«Поддержка бездомных людей». Ирина Мешкова, Дмитрий Билык, Емельян Сосинский - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Поддержка бездомных людей». Ирина Мешкова, Дмитрий Билык, Емельян Сосинский

* Поделиться

В преддверии Дня бездомного человека мы говорили о частных и церковных проектах поддержки людей, оставшихся без крова: что удается изменить, и с какими сложностями приходится сталкиваться. Разговор шел также о том, как за последние годы изменилось отношение людей к бездомным.

На вопросы Константина Мацана отвечали:

— руководитель направления помощи бездомным Синодального отдела по благотворительности, координатор программ православной службы помощи «Милосердие» Ирина Мешкова;

— руководитель общественной организации «Небомживы» Дмитрий Билык;

— руководитель Дома трудолюбия «Ной» Емельян Сосинский.

Ведущий: Константин Мацан


К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. У микрофона Константин Мацан. Наша сегодняшняя программа будет не совсем похожа на наши привычные «Светлые вечера» — в отличие от нашего привычного формата, от часового интервью, мы записали несколько бесед с разными людьми.

На протяжении нескольких лет в России проходит акция под названием «День бездомного человека» — это акция, призванная привлечь внимание к проблеме бездомных. Ежегодно таким днем становится последний понедельник марта. Март — месяц уже весенний, но еще холодный и потому для бездомных особенно трудный. О помощи тем, кто по разным причинам оказался на улице, мы поговорим сегодня. Помню, однажды мы говорили в интервью о бездомных с Елизаветой Петровной Глинкой, знаменитой доктором Лизой. Я спрашивал, как должно измениться отношение общества к бездомным. Она тогда ответила в том ключе, что, мол, для начала перестаньте тушить о них окурки. Лучше просто пройдите мимо, не заметив, дескать это уже будет хорошим поступком. Но это интервью было около десяти лет назад, и наши сегодняшние собеседники обращают внимание, что с тех пор многое изменилось. Изменились сами бездомные, если угодно, поменялся социальный портрет типичного бездомного. В чем-то изменилось и отношение общества — и это результат работы за эти годы многих социальных проектов. Появилось немало фондов, которые занимаются помощью бездомным. Но одновременно встали и новые вопросы: как именно нужно помогать, в чем цель помощи? Просто дать крышу над головой или помочь вернуться к полноценной общественной жизни? А возможно ли это? Над всеми этими темами будут размышлять наши сегодняшние собеседники. И первая из них — Ирина Мешкова, руководитель направления помощи бездомным Синодального отдела по благотворительности, координатор программ православной службы помощи «Милосердие».

Ирина, насколько мне известно, в мировом опыте сейчас главенствует такая концепция помощи бездомным как house in first — то есть сначала нужно дать им жилье, вот первое, в чем заключается помощь бездомным — это куда-то их поселить, чтобы они были не на улице. Вот что это такое, насколько это работает? Насколько это, как вам кажется, верная такая иерархия возможностей и ценностей в подходе к работе с бездомными?

И. Мешкова

— Костя, действительно, вы, конечно же, правы, что это сейчас главенствующая такая концепция, главенствующий подход в мировом пространстве, да, вот в секторе помощи бездомным людям. Вы знаете, в целом, на первый взгляд, концепция и подход очень правильные. Потому что помогать бездомным, чтобы помочь бездомному человеку, требуется действительно помочь ему, ну так сказать, модные слова — реабилитировать, ресоциализировать, в переводе на человеческий — просто стать обычным членом нашего общества, для этого требуется, даже если человек недолго прожил на улице, достаточно долгое время. По-разному, ну в среднем, наверное, это полгода, год и плюс, наверное, это еще пост-сопровождение. Поэтому, конечно же, идея сначала поселить людей, потом ими заниматься, она очень и очень правильная. Но насколько я знаю, насколько мне известно, мы несколько лет назад были в Германии на одном из заседаний, посвященных, ну в том числе вот которое крутилось вокруг этой концепции house in first. И нужно сказать, что участники в большинстве своем говорят, что эта система, ну не то чтобы она не работает, но она работает с очень и очень большими сбоями. А сбои заключаются в том, что помимо того, что людей расселить, с ними нужно потом — ключевое не в том, чтобы их расселить, а какую работу вести с этими людьми, то есть суть самой работы — вот это вот как бы и есть вопрос. И мы слушали и, к сожалению, не удалось объехать большинство стран, где эта система работает, но мы были свидетелями общения с экспертами, да, которые реализуют эту программу и которые ее со стороны оценивают. Ну и вот, конечно же, в этой системе очень много сбоев. Потому что самого содержания реабилитации, процесса возвращения человека в общество мы, к сожалению, вот в таком виде, в котором бы нам хотелось, мы не нашли. И сами эксперты это тоже признают. То есть расселить — это полдела, даже треть, наверное. А вот работа, которая должна с человеком проводиться, она вот, собственно, вот эта технология именно самой помощи, мы ее не нашли, к сожалению.

К. Мацан

— А из существующих форм реабилитации, вот той самой работы с бездомными, чтобы человек обратно вернулся в общество, зажил нормальной жизнью, что вам кажется самым эффективным, нужным, полезным, зарекомендовавшим себя как действенное?

И. Мешкова

— Вы знаете, у меня нет до конца готового ответа на ваш вопрос, потому что мы сейчас только находимся вот в состоянии разработки этой программы. Мы ее разрабатываем уже больше трех лет, но несмотря на это мы ее разрабатываем. Здесь ключевое, здесь много моментов, на которые нужно обратить внимание. Во-первых, это комплексная работа ряда специалистов, это комплексный подход — и в этом процессе должен участвовать, помимо социальных работников, которые привычны слуху, психолог, должен работать обязательно специалист по связям, по работе с зависимостями, то есть аддиктолог и, конечно, же священник. Мое мнение, я имею право его транслировать, что реабилитация бездомного, ну как, собственно, и любого человека с поврежденным сознанием, возможно вернуть в общество только в лоне Православной Церкви, только через соработничество Господа и человека. Когда мы со своей стороны оказываем ему помощь, помогаем ему почувствовать себя человеком и учим каким-то простым правилам жизни — общаться в обществе, чувствовать себя личностью, вернуть человеку собственное достоинство, постараться объяснить ему, что он личность, что жизнь всего одна, каким-то обычным правилам жизни, помочь ему, даже не скажу, что вернуть, а может быть, кого-то научить впервые — но основную работу, конечно, делает Господь. Потому что поменять мышление — а чтобы помочь бездомному, его, конечно же, недостаточно ни поселить, ни накормить, ни напоить — это мышление. И чтобы это мышление изменить, конечно же, мы надеемся только на Божию помощь. Но это совсем не отменяет работу специалистов, то есть это тоже очень важно. И нельзя вот, так сказать, лечь, расслабиться вот и просто молиться — ничего не поможет. Конечно же, нужно желание и воля самого человека, это просто определяющее. Наша задача — помочь ему обрести силы бороться за свою жизнь, помочь ему поверить, что это возможно. Ну вот, наверное, мы какую-то свою роль в таком формате видим.

К. Мацан

— Спасибо вам за эти слова и особенно за то, что вы подчеркнули, что упование на Бога — это не бездействие и не пассивность личные, а вовсе даже наоборот. Я помню, когда однажды я, как журналист, писал репортаж о том, как автобус «Милосердия» ночью кормил и просто помогал, собирал бездомных или как на вокзалах кормят бездомных, меня поразило, насколько реально люди, которые приходят за помощью, не похожи на тот стереотипный образ бездомного, который возникает при этом слове в голове, думаю, у большинства — такой грязный, опустившийся, нетрезвый человек. Такие, наверное, тоже есть, но среди тех, кто сегодня оказывается на улице, есть люди совсем другие, даже выглядящие по-другому, грубо говоря, намного более приличные. Вот с кем вы сталкиваетесь, кто ваши подопечные, чем опять же они похожи или не похожи вот на тот стереотипный образ бездомного, который я привел?

И. Мешкова

— Костя, полностью с вами согласна. И вот этот стереотип в голове, мне кажется, это одна из самых больших преград, наверное, даже не в обществе, а вообще в целой системе помощи, в том числе государственной, который мешает выстроить работу, чтобы она была максимально полезна для человека. Потому что есть ощущение, что он такой опустившийся, грязный, лохматый, а если он не может и не хочет следить за собой, да, то уж о каком обществе может идти речь. И, конечно же, вот этот стереотип, он прямо вот разрушительный, губительный и имеет намного больше негативного значения, чем может показаться. Конечно же, вы правы. Вот вы сказали про автобус «Милосердия» — а это означает, что речь идет о времени, которое было лет пятнадцать назад. А это еще означает, что сейчас бездомные очень сильно изменились. Вот таких запущенных, о которых вы говорите, к счастью, их сейчас крайне мало, потому что в том числе это большая заслуга работы людей из различных НКО, которые стараются людям как-то максимально облегчить жизнь на улице. И сейчас действительно люди, такой типичный портрет, он не только на наших внутренних ощущениях и наблюдениях основан, и мы еще вместе с православным Свято-Тихоновским гуманитарным университетом делали исследование совместное, и вот классический портрет бездомного — это человек 35–45 и еще там плюс, который приехал из другого региона, на заработки. То есть это обычный человек, может быть, не такой успешный, как там другие, которые его оценивают, которые его клеймят. Но в целом это совершенно обычный человек, может быть, у которого больше проблем было в семье, больше проблем сейчас в жизни, а так в целом просто самый обычной человек, который действительно попал в беду. И если мы ему не протянем руку в виде какой-то конкретной помощи, и вот, повторюсь же, в виде опять возможности дать ему шанс изменить свое отношение к миру, к себе вот это вот восприятие мира, то ну без помощи нашей этот человек, ему трудно обойтись. А вообще бездомному человеку помочь можно. Это сложно, но это возможно. И это главное, что мы хотим сказать своей работой.

К. Мацан

— Последний вопрос. Я думаю, что у многих людей, которые никогда не сталкивались вблизи ни с бездомным, ни с темой помощи бездомным, есть внутренняя настороженность, если не сказать больше, брезгливость по отношению к человеку, живущему на улице. Вот что бы вы, ну если угодно, посоветовали такому человеку, кто так чувствует, как это, ну если угодно, преодолеть? Что нужно знать, чтобы, грубо говоря, не бояться и видеть в бездомном человеке именно человека?

И. Мешкова

— Костя, наверное, для меня это какой-то сложный вопрос, чтобы вот давать какие-то советы. Но раз уж вы спросили, мне кажется, что здесь вообще один путь — если тебе кажется, что кто-то в чем-то недостоин, в чем-то в твоих глазах виноват, то есть ты его за что-то осуждаешь, то путь только один — помолиться, во-первых, об этом человеке, а во-вторых, чтобы Господь пожалел тебя и открыл тебе не только очи, да, которые видят, а очи твоего сердца, чтобы ты... Ну то есть видеть, иметь милость к этим людям — это тоже подарок от Бога, и об этом, наверное, нужно просить. Но нужно понимать, что все в жизни очень быстро меняется. Вчера тебе казалось, что... Ну то есть мы можем очень быстро и резко поменяться местами с этими людьми. Может быть, не столь очевидным для нас образом, но то есть если это гнездится в нашем сердце, то Господь поставит нас в такие условия, где мы себя ощутим в таком же состоянии перед другими какими-то людьми. Пусть мы не бездомные, не лохматые и, слава Богу, не грязные, но вот то ощущение неприязни и отчуждения Господь даст испытать. И это страшно. Поэтому нужно бояться очень этого ощущения и молиться, чтобы Господь его отнял и заменил на благодушие, расположение к этим людям. Мне кажется, так.

К. Мацан

— Это была Ирина Мешкова, руководитель направления помощи бездомным Синодального отдела по благотворительности, координатор программ православной службы помощи «Милосердие».

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Мы говорим сегодня о помощи бездомным. И наш следующий собеседник — Дмитрий Билык, руководитель общественной организации «Небомживы». Дмитрий, я бы вот с чего начал, с такого разговора о бездомных как о людях в первую очередь, а не просто объектах ресоциализации и помощи. Я помню, меня в свое время поразила история, которую мне в интервью рассказывала Елизавета Петровна Глинка, доктор Лиза, про то как через всю Москву, потому что в метро их не пускали, четверо бездомных друзей тащили своего пятого друга, сильно больного и чуть ли не парализованного, к ней в фонд. И зимой пешком принесли. «И где вы видели такую взаимовыручку среди нас, здоровых, нормальных как бы людей?» — спросила тогда доктор Лиза. Вот вы общаетесь с людьми улиц. Какие истории, какие встречи, какие их, может быть, поступки поражали лично вас? Что вы для себя в этом смысле по-человечески открываете о мире, о человеке, о вере, может быть?

Д. Билык

— Чтобы увидеть в них людей, это как бы надо определенный путь пройти внутри себя, наверное, чтобы понять, что надо любить каждого человека, не только своих ближних, но и каждого человека, который попадается тебе на твоем жизненном пути. Ну не знаю, как у кого это получается, у меня на это, вот я в течение восьми лет работаю с бездомными, в течение восьми лет я стараюсь видеть в каждом человеке ко мне приходящем именно человека, стараюсь этому человеку помочь. Я не могу сказать, что этот мой путь завершен, потому что постоянно какие-то новые витки, новые какие-то ситуации и по-новому все происходит. И каждый раз находится бездомный, который особенно трогает сердце, и бездомный, которому особенно хочется помочь. Это то что касается человека и его отношения, личного моего отношения к тем людям, с которыми мы соприкасаемся в процессе нашего служения, нашей работы. Что касается поддержки какой-то, взаимопомощи, то что неоднократно видел, начиная от того, что они собираются какими-то компаниями для того, чтобы проще было переносить тяготы улицы и лишения, и для добычи пропитания и для ночлега, они берут друг для друга еду, они берут друг для друга вещи, они где-то там ездят вместе на ночлег, какими-то компаниями. Потому что так и проще, и безопаснее вместе. Потому что, к сожалению, в наше время бездомным очень небезопасно, скажем так, быть, потому что, к сожалению, со стороны общества много им приходится претерпеть, как и словесных унижений, так и даже физических каких-то контактов, там вплоть до летальных исходов. Вот из того, что в моей голове, вот так вот прямо навскидку. У нас был какой-то затруднительный момент, я не помню, какое-то время нам жертвовали еду с столовых, ребята ездили, забирали ее, эту еду, и потом мы ее раздавали. И в какой-то момент не было еды, мы побежали в магазин, купили лапши быстрого приготовления, раздали ребятам. И какое-то количество хлеба взяли, и не хватило этого хлеба. И бездомная женщина достала батон хлеба и сказала: ребята, вот у меня есть батон хлеба, разделите на всех, я хочу, чтобы всем хватило. Ну, конечно, для нас это был вот некий такой момент взаимовыручки и взаимопомощи — бездомная не о себе подумала, женщина, казалось бы, слабая, а подумала обо всех. Поэтому, конечно, они друг другу помогают, у них есть взаимовыручка, они по отношению друг к другу относятся с уважением с каким-то таким, потому что они как бы братья по несчастью, братья, скажем, по такой беде и поэтому они стараются друг другу помогать.

К. Мацан

— Часто в разговорах о помощи бездомным звучит такая мысль, что быть, стать, оказаться бездомным — это еще и некоторый аспект мышления, выбора человека. У многих из бездомных, как рассказывают те, кто с ними работают, есть семьи, в других городах, как правило, есть ближние, но по каким-то причинам человек остается на улице и, может быть, даже в каком-то смысле не стремится обратно к нормальной жизни вернуться. И кого-то иногда, я думаю, что в обществе, среди людей и даже, может быть, наших слушателей этот факт подталкивает к такому выводу: ну значит, сами виноваты люди на улице, что им, грубо говоря, помогать, если они не хотят возвращаться или социализироваться, насильно мил не будешь. А бездомный, судя по всему, может, при обилии точек питания для бездомных, каких-то социальных проектов, в общем-то, прожить, как-то протянуть более-менее даже на улице. Есть такая точка зрения. Вот что бы вы таим скептикам, если угодно, сказали?

Д. Билык

— Ну я бы таким скептикам на самом деле посоветовал бы пожить хотя бы три дня на улице, чтобы понять, что человек, выбирая жительство на улице — то есть это противоестественно, ну это просто глупо, да, потому что проживание на улице ну человека лишает практически всего, то есть да, комфорта, уважения социума, отношения к какой-либо группе социума и просто попадания, скажем так, в группу риска. Поэтому я на самом деле, а я работаю восемь лет с бездомными, я за восемь лет не встречал ни одного человека, который по своему собственному желанию сказал: я буду жить на улице, и мне это нравится, и мне здесь хорошо. Да, я много встречал людей, которые уходили из семей, при общении с ними — там всегда какой-то конфликт, всегда какая-то невозможность разрешения какой-то спорной ситуации, конфликта. Но человек всегда уходил в попытке куда-то устроиться, то есть он всегда куда-то уходил и всегда пробовал устроиться. Как правило, у него не получалось устроиться, и человек оказывался на улице. То есть вот сейчас, в наше время, к сожалению, очень много нечестных работодателей, которых попросту обманывают людей. Из последнего могу рассказать: у нас был подопечный, который пробыл на улице один день, мы его реабилитировали после этого три месяца. После того как он пробыл один день на улице, человека. Просто, понимаете, да, какой у него был психологический кризис. Он работал барменом, его работодатель дотянул до последнего, закрыл бар. Вот он не смог, этот человек не смог оперативно устроиться на работу. Какой-то запас у него денег был, он, соответственно, на эти деньги питался, платил там за жилье, за хостел, там передвижения по городу какие-то делал — и все, и он оказался на улице. Когда у него не стало денег, он оказался на улице. Он сам, по-моему, из Таджикистана, русский парень из Таджикистана, русскоговорящий, по национальности русский. У него в Таджикистане мама, которая живет на пенсию по инвалидности, больше у него никого нет. То есть ему никто не смог помочь. И через наших друзей он попал к нам. И таких вот ситуаций, на самом деле их полно, и сплошь и рядом эти ситуации — на улице много инвалидов, на улице много людей, которые такие, с каким-то психическими отклонениями, да, болеют. На улице очень много людей, которые не смогли справиться со своим стрессом, побороться с ним и оказались на улице. Поэтому если люди говорят, что их добровольный выбор на улице — нет. Это, конечно, какая-то группа есть людей, которая страдает алкогольной зависимостью, наркоманией, конечно, отрицать этого нельзя. Но если посмотреть с точки зрения, скажем так, как правильно сказать, медицины да, алкоголизм — это болезнь. Человек в какое-то время не смог бороться с алкоголем, не нашлись люди, которые его смогли бы поддержать, и он оказался на улице. В принципе сейчас, чего греха таить, многие у нас злоупотребляют алкоголем, и их какие-то просто корни, друзья и семейные отношения у них как бы от излишеств, возможно, воздерживают. Поэтому не всегда есть такие возможности, скажем так, опереться на своих близких, на своих родных.

К. Мацан

— Важная история, то что вы рассказали про человека из Таджикистана, про то что она же разбивает вдребезги стереотип, о чем мы сегодня уже в нашей программе говорили — о бездомном, как о таком опустившемся, спившемся, лохматом, грязном человеке. На улице может оказаться, получается, человек вполне, скажем так, социальный, социализированный, в чем-то успешный. Но ситуация сложилась так, что вот он на улице, и он уже тот, кому требуется ваша помощь. Вот в этом смысле ваша организация с замечательным названием «Небомживы», в котором и небо, и обращение к людям, что вы не бомжи, вы можете вернуться — вот гениальная находка, на мой взгляд. Какой путь ресоциализации, реабилитации вы для себя выбираете? Что важно дать человеку, которому нужна помощь, в чем его поддержать, где не дать упасть, чтобы он смог вернуться обратно к нормальной жизни?

Д. Билык

— На самом деле очень важно дать человеку понять, что он нужен кому-то. Потому что у нас опять же есть такая история, у нас был подопечный, он восемь лет был на улице и из них шесть лет был без документов. И когда он к нам попал, не хочу сказать, что как-то конкретно с ним начали работать там, целенаправленно, он просто попал к нам, мы с ним общались, он у нас был как бы на хорошем счету, так мы там, приятельские отношения с ним были. Он захотел восстановить документы — мы его в этом поддержали, он восстановил документы. Потом захотел устроиться на работу — он устроился на работу. То есть это вот промежуток в три месяца: он к нам попал, восстановил документы, устроился на работу — это все в промежутке трех месяцев. Но он человек, который пробыл на улице около восьми лет, понятно, что ему так вот тяжело скачками двигаться сразу, да, перепрыгивать такие вот огромные расстояния. Он не удержался, к сожалению, начал выпивать, работодатель... Не так было. Он устроился на работу, работодатель его обманул, ему нечем было заплатить за жилье, он оказался на улице, начал пить и вернулся к нам. Он позвонил, говорит: Дим, можно вернуться? Я говорю: конечно, приходи. Он вернулся к нам, какое-то время у нас побыл. Он за время, когда он выпивал, он потерял паспорт. Он говорит: я хочу опять восстановить паспорт. Я говорю: вперед. Он заработал себе на восстановление паспорта, восстановил паспорт, какое-то время опять пробыл у нас, опять устроился на работу. История опять же повторилась. Он только пить не стал. Его обманули — просто он сразу вернулся к нам. И вот такие вот у его скачки были. И в итоге где-то там через год он устроился на нормальную работу и вышел в такой вот нормальный, рабочий стабильный уровень, снимал хостел там, все остальное. И когда он к нам как-то приехал там пообщаться, попить чаю, я говорю: Ром, я говорю, что в твоей жизни произошло? То есть вот такие скачки как бы. Ну для меня он был, ну я никогда не видел таких скачков, чтобы человек так вот — то есть мы его не выпихивали никуда, не стимулировали его никак, не подталкивали, не разговаривали, а он сам как-то. Он говорит: Дим, я понял, что я кому-то нужен. Я понял, что я кому-то нужен и у меня есть место, куда я могу вернуться. То есть для него критическим стало, внутри него критическое мышление было, что он никому не нужен, и когда он что-то будет делать, ему придется потом опускаться на самое дно и вставать с самого дна. То есть вот этот вот пик, вот этот, который ему приходится вставать — опустился, поднялся — для них очень критичен. Психика не выдерживает вот таких вот скачков колоссальных, и люди срываются или в запой уходят, или просто говорят: я не буду, кругом одни обманщики, я ни в кого не верю и все остальное. Здесь он поверил в нас и поверил в себя. И он смог с собой поработать, он смог преодолеть вот это вот такое нежелание, леность, трудности какие-то психические, психологические и устроился на работу. Поэтому важно дать понять человеку, что он нужен, что мы готовы его поддержать, что мы готовы дать человеку возможность реабилитироваться, что мы готовы протянуть ему какие-то инструменты, с ним работать. То есть мы не просто сказать ему: слушай, вот тебе жилье, иди там, работай. Вот тебе тарелка супа, вот тебе одежда, вот тебе там жилье. А какой-то комплекс, комплексная помощь. И когда человек видит вот это подход к себе такой, ну неформальный, человек верит в то, что он может поработать, побороться за себя и человек готов идти вперед. И вот эта история, о которой я рассказываю, на самом деле для меня это тоже некое открытие было, когда я увидел, что человек, поверив в нас, готов работать над собой.

К. Мацан

— Это был Дмитрий Билык, руководитель общественной организации «Небомживы». Я напомню, это «Светлый вечер». Мы вернемся к нашему разговору после небольшой паузы.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. У микрофона Константин Мацан. Мы говорим сегодня о социальных проектах помощи бездомным, и одна из существующих форм такой помощи — это дома трудолюбия. Об этой теме следует говорить отдельно, потому что в самом сообществе некоммерческих организаций существуют разные мнения, порой очень настороженные, о такой форме помощи как дома трудолюбия. Тема сложная. С одной стороны, в случае отдельных домов трудолюбия специалисты указывают на опасные проблемы: насилие по отношению к тем, кто там оказывается, попытки извлечения прибыли из труда бездомных. С другой стороны, сама форма домов трудолюбия как попытки ресоциализировать, реабилитировать бездомных была благословлена в свое время святым праведным Иоанном Кронштадтским. И в согласии с заложенными им принципами свою деятельность старается вести, например, московский дом трудолюбия «Ной». Этот проект встречает поддержку и со стороны московских священников. О такой форме помощи бездомным мы говорим с руководителем дома трудолюбия «Ной» Емельяном Сосинским. Сама эта форма дома трудолюбия, которую вы избрали, почему именно она, в чем ее основной смысл, именно такой формы помощи бездомным?

Е. Сосинский

— Основная задача, как я ее вижу, в помощи бездомным состоит не в том, чтобы восстановить им документы, не в том, чтобы их накормить, не в том, чтобы их одеть, не в том, чтобы им предоставить место, где они могут жить, где они там могут спать, где они могут мыться. Основная задача — это помочь людям улицы (более правильно их называть «люди улицы», чем «бездомные», потому что у половины из них есть, в общем-то, жилье и прописка) изменить вот этот вот улично-тунеяднический образ жизни, который большинство из них ведут, подавляющее большинство, изменить на нормальный социальный образ жизни, при котором человек трудится, при котором человек отвечает за себя, отвечает за своих близких. То есть вернуть их, в общем-то, в человеческое общество — вот это основная задача. И эффективнее всего это делается именно с помощью домов трудолюбия. То есть любые другие виды уличной помощи, они, к сожалению, вместо того чтобы помочь человеку изменить его вот этот образ жизни, они ему, наоборот, помогают в нем остаться. Я сам этим занимался довольно-таки долго, я все это прошел и пришел к выводу, что все это не просто неэффективно, это анти-эффективно. Поэтому приюты именно по модели дома трудолюбия святого Иоанна Кронштадтского на данный момент самый эффективный вид помощи бездомным изменить образ жизни.

К. Мацан

— Для тех, кто не знаком с системой, как это работает? Люди улиц у вас живут временно или постоянно? Может ли человек уйти, если ему что-то, не знаю, не понравится, если он поймет, что не выдерживает?

Е. Сосинский

— Могут ли уйти? Конечно, да, уйти могут. То есть в любое время, если человек хочет от нас уйти, двери на выход, они, конечно, работают. Не факт, что его возьмут назад, это зависит от того, как он жил и как он ушел. Уйти человек может всегда, когда он это хочет сделать. У нас каждый месяц примерно тридцать человек уходят, что называется хорошо. А уходят хорошо — это значит они с восстановленными документами, они с устройством на работу, они с деньгами на аренду хостела или еще чего-нибудь — вот каждый месяц примерно человек по тридцать уходят таких. К сожалению, большее число уходит плохо, которые, как правило, они выпили и им предложили пройти дальше жить и работать с штрафными санкциями, потому что у нас ведется жесткая борьба ну с алкоголем там, с наркотиками, с нежеланием трудиться и так далее. Если они отказываются, они уходят. Вот многие уходят, к сожалению, так. Мы как бы, ну не напрасно «Ной» — дом трудолюбия святого Иоанна Кронштадтского, значит, мы взяли из обращения святого Иоанна Кронштадтского к жителям города — это 1872 год — взяли основные четыре положения, на которых основана, в общем-то, основаны наши правила, наши цели и наши методы ведения работы с бездомными. Во-первых, он говорил, что не надо подавать нищим у храмов, намного эффективнее, скажем так (ну я сейчас говорю своими словами, но у него в воззвании все это есть, можете все это прочитать), создать организацию, которая будет заниматься профессионально помощью этим людям. Причем что такое помощью? Если ты действительно хочешь помочь бездомному, ему надо дать жилье и работу. И с помощью этой работы он уже будет сам себя содержать и с помощью этого он обратно вольется в общество. И дальше он говорил несколько таких фраз, которые сейчас очень непопулярны для многих, в том числе и христиан, хотя меня это удивляет. Он говорил, что если человек, будучи здоров, отказывается трудиться, то его надо изгонять из города, потому что тунеядец — это рассадник заразы. И тогда же, в его время его, также как и нас сейчас, многие пытались обвинить в том, что созданный дом трудолюбия это некое карательное заведение. На что он говорил, что разве это карать — когда ты спасаешь человека от пьянства, от лености, от тунеядства, от апатии — это что ни на есть самые богоугодные заведения. Вот на этих как бы принципах они и построены, наши дома трудолюбия. У нас сейчас на данный момент восемнадцать приютов, в которых проживает порядка тысячи ста человек. Значит, все они живут в труде и трезвости — это наши основные правила. Трудоспособные мужчины, они находят любые подсобные работы, не требующие квалификации, работают там, зарабатывают деньги. Половину денег получают в виде зарплаты, вторую половину отдают — она уходит на содержание, во-первых, их самих, во-вторых, на содержание стариков, инвалидов, женщин и детей — тоже бездомных, которые живут, в основном, в наших социальных домах. И люди, живущие в социальных домах, они тоже трудятся. Другое дело, что, к сожалению, найти для них работу за деньги, чтобы они могли где-то зарабатывать, уже практически невозможно, поэтому трудятся они в основном на различных видах трудотерапии. То есть они либо за животными ухаживают, либо за огородом, либо какие-то различные поделки делают. Некоторые, которые совсем с тяжелыми формами — там после инсультов, еще что-нибудь, они фактически просто там что-то делают, чтобы у них работали мышцы, работали кисти, чтобы развивалась моторика. Но тем не менее шесть дней в неделю у нас трудятся все равно все.

К. Мацан

— Одна из проблем, которая связана с реабилитацией, ресоциализацией бездомных, это, ну скажем так, реакция местных жителей на агломерацию, совместное проживание в каком-то месте тех, кого вы назвали людьми улиц. С одной стороны, можно понять, если, допустим, в каком-то, не знаю, поселке целый дом занят людьми улиц или такой вот дом трудолюбия, например, то с одной стороны, местных жителей можно понять — есть какая-то напряженность, может быть, подозрительность. С другой стороны, как на это реагировать? Были ли у вас такие случаи, такие ситуации, когда приходилось объяснять окружающим жителям, что вы делаете, насколько это реально опасно и не бывали ли здесь какие-то нехорошие случаи?

Е. Сосинский

— Ну сразу хочу подчеркнуть разницу между людьми, проживающими в доме трудолюбия и людьми, приходящими на уличные кормления — это разница — земля и небо. То есть это абсолютно разные люди, несмотря на то что это люди чаще всего одни и те же. Но у нас они трезвые, у нас они нормально одетые, у нас они там ничем от них не пахнет, ничем там вызывающе никак они не выглядят. Поэтому для местных жителей это скорее на первых порах это страх, что вот такая толпа — особенно если речь идет о рабочих в доме, то это, в общем, еще такого вполне себе работоспособного возраста мужики. Ну если социальный дом — там старики, инвалиды, их, конечно, не особо боятся. Ну то есть местные жители, они, в общем-то, напрягаются, чем это может для них кончиться. Но у нас, мы существуем, наш приюты существуют уже десять лет, за все это время было всего несколько таких очень проблемных моментов с местными жителями. И то они были вызваны не тем, что у нас там какое-то жутко там криминальное или там жутко аморальное поведение, нет. Это просто с самого начала велась борьба там какой-то группы местных жителей с тем, чтобы рядом с ними в принципе не было вот такого дома, да, чтобы не было. Но определенные трудности, определенный дискомфорт местным жителям и наши дома, несмотря на то что это не кормления, на которых люди там и пьяные, и грязные, и не пойми какие, все равно какие-то дискомфортные моменты, конечно, бывают. Ну с чем они могут быть связаны? Предположим, человек пришел пьяный. Мы ему предлагаем: вот ты у нас ложишься спать, с утра решаем дальше, что с тобой делать. Если он на это соглашается — вопросов нет. Значит, если он говорит: нет, я там пойду домой, вернее я поеду в город, я тут не останусь — у нас есть два пути, как сделать так, чтобы он все-таки действительно уехал в город, а не остался в этом поселке, в котором находится наш дом. То есть либо его провожает кто-то из дома и сажает на автобус, либо у нас даже есть специальная машина, которая иногда там в крайних случаях она приезжает и человека увозит в город к метро. Но бывают случаи, когда человек, вот он все равно в таком состоянии выходит или его, допустим, вывезли куда-то к метро, а он все равно в пьяном состоянии возвращается обратно в этот поселок — и тут, конечно, от него проблемы местным жителям есть. То есть он может где-то там пьяный шататься, упасть, валяться, заснуть и куда-нибудь залезть — то есть это все, конечно, может быть. Другое дело, что в данном случае мы вместе с местными жителями, мы в этом вопрос союзники. То есть мы вместе с ними хотим его выловить и отправить его обратно там либо в город, либо сдать его в полицию. Потому что человек в пьяном состоянии в общественном месте — это нарушение законодательства. Другое дело, что, к сожалению, полиция забирать их не хочет. Несмотря на то, что это вот то ли закон о полиции, который, не помню, там какой-то кодекс, если человек в пьяном виде в общественном месте, его имеют право задержать до 15 суток. Но полиция это делать не хочет, потому что, как они честно признаются, где мы его будем держать? Мы должны его через суд провести, мы должны его в это время там и кормить, и чем-то занимать. Ну, в общем-то, им такие проблемы не нужны. Если бы вот в этом плане было сотрудничество лучшее, чем у нас сейчас, большее, конечно, бы мы избавились вот от этих негативных факторов, когда кто-то в пьяном виде мешает и нам, и местным жителям мешает как бы нормально, спокойно жить. Поэтому бывают конфликтные ситуации. Не часто, слава Богу, потому что люди у нас в подавляющем большинстве ведут трезвый, трудовой образ жизни, но все-таки это бывает. Поэтому да, местных жителей я тоже понимаю. Конечно, было бы лучше, чтобы мы как-то с ним и не пересекались, но, к сожалению, так как вся работа, на которой бездомные могут заработать, практически вся находится в Москве, то далеко от Москвы уезжать нельзя, то есть там, где какие-то уже просторы пошли. А здесь везде, где ни арендуй дом, все равно везде будут вокруг местные жители и, хочешь не хочешь, все равно придется как-то контактировать. Мы стараемся, когда есть возможность, когда у нас люди без работы, не могут найти себе работу, мы стараемся зимой дорожки чистить, стараемся храмам местным помогать, то же самое что-то где-то расчищать, детским домам, там домам престарелых каких-то помогаем. То есть мы пытаемся как-то сделать так, чтобы местные жители, они в нас видели не только какую-то причину дискомфорта, но видели и что-то полезное. Но тем не менее надо признать, есть обе эти стороны.

К. Мацан

— А среди тех, кто занимается помощью бездомным, людям улиц, как вы их, мне кажется, очень так верно и с любовью называете, можно выделить в дискуссиях две точки зрения, как мне кажется — если это не так, то поправьте меня. Одна точка зрения, что люди, попавшие на улицу, уже в принципе к нормальной жизни, такой полноценно социальной вернуться почти не могут. И все что можно сделать, это ну просто как-то помогать им держаться на плаву, что называется, совсем уж не опускаться. А вторая точка зрения, что нет, ни для кого никогда не закрыт путь там обратно в семьи, обратно к родным, обратно в свои города, к тому, что мы называем обычной нормальной, социальной жизнью. Вот вы что наблюдаете, какой точки зрения придерживаетесь?

Е. Сосинский

— Немножко от этого, немножко от этого и немножко не так. Значит ну, во-первых, могу сказать, что вот представьте себе, что человек стал инвалидом, причем физически — то есть ему там, грубо, отрезали ногу, отрезали руку, там что-то с ним произошло, не знаю — стать обратно, полноценно физически здоровым он не сможет уже, к сожалению, никогда, то есть у него новая нога не вырастет. Но создать для инвалида окружающую удобную среду, чтобы он мог, несмотря на то что у него уже есть инвалидность, он мог жить полноценной жизнью и как бы себя чувствовать не ущербным, и участвовать в общественной жизни, и что-то зарабатывать, и кому-то помогать — это возможно. Подавляющее большинство людей улиц, почему они оказались в этой ситуации? Потому что 90% из них алкоголики. Это вот как бы по моим за 18 лет работы с ними. И для алкоголика вернуться к самостоятельной жизни возможно только в том случае, если вокруг него все не пьют. То есть создать для него вот эту вот удобную среду, как анонимные алкоголики называют это, терапевтическую среду, как кто-то еще называет, не знаю. Это эффективнее всего именно благодаря поселению в какой-то общине, где именно трезвость. То есть вот если для большинства этих людей создать вот эти вот условия, что они могут жить в трезвости, то во всем остальном они моментально становятся такие же, как все окружающие — они и трудятся там, и читают, и кино смотрят, и женятся, и детей рожают и так далее. Но это когда речь идет о проживании в общине, где вокруг все трезвые. Ну, наверное, что-то похожее возможно, если человек, он попал в какую-нибудь там церковную общину, к анонимным алкоголикам — то есть где вокруг вот эта вот терапевтическая трезвая среда, там это возможно. Но что человек, он сможет самостоятельно жить, если он, допустим, поселился в хостеле, где вокруг все пьют или он вернулся назад в тот город, где у него там квартира, из которой уже давно, там даже его родителями был сделан такой алкоголический притон — вокруг тут же соберутся те же самые друзья, которые и сделали его вот этим человеком улицы. Вероятность того, что в этом окружении он сможет трезво жить, нормально, она приближается к нулю. То есть это настолько мало людей могут вот так вот измениться, настолько включить свою силу воли там, либо настолько верующими стать, чтобы, несмотря на все это, они смогли там жить — это очень мало таких людей. Поэтому это бывает, но это как бы на грани чуда. Ну и вторая причина, по которой если человек, он уже стал вести такой образ жизни, что вряд ли он сможет вернуться именно к самостоятельному образу жизни, когда он и живет самостоятельно, и работает самостоятельно — потому что ну примерно половина из них, у них уже жилья-то своего нет. И представьте себе вот в современных реалиях, да, когда человек всего лишился, и чтобы мог себе заработать опять на квартиру. Одно дело, если речь идет о какой-то избушке на курьих ножках, на каком-нибудь там тридевятом болоте, да, — это реально, конечно. Другое дело, что ему жизнь там даст. Если ему там до пенсии далеко, работы вокруг, конечно, никакой, что ему такое жилье даст? То есть надо жилье приобретать там, где есть работа. Там жилье стоит намного дороже. И если речь идет уже там о человеке престарелом, инвалиде, то шанс, что он сможет себе заработать на такое жилье, он также ничтожно мал, как и то что алкоголик сможет жить в пьяном окружении и не запьет. То есть над смотреть как бы не через розовые очки, надо смотреть правде в глаза. Поэтому вот это вот та жизнь, которую у нас люди ведут в наших общинах, общинная жизнь, она намного эффективнее. Потому что здесь у людей общинное жилье, общинная работа. У них, к сожалению, конечно, своего нет, но в этом случае они действительно живут как инвалиды, которым создали вот эту вот среду. И по поводу того, что насколько эти люди вот вообще могут измениться, здесь еще один очень важный показатель. Вот если вы вспомните Москву, ну даже не говорю про 90-х годов, да, даже примерно там начало двухтысячных, ну примерно даже по 2014 год — если вы помните, сколько пьяных тел валялось там на площади трех вокзалов, во всех практически этих переходах метро, в метро, в электричках, в автобусах, в подъездах, на детских площадках — это был ужас. Сейчас их практически нет. Вот то количество людей улиц, которое сейчас осталось, я так их оцениваю примерно в тысячу, максимум в две — это все что осталось на улицах. Было их ну раз в десять точно больше, может быть, даже и больше. И куда они все делись? Значит, они все разошлись по так называемым коммерческим проектам, которые сейчас называются рабочие дома — их сейчас в московском регионе очень много, никто точной цифры не знает. Но именно туда все бездомные разошлись. А там, во многих из них, трудиться приходится очень по много и в очень жестких условиях, гораздо жестче, чем у нас. И это говорит о том, что трудиться-то большинство из них на самом деле еще готовы, то есть они не тунеядцы. Несмотря на то что да, они алкоголики, поэтому самостоятельно жить не могут, но они не тунеядцы. И вот, на мой взгляд, это как раз вот очень важный показатель того, что если человеку правильно помогать — вот в данном случае это называется трудовая помощь, модель домов трудолюбия Иоанна Кронштадтского — за исключением индивидуального жилья и индивидуальной работы, во всем остальном, он, я считаю, полностью социализируется, полностью станет обратно нормальным человеком. Если его на улице — учитывая, что вот создано огромное количество там и приютов, и трудовых домов, и не знаю чего, вот как в Московском регионе их очень много, и я не скажу что все они хорошие, есть явно плохие, есть где и пить разрешают и избивают, есть тотально рабовладельческие, где не платят, но огромное количество в принципе нормальных, то есть где можно и жить и трудиться, и пить тебе там как бы не дадут. И если это все создано, а при этом человеку говорить: не обязательно тебе туда ходить. Вот хочешь есть — вот мы тебя будем кормить там семь раз в день. Хочешь переодеваться — вот мы тебя будем переодевать каждый день, когда ты уделаешь все то, во что мы тебя сегодня одели. Хочешь переночевать — мы тебе в каждом районе поставим палатки обогрева, и ты где упадешь, там мы тебя и накроем одеялом, и тебе будет тепло. Пожалуйста, пей сколько хочешь. Вот в этом случае эта уличная помощь, с моей точки зрения, она оказывает огромный вред. И человек вместо того, чтобы уйти с улицы, изменить образ жизни, он, наоборот, в этом образе жизни уличном закрепляется. И потом его оттуда уже вытащить уже будет крайне сложно. И смертность, конечно, на улице она намного выше, чем когда человек живет нормальной рабочей жизнью.

К. Мацан

— Дом трудолюбия «Ной» сейчас на данный момент в какой нуждается помощи, поддержке со стороны тех, кто сейчас, может быть, наш эфир слушает и хочет узнать, как помочь и есть ли какие-то нужды?

Е. Сосинский

— Сейчас у нас самая большая проблема, которая на нас свалилась — это произошло именно в этом году, то есть мы с этим еще не сталкивались — нас сейчас вот руками пожарных как бы власть хочет, ну я не могу сказать, что у нее прямо цель такая нас закрыть, но фактически она это делает. Сейчас стали требовать, чтобы во всех наших приютах были выполнены правила противопожарной вот этой вот безопасности. А как нам посчитал один из наших волонтеров, у которых как раз своя фирма по установке этого противопожарного оборудования, на тот приют, вот в котором сейчас все это тяжелее, там дальше все это с пожарными зашло, только на один этот приют это примерно 600 тысяч обойдется, чтобы все это установить. Причем я, естественно, не хочу сказать, что там противопожарное оборудование — это зло, там давайте с ним бороться — нет, я это сказать не хочу. Но проблема в том, что у нас таких денег нет. И одно дело, когда эти требования, они применяются там к организации, у которой есть деньги, либо если нет денег нет, то люди оттуда разойдутся обратно по домам — то есть понятно, у них уже там не будут созданы такие условия, чтобы за ними там ухаживали, да, он опять вернется домой, детям придется его там каким-то образом за ним ухаживать, нанимать кого-то, не знаю. Но тем не менее людям есть куда уйти. В нашем случае речь идет о бездомных инвалидах и стариках. Поэтому надо четко совершенно понимать, что если мы эти требования не выполняем (а нам их не на что выполнить), то люди окажутся обратно на улице. И дальше вот эта позиция, которую озвучил нам один депутат, он сказал, что ну если вы не можете обеспечить им пожарную безопасность, то, конечно, не надо было их забирать с улицы, там им безопаснее, государство о них позаботится. То, что он сказал, это совершенно не соответствует никакой действительности, государство о них не позаботится. И вероятность того, что они либо сгорят на улице, либо замерзнут, либо станут сами преступниками, либо жертвой преступления в разы, там просто в десятки раз выше, чем когда они живут у нас в нормальных условиях. Поэтому сейчас огромная просьба ко всем, кто нас слышит, либо как-то помочь достучаться до власть имущих, что, если уж требуете вы выполнения этой противопожарной безопасности, мы не против, ну так вы или помогите нам оснаститься этим, да. То есть 600 тысяч на каждый приют — это бешеные деньги. У нас 6 тысяч в месяц стоит содержание одного старика или инвалида — то есть это сто человек. Это у нас вот дом реально, который сейчас хотят закрыть из-за этого — там сто человек, то есть вот эти вот 600 тысяч — это надо его на месяц просто закрыть и все. То есть для нас это нереально, учитывая, что дом у нас такой не один. То есть либо помочь как-то достучаться до власти, что ну подумайте, что вы делаете, да; либо помочь собрать эти деньги. Но учитывая, что приютов у нас много, я даже не знаю, я боюсь, что после пожарной какая-нибудь следующая проверка придет. То есть тут еще проблема в том, что бездомные люди не выделены в отдельную категорию граждан, которые нуждаются в помощи. Поэтому если я вот, допустим, хочу пустить бездомного в дом, который я специально для этого арендовал, к этому дому различные проверяющие органы, они применяют те же самые требования, те же самые критерии, которые относятся, предположим, к пансионату ветеранов войны и труда. Потому что бездомные отдельно не выделены, и поэтому считается, что что ветераны, что бездомные, они должны жить в одинаковых условиях. Но это безумие. То есть человека ты забираешь с улицы, где все там в десятки раз хуже, и ты ему обязан создать условия, которые приемлемы для ветерана — ну это, не знаю, ну маразм, по-моему, полный. И тем не менее, если не можешь создать — все, оставь его обратно на улице. Ему там будет безопаснее, как господин депутат нам сказал. Поэтому просьба либо помочь достучаться до власти, либо какой-то рамочный закон о бездомных сделали, изменили как-то это требование, помогли бы оснаститься, либо собрать на это на все денег, но деньги большие. Ну и, естественно, всем верующим просьба молиться, потому что ситуация тяжелая. И надеюсь, что все-таки как-то Господь не допустит, чтобы вот это больше тысячи человек, которые сейчас у нас — это такое количество, как сейчас остались на улицах — чтобы они опять удвоили число уличных бездомных. Очень надеюсь, что Господь этого не допустит.

К. Мацан

— Это был руководитель дома трудолюбия «Ной», Емельян Сосинский. И под занавес нашего разговора я хотел бы, чтобы прозвучали слова еще одного собеседника, которого я уже несколько раз сегодня упоминал и не мог не упомянуть — доктора Лизы. Это цитата пространная, но она того стоит, из нашего с ней интервью для журнала «Фома» в 2012 году. Интервью было озаглавлено словами доктора Лизы: «Я всегда на стороне слабого». Вот реплика из этого текста: «Зимой мои бездомные — а многих из тех, кого мы кормим на вокзале, я знаю по именам, — принесли инвалида — беспомощного, грязного. Оказалось, человек после инсульта вообще не разговаривает. Как вы его донесли? — удивляюсь я. А они отвечают: на руках. В метро-то нас с ним не пускают... Вы понимаете? Бомжи на своих руках — от метро „Шаболовская“ до метро „Павелецкая“ — несли „своего“. Спросите обычных людей, кто на такое способен. Думаю, немногие. Получается, что люди неустроенные, нищие и голодные жалеют друг друга больше, чем люди устроенные, обеспеченные и сытые. Бомжи на себе прочувствовали всем известный нравственный принцип: относись к людям так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе. Конечно, не нужно абсолютизировать. Среди бездомных есть разные люди — и психически больные, и просто опустившиеся, но в большинстве своем бомжи, которые приходят друг к другу на помощь, своим примером показывают, какого отношения окружающих им бы хотелось. А как иначе объяснить, что полуголодные, раздетые люди, которые едва себя самих-то могут накормить и согреть, приносят к нам на вокзал другого такого же, голодного и полураздетого? И приносят на себе. Что делать нам, обустроенным? Начать надо, как всегда, с малого — перестать осуждать самих этих бомжей, перестать их презирать и шпынять, не пинать ногами и не тушить о них окурки — в прямом и переносном смысле. Кому-то достаточно (и это, возможно, самое лучшее) просто не замечать их. Если способны на большее — дайте им хлеба. Дайте адрес нашего фонда или другого фонда, где таким людям помогают. Но сначала — повторюсь — не осуждайте бездомных. Тогда мы, обустроенные, может быть, сможем не осуждать друг друга». Конец цитаты. Это были слова Елизаветы Петровны Глинки, доктора Лизы, из интервью журнала «Фома» в 2012 году. На этом мы заканчиваем наш сегодняшний разговор. У микрофона был Константин Мацан. До свидания. Берегите себя и друг друга.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем