«Путь к священству». Священник Феодосий Амбарцумов

У нас в гостях был настоятель храма Умиления Божией Матери в Санкт-Петербурге, руководитель координационного центра по работе с детьми-сиротами отдела по церковной благотворительности и социальному служению Санкт-Петербургской епархии священник Феодосий Амбарцумов.

Наш гость — правнук канонизированного в лике святых священномученика Владимира Амбарцумова — рассказал о своем пути к вере и священству, о том, как в его доме появилось 16 приемных детей, и как в его жизни сочетаются священническое и социальное служение.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Лазарева Суббота и Вход Господень в Иерусалим: история и смыслы праздников». Священник Антоний Лакирев
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Еженедельный журнал» с Аллой Митрофановой. Выпуск 401

---

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона моя коллега Кира Лаврентьева...

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

К. Мацан

— И я, Константин Мацан. А в гостях у нас сегодня иерей Феодосий Амбарцумов, настоятель храма «Умиление» Божией Матери на улице Гжатской в Санкт-Петербурге, руководитель координационного центра по работе с детьми-сиротами Отдела по церковной благотворительности и социальному служению Санкт-Петербургской епархии, правнук священномученика Владимира Амбарцумова, что немаловажно, об этом тоже сегодня поговорим. Добрый вечер.

Иерей Феодосий

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Я вам расскажу и нашим слушателям напомню, что в этих беседах, которые мы с Кирой по вторникам на волнах радио «Вера» ведем, мы говорим со священником о его пути к вере, в вере и к священству — о том, чем этот путь сопровождался, как человек на этот путь встает, почему решает, ну если угодно, оставить все и посвятить себя вот такому, может быть, самому высокому для мужчины служению алтарю. Вот об этом сегодня хотел бы с вами поговорить, но я не могу не начать, собственно говоря, с того, что озвучил. Не так часто у нас в студии радио «Вера» в гостях бывают правнуки...

К. Лаврентьева

— Да, святых

К. Мацан

— Канонизированных святых.

К. Мацан

— Даже звучит ответственно. Вот как для вас это переживается внутренне?

Иерей Феодосий

— Знаете, я бы не сказал, что это как-то, каким-то особенным образом переживается как для родственника, да, как для потомка. Ну какое-то такое чувство особой ответственности, наверное, связанной с жизнью отца Владимира, прадедушки. И даже, знаете, какое-то, наверное, так вот если посмотреть в глубину сердца, какое-то чувство трепета, смешанного со страхом. Потому что тот путь, который он прошел, и та верность Богу, которую он явил, ну это то, что страшно вот думать об этом, да. И думаешь, что ты совершаешь служение в условиях гораздо более... ну то есть несопоставимых. И ну вот и все, и вот это ощущение такого какого-то разрыва между собственным служением и тем, что в его жизни было, оно как-то так заставляет, знаете, более глубоко подходить к своему священническому служению, с постоянным вот этим чувством.

К. Мацан

— Быть может, нужно напомнить радиослушателям, что священномученик Владимир Амбарцумов прошел репрессии за веру, и вот то что мы говорим фигурально — 37-й год — вот это было в его жизни. Бутырская тюрьма, он был одним из узником, и допросы, и кончина — вот полностью все, что на долю тех исповедников и мучеников пришлось, вот он на себе вынес. Поэтому вот, видимо, об этом вы говорите, когда говорите о тех условиях, в которых священномученик нес свое служение и тех мирных условиях, в которых мы сегодня живем.

Иерей Феодосий

— Да, безусловно. Потому что одно дело, когда мы читаем и знакомимся с житиями новомучеников и исповедников, очень близких достаточно к нам по времени. Другое дело, когда это близкий тебе человек, который все это прошел, в общем, будучи таким же священником, как и множество других, и при этом сохранил вот эту верность Христу до конца.

К. Мацан

— Я не могу еще один вопрос не задать на эту тему. А ваш прадед казнен на Бутовском полигоне. Когда вы оказываетесь на Бутовском полигоне, что вы чувствуете?

Иерей Феодосий

— Вы знаете, ну то же самое, что и на могиле своего отца-священника, дедушки, отца Евгения Амбарцумова. Такое какое-то чувство, может быть, где-то защищенности даже, какого-то особого благословения.

К. Мацан

— Вот как.

Иерей Феодосий

— Внутренней какой-то, как вот, знаете, когда пожимаешь руку близкому человеку — вот какое чувство испытываешь, что-то такое.

К. Мацан

— Потрясающе.

К. Лаврентьева

— Вы с детства знали, что станете священнослужителем?

Иерей Феодосий

— Да, с детства. Это выросло как-то изнутри, с раннего даже, можно сказать, детства. И это было чувство такое, приходилось иногда сталкиваться вот в течение жизни с таким восприятием, что ну конечно, сын священника, внук священника...

К. Мацан

— На роду написано.

Иерей Феодосий

— Ничего удивительного, да. А между тем мне было шесть лет, когда умер отец мой, и он недолго служил, всего три с половиной года. И вы знаете, как вот, может быть, какого-то такого влияния, чисто какого-то такого материально-физического он не оказал на меня в плане священства, это именно шло как-то из глубины души — я никогда не рассматривал никаких других вариантов, никогда не думал о каких-то других путях. И даже потом в конце, заканчивая школу, уже когда общался с разными сверстниками, которые — не хочу сказать, как-то себя этим возвеличить, но тем не менее были ребята, которые говорили, что надо подстраховаться и как-то постараться подать документы куда-то еще в другой вуз — мало ли, не получится с семинарией. Если не получалось с семинарией, я не знал, что мне делать, то есть это была только семинария, только этот путь и больше ничего.

К. Лаврентьева

— А первые годы в семинарии, они проходили легко?

Иерей Феодосий

— Первые годы в семинарии проходили не то что легко, это было счастье, радость. Но такая, предварительная радость, потому что дальше потом получилось, так сложились обстоятельства, что еще определенные вещи произошли в моей учебе уже...

К. Лаврентьева

— Просто есть ли что-то, что может удивить ребенка из церковной среды? Приятно удивить.

Иерей Феодосий

— Видите ли, в чем дело, тут такой был момент, что у меня детство было вот в свете смерти папы, отца моего, и вот с шести лет там и до 17, когда я поступил в семинарию, в общем, это были довольно такие непростые годы. Да, и все это время я, в общем, стремился попасть в семинарию. И когда я туда попал, я понял, что я обрел то, что искал. И много было, даже вот я помню, будучи в церковной среде, разные разговоры о том, что есть какие-то там минусы, может быть, в семинарском обучении, еще что-то, в самой жизни — я ничего этого не видел. Для меня все это было незначительно настолько, что можно было не обращать внимания. Мне это было очень по сердцу, по душе. И не было никогда какого-то такого, знаете, может быть, разочарования или даже намека на разочарование, что, может быть, стоило пойти там учиться или взять какую-то выбрать профессию — никогда такого не было. Я, вот если говорить таким простым. светским языком, получал огромное удовольствие от своего просто пребывания даже в семинарии, не говоря уже об учебе.

К. Мацан

— Вы сказали, что какие-то были еще события, которые, видимо, имели отношение к выбору дальнейшего пути и, может быть, к тому, чтобы утвердиться на этом пути или как-то...

Иерей Феодосий

— Это знаете, что было. У нас так получилось, что я поступил в семинарию — это был 98-й год, и семинария реформировалась в ту пору, и наш курс первым шел по новой пятилетней программе. Это было уже высшее учебное заведение стало, академия превращалась в аспирантуру трехлетнюю, потом еще там были ряд реформ. Но вот у нас было так. И на пятом курсе мы должны были писать дипломную работу. И вот написание этой дипломной работы, оно стало дорогой такой, знаете, более проторенной дорогой к священству. Я и без этого, так сказать, шел в этом направлении, можно сказать так, уверенно, но когда вот пришло вот это время дипломной работы, то это открыло сразу несколько, скажем, таких новых направлений. Потому что я познакомился с иеромонахами Мефодием и Кириллом (Зинковскими), которые в ту пору были молодыми преподавателями, которые оказали на меня, конечно, огромное влияние. Именно много можно говорить, это отдельное такое направление. И так получилось, что я обратился к отцу Мефодию с просьбой, чтобы он был моим научным руководителем по дипломной работе. И он открыл для меня наследие старца схиархимандрита Софрония (Сахарова), который, я когда вот начал читать, знакомиться — ну сказать, что я был в восторге, это ничего не сказать. То есть он собрал в себя все то церковное литературное творчество, которое было мне известно до того, и выразил его на современном, в общем, языке. Я год, пятый курс семинарии, изучал его жизнь, богословское наследие в общих чертах, потом поступил в академию, продолжил изучать. И все что, знаете, вот можно сказать, что богословское образование — это вот изучение его наследия. Много чего было, но это стержень, это самое главное, это то, что оказало влияние на все — на жизнь, на мировоззрение, на представления о Церкви, о Боге, о священстве, об отношении к людям. В общем, это дало мне фундамент, фундамент, который помогал и помогает до сих пор. Потому что даже вот в священническом служении, вообще в жизни, когда возникает какой-то вопрос, первое, что приходит на ум — это что говорил на эту тему старец Софроний (Сахаров), а его слово, оно такое афористичное.

К. Мацан

— А вот что конкретно вас так поразило, зацепило, когда вы читали, может быть, до сих пор когда перечитываете и обращаетесь к наследию старца Софрония? Вот если бы человек, наверняка среди наших слушателей такие есть, которые, может быть, что-то слышали о старце Софронии, но, например, не читали. Не читали его книгу «Видеть Бога как Он есть» и так далее. Вот что бы вы сказали, самое главное из того, чему он учит?

Иерей Феодосий

— Вы знаете, он многогранен, отец Софроний. И, скажем, книга «Видеть Бога как Он есть» и книга «Преподобный Силуан Афонский» — это все-таки разные вещи. Но я как-то вот открыл для себя старца Софрония через, может быть, знаете, как вот в Евангелии сказано, что как зерно горчичное — самое маленькое, самое незначительное может быть, самое такое произведение, которое можно даже и не перечислять, когда вспоминаешь старца Софрония — «Письма близким людям». Это переписка с семьей протоиерея Бориса Старка, с которыми он близко дружил. И потом многие годы, после того как он уехал... Вернее, не он уехал, а семья отца Бориса вернулась из Франции в Россию, вот у них была переписка. И я когда читал эти письма, это что-то потрясающее, для меня это было сравнимо с Евангелием. Вот такое влияние на душу, которое оказывали эти письма, только читая Евангелие ощущал. Потому что это такой любовью были наполнены, с одной стороны, а с другой стороны, кажется, вот простая переписка с друзьями, и вместе с тем каждое слово это такой сгусток богословия, выраженный простыми словами, который ты можешь понять и передать другим людям как, знаете, такое лекарство своего рода духовное. И это один момент. Второй момент — это то, что он, обладая огромным духовным опытом, тем не менее держался такого, если можно сказать, позитивного направления. Книга "Видеть Бог как Он есть«— это же свидетельство о нетварном свете, о том Божественном свете, который Бог давал созерцать отцу Софронию. По-разному к нему относились, к этому свидетельству. Но тем не менее он всегда подчеркивал о том, что все это наполнено вот этим светом. А то что касается демонических каких-то явлений, которые тоже были в его жизни, и которых буквально крупицы можно на страницах его книг найти, это минимально. Потому что он считал, что даже чтение о такого рода вещах может определенным образом на неподготовленную и неустойчивую душу оказать влияние, в том числе негативное. И поэтому, вот как бы находясь в потоках этого света, который льется со страниц книг старца Софрония, я встретил то, чего не встречал нигде. Это было вот удивительно. Да, ну и, конечно, «Старец Силуан» — книга, которая оказала колоссальное влияние на многие поколения, и молодых людей в том числе, которые и в Церковь пришли благодаря этой книге, и даже монашество многие приняли. Это был такой, знаете, гимн подвижничеству, который не оставляет в сердце такого ощущения недосягаемой высоты. При всем том, что все это есть, мы понимаем, читая книгу «Старец Силуан», что это может быть выше обычных человеческих возможностей, тем не менее нет какого-то вот ощущения разрыва между тобой и тем человеком, о котором ты читаешь.

К. Мацан

— Иерей Феодосий Амбарцумов, настоятель храма «Умиление» Божией Матери на улице Гжатской в Санкт-Петербурге, руководитель координационного центра по работе с детьми-сиротами Отдела по церковной благотворительности и социальному служению Санкт-Петербургской епархии, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

К. Лаврентьева

— Отец Феодосий, у вас очень интересная история знакомства с вашей матушкой, с вашей женой замечательной, подвижницей. И скоро наши дорогие друзья и радиослушатели поймут, почему именно так я ее назвала сегодня. Расскажите, пожалуйста.

Иерей Феодосий

— Ну да, это история такая, история волонтерства фактически. Мы, наша вот организация, «Детская миссия», работали, работаем уже много лет с детьми-сиротами, с воспитанниками детских домов. И даже так как-то получилось изначально, что мы не приглашали волонтеров, то есть люди узнавали сами о нашей работе — это были друзья, друзья друзей, какие-то знакомые, кому-то передавали, — и хотели присоединиться, то есть «ходить в детский дом» — это называлось вот так у нас. Ходить в детский дом. Потом уже появились программы. Но изначально люди приходили в Духовную академию, где мы, собственно, располагались, и мы рассказывали им о нашей работе, и предлагали посещать тот или иной детский дом. И была вот встреча такая, пришла будущая моя супруга, Надежда, и как-то так получилось у нас, что — ну я уже рассказывал несколько раз эти истории, — получилось так, что мы обычно старались людям предлагать детский дом поближе к дому. Ну а здесь как-то так вот упустили этот момент и, в общем, предложили Надежде детский дом, который находился там часа три с половиной, наверное, нужно было ехать до него — то есть это из одного конца Ленинградской области в другую. И она ничего не сказала про свое место жительства и стала ездить в этот детский дом. И спустя там, наверное, около года прошло, может быть, чуть меньше, я вдруг узнал, что она вот, оказывается, ночевала в городе у подруг, чтобы ездить в этот детский дом, и развила там очень бурную деятельность. Так что наше знакомство такое, оно на профессиональной почве, можно сказать, получилось. И это было таким каким-то потрясающим моментом для меня. А мы очень ценили людей, которые вкладывали душу вот в работу в детском доме. Потому что у всех по-разному получалось — кто-то больше, кто-то меньше, кто-то уходил. Но здесь это был такой расцвет деятельности. И я помню, когда мы общались там на совещаниях на разных, она всегда говорила: у меня столько идей, столько идей. И я думаю: надо же, как человек, даже без того, чтобы получать какие-то рекомендации, которые тоже мы давали, тем не менее и как-то сам старается эту работу проводить. И притом это не было, знаете, как бы вот, ну вот бывает такое, что: а как говорить с детьми? А может быть, они, я не знаю... Нет, это был именно такой творческий процесс, глубокий, и завлекающий детей. Это один момент был. Второй момент — потом мы начали устраивать крупные детские мероприятия для воспитанников детских домов. И вот буквально одно из первых мероприятий Надежда практически полностью организовала сама, работая при этом медсестрой в Александровской больнице, да, со всеми договорилась, все организовала — там были подарки и театральное представление, и посещение храма. И я когда все это увидел, я думаю: это драгоценная жемчужина.

К. Лаврентьева

— Да.

Иерей Феодосий

— Да. И плюс, конечно, какое-то чувство такое...

К. Лаврентьева

— Родства?

Иерей Феодосий

— Ну не знаю, знаете, вот здесь тоже можно сказать такую вещь, может быть, личного порядка, но тем не менее — это было вот как бы, как вот с семинарией. Я никогда не представлял себе там поиск матушки, еще чего-то. Вот она есть — и все. И слава Богу. И отец Иоанн Миронов — тоже вот отдельная, кстати говоря, страница и священнического нашего служения, который наш такой духовный покровитель, благословил нас, повенчал. Ну и, в общем, как-то так, как и с семинарией, вот еще раз повторю, у меня никогда не было чувства какого-то... То есть вот оно, вот это как дар Божий сошел с неба, и ты просто, как говорил старец Софроний: я не находил слов благодарности Богу.

К. Лаврентьева

— А у вас совершенно удивительная сейчас семья. Можете немножко рассказать об этом?

Иерей Феодосий

— Ну да, удивительная, конечно. Тут видите как...

К. Лаврентьева

— Шестнадцать приемных детей, дорогие радиослушатели, я не удержусь — шестнадцать приемных детей воспитывают отец Феодосий и его замечательная жена, матушка.

Иерей Феодосий

— Ну часть из них, половина уже достигла 18-летнего возраста, и даже больше им. Знаете, это вот как с «Детской миссией» с нашей, с работой с сиротами — мы не собирались, не было планов сделать там большую многодетную приемную семью, никогда такого не было. Это всегда было, опять же говоря светским языком, стечение обстоятельств: то есть мы сталкивались с такой ситуацией, когда понимали, что вот перед нами ребенок — но это специфика работы с детскими домами все-таки, да, то есть если бы мы занимались чем-то другим, может быть, так и не получилось бы. И мы, перед нами оказывался ребенок, мы понимали: либо мы его сейчас заберем, либо его скорее всего никто не заберет. И тут в этом не было ничего такого прозорливого что ли. Да, у нас были случаи, когда мы, попадался нам такой ребенок на пути и мы не могли его забрать, там по разным причинам. Проходили годы — и никто не забирал. Вот одну девочку недавно мы забрали, оформили — она шесть лет ждала, прежде чем мы ее заберем. Ну там долгая история. Сначала встретились, познакомились, захотели забрать, потом не сложилось. Там это долгая история, по независящим, можно сказать, от нас обстоятельствам. И в конечном итоге мы рассчитывали, что ее заберут там в другую семью — нет, нет, ничего не получилось. В результате, вот как она была в шесть лет, сейчас ей 12, вот мы ее забрали. Да, и прошло бы еще шесть лет, и да. Ну это вот дети с ограниченными возможностями здоровья, как официальным таким языком говорить, инвалиды. А особенно если это связано с психиатрией, с какими-то такими моментами — конечно, это непросто. Но у нас это вырастало, знаете, как вот цветок — медленно растет, не видишь, как изменения, а вот он вырос большой.

К. Мацан

— Отец Феодосий, ваш духовник, если я не ошибаюсь, был отец Иоанн Миронов, небезызвестный священник санкт-петербургский.

Иерей Феодосий

— Ну нет, у меня духовник отец Феодосий как раз, иеромонах Мефодий (Зинковский), который и научным руководителем моим был.

К. Лаврентьева

— Ага, просто, видимо, в интервью так вот у вас в одном спросили про отца Иоанна.

Иерей Феодосий

— А это все связано.

К. Лаврентьева

— Да. А вот скажите, пожалуйста, а сейчас вы пользуетесь возможностью общаться, вот как, знаете, в психологов супервизия — спрашивать совета у более старших наставников?

Иерей Феодосий

— Да.

К. Лаврентьева

— Вот как священник вы насколько часто исповедуетесь сами? Такой вопрос, личного порядка.

Иерей Феодосий

— Стараюсь почаще. По крайней мере там ну раз в месяц где-то, плюс-минус. С отцом Иоанном встречаемся... где-то даже бывает чаще, чем раз в месяц. И там, понимаете, такая история была: отец Мефодий открыл для меня отца Иоанна. И как-то это так было естественным образом. Отец Мефодий окормлялся у отца Иоанна, и брал меня там, моих товарищей к нему на богослужение, и мы задавали ему вопросы разные. Он сам иногда говорил что-то, не дожидаясь вопросов. Ну он, конечно, колоссальное влияние оказал духовное прежде всего на меня и вот на близких мне священнослужителей. Хотя при этом он не стал в том смысле духовником, как вот я всегда считал, что духовный отец — это один человек. И как вот мы встретились с отцом Мефодием еще в семинарии, для меня это было: ну отец, он и есть отец, не может быть другой. Даже более там, менее, не имеет значение. Знаете, как на Афоне, кажется, отец Софроний вспоминал или, может быть, кто-то из его учеников, что все старцы святы, а мой святее. И вот я ровно так и воспринимал всегда, что отец Иоанн, он как старец, как человек, безусловно, глубокой духовной жизни, святой жизни, который часто давал такие советы, которые и советами-то нельзя назвать, это были как такие, знаете, такие импульсы в жизни, которые жизнь направляли. А отец Мефодий — это отец.

К. Мацан

— А на что они повлияли, и отец Мефодий, и отец Иоанн, именно в плане вашего понимания, осознания в плане, кто такой священник, каким он должен быть, каковы главные, не знаю, вызовы, которые перед священником стоят, как с ними справляться?

К. Лаврентьева

— Знаете, здесь все было. Потому что я когда учился еще в семинарии, когда для меня стоял вопрос поиска духовного отца, прямо вот вопрос номер один, и в духовной семинарии разные были священнослужители, в том числе и такие вот, как мы говорим, маститые, да, в возрасте батюшки, с опытом и так далее. И был отец Мефодий с отцом Кириллом — молодые иеромонахи. И я смотрел на их служение. И смотрел, и видел, что сама их жизнь, она вот, как, знаете, святые отцы говорят, проповедует лучше слова. То есть они и проповедовали, конечно. Но часто бывало, что после вечернего богослужения идешь по коридору, храм академический — исповедует стоит. Девять часов — исповедует. Десять, одиннадцать, двенадцать ночи — уже идешь (а я там разные послушания нес, ночевал там, все), и вижу — опять он стоит, исповедует, с кем-то часами шла эта работа. И так было не раз, не два и не три, это было, была кропотливейшая духовнейшая работа над каждым человеком, который приходил, а приходили люди разные. И я помню, особенно я знал одного человека, который ходил вот к отцу Мелодию, в частности, на исповедь, ну и как-то так, знаете, издалека наблюдал за тем процессом. Мне не нравился этот человек, он мне казался каким-то, даже чисто внешне, то есть что-то это было такое невообразимое — и прическа, и как молодежь, знаете, современная, и одежда, и все. И я видел, с какой любовью его отец Мефодий всегда на прощание обнимает, благословляет, целует. Думаю: как же он этого... человека может так вот... Ну ждал, что он начнет, знаете, с внешнего как бы какого-то изменения. А он ходил так долго-долго, а потом стал меняться. И это не было командой: измени одежду, меняй прическу, меняй внешний вид — это было духовное окормление, которое проросло через сердце и привело к тому, что он уже не мог оставаться таким, каким был. И таких людей было много, которые, и молодежи было много. которые не только семинарии и академии, регентское отделение, люди, которые приходили с города и оставались. Там фактически создался приход из людей, для которых храм Духовной академии стал родным, благодаря вот двум иеромонахам. А они вкладывали все свое время, всю свою душу. И я не без какого-то, знаете, даже думаю, все-таки мне казалось, что ну молодые, слишком молодые, там немножко за 30 им было. И тем не менее первая вот исповедь, когда я пришел к отцу Мефодию, как-то он так просто и незамысловато обозначил все те вопросы сам, которые передо мной стояли. И я подумал, что это... ну то есть это был, не было какое-то такое...

К. Лаврентьева

— Не формальный разговор.

Иерей Феодосий

— Да, это был, знаете, потом, через какое-то время мне вообще пришла такая мысль, что как вот Христос говорит: не вы Меня избрали, а Я вас избрал. Что настолько глубока была их молитва, вот, в частности, отца Мефодия, отца Иоанна, что то, что мы оказались, вот я в частности, не только я, нас целая группа людей была, которые некоторые стали священниками уже, а это был результат их молитвы прежде всего.

К. Мацан

— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» иерей Феодосий Амбарцумов, настоятель храма «Умиление» Божией Матери на улице Гжатской в Санкт-Петербурге, руководитель координационного центра по работе с детьми-сиротами Отдела по церковной благотворительности и социальному служению Санкт-Петербургской епархии.

К. Лаврентьева

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, дорогие друзья. У нас в гостях иерей Феодосий Амбарцумов, настоятель храма «Умиление» Божией Матери на улице Гжатской в Санкт-Петербурге и руководитель координационного центра по работе с детьми-сиротами Отдела по церковной благотворительности и социальному служению Санкт-Петербургской епархии. И еще немаловажно, что отец Феодосий правнук священномученика Владимира Амбарцумова, о чем мы сегодня уже говорили. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Отец Феодосий, что для вас самое, ну самое, наверное, неподъемное в вашем священстве, есть такие моменты? Вот если придет к вам молодой человек, скажет: батюшка, а я вот хочу стать священником. О чем будете его предупреждать?

Иерей Феодосий

— Знаете, если придет молодой человек, то прежде всего будем говорить о том, как священник должен окормлять молодежь прежде всего.

К. Лаврентьева

— Как?

Иерей Феодосий

— Вот это, мне кажется, на сегодняшний день... Сейчас да, расскажу. Два слова на эту тему. На сегодняшний день это задача номер один для нашей Церкви, для священника. Именно молодежь. Потому что люди зрелые, там пожилого возраста, с ними разговор складывается все-таки на более таких как бы фундаментальных, таких человеческих основаниях и не требует, знаете, какого-то такого, кристальной честности, я бы сказал. Потому что молодой человек, он прежде всего ловит не то, что ты ему говоришь, а вообще вот комплексно воспринимает человека священника, его служение. И все это, конечно, с тем словом, и не только со словом священника, но и с образом вообще Церкви. Церковь часто воспринимается... Ну знаете, как Церковь воспринимается в среде молодежной — и как система запретов, когда жизнь твоя заканчивается с переходом через порог храма, и ты вынужден все менять, от всего отказываться: пища, питание, посты, молитвы, развлечения и так далее, то есть все то, что составляет жизнь молодого человека, и от этого всего часто в его сознании нужно отказываться. Да, и здесь это просто невероятно важная тема, невероятно, с которой постоянно приходится сталкиваться, насколько ювелирно тонким нужно быть в общении с молодежью, и честным, безусловно. Потому что вот мне только, знаете, одна фраза «не навреди» и приходит в голову.

К. Лаврентьева

— Как у хирурга.

Иерей Феодосий

— Потому что одно твое неловкое слово, жестковатое, какое-то вразумление, знаете...

К. Лаврентьева

— Перебарщивание может быть.

Иерей Феодосий

— А вразумлений-то может быть очень много. Потому что мы знаем, как многие из современной молодежи живут, и как это может воспринято быть таким традиционным церковным сознанием, да, — как шок, как грех, как то, что нужно немедленно исправлять. А как исправлять? И вот здесь вот начинается очень ответственная тема, когда ты можешь человека, незаметным для себя образом, благочестиво и с сознанием, что ты делаешь дело Божие, оттолкнуть от Церкви.

К. Мацан

— А у вас такое было?

К. Лаврентьева

— Такой вопрос прямой.

Иерей Феодосий

— У меня — нет.

К. Мацан

— Слава Богу.

Иерей Феодосий

— По крайней мере я, ну если только как вот невольным каким-то образом, вольного я такого не помню. И всегда стараюсь, может быть, наоборот, знаете, здесь как-то в более каком-то таком мягком что ли стиле.

К. Мацан

— Лучше согрешить в милости, чем согрешить в строгости.

Иерей Феодосий

— Ну что-то такое, да, в этом направлении. Но я видел молодых людей, которые, ну как сказать, пострадали что ли от священников. Даже не зная имен тех батюшек, с которыми они общались. Но мало того, что они не выполняли те предписания, которые им давали — это само собой. Это оставляло такую, знаете, не рану даже в сердце, а что-то другое, что ставило барьер между ними и Церковью, и отчасти укрепляло их вот в этих таких ложных представлениях о Церкви. Поэтому это, знаете, как вот на всех углах об этом надо трубить церковных. И здесь как раз хорошо бы, чтобы институт духовничества внутри самого священства был более развит, потому что нужно как-то контролировать то, что молодые священники, как воспитывают своих подопечных.

К. Мацан

— Мы сегодня говорим о вашем священническом служении и упомянули о вашей социальной деятельности, вашей работе с детьми- сиротами. А чему вас лично, по-человечески, как человека, священника и христианина научило общение с ребятишками из детских домов, с вашими детьми, которые в вашей семье живут? Вот мы же нередко говорим, что у ребенка детского дома, у него своя особенная психология, подход к жизни, и к нему нужно искать подход, это действительность. И, наверное, в процессе поиска этого подхода и о себе что-то узнаешь, и о своей вере, и вообще.

Иерей Феодосий

— Да, пожалуй. Но, знаете, это вот как говорят, что догматы Церкви нашей, они в Церкви всегда были — как сознание, как смысл, как жизнь. Пришло время — и они были сформулированы на Вселенских соборах. Вот также и здесь, в какой-то момент формулируешь для себя определенные вещи, которыми, в общем-то, изначально ты живешь. И самое главное, наверное, что вот лично я для себя сформулировал, вынес, научился — это такому, знаете, как сказать, невзиранию на лица, может быть. В том смысле, что мы никогда не выбирали детей в детском доме, кого забрать — мальчик, девочка, подросток или маленький ребенок, инвалид или здоровый. Некоторые вот тоже говорили: вот, такие молодцы, инвалидов берете. Это не было связано ни с каким изначально планом. Так получалось, что оказывались инвалиды, и надо было их забирать. И мы забирали, а потом уже как бы смотрели, кого забрали, понимаете. И это то, что для меня, вот как священника, является, может быть, где-то сердцевиной такой, что независимо от социального положения, образования...

К. Лаврентьева

— Состояния здоровья.

Иерей Феодосий

— Ничего. Человек. Даже уровня греховности — там большой это грешник или там более-менее праведник перед тобой стоит, ты его в первую очередь принимаешь...

К. Лаврентьева

— А потом разбираешься.

Иерей Феодосий

— В свое сердце как человека. А потом уже смотришь, да. И смотришь не для того, чтобы: ага, ну, может быть, и отбросить его обратно, да. А уже как, скажем, занимаешься его жизнью, деталями — и развитием, воспитанием там и так далее. Но вот это, наверное, самое главное, что это если говорить таким высоким языком, может быть, богословским — видеть в каждом человеке Христа, да, вот так. Независимо ни от чего. И это пришло именно через детей. Потому что в какой-то момент, когда уже было какое-то, у нас несколько детей в семье, я вот как-то посмотрел так вокруг, думаю: надо же, как. Ни один ребенок мы не... Не было такого что смотрели базу данных там или приезжали в детский дом там посмотреть, как вот бывает, что там люди хотят поволонтерствовать, чтобы присмотреться к детям, кого бы взять. Ничего в этом такого предосудительного нет, но у нас был другой путь. Мы как бы и черненьких, и беленьких, и разных, в общем, как Господь давал.

К. Мацан

— Когда сказали про больших грешников и не очень, я вспомнил, у писателя Андрея Кнышева был такой афоризм: «К сожалению, у меня всего лишь один маленький недостаток. Зато много больших».

К. Лаврентьева

— «Светлый вечер» на радио «Вера». У нас в гостях священник Феодосий Амбарцумов, настоятель храма «Умиление» Божией Матери на улице Гжатской в Санкт-Петербурге и, конечно, руководитель координационного центра по работе с детьми-сиротами Отдела по церковной благотворительности и социальному в Петербурге. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Отец Феодосий, мы говорили уже о том, что вы правнук священномученика Владимира Амбарцумова, о том, что вы правнук святого человека, канонизированного святого человека, и вот что в этом свете хочется спросить. Есть ли у вас некая планка, которую вы внутренне хотели бы всегда держать или достигнуть ее? Звучали ли в вашем доме фразы: «ты что, не знаешь кто твой прадедушка?» или: ты что, забыл, кто твой прадедушка? или «ты должен быть как твой прадедушка». И есть ли у вас где-то на подкорке желание великой миссии какой-то? Вот понимаете, да?

Иерей Феодосий

— Да.

К. Лаврентьева

— Какой-то великой миссии, которая бы хотелось тоже привнести в этот мир, какое-то особое служение, может быть, какая-то особая идея.

Иерей Феодосий

— Нет, нет, здесь у меня, знаете, все совсем наоборот. Никогда никто не говорил, конечно, так.

К. Лаврентьева

— Не было. Интересно

Иерей Феодосий

— Нет. Слушайте, ну такими вещами, слишком это ну страшно что ли, да. Священномученик — понятно, что его подвиг, он должен, скажем так, давать человеку стремление избегать греха. Но достичь этого — это такая планка-то, которую сам человек не может себе ставить, я думаю, все-таки это от Бога приходит. Ну а вот что касается миссии какой-то — ну вот «Детская миссия» у нас есть, и мне ее хватает в большей мере, я всегда чувствую свою недостаточность, всегда ощущаю свою недоработку. Мне вот, знаете, как бы заниматься тем, чем я занимаюсь в полной мере — это и есть планка. Вот не отрывая, все внимание сосредотачивая. Потому что вижу, к сожалению, сколько надо сделать и сколько не сделано, да, и именно в отношении детей. Да, их много, и понимаешь, что здесь внимание не уделил, здесь как-то что-то прошло, а это системно все должно быть, системно. И вот это ощущение, что ты должен быть впереди далеко в отношении этих детей, чем находишься сейчас, оно преследует меня постоянно. Вот это та планка, которая есть. Если у меня получится в полной мере все свое время посвящать «Детской миссии», оно и будет, в общем, и смыслом, и счастьем.

К. Лаврентьева

— Просто, когда разговариваешь с потомками каких-то очень духовных людей или очень значимых в истории людей, это так или иначе ты видишь, что на них это отложилось, что в семье у них всегда, пусть не вслух, но было это имя, которое держало всю семью, что человек не мог позволить себе, ну говоря обыденным языком, забаловать, в подростковые какие-то пуститься приключения. Потому что на тебе, извините, особая какая-то, вот особый мундир некий, с тебя особый спрос — кому больше вверено, с того больше и взыщут, вот это играет вот этот закон. И я хотела спросить, так ли было у вас в семье?

Иерей Феодосий

— Знаете, я вам скажу так, что нет. Здесь это, может быть, на каком-то духовном уровне, да. Но мне где-то даже стыдно об этом говорить что ли. Даже вот вы так часто повторяете, что там правнук священномученика Владимира Амбарцумова, и мне как-то, чувствую неудобство такое.

К. Лаврентьева

— Не по себе.

Иерей Феодосий

— Потому что это не моя заслуга никакая, да, и вот и все. Все что я могу о себе сказать, что я грешный человек, который, ну дай Бог, как-то вот не сотворить каких-то таких поступков, которые бы опозорили светлое имя святого человека. Ну вот как-то так.

К. Лаврентьева

— У вас есть какие-то задачи, которые вы лично для себя ставите как священнослужитель? Отдельно, например, от детей-сирот?

Иерей Феодосий

— Нет, отдельно от детей сирот задач нет никаких. Да, то есть для меня это является таким, знаете, смыслом жизни и служения священнического. Все что мы делаем в отношении сирот, центром своим имеет храм и литургию. Всегда так было, начиналось с самого начала и до сего дня. Мы всегда их привозили в храм на исповедь и причастие. Все остальное — это было в довесок. Самое-то главное это было воцерковление, воспитание в церковной ограде. И сейчас тех детей, которые находятся в нашей семье, мы стараемся не просто чтобы они были в церковной ограде, но уже потихонечку заходили в алтарь, помогали на богослужении и так далее, то есть встраивались в Церковь уже как, так сказать, сотрудники такие малые.

К. Лаврентьева

— В родную для них систему.

К. Мацан

— А почему для ребенка, с вашей точки зрения, так важна воцерковленность именно, ну вот именно понятая как такое стремление к литургии, к евхаристичности жизни? Почему об этом спрашиваю, потому что часто, когда говорят: хорошо, что ребенок в храме, хорошо, что он из церковной семьи, —имеется в виду какая-то такая этическая рамка: ну вот, будет приличным, порядочным человеком. Хотя мы понимаем, что, в принципе, порядочным и приличным человеком можно быть и без Церкви. Может быть, это будет тяжелее или будут другие границы, но, в принципе, человек церковный, церковность не исчерпывается нравственностью. А вот что тогда еще, помимо этого, дает ребенку вот эта церковность, воцерковленность, что ему в жизни будет, не знаю, не хватать, чего не достанет, если не будет вот этой обращенности к алтарю?

Иерей Феодосий

— Знаете, может быть, немножко с другой стороны начну ответ. У нас ведь вот эта вот работа с сиротами — ну «работа» тоже слово такое, — дружба это была, общение, мы как работу это не воспринимали. А она начиналась с определенного надрыва именно в церковном плане, в плане Бога. Потому что одно дело, вот как вы говорите, ребенку из церковной семьи, посадить его изучать закон Божий в воскресной школе, очень хорошо: он поучился, пришел домой — мама, папа. Другое дело ребенок в детском доме. И когда ты ему говоришь там, что Бог есть любовь, то а где она, эта любовь? Если судьбы их это просто кошмар, знаете, это вот ну не тема сегодняшнего нашего эфира, но рассказывать о жизненном пути детей этих — ужас со всех сторон, беды, скорби, предательство. И ощущение, что любовь — это последнее слово, которое есть в их жизни. А уж Божия любовь так и подавно. Потому что да, если Бог есть любовь, то почему я в детском доме? Например. Вот мне такой вопрос был задан однажды. И что ответить на это? А ответить на это ничего не надо словами. Потому что и что бы ты словами ни говорил, это все будет такая замена недостаточная. И отсюда и родилось вот это желание забрать ребенка в семью и сказать: так вот же она, Божия любовь, да, то что давай мы тебя заберем из детского дома. Как, чем не ответ, понимаете? Ну что вообще еще мы можем сделать? Вот апостол Павел говорил: мы соработники у Бога. Да, чтобы показать, что Бог действительно есть любовь, ты эту любовь должен как-то проявить. А никак по-другому — просто даря подарки и там посвящая время от времени, возвращаясь в своей комфортный мир, в той или иной степени комфортный — это ну по крайней мере это так было для меня, да. И поэтому вот этот вот конфликт между тем, что Бог есть любовь, а сирота находится в детском доме — вот отсюда и родилось это стремление соединить Церковь, мир Церкви, как мы говорили, с миром детских домов.

К. Мацан

— В одном интервью отец Александр Ткаченко, ваш земляк из Санкт-Петербурга, создатель первого в России детского хосписа, сказал, что когда к нему, ну или к ним, в организацию, вот приходили люди, которые хотели быть волонтерами в хосписе, это все очень было здорово, и это есть здорово, когда у человека горящее сердце. Но для меня в этом интервью, которое он давал, парадоксальным была его мысль, что иногда приходилось людям отказывать, потому что одной любви недостаточно. Надо иметь еще какие-то навыки, знания, квалификации. А может быть, даже вот когда человек — это я уже от себя додумываю, — очень-очень сильно горит как-то, может быть, даже кого-то обжечь может, может быть, он не вполне трезв и адекватен. Вот вы видите по опыту общения с людьми, которые с вами работают, вот что нужно человеку, какие качества психологические, не знаю, чтобы начать, допустим, заниматься помощью детишкам детских домов? Вот если человек нас сейчас слушает и думает: а может, мне тоже вот, может, это тема, где я мог бы себя применить? Вот что бы вы такому человеку сказали?

Иерей Феодосий

— Знаете, ну очень-очень сильно гореть, чтобы кого-то обжечь — таких много не встречали людей.

К. Мацан

— Это, подчеркну, мое размышление, не отца Александра.

Иерей Феодосий

— Здесь первое что нужно — это все-таки какая-то надежность такая, последовательность и системность. Здесь, знаете, как в притче, то есть быстро вырастает растение, но если корня нет, то и быстренько увядает. К сожалению, это почти половина где-то, наверное, так вот людей, которые приходят и через какое-то время уходят. Есть люди, которые боятся: а вот если дети ко мне привяжутся? А вот если что-то такое... И так часто бывает, что те, которые нерешительные, которые, может быть, так не уверены в себе, они как раз становятся отличными волонтерами. Но у нас своя специфика, видите, у нас православная миссия: то есть мы все-таки говорим о том, что у нас задача номер один — это воспитание детей в традициях христианской православной культуры. Ну таким вот языком тоже, да, то есть воцерковление, другими словами, знакомство с Церковью. Не просто там в плане учебника, но и на практике, с церковной жизнью, получение такого духовно-нравственного фундамента. Самое главное — это быть настроенным на такую вот серьезную работу. Потому что одна из, может быть, проблем детских домов — это калейдоскоп. То есть приходят люди, дарят подарки, кто-то позанимался живописью, кто-то поиграл в какую-то игру, кто-то там поучил чему-то — и ушли, и ушли. И снова кто-то приходит, и опять дарят. И вот этот калейдоскоп, он... Ну это вредно для ребенка, для личности и для формирования личности. Почему, потому что должны быть как — ну тут мы уже перейдем к разговору о семье, да, мама папа — те люди, которые постоянно с тобой, и ты как вот в гавани находишься, можешь поплавать где-то и возвращаешься. А когда ты все время плаваешь где-то, из пункта в пункт, там от одного кружка к другому...

К. Лаврентьева

— И вернуться некуда.

Иерей Феодосий

— Да, тогда уже начинаются совсем другие процессы. И у нас многие волонтеры, они превратились из волонтеров в приемных родителей, усыновителей и в опекунов. И слава Богу. И это родилось именно из такого вот долгого, тщательного и последовательного подхода. То есть, в общем, человек должен быть готов, хотеть. Это не должно быть через силу, ни в коем случае. Если это надо заставлять себя, лучше этого не делать. Подождать там, помочь пожилым людям, еще, инвалидам — сейчас много кому можно помогать у нас в мире. А здесь стать надежным другом ребенка. Потому что если ты как волонтер приходишь, то эти отношения, они неизбежно сложатся.

К. Мацан

— Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» был иерей Феодосий Амбарцумов, настоятель храма «Умиление» Божией Матери на улице Гжатской в Санкт-Петербурге, руководитель координационного центра по работе с детьми-сиротами Отдела по церковной благотворительности и социальному служению Санкт-Петербургской епархии, правнук священномученика Владимира Амбарцумова. В студии у микрофона была моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. До свидания.

К. Лаврентьева

— Всего хорошего.