«Путь к священству». Прот. Василий Гелеван

У нас в студии был клирик храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Сокольниках протоиерей Василий Гелеван.

Мы говорили с нашим гостем о его пути к вере и священническому служению, началом которого послужила командировка в Рио-де-Жанейро, где он был настоятелем храма во имя св. мученицы Зинаиды. Отец Василий рассказал, почему сначала он не хотел становиться священником, и что повлияло на выбор пойти все же именно этим путем. Наш гость поделился, что самая большая радость для него — это стоять у престола, служить и видеть плоды этого служения. Разговор также шел о предстоящем празднике Введения во храм Пресвятой Богородицы.

---

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Кира Лаврентьева —

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

К. Мацан

— И Константин Мацан. Добрый вечер. С вами сегодня в студии в гостях у светлого радио протоиерей Василий Гелеван, клирик храма Благовещения Пресвятой Богородицы — Патриаршего подворья в Сокольниках. Добрый вечер, отец Василий.

Прот. Василий Гелеван

— Здравствуйте, друзья.

К. Лаврентьева

— Отец Василий, в этом цикле мы говорим о пути к священству, о пути к вере, в вере. И в этом смысле очень важно побеседовать с батюшкой и понять, что у него внутри — что это не какой-то супермен или какой-то всемогущий человек, который всё может, которому всё человеческое чуждо. И эта программа направленна на то как раз, чтобы показать священника именно с человеческой стороны, что ничто человеческое батюшке не чуждо.

К. Мацан

— Что священник с человеческим лицом.

К. Лаврентьева

— Да.

Прот. Василий Гелеван

— Самый обыкновенный человек с такими же двумя ногами, с такими же двумя руками и с той же головой.

К. Лаврентьева

— И отчасти иногда с теми же какими-то слабостями, немощами.

Прот. Василий Гелеван

— И со своим индивидуальным жизненным путём, да.

К. Лаврентьева

— И вот об этом пути как раз мы сегодня хотели бы поговорить с вами. Когда мы готовились к интервью, лично меня совершенно потрясло, насколько у вас всё шло волнообразно уже в вашем священническом пути, особенно когда вас в Брянской области всем миром собирали в Рио-де-Жанейро — вот этот момент меня просто потряс. Действительно там вплоть до памперсов, потому что выделили какую-то очень фиксированную сумму, которой, ясно, не хватило бы на всё. И как вы с маленькими детьми туда поехали, потом какое-то время вы там жили, потом вернулись опять в Россию. Вы можете рассказать об этом периоде вашей жизни?

Прот. Василий Гелеван

— Прямо с этого начнём?

К. Лаврентьева

— Начните с того, с чего хотелось бы вам начать.

Прот. Василий Гелеван

— Давайте с этого начнём. Это был один из ключевых фрагментов — когда началась заграничная командировка. Почему? Потому что по сути ведь это были первые шаги в священстве. В 2004 году была хиротония, потом окончание Духовной академии, написание научной работы, защита диссертации. И в 2005-м началась уже приходская работа, сначала это служение в брянской епархии вместе со своим отцом, потом уже была приходская работа на своём храме, где я уже был настоятелем. И, собственно говоря, оттуда мы «выстрелили» в Рио-де-Жанейро. Такой транзит у нас получился: Новосёлки — Рио-де-Жанейро. По сути ведь первые шаги были там, но я сейчас понимаю, что Господь как-то готовил к этой командировке. Знаете, когда я ехал сюда, по дороге мне пришла мысль такая, что ничто случайно не бывает, и в моём случае то же самое. Вот есть какие-то способности, есть какая-то расположенность у человека. И я посмотрел, что у меня действительно тоже есть какие-то свои предпочтения. Я, например, очень люблю языки. А почему это так? А потому, что я родился в Закарпатье. Если кто-нибудь представляет, что это такое — это там внизу Венгрия, слева Чехия, справа Румыния, выше Польша, здесь Украина, а мы — русские. То есть я русин был, есть и буду. И у нас это нормально, если человек разговаривает сразу на нескольких языках, это уже с рождения, потому что там уже близко граница, и мы за хлебом ходим в булочную за границу. Вот так Господь готовит. А потом была духовная семинария, и туда пришёл такой балбес, который в школе плохо учился. У этого балбеса рядом на полочке лежали: учебник по древнегреческому языку и учебник по русскому языку пятого класса — категории глагола уже учил в семинарии, потому что уже захотелось изучить древний язык, но без обычной грамматики и без простого русского орфографического это невозможно, вот пришлось выполнять две задачи. А потом было Рио-де-Жанейро, и там объективно не хватало богослужебных текстов.

К. Лаврентьева

— Плюс у вас ещё были проблемы с языком, насколько я понимаю, в первый год.

Прот. Василий Гелеван

— Мы вообще ничего не говорили. Я сейчас посмотрел старые фотографии 2007 года — там на холодильнике висит наклеечка, написано «один», на шкафу — «два», фразы какие-то — «здравствуйте», «до свидания», то есть вообще базовые, но это полезно, это интересно, потому что это даёт возможность выучить местный язык с местным акцентом, так сказать. Это тоже располагает — когда ты говоришь с человеком без акцента.

К. Мацан

— Португальский бразильский отличается от португальского португальского или от португальского алжирского, например.

Прот. Василий Гелеван

— Существенно.

К. Лаврентьева

— Диалекты вот эти все разные.

Прот. Василий Гелеван

— Не Алжир, а Ангола.

К. Мацан

— Ой, да, в Анголе португальский язык.

Прот. Василий Гелеван

— Обычно у нас в Москве изучают португальский классический язык из Лиссабона — со своими особенностями. А там этих особенностей не было, поэтому мне удалось разговаривать с людьми на местном языке с местным акцентом. И это сработало хорошо. А потом мы делали богослужебные переводы, что тоже требует много времени, много любви, терпения, знаний каких-то требует, но мы на выходе получили богослужебные тексты, которые остались уже, надеюсь, надолго и многим принесут пользу.

К. Мацан

— Я расскажу слушателям, что мне довелось быть у вас в Рио-де-Жанейро в командировке от журнала «Фома». Мы делали серию репортажей и жили в том числе у вас при храме мученицы Зинаиды. По-моему, это единственный в мире православный храм, освящённый в честь этой святой.

Прот. Василий Гелеван

— Нету больше, я искал, не нашёл больше храмов, хотя святая такая известная, носительниц этого имени немало, но так уж сложилось. Это единственный на Земле русский православный храм в честь святой мученицы Зинаиды.

К. Мацан

— По-моему, один из основателей, который хотел построить этот храм — у него то ли мама Зинаида была…

Прот. Василий Гелеван

— Да, Константин Трофимович Сахаров, большой помощник, его супруга скончалась, и в память о его супруге переименовали храм. Сначала он был в честь Георгия Победоносца, а потом стал в честь святой Зинаиды.

К. Мацан

— Я никогда не забуду, как ваша супруга, матушка Екатерина, сказала однажды, так, впроброс причём, не акцентируя: «Мы какое-то время живём в Рио-де-Жанейро, и я научилась различать, когда за окном фейерверк, а когда очередь из пулемёта или автомата. Звук один и тот же, похожий, но я теперь понимаю, когда что». Это такая деталь, которая картину вашей жизни там очень сильно уточняет, скажем так.

Прот. Василий Гелеван

— Там было страшновато, было, но до поры, до времени, потом как-то я распрямил спину, потому что осознал, что всё по воле Божьей происходит, и если есть на то воля Божия, то случится что-то и со мной, и с моими детьми, и с супругой. А если не будет на то воли Божией, то и не надо бояться ничего. Понимаете, самое важное — это вверится Богу, довериться Ему.

К. Лаврентьева

— Вопрос: как? Как сложно иногда это сделать.

Прот. Василий Гелеван

— Надо понять, что Он благ и Он Вседержитель, что Он ведёт в любом случае ко спасению. Попутно может случиться что угодно, но там конечная цель — спасение, и Он туда ведёт. Как это будет — Он знает.

К. Мацан

— Вы начали говорить, что командировка в Рио-де-Жанейро была для вас началом священнического пути, то есть это были одни из первых лет вашего служения. И сразу вы попадаете в приход с очень необычной паствой: с одной стороны, это русские прихожане, потомки или представители всех трёх волн эмиграции; с другой стороны, это и местные бразильцы, которые интересуются русской культурой, русским языком и через это интересуются Православием, а некоторые принимают Православие, некоторых и крестили там.

Прот. Василий Гелеван

— Да, конечно. Некоторых и крестили или миропомазали, в зависимости от степени, в какой…

К. Мацан

— Вот такое необычное положение дел, попадание на такой необычный приход, чем для вас как для священника стал?

Прот. Василий Гелеван

— Да, это был такой пёстрый приход, у нас были и социальные слои, и возрастные категории различные, но смогли как-то воплотить идею единства прихода. Нам в этом, конечно, помогло какое-то общее дело. Вот с чего мы начали — это агапэ, древние такие церковные вкусняшки.

К. Лаврентьева

— Это после Литургии трапеза?

Прот. Василий Гелеван

— Это после Литургии, да.

К. Мацан

— Это трапеза любви.

Прот. Василий Гелеван

— С бразильским кофе, с печенюшками.

К. Мацан

— Ой, как это звучит!..

Прот. Василий Гелеван

— Это объединяет, правда. И были, конечно, какие-то проекты, когда мы все вместе что-то делали, все вместе заботились о храме, о доме приходском — мы всё сообща делали. И это, правда, объединяло. Или когда в фавелы ходили, приносили туда гуманитарную помощь, продукты, детские вещи.

К. Мацан

— Фавелы — это бедные районы такие горные.

Прот. Василий Гелеван

— Трущобы.

К. Мацан

— Трущобы, из которых, как я понимаю, на 80% Рио-де-Жанейро и состоит. И храм у вас в фавеле находится.

Прот. Василий Гелеван

— Да, совершенно верно. И храм на такой же фавеле. Как говорили, на расстоянии полёта пули от фавелы.

К. Мацан

— Это звучит, конечно, так… зловеще.

К. Лаврентьева

— Экстремально.

Прот. Василий Гелеван

— Но ничего, это всё прошло. Но это всё очень полезно, и этот навык чрезвычайно помог и будет помогать, думаю, всегда и сейчас, сегодня, здесь. И я понимаю, что в моём случае это на всю жизнь. Потом, мы же поддерживали отношения, мы практически сроднились с людьми. А на самом деле с некоторыми реально сроднились, потому что у нас там дети рождались, и мы далеко не ходили, не искали крёстных, мы из алтарников, из певчих, из нашей общины их брали себе. И до сих пор мы такие родственники: они — наши крёстные, дети наши общаются с ними на португальском, как-то всё это продолжается ещё, соединяет нас ещё.

К. Мацан

— А вот те бразильцы, которые приходят в Православие, что они находят в Православии, что их туда влечёт?

Прот. Василий Гелеван

— Прежде всего их привлекает некоторая своеобразность нашей культуры — начинается всё отсюда. Например, Лукас — он потом принял такое имя, а сначала был Алмадо — вы его ещё застали живым, потом он уже скоропостижно скончался. Он действительно был тяжко больным, и мы никто не знали об этом, я лично не знал об этом. Меня поражало, как Лукас приходит первым в храм, как Лукас до последнего остаётся в храме. И он никому ни словом ни духом не сказал, что он тяжко болен онкологически. Но вот его знакомство с Православием началось через интерес к иконе. Его звали Алмадо, он был обыкновенным бразильским полицейским, которому мафия предлагала сделку, он неоднократно отказывался. Потом, когда уже поняли, что это бесполезно, ему подсыпали некую такую штуку, бактерии, и отравили его. Прошло время и Алмадо даже беседовал лицом к лицу за одним столом с тем человеком, который это сделал. Он сказал, что ему было задание такое, он это сделал, Алмадо сказал ему: «Я тебе прощаю. Я христианин, я должен это сделать. Так и знай, когда Христос тебя встретит и спросит, ты Ему скажи, что Алмадо тебя простил!»

К. Мацан

— Потрясающе! Мурашки по коже просто…

Прот. Василий Гелеван

— Потом Алмадо просил уже принять крещение, потому что через этот интерес к нашей культуре у него появился интерес прийти в этот храм, единственный русский храм там. И он действительно ходил туда все свои дни, каждую службу отстаивал, учил богослужение, а однажды сказал: «Крести меня», — и принял Таинство святого крещения с именем первого иконописца Луки«. Однажды он попросил благословения: «Я поеду в Португалию, на мою историческую родину», — я его даже благословил, помолился о нём как о путешествующем. Это было в воскресенье, а в понедельник его родители звонят и говорят: «Наш Алмадо в больнице, состояние тяжёлое. Доктор сказал, что у него внутри, как будто бомба взорвалась», — то есть такое состояние. И ему оставалось жить несколько часов, и тогда Лукас написал завещание. Может быть, звучит это для нас немножко необычно, но он завещал медицине своё тело: «Если что-нибудь отсюда ещё послужит, то отдайте людям… отдайте мои глаза тем, кто никогда не видел свет, отдайте мою кожу тому, кому холодно. А библиотеку мою, которую я собирал много лет отовсюду, завещаю храму святой мученицы Зинаиды», — вот такая жемчужина осталась после нашего Лукаса.

К. Мацан

— Потрясающе!

К. Лаврентьева

— Потрясающе! Отец Василий, а всё же: вот после такого глубочайшего начала программы, если попробовать отмотать назад и спросить вас: как всё-таки начинался ваш путь к священству, как он протекал, почему вы решили стать священником?

Прот. Василий Гелеван

— Тогда надо начать вообще искони: в 80-х годах, в 1983-м, если точно, наш отец был рукоположен во священника. И из Закарпатья семья с тремя детьми, с мальчишками, перебралась в Орловскую и Брянскую епархию. Поначалу папа служил там, а где-то через год он получил назначение на приходское служение. Это было село Голубея в Брянской области — там был единственный храм на три района, поэтому достаточно много людей приезжало и на воскресные службы, и на праздничные. И мы ребятами туда приезжали вместе с отцом. Конечно, можете себе представить, что такое мальчишки: в воскресенье утром нам очень хочется спать, мы слышим по радио вот этот гимн Советского Союза — и это каждое воскресенье. И мы садимся в машину и едем через лес, через поле, через реку, потом на гору, и там на маковке — Троицкая церковь, построенная когда-то графом Олсуфьевым, замечательная русская такая, очень напоминает Троицкий собор в лавре, но проще. Там мой папа служил, и я там детство всё провёл. Там были первые знакомства вообще с литургической жизнью. Но как это всё было на уровне ребёнка? Вот я помню «корец», как мы сейчас говорим, чуть-чуть кагора — я «накагориваюсь», теплоты, просфорка — и вот это рацион такой сразу после Причастия. Эти вот блины бабкины — там местные бабки делали такие толстые брянские блины. А парное молоко, которое они там в русской печке делали — вот это то, что всплывает сейчас. И конечно, всплывают тетради. Знаете, это не нотные набранные какие-то классные вещи, которые мы сейчас можем увидеть в церковных лавках — в 83-м году ничего подобного не было. Были от руки большими буковками аккуратно прописанные тексты всей Литургии Иоанна Златоуста. И вот так вот лист за листом мы всё это пели: «Благослови, душе моя, Господа», — и так далее. Вот это первые впечатления наши. А потом была Пасха, когда на Пасху пришли не только взрослые, а и мои одноклассники. И по традиции мы должны выйти вместе с отцом на крестный ход и вынести плащаницу. Но мне было очень стыдно. Вот я робел, потому что меня увидят одноклассники, с которыми я за партой сижу, мы с ними шалим, разговариваем ни о чём. А сейчас мне предстоит выйти и рядом, плечо с плечом, со священником идти вот так на людях. Мне очень стыдно было. Я думал-думал… я даже сказал папе, что не пойду. А он, надо отдать должное, сказал: «Ты сам хозяин, ты смотри, решай сам. Но если ты стыдишься мальчишек, то вспомни, что мы не должны стыдиться людей. Потому что если перед людьми мы постыдимся Христа, то потом Христос перед ангелами постыдится нас». Мне так это легло хорошо и я сказал: «А чего я должен стесняться? Это мой родной отец. Вот он уже у меня священник, я и так де-факто сын священника, и так все об этом знают, осталось это только визуально декларировать». Ну и всё… жаль нет этой фотографии, кто-то даже сфотографировал: отважное лицо юноши, который держит эту хоругвь и идёт с крестным ходом. Вот это был переломный момент.

К. Мацан

— Протоиерей Василий Гелеван, клирик храма Благовещения Пресвятой Богородицы — Патриаршего подворья в Сокольниках, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Вы сказали, что это был переломный момент, но насколько я знаю, тем не менее то, что вы из семьи священника, не повлияло на то, что вы с детства решили, что вы будете священником. Вы даже от этого пути как-то намеренно пытались уйти, даже с некоторым, если правильно помню, таким каким-то не конфликтом, но неким вызовом по отношению к родителям. Вот как это было?

Прот. Василий Гелеван

— Да. Это уже было юношество, это уже другой разговор. Тут осознание, что ты сын священника, что на тебе есть ряд обязательств, по тебе уже судят о Церкви, о вере, о Боге в конечном итоге. Но момент такой, чтобы священником стать — это уже совсем другой разговор для меня, потому что я хотел другого, принципиального другого. Я не хотел быть священником — уж слишком хорошо мы, дети, знали жизнь священнических семей изнутри, видели все тяготы и лишения. Мне не хотелось, чтобы мои дети вот так же мало видели меня, как мы видели нашего папу. Поверьте, это чрезвычайно мало, потому что это стройка, это ремонт, реставрация, это огромные эти поездки в Орёл на целые сутки…

К. Лаврентьева

— И люди, люди…

Прот. Василий Гелеван

— И много-много людей. Он — священник, а мне хотелось больше быть отцом. Но потом уже всё-таки как я решил? Я буду музыкантом, тем более, что всегда к этому тянуло, всегда хотелось этого. И я выбрал себе музыкальное училище — Брянский областной, как сейчас называют, колледж искусств. Я хотел на гитару, но оказалось, что на гитаре я не умею играть, мне не хватило моих знаний. Ну и тогда я попробовал поступить на дирижёрско-хоровой, и получилось, слава Богу. Но я забыл ещё сказать: была попытка отцовской такой опеки. Сразу после окончания школы папа всё так быстренько устроил, и я приехал поступать в Смоленское духовное училище — тогда ещё. Я как-то не успел опомниться толком, но это была не моя инициатива, а отцовская. И мне говорят: «Вот будешь на батюшку учиться, всё будет хорошо». Я и сдал экзамены, всё хорошо, но в какой-то момент я сам себе сказал: «Нет, не буду». Они говорят: «Мы тебя возьмём, мальчик, ты готов, ты хорошо всё знаешь. Ты устав знаешь и службу знаешь». Я говорю: «Нет, друзья, я не буду учиться в семинарии». И я забрал документы и уехал из Смоленска, так и не проучившись ни одного дня — это было. Потом была учёба на музыкальном отделении. Где-то на первом или даже на втором курсе, сейчас даже точно не помню, мой преподаватель Нина Викторовна Кулагина — я очень хочу, чтобы это имя прозвучало, я благодарю её, что она нашла слова, которые не нашёл отец, не нашёл никто на земле. Она сказала простые слова: «Вася, понимаешь, будет много ещё гитаристов, вокалистов да и фольклористов. А вот священников не хватает. И люди будут ждать от тебя этого — чтобы ты был священником». Как это всё сработало? Я не знаю, но это Божия благодать, что через эту женщину я услышал этот зов. И тогда пришёл попытаться: ну-ка я попробую. И знаете, как это получилось? Это было на день моего рождения, я думаю, что оттуда всё начинается. 28-го числа мы отмечали мой день рождения, широко так, по-студенчески. Друзья засиделись в моей комнате до полночи, а потом говорят: «Давайте здесь и спать будем». — «Давайте». Так и спали. А утром пришла комендант и увидела эту картину, что мы там все… и не только студенты этого учебного заведения, а и друзья Васины пришли, и все там, понимаешь, в одной комнате спят. Она сильно прогневалась, и на следующее утро вышел такой указ ректора о том, что «лишаем его общежития». Я был вынужден найти себе квартиру — арендовал квартиру недалеко от этого училища. Но сбылось моё одно давнее желание, я подумал: «Вот теперь я начну сам молиться». У меня всё раньше было по инерции: вот Литургия, вот Вечерня, Утреня, вот с бабушками рядом на клиросе, вот папе даю кадило — это всё было по инерции. А своей-то молитвы ещё не было никогда — ни разу я не взял молитвослов, не почитал, всё время думал, что потом, потом. А тут я думаю: «Вот теперь у меня точно получится». И я беру молитвослов, начинаю читать, а через две минуты у меня мысль, что «ой, мне же надо это…» — я пошёл, сделал. И потом: «Ой, а чего же я ушёл? Я же молился. Ну-ка вернусь я к молитвослову». Ещё две минуты и опять мысль — я иду опять что-то делаю. И так несколько попыток. И тут я остановился и думаю: «А ведь это не так-то просто — молиться, это труд. И молитва — это что-то такое сложно достижимое, значит, де-факто это стоит того». Понимаете? В жизни так: если что-то дёшево, оно потом не ценится, а если что-то с трудом досталось, оно потом и дорого ценится. И я подумал: «Молитва — пожалуй, этим стоит заняться». А следом пошла мысль: «А попробую я поступить в духовную семинарию». Я попробовал — в Троице-Сергиеву лавру, а куда вы думали? Я же Василий Гелеван — конечно, в лавру, в самую лучшую. И не поступил. А я-то думал, что «да ну, я сейчас на третий курс, ну — на второй», а меня даже на первый не взяли. Вот так, мне тоже ещё один сигнал: слушай, это очень сложно. И тогда мы приехали в Смоленскую семинарию с моим братом — уже и брат к тому времени закончил школу. И мы вместе с ним поступили в Смоленскую духовную семинарию в 1996 году. И тут началась совершенно другая жизнь. Тут как будто голову сняли. Я узнал столько, что невозможно даже сказать так в микрофон. И действительно какой-то другой человек уже буквально через несколько дней. Но хватило ума: я остался студентом музыкального училища и первые годы учился одновременно в двух учебных заведениях. Потом получил диплом там: дирижёр, хоровик — всё очень хорошо. Надо сказать, что мне очень помог этот диплом. Музыкальное образование очень ценится в церковной среде. Уже первокурсником я поехал в составе хора в Германию — первый раз за границу поехали. А потом ещё куда-то в Италию, а потом в Швейцарию и так далее. В общем, было весело.

К. Мацан

— Вот вы начали про хор рассказывать и про вашу любовь к музыке. Если я правильно понимаю, у вас даже была мечта попеть в легендарном хоре у архимандрита Матфея (Мормыля) в лавре. И вы чуть ли не поэтому поехали поступать в академию туда. Вот расскажите об этом.

Прот. Василий Гелеван

— Так точно, Костя. Понимаете, гордыня ещё не отступила, я уже сел и сказал сам себя, как вот этот богач сказал сам себе: «Видишь, первый раз тебя не взяли в лавру, так ты опять сюда приехал — не семинаристом, так академистом всё равно приехал». Сейчас я понимаю, что на всё воля Божия — Господь дал, так было Богу угодно, чтобы я всё-таки поступил туда. Но действительно, вот я вспоминаю 2000 год — это наш выпуск. Митрополит Смоленский здесь, ныне Святейший Патриарх Кирилл, вот он говорит, обращаясь ко мне, к студенту: «Оставайся здесь, в Смоленске, ты будешь преподавать церковное пение. Ты уже и так преподавал здесь целый последний год, ты учился и одновременно преподавал, так что оставайся здесь, будешь нашим». Я говорю: «Нет, владыка, я хочу в Москву». — «Зачем?» — «Я мечтаю петь в хоре отца Матфея». Он так улыбнулся: «Ну зачем тебе это?» — «Ну вот я мечтаю». И это сложно сказать словами, но я попробую. Просто надо представить себе студента духовной семинарии, регента семинарского хора, который кропотливо выписывает ноты партитур, расклады, вечерами надевает наушники и слушает записи лаврского хора под управлением отца Матфея. Это мурашки по спине, это космическое какое-то состояние, совершенно неземное, когда ты слушаешь эти записи. И мне очень захотелось стать частью этого коллектива. И ради этого, собственно говоря, я и предпринял этот долгий путь, приехал в Троице-Сергиеву лавру и стал учиться. Но когда приехал в лавру, я понял одну такую простую вещь: в Смоленской семинарии учатся, в Питерской академии и в семинарии поют, а вот в лавре молятся. И я понял, что главное, чем я здесь буду заниматься — это неким таким мистическим опытом. Потому что, собственно, извините меня, но вот на тот момент в Московской духовной академии я ничего нового не услышал. Простите меня все академики, профессора, потому что научный уровень Смоленской духовной семинарии был значительно лучше — нам давали сливки. И благодаря митрополиту, благодаря нашему ректору, мы слушали лекции ведущих богословов со всего мира.

К. Лаврентьева

— В гостях у «Светлого вечера» протоиерей Василий Гелеван, клирик храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Сокольниках. У микрофона мой коллега Константин Мацан, я — Кира Лаврентьева. Мы вернёмся после короткой паузы.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, ещё раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Сегодня мы разговариваем с протоиереем Василием Гелеваном, клириком храма Благовещения Пресвятой Богородицы — Патриаршего подворья в Сокольниках, о пути отца Василия к вере, в вере и о пути к священству. Мы оборвали в прошлой части разговор на том, что вы поехали поступать в Московскую духовную академию из-за желания петь в легендарном хоре Троице-Сергиевой лавры под руководством архимандрита Матфея (Мормыля). Потом вы сказали, что это некое такое, в здоровом смысле слова, мистическое делание — вот вы будете заниматься там именно этим. А что это такое, поподробнее? Вы в хоре-то всё-таки пели у отца Матфея?

Прот. Василий Гелеван

— Да, отец Матфей зачислил меня в состав хора по той причине, что я уже имел и опыт дирижёрский, и даже квалификация у меня была соответствующая. Он с первых же дней дал мне и управлять этим хором, иногда он просто сидел и говорил: «Идите». Он этот коллектив в тот момент, когда Вася управлял, называл «Базилиане»: «А сейчас „Базилиане“ будут петь». (Смеются.)
А потом ещё год или полтора мы пели вместе, но однажды наши пути разошлись. Это случилось неожиданно для меня: когда уже сколотили какой-то отдельный состав миссионерского хора, и у нас были различные поездки. Сначала близко — где-то по Московской области здесь, Сергиев Посад. А один раз мы поехали в Абхазию, в зону военного конфликта грузино-абхазского. И наша задача была, как бы сейчас сказали, окормление наших военных. Это не было нарушением канонических границ Грузинской Церкви — мы ехали к русским воинам. И мы, конечно, крестили их — там с нами и батюшки были, с нами хор был. Хор пел духовные произведения, а в третьей части выходил уже Вася с гитарой, тогда ещё мирянин, и тоже пел произведения, но уже более приземлённые вещи, так сказать. Это очень радовало военнослужащих, и я считал свою задачу исполненной. Но когда я вернулся в лавру, вернулся в нашу академию, это была уже Масленица, Прощёное воскресенье, как сейчас помню: стою я на этом балконе в трапезном храме, поднимается наш отец Матфей и говорит мне слова… ой, я не могу сейчас это сказать, но они очень такие непростые слова. Он сказал так: «Вася, сойди вниз!» — это означало, что он меня выгоняет из хора. Почему? А потому, что я не просил его разрешения. Я подумал: «Ну, ректор ведь это организовал, ведь владыка меня благословил и освободил от всех занятий, и мы поехали. А я вот, балбес, не спросил благословения у своего регента», — ну вот за это и поплатился. И вот стою я внизу под этим балконом, и вижу, как мои друзья, вчерашние коллеги, поют, поют сладко вот этот гимн: «Седе Адам прямо раю… раю мой, раю мой…» — басы: «Пре…» — тенора: «Прекрасный мой раю», — а я стою и обливаюсь слезами: как же это так? Но это так. Потом я несколько раз подходил к отцу Матфею, говорю: «Батюшка, благословите!» Он так строго, как-то даже сурово так откидывал мои руки: «Нет, нет тебе благословения и нет тебе прощения!» Но я думаю, это Кавказ, это вот кровь такая. Но слава Богу, мы всё-таки примирились с отцом Матфеем, однажды он меня благословил, простил, и для меня это очень важно — что мы смогли примириться с ним.

К. Лаврентьева

— Потрясающе. Отец Василий, а как дальше всё складывалось?

Прот. Василий Гелеван

— А дальше уже всё — дальше уже женитьба на девице православного исповедания, которая всё это время ждала, начиная со Смоленской семинарии, все эти годы — пока я уже там напоюсь, пока я там научусь, уже всех обслушаю, прослушаю, и даже пока я к преподобному Сергию Радонежскому съезжу и немножко хоть веру свою укреплю.

К. Лаврентьева

— Долго пришлось ждать?

Прот. Василий Гелеван

— Она ждала долго — 8 лет. Там были и предложения различные, но Катюша всё вынесла, дождалась, и вот была свадьба, слава Богу, долгожданная. Мы съездили в Оптину пустынь вместе. Но тоже надо сказать, почему это всё произошло. Я бы, наверное, так и пел бы, так бы и плясал, и ездил бы в Абхазию, но осенью 2003-го совершенно неожиданно для меня я оказался в больнице, в реанимации с менингитом. У меня на палате даже не были написаны имя и фамилия, там было только написано «Менингит». Мне это дало повод задуматься о смысле жизни и куда я дальше буду двигаться. И вот домой я приехал и сделал предложение Катюше, и мы вместе поехали в Оптину пустынь — на Иоанна Богослова это было. И знаете, как это было? Мы зашли в храм Владимирский, а там справа батюшка исповедует, слева батюшка исповедует. Она встала в эту очередь, а я в другую. Гляжу, она уже поисповедовалась, и в ту очередь больше никто не идёт — люди как вкопанные стоят, а иеромонах сидит и ждёт. А у меня ещё там будь здоров очередь — и стоят и стоят. Я думаю: «Что ж, может быть, пойти туда? Действительно, чего иеромонах сидит праздный? Пойду». Я склонил колени, говорю: «Батюшка, благословите у вас поисповедоваться». — «Да, конечно, иди сюда». И я ему рассказал про мою внутреннюю жизнь, о том, что меня сейчас тревожит. И вот, конечно, об этом — что я не могу никак определиться: то ли мне монашество принять, то ли мне всё-таки семью создать. Потому что, с одной стороны, я очень хочу послужить Церкви максимально, а с другой стороны, я очень люблю семью, и я сам сын священника, я вижу модель своего священнического служения именно такую — семейную. И знаете, что он мне сказал? Говорит: «Ты знаешь, братишка, вот сейчас мы уже поисповедуемся с тобой, ты выходи скорее. Вот тут была девушка, только что исповедовалась, и я сейчас подумал, что вы очень хорошо друг другу подойдёте, вот мне так кажется. Если она ещё не ушла, если ты ещё успеешь, беги, догони её и сделай ей предложение». Я говорю: «Серьёзно?» — «Да-да, так и поступи», — мурашки опять по коже. Я побежал: «Катюша, поехали домой!» Сели за стол, я говорю: «Бабушки, дедушки, папа, мама, мы женимся!» — «Слава Богу!»
К. Лаврентьева

— Надо же, потрясающе.

Прот. Василий Гелеван

— Ну а потом была хиротония. Как обычно у нас в академии: как только наденешь кольцо, идёшь по коридору и каждый тебя спросит: «Когда рукополагаешься, когда хиротония?» — «Я уже сдал документы, ждём, на рассмотрении». На преподобную Марию Египетскую в 2004 году рукоположили, потом было несколько месяцев дьяконского служения. Уже назначили дату — это было на «Казанскую» осеннюю — надо было рукоположиться. Очень интересно получилось, в том смысле, что я пригласил папу, маму, братики все пришли, мы хотели отметить это событие — иерейскую хиротонию. А владыка ректор замедлил в Джорданвилле — у них в то время, это 2004-й год, шла активная фаза подготовки к соединению двух ветвей Русской Церкви. И в Джорданвилле ему понравилось, его там гостеприимно приняли и попросили ещё остаться на «Казанскую» — послужить с владыкой Лавром. Они там служили, а ко мне уже родные приехали — хиротония назначена. Папа здесь — отпросился у владыки. Ну, ничего, хиротония не сложилась, мы всё равно чай попили, отметили заранее, так сказать. Я проводил гостей, а на «Всех скорбящих Радости» сложилась хиротония — в ближайшее воскресенье. И я стою вот так перед колоколенкой, слушаю вот это: «Та-та-та, та-та-та-та-а», — я смотрю и благодарю Бога: «Как же здорово: теперь у меня нет никакой суеты, даже не надо гостей встречать, размещать, кормить. Я просто помолился, у меня утром будет хиротония. И потоми я тоже помолюсь и запомню этот день только в этом отношении — в отношении молитвы».

К. Мацан

— Потрясающе вы рассказываете. Столько вопросов возникает, даже не знаешь, за какой из них хвататься. Вы — отец шестерых детей. Наша программа выходит накануне праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, и этот праздник, который так или иначе заставляет задуматься о том, а как воспитывать детей. Вот история праздника, как маленькая девочка поднималась по большим ступеням гигантского размера…

К. Лаврентьева

— В три годика…страшно подумать, на самом деле.

К. Мацан

— Трудно было ребёнку подняться, а родители её ждали внизу, когда она поднимется, наблюдали, как она войдёт в храм. И дальше историю праздника, может быть, вы нам напомните. Вот история про то, как родителям смотреть на детей, как не бояться их отпустить. Вот мы часто говорим, что надо не детям о Боге рассказывать, а Богу о детях. Эта фраза такая обоюдоострая, потому что…

Прот. Василий Гелеван

— А лучше не рассказывать даже, лучше указывать.

К. Мацан

— Её можно и по-другому понимать, как иногда её приводят в другом смысле, что если вы не будете рассказывать своим детям о Боге, то потом придётся рассказывать много Богу о детях. Поэтому тут — как посмотреть. Каков ваш опыт в этом смысле?

Прот. Василий Гелеван

— Опыт такой, что во всём полагаемся на волю Божию, молимся, конечно же, и даём личный пример. Хочется, конечно, чтобы однажды сыновья выросли бы достойными мужами, девчонки выросли бы и сохранили красоту и целомудрие, и чистоту своих душ. Всё это хочется и мы об этом молимся, но я понимаю, что всё у Бога в руках, как в моём случае тоже: мой отец не слишком-то и давил на меня. Наоборот, он дал мне свободу — я это очень ценю. И своей задачей я вижу, пожалуй, только не соблазнить моих детей ничем ни в своей жизни личной, ни в своём служении священническом. Я думаю, что если мы эту задачу достигнем, то это уже очень много. Взять, например, семью моего отца. Это тоже, знаете, важно, ведь дети всегда присматриваются к своим родителям, часто повторяют судьбу своих родителей. Если взять эту семью, то у них в семье было четверо парней: Виктор, Саша, Володя и Вася, мой папа, и ещё Магдалина. Так вот, из четверых мальчиков только один сохранил семью, а старший, средний, ещё младше — они все бросили своих жён, все жили с другими женщинами. И я понимаю, что это очень сильно соблазняет детей, когда они видят такой пример. У меня не было такого примера, и слава Богу. Мой отец сохранил свою семью, моя мать сохранила свою семью. И я думаю, что это уже максимум, что они могли сделать.

К. Лаврентьева

— Мало сохранить, надо же ещё приумножить эту любовь.

Прот. Василий Гелеван

— Это есть, поверьте, когда мы встречаемся все вместе.

К. Лаврентьева

— Это я, скорее, не про вашу семью, конечно, говорю, а про нас про всех.

Прот. Василий Гелеван

— Это есть. И на Введение мы всегда об этом говорим и задумываемся каждый раз, и молимся опять про девочек, про мальчиков, про родителей молимся. И это всё есть. Но мне кажется, что выше всех слов своя частная жизнь — вот твой пример. Я об этом всегда говорил и не устану говорить. Вот как мы живём, в принципе, так же будут жить и наши дети — это очень важно. Как мы относимся, например, к своим родителям, так они будут в своё время относиться к нам. Всё это как-то связано.

К. Мацан

— Вот история праздника Введения, о котором я начал говорить, не заканчивается тем, что родители Богородицы Иоаким и Анна, у которых долгое время не было детей, когда Богородица Дева Мария у них родилась, маленькая девочка, они дали Богу обет, что посвятят Её Богу. И вот в три года они привели Её к храму Иерусалимскому, чтобы отдать туда на воспитание. И маленькая девочка поднималась по гигантским ступеням — это уже само по себе некое чудо и подвиг. А потом священник в Иерусалимском храме ввёл эту девочку в специальное место — в Святая святых, куда даже священнику нельзя было заходить.

Прот. Василий Гелеван

— Вот восхищает этот поступок священника. Он сам-то туда заходит только один раз в год — для каждения зашёл и немедленно покидает это святое место. А здесь он даже не сам — он открывает врата для того, чтобы туда зашла девочка, то есть, понимаете, что-то случилось с этим первосвященником, что он вот так поступил. Он увидел в этой девочке что-то особенное.

К. Лаврентьева

— Протоиерей Василий Гелеван, клирик храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Сокольниках, проводит сегодня с нами этот «Светлый вечер». Отец Василий, в продолжение разговора о празднике Введения Богородицы во храм, меня, например, как мать по-человечески, по-матерински потрясает и поражает совершенно другое. Родители Пресвятой Богородицы Иоаким и Анна всю жизнь просили ребёнка. И тут вот он им даётся в конце жизни — этот долгожданный ребёнок, эта маленькая девочка. И три годика — это так мало, это очень мало. Как можно так взять и отдать ребёнка — пусть в храм, хорошо, пусть на служение Богу, то есть это какой уровень веры, вообще непостижимый нами: отдать и успокоиться.

Прот. Василий Гелеван

— Есть ещё выше, когда Авраам своего Исаака долгожданного готов был принести в жертву.

К. Лаврентьева

— Да, когда Исаака он повёл на гору — это же вообще просто невероятно.

Прот. Василий Гелеван

— Нам по-человечески это чрезвычайно сложно понять, потому что мы по сути двусоставные: у нас есть душа, разумная, которая всё понимает — вот мы идём к Богу, и всё, что на этом пути происходит, всё по воле Божией. Это всё хорошо — это душа понимает и не спорит. Но мы ещё состоим из тела, мы обыкновенные млекопитающиеся, со своими инстинктами. И эти инстинкты иногда даже главенствуют над всеми нашими мыслями. И тут всегда надо отдавать себе отчёт: итак, ты сейчас, братишка, как телесный говоришь или как духовный? Давай так: отдавай предпочтение, приоритет вечному. А вечное — это как раз смысл. В этом смысле, да, вот они были глубоко верующими, но они тоже не сразу к этому пришли. Они действительно прошли через всякий человеческий позор: Иоаким и Анна поношения безчадства преодолели, а Адам и Ева и всё человечество в них преодолело вот это проклятие лишения Царства Небесного, лишение рая. Вот в этом рождении произошло сразу два чуда: они лишились постыдства в народе, потому что в то время это было чрезвычайно позорно — не иметь детей. А всё человечество, все мы, все потомки, лишились этого самого проклятия и получили доступ к Царству Небесному. И вот эта девочка, чистейшая Голубица, достойнейшая из всех людей. Католики пошли даже дальше, стали говорить, что зачатие было непорочное.

К. Лаврентьева

— Что на Ней нет первородного греха.

Прот. Василий Гелеван

— Но мы всё-таки остановимся на святоотеческой вере: никакого непорочного зачатия Пресвятой Богородицы не было, Она — честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим, но в то же время Дщерь Человеческая. И это тоже важно, люди, потому что именно от человека родился Христос-Человек, Сын Человеческий. Понимаете, это богословски очень важно, как святитель Афанасий говорит, что не воспринято, то не спасено. Нет, Христос родился от Дщери Человеческой и это очень важно для нас. Тогда, значит, и это тело, обыкновенное, которое я принял от своих родителей, оно у Него было то же самое, и эти чувства, и эта воля, и эта душа, и этот разум — всё такое же, как у меня, разве что только, кроме греха, а во всём остальном подобен мне.

К. Лаврентьева

— Мы сегодня очень много говорили о доверии к Богу и о воле Божией. И нам с Костей, наверное, в этом смысле кажется, что для вас эта тема особенно важна. Вот когда к нам приходят батюшки, гости, каждый священник, каждый гость всё равно, как любой человек, он акцентирует внимание на какой-то для него лично очень важной, очень сакральной теме. И мне кажется, если не ошибаюсь, для вас это тема как раз доверия Богу. И были ли у вас моменты, когда это доверие Богу возрастало? Вот какой-то опыт, который дал вам это доверие?

Прот. Василий Гелеван

— Да, это уже с самого детства происходит, когда ты встречаешь тех или иных людей, те или иные события ключевые происходят с тобою. Потом проходят десятилетия и ты понимаешь, что только так должно было случиться, не иначе. Но сразу мы не готовы — вот я лично не готов как-то сразу увидеть, не всегда удаётся увидеть волю Божию. Тут нужно как-то понуждать себя, говоришь: «Ты же любишь Его?» — «Да». — «И Он тебя любит?» — «Да». «Логично?» — «Логично». — «Ну тогда доверься Ему». «Трудно сейчас, очень трудно». — «Но пойми — так лучше». И потом смотришь: да, действительно, так и произошло. Как-то в священническом служении такое было, когда, например, я был однажды настоятелем в Москве, и братья говорили: «Ух ты, крутой — он настоятель там, в столице». А потом в один день я перестал быть настоятелем и стал штатным священником. Для меня это было такое понижение и личная самооценка даже как-то упала. И приходилось это преодолевать — для этого время потребовалось. Нужно было довериться Богу: Господь так сделал, чтобы я что-то увидел такое. И я, между прочим, очень советую любому настоятелю храма хотя бы на время испытать это состояние. Может быть, не обязательно навсегда, но это очень полезное состояние, когда ты понимаешь, что не надо слишком превозноситься. Как наши братья иногда говорят: «Мой храм». Какой же он «мой храм»? Я только временно здесь служу, здесь сегодня-завтра придёт указ, и будет другой священник. Поэтому эта фраза вообще не должна существовать — «мой храм». «Наш храм» — да.

К. Мацан

— Это ещё одна отдельная тема такая, для священников проблемная, судя по рассказам, или, может быть, даже об этом чаще говорят люди, которые на священника смотрят со стороны, что они, как военные, в каком-то смысле люди бесправные: пришёл указ — тебя сняли. Вот созидал приход, строил общинную жизнь, потом какая-то ситуация произошла, необязательно несправедливая, может быть, правда, какая-то необходимость или какое-то решение епископа, которое продиктовано какими-то разумными причинами. Но вот берут и на другое место тебя переводят. Как это терпеть?

Прот. Василий Гелеван

— «Всё благо: бдения и сна приходит час определённый».

К. Лаврентьева

— А каково вам было вернуться из Рио-де-Жанейро обратно в Брянск?

Прот. Василий Гелеван

— Мне очень хотелось. При всей своей привлекательности и бытовой устроенности…

К. Лаврентьева

— Климатической?

К. Мацан

— Фрукты свежие для детей?

Прот. Василий Гелеван

— Да и детей надо было одевать, что там — шлёпанцы и футболка круглый год. При всё при этом очень хотелось заниматься священством, то есть быть священником и трудиться в этом направлении. А в Рио-де-Жанейро, как и в большинстве русских храмов за границей, пастырская востребованность весьма низкая. Приходят в воскресенье, службочку отслужили, калитка закрылась, и целую неделю никто даже и не позвонит, и не позовёт тебя, скажем, освятить чего-нибудь, покрестить кого-нибудь или что-то ещё.

К. Лаврентьева

— А почему?

Прот. Василий Гелеван

— Да просто потому, что мало людей, просто некому звать. Тут-то у нас — православная страна, тут всё равно что-то случается, где-то ты нужен постоянно. Ведь сегодня из НИИ Склифосовского приехал, там у меня уже перечень был, накануне написали: столько-то исповедей, столько-то причастников, столько-то соборований и отпеваний. И то ещё ещё сверху: «Ой, батюшка, срочно — ещё надо Марию причастить в ожоговом центре», — вот это жизнь. А там такого нет, я бы и хотел бы. Но только как бы меня пустили в тюрьму, например? Вот тут я хожу в «Матросскую тишину», у меня уже постоянный пропуск, я хожу туда. Ребятки там уже все меня знают, я уже их всех знаю, люблю — это хорошо. А там? Какой-то гражданин России — непонятно. Как бы меня пустили в штаб органа военного управления? Непонятно, потому что я — гражданин России, а там — Бразилия. А здесь я свой, и я хожу в этот штаб, я решаю вопросы, текущие задачи.

К. Мацан

— В начале программы, в первой части, меня так тронула ваша история, когда вы ещё были подростком, я так понимаю, и нужно было вместе с папой-священником выносить на службе плащаницу. И вам было стыдно сначала перед одноклассниками, которые это увидели бы, а потом вы поняли, что не надо этого стыдиться, что сын священника — это вы.

Прот. Василий Гелеван

— Да, и это уже есть, это уже факт.

К. Мацан

— И вы сказали, что это было неким переломом таким. А переломом в сторону чего? Какие ещё детские впечатления от жизни в семье священника вам важны и, может быть, вас укрепляют сегодня в вашем служении священническом?

Прот. Василий Гелеван

— Я уже говорил о том, что литургическая жизнь очень помогает, потому что мы с самого детства всегда причащались. И всегда все великие праздники мы были в храме. И я убеждён, что чрезвычайно полезно, если кто-то из детства может вынести эти воспоминания, скажем, рождественской ёлки, вертепа, иконы праздничной, вкус просфорки, запах ладана — все эти вещи потом в своё время много раз ещё всплывут в сознании, как что-то светлое, и всегда тебя будут отвлекать от чего-то мерзкого. Потому что ты изначально уже воцерковлённый человек, поэтому мы детей водим в храм, поэтому мы детей причащаем, поэтому мы детей воспитываем в Церкви, в храме. Для меня вот эти воспоминания очень важны — как я сын священника, слава Богу. Да, мальчишкой в субботу на дискотеку пошли, я раз сходил, два сходил, но мне же утром вставать, извините, я не могу так вот до ночи там отплясывать. А в шесть часов «Союз нерушимый» и мне надо ехать с папой через поле, через лес, через реку и на гору. И это как-то сказалось, понимаете. Потом же в жизни было ещё много раз так, когда был выбор между жизнью светской и жизнью церковной — в училище… уже в Бразилии… когда я уже… ребята, я зарабатывал очень неплохо, я стал коммерческим директором строительной фирмы, я зарабатывал такую круглую сумму, это было жалко бросать. У меня был авторитет, у меня был язык — да, я выучил этот язык достаточно хорошо. Я не только там экскурсии проводил, я там читал, я литературу читал, я писал, у меня была своя колонка на «Радио России» — на португальском вещал, мы там работали — всё на португальском языке. И поэтому однажды пришли люди и сказали: «Мы вам доверяем, потому что вы — христианин, вы — пастырь, священник. Вы, как говорят в миру, не кинете, мы вам доверяем, мы вас сделаем нашим директором». И зарплата была солидная. Вот я ходил на эту работу, мы всё хорошо делали, но только я вечером приходил, думал: «А ради чего я сюда приехал? Ради чего вся эта академия, все эти лавры, все Сергии Радонежские и все эти богословы в Смоленской семинарии? Ну чего ради? Чтобы я сейчас оценивал недвижимость? Слушайте, надо в Россию возвращаться, надо валить.

К. Мацан

— Надо валить в Россию из Бразилии!

Прот. Василий Гелеван

— Обратно валить. (Смеётся.) Эти аксиологические выборы много раз уже были, и я уверен, будут. И детские воспоминания из священнической семьи ещё много раз всплывут.

К. Мацан

— Потрясающе. У вас такой путь — хочется слушать и слушать. У меня есть общий вопрос, мы его часто задаём, но почему-то, на фоне всего услышанного от вас, мне очень хочется его именно вам задать: а что для вас главная радость в священстве? Как бы вы её сформулировали?

Прот. Василий Гелеван

— Меня очень радует — это такая честь — стоять у престола. Я стою и понимаю, что ради этого я родился, ради этого я вообще существую, ради этого и Земля крутится — ради Евхаристии и Причастия. Для меня это очень важно — когда я могу стоять и видеть лицом, своими глазами то, что даже боятся ангелы увидеть. Они закрываются своими крыльями, они трепещут, а я, грешный человек, могу и видеть, и прикасаться к Святым Тайнам. И потом, меня вдохновляет, когда люди разделяют эту радость со мной, она как-то умножается; когда на исповеди люди преображаются; когда остаются, например, после огласительных бесед и хотят ещё пообщаться. Когда после этих бесед, казалось бы, такая рутина — беседа, ну покрестили, всё — до свидания. А я гляжу, а эта семья вернулась и они опять стоят, и такая радость — вот они, они родились! Пожалуй, ради этого стоит жить. Для меня это самая высшая радость — служить и видеть плоды этого служения.

К. Мацан

— Спасибо огромное за эту беседу!

К. Лаврентьева

— Спасибо большое.

К. Мацан

— Протоиерей Василий Гелеван, клирик храма Благовещения Пресвятой Богородицы — Патриаршего подворья в Сокольниках, сегодня был с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии были: Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. До свидания.

К. Лаврентьева

— Всего хорошего. Спасибо большое.

Прот. Василий Гелеван

— Спасибо вам, всего вам доброго. И Бог да благословит всех нас.