Поделиться
У нас в гостях были клирик храма Покрова Пресвятой Богородицы в Красном селе протоиерей Дмитрий Пашков и директор магазина "Православное слово" Светлана Горлевская.
В день памяти преподобного Серафима Саровского мы говорили о его роли для нашей страны, почему он стал одним из самых почетаемых святых. Кроме того наши гости поделились своими воспоминаниями о втором обретении мощей преподобного Серафима в 1991 году.
В. Емельянов
— Здравствуйте, это программа «Светлый вечер». В студии Владимир Емельянов и Алла Митрофанова.
А. Митрофанова
— Добрый светлый вечер!
В. Емельянов
— 1 августа Русская Православная церковь празднует прославление мощей величайшего и одного из самых, пожалуй, почитаемых русских святых — преподобного Серафима Саровского. Само это событие, которое произошло в 1903 году, имело огромное историческое и духовное значение для нашей страны. Ну, а сегодня, к сожалению, лишь немногие знают, насколько масштабными были эти торжества по случаю прославления преподобного Серафима, и поговорить об этой выдающейся личности в истории Русской Православной церкви мы сегодня пригласили директора магазина «Православное слово» Светлану Ивановну Горлевскую — здравствуйте...
С. Горлевская
— Здравствуйте!
В. Емельянов
— ...и священника Димитрия Пашкова, преподавателя Православного Свято-Тихоновско
Д. Пашков
— Добрый вечер!
В. Емельянов
— Если говорить о прославлении преподобного Серафима Саровского в исторической перспективе, то, конечно же, свет от этого события на долгие годы озарял жизнь верующих, и в советские годы, в том числе. Его почитание росло, тем не менее, день ото дня, но все это было очень непросто. И мы знаем, что очень многие новомученики и исповедники российские особенно много молились Серафиму Саровскому. И хотелось бы первый вопрос задать: как Вы думаете, почему именно ему?
А. Митрофанова
— Ну, это фигура, надо сказать, выдающаяся. Я здесь просто, со своей стороны, тоже... Володя очень правильный вопрос поставил. Мне хочется, поскольку, наверное, не все представляют себе, кто такой преподобный Серафим и в чем вообще значение и масштаб его фигуры, я от себя позволю дополнить, что это человек, который... Ну вот когда говорят о святых русских, два имени, которые в первую очередь приходят на ум: Сергий Радонежский... И здесь понятно, почему: ключевое значение его участия в отношениях с монголо-татарами
Д. Пашков
— Наверное, потому, что он показал людям доступность Бога. При всем величии явления ему Христа и Божьей Матери... Мы знаем, что батюшка Серафим неоднократно был на грани смерти, упал с колокольни...
А. Митрофанова
— В детстве...
Д. Пашков
— ...болел в детстве вирусом, потом в монастыре болел, потом разбойники на него напали. При величии вот этих богоявлений сам батюшка Серафим был крайне доступен для простого русского народа. И то, что он нес людям, было очень понятно и приятно людям. Ну, например, Серафимово правило. Батюшка говорил: «Мне Сама Божья Матерь заповедала дивеевским сестрам не давать больших правил — не читать долго акафисты. Достаточно молиться немного — Богу не количество нужно, а качество, говоря нашим языком, языком нашего времени.
А. Митрофанова
— «Правило» — здесь надо пояснить, что речь идет о некоторых молитвах, которые читаются, принято читать у христиан утром и вечером. Вот это называется «молитвенное правило».
Д. Пашков
— Именно так. Да, молитвенное правило.
А. Митрофанова
— А у него оно было совсем короткое. Потому что...
Д. Пашков
— У него-то как раз правило было очень даже не короткое. Как мы знаем, он молился три года — тысячу дней и ночей — на камне, он пребывал ночи в молитве перед служением литургии, когда он был дьяконом, если я не ошибаюсь. А при этом он, людей призывая ко Христу, давал понять, что милость Божия, Его любовь к людям настолько глубоки, что Господь Христос доступен. Сам батюшка Серафим пребывал в непосредственной и каждодневной связи со Христом, и при этом он говорил, что эта связь с Богом не для только него, не для избранных, не для подвижников крайних, крайней степени. Он был строг к себе, но вот то, что он нес людям, было очень людям понятно, и люди тянулись к батшюке Серафиму и через него, конечно, ко Христу.
А. Митрофанова
— Фантастическое его приветствие: «Христос Воскресе, радость моя!» — говорил он людям вместо «здравствуйте!». Человек к нему приходит — вообще незнакомый, он его называет «радость моя» и сообщает ему каждый день — хоть зимой к нему пришел, хоть осенью, хоть летом, он ему говорит: «Христос Воскресе!», как будто сейчас Пасха. Вот о чем это свидетельствует? Какое-то, видимо, живое переживание, действительно, присутствие Бога?
Д. Пашков
— Ну, прошу прощения, в этой аудитории, может быть, неуместно вспоминать революционеров, которые предлагали все оценивать в масштабе мировой революции для того, чтобы покрыть важностью цели те жертвы, которые на алтарь революции эти негодяи приносили. А мы, верующие, должны стараться оценивать происходящее с нами в масштабе жизни вечной, Воскресения. Иначе говоря, пять дней, шесть дней Светлой недели после Пасхи надо стараться растянуть на 365 дней церковного года. Вот что батюшка Серафим, собственно, и предлагал тем людям, которых он так приветствовал. Он считал, что самый большой грех — это уныние. То есть понятно, что каждый из нас не застрахован от каких-то унылых переживаний. Мы говорим: «Накатило. Я встал с утра, и мне грустно». Или страшно. Это еще не грех уныния. Грех уныния — это когда человек начинает с ним церемониться, проглатывает, образно говоря, переваривает его и им живет, направляя свое существо изнутри.
А. Митрофанова
— Этим состоянием?
В. Емельянов
— Поддается?
Д. Пашков
— Да, да, совершенно верно. А батюшка Серафим говорил: «Не забывайте, что смерть побеждена давно, что Господь пролил за нас Свою Кровь, что эта Кровь доступна, и Тело Его — мы можем вкушать Тело и пить Кровь, радоваться радостью, которая дана каждому, вне зависимости от положения социального, доходов, возраста, здоровья и так далее.
В. Емельянов
— Вот поэтому и «радость моя», и «Христос Воскресе!» в качестве приветствия.
Вот всегда вспоминаю историю — не помню, то ли где-то услышал, то ли кто-то мне рассказал, то ли прочел где-то. Священник уже после проповеди... Кто-то подходит к нему из верующих в храме и спрашивает... Ну, и он его расспрашивает: «Ну, вот ты приходишь вечером — вот что ты делаешь?» — «Ну, телевизор вот посмотрю». — «А зачем?» — «Ну, как — зачем? Ну, новости узнать». — «Да новость-то одна — Христос Воскресе! Больше новостей нету, по большому счету!» Главных новостей в этой жизни больше нет.
Вот всегда я помню об этом. Очень это мне понравилось.
А. Митрофанова
— Когда мы вспоминаем эти слова и самого преподобного Серафима, то, в принципе, если так разобраться, ничего нового он не сказал. Действительно, этой новости две тысячи лет. Ну, на тот момент было чуть меньше. Он жил в конце XVIII — начале XIX века. К тому моменту, в принципе, все, о чем он говорил, все это было уже людям хорошо знакомо, понятно, может быть, даже пережито уже и оставлено где-то в прошлом. Время было — XIX век. Мы сейчас часто его идеализируем. Но на самом деле это был век, который, может быть, в плане каких-то религиозных исканий и метаний был одним из самых таких обостренных периодов в нашей истории. В чем в этом смысле важность явления именно преподобного Серафима? Ведь он же, по сути, в это время... Ну, как — среди него там всякие чуть позже позитивисты появятся, Базаровы всякие. В тот момент, когда он жил, это декабристы, много что еще. И вот он один такой среди этой, ну, не знаю, фактически, пустыни, что ли. Как вообще выстраивались вот эти?.. Или, может быть, в исторической перспективе в чем его значение, как человека, который взял на себя вот такой подвиг?
В. Емельянов
— Светлана Ивановна, может быть, Вы ответите?
С. Горлевская
— Ну, есть строчка в акафисте: «Никто же от Тебе не утешен отыди» — «Никто от Тебя не отойдет неутешенным». Мне кажется, просто его великая святость, великая молитва делала встречи с преподобным Серафимом реальной помощью. Возьмите 1903 год. Калеки становились... отбрасывали костыли. Мальчик... Вот я не помню историю с этим дивным мальчиком, который не ходил, но который тоже в течение нескольких минут... История с Мотовиловым. Понимаете, что ни шаг преподобного — то исцеление, то реальная помощь. То есть он просто был народным... ну, я не знаю, как сказать, отец Дмитрий. Он был каким-то всенародным...
Д. Пашков
— Утешителем.
С. Горлевская
— Не только утешителем, я бы так не сказала. Я бы сказала, что он был и... Ну, помощь просто...
Д. Пашков
— Всенародным старцем.
С. Горлевская
— Да. Он был всенародным старцем.
В. Емельянов
— Радетелем, наверное, радетелем.
С. Горлевская
— Конечно. Конечно.
Д. Пашков
— Он вел себя, как родитель по отношению к детям ведет себя в хорошей семье. Родитель берет на себя основное бремя по выживанию семье — в непростой век, как наш XXI. Детки спят — родители молятся. Детки отдыхают — родители крутятся. Детки вкушают — родители приносят с работы тяжелые сумки. Батюшка Серафим выступал таким нежным, заботливым молитвенником, и утешителем, и исцелителем, от которого, конечно, никто не возвращался, не насытившись.
А. Митрофанова
— А слышали его? Вот слышали то, что он говорил? Доходило это до людей, которые, например, не в Сарове жили, а в Москве, в Петербурге?
С. Горлевская
— Нет, ну, я немножко другое хочу сказать. В Дивеево, в Саров приезжают с друзьями... Ну, друзья просто попросили приехать с ними, посмотреть на батюшку. Ну, он так это делает... Ну, это известный случай. Некоего генерала... Знаете эту историю, да?
В. Емельянов
— Ну, Вы расскажите, пожалуйста.
С. Горлевская
— Да, приезжают некоторого генерала(?). Ну, и он никак не хочет входить в келью — «старичок, мне это ничего не надо», и все. Тогда преподобный открывает дверь кельи и приглашает его к себе войти. Проходит довольно длительное время — ну, я не могу сказать, час, два, но длительное. Обычно преподобный все-таки не принимал так подолгу. И оттуда... Ну, он был весь при орденах, при параде генеральском. То есть вошел, так сказать, сановник. И он выходит оттуда весь в слезах, залитый слезами. И на полу, рядом, у ног преподобного Серафима лежат все эти его награды. И он заливается слезами. И когда его спросили друзья: «А в чем?..» — «Так это же я, — говорит, — все незаслуженно получил. Поэтому они все с меня и поотлетали». Не Серафим преподобный их снимал, нет. Господь их снял во время их разговора. И генерал увидел себя в этом разговоре, понимаете? Он увидел, кто он есть. Вот глубина проникновения.
Он вообще видел человека... Да дело даже не в том, что он видел человека до его глубины. Дело в том, что сила его молитвы и желание спасти человека, помочь ему, исцелить духовно, телесно, были столь велики... Понимаете, это безмерная любовь к человеку, безмерная. Это и решало очень многие проблемы.
Д. Пашков
— А вот я еще хотел... Да, извините. Я хотел немножечко с Вами даже поспорить. Вы сказали, что он был в некоторой пустыне — такая вот уникальная личность. Но не надо забывать о его городе Курске, о маме, о его друзьях, с которыми он, в частности, ушел в Саровский монастырь вместе. То есть юноши, подростки трудного пубертатного возраста — мы сейчас смотрим на них у нас в Москве — другое дело. Вот куряне начала XIX века — они живут другими идеалами. Мама ласково воспитывает своего сына, и батюшка Серафим, между прочим, не надо забывать — он сначала решил уйти в монастырь, пошел... Еще он был Прохором... Сходил в Киев за благословением. Потом он вернулся обратно к маме. Еще два года провел. Как-то в житии это иногда вскользь упоминается. Но мне кажется — я могу, конечно, ошибаться, это мое предположение, — что он настолько любил свою маму и семью, семейный уют, семейное благочестие, что он еще не решился окончательно, и вернулся к маме. А потом, когда его из монастыря — еще такой эпизод — послали собирать деньги на постройку храма, его почему-то, опять-таки, вот эта любовь повела не куда-нибудь, а в свой родной город Курск, через города, где он с копилочкой ходил. И опять он увидел маму — это уже, не знаю, сколько-то лет прошло.
С. Горлевская
— Это был единственный раз за все монашество, за всю его жизнь, когда он еще раз повидал мать.
Д. Пашков
— Он родился и вырос в таком духовном контексте органичном. Его нельзя назвать таким уникальным явлением. Он себя не противопоставлял
В. Емельянов
— Итак, это программа «Светлый вечер». У нас в гостях сегодня священник — Димитрий Пашков и директор магазина «Православное слово» Светлана Ивановна Горлевская.
А. Митрофанова
— Вот смотрите, ведь XIX век — это преподобный Серафим, это оптинские старцы. Это есть вот какие-то очаги духовной жизни очень мощные. И при этом какие-то совершенно другие процессы в головах у тех самых 0,5%, о которых Вы, отец Димитрий, сказали, которые люди, вроде бы, ищущие, но при этом они себя с этой традицией не соотносят. Они устраивают какие-то там совершенно немыслимые вещи, их поиск движется в совершенно другом направлении — и духовный, или интеллектуальный
Д. Пашков
— Потому что человек свободен. На этот вопрос только один ответ: Бог создал нас свободными, и Он последний, кто на нашу свободу покушается. И Его святые праведные очень хорошо это знают. Батюшка Серафим предостерегал, сколько я помню, прежде всего, от осуждения. Вот люди становятся хорошими только тогда, когда они изначально чувствуют, что кто-то уважает их свободу. В Царствие Небесное нельзя человека насильно загнать палкой. Поэтому всегда эти 0,5%, или 5%, или 50% — они будут. Это тайна истории, это тайна промысла Божьего. Мы должны просто уважать свободу людей, вот и все.
А. Митрофанова
— Спасибо за этот ответ.
Д. Пашков
— Христос 2 тысячи лет нас терпит, как мы есть. (Смеется.)
А. Митрофанова
— Да, это правда.
С. Горлевская
— Ну, можно, я еще добавлю?
А. Митрофанова
— Конечно.
С. Горлевская
— А Вы знаете, на одной из проповедей буквально недавно отец Владимир Воробьев сказал еще и такую вещь — что это уже было время, когда Россия заболевала. Страшное влияние Французской революции, внутренние процессы, которые привели к этому декабрьскому восстанию, и так далее. То есть шли еще такие внутренние процессы, которые уже людям не давали возможности... Ну, люди добровольно выбирали этот путь, как Вы понимаете. Но как бы вот это влияние извне уже отводило людей серьезно в другую сторону. И таких людей было не 0,5% — я думаю, что их было значительно больше. Потому что в душе смута была очень сильная. И конец этой смуты Вы знаете.
А. Митрофанова
— Мы не знаем, где конец смуты...
С. Горлевская
— Да, в этом смысле Вы правы.
В. Емельянов
— Теперь давайте перенесемся в ХХ век, точнее, в 1991 год, в январь этого года. И тогда было обретение мощей преподобного Серафима в Музее истории атеизма и религии, который располагался, по какой-то вообще чудовищной иронии судьбы, в Казанском соборе в Ленинграде. И поначалу нашли мощи Александра Невского, нашли еще мощи — тоже священников, наверное, скорее всего. А мощи батюшки Серафима лежали где-то в запасниках, среди каких-то холстов, завернутые в какую-то рогожу, прямо в самом дальнем пыльном углу. И нашли-то их совершенно случайно. Как вспоминал патриарх Алексий Второй... И там только была перчаточка, на которой была молитва: «Батюшка Серафим, моли Бога о нас». Давайте мы вот этот отрезок вспомним. Отец Димитрий, наверное, Вы расскажите, потому что у Вас тогда только-только произошло, насколько я знаю, воцерковление — в тот момент.
Д. Пашков
— По этой причине я и не смогу рассказать что-то конкретное и детальное, потому что как взрослый человек не может вспомнить свой полутора-двухгод
В. Емельянов
— Так обычно бывает в период неофитства.
Д. Пашков
— Период неофитства — этот период, конечно, замечательный и возвышеннейший, но мало что можно вспомнить... мало можно вспомнить деталей. Я крестился 1 февраля как раз 1990 года, когда мощи батюшки Серафима уже были обретены. И затем... Я вышел из компании совершенно обычных подростков, которые ставили себе целью расслабляться... Мы, конечно, учились в школе, мы поступили в институт. Я учился на втором курсе института. Нам было интересно вместе. Но это был такой интерес общего эгоизма, от которого в какой-то момент я просто устал. И после крещения наступила такая огромная пауза. Как человек общительный, я к этому не привык. И тут мне позвонили (я стал ходить в один из московских приходов — Николо-Кузнецкий
В. Емельянов
— Светлана Ивановна, тогда мы Вас попросим вспомнить.
С. Горлевская
— Ну, я не могу вспомнить, что было в Петербурге, я могу только вспомнить, что мы недавно встречались с владыкой Арсением на Дивеевском подворье, который обретал эти мощи. Потому что прежде всех увидели эти мощи владыка Евгений, владыка Арсений, и только потом подъехал Святейший. Вот трепет был величайший, рукавичка, конечно, решала очень многое. Потом были долгие советы, потому что поверить в то, что тебе вот так вот мощи преподобного Серафима, было крайне трудно. Ну, а потом их перенесли в Александро-Невск
Но вот с этого момента и начинается, скажем, в Москве или, может быть, по всей России вот тот самый перенос, который случится уже в июле-августе, понимаете? Но это уже было. Это было то ожидание и поклонение вере, которого так ждал русский народ, понимаете? Вот после этих 70 лет, которые трудно пережила Россия.
А. Митрофанова
— То есть тогда, в 1991 году находка — вот эта находка, то, что обнаружили мощи преподобного Серафима, это стало...
С. Горлевская
— Ну, я бы сказала, это явление все-таки. Это явление мощей. Потому что находка — немножко другое, а вот...
А. Митрофанова
— Простите за стилистическое снижение!
С. Горлевская
— Да, это явление все-таки. Потому что... Я Вам могу сказать, участвуя в этом обозе, и потом можно будет об этом сказать, ну, это действительно явление. Вот Россия явила себя. В очередях были все.
А. Митрофанова
— В очередях, Вы имеете в виду, к батюшке Серафиму?
С. Горлевская
— Ну, стоявших в очереди, да.
В. Емельянов
— Несколько месяцев в Богоявленский кафедральный собор, что в Елохове, стояла очередь.
С. Горлевская
— Конечно, конечно! В феврале перенесли, а 23 июля пошел Крестный ход — уже на Дивеево который. Ну вот считайте — почти полгода.
В. Емельянов
— Ну, он, скажем, не пошел, а поехал, если быть точнее. И в каждом городЕ, в каждом населенном пункте была остановка...
С. Горлевская
— Нет, города были все прописаны, остановки были плановые, скажем. Но по распоряжению Святейшего там, где были большие скопления народа, Святейший выходил и всех благословлял, потому что он просто волевым таким усилием говорил: «Остановитесь», благословлял народ, и кому удавалось, люди были счастливы. Ну, во-первых, все стояли на коленях, это я могу свидетельствоват
А еще владыка Арсений подчеркнул, что даже кому удавалось дотронуться до машины, вот до этого — ну, специальная такая машина — (нрзб.) называла «Юность», что ли, — это было большим счастьем. Они считали, что они уже дотронулись до мощей преподобного. Это было, с одной стороны, естественно, а с другой стороны, момент, обычно сообразный проявление веры, понимаете? Но это была как раз Россия. Вот в этом была Россия — была ее вера, которая жила в народе.
А. Митрофанова
— То, что Вы описываете...
Д. Пашков
— Я помню Владимир... Простите, город Владимир...
С. Горлевская
— Это во Владимире, да.
Д. Пашков
— Мощи установили в Успенском соборе. И зрелище было совершенно потрясающее. Вот Московский проспект и Золотые ворота — там в километрах двух-трех, наверное, от соборов. Я точно не могу сказать. И дальше, за этими воротами весь проспект — люди, люди, люди, люди. То есть это сотни, тысяч человек. Весь Владимир, видимо, вышел на улицу к батюшке Серафиму. И это на самом деле было потрясающе.
С. Горлевская
— Ну, все благочиния, я бы сказала, Владимирской епархии. Потому что говорить о том, что только Владимир, это было не так. Потому что ехали все на автобусах, люди шли пешком. Это... Понимаете, передать масштаб этого явления невозможно. Это можно долго говорить, что было так, так и так, но это было просто несказанное явление всеобщей радости.
А. Митрофанова
— И это 1991 год! Это только-только вот что-то стало открываться, меняться...
С. Горлевская
— Да, только-только. Да, только-только.
А. Митрофанова
— Откуда люди вообще знали?
С. Горлевская
— Только Тысячелетие отпраздновали Крещения Руси.
А. Митрофанова
— Откуда? Откуда люди знали? Как вот это все? То есть это, получается, что как-то копилось, копилось, копилось внутри, и вдруг — бах! — и появилась возможность, и все сразу побежали поклоняться? Причем, полетели даже, можно сказать?
С. Горлевская
— Вы знаете, поскольку наша задача была — сопровождать обоз все-таки книгами, а книг, как таковых, практически, не было... Ну, немножко там из Джорданвилля(?), что-то из Австралии, что-то из Парижа, что-то у нас было издано... Значит, небольшие акафисты, считалось. Ну, прямо там Варваре были, преподобному Серафиму. Кстати, патриархия издала миллионный тираж Акафиста преподобному Серафиму. И вот когда я приезжаю в Дивеево, мы любим там по селам ходить, потому что там всякие блаженные жили. Но у нас там свои программы. Вы знаете, еще до сих пор вижу в каких-то лавочках этот вот такой акафист, изданный тогда миллионным тиражом.
И еще я Вам хочу сказать, Вы будете очень удивлены: единственная книга, которая вышла к тому времени, о преподобном Серафиме, это довольно известное сочинение Поселянина «Преподобный Серафим». Голубая обложка — отец Димитрий, Вы, наверное, помните — и молящийся на камешке батюшка Серафим. Издал эту книгу «Советский писатель», и издателем был сын Фадеева — Михаил Александрович Фадеев.
А. Митрофанова
— Ничего себе!
С. Горлевская
— Да! И я у него закупила из 30-тысячного тиража 15 тысяч. Ну, там все считали — никогда в жизни не продадим 15 тысяч! Да что Вы!
А. Митрофанова
— Разлетелось?
В. Емельянов
— Разлетелись.
С. Горлевская
— Да что Вы! (Смеется.)
А. Митрофанова
— Как горячие пирожки.
С. Горлевская
— Вот, да.
А. Митрофанова
— Еще раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели! Владимир Емельянов, я — Алла Митрофанова, и мы в этой студии в праздничный день. Напомню, 1 августа — это праздник, связанный с преподобным Серафимом Саровским, удивительным святым нашего времени, практически. В XVIII — XIX веках он жил. В 1903 году он был прославлен как святой. Ну, и уже в 1991 году так получилось, что с его именем было связано какое-то невероятное явление — страна, которая 70 лет жила при понятно каких обстоятельствах, внезапно как-то вот встрепенулась, и все пошли навстречу преподобному Серафиму. Феномен этого явления постараемся сейчас исследовать. В нашей студии Светлана Ивановна Горлевская, директор магазина «Православное слово», и священник Димитрий Пашков, преподаватель Свято-Тихоновско
С. Горлевская
— Ну, это не так. (Смеется.)
А. Митрофанова
— Не так?
С. Горлевская
— Я не занималась активной деятельностью по изданию. Но у меня тогда был духовник, который, так сказать, знал людей... Ну, в Москве было два магазина. Я бы не сказала, что они были нелегальными, потому что все происходило на глазах у соседей. Один магазин был на Арбате, над кафе... «Кондитерская», по-моему, называлась... Ну, просто на Арбате, да, там на пятом, по-моему, этаже. Второй магазин был рядом с метро «Аэропорт».
В. Емельянов
— Но это были квартиры, или это прямо были?..
С. Горлевская
— Квартиры! Это были самые настоящие квартиры...
В. Емельянов
— А Вы говорите — не подпольно! Еще как подпольно!
С. Горлевская
— Нет, я хочу сказать, что да, считается формально — подпольно. Но это все... Вот, например, машина разгружается, привезли книги. А тут же, на лавочках, например, — вот то, что было на «Аэропорте», — сидят бабушки... При мне это было: приехала машина, разгружают это все, заносят в квартиру. Квартира на первом этаже, все всё видят.
А. Митрофанова
— И никто не доносит?
С. Горлевская
— Все живы-здоровы. Все живы и здоровы. Даже более того, в одной семье сын — священник... Из одной семьи вышел сын — священник, а из другого магазина... Ну, они... Отец Кирилл снял с них венцы, и хозяйка магазина — монахиня.
В. Емельянов
— Но были ведь и пострадавшие вот по этой самой знаменитой 139-й статье. Николай Блохин — можно вспомнить. Виктора Бордюка можно вспомнить. И не только.
С. Горлевская
— Были пострадавшие. Да, были пострадавшие. И не только. Да, были пострадавшие, но, вместе с тем, еще сказать, я была связана и с тем, и с другим магазином. Никакими изданиями я не занималась, а вот у нас было «Общество святителя Игнатия Брянчанинова» очень большое. Но им руководил батюшка из Петербурга. Но все равно, в этом обществе мы очень активно распространяли эту литературу. А как всегда, Вы знаете, где-то там дальше друзья, то есть еще образовались всякие ветви. И мы большое количество литературы вот этой...
В. Емельянов
— Просто вот хочется нам с Аллой пояснить нашим слушателям, которые, так сказать, люди молодого возраста... Сейчас в это трудно поверить, вообще, это даже себе представить невозможно — во-первых, что людей могли посадить в тюрьму на пять лет за...
А. Митрофанова
— ...за книжки!
В. Емельянов
— ...за книжки, за подпольную издательскую деятельность, да. Во-вторых, это сложно представить, потому что мы сегодня имеем магазин «Православное слово» на Пятницкой, мы имеем...
С. Горлевская
— ...Сретенку...
В. Емельянов
— Мы имеем Сретенку, мы имеем «Православную книгу» на Погодинку...
А. Митрофанова
— В каждом городе... В каждом более-менее крупном городе, конечно, есть магазин, где можно...
В. Емельянов
— В любом храме, да... Все это можно теперь купить...
А. Митрофанова
— В открытом доступе.
В. Емельянов
— И, более того, в любом книжном магазине — в любом, если...
А. Митрофанова
— А в Интернете сколько всего?
В. Емельянов
— Да.
С. Горлевская
— Конечно.
В. Емельянов
— А тогда это было ну просто немыслимо, невозможно. И даже вот есть истории, что Евангелия, переписанные от руки, которые потом перефотографиров
С. Горлевская
— Ну, как печатали, я не знаю, но я могу сказать, что была одна типография, в которой печатали книги ныне... Ну, это с его слов я знаю... ныне здравствующий один из серьезных сегодняшних издателей. Но они по договоренности подъезжали, скажем, в два часа ночи к забору. Машина — к забору издательства, и оттуда просто летели пачки книг.
А. Митрофанова
— Ха-ха!
С. Горлевская
— Они их подбирали, клали в машину. Потом, через некоторое время, приезжали за следующей партией — и так до утра. Но, как он мне говорит, издатель этот, он не сел только по одной простой причине — что полностью его действиями руководил отец Иоанн Крестьянкин. И он ему просто говорил: «Сегодня уезжай и живи месяц в лавре. А завтра ты будешь жить месяц в Кашине. Вот у тебя есть домик в Кашине — вот поживи в Кашине. А потом ты еще там поживешь и там поживешь». И когда уже он был все-таки вызван в соответствующие органы, то с этого момента уже спало, понимаете? Уже не так все это было интересно, и, по сути дела, уже тогда не так было интересно отправлять его по следам, скажем, Блохина. Ну, это из личного рассказа.
А так их было — ну, я, например, человек шесть просто знаю людей действительно отважных, которые просто явили невероятную смелость, дерзость, верность вере, Богу. Ну, всем процессом руководил в одном месте отец Иоанн, в другом месте отец Кирилл. Так что они были очень большим прикрытием, очень большим. Я имею в виду, молитвенным.
А. Митрофанова
— Здесь нужно пояснить, какими еще способами духовная литература в эти 80-е годы, в советское время появлялась на свет. Тогда же, насколько я понимаю, стали появляться первые копировальные аппараты. И стояли они, например, в каких-нибудь военно-инженерны
В. Емельянов
— Назывались «ротаторы».
А. Митрофанова
— «Ротаторы», да? Я читала воспоминания о том, как в этих институтах подпольно... Представляете, в инженерно-военны
С. Горлевская
— Ну, на самом деле это была очень хорошо организованная система. Я в деталях ее не расскажу, во всей полноте и правоте, потому что я в этом действительно не участвовала. Снимались квартиры, там стояли вот эти самые ротаторы, копировальные машины, сшивательные машины и так далее. Но на одну квартиру, как мне помнится, донесли соседи сверху, в другой квартире еще кто-то. Ребята меняли это все очень быстро, снимали, двигались. Вы знаете, мы устраивали уже по этому поводу у себя в магазине целый вечер. И даже батюшка, отец Владимир пришел послушать все, что происходило. Хотя, в общем, так сказать, прихожане в то время... Ну, еще не Николо-Кузнецког
А. Митрофанова
— Книги «Отец Арсений», в смысле?
Д. Пашков
— Да, «Отец Арсений», известную ныне книгу, которая потом дополнялась всякими свидетельствами. Ну, это в том первом варианте, в котором она выходила в самиздате. Прекрасная, на машинке отпечатанная. То есть где-то, видимо, в каком-то машбюро печаталась. В очень хорошем переплете. И я как бесценный дар ее храню.
В. Емельянов
— Кстати, по поводу машинки давайте еще раз вспомним. Мы в нескольких наших программах упоминали, в том числе, и о том, что все эти печатные машинки для сотрудников КГБ... Ну, во-первых, они все были на учете в администрации учреждений, где они стояли, а, во-вторых, не было вообще проблем просто отследить, на какой машинке была сделана та или иная машинописная рукопись. Потому что в одной из литер там прямо было как-то закодировано... Это не было видно, скажем так, простым обывательским взглядом, но люди в погонах с Лубянки очень хорошо знали, на какой машинке, в каком учреждении что было отпечатано — если попадала к ним, конечно, в лапы вот такая рукопись.
С. Горлевская
— (Смеется.) Ну, я думаю, что если к нам попадала, то мы тем более...
В. Емельянов
— Светлана Ивановна, а вот еще хотел спросить...
С. Горлевская
— Но еще минуточку, я хочу сказать...
В. Емельянов
— Да, прошу прощения!
С. Горлевская
— Вы знаете, самиздат церковный начался, в общем-то, не совсем сам по себе, потому что до этого было много Солженицына и так далее.
В. Емельянов
— Да, ну, конечно, если мы вспоминаем 90-е годы, то это и толстые журналы, зачитанные до дыр, которые тоже передавались из рук в руки, и запрещенные писатели стали вдруг появляться. И вообще это был какой-то невероятный подъем — и духовный, само собой, и просто вот какой-то невероятный всплеск — я не знаю, как это назвать — человеческого какого-то... Ну, то есть, ну, падают оковы, видно, что люди начинают дышать просто. Начинают дышать полной грудью.
И ведь тогда стали возможны какие-то лекции в кинотеатрах, в домах культуры. И Вы, наверное, можете об этом подробно рассказать?
С. Горлевская
— Да, я могу, потому что мы организовали лекторий. Он был два года в Центральном доме культуры железнодорожнико
Потом, (нрзб.), батюшка еще прочитал — ну, это уже по ходу лектория — две лекции. Одна называлась «Преподобный Серафим Саровский», а вторая называлась «Патриарх Тихон». Вот то же самое — зал не шелохнулся. Это было для нас... Вот, например, преподобный Серафим... Батюшка говорит: «Понимаете, вот люди есть постники, столпники еще, а преподобный Серафим понес все виды постничества, столпничества, потом молчания и так далее, и так далее — все виды подвигов батюшка понес». И вот это он говорил все это в зал, и для нас, Вы знаете, открывался новый мир. Как это так — один человек понес все? Вот там есть Симеон Столпник, скажем, а тут вот один человек в глухих лесах, в которых мы еще к тому времени не были.
Дальше: патриарх Тихон. Вы знаете, это вообще была тема, ну, просто для нас не открытая. И вдруг батюшка рассказывает такие подробности его подвигов — и стояние перед властью, его желание спасти Церковь. Причем, знаете, все это дается такими как бы рубриками, то есть детали этого подвига.
И был у нас такой обычай, что... А приходили на лекцию все батюшки-участник
А. Митрофанова
— Светлана Горлевская, директор магазина «Православное слово», и священник Димитрий Пашков, преподаватель Свято-Тихоновско
Д. Пашков
— Да, я ходил в Центральный...
А. Митрофанова
— А расскажите о Ваших впечатлениях. Вам сколько лет было тогда?
Д. Пашков
— 19-20. Потом начался институт, как было здесь замечено, и я поступил в Институт богословский. Ну, мне нечего прибавить к рассказу Светланы Ивановны — она очень точно выразилась, сказав, что все люди выходили, как бы насытившись. Это было настолько «калорийно». Я учился в институте техническом, сейчас он называется Московский институт электроники и математики (тогда — электронного машиностроения). Мне гуманитарная сфера была немножечко внове и чужда, но на этом лектории я полюбил именно сферу гуманитарного знания, так скажем. Я понял, что верующие люди, священники — они настолько глубоко понимают свою веру, знают ее, настолько ясно могут ее изложить, что захотелось куда-то дальше двигаться. Вот тут появился Богословский институт.
А. Митрофанова
— И Вы бросили свой институт и пошли учиться богословию?
Д. Пашков
— Нет, я пошел учиться на вечерний.
А. Митрофанова
— А!
Д. Пашков
— На вечернее отделение, а на дневном я учился параллельно электронике-мате
А. Митрофанова
— Ничего себе! А как у Вас на это сил хватало, так, чтобы сначала электроникой и математикой заниматься?..
Д. Пашков
— Ну, в сутках 24 часа, слава Богу! В восемь часов — с утра, в шесть часов — вечером. Хватало.
А. Митрофанова
— Ого! Ничего себе! Слушайте, ну вот Вам же... Вам 19 лет. У молодого человека в этот момент там, ну, я представляю себе, что творится в голове, как много всего и сразу хочется получить в этой жизни. А Вы для себя почему-то выбираете вот такой путь — ну, несколько странный такой, «для рыжих», что ли, в хорошем смысле слова. А почему, что Вас так сподвигло к этому? Почему вот так Вы решили свою жизнь изменить?
Д. Пашков
— А возможно, потому, что я уже кое-что повидал за свой подростковый возраст, до крещения в этой жизни, я бы сказал даже, нахлебался. Не буду входить в детали. Я уже говорил, что у нас была компания подростков, которые «оттягивались», что называется. Но это была компания таких... похожая на стаю волчат, которым удобно вместе просто загонять какого-нибудь зверя в угол. То есть компания, которую сковывал эгоизм. И в какой-то момент захотелось чего-то другого. Понятно было, что на эгоизме человек жить не может. Захотелось, банально говоря, любви. И внезапно получилось так, что один мой одногруппник принес Новый Завет отксерокопирован
А. Митрофанова
— До сих пор сияете! А можно я еще, я прошу прощения, вопрос задам по поводу того, как Вы впервые прочли Новый Завет? Вы так, в проброс, об этом сказали. Многие пытаются читать. Кто-то говорит: «Ой, ну, это вообще ерунда какая-то». Ну, там, открываешь — во-первых, там «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова» — ну, значит, сказки какие-то, до свидания. Кто-то открывает, говорит — ну, непонятный язык, вообще непонятно, про что. Или, там, три человека открывают — ну, неинтересно. Четвертый открывает — что-то там для себя находит. Это очень по-разному может быть, в зависимости от того, в каком конкретном состоянии пребывает сейчас человек, который пытается знакомиться с этими текстами. Что Вы там для себя открыли, что Вас это так захватило? Вот самое главное? Можете сформулировать просто, что самое главное там?
Д. Пашков
— Меня поразила жертва Христа. Вот нравственное учение Евангелия — оно, конечно, общечеловеческое
Евангелие — это не доброкачественна
А потом, не надо смущаться тем, что что-то непонятно. Как мореплаватель открывает для себя необитаемый остров, несколько кругов сделав вокруг него, через подзорную трубу разглядывая его красоты, так же и мы постигаем Евангелие всю жизнь, если необитаемым островом назвать Царство Небесное, куда мы твердой ногой, даст Бог, вступим когда-нибудь. Ну, пока вот так вот сужаем круги, стараясь жить благочестиво, читаем Евангелие — каждый раз по-новому, от начала к концу, от конца — опять к началу.
В. Емельянов
— Поскольку не очень много времени до конца нашей передачи осталось, до конца нашей встречи, Светлана Ивановна, мне хотелось бы у Вас несколько моментов уточнить более подробно. Все-таки, возвращаясь к делу Вашей жизни — это легендарный магазин «Православное слово» на Пятницкой, и мы знаем, что... Мы называем его легендарным, потому что у Вас можно было найти, практически, любую литературу в то время, скажем, какое-то время назад, много лет назад уже. И мы также прекрасно понимали, что если это невозможно достать у Вас, то это невозможно достать нигде в Москве. Вот прошли годы, совершенно удивительным образом Вам удалось подобрать и сплотить такой коллектив в этом магазине. Сейчас уже мы видим иные, мощнейшие магазины православной книги. Многие из них пошли по Вашим стопам. Кто-то взял у Вас самое лучшее, что-то привнесли свое. И в результате мы имеем совершенно уникальное сочетание вот этих самых магазинов — буквально на любой вкус. Не печалит ли Вас это? И не получилось ли так, что, в какой-то степени, Вы перестали быть уникальными?
С. Горлевская
— Ну и что?
А. Митрофанова
— (Смеется.) Какой хороший ответ!
В. Емельянов
— Вот если говорить о постоянных Ваших покупателях, кто эти люди?
С. Горлевская
— Нам не хватает помещений, поэтому мы не можем быть уникальными. Сходите к отцу Тихону, владыке Тихону, простите, посмотрите помещение — разве настоящий хороший магазин в наше время может помещаться в таких помещениях, как наши? Нет, конечно. Поэтому там своя уникальность, а здесь — своя.
В. Емельянов
— А есть вот люди, которые именно Вам сохраняют верность все эти годы и ходят только в Ваш магазин?
С. Горлевская
— Есть, есть, да. Ну, я не думаю. Но, во всяком случае, есть владыки, которые закупают на протяжении, ну, скажем, последних 15 лет литературу только у нас.
А. Митрофанова
— Надо же!
С. Горлевская
— Да.
Д. Пашков
— Я могу ошибаться, но уникальность «Православного слова» изначально была еще в том, что были организованы рейды в провинцию. Вот, собственно, наш обоз с мощами батюшки Серафима — это была акция как часть вот этих рейдов. Мы несли Слово Божие людям, которые по нему изголодались вот в этих городках. Я видел слезы женщины, до сих пор помню, которой не достался Молитвослов. У нас были такие репринтные молитвословы, очень удобные. И прямо вот последний был продан. И она просто разревелась у меня на глазах, как будто у нее случилось какое-то горе — она там буханку хлеба своим детям не купила, они сейчас умрут вечером от голода.
А. Митрофанова
— Ну, подарил ей кто-нибудь Молитвослов-то?
Д. Пашков
— Ну, вот...
А. Митрофанова
— Потом, глядя на слезы? Нет, жалко? (Смеется.)
В. Емельянов
— Ну, и студенты, наверное, к Вам бегают, да? Тем более, что...
С. Горлевская
— Бегают. Студенты бегают, всегда, постоянно бегают.
В. Емельянов
— Рядом университет.
С. Горлевская
— Мы ввели вот эти карточки с небольшой скидкой. Ну, вот, судя по тому, сколько заполнено карточек, народ к нам бегает. (Смеется.) Я не буду называть, сколько за последнее время этих карточек заполнено, но бегает к нам народ. Хотя, в общем, интерес к книге падает.
А. Митрофанова
— Я как раз хотела сказать, что...
С. Горлевская
— И дело даже не в том, что падает. Конечно, есть некоторое насыщение рынка. Но и при том при всем — нет денег. Давайте смотреть на вещи реально. Народ не в состоянии. Вот они приходят даже, батюшки, смотрят книгу. Долго он с ней сидит, смотрит, а потом кладет ее. Почему? Она там за 600 рублей. Но это не наша проблема — цена. У нас же есть стартовая цена, после которой уже мы себя как-то ведем. Поэтому ситуация с книжным рынком сейчас православная достаточно непростая, и об этом говорят все. И «Сретенка» есть, и другие магазины. Есть некоторые такие трудности.
В. Емельянов
— Ну, хотя бы просто у людей есть возможность даже хотя бы стоя просто немножко почитать взять.
С. Горлевская
— Да, они приходят...
В. Емельянов
— Да, именно почитать.
С. Горлевская
— Приходят — смотрят, приходят — смотрят и заговаривают. Мы наставляем наших продавцов как можно больше рассказывать. Правда, не удается, потому что не все наши продавцы способны к этому, мы это знаем. Но, вместе с тем, вот этот союз между продавцом и покупателем, конечно, должен быть постоянным.
А я Вам хочу сказать, что дело-то удалось очень просто. Просто вот отец Дмитрий правильно говорит, что есть вещи, которые вот как-то нельзя объяснить. Ведь это было время такого энтузиазма, что не нужно было говорить ребятам: «Ребята, мы сегодня домой ночевать не пойдем — мы будем ночевать здесь, на куртках». Не нужно было вот этого, Вы понимаете? Не нужно было. Мы питались на деньги, которые я получала еще в институте. Я немножко дорабатывала до пенсии... Ну, где я работала... Скудный у нас был рацион очень каждый день. А потом, настолько быстро взлетали цены. То селедка 30 копеек — на следующий день 3 рубля, еще что-то... Я просто не могла переключиться вот на эту разницу и говорила: «Денег не дам, все». А трудно было. Ну, естественно, все потом происходило. Никто не нес никакого горя в сердце, никто не чувствовал ущемлённости. Наоборот, были такой подъем и такое благодарение Богу за то, что вот это вот все мы можем нести и делать. Потому что как к нам пришел первый батюшка из Магадана чуть ли на третью неделю нашего существования, сие нам неведомо. И говорит: «А я из Магадана».
А. Митрофанова
— Из Магадана? Он как-то, в отсутствие Интернета, мобильных телефонов и прочего, в 1991 году узнал о том, что есть такой магазин?
С. Горлевская
— Есть друзья. Потом, нам очень помогала... Была такая газета — «Литературная Россия», которая без конца стала давать объявления о нас. Вообще, нам очень многие, вплоть до Никиты Михалкова, старались помочь.
В. Емельянов
— Вот, конечно...
С. Горлевская
— В нашем очень скудном существовании мы были в двух маленьких комнатах — не здесь, на Сретенке. Ну, мы скоро очень оттуда съехали уже вот в это наше нынешнее помещение.
В. Емельянов
— Чувствуется вот такая небольшая грустинка сейчас в Вашем голосе, когда вот Вы действительно, как говорится, спали на куртках, не нужно было никому ничего объяснять, такое духовное горение. А вот сейчас как бы немножко поутихло. И вот в связи с этим хочется задать вопрос: мы не становимся, случайно, теплохладными?
С. Горлевская
— Ну, насчет теплохладности я не могу сказать, но то, что та мера энтузиазма, которая была... Притом, она была естественной, нас никто не «подкручивал». Это было естественно. Она исчезает. Она исчезает.
А. Митрофанова
— А почему? Ну, что вот такое с нами происходит?
С. Горлевская
— Ну, это, наверное, отец Димитрий объяснит.
А. Митрофанова
— Отец Дмитрий! Мы перегораем, мы устаем от этого постоянного состояния эйфории, или что? Как так происходит?
С. Горлевская
— Нет, это не эйфория. Нет-нет-нет.
В. Емельянов
— Или нас просто слишком поглощает вот этот окружающий мир, и у нас не остается времени просто?
С. Горлевская
— Я хочу сказать, что Вы понимаете, в чем все дело? Что бы мне ни говорили, без энтузиазма не будет ни одно дело делаться. Ни одно. Доля — 5%, 100%, не знаю, но энтузиазм должен быть. Нельзя заканчивать рабочий день в семь часов, если к тому нет расположения. Вот на твоем конкретном участке. Нельзя. Значит, нужно посидеть до десяти вечера.
Но на одном энтузиазме тоже никуда... Люди перегорают, конечно. Что сейчас случилось? Я не знаю. Мне кажется, отец Димитрий лучше скажет. Может быть, усталость, может быть...
Д. Пашков
— Как говорит мой настоятель, «давно прошли те времена, когда храм наполняли юноши и девушки с горящими глазами, в руках у которых была раскрытая книга, по которой они отслеживали богослужение». Поэтому сейчас священникам легче чуть-чуть как-то сокращать службу — никто нас не контролирует.
С. Горлевская
— (Смеется.)
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Д. Пашков
— Это может быть удобно...
А. Митрофанова
— Ну, сейчас люди просто с телефонами стоят в руках, по телефону отслеживают службу. Так что имейте в виду! (Смеется.)
Д. Пашков
— Дай Бог! И менее заметно, да? Так же, как студент на экзамене тоже со смартфоном иногда готовит свой билет.
А. Митрофанова
— Телефон и телефон.
Д. Пашков
— Да, но Христос нам объясняет, что вот так вот. Вышли к сей теме, одно упало при дороге; другое упало на каменистую почву, быстро взошло, но потом увяло, потому что не имело под собой питания; третье — сорняки и было подавлено заботами. Только четвертая — 25%! — упала на добрую почву. И Господь не объясняет, почему так. Опять-таки, мы упираемся в свободу. Есть люди, которые с радостью устремляются к тому, что новое, свежее, как афиняне. Мы читаем в «Деяниях» — ничто так не любили, как слушать новости. И для кого-то в начале 90-х годов такой приятной новостью была новость о Христе, Новый Завет, богослужения. Но потом все это перегорело быстро.
А. Митрофанова
— Перестало быть экзотикой, наверное?
Д. Пашков
— Перестало быть экзотикой. Этому нет объяснения, я думаю. Объяснение только одно: Господь нас создал свободными. И вот...
А. Митрофанова
— Каждый выбирает для себя.
Д. Пашков
— ...это и хорошо, и печально. Одновременно.
В. Емельянов
— Уважаемые гости, спасибо большое, что Вы нашли время прийти к нам на программу «Светлый вечер». Спасибо за Ваши труды. А мы напоминаем, что мы сегодня беседовали со священником, клириком храма Покрова Пресвятой Богородицы в Красном Селе, Димитрием Пашковым и директором магазина «Православное слово» Светланой Ивановной Горлевской. Программу для Вас провели Владимир Емельянов и Алла Митрофанова. Мы прощаемся, до новых встреч.
А. Митрофанова
— До свидания!
Не унывай, на вопросы отвечай
Поделиться
Пандемия коронавируса 2020 года принесла человечеству немало страданий. Но приметой этого тревожного времени стали не только статистические сводки заражений, но и рассказы о доброте, взаимовыручке и поддержке. Так, французский комический актёр Ноам Картозо во время карантина организовал весёлую викторину для своих пожилых соседей. Утешительное развлечение ежедневно транслировались в Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации).
В дни самоизоляции парижане установили традицию каждый вечер в восемь часов выходить на балконы, чтобы поаплодировать врачам, борющимся с коронавирусом. Не стали исключением и жители маленькой улочки Сен-Бернар, где проживает Наом Картозо. Участвуя в акции солидарности с медиками, актёр заметил, что его пожилые соседи день ото дня становятся всё грустнее. Молодой человек попытался ободрить приунывших — он включал музыку и приглашал всех потанцевать. Инициативу вежливо отклонили.
Комик не отступился от своей идеи поддержать людей. Он объявил конкурс на звание самого сообразительного во дворе, и на этот раз соседи откликнулись. Ноам задавал непростые вопросы, кто отвечал первым — получал баллы. Набравшим наибольшее количество очков доставались призы — туалетная бумага, которая на какое-то время попала в разряд дефицита, и вермишель как символ запасливости. С каждым днём участников викторины становилось всё больше. Форму конкурса пришлось менять по ходу — из индивидуального соревнование стало коллективным. Команды двух домов, стоящих друг напротив друга, увлечённо отвечали на вопросы Ноама Картозо.
Опыт показался соседям настолько увлекательным, что они решили им поделиться. Эрудиты создали блог в Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), где ежедневно выкладывали видеозапись своей интеллектуальной игры. Страница моментально собрала десятки тысяч подписчиков. Признаюсь, что я тоже подписалась. Мой французский не позволял в полной мере оценить искромётные шутки и оригинальные ответы участников викторины. Но то, что весёлая затея Ноама Картозо сплотила соседей и помогла прогнать уныние, понятно было и без слов.
Все выпуски программы Живут такие люди
Тишина. Наталия Лангаммер
Поделиться
Вы когда-нибудь слушали тишину? — спросил нас режиссер в театральной студии, где я занималась в детстве. Мне было лет десять.
И мы решили послушать эту самую тишину. Замерли на минуту.
Вечер. Школа. Звуки уставших шагов учителей, которые задержались после уроков. Звук швабры, моющей пол. То ли звон, то ли шипение потолочных светильников. И тишина. Просто тишина.
Недавно слушала аудиобеседы владыки Антония Сурожского с прихожанами. Он рассказывал, что просит не беспокоить друг друга в храме, когда кто-то молчит, пребывает в тишине. Это очень важный момент. Момент погружения в себя, раздумий, молитвы. В конце лекции он предложил: «Давайте помолчим». И я вместе с владыкой и его паствой замолчала.
В детстве слушать тишину было любопытно. А сейчас?
Сейчас, в зрелом возрасте это, как глоток воды, как покой, как выдох усталости, как сладость.
Сейчас, когда я верующий человек, в тишине я слышу не звуки мира, я слушаю, я хочу услышать Бога. Я безмолвно молюсь. Кажется, мы оба молчим.
Как это нужно. Как это редко бывает. Просто остановиться и слушать тишину, а в ней — присутсивие Господа.
Автор: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Частное мнение
Игумения Таисия (Солопова) и её мать
Поделиться
Фото: PxHere
«Мать моя вложила мне в сердце любовь к Богу и ближним, и всё то, что подобает христианину», — говорила игумения Таисия (Солопова) настоятельница Леушинского Иоанно-Предтеченского монастыря. Будущая монахиня, духовная дочь святого праведного Иоанна Кронштадтского, устроительница храмов и монастырей, родилась в богатой семье дворян — морского офицера Василия Васильевича Солопова и его жены Виктории Дмитриевны, принадлежавшей к роду Пушкиных.
Супруги жили в одном из своих имений близ города Боровичи Новгородской губернии. Долгое время они оставались бездетными. Виктория Дмитриевна горячо молилась Божьей Матери о том, чтобы Владычица даровала ей дитя. И чудо произошло — 16 октября 1842 года на свет появилась здоровая, крепкая девочка. Малышку назвали Марией и окрестили в честь преподобной Марии Константинопольской. Василий Васильевич по роду своей морской службы редко бывал дома. С матерью же маленькая Маша была неразлучна. «Бывало, сидит она у окна своей комнаты, шьёт и рассказывает события из Священной Истории. А я примощусь на скамеечке у её колен и слушаю», — вспоминала игумения Таисия. Виктория Дмитриевна баловала дочь, покупала ей гостинцы и игрушки. Но, стремясь развить в девочке любовь к милостыне, часто говорила ей: «Видишь, Машенька, какая ты богатая, счастливая, сколько у тебя разных лакомств. А у других-то, несчастных, и хлебца нет, — ты бы поделилась с ними, а они бы за тебя Богу помолились». Девочка впитывала эти материнские уроки милосердия и всегда с радостью делилась тем, что имела. У неё была особая копилка, которую мама регулярно пополняла серебряными пятачками. Когда они с Машей выходили на прогулку, то брали копилку с собой и раздавали деньги всем нищим, которых встречали по пути.
В 1852 году Маше исполнилось 10 лет, и родители отвезли дочь в Петербург, в Павловский институт благородных девиц, где ей предстояло провести 6 лет. Разлука с домом, особенно — с нежно любящей матерью, плохо сказалась на здоровье девочки. Маша слегла и несколько месяцев провела в лазарете. Там, в помещении институтской больницы, она пережила несколько удивительных духовных видений, после которых ощутила призвание посвятить свою жизнь Богу и стать монахиней.
За 6 лет учёбы это желание только окрепло. И вот — выпуск из института, возвращение домой. Прошло немного времени, и Виктория Дмитриевна стала говорить о том, что девушке пора устраивать свою жизнь — прежде всего, найти подходящего мужа. Мария поняла: разговор о монастыре будет для матери неожиданностью. Но всё же решила открыть ей свою душу. Однажды, когда Виктория Дмитриевна пригласила домой портниху, Мария как бы между прочим попросила не шить ей много платьев. В ответ на удивлённый взгляд матери Маша, прижав руки к груди, взволнованно сказала, что не в состоянии жить светской жизнью; что она давно и всей душой стремится в монастырь. Виктория Дмитриевна оказалась непреклонна. «Если не хочешь раньше времени меня уложить в гроб, не повторяй больше никогда таких слов», — отрезала она.
Много дней и ночей провела Маша в слезах и молитвах. Но вот однажды матушка неожиданно собралась и уехала, не сказав, куда. А когда вернулась, обняла дочь и благословила на монашеский постриг. Виктория Дмитриевна рассказала, что во сне увидела Божью Матерь. Владычица укоряла женщину за то, что та не хочет отпустить дочь в монастырь. Проснувшись, она приказала заложить лошадей и поехала в близлежащий Иверский монастырь — помолиться перед иконой Царицы Небесной. «Там я дала обещание не удерживать тебя более», — со слезами сказала Виктория Дмитриевна.
Мария несколько лет прожила послушницей в разных обителях. 10 мая 1879 года в Тихвинском монастыре она приняла монашеский постриг с именем Таисия. Всё это время она вела с матерью постоянную переписку. А после её кончины узнала от родных, что последние слова Виктории Дмитриевны были о дочери: «Маша — вечная за нас молитвенница, сама Царица Небесная избрала её Себе».
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
