«Путь к священству». Игумен Нектарий (Морозов)

Наш собеседник — настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Саратове игумен Нектарий (Морозов).

Отец Нектарий рассказал о том, как он пришел к вере и священству, хотя собирался быть тренером по самбо, и почему выбрал для себя именно монашеский путь. Наш собеседник поделился удивительной историей, как произошла его встреча с Богом в ответ на молитву о выздоровлении его собаки. Отец Нектарий ответил, какие вызовы сегодня стоят перед верующим человеком, в чем состоит главная задача современного пастыря, а также как противостоять унынию и не «сломаться» под натиском душевных скорбей и испытаний.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

---

К. Мацан

– «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. У микрофона Константин Мацан. С нами на связи сегодня также моя дорогая коллега и соведущая Кира Лаврентьева. Привет, Кира.

К. Лаврентьева

– Здравствуйте.

К. Мацан

– И гость нашего сегодняшнего разговора – игумен Нектарий (Морозов), настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла города Саратова. Добрый вечер.

Игумен Нектарий

– Добрый вечер.

К. Мацан

– Отец Нектарий, вот давно очень хотел с вами поговорить, честно, в радиоэфире, потому что много читаю ваших книг, ваших интервью много читал, и каждый раз для себя какие-то мысли интересные нахожу. И вот, пожалуй, с этого и начну, хотя оговорюсь, что программа наша, эти беседы, которые мы с Кирой ведем, во многом такие беседы биографические – мы говорим со священником о его пути к вере, в вере о том, какая цепь событий приводит человека этому решению, к этому дерзновению быть священником. Но вот предваряя, может быть, такой биографический заход, не могу не спросить вот о чем. Одна ваша мысль меня в свое время как-то очень тронула и согрела. Вы сказали (так как я это понял и пересказываю своими словами), что сегодня, когда мы живем в эпоху, когда, грубо говоря, наука нам все уже объяснила – и про мир, про его устройство, и про внутреннее устройство человека наука психология, физиология нам все объяснила, – для Бога осталось ну так, грубо говорю, место вот то самое, ради которого Бог человека и создавал – просто с Ним общаться, Просто с Ним быть. То есть какие-то прежние, прежних веков, может быть, представления о том, что религия – это про устройство вселенной или про устройство человека, про какие-то законы мироздания, вот эти представления наука как бы потеснила, а вот что осталось? Осталось главное – с Богом просто быть и просто общаться. Вот я так эту мысль у вас читал, она меня очень как-то вдохновила. А вот для вас это что? Вы как к этому пришли, это было какое-то ваше изначально ощущение, в котором вы жили или вы к этому тоже постепенно приходили, как к какому-то открытию?

К. Лаврентьева

– Вы знаете, наверное, все-таки эта мысль была не совсем правильно понята. Я поясню, что я имел в виду. Дело в том, что вот то, о чем вы сейчас сказали, это скорее тот вывод, к которому может прийти современный человек, не совсем правильно понимающий, скажем так, границы тех знаний, которые сегодня для него оказываются удобопостижимыми. Безусловно, на самом деле наука неспособна объяснить очень многих фундаментальных вещей сегодня. Существует множество теорий, которые так или иначе пытаются объяснить появление человека на земле в том виде, в котором он есть, пытаются объяснить появление жизни на земле как таковой, появление Земли, появление вселенной, но постоянно мы сталкиваемся с тем, что какой бы  убедительной та или иная научная теория ни была, она все равно в какой-то момент заходит в тупик, потому что все равно все упирается в один вопрос: почему все появилось, появилось то, чего прежде не было. И мы видим, что в исходе всего находится некий волевой акт, некое решение, решение того, кто был прежде всего этого, кто может быть только лишь Богом. Но современному человеку зачастую кажется, что практически все вопросы решены, на все вопросы найдены ответы, и действительно вот остается только то пространство, о котором сказали вы. Я повторюсь: на мой взгляд, это достаточно ошибочная трактовка. Но тем не менее человеку, сегодня приходящему в Церковь, обращающемуся к Богу, порой из этого ложного понимания приходится исходить. Но и тут оказывается, что кроме Бога никто не может ответить на внутренние вопросы и запросы человеческой души. Почему, потому что так или иначе каждый из нас постоянно находится между двумя точками: между рождением, которое он не может запланировать, которое неподвластно его воле, и между смертью, которая тоже приходит чаще всего, с одной стороны, вроде бы ожидаемо, с другой стороны, совершенно неожиданно. Если говорить обо мне самом, то меня эта мысль мучила с самого детства. Я был совершенно нерелигиозным ребенком в раннем детстве, но я очень хорошо помню, как буквально, наверное, в пять-шесть лет меня поразил такой вопрос, я подумал: почему существую я, вот конкретно я? Не какой-то человек вместо меня, который бы не мог сказать, вот это «я» произносить так, как его произношу я. И у меня возникло ощущение, что это зависело от кого-то, кто принял такое решение, что я должен существовать. Это было очень чудно́, потому что, я повторюсь, был совершенно нерелигиозным ребенком. А следующий вопрос, который передо мной встал, это встал вопрос о конечности нашего земного бытия. И как-то вот очень быстро для меня этот вопрос стал совершенно таким проклятым вопросом: я не мог объяснить самому себе, зачем же нужно жить, если жизнь человека однажды заканчивается… У меня все время возникал вопрос: что будет дальше? И дальше разматывалась жизнь передо мной, я понимал, что в какой-то момент она упрется в тупик смерти. Вот для меня этот поиск в детстве носил очень мучительный характер, но, как ни странно, к Богу он меня никак не приводил. А потом вот такой вот эпизод в моей жизни произошел, казалось бы, далеко отстоящий вот от этого пути обретения Бога, но на самом деле именно это меня привело. У меня была собака, когда мне было лет десять. Собаку отравили, она была совершенно безнадежна, умирала. И я по совершенно непонятной для самого себя причине обратился первый раз к Богу с такими словами: «Господи, вот если Ты есть, пусть он выздоровеет, и я в Тебя поверю». Мне совершенно несвойственно какое-то корыстное отношение к людям, и к Богу тем более, но вот просьба была именно такая. И вот этот день он, совершенно вне всяких ожиданий, начал выздоравливать. Но это было не главным. Главным чудом было, что когда я эти слова произнес, я почувствовал отклик, которого совершенно не ожидал – я почувствовал, как я встретился с чем-то, совершенно отличающимся от всего, что до этого окружало меня в моей жизни, и в то же время с чем-то поразительно знакомым и родным. Вот для меня это была моя первая встреча с Богом. И, наверное, вот именно тогда какая-то начальная вера моя и зародилась. И вот да, именно в этой области я начал искать ответы на свои проклятые вопросы.

К. Мацан

– Очень интересно то, что вы говорите, особенно на фоне того, о чем я вас попытался спросить и то, как я понял вот ту вашу мысль, которая меня вот так зацепила. А я-то ее понял именно так, что это очень некий позитивный вывод, что главное, чего человеку ну следует, если угодно, искать вот в религии, это не объяснение какие-то внешних вопросов мироздания, они как бы вторичны по отношению к главному, к личному богообщению, личной встрече вот с Тем, Кто дает ответы на самые глубокие чаяния человеческой души. И вы именно сейчас об этой встрече и рассказываете, вот таким как бы парадоксальным образом отвечая на мой вопрос. Нет, так не получается?

Игумен Нектарий

– Я думаю, что получается именно так. Вы знаете, дело в том, что у каждого из нас, если мы живем вдумчиво, как сегодня принято говорить, осознанно, появляется в жизни огромное количество вопросов. Но на самом деле жизнь – это школа, и мы все в ней являемся учениками. А учеником может быть только лишь тот человек, у которого возникают вопросы, и который эти вопросы задает. Потому что если вопросов нет, то, значит, есть проживание жизни совершенно бездумное. А вопросов сложных полным-полно, и многие из них буквально не имеют человеческого разрешения. И я когда упираюсь сам в какие-то внутренние тупики, когда я встаю перед этими вопросами, я все время вспоминаю одни и те же слова: «в тот день вы не спросите Меня ни о чем». Почему не спросите? А потому что все вопросы отпадут и исчезнут. Потому что ответом на все вопросы является для человек Сам Господь. В том числе на те, на которые просто невозможно на человеческом языке ответить. Вот мы все помним, как мучился и как страдал Иов, и приходили к нему его друзья и давали ему очень хорошие, благочестивые объяснения того, что с ним происходит, а он не мог удовлетвориться. А потом произошло некое таинственное явление ему Бога, и все его вопросы разрешились. А ведь какие тяжелые вопросы были у него. Вот я дал пример тот же самый: что только Бог может быть для человека ответом, Сам по себе ответом на те вопросы, которые у него есть – мучащие его, причиняющие ему боль или заводящие его в тупик

К. Лаврентьева

– Отец Нектарий, вопрос о кризисе веры, важных островках и вехах на пути к вере и в вере я хотела задать попозже. Но так как мы уже начали о этом говорить, я спрошу. Кризис – это возможность за короткое время, если повезет, продвинуться в развитии и перейти на новую ступень. Но нет никаких гарантий, что ты не зависнешь в этом состоянии тяжелом, да, и чего хуже, не провалишься в бездну отчаяния. Вы не всегда были верующим, не всегда ходили в храм, не были православным с пеленок, да, как говорят. У вас есть опыт жизни без храма и без выраженного богообщения, если так можно выразиться. Наверняка в этом смысле вы можете ответить людям нецерковным на какие-то важные для них вопросы. Ну понятно также, что и у верующих бывают кризисы и не обходят их стороной тяжелые переходные этапы, и их важно проживать аккуратно и умно. Какие вопросы и сомнения нужно хладнокровно отсекать, не пуская их в сердце, а какие спокойно рассматривать и искать на них ответы? Исходя из вашего опыта вне Церкви и Церкви, как бы вы сейчас ответили на этот вопрос?

Игумен Нектарий

– Вы знаете, прежде всего я скажу, что я, как ни парадоксально звучит, очень рад тому, что я не был ребенком, воспитанным в началах православной веры от самого рождения. Почему я этому рад? Потому что на самом деле, безусловно, с одной стороны, вера – это дар, а с другой стороны, это то, что неразрывно связано с внутренним выбором человека. С внутренним выбором, который носит, безусловно, предельно осознанный характер. Если же это не так, то этот дар очень легко утратить. То есть когда человек понимает, что есть действительно два пути: путь жизни и путь смерти, и для него путь веры – это путь жизни, он понимает, что за пределами этого пути лежит смерть, и понимает это, в том числе основываясь на своем личном опыте, ему гораздо проще этим путем идти, никуда с него не сворачивая. Если же ребенок изначально воспитан в православной среде, если для него Церковь и жизнь в Церкви это некая данность, то он споткнется скорее всего о первую же ситуацию, в которой можно споткнуться, потому что это не было его выбором, это не было выстрадано им. У архимандрита Софрония (Сахарова), отношение к творчеству которого носит в наше время достаточно неоднозначный характер, есть замечательная мысль – он говорит о том, что благодать приходит только лишь в то сердце, которое исстрадалось. Вот здесь трудно с этим поспорить, потому что мы читаем слова Евангелия от Иоанна, который говорит нам о том, что женщина, когда рожает, терпит скорбь – под женщиной здесь можно понимать Церковь, а можно понимать и душу человеческую. Вот когда рождается вера в человеческой душе, человек тоже, как правило, терпит определенную скорбь, пока это рождение не произойдет. Если вера входит в жизнь человека как-то совершенно безболезненно – это может быть хорошо, что человек избежал каких-то серьезных испытаний, но она не испытана, она еще не тверда, и поэтому впоследствии случаются кризисы. А когда с кризиса все начинается, и когда кризис внутренний, особенно внутренний, приводит человека к вере, тогда он в гораздо большей степени от кризисов застрахован в дальнейшем. Я хотел бы тоже сказать вот такую вещь, на мой взгляд очень важную. Возможно, что здесь речь пойдет о формулировках, но они, по-моему, все-таки здесь достаточно большое значение имеют. Я не совсем согласен вообще с таким термином как «кризис веры», хотя он очень распространенный и об этом достаточно часто говорится. Я бы скорее говорил о некоем личностном кризисе, который переживает человек. И я объясню, что я имею в виду. Вот вы знаете, достаточно часто приходится говорить с людьми о том, что происходит с ними в семейной жизни. Вот два человека, которые друг друга, совершенно однозначно, любили, выбор которых носил не поверхностный какой-то, не случайный характер, и вот эти два человека оказались вместе. И вдруг спустя какое-то время в их отношениях наступает разлад, они становятся чужими людьми. Из-за чего это происходит? Из-за того, что один из них или оба изменились, ушли от самих себя, от тех, какими они были, когда полюбили друг друга. Они стали другими, и это фактически уничтожило, убило их любовь. Есть шанс на то, что она возродится, но только в том случае, если они вернутся к самим себе. Вот то же самое, только в гораздо большей степени, можно отнести к вере человека в Бога. Господь не может человека обмануть, Господь не может измениться, Господь не может стать другим. Он всегда был, есть и остается, и будет оставаться любовью. И когда человек ощущает эту любовь, откликается на нее, он тоже, соответственно, не может совершить ошибки. И если в какой-то момент у человека возникает во всем том, что он пережил, сомнение – то это значит, что человек в самом себе что-то упустил, человек сам отошел вот от той точки, на которой произошла его встреча с Богом и его жизнь с Богом началась.

К. Лаврентьева

– А как не упускать?

Игумен Нектарий

– Вот вы понимаете, тут на самом деле можно не столько пытаться себе ответить на вопросы, связанные с верой, не столько какой-то интеллектуальной работой заниматься, сколько просто вернуться к лучшему в себе самом. То есть каждый из нас, в принципе, понимает, что в нем является лучшим. Мы это понимаем сами, нам это подсказывают постоянно другие люди. Потому что если им с нами хорошо, то значит, в нас все не совсем плохо. Если им с нами становится тяжело, трудно, мучительно – значит, что-то происходит в нас самих не очень хорошее. Но самое главное, если нам самим с собой плохо – значит, в нас что-то глубоко не так. Потому что ведь человек стремится не только к миру с Богом и с другими людьми, человек еще стремится к миру с самим собой. Если он этого мира лишается – это ясно, что он от себя самого ушел. Отвечая на вопрос, как этого избежать, у апостола Петра есть такие слова, он говорит о том, что человек должен делать свое звание и избрание все более твердым, и поступая так, он никогда не преткнется. Что это значит? Он должен идти вперед. Потому что, идя вперед, ты никогда не столкнешься с риском развернуться и пойти назад. Когда ты идешь шаг за шагом по тому пути, на котором ты оказался, встретившись с Богом. Вот мы не видим кризиса веры в жизни апостолов после того, как им явился воскресший Господь, мы видим их жизнь как некую прямую линию. Безусловно, они могли совершать какие-то человеческие ошибки, они могли допускать какие-то человеческие немощи, потому что любой человек несовершен, но тем не менее они знали, к Кому они идут и в Ком заключается вся их жизнь. Вот вы помните, есть такой замечательный момент, когда Иосиф и Никодим в то самое время, когда, кажется, страшнее всего заявить о своих взаимоотношениях со Спасителем, сказать о себе как о Его учениках, вот в это самое время они, прежде боявшиеся открыто о себе говорить как учениках, идут и просят Его тело у Пилата. Это очень труднообъяснимый момент. Почему? Потому что был риск меньший – и они страшились, а теперь риск абсолютный – и они ничего больше не боятся. Мне кажется, что причина очень проста: когда им показалось, что они лишились Христа – после распятия, смерти, погребения Спасителя, они поняли, что в их жизни исчезло самое главное, то, важнее чего не было абсолютно ничего. И поэтому их уже не страшит смерть, поэтому они готовы идти, просить тела Спасителя и невзирая на то, что после этого будет. Вот мне кажется, что человек должен стремиться к такому переживанию своих отношений с Богом. То есть он должен понимать, что вот самое страшное для него – это Бога лишиться и Бога потерять. Самое большое счастье – с Богом оставаться.

К. Мацан

– Игумен Нектарий (Морозов), настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла в городе Саратов, сегодня с нами и с вами на связи в программе «Светлый вечер». И мы продолжаем наш разговор. Отец Нектарий, поскольку мы в этой программе говорим о пути к священству, я вот именно об этом пути и хотел бы продолжить вас спрашивать. Если вашу биографию посмотреть, то узнаешь, что вы сначала приняли монашеский постриг, а потом уже, в постриге, приняли сан. Вот правильно я понимаю, что для вас вот этот выбор в сторону священства был все-таки в первую очередь выбором в сторону монашества? И что это был за выбор? У нас же есть много, что называется, стереотипов о том, что в монахи идут от несчастной любви, от жизненных неурядиц, как бы назло миру. А при этом сами монахи так иногда высказываются, в том ключе что в монастырь не уходят, в него приходят, как к какому-то обретению, как к какой-то радости, которую там находят. Вот как это было у вас?

Игумен Нектарий

– Вы знаете, на самом деле у меня первична была мысль о священстве, а не о монашестве, но между вот этой мыслю и тем временем, когда она реализовалась, прошел достаточно большой период времени. И он был скорее даже не столько большой, сколько очень насыщенный, наполненный событиями. Поэтому, когда я уже осознанно пришел к выбору монашеской жизни, я в тот момент о священстве как таковом уже не думал, мне на тот момент первичным казалось монашество, а священство стало уже естественным следствием монашеского пострига. Как это получилось? Дело в том, что тут действительно необходимо, наверное, немного углубиться в историю. Я никогда не думал, что моя жизнь сложится подобным образом. Более того, заканчивая школу, я собирался поступать – тогда это был физкультурный институт – я собирался быть тренером по самбо. Но так получилось, да, что я, заканчивая школу, очень на соревнованиях сломал руку неудачно, поэтому экзамены в физкультурный институт я сдавать не мог, потому что значительная часть программы экзаменационной связана с теми или иными физическими упражнениями. И я оказался в некоем вакууме на некоторое время, я стал думать, что мне делать дальше. И вдруг я понял совершенно неожиданно для себя, спустя несколько месяцев, что я не готов всю жизнь свою связать со спортом и всю ее спорту посвятить, хотя до того мне казалось, что выбор очень хороший. Я начал думать, что же может быть моим делом. Но поскольку вот буквально с раннего детства, как только я начал читать и писать, я начал писать, и я подумал, что каким-то образом вот эта моя какая-то, скажем, способность, она должна реализоваться. И вот эти мысли, они привели меня сначала в журналистику, а потом уже, с течением какого-то времени, я поступил на факультет журналистики Московского государственного университета. Но студентом я был не очень хорошим – сначала я был вечерником, потом заочником, – потому что моя жизнь состояла вся из поездок, командировок, и на учебу времени оставалось достаточно мало. А в журналистике для меня, соответственно, самым интересным стал человек. Не какие-то события, не та информация, доступ к которой журналист получает и которая может носить эксклюзивный характер, а вот именно человек, с тем что происходит в его душе, с тем что, собственно, его делает человеком. В то время я уже начал ходить в храм. Вот непосредственно к этому – в храм, уже к осознанный церковной жизни – меня привела смерть моего товарища. Вот как-то очень тяжело на мне сказалась, и я пришел в храм в поисках не каких-то интеллектуальных ответов, а скорее в поиске покоя для своей души. Это было, наверное, в 16 или 17 лет. Но эта жизнь тогда носила все-таки достаточно поверхностный еще характер, потому что слишком многого я не мог понять, книг тогда практически не было. И единственная книга, которая была в моих руках, это было Евангелие, и его я действительно постоянно читал. Но были вопросы чисто практического характера, которые я не мог разрешить. И вот тогда вот, когда церковная жизнь как-то более и более осознанный характер стала приобретать, я вдруг подумал о том, что я достаточно часто чем-то рискую, иногда моя профессия заставляет меня рисковать жизнью, потому что это был очень такой тяжелый период, вы, наверное, представляете себе – это 90-е годы, это в том числе был Северный Кавказ и первая чеченская кампания. Поэтому у меня возникла мысль о том, что, наверное, я должен рисковать своей жизнью и отдавать ее за что-то более значимое. Поскольку интереснее всего мне был человек, то как-то вот у меня мысль о священстве, она возникла сама собой. Она возникла, как-то мое сердце на нее очень сильно откликнулось. Но вот опять-таки журналистская жизнь, особенно в то время, она была такова, что ты на какое-то время выныриваешь из-под волны событий, а потом она тебя накрывает. И много было таких событий, которые заставляли на какое-то время полностью на них переключаться, особенно какого-то военного характера. Но вот именно в этих событиях, как ни странно, в гораздо большей степени как-то вот моим сердцем завладела мысль о монашестве. Потому что я вот понимал, что жизнь проживается, даже если все будет в моей жизни так, как я себе представляю, так как я того хочу или планирую, я все время задавал себе вот этот проклятый вопрос: а что будет дальше? И вот эти вопросы, они привели меня к такой точке, когда я понял, что вот наступит время, когда я буду очень хорошо осознавать, что жизнь практически закончилась, что я должен буду вот уйти туда, в ту жизнь, о которой я знаю, к сожалению, на тот момент еще очень и очень мало. Я подумал, что же тогда, вот в этот самый период перехода будет для меня по-настоящему важным и даже единственно важным, я вдруг понял, что кроме жизни, прожитой ради Бога и с Богом, тогда у меня не останется никаких иных ценностей, которые смогли бы меня, мое сердце наполнить и смогли бы – вот самое главное – придать смысл даже этим последним каким-то мгновениям существования на земле. Вот примерно эта мысль, которая все крепла и становилась сильнее, мною овладевала, она и привела меня к монашеству. И она была настолько сильной, что в тот момент я уже действительно думал только лишь о монашеской жизни. А буду ли я священником или я останусь монахом, не имея священного сана, в принципе, в тот момент меня эта мысль уже мало занимала.

К. Лаврентьева

– В программе «Вера в большом городе», если не ошибаюсь, вы сказали важную фразу, вы сказали о том, что если ты хочешь стать монахом, то ты должен быть уверен на сто процентов. Потому что, если ты уверен на девяносто девять, этого недостаточно. После пострига непременно один процент станет девяносто девятью, а девяносто девять станет одним процентом. И хочется спросить: вы были на сто процентов уверены в выборе вашего монашеского пути?

Игумен Нектарий

– Вы знаете, Кира, дело в том, что это, безусловно, не мои слова, это слова преподобного старца Паисия Афонского. Но я когда их прочитал, достаточно давно, я понял, что они полностью совпадают с моим собственным внутренним опытом. Да, действительно, я был уверен в этом на сто процентов. И хотя вот с того времени прошло уже практически двадцать один год, не было мгновения, когда бы я хотя бы немного усомнился в том выборе, который сделан. Хотя я очень хорошо помню слова, которые мне сказал когда-то один очень умный человек, монашествующий, он сказал примерно так, что если бы я заранее знал (заранее – в тот момент, когда принимал решение), что такое монашество в современном мире, я бы его никогда не стал принимать. Но сейчас, проживая в монашестве столько лет, сказал он, я знаю, что никакой другой жизни я бы не хотел. То есть это говорит о том, насколько ожидания отличаются от реальности, и в то же время насколько эта реальность важна, и оценивая ее из дня сегодняшнего, понимаешь, что ничего важнее для тебя нет. Вот я могу его слова повторить и тоже сказать, что я с ним совершенно согласен. Если вы понимаете, что я имею в виду.

К. Мацан

– Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами на связи в программе «Светлый вечер» игумен Нектарий (Морозов), настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла города Саратова. Мы ведем эту программу вместе с Кирой Лаврентьевой, меня зовут Константин Мацан. Не переключайтесь.

К. Мацан

– «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. У микрофонов в этой программе Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. И гость нашего сегодняшнего разговора, игумен Нектарий (Морозов), настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Саратове. И мы продолжаем наш разговор о пути отца Нектария к священству, к монашеству и вот об этом пути в Церкви. И вот как раз я неслучайно сейчас сказал: в Церкви. Меня очень согревает опять же в ваших выступлениях и в ваших интервью мысль о христоцентричности. Вот у вас даже есть интервью, в котором заголовок так сформулирован очень хлестко, в каком-то смысле для церковного сознания церковного человека, может быть, даже в чем-то провокационно: «Христос первичен. Церковь вторична». Вот как это вы переживаете лично, что для вас за этой хлесткой формулировкой стоит?

Игумен Нектарий

– Вы знаете, дело в том, что когда мы говорим о Церкви, мы очень часто не можем в ней отделить одного от другого. Мы очень часто упираемся своим взглядом в несовершенство человеческой составляющей в Церкви. И это порождает огромное количество различных проблем, болезненных ситуаций, ну и вот тех кризисов, о которых мы чуть ранее заговорили. Потому что тогда человек разочаровывается в человеческих составляющих Церкви, он зачастую как-то переживает определенный внутренний надлом. И, мне кажется, очень важно, чтобы человек понимал, что он приходит первоначально именно к Христу. А все то, что он может найти в Церкви из того, чего в ней быть не должно, это, собственно говоря, есть вот нами, людьми, в нее привнесенное, и это нечто вторичное. Мы можем видеть в Церкви совершенно замечательные вещи, мы можем в Церкви видеть реализацию того вот, что мы находим в Евангелии. Но в то же самое время можем увидеть очень много из того, чего в Церкви быть не должно ни в коем случае. И вот если человек понимает, что он пришел в Церковь в первую очередь ко Христу, и понимает самое главное, что Христос, невзирая на все человеческое несовершенство вот этой человеческой составляющей Церкви, ее не оставляет и пребывает в ней – а в этом человека удостоверяет внутренний опыт, если он его обретает, – то человек понимает, что что бы в Церкви ни было не так, то он тоже ее никогда не оставит, потому что здесь Христос, а он хочет быть со Христом. Вот, наверное, примерно об этом идет речь.

К. Мацан

– А вы об этом говорите, наверное, не в теории. Наверное, в каком-то плане личного опыта. Помните, у Сергея Фуделя есть такое афористичное определение: «темный двойник Церкви», который может смутить, напугать, разочаровать – все человеческое в Церкви, то, о чем как раз вы сейчас говорите. Вы же, наверное, на своем опыте проходили некоторое столкновение с реалиями церковной жизни, которые могут каким-то образом ну не веру пошатнуть, само собой, а посеять смуту в душе. Как вы через эти столкновения проходили, как вы искали точку опоры? Это же не просто сказать себе: нет, вот я все-таки здесь, потому что здесь Христос. Это очень от головы, а внутренние все равно могут силы в душе бушевать. У вас такого не было?

Игумен Нектарий

– Вы знаете, замечательно, что вы вспомнили это определение Сергея Иосифовича Фуделя, потому что то что я говорю, непосредственно связано именно с его вот этим выражением о темном двойнике Церкви. Но тот же Сергей Иосифович говорил том, что чтобы человек не споткнулся впоследствии, ему нужно все разъяснить первоначально. Отчего происходит разочарование? Оттого, что у человека есть некие ложные ожидания, которые потом оказываются опровергнуты реальностью. И Сергей Иосифович говорил о том, как важно человеку, сегодня приходящему в Церковь, с самого начала объяснить вот именно христоцентричность нашей жизни церковной, объяснить, насколько человеческая составляющая Церкви может отстоять от того идеала, который мы видим в Евангелии, чтобы человек понимал, что он пришел в Церковь ко Христу, и только от него зависит, насколько он сможет ко Христу в своей жизни приблизиться. А все остальное может ему в этом помогать, может ему в этом, наоборот, препятствовать, но это на самом деле не столь уж страшно. Он считал, что такая прививка человеку на пороге Церкви, в самом начале церковной жизни необходима. Я с ним совершенно согласен. Что касается моего собственного опыта, я ни в коем случае не согласен с тем, что это идет от головы. Если бы это шло от головы, тогда она давно бы развалилась. Все головные конструкции, они на самом деле плохо выдерживают столкновение с реальностью. Помогает переживать какие-то искушения, испытания, которым я, наверное, как и любой человек, любой священник в Церкви подвергаюсь, помогает все это переживать именно опытное ощущение присутствия Христа в Церкви. И помогает переживать все эти испытания именно ощущение того, что нигде, кроме как в Церкви, я не буду настолько близок ко Христу. Потому что вот слова: «юже стяжал еси честною Твоею кровию», которые мы слышим каждый раз за богослужением, они не просто звучат в наших ушах, это не что-то такое, что мы пытаемся постигнуть, как вы сказали, интеллектуально, каким-то головным путем, это то, что проникает очень глубоко в сердце. По крайней мере о своем сердце я это точно могу сказать. И я понимаю, что действительно Церковь – это то, что Господь стяжал Своею кровию, и я понимаю, почему – в части, касающейся меня, близких, родных, дорогих мне людей и всех людей вообще. И поэтому для меня пребывание в Церкви – это некая совершенно уже природная часть моей жизни – это то без чего я не могу, как не могу без воздуха, без воды, без многого другого, только в большей степени. И это действительно внутренний опыт, это ни в коем случае не рассуждения. Повторюсь, рассуждения бы здесь оказались слишком неустойчивой, шаткой конструкцией. Здесь очень важный вот такой момент, что дело не в том, что я воспринимаю церковную жизнь как какую-то форму, из которой я не нахожу возможным выйти, дело не в том, что это жизнь по некоей инерции, дело не в том, что это жизнь по привычке или сообразно полученным навыкам. Эта жизнь на самом деле постоянно обновляема. И мы сталкиваемся с новыми испытаниями, мы сталкиваемся с новыми сложностями, и каждый из нас призван к тому, чтобы искать правильное отношение к этим испытаниям и сложностям, правильно находить свое какое-то правильное внутреннее состояние. Потому что если оно будет ошибочно, это внутреннее состояние, то в какой-то момент и мы начнем совершать ошибки и придем к тому самому кризису, о котором идет речь, сначала личностному, а потом и кризису веры. Поэтому поиск, он необходим постоянно.

К. Лаврентьева

– Отец Нектарий, ваша цитата: «Путь к Богу – не глубокие чувства, не переживания, не вдохновения и озарения. Путь к Богу – в том, чтобы учиться поступать по Евангелию, сначала – в самом элементарном. В том, чтобы не слукавить лишний раз. Не обмануть – других и себя – в какой-то мелочи, в которой даже и смысла обманывать нет. Не ответить свысока. Не обидеться на то, что колет самолюбие. Не пренебречь тем, что кто-то делает за тебя твое дело, а сделать самому. Не смотреть по сторонам – зная, что ничего богоугодного не увидишь. Уметь уступать – даже в мелочах. Уметь понуждать себя ― опять же, начиная с мелочей. Словом, путь к Богу – в том, чтобы стараться различать искушения и с Божией помощью трудиться над их преодолением. Испытывать: в чем здесь воля Божия? – и стараться ее исполнить». Это очень важные слова на мой взгляд. В нынешнем веке мы очень много говорим о любви и вере, но ведь мы рискуем все это потерять, если не подкрепляем делами. Но и одних дел недостаточно скорее всего. И здесь всплывают в памяти слова Иоанна Шанхайского о том, что если ты солома в духовном смысле, то приблизившись к Богу, есть риск сгореть. Вы также говорили в одном интервью, что духовная жизнь – это, с одной стороны, очень радостно, с другой стороны, страшно. Как не стать этой соломой? Это во-первых. С другой стороны, как сохранить живую веру и не уйти в церковность и просто соблюдение правил? Прошу прощения, что витиевато спрашиваю.

Игумен Нектарий

– Да, вы знаете, я очень хорошо понимаю ваш вопрос. На мой взгляд, он крайне важен и на самом деле крайне сложен. Потому что опять-таки мы можем произнести определенные слова, но становятся они понятными только тогда, когда наличествуют определенный опыт, который позволяет их до конца понять. Я попробую ответить, заходя немного с другой стороны. Нам очень часто кажется, что мы спасаемся сами. Да, мы знаем, что нас спасет Божественная благодать, мы знаем, что спасение собственными силами невозможно, все равно нам начинает казаться, что мы либо спасаемся, либо не спасаемся сами. Но вот вернемся к исходному моменту: мы не сотворили сами себя. Господь сотворил нам и привел в этот мир. И все касающееся нас, как замечательно сказано в духовном завещании преподобного Серафима Вырицкого, от лица Бога человеческой душе: все касающееся тебя, касается зеницы Моего ока. Мы можем на какие-то вещи в своей жизни не обращать внимания, мы можем к чему-то относиться поверхностно и не всерьез, но Бог в нашей жизни ни к чему поверхностно и не всерьез не относится. Для Бога все в нашей жизни происходящее и в нас самих важно. И наше спасение – день за днем, мгновение за мгновением – строит Сам Господь. И нам для того, чтобы идти путем спасения, нужно не что-то изобретать самим, не пытаться что-то особенною сделать, а нам нужно всего лишь навсего постараться почувствовать, как Господь нас этим путем ведет. И вот вопрос о соломе, он такой, конечно, очень интересный и важный, но я не могу до конца согласиться, что мы сами солома. Нет, просто в нас очень много этой соломы, очень много такого, что может и даже должно сгореть, но настолько тесно с нами срослось и слилось, что нам кажется, что это мы. И вот очень важно давать Богу возможность, не препятствовать в этом Богу, чтобы Господь эту солому на протяжении всей нашей жизни в нас сжигал. И очень важно понимать, что когда это происходит, когда эта солома загорается, начинает нагреваться и готова загореться, мы не должны бежать прочь, мы не должен пытаться этого избежать, мы не должны относиться к этому, как к какой-то трагедии, как к чему-то плохому. Мы должны понимать, что это Господь работает, трудится над нашей душой, а нам нужно в этот труд, в эту работу войти. Это все какие-то болезненные, скорбные обстоятельства нашей жизни, это трудные испытания, вот они важнее в этом смысле.

К. Лаврентьева

– В той цитате, которую я привела, вы говорите, что не осуждать, например, да, не злиться, уступать – это и есть путь духовного восхождения, если так можно выразиться. Но ведь можно не осуждать вслух, а внутренне злиться, уступать внешне, а внутренне сгорать от досады. Где грань искренности и фарисейства, которое все равно тебя ни к чему хорошему не приведет?

Игумен Нектарий

– Вы понимаете, эти шаги могут первоначально носить внешний характер. И первоначально мы действительно можем, удерживаясь от словесного осуждения, осуждать человека в душе. Но мы прекрасно помним, что Господь призывает нас не только к внешней чистоте, но и к чистоте внутренней. И если человек читает и перечитывает Евангелие, он опять-таки не может не понимать, что все, что происходит в его сердце, имеет значение не меньшее, чем то, что он делает или не делает в своей реальной, внешней жизни. И поэтому мне кажется совершенно закономерным, что человек, для которого Евангелие является светом в его жизни, законом в его жизни, стремится к очищению и внутреннего, также как и внешнего. Не замечать этого человек может лишь в том случае, если он сознательно решился быть артистом добродетели, которая являет собой одну картину, а внутреннее является вот тем же самым гробом свежевыкрашенным, о котором мы в Евангелие слышим. Внутренняя работа, она носит гораздо более важный характер, но без внешней, она тоже необходима, неотделима от нее. Но, безусловно, человек любой призван к этому внутреннему деланию, которое заключается не только в той непрестанной молитве, которая, к сожалению, очень далеко отстоит от жизни каждого из нас, но именно вот в этом процессе, который Нил Сорский представлял таким образом, что человек каждый свой помысел, каждое свое сердечное движение должен тотчас же выводить на свет Евангелия и смотреть: то что он думает, то что он чувствует, то что он переживает, то что он хочет, находится ли оно в согласии с Евангелием или же нет? И если оно не находится в согласии с Евангелием, то тут начинается работа по изменению своего настроения, по приведению его в соответствие с Евангелием. Ну знаете, то же самое – я не очень музыкальный человек, но, естественно, прекрасно знаю, что такое камертон, – вот камертон – это то, что задает тон, которому следует хор при исполнении тех или иных произведений. Вот Евангелие, оно является в человеческой душе камертоном, и оно постоянно должно звучать в сердце человека, чтобы человек мог с ним согласовать то, что в нем самом происходит, то, что в нем самом творится.

К. Мацан

– Игумен Нектарий (Морозов), настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Саратове, сегодня с нами и с вами на связи в программе «Светлый вечер». И мы снова попытаемся вернуться к стержневой теме нашей беседы, к пути к священству нашего сегодняшнего гостя. Я бы вот о чем хотел спросить. Вы сказали в прошлой части программы, отец Нектарий, что достаточно рано, я так понимаю, в юном возрасте в вас созрела вот эта мысль о священстве. И потом вы стали священником, монахом, потом приняли сан. Я хотел бы спросить об этом сочетании, совместимости представлений, ожиданий и реальности. Мы нередко этот вопрос задаем нашим гостям, и столь же нередко ответы направляются в сторону практики, скажем так: ну я понял, что священником быть не так легко, как я думал, или как-то вот там приходская жизнь заставляет смиряться, и тяжело исповедовать долго – и вот такого рода вещи, которые интересны и которые достаточно понятны уже после многих бесед, вот нам с Кирой например. Но вы на протяжении всей нашей сегодняшней беседы смотрите вглубь, в какие-то сущностные моменты того, кто такой человек, зачем он и с какими-то вопросами сталкивается. Вот это внутреннее, глубинное ощущение священства как у вас менялось? Как вы о нем думали до рукоположения, об этом, не знаю, если угодно, вот бытии священника перед Богом, и что стали переживать, какой опыт обрели, уже реально став священником? Насколько здесь была разница, какие открытия на этом пути вас ждали?

Игумен Нектарий

– Вы знаете, я тогда понимал, что жизнь священника это то, что неразрывным образом связано, во-первых, со служением Богу, а во-вторых, со служением людям. И одно без другого в данном случае оказывается невозможно. Потому что если монах подвизается ради того, чтобы самому прийти к определенным внутренним изменениям, как говорил старец Паисий, благому изменению, которое делает его ближе Богу, и таким образом он и прямым и косвенным образом служит миру, то если речь идет о священнике, то служение священника, оно неразрывно связано со служением людям, со служением людям в том, важнее чего нет ничего на свете – в том, чтобы они обращались к Богу, приходили к Богу и учил их жизни с Богом – то есть, по большому счету, это вот то, ради чего священник трудится здесь, на земле. И это кажется высокими словами, но это действительно так, и порой это очень радостно, а порой это очень страшно. Человек является соработником Богу в этом отношении в этом самом важном деле. Ведь мы на самом деле о Боге знаем гораздо меньше порой, чем нам кажется. Потому что мы можем читать какие-то определения, мы знаем, что Господь всемогущ, мы знаем, что Господь есть любовь, что Господь всеведущ – но за всем за этим все равно мы о Боге узнаем очень-очень мало. И, наверное, гораздо больше нам говорит о Боге то, что открывается нам в какие-то моменты в нашей душе. Но то, что мы знаем совершенно точно – мы знаем, что Господь пришел на землю и стал человеком для того, чтобы человека спасти. То есть мы понимаем, что человек значит для Бога. Ну в какой-то степени хотя бы понимаем. И вот в этом самом деле священник может послужить Богу – в том, чтобы люди стали к Богу ближе, в том, чтобы они в Нем обрели смысл своей жизни и свое вечное спасение. Вот это я, в принципе, понимал, когда о священстве думал. Наверное, не такими бы словами тогда выразил свое понимание, но теперь могу сказать только так. И вот в этом смысле для меня не изменилось ровным счетом ничего – как я понимал священство в то время, так я понимаю его сейчас. Изменилось другое – изменилось мое понимание того, в каком состоянии находится мир, в каком состоянии бедственном находится человек, и в том числе и, безусловно, и я. Потому что если, мне кажется, современный христианин не познает себя все в большей и большей степени и не убеждается в том, насколько он сам по себе спасения недостоин, ему только лишь на милость Божия можно надеяться, он на каком-то ошибочном пути находится. И, естественно, вот это познание себя и познание того, в каком состоянии находится окружающий мир, оно носит очень болезненный характер. И, на мой взгляд, закрываться от этой болезненности, пытаться как-то ее не ощущать – это ошибочный путь. И вот эта боль, наверное, она и является – за людей, тебя окружающих, за которых ты чувствуешь ответственность, и за себя самого перед Богом – она, наверное, является самым трудным испытанием, как мне кажется, для современного священника. Испытанием, которое проходится двояко: либо человек от этого испытания бежит в какое-то нечувствие и старается не видеть, не слышать и не понимать того, чем я говорю, либо это переживает, и тогда это очень-очень плохо. Вот, наверное, главное, что я хотел на ваш вопрос ответить.

К. Лаврентьева

– Ведь, по сути, это то, что вы не можете себе объяснить. Кризис – это ведь во многом то, что ты не можешь понять, не можешь вместить. И в какой-то момент тебе открывается весь ужас состояния твоей души, да, и состояние общества, в котором мы все живем. И тут сразу хочется как-то понять, как не уйти в уныние, тем более в отчаяние, а даже какую-то не потерять радость или обрести радость, о которой говорит апостол.

Игумен Нектарий

– Вы знаете Кира, вот я приведу, наверное, два примера – это то, что помогает мне на путях моих священнической жизни, пастырской. И думаю, наверное, это может быть ответом на ваш вопрос. Первоначально на меня огромное впечатление и огромное влияние произвел опыт жизни преподобного Варсонофия Оптинского, который пришел уже в очень зрелом возрасте к монашеству, будучи полковником армии. И он, будучи на закате своей жизни, одним из, наверное, наиболее почитаемых и посещаемых старцев в России, говорил о том, насколько он ощущает свою недостаточность для этого, насколько он ощущает, что он совершенно не подходит для того, чтобы стоять на этом месте, куда приходят люди, где они ищут ответы на свои самые важные, самые сокровенные, самые болезненные вопросы. И он говорил о том, что я не знаю о том, что мне делать, мне не с кем посоветоваться, мне не у кого найти ответы на возникающие у меня вопросы. Это говорил человек, который был и прозорливым, и удивительно глубоким внутренне. И он говорил, что, если бы он мог, он бы с этого места ушел. Но он понимает, что он там выставлен как некий часовой, который там поставлен и должен там стоять. А часовых, когда они покидают свой пост, расстреливают. Вот это для меня было очень важно тогда, когда я это прочел первый раз, но, наверное, до конца понять я это смогу лишь только со временем. А второй пример – это жизнь святителя Филарета, митрополита Московского, человека, который отличался удивительной рассудительностью, удивительной духовной мудростью, безусловно святого человека. Вот когда он умер, у него под подушкой нашли книгу, которая содержала в себе различные утешения в скорбях, которые может переживать человек, своего рода лекарство от уныния. И поверьте, что она лежала под подушкой не просто так. Это значит, что этот человек тоже очень часто испытывал не только состояние скорби, но и уныния. И оно посещало много святых. Святитель Тихон Задонский постоянно обуревался помыслами уныния и с ним боролся. Даже вот его житие говорит о том, что он иногда, борясь с унынием, буквально падал на пол, лежал там, распростершись крестом и просил, чтобы Господь его от этого состояния избавил. Я не думаю, что уныние это страшно. Страшно, когда уныние овладевает человеком, когда оно справляется с ним, а не когда он справляется с унынием. Вообще это совершенно нормальное искушение для современного человека – ощущать уныние, но противостоять ему. А вот для противостояния унынию очень важен дух ревности. В тот момент, когда этот дух ревности оказывается угасшим, уныние, безусловно, человека берет в свои руки. Поэтому нужно обязательно стараться, чтобы ревность не угасала. А ревность, она возгревается, на мой взгляд, только лишь одним – желанием быть с Богом и воспоминанием о том, что опять-таки только Господь является ответом на абсолютно все вопросы нашего сердца.

К. Мацан

– Отец Нектарий, мы уже движемся постепенно к завершению нашего разговора, и я бы вот хотел к чему обратиться, отталкиваясь от того, что вы сказали. Вы сказали, что по-новому понимаете те проблемы, с которыми человек сталкивается сегодня, те вызовы, перед которыми он стоит и, значит, перед этими вызовами стоит человек как таковой и человек в своей вере. А вот что это за вызовы, как вам кажется, вот о чем?

К. Лаврентьева

– Знаете, человек, к сожалению, становится все поверхностнее и поверхностнее. Человеку становится все труднее и труднее относиться по-настоящему глубоко к тому, что он оценивает в этой жизни, вы знаете, мы видим два каких-то таких параллельных процесса. Господь говорит о том, что сыны века сего догадливее в своем роде сынов царствия. Мы видим, как сегодня на наших глазах уже родилась и продолжает развиваться некая культура успеха или успешности. И мы знаем, что вот в основе успеха в современном мире всегда все-таки лежит не случайность – это редкость, это исключение – но всегда лежит некий колоссальный труд: труд повседневный, труд очень кропотливый, труд очень серьезный, на которых люди решаются для того, чтобы прожить жизнь здесь, на земле, в максимальной степени так, как они хотят. И вот, наверное, что самое страшное, что параллельно с этим мы можем видеть – мы можем видеть, как трудно человеку решиться хотя бы на что-то, хотя бы на какую-то более-менее серьезную работу для того, чтобы построить для себя дом в вечности – это совершенно реальный, совершенно объективный факт. И сегодня вы знаете, сколько проводится всевозможных тренингов личного роста, сколько проводится бизнес-тренингов и всего, что вокруг этого выстроено, и насколько это зачастую эффективно работает. И вместе с тем мы видим, как сегодня люди совершенно не в состоянии оказываются открывать книги святых отцов, которые тоже является тренерами и учителями, и наставниками, только лишь они учат другой успешности – не в жизни внешней, материальной, а в жизни духовной, в приближении к Богу, потому что никто лучше них этим искусством овладеть не смог. И их слова для людей сегодня оказываются все более и более внешними, а порой даже и пугающими, настолько пугающими, что человек порой к этому даже и прикасаться не решается. Именно поэтому мы сталкиваемся зачастую с тем, что психология, входя в церковную жизнь, вытесняет, собственно говоря, жизнь духовную, потому что это оказывается проще, понятнее, естественнее. А вот это бегство человека от духовной жизни, на мой взгляд, это один из самых главных пугающих симптомов нашей современной церковной жизни. И именно с этим нам нужно стараться справиться и именно этому нам нужно в большой степени противостоять, потому что в этом основа всего.

К. Лаврентьева

– Мы все-таки вышли на тему, которую мне очень хотелось поднять. Сейчас популярна тема невроза, об этом очень много говорится везде. В средствах массовой информации, к примеру, еще 20–30 лет назад не было такой осведомленности и не было такой популяризации этой темы. И это очень важно для людей, которым действительно нужна психологическая медицинская помощь. Но, наверное, не очень полезно для людей, которые склонны к рефлексии, склоны к самокопанию, к поиску у себя каких-то заболеваний, такой доли ипохондрии некой. И здесь есть риск вот как раз для этих людей и очень большой риск спрятаться в итоге за психологическими терминами и статьями просто от воли Божией, да, и где грань стопроцентного доверия Богу и желанием сохранить свою психологическую и психическую полноценность. Сейчас же на каждом шагу говорится об этом, что психика, значит, защитилась, и я ушел, моя психика защитилась, и я там всех послал. Как, получается, вот это вот, где это мерило, где грань доверия и страха сломаться под натиском каких-то внешних и внутренних, душевных скорбей и испытаний?

Игумен Нектарий

– Вы знаете, Кира, вот я боюсь, что у меня осталось не очень много времени для пространного ответа на этот вопрос, поэтому попытаюсь соединить немного несоединимые вещи, в данном случае как раз вот психологию, которая не должна собой подменять живую веру и веру. И объясню, каким образом. Вот вы говорите о том, как преодолеть эту вот невозможность полностью довериться, не боясь сломаться. Вот в современной психологи мне крайне близок такой замечательный человек, на мой взгляд, гениальный человек как Виктор Франкл, и его логотерапия – то есть лечение смыслом, по сути. Он был, скажем так, человеком, безусловно, религиозным, хотя его религиозность носила достаточно сложный характер, но совершенно однозначно он считал, что высший смысл – это именно смысл религиозный, хотя никому этого никогда не навязывал. И у Франкла есть совершенно замечательный способ преодоления всевозможных страхов, этот способ называется парадоксальная интенция. Если говорить об этом вкратце, то суть парадоксальной интенции заключается в том, что для того, чтобы перестать чего-то бояться, ты должен этого захотеть. И простой пример. Он приводит в пример некую женщину, которая страдает от тремора рук, и она гораздо больше страдает от тремора рук не потому, что у нее руки трясутся, а потому что, когда они трясутся, она начинает этого бояться, и они трясутся еще сильнее до безнадежности. Вот один человек, его ученик, попросил ее провести такой эксперимент, устроить соревнование: у кого будет тремор сильнее. Она устала в какой-то момент соревноваться, у нее руки перестали трястись вообще. Она встала, налила себе кофе, чего она до того не могла сделать. И несколько подобного рода сеансов помогли ей совершенно избавиться от этого тремора рук, который мешал ей жить. Он остался, легкий, потому что большая часть была вызвана страхом. Если говорить применительно к вашему вопросу, то вот здесь соединение несоединимого: психологический поход к духовной проблеме заключается в том, что вы говорите, что вы боитесь довериться, чтобы при этом не сломаться, чтобы чего-то не произошло. А вы не бойтесь этого, вы решитесь довериться, несмотря ни на что. И поймите, что вот это доверие, оно гораздо дороже, гораздо важнее, чем то плохое, что с вами, как вам кажется, может произойти. И в тот момент, когда вы в это поверите, вы может быть совершенно четко уверены, что вы уже не сломаетесь. То есть вот на самом деле вот это доверие несмотря ни на что, доверие вот вплоть до того, что пусть с вами случится все, что случится – именно это доверие является страховкой, которая на сто процентов вам поможет в том, чтобы с вами это не слоилось. Это тот же самый евангельский пример с хождением апостола Петра по воде: в тот момент, когда он полностью доверяется, он идет, в тот момент, когда начинают сомнения, он тонет. Вот чтобы не тонуть, надо не сомневаться. Чтобы не сломаться, нужно довериться несмотря ни на что. Решиться внутренне на все худшее, что может произойти. И, парадоксальным образом, его не произойдет вот в этом случае, в случае доверия Богу.

К. Мацан

– Спасибо огромное за эту беседу. И спасибо, что мы ее завершаем на такой оптимистической ноте: вот просто бери и пользуйся вашим советом, вашим таким практическим наставлением, отец Нектарий. Спасибо огромное за этот разговор и за его искренность. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» на связи был игумен Нектарий (Морозов), настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Саратове. У микрофонов были Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо огромное. Это был «Светлый вечер». До свидания.

Игумен Нектарий

– Большое спасибо.

К. Лаврентьева

– Огромное спасибо вам, отец Нектарий.

Игумен Нектарий

– Всего доброго.