. И особенно ценно, что мы вот сегодня с вами говорим об этой памяти поколений не в теории, и не с одним гостем, а с двумя гостями, которых тоже разделяет ещё одно поколение — дед и внук. И в этом какая-то есть такая... настоящая картина... вот... как жизнь жительствует, и как память о предках, и забота предков о потомках — не просто слова, а дела.
А.Леонтьева:
— Ну, вы знаете, я... как всегда... и, в то же время, как никогда — беседа подходит к концу, не успев начаться. Поэтому, я очень прошу Павла Васильевича и, по желанию, Ивана ещё прийти к нам в студию — потому, что у нас столько тем для вас, которые хочется обсудить — о семье, и об отце Павле Флоренском, и его жене Анне Михайловне. Мы коснулись сегодня этих тем, и я надеюсь, что получился очень живой разговор — какой-то такой вот... через поколение, поколение, поколение...
П.Флоренский:
— Вы знаете... да, конечно, спасибо, обязательно... но ещё одна деталь — почему мы вместе. Мы, всё-таки, жили в той стране, как бы ни поносили нашу историю, где очень высокий уровень нравственности был. Ну, за развод изгоняли из партии! То есть, это было — немыслимое событие! Разведённый лишался возможности ездить за границу. Следили очень за нравственностью, за порядочностью. Ну, естественно, все грешили, тем не менее... но: атмосфера высочайшей нравственности была... атмосфера. И в искусстве, и в кино — везде.
То, что сейчас с нами делают, и нам внушают, и вводят — это ужасно. Хотя, честно говоря, видя своих студентов, я как-то не замечаю, чтобы на них эта пропаганда сильно отражалась — такие же золотые дети, как и лет 20-30 тому назад были.
А.Леонтьева:
— Вот спасибо Вам за эти слова!
К.Мацан:
— И за эту оптимистическую ноту в конце!
А.Леонтьева:
— Спасибо огромное...
К.Мацан:
— Спасибо огромное!
Мы напомним, что сегодня в этом часе «Светлого вечера» в студии светлого радио с нами и с вами были: Павел Васильевич Флоренский, доктор геолого-минералогических наук, академик РАЕН, профессор Университета нефти и газа им.Губкина, а также — руководитель экспертной группы по чудесам при Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви и внук Павла Васильевича — Иван Флоренский, лингвист-теолог, преподаватель английского языка в одной из московских школ.
Наши сегодняшние гости, как следует из фамилии, потомки и наследники нашего выдающегося мыслителя и философа, богослова священника Павла Флоренского. Павел Васильевич — его внук, а Иван — его праправнук. Вот, такая у нас сегодня была невероятная компания! Спасибо ещё раз огромное!
В студии была моя коллега Анна Леонтьева и я, Константин Мацан. До свидания!
А.Леонтьева:
— До свидания!
Праздник «Младенцы» или как сербы празднуют память 40 севастийских мучеников
22 марта по новому стилю празднуется память 40 севастийских мучеников, которые пострадали за христианскую веру от рук римских язычников в начале четвертого века. Наши предки этот день почитали не только как церковное торжество, но еще и как дату начала весны.
Символом дня севастийских мучеников до сих пор являются особые булочки — «жаворонки». Они служат символом наступающей весны, а также напоминают о подвиге христианской святости. Душа святого похожа на жаворонка, она устремляется к Небу, а потом смиренно склоняется перед величием Бога — как жаворонок, который имеет обычай, резко взлетев, тут же устремиться к земле.
Память сорока севастийских мучеников отмечают и православные сербы. День 22 марта они называют особым образом — «Младенцы». У этого названия тройной смысл. Первый состоит в следующем. У сербов есть предание, что севастийские мученики были очень молоды — младшему из них было 16, а старшему только-только исполнилось 22 года. Молоды, потому и «младенцы».
Второе значение названия «Младенцы» связано с сербской народной традицией. 22 марта в Сербии принято ходить в гости к семейным парам, которые недавно вступили в брак. «Младенцы» по-сербски — это еще и «молодожены». В день памяти севастийских мучеников сербские новобрачные, с венчания которых прошло не более года, приглашают к себе друзей и родственников, чтобы показать — как они обустроили свой быт, смогли организовать семейную жизнь. 22 марта, чаще всего, приходится на Великий пост, поэтому молодой хозяйке приходится проявить кулинарное искусство и накормить гостей постно, но вкусно.
Непременно на столе присутствуют особые булочки, которые также именуют «Младенцами». Вот третий смысл названия праздника. Булочек должно быть непременно сорок — по числу севастийских мучеников. Булочки-«младенцы» имеют круглую форму и являются аналогом наших кулинарных «жаворонков». В состав теста «младенцев» обязательно входят измельченный грецкий орех, тертая лимонная или апельсиновая цедра, а также корица.
Сверху уже испеченные булочки, обильно смазываются медом. Каждому гостю хозяева-молодожены вручают по булочке, а тот в ответ желает им сладкой, как мед, совместной жизни. Кстати, в сербских селах до сих пор 22 марта считается лучшим днем для сватовства, когда семьи встречаются и договариваются о предстоящей свадьбе, которую можно сыграть, например, в первое воскресенье после Пасхи.
Все выпуски программы Вселенная православия
Святой с головой пса или праздник святого Христофора на острове Раб (Хорватия)
В российских храмах, построенных и расписанных до XVIII века, можно найти необычное иконное изображение святого мученика Христофора, с собачьей или лошадиной головой. Вы не ослышались. На иконе вы увидите святого с человеческой фигурой и головой животного. Тому есть историческое объяснение.
Согласно житию святого Христофора при жизни он был красивым мужчиной крепкого телосложения и очень высокого роста. Благодаря своим физическим данным Христофор успешно нес военную службу. До принятия крещения он вел разгульную жизнь, но, поверив во Христа, попросил Бога лишить его привлекательной внешности и вместо человеческой головы дать голову животного. Так в итоге и произошло. Формой головы, лицом святой стал сильно напоминать животное. Впоследствии Христофор за свою веру был казнен язычниками. Ему отсекли голову, которая затем была христианами сбережена, стала почитаться в качестве святых мощей и после различных перипетий оказалась на острове Раб — теперь это территория Хорватии.
Западные христиане вместе с главой святого Христофора сохранили и легенду о его обращении к Богу. Поверив в Спасителя, Христофор ушел с воинской службы, стал служить людям, помогая им перебраться через бурную реку. Он носил их на своих плечах. Однажды Христофор перенес через реку самого Спасителя, Который принял облик ребенка. В результате святой и стал именоваться Христофором, то есть Христоносцем.
В XIV веке для хранения главы мученика на острове Раб был построен храм в честь Вознесения Христова. Глава святого Христофора была помещена в закрытый золотой ларец без каких-либо отверстий, поэтому, к сожалению, невозможно определить, как выглядит голова святого мученика. Во всяком случае, для паломников ларец не открывается. Сохранила ли она животные черты или вновь приняла человеческий облик. Но чудеса, регулярно происходящие от мощей Христофора, не позволяют сомневаться, что это святые останки мученика.
Со времен Средневековья на острове Раб летом в честь святого Христофора проходит фестиваль-ярмарка. Начинается фестиваль с крестного хода, благодаря которому мощи святого Христофора становятся доступны для всеобщего поклонения. По окончании крестного хода ларец с главой мученика поставляется в центре местного кафедрального собора в честь Пресвятой Богородицы. Многие христиане, православные в том числе, приезжают в этот день на остров Раб для молитвы святому Христофору. Его почитают как помощника в решении трудных жизненных ситуаций.
Фестиваль святого Христофора — это еще и возможность окунуться в атмосферу средневековья. В ходе торжества можно познакомиться с различными ремеслами, самому сделать средневековую игрушку из дерева, попробовать традиционные хорватские угощения. Повсюду звучит живая инструментальная музыка, которая создает светлую праздничную атмосферу, а многочисленные песни, посвященные святому Христофору, напоминают всем гостям фестиваля о том, в честь кого устроено торжество.
Все выпуски программы Вселенная православия
Жизнь без боли — помощь подопечным Детской выездной паллиативной службы
Медицинский центр «Милосердие» находится на территории Марфо-Мариинской обители в Москве. Здесь помогают детям с особенностями в развитии. У медцентра есть своя выездная паллиативная служба, которая заботится о тяжелобольных пациентах на дому. Специалисты оказывают детям медицинскую помощь, а взрослым рассказывают, как за ними ухаживать.
Руслан — один из подопечных Детской выездной паллиативной службы. Ему 4 года, он не может говорить, сидеть без поддержки, ходить и стоять. О том, что мальчику некомфортно или наоборот хорошо, родители узнают по эмоциям на его лице. И хотя у Руслана нет возможности жить полной жизнью, ему доступны повседневные радости. Мальчик любит гулять вместе с папой и мамой. Он улыбается, когда близкие проявляют ласку — обнимают и гладят его, разговаривают с ним.
Родители с большим трепетом и заботой относятся к Руслану. Но долгое время им было сложно смириться с диагнозом и принять, что сыну гораздо важнее не реабилитация, а правильный режим дня, уход, удобные кровать и коляска. Сотрудники выездной службы помогли родным Руслана во всём разобраться. Особенною поддержку семье оказал эрготерапевт. Такой специалист объясняет взрослым, как наладить уход за тяжелобольными детьми, подобрать правильное положение тела, в котором они смогут отдыхать, есть, играть или гулять без боли и вреда для здоровья.
Сотрудники Детской выездной паллиативной службы, созданной медицинским центром «Милосердие», помогают найти подход к каждому особенному ребёнку. Если вы хотите поддержать работу проекта и повысить качество жизни тяжелобольных детей, переходите на сайт: miloserdie.ru/action/posture
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов