«Путь к священству». Инок Киприан (Бурков)

У нас в гостях был насельник Высокопетровского монастыря в Москве инок Киприан (Бурков).

Наш гость рассказал о своем приходе к вере через страшные испытания в жизни, включая серьезное ранение и клиническую смерть, о знакомстве и общении с митрополитом Питиримом (Нечаевым) и старцем Илием (Ноздриным), а также о том, как путь помощи ближним привел его к иночеству.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева

---

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона моя коллега Кира Лаврентьева.

Кира Лаврентьева:

— Добрый вечер.

Константин Мацан:

— И я Константин Мацан. Добрый вечер. В гостях у нас сегодня инок Киприан (Бурков), насельник Высоко-Петровского монастыря в Москве. Добрый вечер.

Инок Киприан (Бурков):

— Добрый вечер.

Константин Мацан:

— Отец Киприан, обычно мы называем этот час, в котором мы сейчас с вами на волнах радиостанции ВЕРА беседуем, программой «Путь к священству». Но вы инок, еще пока не священник, в том смысле, что пока таинства рукоположения над вами совершено не было. Хотя сейчас до программы вы нам рассказывали, что решение такое есть у священноначалия, планы такие есть. Поэтому у нас с вами сегодняшний разговор — путь к иночеству, к монашеству, ну и к священству как к перспективе, может быть, вы тоже об этом скажете. Людям, погруженным в православную медиасреду, ваше имя, конечно же, знакомо, есть много интервью, рассказов про вас, про вашу жизнь, про ваше военное прошлое. Про то, как вы через разные испытания проходили, в том числе очень тяжелые. В итоге пришли к Богу и к иночеству. Военное прошлое, военные действия, тяжелое ранение.

Кира Лаврентьева:

— Клиническая смерть.

Константин Мацан:

— Клиническая смерть. На этом пути какое, как вам кажется, главное событие было, которое во всей этой череде событий оказалось ключевым для прихода к вере, к Богу?

Инок Киприан (Бурков):

— Я бы назвал два таких ключевых события. Первое — это участие в боевых действиях в Афганистане. Перед Афганистаном я был молодым парнем, ни рыба ни мясо. Я помню, как меня батя мой уговаривал, давай в партию вступать. А я не хотел. Он говорил: ну почему? Я говорил: ну, потому что слышишь там на пленумах одно, а в жизни другое, какое-то несоответствие. На что он мене говорил: надо же вступать, чтобы бороться внутри за чистоту рядов.

Константин Мацан:

— Систему разлагать изнутри.

Инок Киприан (Бурков):

— Вообще-то Моральный кодекс строителя коммунизма списан с Евангелия, поэтому в отношении нравственного, патриотического воспитания было хорошее воспитание в советское время, и даже те же пленумы ЦК были о формировании нового человека. Как бы то ни было, это несоответствие меня не увлекало ни в партию, стержня во мне не было. Были какие-то шарахания из стороны в сторону или размышления на эту тему. Хотя воспитание все-таки мне было дано хорошее. В моем воспитании сыграли роль бабушка и дедушка, и мама и папа, конечно. Дедушка всю Отечественную войну прошел. Я с детства помню его рассказ, один, правда, помню. Когда он с другими ветеранами сидел и рассказывал, как они выходили из окружения. А я сидел с коробочкой наград и их перебирал, это был еще дошкольный возраст. Мне это запомнилось, как их 13 человек в 41-м году вышло из окружения. Дед был крепкий крестьянин, кстати, он был лесничим, поэтому мы жили на кордоне, я каждое лето жил у дедушки на кордоне в лесу. Сказки Пушкина были у меня наяву и общение с природой живой, с белочками, ужей ловили. Я прошел весь крестьянский труд: прополку, поливку, боронить, копнить, сеять — я все прошел с самого малого детства. Это очень здорово, когда ребенок живет и воспитывается на природе, именно трудом на земле, это очень здорово. Бабушка — это как всегда, как сказка, она мне те же сказки, стихи читала. Придет, дед стриг баранов, а она из этой шерсти, на прядильной машине... носки вязала, дед валенки делал, это все была ручная работа, и все на моих глазах. Эти сказки Пушкина она мне рассказывала, маленькому ребенку, это тоже закладывало в душу очень доброе и хорошее. Украинские народные песни, которые она пела. Когда я выпускался из военного училища и ехал на Дальний Восток служить, она мне написала на небольшом листочке из блокнотика такое напутствие, там она раз двадцать употребляла слово «совесть». Прислушивайся к совести, не иди против совести, живи по совести, все о совести, о совести. А ведь совесть — это глас Божий в человеке. Со-весть — весть, которая от кого-то второго. Кто второй? Это ангел Божий, который вестник, он и доносит эту весть нам от Бога. Мама запомнилась в моем воспитании, когда я соврал один раз, побоялся сказать правду, потерял три рубля и что-то напридумывал, мама меня тут же разоблачила и сказала: сынок, никогда не обманывай. Не надо бояться говорить правду, какой бы она ни была. Единожды солгав, кто ж тебе поверит? Даже маленькая ложь подрывает доверие к человеку капитально. Мне это запомнилось, и я старался больше никогда не обманывать. А батя учил меня: сам погибай, а товарища выручай. Божья заповедь: «Нет больше той любви, чем жизнь отдать за друзей своих». Вот это в Афганистане во мне и сработало. Может быть, поэтому я и не хотел вступать в партию, что по совести не получалось, что-то как-то не срасталось. После прохождения боевых действий во мне появился стержень. Такой ключевой в нравственном отношении и решимость, я после этого решил вступить в партию. То есть как во времена Великой Отечественной войны, смотрели же фильм «В бой идут одни старики», когда там принимают в партию. В партию шли, действительно, и коммунисты шли впереди, но это люди были наиболее честные. Поэтому всегда надо различать в то же советское время, одно — партийный аппарат, чиновничий, чиновники они везде чиновники. А другое дело люди, для которых коммунизм — это светлое будущее, пусть оно утопическое, пусть оно без Бога, но оно к хорошему вело. Просто, другое дело, что партия заменила собой Бога, «Партия — честь, ум и совесть нашей эпохи», как это было. У нас, кстати, в авиации, на штабе полка была надпись, плакат: «Каждую бомбу, ракету в цель». А ниже другой: «Наша цель — коммунизм».

Константин Мацан:

— Хорошо, вы сказали, два важнейших события, которые имели ключевое значение для обращения к Богу, служба в Афганистане, не знаю, включающая ранение.

Инок Киприан (Бурков):

— Не для обращения к Богу, а во мне появился стержень, который мне позволил пройти потом испытания властью, когда я был советником Президента России, когда я бизнесом занимался и был богатым человеком. Мне удалось пройти эти искушения властью и деньгами, не испортившись. Для меня не должность была как цель, а должность была как средство сделать что-то полезное. И само ранение, именно благодаря ранению, вот этот стержень во мне укрепился полностью, потому что дальше моя жизнь уже складывалась в оказании помощи другим ребятам. Прежде всего, сначала афганцам, а потом и всем другим, кто пострадал на войне, получил какое-то увечье. И до сих пор моя жизнь связана с оказанием помощи другим.

Константин Мацан:

— Может быть, надо сказать нашим слушателям, что это было не просто ранение, а тем, кто не знает, напомним, что результатом этого ранения была ампутация ног ниже колен. И вот таким образом, можно сказать, что я начал стараться исполнять Божью заповедь «возлюби ближнего своего как самого себя». Себя я не умел любить тогда, но ближнего как-то старался, как мог. А вторым ключевым моментом был 2009-й год, когда меня попросили молиться за семью одного экстрасенса, женщина, приехавшая из Казахстана на битву экстрасенсов № 7. А я тогда уже был знаком с экстрасенсами, не по своей воле познакомился.

Константин Мацан:

— Вас попросили молиться?

Инок Киприан (Бурков):

— Да.

Кира Лаврентьева:

— Ну, это серьезно.

Инок Киприан (Бурков):

— А там случилась такая история, что женщина, многодетная мама, пятеро детей, с ними начала происходить какая-то для меня тогда не совсем понятная история, кто-то по ночам приходит, куда-то хочет забрать на тот свет, умертвить. Мама там уже три дня не ела, при смерти была, все ждали, когда она умрет. И твердила только одну фразу, что Розу не трогайте, лучше меня заберите. А Роза как раз была экстрасенсом. А я был депутатом, готовился стать губернатором Курганской области, у меня было все хорошо, успех, все есть. Отпуск уже не интересно где-то на Канарах проводить, а в космос бы слетать, что-то новенькое.

Кира Лаврентьева:

— Жена, сын.

Инок Киприан (Бурков):

— А так уже все обыденно, не интересно. В общем, к тому времени все цели, которые может перед собой ставить человек в обычной своей жизни, карьера, известность — все, что гордыня наша превозносит, в принципе были достигнуты. Были написаны и книги обо мне, известность и все остальное было. Это было все не главным для меня, слава Богу, благодаря тем испытаниям, которые мне пришлось пройти, но когда я начал молиться — я просто как русский офицер, сказали молиться... Я говорю: а почему я-то? — Роза сказала, вас Бог любит. Я помню, тогда подумал: Бог, наверное, всех любит. Начал молиться. Ну и тот, который сидит на левом плече, как говорят в народе, бесенок, образно выражаясь, сказал: Бурков, ты что? Ты что тут собрался делать? Ты всю жизнь был наш, ты собрался Богу молиться? Да за нашего слугу? Не дадим. И, в общем, пошла духовная брань, самая серьезная, самая настоящая, полный полтергейст в доме, с физическим воздействием на меня, то есть я получал затрещины, молясь, от кого-то невидимого. Я так начал познавать духовный мир, что он реально существует. Я полгода после этого еще говорил, что если не со мной бы, я бы никогда не поверил. Конечно, предвестником всего этого были и другие события. Были и летающие тарелки, которые заставляли подумать: а что это такое, это инопланетяне или что это? Когда тем более, ты не один это видишь, а целая компания. Была клиническая смерть, были вещие сны, тут же подрыв на мине мне приснился. Это все заставляло задуматься: а есть кто-то там? И я уже не отвергал это, конечно, особенно после клинической смерти, о которой я узнал, спустя три года, что это была все-таки клиническая смерть, что я трижды уходил на тот свет. Это мне хирург рассказал, который меня оперировал, Владимир Кузьмич Николенко. Это меня не приводило ближе к Богу. Да, я потом крестился в 94-м году, но, знаете, крестился, как балбес. Просто меня уговорила тетя моя, сестра моего отца: Валерка, что ты, давай, надо креститься. А в 90-х годах все же рванули креститься, вроде как к Богу. Ну и я также за компанию. Я получил тогда тоже испытания, правда, я тогда не связывал, что есть взаимосвязь демонического нападения с теми проблемами, которые у меня пошли. На самом-то деле в крещении ты плюешь на сатану, отвергаешь его и становишься воином Христовым. Но если ты как воин не подготовился к войне, ты получишь от врага, я и получил тогда. Это потом до меня дошло, что это было в результате крещения, искушение, которое потом пошло.

Константин Мацан:

— Инок Киприан (Бурков), насельник Высоко-Петровского монастыря в Москве, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

Кира Лаврентьева:

— Отец Киприан, если почитать вашу биографию и интервью, даже совсем немного коснуться, совершенно очевидно, что ваша жизнь — это калейдоскоп чудесных событий, и очень много вы говорите о неком стуке Божьем, который так или иначе проявлялся в вашей жизни разными событиями, разными чудесами. Когда вы были советником президента Российской Федерации, вы ездили в Рим, если не ошибаюсь по проблемам инвалидов, и там митрополит Питирим (Нечаев), легендарный совершенно, рассказывал вам о православии, об его отличие от католицизма. И с патриархом Алексием Вторым вы общались на эту тему. Вообще было много прекрасных людей, которые были вплетены в вашу жизнь, может быть, даже без понимания с вашей стороны в тот момент. Если сейчас вы, оглядываясь на все, можете чудесно это проанализировать, всю рациональность происходящего в вашей жизни, все огромное количество чудес. И вот что хочется спросить. Всегда, когда такая судьба, очевидно, что человек водим Промыслом Божиим, это совершенно очевидно, ты читаешь, смотришь, думаешь: вот это да. Всегда происходит некое событие, которое, в конце концов, всем этим звоночкам, стукам, знакам, чудесам ставит окончательное двоеточие, после которого начинается духовная жизнь. В одном из ваших интервью, вы сказали, что когда у вас было все: семья и вы занимали высокую должность в Кургане, все было, сейчас вы сказали, что только в космос не летал — казалось бы, все мы стремимся в мирском смысле к каким-то профессиональным высотам — вы начинаете молиться за эту женщину, как вы сейчас сказали. Но в этом интервью вы говорите, что потеряли все смыслы. То есть вы настолько внутренне почувствовали себя опустошенным, что либо куда-то двигаться вверх и менять все, либо вообще не понятно, что будет дальше. Вот эта молитва была как-то сопряжена с неким внутренним желанием свою жизнь изменить?

Инок Киприан (Бурков):

— Нет, в тот момент не было. Господь ведет к себе каждого разными путями, но на этих путях всегда создает обстоятельства. Например, ранение, клиническая смерть. Но он еще и помогает через людей, прежде всего. Любовь к ближнему проявляется через оказание помощи ближнему. Такими ближними для меня стали, которые заложили во мне добрые отношения к церкви, к священнослужителям, был владыка Питирим (Нечаев), с которым мы ездили за рубеж, по благословению святейшего я включал его в делегацию. Наша церковь присутствовала во всех таких международных мероприятиях социального характера. И, конечно, я обогащался, просто капитально, от владыки Питирима всем, чем он делился, всем своим знанием, он настолько был итересным...

Кира Лаврентьева:

— Да невероятно, конечно.

Инок Киприан (Бурков):

— Мы с ним вообще были, не побоюсь сказать, друзьями. Мы с ним познакомились до того, как я стал советником президента, когда только формировалась афганская организация. В 88-м году был слет афганцев, Новороссийский ЦК КПСС, ВЛКСМ создавали такую организацию афганскую при ЦК ВЛКСМ. А у нас была идея создать самостоятельную организацию. И мы потом втроем встречались, владыка Питирим, еще один парень наш из ФСБ, тогда КГБ, и я, потому что я эту идею озвучил, и она попала в эфир. Конечно, на меня сразу обратили внимание, именно в том плане, чего это он со своей идеей вылез. Тогда была такая встреча, мы три единомышленника, я не был тогда с владыкой Питиримом знаком, был с ним знаком другой человек. И мы втроем оказались, и обсуждали, как такую организацию создать. Это было первое мое с ним знакомство. А потом через это, он занимался помощью тоже, заботился об афганцах, можно сказать, окормлял в той или иной степени. Так у нас раз за разом пошли встречи. Потом я стал советником президента, когда возникали международные мероприятия, я обращался к святейшему, чтобы какого включить от церкви. Это общение со святейшим патриархом и с владыкой Питиримом во мне заложили доброе отношение к духовенству. С одной стороны, я уже столкнулся к тому времени с явлениями мистического характера, как клиническая смерть, неопознанные объекты, вещие сны. С другой стороны, рассказы владыки Питирима по этим же вопросам. У меня складывалась картинка. И я стал человеком, не просто не отвергающим Бога, но я стал говорить: да, есть какой-то высший разум. И, кстати, когда была моя первая встреча с экстрасенсом, с которым меня познакомили, бывший военный врач — это мои сподвижники в Кургане решили поинтересоваться перспективой моего будущего в Кургане — мне позвони, сказали: говорят, хороший, с вами хочет встретиться экстрасенс. Я понятия не имел, кто такие экстрасенсы, что там за битва, где она идет. Я тогда посмотрел, меня впечатлило, интересно, ничего себе, какие таланты. Я встретился, помню, мы всю ночь разговаривали, я его спросил: Саш, как ты думаешь, Бог, действительно, есть. Он говорит: конечно. Там еще интересный был момент в нашем разговоре. Я говорю: откуда у тебя такие способности, так определяешь? Он говорит: у нас у каждого есть свой инструктор, который подсказывает.

Кира Лаврентьева:

— Вас это не смутило тогда?

Инок Киприан (Бурков):

— Я же откуда знал? Я был далек от вероучения вообще, я понятия не имел о бесах, об ангелах. Так, в простонародье слышал, что на левом плече, на правом сидит. Мало ли кто что говорит, я же к этому относился поверхностно. Я тогда думаю: какой инструктор. Это я потом понял, мне говорили в то время, что у меня скоро у самого третий глаз откроется. Слава Богу, не открылся.

Константин Мацан:

— А такое знакомство с церковью, с церковной жизнью, как началось?

Инок Киприан (Бурков):

— Ключевой момент. Когда меня Бог, как я говорю, взял за шиворот и сказал: Бурков, хватит тебе заниматься ерундой. Вся твоя социалка, которой ты занимаешься, пытаешься помочь, на самом деле мало что стоит. Это как средство необходимо на каком-то этапе. Но ведь эта помощь ближнему к чему меня привела? Что я полностью в этом разочаровался, я понял одну простую вещь. Есть фотография времен Отечественной войны: немецкий солдат у разбитого орудия сидит, взявшись за голову. Я точно в такой же позе сидел, взявшись за голову, и думал: чего дальше делать? Я убедился в простой вещи: если человек не меняется, бессмысленно ему помогать в решении его социальных, бытовых вопросов. Потому что ты сегодня решил его один вопрос, а завтра он к тебе придет и скажет, давай еще. Помогая, мы можем привести человека даже к иждивенчеству. Он будет требовать больше. А если ты ему скажешь, что нет, дорогой, ты должен сам. А мы тебя тогда не изберем больше. Когда я был депутатом на последнем этапе, то я именно с этим сталкивался, что люди к тебе приходят, как к депутату, просят помочь, ты с ними разговариваешь: а вы писали письмо сами? — Нет. — А что вы не написали, не обратились? — Ну, у нас же вы есть для этого. — Подождите, а вы для чего? Вы же сами должны что-то делать? Ключевым были выборы в Кургане в местный парламент, в совет, была команда ребят, которых я тогда подобрал, я же был областным депутатом. Хорошие ребята, чтобы своей командой войти туда, потому что я дальше намеревался мэром стать, для начала, до губернаторства. Опрос за неделю до выборов показал, что за наших ребят народ проголосует. То есть на каждом избирательном участке наши кандидаты побеждали.

Константин Мацан:

— Какой это год?

Инок Киприан (Бурков):

— Это 2009-й год. Известно, за неделю до выборов изменить результат уже нельзя. И когда в день выборов мы также прозванивали тех же самых людей, мы проиграли, все кандидаты проиграли выборы. Мы были в шоке, как так? Начинаем обзванивать тех же самых людей, которые нам говорили, что они будут голосовать за наших кандидатов, я думал, что махинация была сделана, а люди подтвердили, что они переменили свое мнение. Вопрос, а почему, вы же лицом к лицу встречались всю предвыборную компанию, вы хотели голосовать, и вдруг вы меняете свое мнение в последние дни и голосуете за других. Ответы были простые, смысл сводился к одному: да, мы думали они хорошие ребята, но они изрисовали нам все стены, накидали нам всякие бумажки дурные.

Кира Лаврентьева:

— Бюллетени.

Инок Киприан (Бурков):

— А потом мы прочитали, что оказывается, они такие-сякие.

Кира Лаврентьева:

— Не было воли Божьей.

Инок Киприан (Бурков):

— Как говорят политики, наши противники бросили чернуху, они разрисовали стены: голосуйте за меня. Люди смотрят: ну что, совсем мужики с ума сошли, не будем за них голосовать. И люди изменили мнение. Я и подумал, получается, человек может в корне изменить свое мнение, просто поверив вбросу всякой гадости. Ну и что тогда ради таких людей стараться? А Христа вспоминаем. «Осанна в вышних», бросаем пальмовые ветви, и потом, через несколько дней: «Распни Его». Вот какие люди.

Кира Лаврентьева:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. У нас в гостях инок Киприан (Бурков), насельник Высоко-Петровского монастыря в Москве. У микрофонов Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Мы вернемся после короткой паузы.

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. У нас сегодня в гостях инок Киприан (Бурков), насельник Высоко-Петровского монастыря в Москве. В студии у микрофона Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Ваша история про выборы очень интересная и острая. Меня только смущает фраза: что ради таких людей стараться? Христос же за тех людей, которые Его предали на распятие, собственно говоря, и распялся.

Кира Лаврентьева:

— Тогда были мысли такие.

Константин Мацан:

— Мне кажется, ваша мысль тут несколько тоньше, чем разочарование в людях.

Инок Киприан (Бурков):

— Христос пришел не устраивать социальную жизнь.

Константин Мацан:

— Да.

Инок Киприан (Бурков):

— Он пришел спасти нас, дать нам шанс спастись. А я-то занимался как раз социальной деятельностью, именно социальная деятельность меня привела к пониманию того, что, если человек не меняется, бесполезно благоустраивать его жизнь, он все равно будет таким, каким он остался. Ни на шаг не приблизится к Богу, поэтому я и зашел в тупик тогда. А что дальше делать? Ты как белка в колесе ради людей, а в ответ что? Образно выражаясь, распни его.

Константин Мацан:

— То есть это не про то, что людишки не те. А про то, что цена усилий, вкладываемых в какое-то дело, не оправдывает себя. Нужно на другое употреблять усилия.

Инок Киприан (Бурков):

— Это утопическая цель — устраивать благосостояние. Если цель президента, власти в целом, повысить благосостояние — это цель утопическая, и мы можем это видеть за все последнее время в нашей же собственной стране.

Константин Мацан:

— И как вы отсюда сделали шаг к церкви?

Инок Киприан (Бурков):

— А дальше я не знал, что делать. Что дальше делать? Я был всегда оптимистом, всегда верил, что добьюсь, и добивался, решал все проблемы, не было ни разу, чтобы где-то я проиграл в чем-то. Но тут надо было понять, что дальше делать. Социалка — все, я понял, что бесполезно. Люди должны меняться, и тогда, может быть, они станут счастливее. И еще был интересный момент. Один наш парнишка, афганец, с высокой ампутацией, армия дала ему квартиру хорошую в Крылатском в Москве, он женился на медсестричке из госпиталя, народили детей. Все было хорошо, но у него одна была проблема. Не было коляски, на которой можно было бы по квартире передвигаться, у него ампутация очень высокая, и те протезы, которые были в те времена, до туалета как? Только на руках, на попе. А мне подарили в Германии складную титановую легкую коляску. И я отвез ему ее. Когда он на нее сел и начал и в туалет, и на кухню, он везде может передвигаться, буквально бальный танец устраивал, вальс на этой коляске. Дети радуются, жена радуется. Думаю, вот, осчастливил. Прошло некоторое время, как-то он мне звонит уже поздно вечером, чувствую, под допингом немножко, и говорит: Валер, приедь ко мне. — Что, проблема? — Проблема. — Хорошо, протрезвеешь, приеду. Приехал к нему, сидит один в квартире. Рядом стоят протезы, коляска, костыли. Начинаем разговаривать, история простая, от него ушла жена с детьми. И он рассказывает, как это произошло, понимает, что он сам виноват, сам неправ был. Когда он это рассказывал, один момент, разозлившись на самого себя, он берет эти костыли и со всего размаха бьет по вот этой титановой коляске. А он десантник, здоровый такой. У него эти костыли просто загибаются. Если бы она была не из титана, прогнулся бы металл. В это мгновение у меня произошло опять осознание, его счастье не в коляске, жена и дети — вот для него ценность, а не вот эта коляска. Он ее чуть сейчас не разломал, она для него ничего не стоит, ну, некоторое удобство и все.

Константин Мацан:

— Интересно, да.

Инок Киприан (Бурков):

— И тогда это был первый звонок для меня, что благоустройство разного рода не приносит счастья. Да, удобство, да, хорошо, но оно не делает человека счастливым, и никакая социалка человека счастливым не де-ла-ет. Я имел все, я стал счастливым? Я пришел к тому, что сидел, как вот этот немецкий солдат, и не знал, что делать дальше. Тоска, разочарование, апатия, чуть ли не уныние.

Кира Лаврентьева:

— И когда все начало меняться?

Инок Киприан (Бурков):

— А в тот момент Господь, образно выражаясь, сказал: Бурков, ну что, убедился? Все, хватит тебе на фронте социальной борьбы за справедливость, за правду человеческую, за социальное благополучие бороться. Давай-ка на духовный фронт. Давай молись за экстрасенса и ее семью. И я начал.

Кира Лаврентьева:

— То есть вы вообще ничего не знали тогда глубоко о церкви, и не были включены в эту всю историю, и вы начали просто молиться за чужого человека?

Инок Киприан (Бурков):

— Да.

Кира Лаврентьева:

— Это удивительно.

Инок Киприан (Бурков):

— Я просто поехал в Саввино-Сторожевский монастырь, который ближе к даче, купил там молитвослов, выбрал молитовки о детях, о родителях, Оптинских старцев, которые мне понравились тогда, и начал молиться.

Кира Лаврентьева:

— То есть вы помогали физически и увидели, что помощь людям физически — это недостаточно, нужно делать что-то еще. Вас попросили молиться, и вы думаете: о, попробую помочь так. Такая логика была?

Инок Киприан (Бурков):

— Да, вы правы. Целью ставить социальное благополучие — это утопическая цель.

Кира Лаврентьева:

— Вы в этом разочаровались. И в этот момент вам предлагают помолиться.

Инок Киприан (Бурков):

— Не предлагают, а берут за шиворот и вперед.

Кира Лаврентьева:

— Почему именно вам?

Инок Киприан (Бурков):

— Ну, это не ко мне вопрос. Значит, время пришло.

Кира Лаврентьева:

— Отец Киприан, вы же понимаете, что если сейчас какой-то... Дорогие радиослушатели, это в домашних условиях лучше не повторять. Если кто-то сейчас возьмет и самочинно решит молиться за человека, который находится тем более в таком заблуждении серьезном, то можно подвергнуться непростым испытаниям, которым вы, отец Киприан, как раз и подверглись в то время.

Инок Киприан (Бурков):

— Я вам скажу, был один случай, что я чуть не погиб.

Кира Лаврентьева:

— Вот. То есть это очень серьезные вещи.

Инок Киприан (Бурков):

— Я получил два перелома, машина, словами моего брата выражаясь, я, говорит, такого никогда не видел, вдруг приподнимается, в воздухе разворачивает и несется на два дерева. Два дерева ломаются, одно бьет по крыше, прогибает, и если бы я сидел прямо, то по голове бы я получил удар. Второе дерево ломается и бьет почему-то снизу, удар был такой, что у меня протезы загнулись, я на них стоять не мог, они скривились. Меня спасла афганская привычка, я сразу прыгнул направо, сидя за рулем, но меня дерево все-таки достало, и получил перелом плеча.

Кира Лаврентьева:

— То есть так по касательной, Господь берег, но по касательной задевало.

Инок Киприан (Бурков):

— Перед этим было сновидение вот этой Розе, тогда уже Иустине, о том, что надо немедленно освятить квартиру и машину. Не складывалось, то батюшка занят, то другое. А потом уже накануне мне, а мы должны были с братом ехать в центр Иоанна Кронштадтского к игумену Анатолию (Берестову). Долго ждали этой встречи, вдруг этот день наступает, а я так и не успел. Накануне прямо мне снится ночью сон — авария, один в один произошло. Еще утром, когда мы сели в машину, я завожу машину, вдруг такой стук из-под капота, я вечером ставил машину, ничего подобного не было. Причем, сильнейший звук. Открываю капот, пытаюсь понять, откуда идет звук, он идет не из мотора, а где вроде пространство пустое. Я звоню водителю, говорю: Костя, что с этим делать, ехать-то можно? Я в машинах не очень разбираюсь. Он посоветовал доехать до ближайшего центра. Доехали, но ехать было страшно, потому что такой звук, думаешь, что сейчас заклинит мотор. Мастера смотрят, понять ничего не могут, делают диагностику, ничего не понятно, а звук идет. Ехать или не ехать, можно — нет? Они говорят: не знаем. Нам надо все-таки ехать. Выехали, там был поворот змейкой, я только выхожу из змейки, просто притрагиваюсь к педали, я даже не успел нажать, вдруг буквально машину приподнимает и несет прямо, как в сновидении. После этого, приехав к своему духовному наставнику, игумену Пантелеимону (Гудину)...

Кира Лаврентьева:

— То есть наставник уже был?

Инок Киприан (Бурков):

— Да, конечно. Говорю, что такое происходит. Мало того, что затрещину получил, тут чуть не убили. Он говорит: а что ты хочешь? Это его слова, дословно: ты отбираешь у них духовную пищу, но сам-то еще весь в грехах лежишь, ты же пока духовно слаб. Ты что думал, что бесы будут спокойно смотреть, что ты помогаешь экстрасенсу, алкозависимому, наркозависимому, мусульманину, протестанту, у меня целый букет был людей, которые...

Кира Лаврентьева:

— То есть это был не единственный такой случай?

Инок Киприан (Бурков):

— Не, не, там была целая команда, я их всех возил к игумену, он нас всех окормлял, он так и сказал: Бог попускает, потому что ты сам еще слаб, давай очищайся, укрепляйся духом Божиим.

Кира Лаврентьева:

— Отец Киприан, мы вас так тщательно спрашиваем обо всех вехах вашего жизненного пути, чтобы подойти к главному: почему вы все-таки в монахи решили уйти? Понятно, что вы набрали уже команду людей, которым вы помогали на тот момент. Кстати, с тех пор ситуация не изменилась? У вас теперь просто центр душепопечения. Вы одну войну сменили на другую. Но, так или иначе, вы все равно продолжаете быть в этом пекле. Но об этом мы еще поговорим. Почему монашество? У вас на тот момент была семья, все очень благополучно. Ну, хорошо, даже благополучие отбрасываем. Вы могли просто начать ходить в храм, молиться, причащаться, исповедоваться, помогать людям. Но тут все очень радикально. Опять же, как в течение всей вашей жизни, все очень радикально.

Инок Киприан (Бурков):

— Когда Господь меня призвал, за шиворот взял...

Кира Лаврентьева:

— Это призвание, конечно.

Инок Киприан (Бурков):

— ...мне было пятьдесят два года. Но в монашество меня постригли в 59 лет. Я о монашестве вообще не мечтал и рассматривал как свой путь в монашество какое-то. Потому что не серьезно было бы в этом возрасте, в 59 лет думать о монашестве, горбатого могила исправит.

Кира Лаврентьева:

— Да, это очень интересно. Как развернулось резко все.

Инок Киприан (Бурков):

— У меня устоявшийся характер. Я просто столкнулся один раз, когда Иустину... Мы ездили в женский монастырь, хотел поинтересоваться, могут ли ее взять на какое время, может быть, с перспективой в монахини. А мне игуменья сказала, дословно: она не перспективна. Я тогда еще удивился, что значит, не перспективна? — Ну, ей сколько лет? Для меня это было удивление: причем здесь возраст? Но это заставило задуматься. Поэтому если переключать на себя, то в 59 лет в монашество, будучи женатым, без двух ног. Это же не социальное учреждение. Что там со мной делать-то уже? У меня был вопрос, насколько будут востребованы мои знания, опыт, государственная и общественная деятельность в церкви, но не более того. И то меня уже задействовали, я пел в храме. Один батюшка попросил патриотический центр создать для молодежи. Мы даже купили паралёт, чтобы детей вывозить в небо, и пока не примет крещение, не уверует, не спускаться.

Кира Лаврентьева:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. У нас в гостях инок Киприан (Бурков), насельник Высоко-Петровского монастыря в Москве. У микрофонов Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Да, да, отец Киприан, как там все дальше развивалось?

Инок Киприан (Бурков):

— А дальше было просто, другой батюшка попросил меня сделать из его приюта реабилитационный центр, поскольку эта тема была на протяжении всей моей сознательной жизни после ранения. Когда мы с моим товарищем взялись за это дело, первые шаги, и батюшка как-то звонит и говорит: поедем за благословением к старцу Илию. И мы поехали, его помощник и мы с Костей. Приехали в Переделкино. Батюшка ушел в алтарь. Когда служба закончилась, он выходит, подзывает нас, мы втроем подходим к ним, батюшка начинает нас представлять. А старец Илий сразу же, как мы только подошли, он подходит, Костя рядом со мной стоит, берет его за руки, говорит: священником будешь.

Константин Мацан:

— Вашему товарищу.

Инок Киприан (Бурков):

— Моему товарищу, да. Кстати, он священник уже. А с Костей тогда мы вместе богословские курсы заканчивали, вообще тоже о священстве никогда не думал. Но тогда старец так сказал, сразу. Нас батюшка представил. Старец повернулся ко мне вопросительно, я попросил его помолиться за Иустину. А потом нам батюшка сказал: идите, мы придем, и тогда у вас будет отдельный разговор со старцем, готовьте вопросы. Мы стояли, ждали, я размышлял, о чем спрашивать. Он на моих глазах подошел к Косте и сказал: священником будешь. Если ему есть, что мне сказать, он мне и сам скажет. О чем мне его спрашивать? Я не находил вопроса. Мы дождались, старец переговорил с одним, потом с Костей, потом подошел ко мне и на меня смотрит, а я стою, молчу, не знаю просто, что сказать. И батюшка, отец Владимир Иванов, он ростом с меня, только раза в три шире, у него кулак как моя голова, и он мне сзади между лопаток своим этим кулачищем ба-бах: спрашивай. А я что-то от этого толчка на старца чуть не упал, я же на протезах все же, тут толчок, я засеменил ногами, наклонился, чуть ли не падаю, и выпалил вдруг: скажите, батюшка, есть ли Божья воля на постриг меня в монахи? Сам потом, как, это ж надо было сформулировать.

Кира Лаврентьева:

— Вы не готовили этот вопрос? Это ж надо.

Инок Киприан (Бурков):

— Есть ли Божья воля? Я голову-то поднимаю после того, как это выпалил, а он на меня смотрит и молчит. Я вижу, что он уже не со мной, он где-то в другом месте. Возникла неловкая пауза, мы оба молчим. Я тогда наклоняюсь и говорю: батюшка, так благословите? И опять тишина. Я про себя: ну вот, попал. И начинаю подниматься, и тут его рука опускается: благословляю. Я выпрямляюсь, он пошел со своим помощником, потом поворачивается ко мне и говорит: но сначала «Добрый самарянин». Это был вопрос, что за добрый самарянин, но потом я узнал от батюшки, что он благословил так назвать центр. Я думаю, значит, сначала я должен помочь создать центр, потом будет монашество. Но батюшка в течение месяца Великого поста, это было в начале поста, передумал создавать этот центр реабилитации. Но поскольку об этом уже знали и в Синодальном отделе и в епархиальном отделе, что этот центр должен быть, уже комиссия собиралась к батюшке приехать. Мы сообщили, что не будет центра. Нас позвали в Синодальный отдел, Валера Доронкин, который эти вопросы курировал по противодействию алкоголизму и утверждению трезвости. Он спросил, кто благословлял на центр? Я говорю: старец Илий. Он при нас позвонил помощнику старца, говорит: езжайте, вас ждут. И мы опять в Переделкино с Костей приехали. Стоим с Костей, разговариваем, нам сказали, где стоять, на улице. И Костя мне все про дачу, конец поста, уже вот-вот май месяц: вот поеду на дачу — у него под Козельском дача — там забор завалился, надо забор поставить, надо грядки, надо то-сё, и все мне про дачу, дачу. И вот идет старец, вокруг него, как всегда, куча народу, потом помощник его отделяет и к нам подводит. Костя стоит справа от меня. Старец сразу подходит к Косте, берет его за руку и говорит: так ты на дачу или в священники? Костя глазами хлоп-хлоп: в священники. — Нет, я тебя спрашиваю, ты на дачу или в священники? — На дачу.... то есть в священники, батюшка. — Ну, вот иди и учись. Поворачивается ко мне: а ты что? Я говорю: вы благословили тогда на центр «Добрый самарянин», батюшка отказался, я не знаю, что дальше делать. — Ну, пойдем. Пошли к храму, и он начал рассказывать, каким должен быть центр, он мне обрисовал, что это из себя должно представлять. Он мне говорит, что должен быть центр, он должен быть вот таким. Подходим к храму, ему заходить туда, на службу, останавливаемся. А я-то в недоумении, где делать этот центр? С каким батюшкой? Где, как? И я задаю вопрос: а с кем мне его делать-то, как? Он говорит: самостоятельно. И с тех пор пытались и игумен нашего монастыря сделать центр, и при Российском Православном университете, и при монастыре, и другие обращались, чтобы это было как-то... Ничего не получается. И до сих пор центр существует вне церкви, не является центром в рамках РПЦ, более того, теперь уже у нас есть научно-практический институт религиозно ориентированной психологии и психотерапии, и при нем наш центр душепопечения и реабилитации.

Кира Лаврентьева:

— Психического и психологического здоровья иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость».

Инок Киприан (Бурков):

— Да. И тоже интересный момент, игумен Петр, бывший наш наместник Высоко-Петровского монастыря.

Кира Лаврентьева:

— Еремеев.

Инок Киприан (Бурков):

— Да. Он как раз мне ставил задачу, когда хотел, чтобы центр был при университете, работать с военнослужащими, с госпиталями начать. И мы начали прорабатывать этот вопрос. Потом его перевели на другое место, и этот вопрос...

Кира Лаврентьева:

— А иночество, отец Киприан? Как все-таки, когда с центром стало более-менее понятно, как иночество появилось в вашей жизни?

Инок Киприан (Бурков):

— А, иночество?

Кира Лаврентьева:

— Жена отпустила, мы так понимаем из интервью других, что жена благословила.

Инок Киприан (Бурков):

— Сказала: слава Богу, пусть идет в монахи. Прошел год. Буквально через год и один месяц, жил я себе спокойно. Те страждущие, которые были у меня, разъехались, наступило лето. Я думаю, сейчас немного отдохну. И вдруг звонок из Киргизстана, из архиерейского подворья, от благочинного. Здрасьте-здрасьте. А потом говорит: вчера был у владыки, владыка благословил постричь тебя в монахи, так что ждем тебя в апостольский пост, приезжай. Представьте, я себе живу, никого не трогаю, а мне говорят, приезжай в Киргизстан через месяц на постриг в монахи. Я ему ничего не сказал, сказал: понял. Потом подумал, я не готов. Прошла неделя, я ему звоню, говорю: может, перенесем это на следующий пост, у меня ни одежды, я не готов. — Не, не, не, вчера был у владыки, он уже подписал распоряжение о постриге, так что все. Я говорю: что и перенести нельзя? — Нет, нельзя. Я взял и поехал.

Кира Лаврентьева:

— Я, как женщина, все равно про семью спрашиваю, отец Киприан. Как отпустили?

Инок Киприан (Бурков):

— А что? Я когда первый раз услышал вопрос, как ваша жена отреагировала на то, что вы в монахи, я сказал так. Это было на прямом эфире на Челябинском телевидении. Девушка спросила меня, как жена отнеслась к тому, что вы в монахи. Вопрос, конечно, был неожиданный, но я нашелся. Я сказал: если женщина проживет с таким мужчиной, как я, более двадцати лет, то когда он придет к ней и скажет: милая, можно я уйду в монахи? она скажет: ну, наконец-то, слава Богу.

Кира Лаврентьева:

— Понятно.

Инок Киприан (Бурков):

— Слава Богу и спасибо жене, что она меня отпустила.

Кира Лаврентьева:

— Поняла.

Инок Киприан (Бурков):

— Написала бумагу, что она не возражает против пострига меня в монахи. Мне сразу сказали, не разводись, потому что это как-то некрасиво, что ты специально ради этого разводишься. Тогда еще не было нового положения о монашестве в монастырях, и в принципе такое было возможно. Мы с ней в прошлом году развелись формально, но мы с ней, понятно, давно уже не жили вместе. Дружить дружим до сих пор, но порознь живем, у меня своя жизнь, у нее своя. Развестись пришлось в прошлом году, потому что дальнейший постриг в мантию по новому положению должен быть обязательно не обременен супружескими узами.

Кира Лаврентьева:

— Даже формально.

Инок Киприан (Бурков):

— Да. Сейчас такое положение новое было принято о монашестве и монастырях. Поэтому, чтобы постричь в мантию, мне сказали, надо официальный развод. Пошли, подали заявление, развелись.

Кира Лаврентьева:

— Ваша цитата. К сожалению, совсем чуть-чуть у нас остается времени. «Знаете, что я вам скажу, есть три подвига: подвиг на войне, подвиг в миру, в повседневной жизни, и подвиг монашеский. Я имею все три опыта. Я был на войне, я жил в миру, был женат, и сейчас я в монастыре». Вы это примерно одинаково оцениваете по уровню духовной и душевной нагрузки?

Инок Киприан (Бурков):

— Только это не совсем та цитата, которую я говорил. Да, есть подвиг на войне, может быть подвиг в миру и подвиг в монашестве. Мы знаем о наших прославленных монахах. Но это не касательно меня, что типа я имею все три подвига. Нет, это не правильно так трактовать. Другое дело, что можно совершать подвиг, где угодно. Действительно, я был на войне и понял, что такое подвиг на войне. Пожил в миру и понял, что иногда оставаться самим собой и рискнуть, уже не жизнью, а мнением о тебе, репутацией, в миру гораздо сложнее.

Кира Лаврентьева:

— На войне там все ясно.

Инок Киприан (Бурков):

— Там другого варианта нет, а здесь ты можешь пройти, образно выражаясь, мимо. Ты можешь сказать: да, ладно, меня это не касается, и не полезу.

Кира Лаврентьева:

— Смалодушничать.

Инок Киприан (Бурков):

— Это даже не малодушие, а просто такая отстраненность. Я свое уже сделал. Остаться, не проходить мимо, делать то, что должен, не взирая, что о тебе подумают, кто о тебе что скажет, пострадает ли твоя карьера, то есть, не думая о себе любимом, надо иметь некое мужество в миру. А в монашестве другая история. Здесь очень не просто быть внутри монахом, особенно когда у тебя послушания, и они больше связаны с общественно-церковной жизнью. Это очень сложно. В прошлом году, когда я был поставлен на послушание — работа с ранеными, и в Великий пост, и я через день, через два ездил в госпиталя. С точки зрения монашеской я отвратительно провел пост. Как говорится, «Господи» вечером, «Господи» утром и все остальное в ходе «Господи, помилуй». Не так, как бы хотелось мне, уединиться и посвятить пост Богу. Я пришел на Пасху с таким состоянием: Господи, прости, что я самым худшим образом в этот раз провел пост. Он мне такую благодать дал, и я понял, что для Бога была важна не моя молитва, сидя в келье, отстраненно от жизни. А как раз Ему важно было...

Кира Лаврентьева:

— Служение.

Инок Киприан (Бурков):

— ...чтобы я ездил и помогал раненым ребятам, чтобы я с ними общался и послужил им.

Константин Мацан:

— Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Удивительная судьба сегодня предстала перед нами. Спасибо огромное. Инок Киприан (Бурков), насельник Высоко-Петровского монастыря в Москве провел сегодня с нами этот «Светлый вечер». В студии у микрофона была Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. До свиданья.

Кира Лаврентьева:

— Всего хорошего.

Инок Киприан (Бурков):

— До свиданья.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Окончание Страстной седмицы и встреча Пасхи». Прот. Игорь Фомин, свящ. Александр Волков
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Еженедельный журнал» с Аллой Митрофановой. Выпуск 402