«Путь к священству». Светлый вечер с прот. Алексеем Яковлевым

прот. Алексей Яковлев

В нашей студии был руководитель волонтерского проекта по возрождению храмов Севера «Общее дело», настоятель храма преподобного Серафима Саровского в Раеве священник Алексей Яковлев.

Отец Алексей рассказал о своем интересном пути к священническому служению.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

---

К. Мацан 

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья! В студии моя коллега Кира Лаврентьева.  

К. Лаврентьева 

— Добрый вечер! 

К. Мацан 

— И я, Константин Мацан. И сегодня с нами в этой студии — протоиерей Алексей Яковлев, настоятель храма преподобного Серафима Саровского в Раево в Москве. Добрый вечер, отец Алексей! 

Протоиерей А. Яковлев 

— Добрый вечер. 

К. Мацан 

— Вот в этом цикле бесед, который мы с Кирой ведем, мы беседуем со священниками об их пути к вере, вере и о пути к священству. Потому что, как мы уже много раз убеждались, вопреки стереотипу, вопреки представлению о том, что человек рождается с такой предрасположенностью к священству, очень часто путь этот, который в итоге приводит человека к принятию сана, это путь, полный моментов выбора, сомнений иногда, какой-то решимости и интересных историй часто. И вот о Вашем пути к вере и к священству мы хотим поговорить — просто еще потому, что, как мы замечаем, это очень может быть актуализировано в жизни каждого из нас, как еще один опыт встречи человека со Христом.  

К. Лаврентьева 

— Отец Алексей, лично я наслышана о Вас как о руководителе проекта «Общее дело. Возрождение деревянных храмов Севера», как преподавателе факультета православной культуры Военной Академии Ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого. То есть у Вас очень много образований, у Вас очень сложный такой многослойный жизненный путь, и, конечно, хочется, в первую очередь, спросить, а с чего все начиналось, как это было, какой был путь Ваш к Богу.  

Протоиерей А. Яковлев 

— Начиналось все с каникул, которые я провел на пасеке у своих родственников в Тамбове. У меня совершенно замечательные родственники — Борис Николаевич и Евгений Николаевич, мои дяди, которые представляют из себя уникальное явление русского народа — такие настоящие русские мужчины. Когда-то вот истребляли-истребляли кулаков, а они именно такие — то есть это люди, которые очень любят работать и очень любят Бога, очень любят Церковь. И Церковь — не просто как-то они являются частью Церкви, они еще и помогают, всеми силами помогают храму. И вот когда я был на пасеке у них, то, безусловно, их пример на меня очень оказывал удивительное такое влияние. Мне хотелось быть как они, мне хотелось им подражать. Мне было тогда 16 лет. 

К. Мацан 

— Ну, то есть Вы росли, получается, в некоторой церковной среде — через них? 

Протоиерей А. Яковлев 

— Они жили в другом городе –в  Тамбове, и к ним я приезжал только на лето, на месяц-полтора. Но вот, знаете, как говорится, что огонь — он зажигает и другие сердца. И вот огонь веры, который в них жил и живет, он как раз зажег эту веру и во мне. Они ходили в храм и я ходил в храм, они приглашали в гости священников по каким-то праздникам, и я присутствовал при этом. Помню, как первый раз подходил к батюшке под благословение, я не знал, как сложить руки. Ну, вот так вот подошел, с руками. Батюшка благословил, очень ласково как-то со мной поговорил. Это было первое благословение. У них совершенно замечательная мама была, Тамара. Она была певчей в советские годы. И совершенно замечательный отец — Николай Николаевич, который тогда, когда мне было всего 16 лет, пророчески сказал, что «я думаю, что Алеша будет священником». Вот ничто не предвещало его слов. Про Николая Николаевича можно рассказать, что он был большим начальником и заслуженно занимал эту должность. Но вот узнали, что он венчался со своей супругой, его вызвали и сказали, что «мы Вас уважаем, подумайте над тем, что Вы сделали, у Вас есть неделя». Через неделю его вызвали и спросили: «Вы подумали?». Он сказал: «Да». — «И что Вы надумали?». Он сказал: «Жалко, что я с ней раньше не венчался». 

К. Мацан 

— Исповедник.  

Протоиерей А. Яковлев 

— Да. «Если бы, — говорит, — можно было бы еще раз повенчаться, я бы с ней еще раз повенчался». Тогда попросили положить партбилет. Понятно, что за этим следовали определенные последствия. И вот два сына Николая Николаевича — Борис Николаевич и Евгений Николаевич — стали теми, кто, практически, фактически, своим примером привели меня в Церковь. То есть они не много мне рассказывали, но когда я вернулся с пасеки, я пришел в свой храм, в собор Воронежский, там как раз строилось здание рядом с храмом, и сказал одному из церковнослужителей, что «разрешите, я буду помогать — я вот могу в воскресенье, например, потаскать кирпичи», на что мне этот священнослужитель сказал: «Ой, ты знаешь, ты там такого наслушаешься — там же не церковные рабочие работают... Лучше ты... Вот у нас есть Братство святителя Митрофана, вот ты лучше на занятия приходи». И так вот, потихонечку начинался мой путь к вере. Интересно то, что я когда я был на пасеке на следующий год, я еще не был воцерковленным человеком, я еще мало что знал о Церкви. Я слышал от своих родственников, что вот вновь обретены мощи какого-то великого святого. И так получилось, что в этот момент меня пригласили принять участие в поездке драмкружка по Золотому Кольцу России. Я когда-то там играл, кто-то отказался, и меня включили вместо него. И когда я был во Владимире, во Владимир привезли мощи преподобного Серафима Саровского, которые следовали как раз от Дивеево. Я не знал, что это за святой, но я понял, что нужно пойти и приложиться. Это была моя первая очередь к мощам, которая продолжалась много часов под дождем, на улице. Первый раз я приложился, и первой книжкой, которую я прочитал, было житие Серафима Саровского в изложении священномученика Серафима Чичагова. Вот это такой удивительный путь. И поэтому когда меня назначили настоятелем храма Преподобного Серафима, то вот как-то с него и начиналась моя церковная жизнь — первый святой, первая очередь. А далее я принимал участие уже в жизни немножко вот Церкви, нашего прихода, водил на богослужения и на занятия в воскресную школу своего младшего брата, с которым у меня разница в 10 лет, и так потихонечку стал ближе к Церкви, и даже мне разрешили стоять на клиросе.  

К. Мацан 

— Просто стоять? 

Протоиерей А. Яковлев 

— Просто стоять, да. Я стоял, и для того, чтобы внимание не рассеивалось... 

К. Мацан 

— А зачем это нужно было? Так лучше видно?  

Протоиерей А. Яковлев 

— Вы знаете, я уже плохо помню, но, может быть, легче было дать мне какое-нибудь поручение что-тол сделать, может быть, они хотели так меня как-то поддержать. Но когда я стоял на клиросе, я... 

К. Мацан 

— Для слушателей поясню, что клирос — это церковный хор, где-то в обособленном месте он стоит в храме, во всех храмах по-разному... 

К. Лаврентьева 

— И когда ты стоишь на клиросе, это совершенно другое восприятие службы. Поешь ты даже или не поешь, ты просто чувствуешь какую-то внутреннюю ответственность, да, батюшка? Мне кажется, тебя все равно это отрезвляет, как-то держит в определенных рамках.  

Протоиерей А. Яковлев 

— Вы знаете, вот то, о чем Вы меня спрашиваете, я вспоминаю первый раз, наверное, за 18-20 лет... 

К. Мацан 

— Вас для этого и позвали, да.  

Протоиерей А. Яковлев 

— Поэтому тоже несколько в этом смысле волнуюсь. Я стоял, и чтобы не рассеивалось внимание, смотрел в пол. А мимо меня проходил один совершенно замечательный, как я позже уже узнал, дедушка-иеродиакон, который служил в этом храме, и как-то мне сказал: «В пол не смотри, смотри на иконы. Вот как ты стоишь обычно, так вот и стой». Я подумал о том, что, наверное, моя опущенная голова (а я высокого роста), наверное, мешает просто проходу, поэтому он мне так и сказал. Говорит: «Я тебе потом объясню». И потом, через день, когда была возможность, он мне сказал: «Знаешь, когда ты смотришь в пол, то можно впасть в какую-нибудь там прелесть и прочее. Поэтому ты просто вот как стоишь на службе, так и стой. Вот слышишь слова молитвы, в них и вдумывайся, соучаствуй в том, что происходит». Я познакомился с этим дедушкой, его звали отец Феофан, как-то проводил его один раз домой, потом второй раз домой его проводил, потом я стал провожать его регулярно, потом я стал заходить к нему в гости. И, фактически, этот человек стал для меня как дедушка. Даже он попросил через некоторое время, через несколько месяцев: «Алеша, называй меня дедушкой, мне будет приятно». И так у меня появился дедушка. Вот у всех есть духовные отцы, а у меня появился настоящий духовный дедушка. Я Вам покажу его фотографию. По примеру своего настоятеля — вот как заставочка в телефоне... Это был удивительный человек. Это был человек, который очень-очень много в своей жизни пострадал, человек, который прошел войну, который был в немецком концлагере, который был на Колыме, человек, который был дворянского происхождения, человек, на которого когда я смотрел, я думал, что мне был быть таким в старости — быть бы таким же чистым, таким же искренним. И вот эти слова я могу повторить и сейчас — я очень хочу быть похожим на него. Вот как-то мы с ним особенно сблизились, когда случилась такая история: в Тамбове не было епархиального вестника, а вот в Воронеже благодаря одному замечательному священнику отцу Геннадию Заридзе издавался епархиальный вестник, причем, тиражом в 20 тысяч экземпляров. Это какое-то начало 90-х годов, и это не было еще так нужно, что был переизбыток этих 20 тысяч, и в Воронеже они просто лежали. Кроме того, в Воронеже было много Евангелий напечатанных — Евангелий от Марка, от Матфея, которые также не воспользованы были и не востребованы. И я знал, что в Тамбове этого нет, поговорил с настоятелем одного из храмов и решил отвезти, ну как бы поделиться воронежским достоянием с Тамбовом. Первый раз я отвез четыре огромных мешка книжек, а в следующий раз я попросил помощи алтарников, ставников, будущих священников, и мы организовали доставку до вокзала порядка 20 огромных мешков. Причем, у нас тележка была вокзальная, откуда она появилась в храме, неизвестно. Но на всякий случай мы решили на вокзале эту тележку не показывать, чтобы к нам не было вопросов: «Откуда она у Вас?». Это была очень серьезная такая операция, потому что тележка была очень тяжелая сама по себе, плюс еще несколько сотен килограммов этих книг. Причем, я вез это все в обычном купе — просто как-то рассчитывал договориться. Но получилось так, что когда поезд тронулся, часть мешков была в вагоне, часть мешков на перроне, и часть еще в подземном переходе. И так как отец Феофан жил совсем рядом с вокзалом, на расстоянии 7 минут ходьбы, то я ему позвонил и сказал, что мы планируем на следующее утро попробовать повторить попытку отправки — можно ли у Вас на лестничной клетке заскладирую на ночь эти журналы? И отец Феофан разрешил. Мы привезли, много-много таскали, складировали, а всю ночь он их перевязывал, эти отдельные — знаете, как пакуются книжки и журналы? — то есть пачки. У меня было в пакете по шесть пачек, а он делал по две, чтобы удобнее было носить, и все это перевязывал. Вот всю ночь он это все готовил, готовил, повторяя, что похороны — за счет Тамбовской епархии.  

К. Мацан 

— (Смеется.)  

Протоиерей А. Яковлев 

— А наутро ему нужно было служить. Но поезд прибывал еще раньше. Он рассказал, как загрузить не на такую большую, тяжелую тележку, а на более мелкую, такую крепкую, все эти пачки, связал, помог дойти до вокзала, сказал, где остановится вагон, договорился с проводницей, и вот в этой раз я поехал совершенно изумительно, идеально. И когда я привез это в Тамбов, то все эти пачки — они не поместились даже в «УАЗик». То есть люди просто были в шоке, как можно такое было привезти. Но вот это событие — оно нас как-то очень-очень сблизило, сдружило. И после этого первая ночь, которую я ночевал... Я родителям даже не сказал, что я на самом деле не в Тамбове, а еще в Воронеже. Вот после этого мы как-то стали совсем близкими, такими вот родными людьми. Я, бывало, оставался раз или два раза в неделю у отца Феофана ночевать, и, безусловно, черпал и черпал из него и опыт, и мудрость. И он искренне заботился обо мне. Вот, знаете, я всегда знал... Я тогда еще совсем юный человек, это еще 10-й класс... Я всегда знал, что вот если бы, к примеру, нас поймали бы, условно говоря, фашисты и сказали бы: «Кого из Вас расстрелять?», то я не сомневался, что отец Феофан сказал бы: «Меня». Потому что моя жизнь была для него ну не просто важной, а была и его жизнью. Он за меня очень переживал, очень молился. И у меня был такой советчик, с которым совершенно замечательно было жить. Какой бы вопрос ты ему ни задал, он мог вначале поругаться, сказать: «Лешка, да как же ты так?..» и прочее, прочее, Но потом, минут через пять он спокойным тихим голосом или на следующий день бы сказал: «Леша, я думаю, надо поступить вот так и так». И я знал, что если я так поступаю, то это самый правильный путь, это путь, который идеальный совершенно, и к наилучшим результатам он приведет.  

К. Лаврентьева 

— В гостях у Светлого радио протоиерей Алексей Яковлев, настоятель храма Серафима Саровского в Раево. В студии мой коллега Константин Мацан, я — Кира Лаврентьева. Отец Алексей, вот я слушаю Вас очень внимательно, и действительно удивляюсь, насколько гармонично складывался Ваш вот этот путь к храму после встречи с этими чудесными проводниками в мир веры и Церкви. Но понимаю также, что не может такой плод всходить так радостно, быстро и благодатно на неподготовленной почве. До 16 лет — что Вы делали до 16 лет? Был ли у Вас какой-то, может быть, внутренний неосознанный диалог с Богом или какой-то внутренний путь? Потому что то, что Вы описываете, это совершенно подготовленная благодатная почва души, на которой это все быстро взошло, все эти семена веры.  

Протоиерей А. Яковлев 

— Вы знаете, обычно люди себя не ругают. Но вот в данном случае я расскажу, что я до 16 лет не очень-то хорошо учился. В 7-м классе из 11 оценок у меня было, по-моему, девять троек. Я занимался... 

К. Мацан 

— Ненаказуемо. (Смеется.)  

Протоиерей А. Яковлев 

— Я занимался ушу, занимался в драмкружке и как-то много читал. Дюма, фактически, был весь перечитан, как и все классики. Но я думаю, что я не один был в наше время таким юношей. И конечно, вот когда я познакомился с верой, познакомился с Церковью у своих родственников в Тамбове, они дали мне календарь Московской патриархии, в конце которого были напечатаны утренние и вечерние молитвы. Я стал читать — по крайней мере, утренние молитвы я всегда вычитывал, и я очень боялся не прочитать не прочитать в какой-либо из дней эти молитвы. Потому что все, чем я занимался раньше, еще в более раннем детстве — велоспортом, теннисом, плаванием, — я всегда бросал. И мне один родственник сказал: «Как ты бросал все, что у тебя было, так же ты бросишь и это, это увлечение, которое пройдет». И я боялся — я боялся потерять. Я даже переписал эти молитвы вручную и так вот читал. Потому что «Молитвослов» было достаточно сложно тогда купить. Кроме того. Когда появилась книга «Закон Божий» Серафима Слободского, это была такая радость! Я помню эту радость, переполнявшую. Я настолько ее любил, что я ее очень, насколько это возможно, даже иллюстрировал. То есть не иллюстрировал — я раскрашивал картинки, которые там, чтобы как-то придать ей больше красоты. Вот, кстати, советую всем, кто так или иначе соприкасается с Церковью, эту книгу, которая... Вот владыка Тихон Шевкунов говорит о том, что «Несвятые святые» — это самая популярная книга России. Но, правда, он оговаривался — с постсоветских времен. Вот, наверное, в советские времена самая популярная книга, выдержавшая бесчисленные переиздания, это был «Закон Божий» Серафима Слободского. Кстати, это был очень интересный и замечательный человек, о котором я мог бы потом несколько слов сказать.  

К. Мацан 

— Отец Алексей, вот Вы описываете уже свой процесс знакомства с Церковью, когда Вы вернулись с этих каникул из Тамбова, с этой пасеки, как тоже процесс очень ровный, такой спокойный, такая череда радостных открытий. Но я могу допустить, что когда человек только знакомится с Церковью, он же, наверное, многое там не понимает, не все ему кажется оправданным. Я помню свои ощущения, когда я только-только начал воцерковляться, и как-то во мне была сильна такая идея того, что «назвался груздем — полезай в кузов». Я не очень понимаю, зачем нужно целовать руку священнику, например, но так надо делать, и я так буду делать, я пойму потом. Потом, смысл поста: ну хорошо, надо поститься — я вот дам... я постараюсь дать Церкви в себе прорасти, хотя пока, может быть, через некоторое даже сомнение и такое даже формальное, может быть, усилие. И это, на самом деле, в каком-то смысле некий внутренний конфликт такой. То есть ты приобщаешься к чему-то, может быть, правильному, ты понимаешь, что правильному, но немножко нехотя все равно, поскольку еще не знаком глубоко. У Вас было что-то похожее? 

Протоиерей А. Яковлев 

— У меня не было отторжения, потому что я понимал, что вот я стою в храме — и я ничего не понимаю. Но я понимал, что если я хотя бы кланяться буду, когда все крестятся и кланяются, вот добросовестно буду кланяться, что это Бог примет. И потом, когда я регулярно ходил на службы, я понял, что в богослужении, в литургии есть несколько моментов, в которые люди поют. И вот когда поют первый раз «Верую!», это означает, что больше половины уже позади... 

К. Мацан 

— Да-да-да! (Смеется.)  

Протоиерей А. Яковлев 

— ...а когда поют «Отче Наш», это означает, что уже скоро конец.  

К. Лаврентьева 

— Это, по-моему, не только... 

К. Мацан 

— Это очень точно, да.  

Протоиерей А. Яковлев 

— Да. Во всяком случае, я понимал: «Господи, помилуй!», и мне этого было достаточно — что я здесь стою, и я поставил свое тело, я поставил его пред Богом, и Господь видит, что я хочу быть здесь, я хочу здесь молиться. Конечно, очень важно было привести в Церковь и своих друзей. И, слава Богу, они пришли. Но пришли не сразу.  

К. Мацан 

— А как это произошло? Это был мой как раз следующий вопрос, потому что, опять-таки, вспоминая свой первый восторг после возвращения из Дивеево первый раз в жизни, когда я вечером собрался идти на какую-то службу, и один из близких родственников, тогда еще совершенно не церковный человек, а сейчас уже очень церковный, с испугом спросил: «Надеюсь, ты не собираешься священником становиться?». То есть как-то была опасность, что сейчас вот тоже молодой человек ухнет в это с головой, и мы его потеряем. Родственники по-разному реагируют. И друзья по-разному реагируют. Как это было?  

Протоиерей А. Яковлев 

— Мама не была против до момента, когда я решил поступать в семинарию. Вот друзьям я рассказывал о Церкви, о вере, они говорили: «Да, да, да», но ничего не происходило. И потом получилось так, что я как-то привел их к дедушке, к отцу Феофану, и он с ними побеседовал. Я беседовал перед этим с ними целый год — о том, что всякие там цигуны и прочее не идет на пользу человеку, и что важно молиться, важно это и для жизни, я для здоровья, и для целостности человека. Важно, чтобы все было в человеке гармонично, и прочее, прочее. Все это они и слышали, и не слышали. И вот они один раз поговорили с отцом Феофаном, и на следующей неделе, когда мы встретились в школе, они говорят: «А ты знаешь, гораздо важнее перекреститься, положить земной поклон, потому что это и для души полезно, и для тела. А цигун — это вообще не важно и не нужно». Я был в шоке. Я говорил им об этом целый год, и они этого не слышали. И достаточно было сказать один раз отцу Феофану, как они восприняли это, как будто это их, и они уже меня учили, они мне это говорили. Надо сказать, что в отношении пасеки мне хотелось бы передать свой опыт. Когда я жил на пасеке... Пасека — этот вообще замечательно. Пасека — это то, что стоит вдалеке от домов, то, что стоит на природе. Пчелки — это те, которые делают и воск, в том числе, который употребляется для богослужений. И вот первое посещение храмов тогда, на пасеке и удивительное состояние радости, радости и труда. Дело в том, что обычно, когда человека Бог призывает в Церковь, Он дает ему так называемую призывающую благодать, когда человеку приятно молиться, когда человеку приятно вообще жить правильной такой жизнью. Я помню свой день на пасеке. Это утренние молитвы и труды, труды, труды, труды. Я даже тогда еще, наверное, и утренние молитвы не читал. И когда-то иногда там «Господи, помилуй!». А когда труды заканчивались, то есть я сделал все, что нужно было сделать, я трудился еще больше. То, что не нужно было бы делать, это проще было бы механизированно делать, но я это делал, потому что было приятно трудиться. И я даже про себя думал: «Господи, как может не быть труда в Раю? Ведь труд — это такая радость, это такое счастье!». И вот это переживание полноты счастья и труда — это вот то, что для меня стало таким вот важным для последующих лет.  

К. Мацан 

— Я напомню, сегодня в «Светлом вечере» протоиерей Алексей Яковлев, настоятель храма преподобного Серафима Саровского в Раево. В студии моя коллега Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Мы прервемся и вернемся к Вам буквально через минуту.  

К. Лаврентьева 

— В гостях у Светлого радио протоиерей Алексей Яковлев, настоятель храма Серафима Саровского в Раево. В студии мой коллега Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор. 

К. Мацан 

— Отец Алексей, Вы сказали, что мама не была против до тех пор, пока Вы не решили поступать в семинарию. Расскажите об этом — почему она была против и как, в итоге, приняла Ваш выбор? 

Протоиерей А. Яковлев 

— Когда я учился в институте, то изначально мне было очень плохо, просто физически плохо учиться, потому что...  

К. Мацан 

— А Вы уже были церковным человеком к этому моменту?  

Протоиерей А. Яковлев 

— Да. То есть когда я поступил в институт, я уже каждое воскресенье посещал храм, что-то, возможно, даже делал в храме. И было плохо, потому что в классе, в котором я учился... У нас был элитарный 8-9 класс, выбирали в этот класс по вступительным экзаменам. Такое было тогда в России в новинку и в диковинку. И получилось так, что за два года, в которые мы заканчивали 10-11 класс, со мной в  храм стали ходить пять одноклассников. И Вы представьте — это 90-е годы, еще не воцерковленное, в общем-то, общество, и когда мы идем, например, из храма, из Алексеево-Акатова монастыря в Воронеже... Там узенькая улица. Чтобы видеть друг друга, мы идем вот так вот, шеренгой. Представляете?  

К. Мацан 

— Как мальчики Достоевского такие в последней главе «Братьев Карамазовых».  

Протоиерей А. Яковлев 

— Да. И это были прекрасные ребята, и мы с ними до сих пор общаемся, дружим. И когда я поступил в институт, то уровень людей, которые меня окружали, был другой. И мне было физически тяжело. У меня не было друга в институте. Мне все были товарищи, прекрасные, хорошие отношения со всеми, но друга не было. И вот прошел год, и как-то я иду в институт, передо мной идет девушка... И, знаете, перед этим был большой снегопад, нельзя было идти вдвоем, потому что тропинки протоптали в снегу, и можно идти было только друг за другом. И вот передо мной идут девушка и парень, с которым я на подготовительных курсах учился. И она у этого парня спрашивает: «Боря, а ты не знаешь, что нужно...» А, парень у девушки спрашивает: «Ты не знаешь, что можно есть в пост?». А она говорит: «Ха-ха! Ты что, — говорит, — постишься?». Он говорит: «Ну, не пощусь, но вот сейчас пост идет Великий, хотелось бы попоститься. Она говорит: «Ну, ты даешь! По-моему, мясо не едят». Когда была большая перемена в столовой, я к нему подошел и говорю: «Боря, вот то-то, то-то едят. Я просто вопрос твой слышал, сзади шел. То-то то-то не едят, — говорю. — А ты крещеный?». Он говорит: «Я — нет». Я говорю: «Тогда, может быть, сначала креститься, а потом поститься? Так разумно будет». Он говорит: «Я бы очень хотел, но не знаю, как». И я познакомил его с дедушкой, и где-то недели через две он был крещен. И перешел в мою группу, и у меня появился друг, и это было очень здорово. Боря — вот он оказался из еврейской семьи, и в настоящий момент все его родственники живут в Израиле. Он один остался в России, потому что сказал: «Здесь мои друзья, здесь моя вера — это моя Родина». И в тот момент Боря стал человеком, на котором было хозяйство всего только что переданного Церкви детского садика. Этот детский садик стал храмом, и все, что там происходило, все это было на одном человеке — на Борисе. Позже он женился на регентше храма, сейчас у них трое детей. У него удачный, успешный бизнес, которым он занимается. А тогда у меня появился верующий друг со мной в группе. И под конец института со мной в храм с моего курса ходило уже пять человек.  

К. Мацан 

— Это обширная миссионерская деятельность во всех образовательных учреждениях, где Вы появляетесь!  

К. Лаврентьева 

— Да-да-да.  

Протоиерей А. Яковлев 

— Так получалось. Просто, знаете, подобное притягивается к подобному. Надо сказать, что именно друзья мне очень-очень помогли. Потому что я заканчивал институт с красным дипломом, и меня брали в аспирантуру без вступительных экзаменов, брал к себе директор Всероссийского научно-исследовательского института. Если же я поступал в семинарию, то было неизвестно, что будет впереди, потому что конкурс в семинарию был четыре с половиной человека на место. И я сначала должен был принять решение, поступаю я в аспирантуру или нет, потому что вступительные экзамены в семинарию были позже. И если я не поступал в семинарию, я шел в армию. И вот как-то все было налажено, жизнь как-то была выстроена, и появились сомнения — поступать ли в семинарию или нет. Я хотел поступить в Московскую Духовную семинарию в Сергиевом Посаде, и сомнения были очень такие серьезные. Мне думалось: может быть, я закончу аспирантуру, а после этого тогда поступлю в семинарию? Я позже понял, что это было просто искушение, чтобы не дать поступить. И я как-то посоветовался со своими друзьями, сказал, что вот, думаю, может быть, не поступать в этом году, а поступать в семинарию я готовился последние четыре года института. На что мои друзья, которые все поступали в аспирантуру, сказали: «Ну что, одним семинаристом стало меньше». Они больше ничего не сказали.  

К. Мацан 

— Меньше?  

Протоиерей А. Яковлев 

— Меньше, да. То есть я сказал, что не буду поступать в семинарию, буду поступать после аспирантуры — они сказали только это.  

К. Лаврентьева 

— Но сколько разочарования в этой фразе!  

Протоиерей А. Яковлев 

— Это стало для меня поворотным таким пунктом. Я понял, что я будут поступать. Вот это момент решения — выбора — он был очень сложный. В течение, может быть, месяца я почти ничего не ел. То есть... Я был самым худым за все время... И... 

К. Лаврентьева 

— А почему Вы сомневались, отец Алексей? Вот если прямо вот тезисно? 

Протоиерей А. Яковлев 

— Дело в том, что я не думал, что я не буду поступать вот вообще, может быть, позже. Потому что тут как-то все понятно, а там ничего не понятно. То есть то, что там впереди, это же совершенно другая жизнь, в которой ты никогда не был. Там совсем все другое. То есть ты семинарист — это совсем иная жизнь. И я думаю, что, наверное, у многих встает подобное в жизни — поступать или не поступать.  

К. Мацан 

— Но мама сомневалась в Вашем выборе?  

Протоиерей А. Яковлев 

— Мама сказала, что «ты взрослый человек и поступаешь так, как сочтешь нужным, но я бы не хотела, чтобы ты поступал, я хотела бы, чтобы ты пошел в аспирантуру». Все же она меня благословила, когда я уезжал. И когда я поступил, время поступления — тоже совершенно замечательное тоже время. Когда я поступил, она приехала через месяц ко мне в семинарию, посмотрела, как я совершенно замечательно там живу, со всеми познакомилась, я провел ей экскурсию по Лавре, по семинарии, и она сказала такие слова: «Удивительно, — говорит, — во всем мире, то есть во всей стране коммунизм строили, а у Вас он уже существует».  

К. Мацан 

— (Смеется.) Что она имела в виду?  

Протоиерей А. Яковлев 

— А это действительно, жизнь в семинарии — это жизнь, в прямом смысле слова, в коммунистических грезах. То есть... Потому что основной лозунг — «каждому по потребностям, от каждого по способностям», и в семинарии ты живешь в окружении совершенно замечательных людей. Потому что самых лучших людей, фактически, собрали, или вот они сами собрались в одном месте, и со всех уголков страны, со всех уголков мира вокруг тебя самые-самые лучшие люди, у тебя самые замечательные преподаватели, и преподаватели как в священном сане, так и приезжающие из Московского университета, люди, которые тебя окружают — библиотекари, повара, дежурные в гардеробе. Это все совершенно замечательные люди.  

К. Лаврентьева 

— И под крылом у преподобного Сергия.  

Протоиерей А. Яковлев 

— Вы совершенно правильно отметили. То есть вот, в прямом смысле слова, жизнь в семинарии — это жизнь в раю. Ты не думаешь о том, что тебе есть, во что тебе одеться, потому что когда ты поступаешь, тебе выдают китель. Сначала выдают китель чей-то, кто-то его носил, потом сдал, и тебе его выдали, пока не пошили новый китель. Тебя кормят. Вот представьте себе, как здорово учиться в Московской Духовной семинарии: если тебе нужна какая-нибудь книжка, ты пишешь название этой книжки, и через три дня она лежит у тебя на столе. Потому что едут в РГБ по обмену между фондом академическим и РГБ, и тебе привозят любую книгу, тебе даже в РГБ ехать не нужно. Вот это совершенно идеальные условия. Надо сказать, что какие прекрасные преподаватели, такие же прекрасные и ребята. И вот дружба, которая бывает в семинарии, эта дружба тоже освящает последующую жизнь. Потому что ну вот я признателен каждому, с кем учился. Мы первый год не спали по ночам. В десять часов отбой или в одиннадцать часов, и вот после этого момент нельзя разговаривать. Но у нас комната гудела еще час где-то приблизительно. Мы общались, рассказывали истории жизни как-то... Ну, в общем-то, прекрасное, совершенно замечательное время. На следующий день шли на работу, потому что тот, кто шумел после отбоя, их назначали картошку разгружать и так далее. Был один преподаватель — отец Василий Воронцов, он сейчас настоятель одного из храмов в Москве, который не посылал нас на картошку за то, что мы шумели. А я был старостой комнаты. Он вызывал меня и говорил: «Леша, Вы вчера там шумели после отбоя». Я говорил: «Да, отец Василий, простите». Он говорит: «Ай-яй-яй! Вот тебе пирожков — мне матушка напекла, вот Вам банка варенья — с ребятами раздели, помяните такого-то». Я приходил в комнату и говорил: «Все! Когда отец Василий дежурит — мы не шумим!». (Смеется.)  

К. Мацан 

— Потрясающая педагогика. 

Протоиерей А. Яковлев 

— Да, потрясающая педагогика, вот с такой любовью. И среди нас жили и те, кто был после армии. Я спрашивал: в чем разница? Потому что у нас тоже строгий устав, дисциплина. Если ты куда-то опаздываешь, тебя потом назначают на работу вне зависимости от того, экзамен у тебя завтра или не экзамен, и прочее. И мне товарищ мой, который в прошлом был летчиком, вертолетчиком, сказал так, что «в армии все то же самое, но только без любви».  

К. Мацан 

— Очень интересно.  

Протоиерей А. Яковлев 

— Там подъем — подъем. Да. А в семинарии — с любовью. И вот воспоминание первого года жизни. В комнате нас было 15 человек, но если ты днем имел возможность там поспать час, к примеру, и ты ложился и спал, то сколько бы не было в комнате людей, шумели они все равно на уровне двух человек. То есть все старались... семь человек или восемь, но все будут ходить на цыпочках, все будут блюсти твой сон. То есть никто не будет как-то шуметь. И вот эта дружба — когда кому-то приходит какая-то посылка, он эту посылку выставляет на стол. Все, у кого что есть, тоже выставляют это на стол. Где-нибудь вечером с чаем все это дружно пятнадцатью человеками примерно съедается. Была совершенно веселая, замечательная жизнь.  

К. Мацан 

— Протоиерей Алексей Яковлев, настоятель храма преподобного Серафима Саровского в Раево сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Часто в этих беседах со священниками об их пути к священству обращаемся с Кирой к этой забавной недавно возникшей такой картинке из Интернета, когда сравниваются ожидания священника после семинарии и практика. 

Протоиерей А. Яковлев 

— (Смеется.)  

К. Мацан 

— То есть молодому пастырю или будущему пастырю кажется, что сейчас он закончит семинарию, и к нему будут подходить люди с вопросами о каппадокийском богословии, о триадологии, христологии, он будет все это рассказывать... 

К. Лаврентьева 

— Чтобы он мог применить то, чему он учился.  

К. Мацан 

— А в итоге к нему приходит бабушка или не бабушка с вопросом: «Батюшка, у меня голова болит — может быть, мне ладан пососать?». Ну вот такая карикатурная, намеренно такая карикатурная картинка. А у Вас было что-то похожее в смысле именно несовпадения ожиданий от того, что такое пасторское служение... 

К. Лаврентьева 

— ...с реальностью? 

К. Мацан 

— ...с реальностью? 

Протоиерей А. Яковлев 

— Нет, такого не было, потому, что в принципе, каждый из нас может выстраивать свою жизнь так, как он этого хочет. Особенно молодые священники, которые не загруженные массой всяких обязанностей и прочее, прочее, колоссальнейшие, умные. У меня очень замечательно начиналась моя священническая жизнь — с того, что мы поехали с владыкой Пантелеймоном Шатовым (а тогда он был отец Аркадий Шатов) в миссионерскую поездку в Читинский и Забайкальский край. И там мы покрестили за две недели 1 тысячу 100 человек. Это, конечно, все колоссальнейшим организаторским талантом владыки Пантелеймона (тогда еще протоиерея Аркадия). Вместе с нами ездили порядка 20-30 человек из его молодежной организации, из сестричества, и мы так интенсивно там работали, вот эти ребята все работали. То есть мы с отцом Аркадием поговорили с каждым из этих 1 тысячи 100 человек, с каждым были проведены занятия. Все это было великолепно организовано, и, плюс, почти каждый день совершалась литургия. И вот девочки, которые были в этой миссионерской поездке, они периодически плакали — плакали от изнеможения, от усталости, и я понимал, что если и были когда-то апостолы, они не могли трудиться больше, потому что на пределе человеческих сил. А владыка Пантелеймон — это, конечно, величайший оратор и человек, который умеет разговаривать со всеми людьми. Там, где мы были, никогда не видели священника, потому что эти поселки были построены уже в советские годы — Шилка, Балей и прочее, когда уже вовсю была война с религией и храмы не строились. И вот мы первые, кто приехали туда, кто в священном сане, первые, кто крестили местных жителей. И вот владыка, пока служил литургию для этих людей после крещения... Крещение длилось часа полтора-два, потому что он объяснял, что происходит. И литургия тоже была дольше, потому что он объяснял всем людям о том, что происходит во время литургии, чтобы они понимали, где они присутствуют и что делается. Вот, помню, как-то он спрашивает у людей, когда читает молитву перед святым причащением «Из них же первый есмь аз» (из грешников)... Он спрашивает, обращаясь к людям: «Вот кто у Вас в поселке самый грешный человек?». Вот мы сейчас послушаем молитву, кто-то из молящихся говорит: «Глава администрации!». Он говорит: «Нет! Я самый грешный у Вас в поселке человек, я». И вот владыка сумел мне показать, как нужно работать с людьми, как нужно крестить, как нужно сделать так, чтобы, например, крещение — это был осмысленный процесс максимального вовлечения человека в то, что происходит. И дальше, когда я начал служить (а меня направили служить в храм Тихвинской Иконы Божьей Матери в Алексеевском), у меня был совершенно замечательный настоятель — отец Аркадий Тыщук. Дедушка, которому было уже больше 80, и при этом, когда мы, молодые священники, изнемогали от того, что было тяжело несколько служб, мы стояли перед престолом — он продолжал стоять. Отец Аркадий — он ничему не учил, ничего не рассказывал. Но так, как он жил, теперь для меня является образцом. И он разрешил мне проводить занятия для педагогов, занятия по подготовке к крещению. И, в общей сложности, при храме занималось еженедельно 300 человек. И вот в какой-то момент, года через два или три, я понял, что я начинаю деградировать, потому что я все время отдаю знания, но мне необходимо черпать эти знания извне. То есть я отдаю, но мне кто-то должен отдавать. И тогда я поступил в аспирантуру при отделе внешних церковных связей и два года посещал занятия, учился. И это как-то восполнило вот тот недостаток знаний. А потом — в докторантуру при... общецерковную докторантуру, где пытался написать докторскую диссертацию до момента, когда меня назначили настоятелем строящегося храма. И в этой связи, когда митрополит Иларион освящал наш храм, вот мы с ним как-то поговорили... Я говорю: «Владыка, до момента, когда назначили настоятелем строящегося храма, писал у Вас докторскую». Он говорит: «А Вы у меня учитесь! Я все успеваю», — что соответствует действительности. Поэтому, в принципе, у человека есть возможность самому построить свою жизнь, священнику самому построить. Ему никто не должен что-то дать — он сам может сделать все, что полезно.  

К. Лаврентьева 

— Отец Алексей, так получилось, что последние семь лет мы с семьей живем возле Вашего храма Серафима Саровского в Раево и бываем в этом Ваше храме. И в минувшее воскресенье мы как раз этим летом были... И так получилось, что Вы очень дружите с родителями моего мужа. Ну, вот так вот у нас все как-то Божьим промыслом связано было задолго до нашего сегодняшнего разговора и знакомства. И, знаете, я вот каждый раз, когда приходила в Ваш храм и смотрела на Вас, простите, за такое откровенное признание, я все время думала, как же Вам это удается? Потому что храм Серафима Саровского — я для наших слушателей хотела бы пояснить — это храм, который действительно строился всем миром. Это проходило на моих глазах. Он строился очень тяжело, с большими трудностями, с большими какими-то искушениями, препятствиями, но строился. И он возродился, и была помощь Господа и явная воля Божья на то, чтобы храм все-таки пришел к своему завершению в строительном смысле. И я всегда смотрю на Вас, отец Алексей, и думаю: Вы ведь... Вот даже сейчас мы с Вами беседуем, и Вы настолько тонко воспринимаете мир, и Вы настолько тонко выстраиваете разговоры и отношения с прихожанами, а их огромное количество в храме — это тоже я поясню для наших радиослушателей. Их очень много. И в храме яблоку негде упасть. И Вы очень терпеливо с каждым разговариваете. И я думаю о том, что Ваша благодатная жизнь в семинарии, которая, когда Вы ее описывали, мы с Костей буквально окунулись туда и как будто сами там побывали, в стенах Лавры, такой благодатный путь служения в Тихвинском храме — Тихвинской Иконы Божьей Матери... Рядом с Вами были потрясающие наставники, о которых Вы рассказали в нашей сегодняшней программе. И тут Господь Вас поставил в храм, где идет стройка, где очень много сложностей, и где зачастую, я так думаю, и понимают многие, нужна очень сильная жесткость, и нужно постоянно выходить из зоны комфорта... Ну, как бы сейчас это принято говорить — «зона комфорта», но из зоны Ваших личных как бы таких интеллигентных и культурных границ. И я всегда хотела спросить у Вас: не стало ли это каким-то... Ну, не стала ли эта трудность каким-то переломным моментом, каким-то внутренним, может быть, надломом? Потому что, мне кажется, Вы все время сталкивались с какой-то борьбой. Вот эта борьба многолетняя за строительство этого храма, когда наконец он достроился, — вот как это все воспринималось лично Вами?  

Протоиерей А. Яковлев 

— Дело в том, что когда спортсмены достигают новых результатов, это всегда происходит через боль. Нельзя ничего не делать и не страдать, и чтобы был какой-то результат. И в этой связи в жизни человека если есть боль, то, значит, есть развитие. И поэтому нас все время ставит Господь перед разными задачами, которые, когда мы их решаем, нам неприятны и некомфортны. И у нас их раньше не было. Но нас Господь поставил, а если поставил, значит, и поможет их решить. И поэтому когда ругают начальников, руководство или еще как-то, я всегда понимаю, как же им плохо, как же им... Мы даже представить не можем, как же им сложно. И поэтому в этой связи это нормально — то, что приходится уметь, приходится что-то изучать, приходится быть не для всех приятным — потому что по-другому нельзя. Вот настоятельство — оно должно восприниматься человеком, во всяком случае, как учат нас оптинские старцы, как послушание. Вот поручил Господь это послушание — вот ты и должен его выполнять.  

К. Лаврентьева 

— А быть не для всех приятным во имя какого-то Божьего дела — насколько это применимо к мирскому человеку, человеку верующему, ходящему в храм? Насколько это применимо? Когда иногда нужно сделать, кажется, какое-то Божье дело, но не всем это понравится, или сказать какую-то правду, которая не всем будет приятна...  

Протоиерей А. Яковлев 

— Ну, так широко нельзя говорить, потому что нужно в каждом конкретном случае рассматривать это, в индивидуальном порядке.  

К. Мацан 

— Вот Вы так подробно, с таким теплом рассказывали о своих семинарских друзьях. А бывают вообще у священника уже во взрослом, скажем, таком возрасте друзья не священники? Это один вопрос. А другой вопрос — а что такое дружба священников друг с другом? Я могу себе представить друзей своего папы — чем они занимаются, когда встречаются, как они общаются и так далее. А как это происходит у священников? Или это некорректный вопрос, потому что все люди и все так же и разговаривают, как и все остальные? 

Протоиерей А. Яковлев 

— Ну, во-первых, у меня есть друзья — не священники. Я просто хотел сказать и скажу. Вот совершенно замечательный есть человек, которого зовут Константин Константинович Скуратов — профессор Академии нашей, самый пожилой профессор. Я с ним дружу. Я с ним дружил в семинарии, и вот поддерживаю дружбу. Мы приезжаем с супругой к нему в гости. И вот Константин Константинович — он тоже очень переживает, молится. У него совершенно замечательная супруга была, Мария Константиновна, которая молилась каждый день за нас. И вот это тоже дружба. То есть очень важно, чтобы у тебя были друзья старше тебя, которые могли бы тебе что-то рассказать — то, что ты сейчас не знаешь, а они знают. Очень нужно такой дружбой дорожить. А в отношении священников — я дружу со многими священниками. И, конечно, мало времени на общение. Когда ты встречаешься с другом, можно чем-то поделиться, он может тебя в чем-то утешить, ты можешь его в чем-то утешить, ободрить. Потому что жизнь по-разному складывается, и очень даже по-разному у людей. И когда-то нужно именно дружески человека поддержать. Точно так же, как, возможно, поддерживают и тебя. Вот в отношении дружбы — я просто радуюсь, что есть... Я знаю, он есть, и я просто радуюсь, что он есть... Вот у меня, например, друг — отец Мелхиседек Артюхин. Я с ним почти не вижусь. Но когда я с ним вижусь, нам можно не говорить, потому что мы просто друг друга понимаем. Точно так же можно сказать и про других. И поэтому... 

К. Лаврентьева 

— То есть это больше какая-то духовная дружба? 

Протоиерей А. Яковлев 

— У нас, понимаете, общее у всех делание. Вот у нас у всех есть Церковь, она всех нас объединяет. И вижу я, там, например, отца Максима Первозванского или, там, отца Дмитрия Смирнова... С отцом Дмитрием Смирновым мы знакомы, хотя вот я не из Москвы, уже почти 30 лет. И вот я когда тогда его увидел, 30 лет назад, я про себя подумал: «Какой удивительный человек!». Вот 30 лет я с ним общаюсь, и все время у меня подобные мысли меня не оставляют! (Смеется.) То есть вот лично ко мне отец Дмитрий был всегда ласковый... Я работал в отделе по взаимодействию с Вооруженными силами, он был моим начальником... Всегда приветливый, никогда ни в чем не отказывающий. И в отношении священников дружба — она существует, мы общаемся, встречаемся семьями. Иногда, очень редко, ездим друг к другу в гости. Поэтому дружба — она существует, и здорово то, что есть друзья, которые тебя всегда поддержат.  

К. Мацан 

— Меня так согрели Ваши слова о том, что у нас у всех есть Церковь — то пространство, в котором, наверное, только и могут дружба и любовь сохраняться даже на расстоянии, даже когда мы в нашем сумасшедшем ритме жизни не так часто можем найти время посмотреть друг другу в глаза. Спасибо огромное за эту беседу, отец Алексей! Очень о многом хотелось Вас спросить, но, к сожалению, пора беседу завершать. Но я надеюсь на ее продолжение.  

Протоиерей А. Яковлев 

— Спасибо! Благодарю.  

К. Мацан 

— Протоиерей Алексей Яковлев, настоятель храма Преподобного Серафима Саровского в Раево, был сегодня в программе «Светлый вечер». В студии также была моя коллега Кира Лаврентьева. Я — Константин Мацан. До свидания.  

К. Лаврентьева 

— Всего хорошего!