«Соловки в 17 веке». Исторический час с Дмитрием Володихиным. Гость программы — Анастасия Богомазова (11.02.2018)

Гость программы: сотрудник Российского Государственного Архива древних актов Анастасия Богомазова.

Тема беседы: история Соловецкого монастыря в 17 веке — время, которое многие считают эпохой расцвета обители.

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И помню, как много наших радиослушателей звонило нам, писало о передаче, посвящённой Соловецкому монастырю времён Российской империи. Нас просили сделать ещё одну передачу, связанную с более ранними Соловками, с судьбой этой прославленной обители, уходящей корнями в эпоху Средневековья. И вот мы решили, что будет даже не одна, а две передачи. Сегодня, на этот раз, будет передача, посвящённая Соловкам, как многие считают, времён их расцвета — эпохи ранних Романовых, то есть семнадцатому веку в истории Соловков. А позднее, через неделю, или, может быть, немного позже у нас будет передача о Соловках ранних — о Соловках, времён их рождения и становления, времён обретения ими славы. Сегодня у нас замечательный специалист по истории Соловков, по истории монастырского флота в Арктическом регионе, сотрудник Российского государственного архива древних актов Анастасия Богомазова. Добрый день, Анастасия!

А. Богомазова

— Здравствуйте!

Д. Володихин

— Первый мой к вам вопрос: вот, собственно, семнадцатый век начинается для Соловков отнюдь не с самых благополучных обстоятельств. Ведь в этот момент на просторах России бушует смута, и страна была буквально разодрана гражданской войной, претерпела страшный ущерб от интервенции. И в частности, интервенция всерьёз грозила и Поморскому региону и самим Соловкам, я имею в виду прежде всего от шведской короны. Что в этот момент происходило в монастыре?

А. Богомазова

— В 1609 году один из шведских воевод направляет в Соловецкий монастырь грамоту с вопросом: а не нужна ли Соловецкому монастырю помощь, и на чьей стороне игумен Соловецкого монастыря? В этот момент Василий Шуйский нанимает шведское войско для помощи в избавлении от поляков, и шведский наместник как бы предлагает свои услуги игумену северной обители. Ответа он, скорее всего, не получил, во всяком случае, он неизвестен.

Д. Володихин

— Вот насколько я помню, да, действительно, шведское войско было отправлено в помощь, и действительно помогло разбить войска самозванца Лжедмитрия Второго, в которые входили поляки, литовцы — да, это так. Если я правильно понял, существует ситуация очень щекотливая: Швеция и Россия в этот момент на официальном уровне союзники, и Швеция помогает русскому царю. Одновременно Швеция присматривается к России, в общем, страна, в которой льётся кровь, в которой нет согласия, на севере почти беззащитна. Вероятно, многим в шведском правительстве в голову приходит мысль: а не нельзя вот в этих обстоятельствах оторвать что-нибудь от России на севере. И насколько я понимаю, попытки эти вовсе таким странным, двусмысленным письмом не ограничились.

А. Богомазова

— Конечно. Соловецкий игумен узрел тайный смысл этих попыток. И он крепко стоит в своей вере, в своём праве оборонять северные земли. Через два года, в 1611 году, вновь поступает грамота от шведского короля, от шведских наместников с повторным вопросом: на чьей стороне игумен Соловецкого монастыря, принимает ли он королевича Владислава, которого хотят сделать русским правителем? И теперь уже игумен Антоний, возглавлявший обитель в это нелёгкое время, направляет ответную грамоту, в которой говорит, что он крепок в православной вере и никого, кроме царя, выбранного из русских бояр, он не приимет. И что в Соловецкий монастырь приходили списки грамот Гермогена, Патриарха Московского и всея Руси, которые были разосланы по разным городам с призывом к освобождению России от поляков.

Д. Володихин

— Собственно, речь шла о том, что Гермоген призывал крепко стоять в вере православной. И грамоты эти фактически благословляли земское освободительное движение на то, чтобы люди пришли к Москве и очистили её от польско-литовского гарнизона — гарнизона захватчиков, которых пустило в Кремль, в Китай-город, в сердце русской столицы боярское правительство, имея в виду свои прежде всего выгоды. Но в данном случае, конечно, настоятель монастыря поступил с предельной осторожностью и мудростью. И в этот момент Россия и Швеция уже враги, поскольку боярское правительство решило призвать королевича Владислава на царство, и действительно даже выпустили монету с его именем, даже решили, что надо присягнуть ему — его ещё в Москве нет, а ему уже присягают так торопливо, спешно. Естественно, Швеция приняла всё это как вызов, как враждебные действия и как отличный предлог всё-таки пощупать Русский Север, приобрести себе выгод. Поэтому настоятель говорит шведам, что вот мы поляков не знаем, всё это не наше, не понимаем, мы за это не стоим; будет русский царь — разберёмся, но, в общем, вас тоже не зовём. И что дальше произошло? Шведы, я так понимаю, всё-таки не оставили своих попыток отрезать кусочек от Русского Севера.

А. Богомазова

— Конечно, они перешли от дипломатических средств к военным и организовывали несколько походов в Поморье, в Сумскую волость, требовали сдачи Сумского острога. Игумен Антоний отправляет в Москву просьбу о помощи. И действительно ему присылают отряд, во главе с Лихоревым и Беседновым (Беседнов — это стрелецкий голова; Лихарева поздняя соловецкая летопись называет воеводой), которые помогали противостоять шведам, которые отбили Сумской острог, и какое-то время были ещё на Севере.

Д. Володихин

— Но другим русским землям повезло тогда гораздо меньше: шведы на несколько лет захватили Новгород Великий. И когда смута заканчивалась, они даже удержали за собой по мирному соглашению часть Северной Новгородчины — вот, собственно, устье реки Невы, Копорье, Ям, Ивангород. К сожалению, всё это осталось за шведами. Но для Соловецкого монастыря всё закончилось иначе, и в значительно степени потому, что местное начальство, а там духовное и светское начальство было в одном лице: настоятель, он же, я извиняюсь, по нынешним понятиям губернатор — оно решило стоять твёрдо и чужих на землю не пускать. Там, в Москве, разберутся, кто будет царём, а мы здесь стоим за землю русскую как можем. Вот как завершилась Смута для Соловецкой обители?

А. Богомазова

— Была прямая угроза нападения на Соловки. Какое-то время шведы даже стояли на островах Кузова, в память об этом один из островов архипелага называется Немецкий Кузов, в 30 километрах от монастыря, но на Соловки так и не напали — очень хороша была Соловецкая крепость, построенная в конце шестнадцатого века. Потом на Соловки обрушивается следующая беда: уже после 1612 года, после, казалось бы, окончания Смуты на Севере появляются отряды казаков литовских людей, черкасов, как тогда их называли, которые грабят поморские вотчины.

Д. Володихин

— Да, это было настоящее бедствие: казаки были вовсе не те прекрасные донские удальцы, которых мы знаем по временам атамана Платова, это были настоящие разбойники, и действительно они жгли, грабили, наносили страшный ущерб северным землям.

А. Богомазова

— И следующий этап вновь дипломатический в отношениях Соловецкого монастыря и шведов: в 1613 году сменяется игумен обители, но следующему игумену, преподобному Иринарху, прославленному позднее в лике святых, достались проблемы предыдущего игумена. В 1614 году он всё-таки смог заключить сам перемирие со шведской короной — позже шведы не нападали.

Д. Володихин

— Ну, слава Богу! Тут больше не нападали потому, что им дали отпор, и оказалось, что всё-таки соваться туда рискованно.

А. Богомазова

— Позднее будет угроза нападения датчан, но она так и не реализовалась в 20-е годы.

Д. Володихин

— Ну что же, вот если говорить о Смуте, то, насколько я понимаю, этот регион, даже разорённый казаками — их потом вылавливали царские воеводы, наказывали, и от этой опасности Поморье избавили в конечном итоге, доходило до настоящих сражений на Севере. Но вот даже с учётом того, что там прошлись казаки, всё-таки, по сравнению со всей остальной Россией, этот регион остался гораздо более целым, гораздо менее разорённым.

А. Богомазова

— Да, это именно так. И сохранились приходно-расходные книги, другие документы Соловков времён Смуты. Хозяйство Соловецкого монастыря продолжало жить, продолжалось каменное строительство. Именно на первые десятилетия семнадцатого века приходится основное каменное строительство келий монастырских — их отстраивают в камне, строят хозяйственные постройки. Уже после Смуты строят в камне Иконописную палату и другие хозяйственные здания.

Д. Володихин

— Ну что ж, мы с вами остановимся сейчас на минуту на этом созидательном моменте: на том, что на Соловках всё намного благополучнее, чем где бы то ни было в России — это, можно сказать, остров благополучия в стране, которая переживает тяжёлые времена. Я думаю, будет правильным, если сейчас в эфире прозвучит фрагмент Второй симфонии Василия Калинникова, в котором создаётся прекрасный, яркий образ монастыря.

(Звучит музыка.)

Д. Володихин

— Уважаемые радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы с замечательным историком-архивистом Анастасией Богомазовой обсуждаем историю Соловецкой обители в семнадцатом столетии. Мне хотелось бы спросит у вас вот что, Анастасия: уже пролетело мельком,хотя пролетело, имя чрезвычайно дорогого для Соловков человека, к сожалению, не столь известного для центральных регионов России. Это настоятель Соловецкого монастыря святой Иринарх, живший и совершавший духовный подвиги как раз в первой половине семнадцатого века. Мне хотелось бы, чтобы вы о нём рассказали поподробнее. Согласитесь, сонм северных святых наших монашествующих чрезвычайно богат — это огромное количество людей. Но даже в этом ожерелье фигура святого Иринарха светит необыкновенно ярким светом.

А. Богомазова

— Да, я бы сравнила преподобного Иринарха, по значению его деятельности для Соловков, с игуменом шестнадцатого века Филиппом (Колычёвым) или поставила бы его на второе место после Филиппа. Иринарх был постриженником Соловецкого монастыря, пришёл в обитель в конце шестнадцатого века, исполнял различные послушания, и его имя есть в приходно-расходных книгах шестнадцатого века монастырских, а с 1613 года возглавляет обитель. Он, как мы уже говорили, заключает перемирие со шведами. На его плечи легли военные обязанности, он позднее будет готовиться к обороне монастыря от нападения датчан. Его предупреждает царь Михаил Фёдорович в 20-е годы семнадцатого века об этой угрозе.

Д. Володихин

— То есть фактически он управлял очень долго монастырём и колоссальным регионом: десятками деревень, сёл, небольших населённых пунктов, острогов, которые все, по большому счёту, имели своей столицей Соловецкую обитель.

А. Богомазова

— Да, при нём развивается монастырское хозяйство, появляются новые усолья — а соляной промысел был одним из основных в Соловецкой вотчине. Несколько раз игумен Иринарх ездит в Москву и просит о льготах для обители, для её разорённого после смуты хозяйства, для того, чтобы это хозяйство было легче восстановить.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, именно тогда, при Иринархе, расцветает то необычное явление, о котором знают немногие и в котором вы являетесь как раз прямым специалистом — это монастырский флот. Ведь, кажется, именно при Иринархе, при царе Михаиле Фёдоровиче там был огромный флот.

А. Богомазова

— Да. Если в начале шестнадцатого века у монастыря было всего четыре крупных грузовых судна — лодий, — в конце шестнадцатого века немного больше: около семи-восьми, то уже к середине семнадцатого века у монастыря уже двадцать крупных морских судов-лодий.

Д. Володихин

— Такая грузовая эскадра.

А. Богомазова

— Да. А помимо них ещё соймы — средние суда, которые отправляли по промыслам, небольшие рыболовецкие и промысловые карбасы и другие суда. За несколько лет, именно в начале семнадцатого века, монастырь покупает очень много различных судов различных типов, различных конструкций. Но надо сразу отметить, что все эти суда были деревянные, шитые суда, как будут их называть в восемнадцатом веке, «староманерные», то есть традиционные русские суда: лодья, карбы, соймы, шняка — это всё типы традиционно русских судов.

Д. Володихин

— То есть те конструкции судов, которые уходят корнями в века, которые появились здесь, на Белом море, не потому, что у кого-то что-то заимствовали — у голландцев или англичан, — а то, что выработала сама постоянная практика мореплавания у русского населения.

А. Богомазова

— Да. И морская практика Соловецкого монастыря является неотъемлемой частью морской практики поморов и всего этого региона, и, может быть, наиболее ярким, наиболее целостным её выражением.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, я хотел бы очень важную вещь подчеркнуть: Петра Великого нет ещё ни в ожиданиях, ни в планах, он вообще окажется на Беломорье через полстолетия после Иринарха примерно и начнёт строить свой флот ещё того позже. Но на Беломорье флот уже есть — он не военный, но он высокоразвитый, с древней традицией, со своими устоявшимися конструкциями судов, со своими приёмами навигаторов, со своими даже, насколько я понимаю, рукописными лоциями.

А. Богомазова

— Нет, лоции поморские всё-таки известны с восемнадцатого века, но, скорее всего, они были, конечно, мы предполагаем, что они были, но конкретных документов пока не найдено этого периода — лоций.

Д. Володихин

— И это настоящее высокоразвитое морское дело. Где? В монастыре, но, наверное, не только в Соловецком...

А. Богомазова

— Да, конечно. Имели свои суда и Кандалакшский монастырь, и Антониево-Сийский, и Николо-Корельский, то есть все монастыри, которые или находились на берегу моря, или имели свои вотчины и промыслы на берегу моря. Даже Кирилло-Белозерский монастырь, казалось бы, очень сухопутный, находящийся недалеко от Вологды, у него были так же, как у Соловецкого монастыря, морские промыслы, в этих промыслах были морские суда.

Д. Володихин

— То есть, если я правильно понимаю, флот был у многих обителей, просто Соловки в этом смысле преобладали по количеству и качеству судов.

А. Богомазова

— Да, конечно. Соловецкий монастырь полностью окружён, он стоит среди вод, поэтому ему просто необходимо было иметь свои суда, чтобы связываться со своими же вотчинами, со своим промыслами, чтобы привозить хлеб, потому что на Соловках хлеб не вызревает, погодные условия не позволяют это.

Д. Володихин

— Да, достаточно печальные погодные условия. Без хлеба, который привозят с материка, монахи жили бы просто страшно.

А. Богомазова

— А надо ещё привозить и камень, и известь для построек, надо привозить дерево, потому что дерево и лес на острове можно извести очень быстро.

Д. Володихин

— Да, откровенно говоря, даже сейчас, когда туда приезжают паломники, туристы, можно заметить каждому, кто туда прибыл, что настоящего строительного леса на Соловках очень мало. В основном деревья такие тонкоствольные, там не так много по-настоящему высоких деревьев — им особенно некуда пустить корни.

А. Богомазова

— А главное, монастырю нужно отвозить соль к рынкам сбыта, чтобы хозяйство развивалось дальше. У монастыря более 20-и усолий в семнадцатом веке, и не все из них находятся рядом с Холмогорами. Вообще, вотчина Соловецкого монастыря простиралась от востока Двинской губы Белого моря (чтобы наши радиослушатели представили это — это чуть восточнее Архангельска) и до Кольского полуострова почти, до побережья Кандалакшской губы.

Д. Володихин

— Причём всё это появилось у Соловецкого монастыря, ещё когда сам Архангельск не был построен — задолго до его рождения. Я хотел вернуться к фигуре святого Иринарха. Сейчас из ваших слов видно, что он был блистательный администратор и очень хорошо управлял монастырским хозяйством — там была настоящая высокоразвитая, сложная экономика. Она должна была там появиться, потому что монастырь с каменной крепостью, монастырь, на который возложена необходимость обороны этих мест, монастырь, у которого книгописная мастерская, монастырь, который постоянно помогает населению, раздаёт милостыню, должен владеть достаточно большими богатствами. Не потому, что иноки хотят жить хорошо, а потому, что есть такое, достаточно многоплановое, служение самой обители. Но мы пока ещё не поговорили о личности Иринарха как большого духовного подвижника, как человека, который прославлен не только своей экономической деятельностью, но и деятельностью истинно православного человека.

А. Богомазова

— Да, это был человек высокой духовной жизни. О духовной жизни обители сложно говорить, ведь она совершается в душах самих монахов. Но хотя бы потому, что в это время насельники-старцы Соловецкого монастыря, как их тогда называли, избирали сами себе игуменов, а мы сейчас знаем, что многие из этих игуменов прославлены в лике святых, так же, как Антоний, о котором мы говорили, чьё время выпало на время Смуты — он местночтимый святой. За ним идёт Иринарх — он святой, прославлен в лике святых. В середине семнадцатого века будет Маркелл, он тоже будет прославлен в лике святых. Раз за разом старцы Соловецкого монастыря выбирают в игумены, в настоятели людей высокой духовной жизни. Иринарх прославился после смерти своими чудесами, в том числе и морскими чудесами: помощью промысловикам и морякам.

Д. Володихин

— Ну например?

А. Богомазова

— Записано несколько чудес преподобного Иринарха, многие записаны со слов очевидцев или его ученики записывали эти чудеса. Например, он мог явиться тому же игумену Маркеллу — он явился во сне и предрёк то, что его изберут игуменом, когда Маркелл ещё не возглавлял обитель.

Д. Володихин

— А вот на водах? Вот вы упомянули чудо на водах.

А. Богомазова

— Да. Таких чудес записано три, и в них содержится очень много подробностей промысла. Все эти чудеса были связаны с веснованием. Веснование — это зверобойный промысел, на который уходили весной, примерно во время Великого поста, отсюда и такое название. И промысел этот был очень страшный.

Д. Володихин

— Рискованный. Плавали на льдах, да?

А. Богомазова

— Да, он заключался в том, что выбирали большую льдину, высаживались на неё всей артелью, вытаскивали свои суда и начинали дрейфовать на этой льдине в поисках морского зверя. Если всё было хорошо, то шли вдоль берегов, но льдину могло отнести в открытое море — это самое страшное, потому что запасы пресной воды были ограничены, запасы хлеба были ограничены, еды. Льдину могло разбить или затереть другими льдами. В одном из чудес игумен Иринарх как раз является во сне промышленникам — как тогда называли промысловиков — и говорит о том, что просыпайтесь, беда — льды скопились. И действительно, они успевают уйти от опасности. В другой раз он является также устроившимся на отдых промышленникам и говорит: «Просыпайтесь, здесь зверь неподалёку». И они смогли за небольшой промежуток времени набить очень много зверя, уйти с добычей, уйти живыми. И ещё одно из чудес рассказывает, что две артели промысловиков попали в беду, две артели весновальщиков. Одной игумен Иринарх помог выбраться, подсказал путь, также явившись одному из членов артели, и путь этот шёл именно на Соловки — артель дошла до Соловков и нашла там пристанище, все выжили. А другой артели Иринарх подсказал, как пройти, куда отправиться, чтобы набить больше зверя, и те ушли с добычей.

Д. Володихин

— То есть, если я правильно понимаю, святой Иринарх — настоящий скоропомощник и предстатель перед Господом Богом за соловчан.

А. Богомазова

— За соловчан, за поморов, за всех жителей этого региона.

Д. Володихин

— Рыбаков, зверобоев, я так понимаю.

А. Богомазова

— Да, к нему все могли обращаться. А в конце семнадцатого века он ещё прославился помощью от зубной боли почему-то — известны и такие чудеса, — и даже позднее.

Д. Володихин

— Ну что ж, замечательный рассказ о таком не очень известном для центральных районов России святом соловецком. И я думаю, будет правильным, если сейчас в эфире прозвучит тропарь Соловецким святым. Это будет, на мой взгляд, очень уместно.

(Звучит тропарь Соловецким святым.)

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, после этого хорового пения я могу с чистым сердцем и радостью в душе сказать: это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы с вами ненадолго расстаёмся, чтобы буквально через минутку вновь продолжить нашу беседу в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И у нас в студии замечательная гостья — историк-архивист Анастасия Богомазова, с которой мы разговариваем о судьбах Соловецкой обители в семнадцатом столетии. Вот, так сказать, чтобы начать новый кусочек нашей беседы, одновременно связав это с тем, что мы говорили раньше, хотел вас спросить: какова судьба мощей святого Иринарха? Мне кажется, там совсем недавно были добрые вести на этот счёт.

А. Богомазова

— Да, мощи преподобного Иринарха считались в двадцатом веке утраченными. Во время лагеря в 1925 году мощи были извлечены из своих рак-гробниц и выставлены на антирелигиозной выставке, а в 39-м году увезены на материк и переданы в антирелигиозный музей. В начале 90-х годов они были обретены, точнее мощи Зосимы, Савватия и Германа Соловецких, и переданы в возрождающийся монастырь. А мощи Иринарха не были найдены. И вот совсем недавно была обретена частица мощей преподобного Иринарха Соловецкого. Один из священников, находившихся в лагере, смог сохранить по частичке мощей Зосимы, Савватия, Германа и Иринарха и отправить их своей семье в Москву. И он не всё время сидел на Соловках, он в разных тюрьмах был, лагерях, и потом он был расстрелян на Бутовском полигоне. А квартиру его семьи не обыскивали, и его вещи сохранились. И совсем недавно внук этого священника, отца Сергия, передал частичку мощей преподобного Иринарха в храм на Бутовском полигоне, оттуда её уже передали на Соловки в этом году, незадолго до празднования памяти преподобного Иринарха Соловецкого — большой праздник был в монастыре.

Д. Володихин

— Да, я думаю. Это должна быть действительно светлая радость для всей монашеской братии и настоящий большой праздник для обители. Потому что для Русского Севера святой Иринарх — это, действительно, очень большой заступник. Но, говоря о традиции соловецкой святости, мы ведь назвали не одно имя, не одного Иринарха — прозвучало имя святого Маркелла и так далее. А мне хотелось бы обратиться даже не к Соловкам в целом сейчас, а к одному маленькому кусочку Соловецкого архипелага, на котором развилась необыкновенно суровая традиция монашества — это Анзерский остров. Насколько я понимаю, там появились подвижники новые.

А. Богомазова

— Да, но сначала надо поговорить о традиции отшельничества на Соловках.

Д. Володихин

— То есть вы хотите, чтобы мы не только об Анзерском острове, но и о том, что сами Соловки были богаты людьми, которые уходили из основных построек обители куда-то далеко: в болото, в лес. Да?

А. Богомазова

— Да, в дебри. Они предпочитали самый суровый образ, аскетичный. Но ведь и Савватий с Германом, и Зосима, основатель Соловецкого монастыря — они же тоже были отшельниками. Монастырь вырос из этой традиции, и не один Соловецкий монастырь.

Д. Володихин

— И Филипп (Колычёв) тоже.

А. Богомазова

— Да, он тоже уходил в пустынь. И сам Иринарх любил уединиться в пустыни. Но в начале семнадцатого века традиция отшельничества развивается: очень много людей уходит в лес. Даже монастыри не знают о том, что эти люди ушли отшельниками. Это могут быть и мирские люди, не принявшие постриг, и их случайно находят и узнают об их подвиге. Это, с одной стороны, очень высокое подвижничество, а с другой стороны, это очень опасно для человека, неподготовленного. Ещё Иоанн Лествичник в своей «Лествице» писал, что неподготовленному человеку уйти в отшельники — всё равно, что море переплыть на доске. Это очень опасно, потому что душу будет соблазнять демон, и не каждый человек сможет с этим справиться без предводительства опытного старца, опытного наставника.

Д. Володихин

— И к этому остаётся добавить, что, вообще-то, жизнь на Соловках весьма суровая. Те соблазны, которые будут одолевать душу, будут накладываться ещё и на то, что, например, зимой или поздней осенью там там крайне тяжело жить, там просто почти нечем питаться. То есть человек по неопытности мог уйти в лес и просто умереть, не понимая, куда он идёт.

А. Богомазова

— Да, и некоторых так и спасали — находящихся на грани жизни и смерти. И хотя преподобный Иринарх сам любил уединяться, и его тоже можно назвать отшельником в какой-то мере, и он поддерживал Елеазара Анзерского, который в 1614 году ушёл на Анзер — самый северный, самый далёкий остров Соловецкого архипелага, ушёл туда именно как отшельник. Но всё-таки некоторых он приказывал искать и возвращать, и он не поощрял это явление в больших масштабах. Зато он поощрял развитие скита на Анзерском острове. Потому что в скиту, хотя монахи будут жить в отдельных пустынях, но всё-таки у них будет опытный руководитель, и они будут на службы вместе собираться, и им будет помощь и заступничество от их руководителя. В 1620 году Елеазар Анзерский основывает скит на Анзере — Троицкий скит. Ему благоволили не только игумен Соловецкий, но и царь Михаил Фёдорович, и его мать — инокиня Марфа. Они давали вклады на основание этого скита, они пожаловали ему ругу царскую, то есть содержание. Строится церковь на Анзере, сначала деревянная, во имя Троицы, и придел во имя Михаила Малеина, то есть святого покровителя царя Михаила Фёдоровича.

Д. Володихин

— Позднее там появится и каменный храм, ныне, к сожалению, находящийся в разрухе после советского времени.

А. Богомазова

— Да, уже в сороковые годы его основной престол будет освящён в честь Знамения Пресвятой Богородицы.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, традиция отшельничества на Анзерском острове укоренится, она будет богатой, оттуда выйдет не один святой.

А. Богомазова

— Да, в восемнадцатом веке будет основан второй скит — Голгофо-Распятский, его оснует Иов Анзерский (или Иисус Анзерский — его имя в постриге). Но здесь мы говорим о скитах, а потом будут в Соловецком монастыре и скит на Секирной горе, уже в девятнадцатом веке, и скит на Муксалме, и Филипповская пустынь. Но традиция отшельничества, именно отшельничества в первоначальном смысле слова, будет жить на Соловках и в восемнадцатом, и в девятнадцатом веке, и даже в начале двадцатого. И даже в лагерные времена будут находить отшельников — последних отшельников Соловков.

Д. Володихин

— Но вот мы сейчас бессильны, Анастасия, и можем только руками развести, бессильны передать ту необыкновенную красоту, которая открывается человеку, когда он забрался на гору Голгофу на Анзерском острове.

А. Богомазова

— На гору Секирную...

Д. Володихин

— Но если говорить о Голгофо-Распятском ските, то он возвышается над лесным морем. А потом вокруг лесного моря плещется море северное — волны бьют в берег. Это столь необыкновенная красота Божьего творения, что люди, которые там сосредотачивались на молитвах, спасали души, отшельничали, жили в окружении просто чудесного природного совершенства. Насколько я понимаю, именно там подвизался человек, который вот громом пройдёт по истории Русской Церкви семнадцатого века — ведь там когда-то монашествовал и будущий Патриарх Никон.

А. Богомазова

— Да. Он приходит на Соловки в 1636 году, принимает постриг, вскоре оказывается на Анзерском острове в скиту, и пробудет там всего несколько лет, а потом уйдёт оттуда — тайно уйдёт, на лодке, вместе с одним из мирских людей, и направится в Кожеозерскую обитель, но по пути попадёт в страшный шторм около устья реки Онеги. И он даст обет, что если он выживет в этот шторм, то он заложит там монастырь. И он свой обет исполнит — так появится и Крестный Онежский Кийостровский монастырь на острове Кий.

Д. Володихин

— Кийостровский монастырь. Да, совершенно верно: в середине семнадцатого века, через пару десятилетий, действительно будет основан этот монастырь. Но Никона связывает с Соловками не только суровая иноческая школа, которую он прошёл на Анзерском острове, его связывает ещё одно событие, не менее важное: перед тем, как он стал Патриархом Московским, он довольно долго был Новгородским владыкой.

А. Богомазова

— Да, он был митрополитом Новгородским.

Д. Володихин

— Совершенно верно, да. И именно тогда у него, насколько я понимаю, родилась идея перенести мощи великого соловецкого святого — бывшего митрополита Филиппа (Колычёва) — с Соловков в Москву.

А. Богомазова

— Да, в 1652 году он, во главе целой экспедиции, можно сказать, снаряжённой за этими мощами, отправляется на Соловки, и путь их был очень тяжёлый. И вновь они попадают в бурю, и несколько лодий гибнет — с людьми и с жалованием, которое было отправлено в монастырь.

Д. Володихин

— И Никону, насколько я помню, говорят: «Может быть, не надо ещё раз рисковать, может, хватит?»

А. Богомазова

— Но упорный Никон отправляется вновь и здесь уже благополучно доходит до Соловков. И действительно мощи перевозят в Москву — назад уже благополучно шли, тихо, считали, что это заступник Филипп помогает. Сейчас мощи преподобного Филиппа покоятся в Успенском соборе Московского Кремля, а на Соловках была оставлена частица его мощей.

Д. Володихин

— И ради интереса хотел бы сказать нашим московским радиослушателям, что неподалёку от спорткомплекса «Олимпийский» стоит храм, освящённый во имя святого Филиппа, храм восемнадцатого века. Он связан с тем, как встречали москвичи процессию, переносившую мощи святого Филиппа, тогда — на окраине города. И росписи храма рассказывают именно об этом происшествии, о судьбе Филиппа на Соловках, о его подвигах и о том, как через всю Москву несли его мощи в Кремль.

А. Богомазова

— А на Соловках стоит часовня, поставленная, правда, уже позднее, в камне отстроенная в девятнадцатом веке — на том месте, где последний раз лодия с мощами Филиппа коснулась берега Соловецкой земли, там, где провожали мощи.

Д. Володихин

— С Никоном, одним из наиболее известных соловчан, связана реформа Русской Церкви. Реформа эта была достаточно сложной и нашла своё сопротивление у староверов. Вот на Соловках в 60-х годах это сопротивление вылилось даже в вооружённое противостояние царским войскам. Отчасти это диктовалось сомнениями, которые вызывала реформа на Соловках, отчасти же тем, что внутри обители оказались разинцы, заражённые мятежным духом. И поэтому, собственно, противостояние монастыря и воинских отрядов закончилось довольно печально: монастырь был взят, многие претерпели тяжкие наказания. И в общем, конечно, многие были просто казнены. Что произошло после этого? Если я правильно помню, вот Анастасия не даст мне соврать, Соловецкую старую братию развезли по другим монастырям, а на её место доставили иноков из иных обителей.

А. Богомазова

— Да. И всего несколько человек выжило, их разместили по другим монастырям, как вы правильно сказали. Состав братии меняется, уходят какие-то традиции, например, уже в восемнадцатом веке братию будут называть «монахи»; «старцы» — вот это слово уже уходит. Уходят ещё некоторые традиции. И, конечно, подавление Соловецкого восстания нанесло огромный ущерб хозяйству монастыря. Во время восстания отписываются вотчины на государя — потом их вернут монастырю во владение. И мы даже можем видеть по состоянию флота, которым я занимаюсь, про который я могу вам сказать подробнее: если в середине семнадцатого века у монастыря 75 судов, из них 23 крупных грузовых лодий — мы об этом уже говорили; то после восстания у монастыря всего несколько судов остаётся. Потом, конечно, хозяйство будет восстанавливаться.

Д. Володихин

— Мне хотелось бы напомнить, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы с замечательным историком-архивистом Анастасией Богомазовой обсуждаем судьбу Соловецкого монастыря в семнадцатом столетии. С течением времени соловецкое хозяйство пережило эти тяжёлые раны, которые были нанесены в эпоху боевых действий на архипелаге, восстановилось. Может быть, там был уже несколько иной дух, но тем не менее монастырь по-прежнему оставался средоточием веры и средоточием монашеского делания на севере России. Так вот, мне хотелось бы поговорить о том, как в жизнь монастыря вошла судьба фигуры, совершенно с ним вроде бы не связанной, — Петра Первого. Ведь Пётр Алексеевич совершил несколько плаваний по Белому морю. И они были накрепко связаны именно с обителью.

А. Богомазова

— Да. Это были именно его первые морские плавания. Пётр изучает корабли, изучает суда пока здесь, в России, но ботик Петра — это всё-таки озеро, Плещеево озеро.

Д. Володихин

— Это, в общем-то, лодочка.

А. Богомазова

— Это лодочка. А ему нужно знать крупные морские суда. И вот специально к его приезду на Север в 1693 году в Архангельске, под руководством двух голландских мастеров, русские мастера-корабелы построили судно, настоящее морское судно — государева яхта «Святой Пётр». И это уже было не то традиционное судно, о которых мы говорили в начале, это было, как потом будут говорить, «новоманерно» — по голландским образцам.

Д. Володихин

— Вооружённое, заметим, с небольшими пушечками.

А. Богомазова

— Вооружённое. Двенадцать пушечек было, да. Первое военно-морское судно — его можно назвать. На нём Пётр совершил три путешествия по северным водам. Тогда же, в 1693 году, он отправляется в составе конвоя сопровождать иностранные торговые суда. И прошли они довольно много: из Архангельска до Горла Белого моря, до архипелага Три Острова в Горле. Горло Белого моря — очень опасное для навигации, очень рискованное.

Д. Володихин

— И насколько я помню, в какой-то момент Петра потрепал шторм.

А. Богомазова

— Ещё только на выходе из Архангельска они попадают в шторм, и настолько страшный, что думали, что всё уже — все погибнут. Пётр даже принял Святое Причастие — с ним был священник на судне. Но у Петра был опытный кормщик — Антипа Тимофеев, который отстранил царя от управления судном и вывел его в губу Унские Рога, где суда спасались от шторма. На том месте, куда «Святой Пётр» причалил, Пётр сам вырезал, своими руками, деревянный крест и поставил его — в память о своём спасении. Сейчас там копия стоит этого креста.

Д. Володихин

— Ну, государь мечтал о морях. А ему сказали: «Пожалуйста, вот море есть: одно — Белое, другое — Каспийское. Пожалуйста, можешь получить флот на этих морях, можешь поплавать по ним». Пётр впоследствии устремится и на Азовское море — отбивать его, и на Балтику. Но тем не менее всё-таки первое плавание по морским волнам — это именно 90-е годы семнадцатого века, это Беломорье. И этим первым плаванием отнюдь не ограничилась история его мореплавания на Севере.

А. Богомазова

— Да, на следующий год Пётр совершает уже два плавания, точнее, на Севере говорят «по морю не плавают, а ходят». Он доходит до Соловков на следующий год, посещает Соловки. И во второй раз он вновь идёт в составе конвоя морских судов, но тогда уже идёт несколько судов, и Пётр не на «Святом Петре» — он на другом судне. И вновь Пётр приходит на Север в 1702 году.

Д. Володихин

— Вот, секундочку: Пётр побывал тогда на Соловках, добрался?

А. Богомазова

— Да.

Д. Володихин

— Есть ли какие-то, если не памятники, то памятные места или документы, или какие-то описания, связанные с первым его прибыванием на Соловках? Или это прошло достаточно тихо тогда? Ведь его должны были встречать торжественно.

А. Богомазова

— Позже, в память о посещении Петром Первым Соловков, установили Петровскую часовню — но это уже в девятнадцатом веке.

Д. Володихин

— Ну то есть помнили, что он здесь был.

А. Богомазова

— Помнили, конечно. Помнили, и в приходно-расходных книгах монастыря можно найти отражение, и в хозяйственных книгах по Архангельску есть сведения о строительстве «Святого Петра», об уплате мастерам за его строительство.

Д. Володихин

— Заметим, что это первый государь российский, который добрался до Соловков, несмотря на все шторма и бури. И мало того, не устрашился, поплыл... или пошёл правильно, да? — поход совершил, и не только первое и второе путешествия, но впоследствии ещё вернулся и вновь, так сказать, обновил морскую стихию своим присутствием.

А. Богомазова

— В 1702 году Пётр вновь побывает на Соловецком архипелаге, тогда уже идёт Северная война, и Пётр приходит туда, не только чтобы опять пообщаться с Северным морем, но и по нуждам военным. На материке от Нюхчи до Повенца (Нюхча — это деревня на берегу Онежского залива Белого моря, Повенец — это южнее уже, в Карелии) прокладывают по лесам, по болотам так называемую государеву дорогу брёвнами, войска петровские выходят в тыл ни о чём не подозревающим шведам и разбивают их.

Д. Володихин

— И перетаскивают, насколько я помню, какие-то небольшие суда ближе к Балтике.

А. Богомазова

— Да, возможно. И вся эта кампания заканчивается основанием Санкт-Петербурга в 1703 году.

Д. Володихин

— Но это будет потом, а пока вот он ещё плавает по Белому морю. Что там происходит?

А. Богомазова

— А пока Пётр на Соловках, он приходит на Большой Заяцкий остров, там тогда стояла часовня. По его повелению, но неизвестно точно, при нём или уже после его ухода, освящают эту часовню, переделывают её в церковь, церковь в честь Андрея Первозванного. Возможно, какой-то придел был освящён при Петре. Считается, что при нём освятили один из первых андреевских флагов для его судов, возможно, не самый первый, но один из первых.

Д. Володихин

— То есть такова была воля государева: создать здесь, на Большом Заяцком острове, храм на месте часовни.

А. Богомазова

— Да. И вот об этом походе уже в документах Соловецкого монастыря есть сведения: о том, что для военных нужд давали лошадей, из вотчины Соловецкого монастыря — людей.

Д. Володихин

— И, насколько я понимаю, Пётр символически отметил этот остров присутствием святого Андрея, который для него лично, как для государя, значил очень много. Ведь многие говорят, что Пётр Алексеевич, после того, как он побывал в Великом посольстве, после того, как он поездил по Европе в 1697 году, как-то сильно убавил в своей вере, и для него уже и Православная Церковь перестала быть столь уж авторитетной, и его чувство, может быть, христианское несколько подуменьшилось. Но вот видите, ведь это произошло чрез пять лет после того, как царь отправился в Великое посольство — 1702 год. И здесь, на Соловках, Пётр Первый совершает акт веры, здесь он желает утвердить храм во имя святого Андрея Первозванного, который для него связывается и с российской государственностью, и с создаваемым флотом. Но вот, насколько я понимаю, на Белом море Петра, с одной стороны, поминают хорошо — по поводу этого храма, а с другой стороны — и достаточно критически относятся к тому, что он повелел строить «новоманерные» суда, а «староманерные» запретил.

А. Богомазова

— Да, в начале восемнадцатого века он издаёт три указа, которые запрещают строить «староманерные» суда, ну или потом уже хотя бы доиспользовать старые суда, но не строить новые; и приказывает строить именно по западным образцам: они больше были, у них была грузоподъёмность больше, на них уходило меньше леса при этом, а на деревянные поморские суда уходила самая лучшая часть дерева, самая лучшая древесина — они должны были быть очень прочные, с толстой обшивкой. Но эти указы не прижились, и поморы всё равно пытались их обойти, потому что «новоманерные» суда были не приспособлены для того же веснования, о котором мы с вами говорили, для хождения в Белом море. И те, кто их строил, начинали строить, пробовали, они просто разорялись: они не могли ходить на промыслы, не могли торговать. Хотя потом часть этих «новоманерных» судов приживётся, но с изменениями: основа останется «староманерной», но то, что будет хорошо, что не помешает, то возьмут от «новоманерных» судов.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, получилось так: «новоманерные» суда в основном остались в военном флоте, их перегоняли потом на Балтику: плыли вокруг Скандинавского полуострова, проходили Балтику, они добирались до Кронштадта и Санкт-Петербурга. «Староманерные» суда остались для нормальной промысловой, рыбацкой, грузовой деятельности, для перевоза паломников. И получилось так, что русская морская стихия, стихия мореплавателей, которые населяли эти берега давным-давно, переварила несколько непродуманные указы.

А. Богомазова

— Да, «староманерные» суда дожили до начала двадцатого века, в основе своей — в тех же конструкциях.

Д. Володихин

— И даже, насколько я понимаю, в Соловецком морском музее, который в какой-то степени вы представляете, в общем, были опыты их восстановления.

А. Богомазова

— Нет, там как раз строили реплику государевой яхты «Святой Пётр».

Д. Володихин

— А до этого была шняка.

А. Богомазова

— Шняка была, да. Это тоже один из проектов Соловецкого морского музея.

Д. Володихин

— Ну что же, мне, уважаемые радиослушатели, осталось от вашего имени поблагодарить за это, на мой взгляд, чудесное, высокоинформативное выступление Анастасию Богомазову: спасибо большое, Анастасия!

А. Богомазова

— Спасибо вам!

Д. Володихин

— Теперь мне осталось поблагодарить за внимание вас, дорогие радиослушатели. Но попрощаюсь с вами не я, и даже не сидящая здесь рядом наша замечательная гостья Анастасия Богомазова, а замечательный хор, который, в память о воздвижении храма святого Андрея Первозванного, пропоёт тропарь этому святому. До свидания!

А. Богомазова

— До свидания!

(Звучит тропарь святому Андрею Первозванному.)

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Атаман Борис Владимирович Анненков». Константин Залесский
• «Историк Константин Николаевич Бестужев-Рюмин». Татьяна Агейчева
• «Святитель Лука Войно-Ясенецкий». Анастасия Чернова