У нас в гостях был клирик храма преподобной Евфросинии Московской в Котловке в Москве священник Александр Мохов. Наш гость рассказал о своём пути к вере и священству.
Ведущий: Константин Мацан
Константин Мацан
— Светлый вечер на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья, в студии у микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня священник Александр Мохов, клирик храма преподобной Евфросинии Московской в Котловке. Добрый вечер.
свящ. Александр Мохов
— Добрый вечер.
Константин Мацан
— Отец Александр, и вам, и нашим слушателям напомню, что в этом часе, во вторник, мы говорим на волнах Ради ВЕРЫ со священником о его пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий привела к тому, что человек стал священником. Нам представляется, что это разговор, безусловно, биографический, но интересен он еще и тем, что такой путь, путь человека к священству, всегда сопряжен с вопросами, с открытиями, с поиском ответов, с открытием для себя церкви, красоты православия, может быть, с преодолением каких-то сомнений. И вот те ответы на вопросы, которые вы для себя находили, могут оказаться полезными, созвучными, какими-то резонирующими с теми вопросами, которые есть у наших слушателей. А это очень разные люди. Это и церковные люди, и те, кто скорее просто присматривается к церкви, смотрит на церковь со стороны, или относит себя к православию как культурной традиции, и мы вот всех их очень любим, со всеми в эфире говорим и ко всем обращаемся. Вот в этой связи с вами о вашем пути к вере, и в вере к священству хотелось бы поговорить. Но путь человека всегда распадается на какие-то этапы, на важные вехи. Вот какие основные этапы в вашей жизни есть на пути к вере и в вере к священству?
свящ. Александр Мохов
— Ну, для начала хотелось бы сказать, что у меня не было, наверное, какого-то прямо такого особого пути к вере. Я пришёл, точнее меня привела моя мама, когда я еще был ребенком. Когда только начинал ходить в начальную школу, там первые классы, ходил на кружок один спортивный, вот, ну и мама меня ожидала, когда это занятие закончится, чтобы поздно вечером одному домой то не идти. И рядом был храм хороший, небольшой, вот, куда мама стала заходить периодически, там сначала свечки поставить, потом помолиться, постоять службу, вот. И потом, в силу определенных жизненных обстоятельств, я больше не мог ходить на эти занятия спортивные, но что-то должно было быть взамен. То есть не бывает такого, что просто пустота и ничего. Нет, жизнь, она активная, и что-то должно происходить. Вот. И меня отдали в воскресную школу, прозанимавшись, наверное, полгода, батюшка взял меня в алтарь, алтарником, ну и так, в общем-то, мой путь и начался. Пока учился в школе, ходил алтарничал, да, потом была такая знаменательная для меня паломническая поездка в Троице-Сергиеву Лавру, где как раз было принято, ну скажем так, принято решение и появилось желание быть священником и учиться в семинарии. Вот, ну а потом, собственно, поступление, учеба в семинарии, женитьба и рукоположение.
Константин Мацан
— А что в ту поездку в Лавру так вас изменило, так вас зацепило?
свящ. Александр Мохов
— Вот, скорее, не изменило, а именно зацепило. Это другая атмосфера, это... Вы знаете, как говорят, что мы свою религиозную жизнь, духовную жизнь не строим на чувствованиях. Чувства, они вообще опасны. Но если посмотреть опыт святых отцов, о чём писали святые отцы, то в основном это чувства. И вот приехал, наверное, был 2007 год, я еще учился в средних школах, получается, классы примерно 5-6, и вот мы приехали в Лавру, то есть это великолепие, это храмы, Успенский собор, Троицкий собор, вот эта высоченная колокольня. Очень нравилось просто сидеть на скамеечке, так наслаждаться солнышком, да, теплыми днями, и было ощущение, как будто вот время, оно останавливается, и вот такое спокойствие, умиротворение, такая радость. И вот, наверное, вот это чувство, оно как-то зацепило, и потом захотелось просто вот в этом месте находиться. Вот тогда еще не знал, что там есть Московская духовная академия, что там обучают на священника, да, то есть все это узнал немножко попозже, но вот на тот момент появилось желание, что вот, а я хочу быть здесь, вот, ну и как раз вот это желание, оно потом переросло, то есть я узнал, что там есть Московская духовная академия, что это не просто какая-то семинария, одна из лучших академий, вот, и узнал и историю Московской духовной академии. Ну и тогда ещё больше желания появилось там обучаться и быть причастным к вот этой жизни.
Константин Мацан
— А вот вы человек, получивший церковное воспитание, и с детства в алтаре прислуживающий, видящий перед собой священников. Когда вы сами стали священником, наверняка открылось что-то, чего невозможно было почувствовать, пока ты в опыте этого не пережил. Вот что такого преподнесло Священство ваше вам, чего вы никак не могли ожидать?
свящ. Александр Мохов
— Когда меня ещё только рукоположили в Диаконы, тогда меня рукополагал ректор, на тот момент, Московской Духовной Академии владыка Амвросий, и он сказал, ну когда после службы обращение к ставленнику, он сказал такие очень интересные слова, он сказал, что теперь вы будете ощущать службу, для вас будет богослужение открываться абсолютно по-другому. И на тот момент мне были не очень понятны эти слова, потому что я в алтаре 9,5 лет, потом поступил в семинарию, в семинарии пел в хоре и уставщиком был, то есть я службу знал очень хорошо, в общем-то. И вот я стою и думаю, ну да, какие-то новые детали, новые варианты развития событий, да, то есть я уже в новом чине буду эту службу проходить, но чтобы она именно открылась по-другому, я думал, ну такое вряд ли, наверное, возможно. Но вот послужив, даже немного послужив диаконом, я понял, что да, и ощущается все по-другому, и на службе стоишь по-другому. И даже сейчас чувствуешь разницу. Одно дело, когда ты там какой-нибудь второй, третий сослужащий священник, и другое дело, когда ты сам стоишь перед престолом и совершаешь литургию. Это вещи очень, очень разные, и, конечно, стоять перед престолом, служить литургию — это великая милость и великая благодать.
Константин Мацан
— Вы помните свою первую службу именно уже как священника? Ну, надо полагать, это была служба такая вот ставленническая, то есть когда вас только рукоположили, но вот впервые вы совершаете сами своими руками Таинство Евхаристии. Что это за чувство?
свящ. Александр Мохов
— Очень трепетно, очень страшно. Я, если честно, я не помню, как прошла сама моя первая служба. По-моему, всё было более-менее хорошо, во всяком случае, чинопоследование то я знал, но я прекрасно помню момент причастия, то есть закрываются царские врата, закрывается завеса, значит, вот перед тобой дискос с Агнцем, его надо раздробить, его надо определенным образом, одну частицу исполнения — в Потир, одну частицу надо раздробить на количество служащих священников и диаконов. И вот все эти манипуляции, всё это с очень большим трепетом, с очень большой осторожностью, не дай Бог, там что-то случится. И я помню, стоял, и так немножко руки потрясывались, внутри вообще всё дрожало.
Константин Мацан
— Вы молодой человек и молодой священник, и надо полагать, что какие-то запросы современных молодых людей, которые есть у них к церкви, или наоборот, то, что их от церкви, может быть, каким-то образом отталкивает, или наоборот, настораживает, как не даёт сделать шаг в церкви, вам понятно. Вот как вам кажется, молодому человеку, вашему ровеснику или тому, кто сейчас младше вас, современному подростку, что такого может открыть и предложить православная церковь, что, ну, как-то откликнулось бы именно на его сегодняшние запросы?
свящ. Александр Мохов
— Ну, на самом деле, вопрос сложный и, наверное, не очень однозначный, то есть даже у молодых людей их под одну гребенку не заровнять. Люди разные, у каждого свои какие-то потребности, свои запросы, и здесь, наверное, лучшее, что можно сделать, это попытаться их понять. Понять каждого человека с его запросами, с его проблемами, да, не пытаться как-то так единообразно, давайте, приходите, у нас там причастие. Людям непонятно это, и особенно молодым людям. Ну, причастие, ну ладно. А вот эти последние ковидные времена, они показали вообще, что отношение к церкви, да, что наша традиция, она немножко, скажем так, не приспособлена под современные реалии. Есть люди, которые до сих пор боятся причащаться. Они боятся подходить к общей чаше, причащаться из общей лжицы. Вот. Есть люди, наоборот, которые любой отход от традиции воспринимают очень категорично, очень настороженно, и для них это чуть ли не отход от православия и от веры. И здесь, наверное, надо предлагать вариативность. То есть да, можно так, а можно так. Вот удобно так, можно так. И для молодых людей, мне кажется, сама возможность вот этой вариативности, возможность не быть прикованными только к одной традиции, это уже даст определенные плоды.
Константин Мацан
— Но то, что вы сейчас сказали, все-таки касается людей, молодых которых уже в церкви. Может быть, это дети церковных родителей или каким-то образом люди уже прихожане. А мне интересно вас спросить кроме этого, о тех, может быть, внешних, молодых людях, которых, ну скажем так, мы как христиане не можем не хотеть, чтобы больше и больше людей открывали для себя красоту православия и приходили в церковь. И понятно, что насильно мил не будешь, и церковь не заманивает к себе своих будущих прихожан, церковь открыта и приглашает. Но все-таки какие-то миссионерские усилия совершаются, наверное, должны совершаться, чтобы показать внешнему человеку эту самую красоту православия. И тут нужно искать какой-то язык и понять, что человек может, если угодно, зацепить в хорошем смысле слова, что он такого обретёт в церкви, что, может быть, не подозревал, что ему это надо, а он это обретает и, о да, вот это здорово, я хочу здесь быть, как это с вами случилось в своё время. Вот как вам кажется для такого внешнего, ещё не церковного молодого человека, православие что сегодня предлагает?
свящ. Александр Мохов
— Ну, предлагает очень многое на самом деле, т.е. есть различные молодёжные движения, да, они могут иметь какой-то спортивный такой уклон, могут иметь образовательный уклон, могут больше говорить о церкви, могут больше говорить там о каких-то жизненных ситуациях. Язык, на котором говорится сейчас, тоже очень разный, да, богослужение у нас на церковно-славянском языке, но говорим мы на русском, да, и тоже говорим по-разному, где-то и технически, где-то и там гуманитарно, скажем так. Церковь очень многое может предложить. Вопрос в другом, вопрос в том, когда это всё подействует, да, то есть мы как сеятели из притчи, которые идут, так раскидывают семена, одно попадает на плодородную почву и прорастает, а другое пока вот не на плодородную. Но само по себе даже маленькая семечка, которая была посеяна, она, оказавшись в плодородной почве, она все-таки прорастет. Я в это верю, я на это надеюсь. Поэтому, может быть, не сразу мы получаем отклик. Может быть, проходит год, два, три, четыре, пять, десять, много лет может пройти, пока человек не поймет, что действительно церковь — это то, что ему надо, то, где он хочет быть. Вот. Наверное, так.
Константин Мацан
— Я читал, что у вас на приходе были, может быть, до сих пор есть курсы сравнительного богословия.
свящ. Александр Мохов
— Да, были такие курсы, я их преподавал три года. Мы изучали католицизм и протестантизм. Но изучая другие конфессии, даже другие веры, мы лучше узнаем свою веру. Так что такие курсы... сейчас конкретно сравнительного богословия нет, но есть замечательные курсы, я надеюсь, что они замечательные, церковного искусства, есть школа алтарников, есть изучение богослужения, очень много всего, опять же мы предлагаем абсолютно разные кружки, разные занятия для тех, кто интересуется. Приходят, конечно, в основном наши прихожане, и обычно не очень, скажем так, молодые люди, но бывает, что приходят и внешние. Вот был у меня человек, ходил на церковное искусство, который в храм не ходил, не причащался, не знал, что такое исповедь. Ну, он как-то увидел объявление о церковном искусстве и решил походить. И так смотрю, раз он на богослужении уже стоит, потом спросил меня, а как подготовиться, как причаститься. То есть вот получил какой-то отклик, и вроде тихонечко-тихонечко что-то пошло.
Константин Мацан
— А вот всё-таки про курсы сравнительного богословия, которое в прежние времена ещё называлось обличительным богословием.
свящ. Александр Мохов
— Да-да-да.
Константин Мацан
— Вот. Сегодня иногда иронично говорят «сомнительное богословие», потому что, ну скажем так, в народе есть ощущение, что это именно обличение, что нужно изучить другие традиции, чтобы понять, как они неправы, и как правы мы православные. Вот что вы о таком подходе думаете?
свящ. Александр Мохов
— Подход неверный абсолютно. Даже если мы возьмём сейчас самый наш популярный учебник сравнительного богословия, и там самые-самые первые водные главы, то мы увидим, для чего надо изучать сравнительное богословие, потому что мы христиане, да, и нам, конечно, нам хочется поделиться радостью, которая у нас есть, да, радость общения с Богом. И задача не обличить другого человека, да, не показать ему, а, ты не прав такой-сякой, гореть тебе в аду. Нет, а задача его привести, да, показать, что есть, да, у тебя есть твоя традиция, у тебя есть твоя вера, да, вот эта конфессия, но есть альтернатива, и она вот такая, да, то есть дать ему выбор, дать ему вариант, он может выбрать один, может выбрать другой, выберет, пойдет с нами, ну, замечательно, мы обрели брата. Нет, ну что ж, это его выбор, свободный выбор. Вот. И, к сожалению, мы к этому стали приходить, наверное, поздновато, только вот в какие-то последние такие годы, десятилетия, потому что до этого как раз взгляд на другие конфессии, взгляд на другие религии — это взгляд как на врагов, наверное, потому что действительно они представляли для нас определенную угрозу, что человек может из церкви уйти, искуситься, соблазниться, и вот уйдет на погибель. Сейчас немножко взгляд, мне кажется, меняется, и, опять же, задача не убрать их полностью, не задавить своим авторитетом каким-то, сказать, что вот так только так и никак иначе. Нет, а привести, то есть оказаться людьми в итоге, по-человечески поступить с другими.
Константин Мацан
— А что, например, вот вы сказал, изучая другие традиции, другие христианские конфессии, лучше познаёшь свою, а в чём, например, на каких примерах это может показаться, в чём это проявляется?
свящ. Александр Мохов
— Ну даже изучая веру, допустим, изучая вероучение, мы воспринимаем, если ни с чем не сравнивая, если мы не видим альтернативы, мы воспринимаем всё как должное. Вот оно есть, оно так есть, оно никуда не денется, кто-то когда-то так сделал, значит, вот так должно быть. И не думая, мы не включаем какое-то критическое мышление, мы не пытаемся понять, а почему. Вообще вопрос почему очень хороший, и мы его очень редко на самом деле себе задаем. А почему? Почему оно так? Вот, ну даже взять символ веры. Главное отличие у нас от католической церкви — это вставка Филиокве, учение об исхождении Святого Духа от Отца и Сына. У католиков эта вставка и Сына, Филиокве, она стоит в символе веры. Почему она там стоит? А какое значение это имеет для вероучения? А почему мы за это так цепляемся, почему для нас это критически важно? А почему сейчас католическая церковь за это не цепляется и говорит, что можно так, а можно не так? И вот начиная разбираться в этих вещах, мы, ну, лучше погружаемся, опять же, в свою веру, мы лучше это начинаем понимать и воспринимать собственные символы веры, которые знаем уже наизусть, и просто так протараториваем на утренних правилах, и всё.
Константин Мацан
— Ну а как бы вы объяснили, почему мы так цепляемся за этот момент, который постоянно возникает в разговорах о разнице между православным и католическим вероучением? Вот православный символ веры говорит, что Святой Дух исходит от Отца, а в католическом символе веры возникает добавление от Отца и Сына. Вот почему это так важно? Казалось бы, тонкость какая-то формулировочная.
свящ. Александр Мохов
— Ну, здесь не просто формулировочная тонкость, да, здесь всё-таки значение для вероучения, что одно дело, что Святой Дух исходит от Отца, другое дело от Отца и Сына, то есть вот это двойное исхождение, то есть если не вдаваться очень сильно в какие-то богословские такие тонкости, догматические тонкости, то получается нарушается в общем-то какая-то иерархия, что получается, что Святой Дух ниже, меньше других лиц Святой Троицы, Отца и Сына. То есть, конечно, это можно сказать, вроде это не серьезно, это наша логика, но сама по себе вот эта вставка, если мы ее принимаем именно так, как она звучит, то она расходится с учением, допустим, святых отцов в ранней церкви и, конечно, с формировками вселенских соборов. Другое дело, что, как католическая церковь сейчас это объясняет, да, что сам... латинский язык, он имеет свои особенности, что вот этот союз «И» к «В», он воспринимается и как «И», и как «Через». И здесь в общем-то вопрос в, наверное, не очень таком переводе, что хотели показать от Отца через Сына, а получилось от Отца и Сына. И потом греки, переведя обратно, посмотрели, а что же они там напереводили. И в общем, и получилось опять же вот эти все непонятки, которые получились.
Константин Мацан
— Я бы вот в этой связи о чём хотел вас спросить. Ведь есть такое, ну как бы ироничное представление, даже где-то в интернете мемы встречались, что вот человек заканчивает семинарию, вот у него ожидание. Стал священником, к нему подходят прихожане, говорят, батюшка, вот объясните нам Каппадокийский синтез, что там писали Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Низкий, вот мы интересуемся, и вот у батюшки есть поле, пространство, чтобы свое семинарское образование показать, проявить, и об интересном с интересующимися прихожанами поговорить. А на практике приходит человек и говорит, батюшка, у меня голова болит, вот если я там, не знаю, какую молитву прочитать, какому святому, чтобы голова не болела. Вот. Есть вообще более ироничный, совсем такой более жёсткий вариант этого анекдота, батюшка, у меня голова болит, может, мне ладан пососать?
свящ. Александр Мохов
— Да, да, знаю.
Константин Мацан
— Да, конечно, все мы знаем, но вот в каждой шутке есть доля шутки, наверное, в какой-то степени, не в таких, может быть, анекдотичных формах, но с этим священник сталкивается молодой. Вот у вас так было, вы такое что-нибудь чувствовали?
свящ. Александр Мохов
— Ну, ладан пососать, конечно, у меня никто не спрашивал.
Константин Мацан
— Ну, это, понятно, это преувеличение художественное, но мы понимаем структуру этой проблемы.
свящ. Александр Мохов
— Да, ну так на 100 процентов абсолютная правда. Конечно, да, семинарское образование, которое мы получаем, оно очень серьезное, очень сильное, и у меня был такой момент, я, ну скажем так, не очень хорошо подготовился к проповеди, я не знал, что сказать. Вот, а там как раз была накануне неделя Григория Паламы, это Великий пост. Думаю, ну ладно. Вот недавно как раз у меня что-то тема была, связанная со святителем Григорием. Думаю, скажу там про эти божественные энергии, сущность, да, вот всё-всё-всё вот это. Ну я, значит, минут на 15 эту проповедь и дал.
Константин Мацан
— Зарядили.
свящ. Александр Мохов
— Зарядил, да. И проходит дня 3, ко мне подходит один священник, с которым вместе служим, и говорит, что вот ему там на исповеди, одна прихожанка наша подошла и спросила, батюшка, а вот там отец Александр, вот он проповедь говорил там дня 3 назад, вот он так долго говорил, что-то такое, вот божественные энергии, сущности, я ничего не поняла, мне это надо знать? То есть абсолютное непонимание и оторванность от какой-то практической сферы. Конечно, это интересно, это интересно нам, как людям, получившим богословское образование, которые в этом немножко разбираются, это интересно обсуждать с братьями священниками, но для прихожан такого, наверное, не надо. Им интересны действительно какие-то практические вещи, которые приложимы к современной жизни, да, вопрос каких-нибудь традиций, вопрос каких-нибудь обрядов, вот. И, ну, на мой взгляд, очень важно не скатиться священнику только вот в обсуждение нужд прихожан. Да, это нужды, да, это необходимо, да, надо с прихожанами разговаривать и многое объяснять, но если говорить только об этом, то другое-то забывается. А если прихожане, пусть кто-нибудь, да, один-два человека, но они дорастут до таких вопросов, до вопросов догматических, до вопросов богословских. У них появляется запрос, а ответить ты уже на это не можешь. Вот поэтому, на мой взгляд, надо, как апостол Павел говорит, да, я стал всем для всех. То, действительно, надо где-то какие-то практические моменты объяснить, и где-то и о догматике поговорить, где-то там и по-философски порассуждать. Так что действительно стать всем для всех.
Константин Мацан
— Ну вот любопытный момент возникает, потому что практика показывает, это мои наблюдения, сугубо частные, но мне представляется, что они примерно должны совпасть с таким общим ощущением, средним по больнице, что, как правило, проповедь с амвона посвящена вопросам таким, ну, если угодно, моральным. Вот некая такая моральная дидактика в самом лучшем смысле этого слова.
свящ. Александр Мохов
— В основном, да.
Константин Мацан
— И это так и есть, и вопрос, есть ли в этом, ну, не проблема, скажем так... проблемы в том, что хорошие проповеди на эту тему произносятся, нет. Я встречал такое, например, мнение очень опытного московского священника, в одном интервью он сказал, что у нас практически не обсуждается в проповедях как раз-таки догматические вопросы, но речь не о том, чтобы просто вот умствовать о богословии, а о том, чтобы показывать, что догматика — это нечто оторванное от жизни. Не то, что есть догматика, а есть нужды прихожан. Догмат о Боге Едином в трех лицах — догмат, имеющий прямое отношение к тому, как люди между собой могут строить отношения по жизни. Это то, что касается, собственно говоря, нужд человека. Это не просто умствование. То же самое, там, догмат о двух природах во Христе. Сейчас можно даже поговорить о том, как это, если вы с этим согласны, как это применимо на практике. И с чем это связано, что большинство проповедей посвящается именно моральным вопросам? Я слышал, читал, что в каких-то прежние времена, может быть, даже до революционного, священникам чуть ли не запрещалось толковать Евангелие в проповедь, потому что могут не то натолковать. По-моему, это реалии синодального периода. Могу сейчас перепутать, но что-то такое я читал. Понятно, что, наверняка, это не повсеместно, не жёстко, но вот такая тенденция тоже была. Как вы эту проблематику видите?
свящ. Александр Мохов
— Моральные проповеди, да, такие нравственные проповеди, их говорить в каком-то смысле легче, потому что, ну, взял отрывок Евангелия, Евангелие так или иначе будет связано с какими-то нравственными принципами, нравственными законами. Поэтому, ну, это всегда, наверное, актуально, всегда доступно, и люди будут это слушать, эти проповеди. С догматическими проповедями сложнее. Да, они напрямую касаются нашей жизни, они являются важной основой нашего вероучения, и, конечно, православному христианину необходимо знать эти догматы. Но такие проповеди произносить значительно сложнее, потому что многое сложно донести, донести вот сущность энергии, если мы говорим там догмата Троицы, Бог Един по Существу, но Троичен в Лицах. Замечательно. Что я сказал? Что такое Лица? Что такое Сущность? Да, а Лица, а есть еще Ипостась, то есть где-нибудь там запнулся, вместо лица сказал Ипостась, теперь еще надо Ипостась пояснять, что такое. Вместо сущности сказал природа, ага, еще природу теперь надо пояснить. Вот. И вот эти все догматические, богословские моменты, они, их, во-первых, надо все пояснять, их надо все объяснять, еще и на большом количестве примеров, и дополнительно еще надо продумывать приложения жизненные, то есть как эти догматы влияют, скажем так, на нашу жизнь. Это тоже то, что надо продумать, и это очень тяжело сделать на самом деле. По поводу толкования Евангелия, я думаю, это вполне себе правда, и я знаю священников, которые даже сейчас, в наше время, они очень так осторожно относятся к толкованию Евангелия, что только как святые отцы, да, не дай Бог, там вправо-влево что-то своё там скажешь, какие-то свои примеры приведёшь, всё там. Очень-очень надо быть аккуратным, и в принципе с этим можно согласиться отчасти, но даже многие примеры святых отцов, они бывают современному человеку непонятны. Вот поэтому приходится какие-то альтернативы современного мира тоже приводить. Вот, а так, если я не ошибаюсь, даже есть какое-то правило, может быть, Трулльского собора, но сейчас боюсь ошибиться, точно не помню, которое запрещает своевольное толкование Священного Писания, да, то есть толкования, которые делаются, они делаются на основе толкований уже существующих.
Константин Мацан
— А вот вопрос этот не только же к священникам, но еще и к прихожанам, то есть к нам, к мирянам. Ведь почему еще, как мне представляется, большинство проповедей посвящено моральной дидактике? Потому что на это есть, если угодно, запрос. Не получается ли так, что человек сегодня, приходя в храм, в первую очередь ждёт какого-то вот такого морального научения и некоторой инструкции, что ли, по жизни, как жить, как быть. И вопросы богословские или историко-церковные, опять-таки, с этой стороны воспринимаются как нечто отвлечённое от жизни. Я пытаюсь спросить о том, что не должно ли быть тут такое движение с двух сторон, если угодно. Священник, который пытается показать своим прихожанам, что догматика богословия то, что имеет отношение к жизни. Но и прихожане, которые, приходя в церковь, как-то не только ждут моральных инструкций, как быть, а понимают, что пришли вот в ту сокровищницу такого духовного богословского наследия, которое ждёт, что им заинтересуется, и которое ждёт, что в него погрузятся, и это будет важный момент в духовной жизни.
свящ. Александр Мохов
— Да, несомненно, именно так и есть. Все мы знаем такое выражение — спрос рождает предложение. Конечно, если священник пытается какую-то догматику, какое-то богословие проповедовать, говорить, нести в массы и не получает отклика, потому что прихожанам это просто неинтересно и не нужно, то, конечно, он через какое-то время просто перестанет об этом говорить, а зачем? Да, есть более насущные вопросы, более насущные проблемы, которые вот людей волнуют, ну надо отвечать их запросам. Аудитория, формирует ритора, а не на оборот. Ритор, он всегда говорит для аудитории, он говорит кому-то. И поэтому, да, в основном прихожане, конечно, ищут именно инструкции к жизни, как бы это ни было. Да, а как поступить? А вот сделать так или сделать так? Да, вот там можно ли скушать вот сегодня, там, не знаю, кашу с молоком, да, сегодня среда, можно скушать кашу с молоком, вот у меня там желудок болит, да, то есть нужна именно инструкция по пунктам, чтобы всё было понятно, чтобы всё было доступно, и лишний раз лучше даже и там как-то не думать, не анализировать, да, что всё уже сказали за меня. Вот. С другой стороны, здесь и задача священника, да, если священник никогда не будет даже пробовать говорить на эти темы, то, конечно, откуда прихожане узнают, что эти темы вообще можно обсуждать, и на них надо как-то... о них надо думать, и что-то надо рассуждать, для себя принимать. Поэтому такой вопрос проблемный, сложный, что как выстроить эту жизнь, эти разговоры, чтобы действительно и людям угодить в общем-то, и при этом как-то немножко их потянуть, что не только нравственность, а не только какие-то практические моменты, да, а не только инструкция к жизни, да, но и что-то посерьезнее. У меня был кружок в прошлом году, меня сама эта тема очень интересовала, нехристианские религии. Вот, я прямо за неё так взялся активно, мне очень нравилось всё, набрал людей. Поначалу ходило человек 10-15 где-то вот так. Ну а потом, не знаю, то ли не очень удачное время было подобрано, то ли формат наших бесед был не самый хороший, да, нужно было как-то получше это все продумать. Но в итоге так тихонько-тихонько-тихонько скатилось до того, что у меня приходит один человек и все. И вроде интересно, и я на все занятия готовлю презентации, я всегда прорабатываю материал, пытаюсь сделать это как-то интересно, а на выходе, в общем-то, никакого отклика. Ну, естественно, эти занятия заглохли, и мы там, к сожалению, даже из язычества даже не вышли.
Константин Мацан
— А почему вас так заинтересовали нехристианские религии? Надо полагать, что это какое-то для вас такое тоже пастырскую, миссионерскую значимость имеет.
свящ. Александр Мохов
— Скажу честно, так получилось, что, наверное, это будет курс четвёртый, в семинарии я очень плохо учил нехристианские религии.
Константин Мацан
— Решили наверстать.
свящ. Александр Мохов
— Ну, в общем-то, да. На самом деле, тема очень интересная, меня она интересовала еще в семинарии, но там были какие-то подвижки учебного плана, плюс я тогда уже тоже в рукоположился, какие-то дополнительные службы, плюс там были проблемы у преподавателя, он что-то все болел сильно, и много занятий у нас пропало, и далеко мы, в общем-то не ушли по этим темам. Вот, и думаю, ну, я уж священник, да, уж и миссионерством занимаюсь, вроде бы как, надо, это моя тема, мне ее надо знать. Ну, давай и сам смотреть материал, лекции какие-то, книги читать, вот, нарабатывать упущенное. Ну, думаю, ну, мне же это интересно, должно же быть еще кому-то интересно. А отклик как-то особо не пошел. Ну, зато у меня знаний добавилось.
Константин Мацан
— А вот вы сказали, что есть курсы по церковному искусству сейчас у вас, и даже есть телеграм-канал ваш «Богословие в красках». Тоже, кстати, тема, по сути, о которой мы сегодня заговорили. Церковное искусство не просто про украшения, это богословие, это смыслы, это весть о спасении, переданная средствами художественного языка. Вот в чём здесь для вас важность?
свящ. Александр Мохов
— Важность открытия. Никогда не воспринимал церковное искусство каким-то таким надлежащим образом, да, и в какой-то степени серьёзно. Ну, фрески, фрески, иконы, иконы, все одинаковые, всё замечательно. А потом так получилось, что я поступил на магистратуру на отделение церковного искусства. И вот это да, это было открытие.
Константин Мацан
— А какая ваша специальность в церковном искусстве?
свящ. Александр Мохов
— Ну, слушайте, не смогу сказать.
Константин Мацан
— Вы занимаетесь музыкой или вы занимаетесь иконописью? Или вы изучаете как искусствовед это просто?
свящ. Александр Мохов
— История и теория церковного искусства. Да, не практические такие моменты, да, чисто теория, и теория, связанная с иконами, с фресками.
Константин Мацан
— Но быть теоретиком — это отдельный талант, отдельная профессия.
свящ. Александр Мохов
— Вы знаете, всегда какой-то момент в своей жизни мечтал быть критиком. Хорошо же, ничего не знаешь, ничего не умеешь, но при этом даёшь советы, как-то надо. Есть такая фраза, что критик — это тот, кто учит практика, как бы он сделал, если бы мог. Я, наверное, в такой же степени.
Константин Мацан
— В одном интервью нашего замечательного филолога, директора литературного музея Дмитрия Петровича Бака, который у нас на Радио ВЕРА не раз был в гостях, спросили, насколько для вас терпимо такое мнение, что критиками становятся те, кто не смог стать писателем. На что он ответил, я очень терпимо отношусь к этому мнению, к тому же, что это не так, к тому, что оно неверное. Критик — это отдельная профессия, это созерцатель, это аналитик, это, если угодно, немножко философ о том деле, о котором он пишет. Автор, писатель, художник творит часто интуитивно, творит на практике, а критик смотрит, анализирует и в каком-то смысле доносит до аудитории те смыслы, которые, может, даже сам художник мог не заметить или не предполагать, а они оказываются важны и явны, и полезны. Вот задача критика.
свящ. Александр Мохов
— Ну да, конечно, я с этим согласен, да, то, что я до этого сказал, скорее, как шутка. Вот. Конечно, и чтобы быть, опять же, критиком, теоретиком, нужно, может, даже и не уметь практически что-то делать, но хотя бы в теории этими знаниями обладать и понимать, если мы говорим, допустим, об иконах, об иконописи, надо понимать, а как строится композиция, а какие детали возникают, а как вообще накладывается краска? Как готовится икона к написанию? Как накладывается краска? Какими слоями, от какого цвета к какому? А какие смыслы вкладываются? А какие есть аналогии, которые уже были, или которые там планируются, или которые там параллельно существуют. То есть это тоже очень большая область, и, конечно, знать это, разбираться в этом, это серьёзно.
Константин Мацан
— А что важно вам вот и на курсах, и прихожанам донести? Я опять же возвращаюсь к вопросу, поскольку мы сегодня говорим о пути к священству в священстве, это же не просто, ну, вот, любопытно, давайте это поизучаем. Наверняка, всё, что вы делаете, подчинено какой-то, ну, сверхзадаче какой-то большой пастырской миссии, что человек через это, через изучение, через знакомство с церковным искусством станет, ну что, ближе к Богу, станет глубже понимать свою духовную жизнь, как это на практике выглядит, какая связь между изучением церковного искусства и вот теми самыми внутренними нуждами человека, с которыми он приходит в храм?
свящ. Александр Мохов
— Я не строю себе задачу привести человека к Богу. Привожу не я. Только Бог может привести человека, если человек почувствует какой-то отклик на что-то божественное, решит пойти этим путём. Я могу только показать путь, я могу дать какую-то альтернативу, я могу показать, что есть это, это, это, это, это, да, и как-то заинтересовать что ли действительно человека, чтобы он, может быть, пошёл этим путём, изучая церковное искусство, приблизился к Богу. И, собственно, «Богословие в красках» — почему такое название? Потому что я говорю о том, что мне ближе. Я говорю о богословии через искусство, через церковное искусство. И упор, конечно, делаю больше именно на каких-то богословских вещах, в чем сам хотелось бы верить, более-менее разбираюсь. Я даже когда учился, опять же, в магистратуре, в академии, перед тем как сдавать экзамены, у нас список вопросов, вот их надо проработать, их надо подготовить, вот и я смотрю на эти вопросы и думаю. Вот я, конечно, знаю, ну вот это немножко знаю, это немножко знаю, это... думаю, так, а как я могу, ну, действительно выкрутиться, вот если что-то пойдёт не так? В чём я разбираюсь? Ну, у меня есть бакалавриат Московской Духовной Академии, есть богословие, да, и работы на бакалавриате писал на богословские темы. Диплом у меня тоже по богословию.
Константин Мацан
— А по какой теме, кстати, был диплом?
свящ. Александр Мохов
— Диплом был... сейчас надо вспомнить.
Константин Мацан
— Ну не так давно дело было.
свящ. Александр Мохов
— Там сложное очень название большое, я делал перевод книги одного священника греческого о преподобном Исааке Сирине, ну и разбирал некоторые такие богословские аспекты. Вот, название звучит сложно, я сейчас его даже и не вспомню, но суть вот такая. Вот. И я понял, да, что у меня плюс, что я знаю какие-то такие богословские вещи, которые может даже как-то не так хорошо, вряд ли, конечно, но может быть, не знают наши преподаватели, которые там очень хорошо знают церковное искусство. Я думаю, вот я при ответе, если я увижу богословские какие-то такие проблески, я зацеплюсь именно за это. Я буду развивать богословскую тему, я буду показывать, как она там воплощается. Я не смогу сказать там какие-то аналогии, я не смогу сказать точно по датам, по периодам, да, это всегда будут какие-то у меня помарки, я это просто на 100 процентов не знаю. Но вот на богословие я сделаю упор и, может, за счет этого вытяну.
Константин Мацан
— А, например, вот приведите пример, где в церковном искусстве, не знаю, в иконописи, в архитектуре храмовой проявляются богословские моменты?
свящ. Александр Мохов
— Да знаете, очень много где на самом деле.
Константин Мацан
— Ну вот нас сейчас слушают люди, которые, может быть, этого не знают. Наверняка у нас у всех уровень понимания этого меньше, чем у вас. Но вот человек заходит в храм, вот он видит икону. И красивая икона. Где здесь богословие?
свящ. Александр Мохов
— Ну, давайте не икону, а видит стены, которые расписаны прямо с купола и до самого, практически до пола, расписаны фресками. Множество сюжетов, множество изображений, да, вот они все так мелькают вокруг нас. И что это? Это не просто набор каких-то бессвязных сюжетов, бессвязных картин, которые не имеют под собой никакого смысла. Нет, начинаем разбираться, смотрим в купол, да, Господь, либо Святая Троица, либо Христос Пантократор, Христос Вседержитель, да, то есть на самом верху мы видим Бога, спускаемся чуть пониже, да, в барабане, в барабане ангелы, то есть Бог окружен ангелами, да, спускаемся еще пониже, видим пророков, видим апостолов. Ага, вот первые проповедники Бога, проповедники Евангелия. Еще ниже, да, видим символы или самих четырех евангелистов. Вот проповедники Евангелия, те, кто написали Евангелие. Еще ниже, да, видим уже в самом храме разные циклы. Может быть, евангельский цикл, может быть какого-то святого, может быть протоевангельский цикл, может быть акафистный цикл. То есть так или иначе, то, что нам говорит либо о земной жизни Христа, либо о Пресвятой Богородице, либо о святых, в честь которых храм сделан. Спускаемся еще ниже, видим ещё святых, этих циклов может быть несколько, и святые разные, и сюжеты разные. То есть это всё создаёт нам определённую модель мира, то, как мы вообще понимаем мир, как мы его видим, что вот есть святые, которые наиболее ближе к нам, вот есть мы, которые в храме стоим молимся, святые, составляющие небесную церковь, ангелы, и над всеми Бог. То есть вот церковь, заходя в церковь, мы видим церковь. Церковь имеется в виду храм, и мы видим церковь как общество людей, собранных в Боге.
Константин Мацан
— А иконы?
свящ. Александр Мохов
— А иконы?
Константин Мацан
— Ну, в богословие иконы.
свящ. Александр Мохов
— Опять же, здесь очень много можно сказать, но если какую-то конкретную икону разобрать. Можно иконостас разобрать.
Константин Мацан
— Ну, давайте, это же интересно, например. Вот опять же, человек видит иконостас, много-много рядов, много-много икон, а там во всём есть смысл. Какой?
свящ. Александр Мохов
— Ну, опять же, здесь исторический момент очень интересный, я о нём, кстати, узнал относительно недавно, прочитал одно исследование, до этого даже не задумывался в этом направлении. Мне казалось, что вот высокие иконостас, которые получили развитие на Руси, что это, ну вот, не есть хорошо, да, что они высокие, не видно службу, не видно алтарь, не видно росписи алтаря, которые имеют очень важное литургическое значение на самом деле. То есть этого всего не видно из-за вот этого большого иконостаса. Думаю, надо убрать там все, сделать эти маленькие перегородки алтарные, и будет все замечательно. А потом прочитал вот это исследование, я вот так задумался, а ведь действительно, иконостас, он появился не просто так. Во-первых, это реакция на исихастские вот эти споры, то есть это момент с пониманием благодати, божественных энергий, во-вторых, здесь целый процесс, иконостас появился не просто так, никому не надо было просто перегораживать алтарь такой высокой стенкой, маленького заборчика, в принципе, было бы достаточно. Но вот этот исихазм, плюс перегородка...
Константин Мацан
— А что имеет в виду исихазм? Как это связано? Как учение о божественных энергиях исихастское, связано с появлением иконостаса?
свящ. Александр Мохов
— У отца Павла Флоренского, если я не ошибаюсь, есть книга «Иконостас», и там встречается такое мнение, что вот в алтаре, да, вот совершается сама литургия, там невидимо присутствует сам Бог, там благодать, большой объем благодати. И иконостас в этом плане как бы такой, ну не фильтр, а как такая заслонка, которая вот просто не дает прям этой благодати вот так вот испепелить человека, стоящего в храме, если говорить совсем простым языком. То есть, это попытка немножко отделить сокровенное, сакральное, отделить действительно святое святых. Поэтому повлияло, и период исихазма, вот эти исихастские споры, они очень сильно повлияли на иконы, на фрески, если мы...
Константин Мацан
— Ну и вы представили исследование, что в высоком иконостасе от пола до потолка есть какой-то смысл помимо того, что это просто вот так исторически сложилось?
свящ. Александр Мохов
— Ну конечно, всегда есть «так исторически сложилось», и всегда есть определенный смысл. Если, опять же, вернуться к этому исследованию, то по сути дела, опять же говорю кратко, иконостас — это чуть-чуть расширенная версия фресок алтаря. Там есть те же самые смыслы, там есть те же самые сюжеты, но они немножко развернуты, и поэтому в данном случае, я считаю, что иконостас, он не закрывает эти фрески, не даёт понять этот смысл, а наоборот он пытается их расширить, он пытается донести больше смыслов. К сожалению, из-за того, что мы не всегда об этом знаем и не всегда это понимаем, до нас не доходят эти смыслы. Но опять же, погружаясь, размышляя об этом, мы их поймём.
Константин Мацан
— Ну что ж, спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Пусть он служит такому вдохновению, чтобы прийти в храм, в том числе в богословии храмового убранства для себя разобраться. Священник Александр Мохов, клерик храма Преподобной Ефросиньи Московской в Котловке сегодня был с нами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона был Константин Мацан. Спасибо. До свидания.
свящ. Александр Мохов
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер
Послание к Филиппийцам святого апостола Павла
Флп., 243 зач., II, 24-30.
Комментирует епископ Переславский и Угличский Феоктист.
Здравствуйте! С вами епископ Переславский и Угличский Феоктист.
В апостольских посланиях немало того, что можно назвать бытовыми подробностями жизни первого поколения христиан. Такие описания нам могут показаться странными, ведь кажется, что во входящих в Священное Писание книгах Нового Завета абсолютно всё должно быть посвящено указанию пути ко спасению. Это совершенно верные и обоснованные ожидания, действительно, Новый Завет указывает путь ко Христу, иногда для этой цели он использует и рассказы о житейских заботах апостолов. Так сделано и во 2-й главе Послания апостола Павла к Филиппийцам, отрывок из которой звучит сегодня во время литургии в православных храмах.
Глава 2.
24 Я уверен в Господе, что и сам скоро приду к вам.
25 Впрочем я почел нужным послать к вам Епафродита, брата и сотрудника и сподвижника моего, а вашего посланника и служителя в нужде моей,
26 потому что он сильно желал видеть всех вас и тяжко скорбел о том, что до вас дошел слух о его болезни.
27 Ибо он был болен при смерти; но Бог помиловал его, и не его только, но и меня, чтобы не прибавилась мне печаль к печали.
28 Посему я скорее послал его, чтобы вы, увидев его снова, возрадовались, и я был менее печален.
29 Примите же его в Господе со всякою радостью, и таких имейте в уважении,
30 ибо он за дело Христово был близок к смерти, подвергая опасности жизнь, дабы восполнить недостаток ваших услуг мне.
В только что прозвучавших словах апостола Павла нет ни одной яркой мысли, такой, которая была бы подобна, к примеру, словам о любви, содержащимся в 13-й главе Первого послания апостола Павла к Коринфянам. Здесь мы имеем дело с текстом иного рода: Павел говорит о своих планах и о том, что собирается послать в Филиппы Епафродита, упоминает здесь апостол и ту болезнь, которую перенёс Епафродит. Если мы интересуемся историей Древней Церкви, то для нас это, конечно же, крайне важный текст, который проливает свет на некоторые подробности жизни апостола Павла и тех людей, которые были рядом с ним. Однако этот отрывок звучит во время литургии, а литургия — это не лекция по истории, в литургии всё подчинено одной цели — таинству Тела и Крови Христовых, к которому нас и должен подговорить в том числе и прозвучавший сегодня отрывок Послания к Филиппийцам.
Что же мы можем извлечь из этого текста для нашего назидания?
Во-первых, нам стоит обратить внимание на упоминание болезни Епафродита: он служил Церкви, находился рядом с апостолом Павлом, но тяжело заболел и чуть не умер. Если мы вспомним о том, что Павел неоднократно совершал исцеления и даже воскрешал мёртвых, то мы не сможем не удивиться тому, что, оказывается, Павел не всегда был способен помочь в болезни. Почему же так? Потому что исцелял не Павел, исцелял и исцеляет Бог, и далеко не всегда планы Бога о нас согласуются с нашими, не всегда Его планы совпадали и с планами апостолов Христовых. В этом смысле наше отличие от апостолов состоит лишь в том, что они умели принимать волю Божию о себе, а у нас с этим бывают немалые сложности.
Кроме того, стоит обратить внимание на финальные стихи услышанного нами отрывка. В них шла речь о том, что филиппийцы должны принять Епафродита «в Господе со всякою радостью», вместе с этим апостол Павел призывал своих адресатов относиться с предельным уважением к таким людям, каким был Епафродит, то есть к тем, кто «за дело Христово был близок к смерти, подвергая опасности жизнь». Этим самым апостол указал, кто должен пользоваться особым уважением в церковном сообществе: те, кто своей жизнью сумел доказать верность Христу. Сомневаться в том, что каждому христианину будет дана возможность показать свою верность Христу, не приходится. Такая возможность нам даётся всякий раз, когда стоит выбор между совершением греха или же уклонением от него, и дай Бог, чтобы мы неизменно выбирали второй из этих двух путей, уподобляясь тем самым всем от века просиявшим святым.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Полки иноземного строя: история гусарства в России
Лучшими войсками российской армии долгое время считались гусарские полки. О подвигах бравых и отважных гусар слагали стихи, песни и романы, снимали кино. Однако не менее, чем художественные произведения о гусарах, интересен исторический взгляд на возникновение гусарства в России.
Родиной гусар считается Венгрия — именно там в XV-м веке появились первые подразделения лёгкой кавалерии, которая выполняла функции, схожие с деятельностью современного спецназа. Гусары устраивали разведывательные рейды, проводили спецоперации в тылу врага. По одной из версий, слово «гусар» происходит от венгерского числительного «гус», что означает «двадцать», поскольку в гусарские подразделения брали каждого 20-го дворянина. Некоторые же исследователи считают, что корень названия следует искать в латинском слове «курсус», которое переводится как «набег». Так или иначе, гусары считались одной из самых грозных сил европейских армий.
По западному примеру, гусарские «шкадроны» появились и на Руси. Это произошло в годы правления царя Михаила Фёдоровича, которое пришлось на первую половину XVII-го столетия. Гусарские формирования русской армии входили в число так называемых «полков иноземного строя», поскольку набирались из наёмников-иностранцев, преимущественно — немцев и поляков. Первые гусары храбро проявили себя в таких важных кампаниях, как, например, Смоленская война. В мае 1654-го года царь Алексей Михайлович провёл торжественный парад Государева полка. В нём приняли участие и гусары. Свидетели этого события оставили красочное описание прохода гусарских подразделений: «Полковник Рыльский вёл тысячу гусар, обмундированных по польскому образцу, с барабанами и свирелями».
В годы правления Петра Великого гусарские полки были упразднены. И только в 1723-м году, после Персидского похода первого русского императора, гусары вновь вернулись в состав русской армии. Полки по-прежнему набирались из иностранцев — сербов, венгров, молдаван. При Петре Первом был создан и Грузинский гусарский полк, в который вошли грузинские князья-переселенцы. Лишь ко второй половине XVIII-го столетия, при Екатерине Второй, в гусарские подразделения стали набирать русских воинов. За время своего существования в России — вплоть до революции и Гражданской войны — гусары принимали участие во всех ключевых кампаниях. Особенной самоотверженностью и отвагой, как известно, отличились эти армейские подразделения в Отечественную войну 1812-го года. Интересно, что именно из гусар вышли многие наши писатели и поэты — например, Денис Давыдов, Михаил Лермонтов, Александр Грибоедов.
С развитием и совершенствованием оружия необходимость в лёгкой кавалерии постепенно сошла на нет. В 1882-м году Александр III упразднил все гусарские полки, за исключением Первого Лейб-гвардейского, который продолжил выполнять свои охранные и парадные функции. Интересно, что уже в ХХ-м веке гусарские подразделения, как продолжение старых русских воинских традиций, восстановил последний русский император Николай II. И хотя в современной Российской армии гусар уже нет, пример этих храбрых воинов прошлого по-прежнему вдохновляет русских солдат.
Все выпуски программы Открываем историю
«Метеор» — первый русский паровой корабль
Одним из символов технического прогресса первой половины XIX-го столетия стал паровой двигатель. Новшество быстро нашло применение на флоте многих стран. Морским судам он обеспечивал, прежде всего, быстроходность и манёвренность. А главное — полную независимость от силы и направления ветра. Первым в истории Российского флота боевым паровым кораблём стал пароход «Метеор». Его строительство началось в марте 1823-го года на черноморской Николаевской верфи.
Стоит заметить, что паровые корабли в России диковинкой тогда уже не были: в распоряжении Балтийского и Черноморского флота имелись несколько буксиров, оснащённых паровыми машинами. Однако это были невооружённые суда, которые выполняли исключительно вспомогательные функции — предназначались для грузоперевозок и буксировки парусных кораблей.
«Метеор» строился специально для Черноморской эска́дры. В отличие от Балтики, где обстановка в XIX веке была довольно спокойной, над Чёрным морем висела постоянная угроза столкновения с враждебно настроенной Турцией. Поэтому техническая новинка была особенно необходима именно там. Всё это хорошо понимал дальновидный командующий Черноморским флотом, вице-адмирал Алексей Грейг. Ему и принадлежала идея постройки первого боевого парохода. Работу Грейг поручил полковнику корпуса корабельных инженеров Илье Разумову. Два года потребовалось ему, чтобы создать оснащённый по последнему слову техники корабль. Длина парохода составляла тридцать шесть с половиной метров, ширина — чуть больше шести, осадка — два с небольшим метра. На борту парохода располагались четырнадцать пушек. Две паровые машины общей мощностью в 60 лошадиных сил позволяли «Метеору» не зависеть от ветра. Летом 1825-го «Метеор» был спущен на воду, и после необходимых испытаний официально зачислен в состав Черноморского флота. Командиром «Метеора» был назначен «14-го класса штурманский помощник» Григорий Михновский.
Очень скоро пароходу довелось проявить себя в бою. В 1828 году началась Русско-Турецкая война. Большую опасность Крыму и Кубани представляла хорошо укреплённая турецкая крепость Анапа. В апреле 1828-го «Метеор» принял участие в её осаде. Там, где парусные суда не могли свободно маневрировать из-за дувшего с гор ветра, пароход легко переходил с одного места на другое и пушечными выстрелами поражал противника. Крепость пала через месяц, и стала русским городом Анапой — ныне это знаменитый всероссийский курорт. А «Метеор» продолжил свой боевой путь. Участвовал в блокаде и взятии Варны и других крепостей на побережье тогда ещё османской Болгарии. 24 июля 1828-го сопровождал возвращавшегося с театра военных действий — из Варны в Одессу — фрегат «Императрица Мария» с государем Николаем I на борту.
В 1829 году Русско-Турецкая война закончилась победой России и Адрианопольским мирным договором. Первый русский боевой пароход «Метеор» перевели на мирную портовую службу, которую он нёс в течение двенадцати лет. Между тем паровые двигатели становились всё мощнее. «Метеор» перестал быть технической новинкой. Именно поэтому в 1839-м году первый боевой пароход разобрали. И пусть век «Метеора» оказался недолгим — славно послужив Отечеству, именно он положил начало переходу Российского флота от парусов к пару.
Все выпуски программы Открываем историю