«Ошибки и промахи в нашей жизни: как Господь обратил их во благо?»

В этом выпуске ведущие радио ВЕРА Александр Ананьев, Кира Лаврентьева, Константин Мацан, а также наш гость — клирик московского храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе священник Иаков Белый-Кругляков — рассказали о своих ошибках, которые Господь в итоге обернул нам во благо.

Ведущий: Александр Ананьев

Все выпуски программы Светлые истории

• «Экзотическое православие»
• «Бог рядом»
• «Я всё испортил, а Бог выправил»

---

А. Ананьев

— Каждый раз, когда нам становится грустно, мы читаем комментарии к «Светлым историям» в YouTube, Rutube и в социальных сетях. Потому что более светлых, более искренних, более пронзительных слов я едва ли помню, чтобы вот было обращено к нам. Спасибо всем тем, кто пишет, спасибо всем тем, кто смотрит, и уж тем более спасибо всем тем, кто слушает «Светлые истории» на радио «Вера».

Это наша новая программа, которая выходит каждый понедельник в 6 часов вечера. И мы вновь приветствуем вас в светлой студии радио «Вера» на Андреевской набережной.

Во-первых, я хочу представить человека, обладающего блестящим даром рассказчика. Несмотря на юный возраст, ко всему прочему еще и опытного священника, пастыря и богослова, в чем мы тоже не раз убеждались и лично, и благодаря, опять же, тем самым YouTube, Rutube и социальным сетям. Замечательный священник, клирик храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе священник Иаков Белый-Кругляков. Добрый вечер, отец Иаков!

О. Иаков

— Здравствуйте, спасибо большое за столько лестных слов...

А. Ананьев

— Не, абсолютно искренне... Вы скажите вот что: получали ли Вы какой-то фидбэк, обратную связь на «Светлые истории», в которых Вы уже не раз принимали участие?

О. Иаков

— Да, мне пишут и обращаются люди — старые знакомые мои, из Иркутской области, где я вырос, из разных городов, звонят моему папе, моей маме — ваш сын на радио! (смеется) А они звонят мне...

А. Ананьев

— «А вы знаете, что ваш сын на радио! Это ж как так дошло!»... Но приятные вещи говорят?

О. Иаков

— Да, да... Ну, конечно, больше всего радует не это, а то, что есть люди, которые искренне говорят о том, что им что-то помогло, что им что-то очень зашло, в сердце откликнулось и принесло какую-то пользу. Это самое главное, мне кажется...

А. Ананьев

— Также я с большим удовольствием представляю человека, который совсем скоро издаст собственную книгу — если уже не издал тихонько (все, что он делает, он делает тихонько, чтоб никто не узнал). Ставит блестящие спектакли, издает книги, новые программы, подкасты — телерадиоведущий и большой друг Константин Мацан сегодня в студии...

К. Мацан

— Светлый привет вечерний всем! Теперь я понял, что мне нужно делать — спасибо, Саша... (смеются)

А. Ананьев

— Кстати, шутки шутками, а я вот посмотрел на все те 38 выпусков программ, которые у нас на сегодня уже есть, и понял, что это такой архив, который теперь никуда не денется. И если я лет через 45 решу издать мемуары, я не буду ничего сочинять, я просто найму какую-нибудь согласную на многое девушку, которая расшифрует все мои истории из «Светлых историй», а я издам, прославлюсь и стану богатым. Классный план, между прочим!

О. Иаков

— Лайфхак... (смеются)

А. Ананьев

— Да... И девушка с самым заразительным смехом, за которым скрывается самая космическая мудрость — ведущая Кира Лаврентьева здесь сегодня в студии... И по традиции мы хотели бы с Кирочкой начать с историй, которые вы рассказываете в наших комментариях, публикациях к «Светлым историям». Добрый вечер, Кира...

К. Лаврентьева

— Да, добрый вечер. Сашенька, ты сегодня особенно просветлен, так нас всех... в таком прекрасном свете разворачиваешь неожиданно...

А. Ананьев

— Так обычно происходит, когда выключают свет...

К. Лаврентьева

— Неожиданно... Да, вы знаете, дорогие друзья, действительно очень много замечательных комментариев вы оставляете к нашим программам. Некоторые из них трогают до глубины души. Мы сейчас перед записью буквально сидели читали комментарии в очередной раз... И попался нам совершенно трогательный какой-то, вот он очень настоящий — и мы решили, что мы его оставим.

Комментарий Натальи, которая удивляется Божьим чудесам. И вот выдержка из него: «Я до сих пор время от времени и всякий раз удивляюсь, подтверждая опытными житейскими ситуациями, что Бог есть. Например. Я не работала, жила очень скромно и экономно. Но вот всякий раз в уме думала, что было бы неплохо купить рыбки, или вот, например, однажды подумалось, что надо купить картошки, а очень хотелось наесться досыта черешни. Вот думаю: черешня уже отходит, а у меня денег лишних нет купить ее — дорого для меня. А картошки таки пойду завтра куплю, так как ребенку пюре надо сварить. И смирившись внутри себя, решила взять молитвослов и помолиться. Стою такая, читаю, ушла в глубину молитвы... И даже испугалась от неожиданности, когда папа моего ребенка вошел в квартиру с двумя большими пакетами. Каково было мое молчаливое изумленное удивление, когда я увидела, что в одном пакете было килограмм пять картошки, а в другом пакете — примерно три килограмма деревенской черешни. Несколько минут назад я об этом мечтала, и даже словом ни разу не обмолвилась до этого времени бывшему мужу, что я в чем-то нуждаюсь. Так было не один раз. И я твердо поняла, что Бог есть, и что действует Он даже через моего бывшего мужа — для меня, во укрепление веры. Сколько таких, казалось бы, мелочей, по потребностям, могу рассказать еще... Слава Богу — Он милосерден, Он есть... И еще — мне чувствуется, что и юмор у Него тоже есть, не только любовь...». Вот такой светлый комментарий у нашей замечательной слушательницы и зрительницы Натальи...

А. Ананьев

— Люди, которые не занимаются сторителлингом профессионально — они обычно рассказывают истории, изобилующие лишними деталями. В этой истории нет ни одной лишней детали, здесь каждая деталь — она...

К. Лаврентьева

— Слишком настоящая...

А. Ананьев

— Она простая — и при этом какая-то пронзительная... Спасибо вам большое за эту историю! И пусть это будет нашей маленькой традицией — начинать «Светлые истории» с одной из историй наших слушателей.

Ну а что касается нас — сегодня мы тоже будем рассказывать свои истории. Истории, которые объединяет одна неисчерпаемая тема... Так или иначе, мы все равно очень часто рассказываем истории о том, что мы где-то накосячили, мы где-то ошиблись, мы где-то оступились, мы где-то совершили ошибку — а Господь бережно берет и оборачивает любую нашу ошибку, любой наш промах нам же во благо...

И потом, спустя день или месяц, или 25 лет, как в моем случае, ты оборачиваешься, смотришь и думаешь: «Господи, как же хорошо! Слава Богу за то, что оно было так. И не будь вот этой моей ошибки, вышло бы, наверное, хуже. Слава Богу!».

Отец Иаков, можно с Вас начать?

О. Иаков

— Да, вы знаете, у меня такие истории есть. И у меня, я бы сказал даже, это одна из таких вообще основных историй, потому что мне когда предложили рассказать какую-нибудь светлую историю, которая, соответственно, должна идти из моего небольшого опыта... Но чтобы быть настоящим, чтобы быть искренним, чтобы можно было по-настоящему ей поделиться — я так думал, и даже ничего другого вспомнить не мог, как только тот ряд, целый рад и цепочку собственных ошибок, которые в итоге Господь преобразил на пользу, претворил в нечто, что служит мне на пользу.

И действительно, сейчас даже — хотя я как бы осуждаю в рамках очень небольшого, может быть, времени — вот по моему возрасту, да... Но я уже сейчас оглядываюсь на это все и удивляюсь каждый раз с огромной благодарностью и восхищением милостью Божией, которая посетила...

А. Ананьев

— Слушайте, а можно я Вас сейчас немножко перебью? Мы недавно говорили с одним замечательным психологом — умнейшим, умнейшим, абсолютно опытным... И он сказал парадоксальную штуку: «Ошибок не бывает в жизни. Не бывает ошибок. Есть то, что мы воспринимаем как ошибки в силу каких-то разных причин. Но все это так или иначе нас формирует. Соответственно, нельзя относиться к тому, что вот мы считаем ошибками, как к ошибкам. Надо относиться к ним с благодарностью — как к ступеням, по которым мы поднимаемся наверх». Хочется верить!

Ошибки вообще есть в жизни, вот с духовной точки зрения? Или их не бывает?

О. Иаков

— Это интересная мысль философская, да... Вот у нас есть в духовной жизни понятие «грех» — грех, который иначе переводится как «промах», с греческого языка. Даже не ошибка, а промах, то есть как бы непопадание в цель. И я думаю, что мы как христиане могли бы в этом же ключе рассуждать так, что у Бога ошибок нет. И Бог когда создал нас — человека, который может ошибиться, человека, который может оступиться, который может промахнуться — это не было ошибкой... Это не было ошибкой! В этом смысле ошибок нет...

А. Ананьев

— Я представил себе малыша, который только-только начал ходить — в этих вот чунях вязаных, еще не стоптанных, потому что он первый раз встал на ноги...

К. Мацан

— В чем, прости?

А. Ананьев

— Я называю это «чуни»... Это такие...

К. Лаврентьева

— Ну, это такие маленькие пинеточки...

А. Ананьев

— Вот слово «пинеточки» я не знал, а «чуни» знал... (смеются) И вот он встал, так сделал два шага, и так плюх на попу — опять упал... Это же не ошибка! Ну, по формальным признакам это ошибка, но никто не встанет так руки в боки и не скажет: «Федор, ты совершил ошибку! Больше так не делай». Он будет так делать! Иначе он ходить на научится...

К. Мацан

— Ошибка называть чуни пинеточками... (смеются) Или наоборот...

О. Иаков

— Или наоборот... Мне кажется, ответ на вопрос, является ли это ошибкой, как раз стоит в будущем — что за этим следует, какой делается следующий шаг. То есть, если это падения маленького ребенка — то они очевидным образом ведут к тому, что он научится ходить, научится твердо стоять на ногах именно благодаря этим своим маленьким падениям. И если смотреть на это именно так — то конечно, это не ошибка...

Я думаю, что, может быть, в конце концов, человек сам определяет, было это ошибкой или нет, своей жизнью дальнейшей...

А. Ананьев

— А теперь переходим к списку — не длинному, но яркому — ошибок молодого священника Иакова Белого-Круглякова...

О. Иаков

— К списку грехов...

А. Ананьев

— Ну не грехов, нет...

К. Мацан

— Про грехи буду я рассказывать...

К. Лаврентьева

— И я...

А. Ананьев

— Я первый занимал...

О. Иаков

— В каком-то смысле это такой «coming out» определенный для меня. Потому что эта история — я ей делился, пожалуй, только с самыми близкими друзьями, и конечно, ее знает моя семья...

Но вообще я всегда как бы старался об этом молчать, особенно когда поступал в семинарию, когда учился в семинарии... Хотя в конце концов понял, что не было смысла — наоборот, нужно было об этом говорить. И для меня самого... Мне тяжело об этом молчать. Это удивительная история, которую я очень ценю.

О том, как, во-первых, я сначала не смог поступить в православную гимназию. Хотя я, как многие, наверное, знают, сын священника, и рос в церковной семье, при храме, всегда ходил в воскресную школу... Ну как-то так сложилось, что... Я даже не знаю, как называть... Вот этот вот возраст подростковый — он чем-то другим меня увлек в свое время, и я даже никаким образом не подготовился к поступлению...

Я помню момент, когда я сидел на скамейке в этой гимназии, напротив меня сидел человек, который меня каким-то образом экзаменовал — хотя бы по каким-то минимумам, да... Он спросил у меня «Символ веры». Рядом сидел мой отец в рясе с крестом... И я не смог произнести «Символ веры». Я сижу запинаюсь...

К. Лаврентьева

— Сколько Вам было лет?

О. Иаков

— Мне было пятнадцать, исполнялось 15 лет... Вот, и я запинаюсь, пытаюсь вспомнить какие-то отдельные фразы из этого текста... И вижу боковым зрением, как мой папа встает со стула, вот так вот складывает руки в замок за спиной и начинает ходить склонив голову по коридору по кругу, так просто, с таким поникшим взором... И я все это вижу боковым зрением, но ничего не могу изменить в этой ситуации...

И да, я прожил при этой гимназии еще пару недель, за которые руководство убедилось, что брать меня туда не надо. И одним из еще одних моих таких провалов было то в тот момент, что я не смог нормально прочитать первый час за богослужением...

К. Лаврентьева

— За вечерним...

О. Иаков

— Вот меня поставили читать... Да... И меня на середине часа подменил какой-то монах, который вообще случайно оказался на службе. И в конце концов, меня не взяли — что было, конечно, огромным разочарованием для моей семьи, потому что эта гимназия находится далеко от моего дома, и родители уже улетели домой, все, меня уже оставили — все же с Божией помощью должно быть хорошо...

Вот, но не взяли — и экстренно с отцом мы доставили меня в другое православное учебное заведение — училище духовное, 9-10 класс, да, среднее — окончание школьного образования. И вот в это училище я поступил. И я проучился и прожил в этом училище при монастыре год, после чего меня из него отчислили — по разным причинам, но в совокупности, можно сказать, за поведение меня отчислили...

К. Лаврентьева

— Теперь все знают темное прошлое отца Иакова...

О. Иаков

— Да... Но почему вообще я хочу эту историю рассказывать — потому что вот этот момент, когда меня уже отчислили из этого училища, в котором я проучился год — он стал таким переломным, мне кажется, в моей жизни. И я очень благодарен руководству этого училища за то, что они сделали именно так. Потому что я представляю иногда себе, что было бы, если бы я вот так вот потихонечку и доучился, и как-то вот, скрывая какие-то свои темные стороны, так бы дальше шел, строя из себя непонятно кого...

Но слава Богу, этого не случилось...

А. Ананьев

— «Светлые истории» на радио «Вера». Кира Лаврентьева, Константин Мацан и клирик храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе священник Иаков Белый-Кругляков.

Вот Вы знаете, все-таки Вы меня удивили, смогли удивить. Потому что вот Вы когда читаете лекцию там молодежи при храме, да — в воскресной школе или в клубе...

О. Иаков

— Евангельские беседы...

А. Ананьев

— Евангельские беседы... Причем так, что половина просто снимает Вас на мобильный телефон, чтобы ни одно слово не пропало — мне всегда казалось, что вот за этим скрывается человек, который с 2-летнего возраста просто старается быть лучшим. А вот эта история, которую Вы рассказали — ну, во-первых, она удивительная, а во-вторых, она еще и очень утешительная и для многих родителей... Да, Кирочка?

К. Мацан

— Ой, это я прямо вот хотел сказать. Потому что для меня как для папы мальчика очень утешительно, что если даже из священнической семьи в 15 лет будущий отец Иаков не смог «Символ веры» прочитать, то в принципе мой уровень требований к своему ребенку может быть и чуть-чуть пореалистичней, чем у меня...

О. Иаков

— Вот единственное, чего я боюсь — чтобы эта история не стала соблазном... (смеются)

К. Мацан

— Не, она становится утешением...

К. Лаврентьева

— Она утешением станет...

К. Мацан

— Что все в руках Божиих...

А. Ананьев

— Да, ну а теперь очень многие родители будут говорить: «Ну, ладно, не страшно — ведь даже сам отец Иаков Белый-Кругляков в 15 лет...

А. Ананьев

— Не сразу выучил «Символ веры»...

А. Ананьев

— Да, да... Своими словами пересказывал... А часто ли Вам в памяти возвращается вот эта картина, которая ну на самом деле рвет сердце: рядом с тобой отец, и ты его разочаровал...

О. Иаков

— Да, эта картина меня часто посещает. И это, пожалуй, одно из самых мощных впечатлений, которые у меня были в подростковом возрасте, в детстве. Я бы не сказал, что были моменты, когда я боялся наказания отца. Я всегда боялся именно вот этого — разочарованного взгляда такого, поникшего. Абсолютно в этом взгляде не было разочарования какого-то во мне — вообще как в человеке, какое-то «разлюбления» в этом абсолютно не чувствовалось, никакого; а именно вот такая какая-то любящая скорбь, и может быть, даже боль оттого, что ему казалось, что это его, конечно же, недоработки, его какие-то ошибки.

И вот от этого мне, конечно, было больно, и это очень сильно заставляло меня что-то менять. Как раз вот эта ситуация с «Символом веры» заставила меня сразу, как только мы полетели из одного города в другой, чтобы в училище поступить — практически все утренние-вечерние молитвы выучить наизусть, и «Символ веры», и несколько псалмов, и вообще перечитывать раз за разом Закон Божий — такая книжка, да, по которой готовятся к поступлению в духовные учебные заведения, «Закон Божий» Серафима Слободского. Я начал его перечитывать много раз...

И в училище я даже читал те книжки, которые тогда еще нам не предлагала программа — вот именно по богословию, я там начал читать догматическое богословие отца Олега Давыденкова, что-то еще — сам вот брал себе в библиотеке...

Но сочетал это с не очень порядочной жизнью для учащегося духовного учебного заведения. Так удивительно сложилось, что именно благодаря тому, с одной стороны, что я там поучился этот год, я заразился тем, что мне стало по-настоящему интересно, что стало вообще самым главным интересом моей жизни — церковная жизнь, богослужение, Священное Писание. Я там этим очень увлекся. Я там встретил людей, которые меня очень этим зажгли.

С другой стороны, именно благодаря тому, что меня оттуда отчислили, что очень важно для меня — я встретил свою жену. Потому что когда меня отчислили, я вернулся в свой родной город...

А. Ананьев

— Вот с этого и... надо было начинать...

К. Лаврентьева

— Надо было начинать...

О. Иаков

— Да, познакомился со своей будущей женой и смог подготовиться и поступить в Сретенскую духовную семинарию московскую — о чем даже мечтать не мог. Я даже не мог мечтать, что вообще куда-то меня возьмут после такой истории...

А. Ананьев

— Спасибо Вам, дорогой отец Иаков, и за историю, и за образ отца, шагающего со взглядом любящей скорби... Ох как мне хорошо знаком этот взгляд! На меня Алла Сергеевна всегда так по утрам смотрит...

К. Лаврентьева

— Взглядом отца...

К. Мацан

— По утрам тоже «Символ веры» не можешь прочитать?

А. Ананьев

— Не только... Немало фиаско знает наш дом по утрам... И за слово «coming out», которое впервые прозвучало в стенах светлого радио — спасибо!

Кира Лаврентьева, всегда с большим нетерпением ожидаю твоих светлых историй!

К. Лаврентьева

— Вы знаете, моя история очень похожа на историю отца Иакова. И я тоже стыдливо умалчивала целых 15 лет о ней — почему-то полагая, что все так и мечтают ее поскорее узнать, и все так и подозревают в моей жизни какой-то черный период, который мне обязательно надо скрывать всеми путями... На самом деле, я действительно не рассказывала только потому, что не хотела никого искушать ей. Такие истории, знаете, о верующих детях, которые иногда могут себя показать не с лучшей стороны — они не самые поучительные. Но так как у нас тема такая, я подумала, что, ну... реально, кроме нее, рассказать искренне, без каких-то натяжек вот для сюжета и для правильных законов драматургии, ну, мне реально нечего. Поэтому я говорю, что есть...

Значит, в классе 11-м мы с родителями — мы жили тогда в Красноярске — решили, что буду поступать я в Москву, и не куда-нибудь, а в Свято-Тихоновский гуманитарный университет (я, кстати, не хотела его называть, хотела назвать одним небезызвестным богословским институтом). И для меня это была мечта — реально мечта, потому что это уже действительно на тот момент был один из самых сильных (а может быть, и самый сильный) богословский вуз с серьезными гуманитарными дисциплинами, с серьезными преподавателями и очень глубоким спросом. Это действительно было так. Выходили оттуда настоящие умы. И учились там действительно настоящие умы.

Я очень хотела всегда поступить на факультет журналистики, но там этого факультета не было. И поэтому, когда мы пришли... уже приехали в Москву и пришли, в общем-то, в сам институт — я уже была готова. Практически на все факультеты были одни и те же экзамены: значит, «Закон Божий» по Слободскому, который сегодня уже озвучивал отец Иаков, история, русский язык — по-моему, все...

Ну я так эту историю учила, что мне казалось, что если меня ночью разбудят и спросят: «Кто был Тишайший?» — я говорила: «Василий III». Просто меня действительно... не будили, но рано утром могли спросить: «Кого называли Тишайшим?» — я говорю: «Василий III» — и все, ну типа «Дальше учись, пойдешь гулять сегодня с девчонками вечером». И вот, значит, так это и продолжалось, очень серьезно готовилась...

Я очень хорошо поступила. Мы очень волновались, мы все молились — ну, то есть, для нас это было такое событие... И там был на тот момент даже конкурс — на очное отделение там всегда много желающих (на дневное). И я поступила, значит — все пятерки я получила, либо там за изложение 4/5... Ну в общем, очень хорошо, и «Закон Божий», и история... Ну то есть, действительно труды мои честные — они были приложены туда.

И поэтому тем большей грустью овеян мой дальнейший рассказ. Значит, поступила я туда, определили меня в общежитие. А в Свято-Тихоновском как: женская половина общежития, мужская половина общежития... Ну тебе 17 — понимаете, да? Тебе 17... И ты приехала, тебя поселили с девочкой, да, тоже... Там, естественно, все верующие, говорят на одном языке... Но когда ты — человек, ищущий открытий...

А. Ананьев

— Какой красивый эвфемизм, надо запомнить... (смеются)

К. Лаврентьева

— Ну, я без крайностей говорю, ну правда. Я правда очень старалась, я ездила на лекции, уже тогда начала очень быстро втягиваться. У нас тогда очень сильный был преподаватель богословия, мне так нравилось все, у меня вот эти вот тетрадочки, вот эти вот, значит, мои ручечки — все это было действительно искренне очень с моей стороны. Дорогие преподаватели Свято-Тихоновского, я вам до сих пор очень благодарна, потому что вы искренне делаете свое дело...

И прихожу я как-то, в один прекрасный день — или не прекрасный — буквально три недели я проучилась... Ну это вот реально самая, наверное, позорная история за всю... глупая и позорная история — как знаете, десять самых глупых отчислений из хороших вузов — вот я в топ этот вошла...

Пришла домой, купила еще книжку в книжном, лежу, так мне тепло — дождь, а в общежитии так уютно, хорошо... Я налила себе чаек, оделась в пижаму... И тут залетает моя совершенно жизнерадостная подруга Оля — «привет», и таким же жизнерадостным тоном говорит: «Я не понимаю, а ты че сидишь? Все...» — я подчеркиваю, «все»!...

К. Мацан

— Все ищут открытий...

К. Лаврентьева

— «Все» — это такая известная система манипуляции: «Все уже там, а ты?»... И она говорит: «Все уже пошли, значит, туда к ребятам играть на гитаре...» — ну кстати, на самом деле очень невинная такая была история... «Играть на гитаре!». Я говорю: «Куда к ребятам?». — «Да пойдем со мной! Там уже разберемся по ходу дела»...

И я вот обращаю внимание: мне очень не хотелось идти. У меня было реально — Саш, вот ты зря смеешься — меня Ангел-Хранитель пытался остановить до последнего. Мне не хотелось идти. Я призываю всех наших зрителей и слушателей: вот если вам не хочется идти на какую-то аферу, на нее идти не нужно!

О. Иаков

— Играть на гитаре...

К. Лаврентьева

— Это вас до последнего предупреждает Господь, что эта игра на гитаре — она на самом деле может куда серьезнее обернуться... Ну и я, вот знаете, нехотя — я прямо не хотела идти... Обычно я так: попеть, поиграть на гитаре — да с радостью! Но не хотела я идти... Но из-за того, что Оля там стояла у меня над душой... Она говорит: «Слушай, без тебя скучно, ты поешь красиво, давай, пошли!». Я такая: «Ну ладно, послушание проявлю». Ну на самом деле она меня просто уговаривала, мне было неудобно отказаться...

Я пошла, сняла эту пижаму, одела опять эту одежду... Плетусь за ней, знаете — Санчо Панса и Дон Кихот, вот это реально у нас была тогда парочка, она — Дон Кихот, я — Санчо Панса... Она, значит, идет с полной уверенностью — она старше меня на курс, и она, значит, уже была там в курсе всех дел, входов и выходов, где на гитаре играют, где какие... Ну понятно — студенты в общежитии, они все знают, куда идти и зачем...

Приходим мы на мужскую половину общежития. Там уже действительно собрался народ, играют ребята, которые на самом деле сейчас уже — многие из них — священнослужители... Играют — ну на самом деле, это все было очень мило: то есть, они играют там Цоя... И мне говорят: «Кира, спой!». Ну вы представляете: тебе семнадцать, тут сидят, значит, богообразные юноши, и ты такая среди них, начинаешь там — «Песен еще не написанных...», и все такие — «О-о-о...», и ты такая — еще пуще стараешься, пуще...

И тут — звук! Этот страшный звук стука в дверь! И ты понимаешь, что у тебя 10 секунд на реакцию. Самое нормальное, как отреагирует нормальный человек — он выйдет и скажет: «Слушайте, извините, я вот тут три недели учусь, я вообще не знала, что это так все строго... Можно я пойду к себе в комнату?». Но я понимаю, что если я так скажу, то я подставлю мою подругу Олю, которая знала, что тут все очень строго! И как бы так нельзя — это реакция молниеносная, когда в трудной ситуации ты быстро просчитываешь все варианты...

И тут мне говорят: «Быстро в шкаф!». И мы с Олей прячемся в шкаф... Ну очень глупо... Заходит смотрительница общежития: «Так-так-так...». Это знаете вот, как в худших фильмах...

К. Мацан

— Кто здесь пел женским голосом «Кукушку» Цоя?

К. Лаврентьева

— Да, и она говорит: «Что-то я смотрю, вас тут намного больше, чем Вас (и называет по фамилии одного молодого человека) и Вас... Голосов было намного больше». А третий там уже успел тоже куда-то увильнуть, то ли под кровать, то ли еще куда-то... Она говорит: «Так-так-так, мне надо осмотреть, значит, помещение...». Мы сидим ржем — просто еще такая ситуация... В таких ситуациях всегда, как дурак, ржешь... Она, значит, подходит и открывает этот шкаф... А мы такие сидим... Здрасьте...

Нас отводят, значит, к ней писать объяснительную. Ну нормальный человек что сделает? Он напишет нормальную объяснительную. А я, естественно, там начала... Ну, я просто юродствовать начала. Я начала писать там просто какие-то небылицы... Но я не знала, что эту шуточную объяснительную они догадаются отнести ректору института! Ну, это была плохая идея...

Но видимо, в тот момент... Знаете, наглость в какой-то момент должна иметь свой предел! Я думала, что раз я такая обаятельная и так смешно шучу, значит, что мне это все должно сойти с рук. Но в тот момент это мне с рук не сошло.

И когда я пришла к декану миссионерского факультета — а это был не кто иной, как отец Николай Соколов мой горячо любимый вообще, сын матушки Натальи Соколовой, известный род Соколовых-Пестовых, вообще настоятель храма при Третьяковской галерее, где хранится как раз Владимирская икона Божией Матери... Он говорит: «Слушай, ну я понимаю прекрасно, что ты попала по глупости. Я прекрасно это понимаю. Поэтому давай, я тебя оставляю... Ты оставайся»...

Это он со мной уже потом разговаривал, когда вышел указ об отчислении. Три недели всего девочка проучилась, из хорошей семьи, все прекрасно понимали, что реально вот родители передали учреждению ребенка, который пришел реально, совершенно вот... И, значит, он говорит: «Я тебя оставляю; только ноготочки вот свои сотри, ноготочки вот эти вот». Я так смотрю: ноготочки, отец Николай, я... И думаю...

О. Иаков

— Что выбрать...

К. Лаврентьева

— Нет, я думаю: если я вот так прямо сейчас останусь... Он говорит: «Ну понятно же, что тебя с толку сбили...». Я так думаю: нет, если я останусь, значит, моя прекрасная (а кстати, что она прекрасная, это 15 лет дружбы потом подтвердило) подруга Оля останется как бы в этой ситуации, ну, совершенно одинока... И я, как вы думаете, что делаю? Я такая думаю: нет!! Ну, тут еще вот эта юношеская... Мы с ней обе: «Нет, мы не подставим друг друга!».

И, значит, идет этот мрачный дождь, и стоит (я не буду говорить, как зовут священника) смотритель общежития, который нас при всем институте отчисляет, и говорит: «Все выходят (значит, через рупор)... все выходят на улицу... И такая-то такая-то — отчислена... Такая-то такая-то — отчислена...». И там еще пара человек, которые с нами тогда были...

А как оказалось, это сделали, ну — чтобы другим не повадно было. Ну, такой был воспитательный момент...

Для меня это была совершенная трагедия, ну совершенная. Это было ужасно. У меня было ощущение, что вообще просто ну вот рухнула моя жизнь, ну вот реально рухнула. Это было очень тяжело. Мне было дико стыдно перед моими родителями. Мы это все проходили с ними вместе — я решила, значит, что я не буду ничего скрывать и врать. Я немножко буквально приглушала правду, чтобы совсем не шокировать маму. Но она, слава Богу, меня поняла...

И мы, значит, думали, что делать. То есть, понятно, что они были на низком старте — если что, меня забрать, все... Что делать? Мы пошли в другой небезызвестный православный институт — среди учебного года... Сказали: вот так и так, примите нас в этот институт, ПОЖАЛУЙСТА! Нас приняли, слава Богу — теперь уже на факультет журналистики... И я там проучилась совсем немного...

И мне подсказали, что есть еще один вуз, на самом деле, куда у меня были шансы после всех моих вот этих печальных историй попасть — Институт журналистики и литературного творчества (ИЖЛТ) при Союзе журналистов Москвы. Там был прекрасный Леонид Бежин, Лев Анненский, профессор Жаринов — то есть, они, тогда МГИМОшные преподаватели, все там были...

К. Мацан

— Бежин у нас читал лекции по восточной литературе...

К. Лаврентьева

— Он прекрасен, это действительно так... И я с разницей 40 предметов — 40 предметов!... Мне сказали: «Если ты сдашь 40 предметов, мы тебя возьмем». Я ходила за этими преподавателями, сдавала разницу в 40 предметов... И я тогда все-таки влилась в этот творческий, очень богатый и очень классный коллектив, и заканчивала я уже этот вуз.

Вывод: история крайне неприятная, и во всякие аферы лучше не попадать, конечно. Но то, что тогда даже эту мою глупость совершенно несусветную, нашу глупость с Олей... Оля тогда хорошо очень тоже... Она перевелась в хороший вуз, и она устроилась на очень хорошую работу... То, что тогда это все-таки, наверное, по молитвам наших родителей — уж не по нашим точно, а по молитвам родителей — претворилось в добро — это однозначно!

И какой из меня миссионер? Ну конечно, никакой... И поэтому я...

К. Мацан

— И именно поэтому ты сейчас работаешь на радио «Вера»... (смеются)

К. Лаврентьева

— Да, я поступила... Я стала, в общем, тем, кем я хотела стать. И мне еще учиться и учиться, но — так получилось, что все повернулось к лучшему...

А. Ананьев

— Прежде чем мы уйдем на короткую паузу, я скажу, что Вы, Кирочка — нравственный ориентир для десятков, сотен, а может, даже тысяч слушателей радио «Вера»...

К. Лаврентьева

— Саша, пожалуйста, остановись... Нравственный ориентир... (смеются) Ищущий открытия...

А. Ананьев

— Мы вернемся ровно через минуту. Не переключайтесь.

А. Ананьев

— «Светлые истории» на радио «Вера». Константин Мацан, замечательный священник, клирик храма священномученика Антипы Пергамского священник Иаков Белый-Кругляков и бесподобная Кира Лаврентьева, которая сейчас историю... Ну, вот тот случай, когда история-то трагическая, и ты понимаешь весь трагизм этой ситуации...

К. Лаврентьева

— Да, это очень неприятно...

А. Ананьев

— Особенно когда ты глазами Киры смотришь на нее изнутри, 17-летней девчонкой... Я понимаю вот это ощущение, что мир рухнул вместе с этим осенним дождем — и все! Мы поставили жирный крест на всем — на семье, на карьере, на учебе, на всем. Я понимаю трагизм... Но — тот случай, когда ты сидишь, слушаешь и не можешь стереть совершенно счастливую улыбку с лица. Вот это вот — магия Кириных светлых историй...

Отец Иаков, вот пожалуйста — блестящий пример. Ошибка? Возможно. Промах? Возможно. Грех? Да какой там грех! Да нету там греха никакого! Ну вот нету! Абсолютно чистейшая история. Безгреховная...

К. Лаврентьева

— Да нет, ладно, все...

К. Мацан

— Чистейшей прелести чистейший образец...

К. Лаврентьева

— Есть там грех... Все равно я была не в том состоянии. Вот я это анализировала потом — я была не в том состоянии, как сказал отец Иаков, чтобы учиться в духовном учебном заведении. Это правда...

О. Иаков

— Вы знаете...

К. Лаврентьева

— Это правда. То есть, я просто не озвучиваю каких-то вещей, которые просто не нужно озвучивать — но это было неправильное состояние, неправильное устроение...

О. Иаков

— Да, я понимаю...

К. Лаврентьева

— И этот жесткий урок — он был мне очень нужен, очень нужен...

О. Иаков

— Вы знаете, мне такая мысль пришла — вот Кира сказала, что только благодаря молитвам родителей вот мы из этих ситуаций выкарабкались в какую-то вообще нормальную жизнь — при том, что казалось, что все действительно рухнуло вокруг нее... Мне тоже это чувство абсолютно знакомо. Тоже как раз 16 лет мне было...

Но с другой стороны, я вспомнил... Святые отцы где-то говорят о том, что иногда не в прошлом есть причины следствий в будущем, а наоборот — будущее является причиной прошлого. Вот у Бога так. У Бога же нет времени. Для нас так все вперед идет — есть прошлое, есть будущее; а у Бога все по-другому, и Он иногда обращает... меняет прошлое ради будущего...

Вот какая-то такая мысль подобная есть у святых отцов. И возможно, она основана на толковании отрывка из Библии, когда Иосифа браться продают в рабство в Египет. Это же совершенно беззаконный поступок, совершенно ужасная история — которая потом их всех спасла! Всех спасла Божиим промыслом... То есть, будущее повлияло на это прошлое — что именно так это и должно было быть. Хотя с их стороны это действительно была ошибка. Ошибка, по-другому это не назовешь...

Но Господь — вот такое свойство божественное, и только, наверное, божественное — претворять...

К. Лаврентьева

— Зло в добро...

О. Иаков

— Наши ошибки нам на пользу и нам в добро...

А. Ананьев

— Я уже начинаю думать, что, наверное, нет такой ошибки, которую Господь бы в добро не повернул — ну просто нету...

К. Лаврентьева

— Правильно, правильно...

А. Ананьев

— До тех пор, пока мы имеем еще возможность ходить по этой не всегда веселой земле, все наши ошибки — они так или иначе обернутся во благо, и так, что мы еще потом будем смотреть и удивляться, цокать языком и говорить: «Как же хорошо получилось! Казалось бы, что вот такой дурак дураком — ан нет, смотри-ка, умный!». Видимо, сегодня вузовские истории — судя по тому, что и отец Иаков рассказал, и Кирочка, и по задумчивому, ностальгирующему выражению лица я полагаю, что и Константин Мацан сейчас тоже будет рассказывать историю... ну, я же не могу допустить мысли, Костя, что тебя тоже выгнали из института? (смеются)

К. Мацан

— Дело в том, что меня выгнали из того же самого института, из которого Киру... (смеются)

К. Лаврентьева

— Всем привет...

К. Мацан

— Только на 15 лет позже и с заочного отделения...

К. Лаврентьева

— История была не так глупа...

К. Мацан

— История не про это...

А. Ананьев

— Сижу играю на гитаре, да...

О. Иаков

— И тут приходят девчонки... (смеются)

К. Лаврентьева

— Парень с гитарой! Костя, это был ты!

К. Мацан

— Да, я тоже искал открытий... Да... Нет, ну на самом деле я бы сейчас хотел так мысленно вернуться к началу нашего разговора и к тому, что, Саша, ты подчеркиваешь все время сейчас в наших беседах, в нашей беседе — бывают ли ошибки... И вот отец Иаков сказал, что есть понятие греха... Моя история — абсолютно без каких-либо скидок, история про грех. И тут это важный момент, что это не легкая ошибочная тяга к открытиям, как у Киры, и не, может быть, какое-то общее такое юношеское разгильдяйство, как у... простите, отец Иаков...

О. Иаков

— Именно так...

К. Мацан

— А у меня... В чем ты действительно прав, Саша — история из студенческой юности, с первого курса... Когда я уже к тому моменту пришел к вере — а вернее, открыл веру в себе, будучи человеком из семьи не религиозной на тот момент и таким скорее равнодушным агностиком. Но вот произошла встреча с Богом — я вдруг понял, что я в Него верю, мне это нужно, и картина мира христианская, верующего христианина намного более гармоничная, чем та, в которой я жил до этого...

Но вот ключевые слова — картина мира. Это был некий такой интеллектуальный приход больше, философский. А до какого-то практического воцерковления еще оставалось время... И первый курс — и жить я продолжал, как первокурсник... И то, что Кира легко называла «тягой к открытиям», у нас на первом курсе процветало по полной...

И проснулся я однажды в субботу с жесточайшего похмелья... Тут начинается история про грех...

А. Ананьев

— Подожди, здесь должна быть пауза... Мне надо как-то осмыслить... Продолжай... (смеются)

К. Мацан

— Я не помню, что мы пили, но так плохо не было давно. И последним и, может быть, единственным способом как-то что-то с этим сделать было пойти на воздух. И я пошел гулять — просто потому, что невозможно было лежать, сидеть, стоять — надо было куда-то что-то идти, воздухом дышать...

И у нас в районе, где я живу, есть знаменитый московский храм Архангела Михаила в Тропареве... И иду я, значит, по аллейке, которая к этому храму ведет, и думаю: о, а зайду-ка я в храм — все равно гуляю. Я же уже верующий, надо как-то от теории к практике переходить, давно собирался как раз зайти в храм, раз уж я теперь в Бога верю... А это там какие-то первые месяцы первого курса... И захожу я в храм в этом полумертвом состоянии, стою в нем 10 минут, выхожу из храма — и нет похмелья. Ну все, его просто нет! Его сняло как рукой!

И для меня эта история стала, кроме шуток, очень важным моментом на этапе, скажем так, воцерковления, в каком-то смысле. Важная история для пути к пониманию и к прикосновению к тому, что такое жизнь с Богом. Потому что Господь мне показал: «Смотри, Я есть, и если Мне надо, Я могу с тобой сотворить даже такое чудо. Я могу все».

Но в тот момент я явственно ощутил, что дело не обстоит так, что теперь, значит, можно классно гулять и идти снимать похмелье в храме. Дело обстоит строго наоборот. Что один раз в жизни — больше такого никогда не повторялось — Господь тебе дает такое чудо, и тем самым дает аванс и как бы говорит тебе: «А вот дальше постарайся не грешить сам, не ошибаться. Если Мне надо, Я тебя подстрахую. Но будь добр, пожалуйста, думай своей головой впредь».

И вот это стало таким очень важным опытом. Вот это то, о чем мы сегодня говорили, когда ты вспоминал младенца, который начинает ходить. Вот сначала его ведут и поддерживают, а потом говорят: а теперь сам! И вот это был тот момент, когда меня подержали, а дальше отпустили — вот теперь сам... И это стало действительно таким вот эпизодом, когда ошибка — ошибка, ну вполне «нормальный» (в кавычках), неудивительный, без обиняков и без экивоков грех Господь по Своей милости и любви обратил в такой, если угодно... религиозный опыт. Во внутреннее откровение, которое с тех пор со мной по жизни. Я с тех пор ни разу не повторял того же пути — с похмелья в храм, но как-то вот с тех пор стараюсь думать своей головой.

Еще одна короткая история, просто в добавление к этому, чтобы уж немножко разбавить пафос поиска открытий — это просто милая история, к тому, как простые наши ошибки Господь обращает ко благу. Ну просто почему-то она сейчас на память пришла...

Я приехал однажды на интервью для журнала «Фома» к замечательному священнику — наши радиослушатели его хорошо знают — отцу Константину Кобелеву. Взял интервью, спускаюсь обратно во двор, где припарковал машину, сдаю назад — и, значит, врезаюсь в того, кто едет в этот момент по двору... Слава Богу, не сильно...

Выхожу — я виноват, само собой, я двигался... Мы с этой милой женщиной разговариваем, и выясняется, что десять тысяч рублей вот стоит ремонт того, что я натворил... У меня денег нет, я звоню отцу Константину, потому что он здесь сейчас, поблизости — единственный, кого я знаю. Говорю: «Отче, послушайте, такая ситуация — у Вас нет случайно сейчас 10 тысяч рублей? Я вот до дома доеду и Вам переведу, или когда приеду текст согласовывать, передам». Он говорит: «Конечно, конечно! Давай, заходи»...

А он был вот не у себя дома, а у кого-то в гостях. И я возвращаюсь в подъезд, захожу в подъезд — и передо мной на полу, я вдруг вижу, лежит банковская карточка. Ну какая-то, кто-то обронил. Я ее поднимаю, думаю — вот кто-то потерял...

К. Лаврентьева

— Вовремя...

А. Ананьев

— Поднимаюсь к отцу Константину в квартиру, он мне дает денег... А я ему говорю: «Вот я карточку нашел, на полу валялась просто — может быть, кто-то из хозяев квартиры знает соседей по подъезду и эту карточку передаст им обратно — ну, они же общаются, наверное, знакомы...». И отец Константин берет эту карточку, смотрит и говорит: «Это карточка хозяина квартиры, в которой мы сейчас находимся». Ну вот прекрасная история о том, как все не случайно бывает... Даже удар машины и попадание на штраф Господь оборачивает в возможность кому-то сделать хорошее дело и найти карточку, вот... Ну а деньги потом отцу Константину я потом, конечно, обратно вернул...

К. Лаврентьева

— Это важное дополнение... (смеются)

А. Ананьев

— Фантастический хит-парад ошибок и фиаско сегодня в «Светлых историях» радио «Вера»... Я бы, наверное, даже не взялся сейчас расставить в порядке уменьшения трагичности, осмысленности и значимости эти ошибки.

Я только могу сказать одно. Я думал рассказать сначала одну историю, а потом думал рассказать другую историю, а теперь я уже не знаю, что рассказать...

К. Лаврентьева

— Как обычно...

К. Мацан

— Ты расскажешь обе...

А. Ананьев

— Слушайте, вы такие крутые все, правда... Что даже все вот эти ваши ошибки — они какие-то классные, понимаете, они какие-то замечательные, они какие-то хорошие — вот какие-то человеческие, добрые и светлые.

А у меня если ошибка — то какая-то грязища вообще, и непонятно, зачем все это было и как... Не хватает вот того, что герой комедии «Служебный роман» называет «Вы вдаль смотрите». Вот не хватает мне вот этого «вдаль смотрите», чтобы рассмотреть во всем этом смысл... Простой пример — я хотел другую историю рассказать, добрую — но расскажу злую.

Когда пришла пора поступать в вуз, я понял, что у меня, в общем, большие проблемы, потому что до этого я год прожил в Штатах, и весь год вот этого школьного образования — он пролетел мимо, и все то, что дети учат в 11 классе (а в 11 классе дети еще и, ко всему прочему, в вуз готовятся поступать) — оно, в общем, прошло мимо меня.

Я попытался поступить сразу в МГУ на журфак, но сразу пролетел на сочинении про «Мастера и Маргариту». Я даже сейчас хорошо понимаю, где я там накосячил — в общем, лучше об этом не вспоминать. И я тогда понял, что я всегда хотел быть врачом. Хотел быть хирургом — причем таким известным хирургом, и вот таким с усталыми глазами, с большими руками... У меня вся семья там — врачи, так или иначе... И я хотел лечить людей.

И я тогда начал готовиться к поступлению в мед нижегородский. Ездил на электричках на подготовительные эти курсы, как бешеный какой-то, учил химию, с которой у меня вот просто... Знаете, есть люди неприятные, с которыми ты не можешь общаться в принципе — вы ненавидите друг друга, даже не зная друг друга имени, вы не принимаете друг друга на уровне запахов — вы противны друг другу — вот это наши отношения с химией. Мы не понимаем друг друга и никогда не понимали. Но я даже химию выучил! Биологию, анатомию, что там, еще чего-то... Я старался...

К. Лаврентьева

— Героически...

А. Ананьев

— Да, мне очень хотелось поступить в мед — лечфак Нижегородского мединститута был для меня просто целью всей жизни. А я же год потерял с этими Штатами, где я жил. И если бы я не поступил той осенью, когда у меня был шанс поступить — той же осенью на меня бы надели сапоги, замотали бы меня всего этими — как это называют, которые на ноги наматывают? Страшное слово...

К. Лаврентьева

— Портянки...

А. Ананьев

— Портянки, да...

А. Ананьев

— Вот у меня почему-то образ такой — жизнь кончилась, когда в жизни появились портянки. Я еще с тех пор это хорошо понял и почувствовал вот... И я бы ушел в армию. В 95-м году туда не хотелось...

К. Лаврентьева

— Чечня?

А. Ананьев

— Чечня, по-моему, к тому моменту закончилась. И какое-то хорошее отношение к армии тоже закончилось в 95-м году, потому что там начался такой «ДМБ» прямо — вот фильм «ДМБ», только в худшем варианте. По крайней мере, мне так казалось. Я очень не хотел в армию...

И вот поскольку я ездил на подготовительные курсы, я имел возможность сдать предварительные экзамены — не только вот вступительные, но еще и предварительные. И если бы меня устроила оценка на предварительных экзаменах, я бы мог там поступить заранее.

И вот я приезжаю, долго готовлюсь, не сплю пять ночей... Пишу химию, что-то отвечаю по химии... Потом на следующий день первым приезжаю к этой табличке, где написаны имена и фамилии с оценками, и вижу: «Ананьев — 3». (глубоко вздыхает) Сразу как-то стало понятно, что вариантов-то нету... А причем «3» было практически у всех. Но и у меня было «3»! Не, были люди, у которых было «5», я их тоже знал лично и ненавидел...

К. Лаврентьева

— Как химию...

А. Ананьев

— Да... Но документы надо подавать в один вуз — тогда можно было только в один подать. И это был либо иняз, куда я попадал 100% после там школы с английским уклоном, после года жизни в Штатах. Но мне не хотелось в иняз, я не понимал, зачем туда всем надо — в иняз мне не хотелось, мне хотелось в мед. И я тогда струсил, я...

Это было в 95-м, а сейчас 2022-й. Получается, уже 37 лет, да? Получается, так... Нет, не 37, меньше — 22 плюс 5... 27... Ужас — 27 лет, какой я старый... Вот 27 лет я жалею о том, что я тогда сделал это! Я увидел эту «тройку», я поехал домой... А на следующее утро я забрал документы из меда и подал их в иняз. Ну потому что не хотелось допускать даже риска того, что я попаду в армию...

Это было очень... Да даже не тяжелое решение было! Это была вибрация страха, была трусость полнейшая. То есть, ты просто взял документы и отдал — и перечеркнул: и все свои мечты, и все свое будущее, и все...

Надо было тогда, когда я поступил в иняз и приехал... Меня еще огорошили тем, что в инязе тогда был как раз эксперимент: если ты получал максимум баллов, ты поступал на английский перевод, если среднее количество баллов — на французский перевод, а если минимум баллов — на немецкий перевод. Вот куда шли вообще самые-самые (плюс еще те, которые из немецкой школы).

А поскольку я в иняз не готовился, я набрал меньше всего, потому что я не знал, кто такой Чайльд-Гарольд и куда он ломился — и в итоге я попал вот на немецкий перевод. Не зная немецкого, единственный из группы...

Это был мне вот ответ на вопрос: «Александр, ты правильно поступил или нет?». Нет, ты поступил неправильно! На теперь, ешь немецкий перевод пять лет подряд. А с немецким у нас отношения были примерно как с химией...

К. Лаврентьева

— Феноменально...

К. Мацан

— То есть, химия на немецком была бы для тебя любимым предметом...

К. Лаврентьева

— Я все равно слушаю... Это феноменально — выучить сначала медицинские какие-то предметы, потом пойти поступить на немецкий! Он так... Саша это так рассказывает довольно самоуничижительно, но вообще-то это все даже невероятно себе представить...

А. Ананьев

— Ты знаешь, я просто чтобы несколько в контрасте с вашими прекрасными историями... Решил рассказать эту историю. Она необычна — тем, что тут нет морали. Нет морали и нету того, чтобы вот сказать: «И тут Господь обернул все во благо...». Было бы круто сказать... Я вот думал сейчас: может, досочинить даже, слукавить и досочинить... Что «а ездили мы туда учиться с моим другом Эдуардом, и мы прям были не разлей вода, одинаковые...».

А, самое-то главное: все, кто получили тройки — все потом поступили в мед-то, понимаешь, в чем штука-то!

К. Лаврентьева

— А что ты ушел-то тогда?

А. Ананьев

— Да, все... Что я ушел? Я побоялся стаи! Я побоялся рисковать...

К. Лаврентьева

— Не поступить...

А. Ананьев

— Они не побоялись — они поступили. Я побоялся — я не поступил... И мне хотелось рассказать такое, знаешь, продолжение — что вот... «А там был друг Эдуард, и он туда, значит, поступил, а я не поступил; а вот недавно я узнал, что он через 30 лет так пил, как пьют все хирурги, и вот недавно умер оттого, что он много пил... А я вот не поступил»...

К. Мацан

— А ты недавно читал Евангелие на немецком в храме на пасхальном богослужении...

А. Ананьев

— Да, безусловно...

К. Лаврентьева

— Но слава Богу, друга Эдуарда не было... И хирурги пьют не все...

А. Ананьев

— Да, друга Эдуарда не было... Морали как таковой нету... Более того, у меня дома висит картина... Мой дед — он тоже врач. И у него такие большие — вот почему мне хотелось стать врачом — у него большие руки такие... Большие руки... Я всегда хотел, чтобы я был врачом с большими руками... Я каждый раз смотрю на эту картину, которую мой дед нарисовал (прадед) — смотрю и думаю: вот жаль, жаль...

Но я думаю, что даже в этом... Не думаю — я знаю, что даже в этом есть какой-то огромный смысл. В конце концов, если бы не то, что случилось, я бы сейчас не сидел здесь, в светлой студии радио «Вера». И у меня много друзей в Германии, которых не было бы, если бы у меня не было этого немецкого языка, и много-много всего другого...

Но ошибка все-таки осталась ошибкой. И вот эта вот обида за себя и понимание того, что ты накосячил — оно никуда не делось.

Хотелось быть оригинальным. Я соригинальничал. И нету тут никакой морали...

К. Лаврентьева

— Есть мораль! Есть мораль, и все ее видят. Ты словом... ты словом служишь Богу! Понимаешь... Это же очень важно. Есть мораль — ты просто ее не озвучиваешь, чтобы как бы все это «подвесить в воздухе» — вот, и это тоже часть твоего профессионализма...

О. Иаков

— Нет, а у нас же в принципе... Ну, мораль... Разве у нас есть вообще мораль в этих историях? Мораль одна — что Господь есть...

А. Ананьев

— Ну да, что Господь обернул все во благо...

О. Иаков

— Ну это же не наша заслуга абсолютно...

А. Ананьев

— Не, у меня есть один приятель — у него как раз история, где Господь обернул все во благо... Его зовут Эдуард... (смеются)

К. Лаврентьева

— И его не существует...

А. Ананьев

— Не-не-не, он реально существует...

О. Иаков

— Но его зовут не Эдуард...

А. Ананьев

— Метр семьдесят девять, голубые глаза, такой блондин... Хороший парень, правда! Вот, и он однажды, вот когда учился в институте, он ушел с военкафедры на третьем занятии. Ему военрук сказал: «Либо ты подстрижешься к следующему занятию, либо на следующее занятие не приходи». А он возьми и скажи тогда вот, в те годы: «А я, значит, и не приду». И не пришел, значит, на следующее занятие... И остался без военной кафедры, вот...

А потом он еще и как бы не пошел в армию, потому что он как-то там нашел какие-то хитрые пути... А сейчас ему 45, и у него нет военной кафедры, и он не служил... И он такой довольный ходит... Он смотрит на меня своими голубыми глазами и говорит: «Представляешь, как Господь управил — я-то все, дурак, не мог понять, че я на военную кафедру не пошел... А оно вон оно как вышло...».

Но это неправильно. Это неправильно... Это вот... вот неправильная история. У вас — правильная. А у Эдуарда была бы неправильная...

К. Лаврентьева

— Да, потому что история Эдуарда еще пока... да, еще пока без финала счастливого...

А. Ананьев

— Будем надеяться...

К. Лаврентьева

— Или не счастливого... Но будем надеяться на счастливый финал...

А. Ананьев

— А здесь уже во многом от нас зависит, сумеем мы или не сумеем... Увидеть какой-то... Я сейчас читаю вот эту замечательную книжку вышедшую матери Марии Скобцовой, как раз об этом. Про то, что... Вот то, что сейчас с нами происходит — это же тоже как бы вот какой-то большой-большой косяк, большой грех, большая беда какая-то. Но это и возможность нам самим открыть в себе что-то такое, что поднимет нас на новый уровень. Мобилизует в нас те заложенные Богом в нас резервы и поможет выйти из всей этой истории не озверевшей толпой, а людьми, которые способны на любовь. Да, отец Иаков?

О. Иаков

— Совершенно верно...

А. Ананьев

— Вот я добавил минора в финал «Светлых историй»... (смеются)

О. Иаков

— Наоборот, мажора, мне кажется...

А. Ананьев

— Ну хорошо...

О. Иаков

— О том, что за всем этим стоит Господь... И даже тот факт, что Вы сказали — что все это привело нас сюда, все это привело нас к этому моменту, и к этому месту, и друг ко другу — это же и есть, в общем, мораль. Господь нас ведет...

А. Ананьев

— Спасибо Вам большое... Еще раз вас благодарю, друзья, за ваши истории и прошу прощения за свою...

Сегодня мы беседовали с клириком храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе священником Иаковом Белым-Кругляковым. Также с вами была прекрасная Кира Лаврентьева, Константин Мацан и я, Александр Ананьев.

Напомню, послушать «Светлые истории» всегда можно на сайте radiovera.ru. А вот посмотреть — поскольку это один из немногих проектов, который еще и визуализирован, существует в видеоверсии — можно на YouTube, Rutube и в наших социальных сетях. Обязательно заглядывайте и пишите свои комментарии — потому что завтра... вернее, не завтра, а через неделю, может быть, мы начнем именно с вашей светлой истории. Спасибо вам большое, пока!

К. Лаврентьева

— До свидания!