«Путь к вере». Анна Вейлерт

Гостьей программы стала Анна Вейлерт — сценарист и режиссёр документальных проектов о монастырях и православной миссии.

Она рассказала, как пришла к вере: сначала — первый поход в храм с бабушкой, потом — понимание жизни Церкви через съёмки. Анна говорила, что раньше видела храм как музей, но через опыт работы поняла: это живое пространство, где можно соединиться с Богом.

В эфире прозвучали истории съёмок фильмов на Сахалине и в Африке — о православных миссионерах, монахинях и священниках. Анна подчёркивает, что не хочет просто показывать, а старается давать надежду: быть рядом с человеком, передавать радость.

Она говорит, что идеи приходят как дар. Важно не творить из обиды, а стремиться к добру. «Мы не творцы, а инструменты. Вопрос в том, в чьих ты руках», — говорит Анна. Она называет язык веры единым — именно он делает возможной работу с людьми, которые не говорят по-русски.

Этот выпуск — о пути к вере, о съёмках, которые становятся встречей, и о светлом, что может быть передано через простое участие.

Ведущая: Кира Лаврентьева

---

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие наши слушатели. Меня зовут Кира Лаврентьева, и я с радостью представляю вам нашу сегодняшнюю гостью, Анну Вейлерт, режиссёра, сценариста. Здравствуйте, Анна, добро пожаловать.

А. Вейлерт

— Здравствуйте, Кира. Очень рада здесь у вас быть.

К. Лаврентьева

— Да, да, это взаимно. Мы очень рады видеть вас в нашей студии. В этой программе мы говорим о пути христианина в светском обществе и, конечно, хочется о многом вас спросить. Давайте с режиссуры, наверное, начнём. Как вы к ней пришли? Я так понимаю, это было не совсем последовательно и логично. Там были прямо у вас повороты жизненные довольно резкие. Вот хотелось бы узнать, потому что всё же профессия для женщины непростая. Я знаю женщин-режиссёров, это трудно, это сложно. Это требует такой мужской организации мышления, многоплановости, многозадачности. У женщин с этим проблемы нет, но всё же нужна такая некая масштабность восприятия действительности. Нужно видеть картинку, нужно понимать, как это будет выглядеть в начале, в середине и в конце. В общем, короче, объясняю такие понятные вещи, пытаясь быть умной. Расскажите, пожалуйста, как вы в режиссуру пришли? Что это был за путь?

А. Вейлерт

— Вы так сейчас сказали, что я чуть не заплакала: «Это трудно». Да, это, конечно, трудно. Вызов, действительно, для женщины, потому что в основном на площадке тебе нужно управлять мужчинами. Вот. И это одно из таких вот переворотов, да, опять же, вот если идти от христианства, вот, в патриархальном нашем мире управлять мужчинами на площадке сложно. Вот. Но, конечно, съемочная группа — это вот такой особый организм, в который ты которую ты должна зарядить так, чтобы они сами понимали, что они делают. И вот я поняла, что женщина в режиссуре должна быть музой. То есть она вдохновляет, она уговаривает, она помогает.

К. Лаврентьева

— Чем это отличается от родительства?

А. Вейлерт

— Ну, ничем. Ничем, да. Я не была готова к тому, что я вдруг стану режиссёром. Вот, потому что я по профессии сценарист, да, я закончила ВГИК, и я начала очень много писать, и для меня это было очень таким желанным шагом в жизни стать сценаристом, это было очень интересно. И когда я поняла, что мне сейчас нужно не быть сценаристом, а снимать, я была очень удивлена, потому что я была в Оптиной пустыни, и я приехала туда писать свой сценарий, который как раз посвящен был чему-то там. Ну, не буду туда уходить в эту историю, но я вдруг стала ходить вокруг монастыря, я увидела картинками, что я должна снимать. То есть я шла, я видела картинки, и я поняла, что то, что сейчас я увидела, я должна показывать. А я увидела то, что первый цикл, который называется «Граница на кресте», и я сняла из него сейчас только первый фильм на Сахалине. Он о наших монастырях. Я вдруг поняла, что это такое вообще для России, что это не просто какие-то строения, не просто какой-то музей, это основа вообще нашего бытия. То есть я вдруг чётко поняла, что Россия приходит куда-то, и первое, что она делает, это ставит храм или монастырь. И вот если посмотреть, у нас граница обозначена вот как вокруг Кремля монастыри, так и наша граница вот этими монастырями. И я прямо открыла карту, начала смотреть и поняла: вот, вот, вот здесь. Это форпосты такие, что вот они, вот они стоят здесь, и это вот то, что окружает, просто то, что защищает. Вот, и появилась эта идея снять «Границу на кресте», да, цикл из 12 фильмов, из которых я сняла сейчас только один. Вот. И она появилась буквально там внезапно. Я написала это всё за 6 часов ночью, потому что это было какое-то зрение, и тогда был конкурс, конкурс назывался... Фонд «Знание» его проводил, «Умное кино», они сделали такой конкурс для начинающих документалистов, я просто туда ворвалась с этим проектом. Там было очень интересно, как раз это был 22-й год, лето, то есть мы еще не поняли, что у нас идет СВО, то есть мы еще не понимали. И вот все проекты были про кулинарию, про визажистов, какие-то путешествия. А я пришла вся в чёрном и говорю: «Ребят, а у нас вообще-то идёт война, и у нас люди сейчас защищают наши границы». Это мёртвая тишина в зале, которая была... Всех очень поразила эта мысль. «А зачем вы вообще с этим сюда пришли?» Вот. И пообещали дать денег сначала на весь цикл. Вот. Потом, конечно, там что-то произошло. Дали только на одно кино. И вот это одно кино мы сделали на Сахалине. Вот совершенно удивительным образом туда попав, я собиралась на Байкал. Почему-то мне хотелось начать с Байкала. Вот там граница не России, а граница религий. Там буддизм и православие вот в этой полосе. Там очень сложная история. Я собиралась туда, и мне позвонили вообще... Просто позвонили и сказали: «А не хотите съездить? Проводят для молодёжи на Сахалине такой форум, просто форум». Думаю: «Ну нет, не хочу. Куда я поеду? На Сахалин?» Я сижу на даче с ребёнком, готовлюсь там снимать, куда-то ехать. Зачем мне этот Сахалин нужен? Не спала я ночь. На следующее утро звоню, говорю: «Поеду». Не знаю, что. Вот поеду. И приехала я туда, поехала, естественно, посмотреть монастырь, и очень удивилась, потому что монастыря там, как такового, в физическом плане его нету. То есть там переделан клуб, над ним настроены колокольни. Рядом живут два монаха и послушники, и вот они там ведут монашескую жизнь. Я смотрю, думаю: вот они, мои миссионеры, у которых ничего нету, и которые вот это вот здесь, где ещё ничего не построено, и до сих пор там вот только они начинают это всё строительство, они здесь уже пытаются вот эту вот границу... Потому что спорная территория, она для нас не спорная, а для других стран она всегда вот эти вот места... Кажется, что им они очень нужны. История там очень тяжёлая, и христианство там совсем недавно появилось, вот именно православие, то есть там буквально в 90-е годы только вообще всё там началось, потому что вот эта вот часть Сахалина вернулась после Великой Отечественной войны, до этого она была японская. И, соответственно, до 90-х годов там не было ничего, и потом вот начали вот это вот делать. Я увидела ребят и поняла, что вот из всего того, что я бы сейчас хотела делать (можно снимать ещё красивые храмы, которые уже есть), а мне хочется им помочь. То есть помочь именно информационно. Как-то сделать так, чтобы хоть как-то об их монастыре начали узнавать люди, потому что, ну, очень тяжело. И я приехала, мы сняли там замечательное... Ну, для меня замечательное, да, это засудить зрителю какое-то кино, вот, мы сняли там кино. И мы очень подружились, то есть я там обрела своего, собственно, батюшку, которого очень люблю, мы с ним теперь очень часто встречаемся, я езжу туда, на Сахалин, то есть я нашла друга там. И я всегда с удивлением думаю: вот занесло меня просто на другой конец света для того, чтобы познакомиться с этим человеком, чтобы понять, что именно он тебе очень близок духовно, он твой духовный друг. И во многом мой дальнейший сейчас путь с тем, что я стала делать с Африкой, начался с него, потому что это он познакомил меня с человеком, который занимается африканской миссией, поддержкой этой африканской миссии. И сейчас те фильмы, которые мы делаем в поддержку нашего африканского экзархата, они первым делом я высылаю туда, на Сахалин.

К. Лаврентьева

— Программа «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА, у нас в гостях Анна Вейлерт, режиссер и сценарист. Меня зовут Кира Лаврентьева. Анна, продолжайте, даже боюсь вас перебивать. Так, и как всё развивалось дальше?

А. Вейлерт

— А дальше началась Африка. То есть я выпустила этот фильм. Дело в том, что права на этот фильм остались у той платформы, которая нам его проспонсировала, и пока они там. Как только они закончатся, я, как конь, поскачу дальше. Буду искать ресурсы для того, чтобы сделать остальные фильмы, потому что идея в том, что я хочу сделать 11 фильмов о границе, я сейчас машу руками, показываю, как выглядит наша граница, и последний финальный — про Москву, потому что в рассуждениях этих я поняла, что Москва вот в этой всей конструкции тоже совершенно уникальное явление, потому что это центр, это сердце. И это неспроста так исторически сложилось. И когда вот я сейчас хожу по Москве, я не устаю повторять эту мысль: в каждом дворе у нас есть храм, в каждом. Больше нет города в мире, где так. И ты понимаешь, что она златоглавая, и она не просто так эту огромную территорию всегда соединяет в себе, всегда все дороги ведут в Москву, в наш центр. И когда я исследую вот эти все 11 монастырей, я финальный фильм хочу посвятить Москве и её вот этой глубокой духовности, которая на самом деле есть, которая... Вот за всей этой мирской суетой она кажется спрятана, но когда ты начинаешь понимать, что это такое, что это Россия, наша столица, ты хочешь этим поделиться, то есть я прям очень мечтаю и жду того момента, когда мы возобновим этот проект, когда права вернутся к нам, потому что, ну, продолжение... Там изначально этот проект не то чтобы очень хотели поддерживать, там просто не было вариантов, потому что, ну, нельзя было не поддержать эту женщину в чёрном сумасшедшую. Поэтому... И сейчас мы делаем серию фильмов про африканский экзархат. Это вообще совершенно... Вот я начала вам об этом говорить за кадром, да, это служение. То есть это какое-то... Меня просто вырвали из моей реальности, где я могу писать сериалы, могу как-то творить какие-то новые полнометражные фильмы и придумывать что-то. И сказали: «Вот есть Африка, там есть миссия, там у нас миссионеры Константин Островский, Георгий Максимов, наши миссионеры африканские, владыка Константин возглавляют сейчас Африканский экзархат». И я, когда увидела вообще масштаб вот этой работы, представляете, целый континент, целый континент, на котором невероятно религиозные люди. И настолько у них горячие сердца, что, когда к ним приходит православный и рассказывает им благую весть, они просто понимают, что это правда. И они идут, и там всё расширяется. Мы вот первый фильм поехали снимать, когда тысяча человек крестятся в воде. Представляете, я никогда такого не видела. Я говорю, такое было только, наверное, вот когда крестили Русь. Заходят люди в воду, их крестят наши священники. И ты смотришь, думаешь, это такое... И это где-то там в полях, в лесах, огромное африканское озеро. Ты думаешь, это просто исторические события, которые там происходят. И люди, они меняются. Когда я сейчас приезжаю снимать фильмы про наших православных африканцев, я понимаю, что я приезжаю, и мы говорим с ними на одном языке. Английский не мой родной язык, и они на русском не говорят, но мы говорим на одном языке, и это язык веры. Они понимают, что я от них хочу, они понимают, почему я к ним приехала, я понимаю, что они здесь делают. То есть у них совершенно чёткое, прямое такое вот решение быть с православной церковью, и там вот эта вот миссия, которая сейчас там разворачивается, мы, мне кажется, до конца ещё не понимаем её масштаб, просто не понимаем. И те священники, которые там есть, я смотрю на них и думаю, вот это миссионеры. То есть они либо... То есть там же вот много священников, которые ушли из греческой церкви после раскола, и они пошли против всего. То есть они оставили церкви, они оставили всё своё, просто, и они объясняют: «Мы пошли за верой, мы пошли за правдой». Ты думаешь, как ты, сидя вот в своём вот этом железном строении, правда, там четыре ветки у тебя стоят вместо церкви, три лавочки, сколоченные прихожанами, как ты здесь это осознал? Ты понимаешь, что это люди вообще, они на другом уровне. Ты приезжаешь к ним и учишься этой вере. Они говорят: «Я понимаю, что вот там был нарушен такой-то-такой-то наш догмат православный, и поэтому я понял, я буду... Мы лично обратились к патриарху Кириллу, мы писали письма, мы собирались, мы поняли, что вот признание на Украине вот этого раскола было нарушением и было вот отклонением от нашей правды». И ты думаешь, как ты здесь это понял? Что вообще? Вот что происходит? В Африке, да, сидя вот там. И я первое время ездила вообще с недоумением. То есть я думала, что это вот какая-то, как вот говорят там, может, это пропаганда наша какая-то там залезла. Ну, мы же все начинаем сомневаться, может быть, кто-то приходил, говорил. Нет, они сами сидели и сами это всё поняли. И они написали письма, и они все переходят. И это невероятно просто, то, что я там каким-то образом вот так присутствую, приезжаю. Мешаюсь иногда. Иногда вот у нас, я когда приезжаю с нашими, вот с владыкой, с отцом Георгием, они бывают прям, я чувствую, они терпят. Ну, потому что есть их порядки, есть их законы. Врывается киношник. Камера вот эта вот носится туда-сюда, совершенно неуправляемая. И они терпят, они... Я у них прошу всегда прощения: «Владыка, отец Георгий», и здесь я прошу вас всегда прощения за то, что я вот так вот врываюсь в эту миссию, ну, потому что как бы так надо, вот. И они потом уже подходят, говорят: «Аня, да, хорошо, спасибо, да.

К. Лаврентьева

— Анна, такой вопрос: где вы берёте время на это всё, потому что семья?» Вот у меня, конечно, такой прикладной сейчас довольно.

А. Вейлерт

— А у меня замечательная семья. У меня мама, которая помогает всегда с моей дочерью. У меня пока только одна дочь. Вот поэтому мама может с ней справиться. Я увожу её к бабушке, чтобы съездить в командировку. Они очень дружат с бабушкой. Помогает муж. Муж у меня тоже кино занимается, он в полнометражных фильмах работает, и у него работа там не ежедневная, поход в офис, а проектная.

И когда мне нужно вот это вот взлететь и куда-то убежать, моя семья... Без неё я бы ничего не могла. Я бы не могла ни писать, ни учиться. То есть это такая большая опора, с которой вообще я, в принципе, начинаю свой день и им заканчиваю. То есть это то, для чего вообще я живу. А для того, чтобы понять, насколько я их люблю, мне надо куда-то съездить и подумать об этом. Вот, потому что для меня это... Я тоже не устаю повторять, что для творца очень важно, то есть не должен творец творить из кризиса. Ну то есть он должен быть внутренний, но он должен быть связан, там, с кризисом того, что ты с Богом, например, не можешь общаться.

Ну, какой-то он такой должен быть, неповерхностный, не то, что у тебя плохие отношения с людьми, это должен быть внутренний поиск. И если творец творит из плохих отношений с людьми, получается очень... творчество обиды. Мы всё время... ну, мы знаем, да, что вот обида бывает на правительство, на окружающих людей, здесь всё плохо, там всё плохо. Вот если вы... И фильмы мы такие. Если из этих чувств ты начинаешь творить, то получается, что ты просто преумножаешь это в мире. А когда ты творишь из любви, из своего какого-то поиска внутреннего, тогда ты преумножаешь добро. Мне кажется, что это нам... Какая интересная мысль. Очень важно, да. Это очень важно осознать вообще. Ну, вообще с творчеством очень такая сложная... сложная у нас миссия творческая, потому что мы всё время говорим «мы творцы», «мы творцы», «творцы», а на самом деле вот мне кажется, что мы не творцы, мы инструменты. И вот когда к тебе подключают... то есть ты в руках кого-то можешь творить как инструмент. И вопрос в том, в чьих ты руках. Если ты в руках Бога, то тобой творит Господь, да, и Он там пишет что-то, какие-то тобой фильмы, помогает тебе там жить. А если ты в руках не Господа, и тобой творит не Он, то ты, собственно, являешься проходом, вот этими вратами ада сюда.

И когда это ощущаешь на себе, у меня совершенно чёткое в какой-то момент было... Я просто разрабатывала сериал, экранизацию одной из наших не очень известных книг, и один из главных героев был демон. И вот когда я поняла, что ко мне... Я прям физически понимаю, что я становлюсь руками вот этого вот существа. Неспроста. Помните, раньше всех актёров, сценаристов хоронили за оградкой, на отдельном кладбище. Да, потому что если ты отдаёшь всё в эти руки, я понимаю, что это очень страшно. То есть очень страшно не понять, в какой момент ты проносишь сюда зло. И это, наверное, для меня самое важное, что я поняла вообще вот за свой творческий путь.

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У нас в гостях Анна. Анна Вейлерт, сценарист, режиссер. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы вернёмся очень скоро. Пожалуйста, оставайтесь с нами.

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается, дорогие друзья. Меня зовут Кира Лаврентьева. Напоминаю вам, что у нас в гостях Анна Вейлерт, сценарист, режиссер. В конце первой части, Анна, вы, конечно, сказали такие критически важные мысли, озвучили очень серьезные переосмысления про некую энергию, которую проводит режиссер. Это можно отнести к писателю, к поэту, это можно отнести к актеру, к певцу, да и вообще, наверное, ко всем творческим людям, которые пытаются что-то делать для других людей. И вот, наверное, на это надо пристальное внимание обращать: в каком ты состоянии и что ты проводишь. Вот тут, конечно, такая, наверное, главная проблема всех людей, которые связаны с кинематографом и театром.

А. Вейлерт

— Я вот с вами полностью согласна, что это огромная проблема, огромная... Это вообще очень закрыто, очень закрыто. Пока ты не начинаешь об этом рассуждать, пока ты не пытаешься вообще взаимодействовать как-то с Господом, да, хоть как-то не пытаешься там договариваться, молиться, да, я боюсь этого слова, да, как мы молимся, договариваться. Ну, это отдельная история. Наша молитва. Она не всегда бывает очень прилежной, но мы стараемся. Вот пока ты не пытаешься этого сделать, ты как слепец идёшь по жизни. И, конечно, в моём понимании творческого пути мне очень много дала мастер Зоя Кудря, у нас во ВГИКе, сценарист, очень такой большой. Она всегда говорит: «Ты человека, вот куда бы ты его ни завела, ты должна привести его к свету. Пусть это будет, ну, как бы в рамках его жизни это будет, может быть, для тебя тьма, но для него будет свет. Всегда вводи, ищи эту искру Божью, к которой он должен прийти. То есть нельзя взять и... Ты управляешь сознанием человека». Вот к тебе приходит человек в тёмный зал, да, как к сценаристу, к режиссёру, ты его вводишь в определённый цвет. Ты занимаешься, по сути, каким-то таким... Ну, знаете, если бы, наверное, 500 лет назад сказали бы: «Да вы гипнотизируете». Есть такой момент. Вы вводите человека в транс, погружаете его в другую жизнь. И что вы в этой жизни ему показываете?

Кем он выйдет после этой жизни, кем он утвердится после детской сказки, кем он станет? Хорошим человеком? Или скажет: «А здесь аферисты всегда побеждают в этой жизни, давайте-ка и я буду аферистом». Например, все голливудское кино построено как раз на том, что аферист, который может чуть-чуть обмануть, он побеждает. И мы понимаем сразу, что это противоречит тому, чему мы должны пытаться соответствовать в своём творчестве, — Евангелию. Ты всегда, как камертоном, совещаешься, что-то делаешь. А что бы сказал Господь на это?

Вот если бы он вот в этой ситуации решал бы, как бы он сказал, что бы вот Он... И ты пытаешься через... Да, ты можешь в этом случае тоже допустить ошибку, мы можем допускать ошибки, но когда хотя бы вот эта цель стоит перед тобой, что я хотя бы попытаюсь, хотя бы приближусь через своё творчество к пониманию этого,

К. Лаврентьева

— Как вы стали верующим человеком? Так уж мы с вами и с одной стороны это обсудили, и с другой. Но вот главный вопрос нашей программы пора уже озвучить.

А. Вейлерт

— У меня... мои родители атеисты. То есть такие очень суровые, в плане что убежденные. До сих пор они такие же. И, наверное, первый раз я, конечно же, попала в храм с бабушкой. Я у неё гостила, она меня привела в храм. Это достаточно комичное для меня было мероприятие, потому что я просто попала туда, где не понимала, что делать. То есть меня отправили на исповедь. Меня спросили, ну, какие там, 7 лет? Батюшка говорит: есть у тебя грехи? Говорю: нету, батюшка, нету. Говорит: «А конфеты ешь?» Я говорю: «Ем. А вы что, не едите?» Он говорит: «Всё, иди. Иди, дочь моя». Вот, это была моя самая первая исповедь, очень хорошо её помню. Я подошла, говорю, к бабушке: «Он спросил про конфеты». Это для меня... Я вот съездила тогда летом к бабушке, и больше я долгое время вообще в храме не появлялась. Но при этом я, ну, как человек, который занимается искусством, я всегда относилась к религии как к источнику вдохновения. И я изучала очень много, то есть помимо наших текстов религиозных, я изучала там индуистские, то есть я подходила со всех сторон. И вот к вере я пришла гораздо раньше, чем пришла к православию,

поняла, что вот истина здесь, вот в православии, это тоже было через творчество, это было через... То есть это не так давно, наверное. Шесть лет назад я писала сценарий, собственно, посвященный как раз общине, с чего начался мой вот этот путь такой. И я поехала просто, чтобы глубже проникнуть, просто понять, что здесь происходит. То есть для меня церкви, я в них всегда заходила и очень любила. Ну, я не стояла на службе, потому что я не понимала, зачем это нужно. В моей семье это как бы совершенно непонятная традиция. Ну, зашел, посмотрел там, как в музее. Есть какой-то музей, есть какое-то представление. Ну, тебе это может нравиться, может не нравиться. То есть для меня это было что-то такое. И вот как раз, когда я поехала в Оптину изучать это, погрузившись, вы знаете, я погрузилась в жизнь человека, в моем вот этом сценарии, там, человек, который... у него поствоенный синдром, вот, и он ищет, как от него избавиться. Да, я погрузилась вот в это состояние, да, ну как, понятно, вот как я рассказывала, да, поехали, поехали смотреть.

И я стала понимать, что это что-то большее, чем просто музей, это что-то большее, чем просто представление. Это то, что действительно, как вот я уже говорила, это слово — камертон для жизни. То есть церковь — это камертон. Ты туда приходишь, ты соединился с тем, что происходит, с действием, причастился, и ты как бы в созвучии с Господом стал, и дальше пошёл что-то делать. И когда ты не соединяешься с этим камертоном, ты просто как пианино, ты расстраиваешься. Ты расстраиваешься всё больше и больше, и ты совсем расстроенный ходишь, в конце концов. Просто... Нужно, и нам дан такой замечательный, совершенный инструмент, куда мы можем прийти. Я вот ко всему отношусь, видите, как к инструменту, который тебя настраивает на вот это взаимодействие с Господом в этом мире. То есть просто то, что дано как помощь нам. И когда я это поняла, я начала, как оглашенная, бегать везде и кричать, что, ребята, так вот же, вот же, что мы ищем, вот же наши ценности, которые мы не можем найти в нашем кино, вот же наши какие-то традиции, они все здесь, мы куда-то пытаемся забегать на запад, на восток. Смотрите в себя, смотрите в свою культуру, смотрите в свою историю, и здесь мы всё можем найти. И об этом, ну, к сожалению, вот за 70 лет, да, вот то, с чем я столкнулась в моей семье, что мои родители — они отличники вот по состоянию души. Им было это сказано в школе, что вот Господа нет, что вот вы все придумали, что это был инструмент, да, ну, вот эти все наши... И они этому поверили, как люди честные, правильные, которые хотят в это верить. И разубедить их в этом, чем больше им лет, тем сложнее. И за 70 лет сколько поколений! Моисей 40 лет водил по пустыне, у нас 70 лет это всё происходило. У нас вытерлось это всё просто ластиком. И люди, которые сейчас это восстанавливают, которые начали это в 90-х восстанавливать, которые сейчас это продолжают, это тоже, ну, как бы вот... Как мои любимые африканцы... Ну, просто у нас это не так заметно, у нас это не так... Ну, как бы мы делаем это мягче, там-то они более горячие, они южнее гораздо. Но это тоже большой такой миссионерский труд — это всё возродить сейчас у нас всю эту культуру. И это единственный источник. Просто нет другого источника у нас в стране, чтобы это возродить. Не может быть в принципе.

Ну, как мы, если мы дальше пойдём, то во всём мире не может быть его другого, да, но как бы здесь, вот на нашей территории, на нашей земле единственное, через что мы сможем изменить вот всё, и иначе ничего не будет. И когда, вот, кажется, да, это громкие такие слова, а вот мы тихо все внутри это понимаем, что только так, больше никак.

К. Лаврентьева

— Да, спасибо огромное, это действительно очень интересно. Но тут же получается, что вы через профессию пришли к вере. То есть ваша профессия фактически привела вас вот к таким открытиям. Да. Как ыы адаптировались в церковном мире? Как делали первые шаги? Как искали духовника, если его искали?

А. Вейлерт

— Так вот, про духовника я вам рассказала. Собственно, да. Человек, с которым я до этого общалась, естественно, начала свой путь, но не было такого какого-то сближения, которое нужно для того, чтобы ты смог не только человеку рассказать о том, что ты сделал, а ты мог рассказать ему о том, что ты хочешь сделать.

То есть нужно для этого, чтобы человек, а для меня это очень важно, чтобы человек не пытался тебя остановить. Потому что если послушать мои идеи вот так вот просто, они покажутся сумасшедшими. Когда мы только начинали историю про Африку, я сказала: «Давайте сделаем так, чтобы о каждой стране в Африке у нас был фильм про нашу миссию, о каждой стране». Их там, на минуточку, больше восьмидесяти. И сейчас я понимаю, что в этом году мы уже там будем, надеюсь, к концу года у нас будет шестнадцать. То есть и кажется, что, ну, это же вообще сумасшествие. Зачем? И для меня очень важно, когда человек не говорит мне, что это невозможно, а он говорит: «Ну, тебе надо сделать то-то и то-то, чтобы это получилось». Ну, как бы... Молись и кайся, и иди вперёд. И когда вот я познакомилась как раз на съёмках, и через съёмки, опять же, через творческий путь там с батюшкой вот, с моим Алексием, я поняла, что это тот человек... Он сразу меня увидел и сказал: «О, это конь».

Вот конь, он может, вот его и куда ни впряги, он побежит, за собой может везти чего угодно. То есть лошадиных сил очень много, главное, чтобы он бежал в правильном направлении. И как-то так мы с ним сдружились, и дальше мне стало гораздо легче во всем. То есть есть какие-то моменты, ну мы все знаем, да, что даже вот как бы внутри есть спорные моменты, да, что можно делать, что делать нельзя. И для меня самое важное, наверное, было то, что мне сказали, что если ты делаешь что-то во славу Бога для того, чтобы утвердить Его славу, то тебе откроется всё. То есть вот всё, что ты придумываешь для того, чтобы Его славить, это всё тебе дастся. Я так в это поверила, и, в общем-то, теперь с этим иду по жизни, радуюсь.

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У нас в гостях Анна Вейлерт, сценарист, режиссер. Анна, что для вас самое трудное, вот именно в плане организации съемочного процесса и вообще в физическом плане, может быть, в съемках в Африке? Все-таки климат, первое напрашивается, не самые легкие для русского человека.

А. Вейлерт

— Нет, вы знаете, с климатом, наверное, я люблю жару, мне это нравится. Наверное, первый день только чуть-чуть себя не очень хорошо чувствуешь. Самое, наверное, сложное для меня — это отсутствие чего-то... Отсутствие предсказуемости. То есть это совершенно непредсказуемый процесс. И вот то, что вообще отличает документалистику мою от сценарного мастерства, ты делаешь сценарий, ты садишься в комнате, да, как ты делаешь художественное кино, ты сел, ты всё придумал, у тебя всё вот прописано до каждой строчки, до точки, ты вышел на площадку и снял. Что такое документалистика? Ты на парашюте прилетел в лес, высадился, и дальше ты смотришь вокруг и пытаешься... Ну, то есть ты минимально можешь сделать подготовку, учитывая то, что информация вообще о том, какие у нас приходы, что там происходит, какие там люди, её нет вообще. То есть ты приезжаешь неизвестно куда, неизвестно какой у тебя будет сценарий. То есть ты вот... И когда я делаю вот эти фильмы, единственное, что я понимаю, что вот там я учусь молиться. Потому что я еду и думаю: «Господи, да я... Вот я не знаю, куда я еду, я не знаю, кого я встречу. Вот дашь мне что-то, я сделаю. Не дашь мне что-то, ну, я вот скажу, что ничего там нет».

К. Лаврентьева

— Задача показать православие в Африке. Это главная задача?

А. Вейлерт

— Знаете, нет, для меня не главная задача показать, а для меня главная задача принести людям, к которым я приезжаю, надежду. На что? На то, что у них всё будет улучшаться в жизни. То есть, когда они... Знаете, у них очень... Они вообще с такой радостью большой встречают нас, потому что, ну, вы знаете, да, вот киношники, да, но все, кто работает в медиа, это какие-то, кажется, всем небожители, волшебники, да. И когда приезжает Волшебник и говорит: «Вы нам интересны, вы, лично вы, мы приехали к вам рассказать про вашу жизнь». Для людей это... Вот мы сейчас ездили на Мадагаскар. Город называется Амбатундразака. Ехать туда мы ехали 8 часов по какому-то серпантину, по какой-то дороге, это очень опасно. Под конец мы ехали по темноте, очень боялись. Вот я, как сценарист, стала выдавать массу вообще каких-то вариантов того, что с нами сейчас может происходить. И мы приезжаем, и это, ну, настоящая мадагаскарская дыра. Да, провинциальный город, криминальный. Отель просто потрясающий. Это были отдельные видео, которые я высылала нашим ребятам сюда. И мы переходим... Там монастырь. Первый женский монастырь православный. Девчонки ездили сюда, матушки, в Москву. Они брали как-то, вот учились несколько месяцев. И там сняли здание небольшое для них, и вот несколько монахинь там устраивают вот эту монашескую жизнь, вот там. И вот ты едешь, просто думаешь, куда мы едем, зачем? А если они даже говорить не смогут нам? Вот не смогут говорить люди. Ну, бывает, включаешь камеру, и ничего человек не может сказать. И ты приезжаешь, видишь этих людей, а там они ушли из греческого монастыря. Их ненавидит весь город, потому что они считают, что они раскольницы, они считают, что они все, кто ушли. И они вот... Ты заходишь на территорию вот этого небольшого домика и понимаешь, что ты в другом мире, что ты в обычном русском монастыре. Вот девчонки, у них тёмная кожа, но ты в русском монастыре. Они присматривают, у них там детишки. Вот это да.

И ты прям думаешь, вот... Да, это невероятно. Да, ты дома, и ты с ними разговариваешь, они тебе говорят те вещи, которые ты не услышишь здесь от людей, потому что мы стесняемся о таких вещах говорить, о том, что вот я пошла за Господом, я люблю Господа, я вот поняла, что это мой путь, и ты такого не услышишь здесь. Ты смотришь и думаешь, да, вот это да. То есть ты вообще рядом с этими людьми просто думаешь, ну...

А для них, они говорят: «Вы знаете, как для нас важно, что... ну, там приехал владыка Константин за этого, за несколько дней туда перед нами». Да, он впервые там был, он говорит, и наш весь город узнал, что к нам приезжают всё-таки, что мы не раскольники, к нам приехали из России, и дальше приезжают люди вот с телевидения, которые рассказывают про нас. И для них это просто такое... такие, значит, для этого огня столько дров просто... Они говорят: спасибо, вот нам просто... Мы дальше будем идти по своему пути, нам дальше продолжат плевать в спину. Мы видели, как на рынке подошла женщина, просто к главной матушке, настоятельнице монастыря, взяла её за руки и с улыбкой говорит: «Ну, ты же раскольница, куда ты ушла?» Она говорит: «Перестаньте мне это говорить». То есть и мы смотрим, и мы понимаем, что это каждый день с ними происходит. Они каждый день вот занимаются вот этим, они гонимы, они миссионеры, и ты для них вот этот вот лучик надежды, который туда приезжает. И поэтому, когда ты приезжаешь, ты делаешь фильм, ты потом начинаешь рассказывать про это, но самое, вот самое дорогое, что ты оттуда привозишь, что ты чуть-чуть этих людей, этим людям дал радость. Они выходят, массово выходят из греческой церкви и присоединяются, пишут письма, то есть это не то, что там с нашей стороны какая-то там инициатива. Нам-то вообще, у нас наши миссии... Своих задач достаточно. Да, да, да, то есть если бы это была наша инициатива, вот у нас просто внутри сейчас нам кажется, что зачем нам это нужно, но опять же повторюсь, то, что у нас

та миссия, которая там в Африке вообще, как она разрастается и что там происходит, это историческое событие. Да, у нас это такая территория, которая будет, я думаю, в которой будет сейчас очень много обычных для религиозной жизни, но необычных для современного мира вещей. То есть люди там настолько преданны, настолько горячи, что вот мы сейчас были в Кейптауне, в ЮАР, отец Николай Эстерхази, он тоже был клириком греческой церкви, за два года его приход, который там вообще малюсенькая церковь, с 10 человек до 100, просто без каких-то... вот целиком приход, да, 100 человек, это, ну, хороший такой для района Москвы, да, небольшого прихода. Вот у него это растёт, и нам кажется, что, ну, а чего такого, 100 человек? Нет. В масштабах вот этого вот скорость этого роста, скорость того, насколько... как быстро распространяется этот огонь там. Вот это как будто огонь, знаете, вот он идёт, и вот всё начинает там полыхать, и это, конечно...

И те люди, которые там находятся, это люди, почему мы стали делать фильмы, и они даже во многом такие фильмы-портреты, потому что это такие личности, личности, которые будут вести за собой многих людей. То есть вот они первопроходцы, как апостолы. Да, да, да. Вот, поэтому, да, наша там миссия.

К. Лаврентьева

— Почему вы выбрали этот путь? Почему вы поехали в такое непростое путешествие для съемочного процесса, решились на это, будучи мамой маленькой дочки? Ну, то есть у вас есть определенные риски, они есть, но вы, тем не менее, с верой и упованием на то, что все будет хорошо, и дай Бог, так и будет, едете в непростое, в общем-то, непростое место и снимаете там непростые фильмы. Вот почему именно туда? Сахалин, ладно, еще понятно, Байкал понятно, но тут Африка, Анна. Вот это, наверное, вопрос, который меня мучает. Почему?

А. Вейлерт

— А я могу сказать, что это было не совсем... Вот в финальный момент это было не совсем моё решение. То есть я до этого хотела, размышляла о том, что я хочу в Африку. Вообще с ней было... Я в своей жизни только два месяца читала сайт, ежедневно читала сайт патриархии. Не знаю, зачем. Но читала я это до момента, пока не образовался экзархат. Вот каждое утро я читала новости, и потом выходит новость: «Вот с сегодняшнего дня официально объявляется создание экзархата». Ну, наконец-то! Это было за два года до того, как я поехала в Африку. Потому что вот просто у меня было... Ну, наконец-то! Я перестала читать. Я вот сейчас думаю... Ну, что-то тоже, знаете, какое-то такое... Интересно. Подсознательное что-то. Я где-то там чего-то ждала. Я этого дождалась. Ну, ладно. И потом почему-то меня очень мысль эта как бы, знаете, вот она возвращалась ко мне. Интересно, а что там делают в Африке? А как это там развивается? Это такое миссионерство, так это всё интересно. И вот когда я познакомилась со Славой Щёголевым, которая помогла, ну, как бы, как продюсер этого проекта, он несколько лет уже думал о том, как сделать там фильмы про наш экзархат, потому что он, с точки зрения... он глубоко православный, верующий человек, но он с политической точки зрения говорил, что это наша мягкая сила, мы должны об этом говорить. Но, естественно, в светских медиа не так просто это всё запустить, не так просто всё это начинать. И когда мы с ним встретились, вот у него была эта идея, у меня где-то внутри теплилось это всё, и мы решили, ну, как-нибудь, да, договорились, что если у него получится, то я приду.

И почему я решилась на это? И решилась я на это буквально в несколько часов. Я, когда мне позвонила Слава и сказала: «Ань, слушай, ну вот сейчас будет крещение там, и мы имеем возможность тебя отправить, у нас едет туда группа, вот возьмёшь моих ребят». Я хотела ехать со своей командой, и у меня вообще, знаете, запросы такие, что я хотела там кинокамеру, мне нужно было много съемочных дней, вот все мне надо было, чтобы было, как вот хорошо. А вот Слава сказал: «Вот у меня есть люди, которые смогут тебе снимать, есть возможность отправить туда, поедешь?» Я говорю: «Я тебе сейчас перезвоню». Очень интересно, что вот он позвонил ровно в тот момент, когда я сидела и думала, вот, Господи, вот мне кажется, что вот я должна что-то такое... Вот знаете, вот прям и мне звонит он, он говорит: «А что у тебя с голосами?» Я говорю: «Да ничего». Ответ приходит. Он говорит: «Да, ну, я тебе перезвоню». Я говорю: «Всё нормально?» Он говорит: «Да, всё нормально». То есть, мне даже... я не могла даже этого осознать. Я ему перезвонила через час, он говорит: «А я думал, ты откажешься». Я говорю: «Ну, я бы, ну, может быть, отказалась, если бы ты не позвонил мне в тот момент, когда был прямо задан вопрос и прямо пришёл ответ. И поэтому там вариантов для отказа не было никакого у меня внутри, да? Ну, поехали».

К. Лаврентьева

— Слушайте, ну, это невероятная история, которая только, видимо, началась. У неё ещё всё впереди и всё развитие. Мы ещё будем наблюдать и ждать вас в нашей студии. Анна, помоги вам Господь во всех ваших творческих задумках. Пусть будет всё хорошо. Спасибо огромное, дорогие друзья. У нас в студии была Анна Вейлерт, сценарист, режиссёр. Меня зовут Кира Лаврентьева. Пожалуйста, оставайтесь с нами, слушайте программу Радио ВЕРА. Встретимся на следующей неделе. Всего вам доброго и до свидания. Спасибо.

---

Все выпуски программы: Вечер Воскресенья

• «Путь иконописца». Александр Чашкин
• «Театр «Живая вода». Лариса Никулина
• «Музыка и вера». Анатолий Мошкович