«Почему молитвы такие длинные? Вопросы неофита». Прот. Андрей Рахновский

В нашей студии был настоятель храма Ризоположения в Леонове, преподаватель кафедры библеистики Московской Духовной Академии протоиерей Андрей Рахновский.

Разговор шел о молитвах и богослужениях, об их значении и смыслах, и почему часто они кажутся такими длинными и можно ли их сокращать.

---

Ведущий Александр Ананьев

А. Ананьев

— Добрый вечер, дорогие друзья! Меня зовут Александр Ананьев. Сегодня я, как обычно, по понедельникам в восемь часов вечера, выступаю в естественной для себя роли неофита — человека, который принял крещение относительно недавно. Кстати, чем дальше, тем удивительнее становится моя роль. Это уже, получается, больше года назад. Но вопросов почему-то меньше не становится — вопросов становится только больше. И я счастлив, что имею возможность задать эти вопросы тем, у кого есть на них ответы, и сегодня приветствую в студии дорогого гостя, друга радио «Вера» протоиерея Андрея Рахновского, настоятеля храма Ризоположения в Леоново, преподавателя кафедры библеистики Московской Духовной Академии, человека столь же мудрого, сколь и обладающего чувством юмора. Добрый вечер, отец Андрей, рад Вас видеть!

Протоиерей А. Рахновский

— Добрый вечер, здравствуйте!

А. Ананьев

— И вот какой вопрос. Человеку для того, чтобы его путь к Богу в Церкви приносил хоть какие-то плоды, и чтобы он двигался по этому пути, как правило, нужно развить в себе что-то, научиться, открыть, вырастить в себе кого-то. А передо мной стоит другая задача: мне нужно кого-то в себе придушить, чтобы он не мешал мне двигаться по этому пути. Поясняю свою несколько неожиданную и даже в чем-то парадоксальную мысль. Вот уже на протяжении 22, если мне не изменяет память, лет я работаю редактором, журналистом, и одно из правил журналистики, особенно когда дело касается работы на радио, это максимально сокращать любой текст, делать его максимально понятным, чтобы он был доступным, и даже если тебе кажется, что ты, посокращав текст многократно, получил перед собой близкий к идеалу текст, все равно найдется слово, которое надо вычеркнуть, и последний штрих любой работы — это ты находишь это слово, вычеркиваешь и только потом уже относишь этот текст тому, кто его сказал. И когда мы вместе с женой были на вечерней службе на Троицу, той самой, где три очень длинные, красивые коленопреклоненные молитвы, я понял, что у меня большая проблема.

Протоиерей А. Рахновский

— Угу.

А. Ананьев

— Вместо того, чтобы молиться, у меня голова была неотвязно занята одной мыслью: «А чего так долго?». Ну ведь можно было... Мы уже об этом говорили, я об этом уже говорил. И вместо того, чтобы общаться с Богом, вот до слез просто, я занимался вот этим вот... вот этой вот редакторской правкой текста.

Протоиерей А. Рахновский

— Угу, угу.

А. Ананьев

— И это неправильно! И вот сейчас с Вашей помощью я хочу — длинное вступление получилось, можно было сократить — я хочу придушить в себе этого редактора. Во-первых, скажите мне, пожалуйста, действительно ли надо избавляться от чего-то или от кого-то в себе? Или это надуманно?

Протоиерей А. Рахновский

— Ой, это очень сложный вопрос. Где-то избавляться и где-то развиваться... Вот применительно к молитвам — ну, как-то сами собой эти строки сейчас вот вспоминаются. Вот. Причем, их можно прочитать и с разной интонацией. Помните, да?

 «Отцы-пустынники и жены непорочны, чтоб сердцем возлетать во области заочны, чтоб укреплять его (сердце, надо полагать, да?) средь дольних бурь и битв, сложили множество божественных молитв», да? (Смеется.) И вот это вот «множество молитв»... Вы понимаете, что в этих строчках, да, мы чувствуем такое вдохновение молитвенное и поэтическое. И нужно понимать, что проблема-то — она, в общем-то, к чему сводится? Что те люди, которые это писали, для них было величайшим наслаждением пребывать в этом состоянии молитвы. Представьте себе, что Вы, например, поддавшись какому-то вдохновению, будучи разлучены со своей любимой супругой, написали ей SMSку на не знаю, сколько там десятков или сотен знаков, а там повторяется одно слово: «Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю, люблю». То есть для Вас это было полно какого-то внутреннего содержания. А вот кто-то прочитает это и думает: «Ну можно же просто было написать: «Люблю». То есть именно переживание — я так скажу — какого-то состояния, нам не всегда ведомого, хотя иногда нам, может быть, это и открывается, да? — переживание этого состояния заставляло святых людей вот повторять одни и те же слова, но это было не пустословием, а желанием как можно дольше остаться в этом состоянии, потому что слов уже не хватало, а пережить это состояние хотелось. А мы сейчас подходим немножечко с другой стороны: мы такие... Как сказать... Мы больше подражатели, да? То есть мы воспринимаем наследие, духовно не имея вот этого состояния. И это целая проблема. И она заключается в том, что, с одной стороны-то, нам надо и сохранить предание. То есть мы не можем сказать: «Ой, извините, сейчас это все устарело, не нужно, давайте вот. действительно, проведем редакторскую работу, сократим», да? Мы упустим очень многое — не в плане формы, а того содержания, к которому мы, по идее-то, должны стремиться. Но и другая как бы Харибда, да? (Смеется.) Это Сцилла, да? А это Харибда — как бы не остаться такими навсегда «христианами-реконструкторами», не выродиться просто в повторение чего-то и при этом не иметь внутреннего духа, который должен быть.

А. Ананьев

— Правильно ли я понимаю, что если вот этот дух выродится, мы превратимся в тех, кого принято называть фарисеями?

Протоиерей А. Рахновский

— Совершенно верно. Хотя, Вы знаете, вот так вот... (Смеется.) Не могу все-таки согласиться с такой тотальной критикой фарисеев. Многие среди них действительно искренне стремились...

А. Ананьев

— Ну, в том смысле, в котором мы понимаем общее значение этого слова.

Протоиерей А. Рахновский

— Да, да. Ну вот как бы останется форма без внутреннего содержания. С другой стороны, поскольку это содержание — ну, я про себя, ладно, скажу, — содержание-то мое часто достаточно скудно внутреннее, и вот сейчас если буду подгонять внешнюю форму под мое содержание, да? (смеется) — тоже ничего хорошего не получится. Вот как найти этот баланс, где вот та рассудительность, мудрость, да? Найти вот ту меру молитвы, чтобы не попасть ни в ту, ни в другую крайность.

А. Ананьев

— Ну, неофиты — они вообще созданы из крайностей. И поскольку мне здесь выпала вот эта счастливая доля выступать в роли неофита, я все-таки буду искать крайность, все-таки буду искать возможность изменить себя настолько, не помысливая даже о гипотетической возможности изменения этих священных текстов. Мне важно самому найти в себе вот эту вот тонкую пока ниточку, превратить ее в дорогу, чтобы наконец начать понимать и чувствовать, чтобы они превратились из текстов, которые, в принципе, как ты понимаешь, «надо бы сократить», во что-то гораздо большее. И сейчас я буду задавать какие-то вопросы, которые помогут мне расчистить вот эти грязные камни с этого пути, которых там, на самом деле, много. Один из моих приятелей, человек неверующий, некрещеный, но почему-то испытывающий острую необходимость задавать мне вопросы, пытаясь меня на чем-то поймать, утверждает (и я не смог ему ответить на этот вопрос), что постоянно повторяющиеся фразы в молитвах, фразы, мысли в разных формулировках, которые, собственно, и делают молитву такой длинной (вот, в частности, мы говорим о конкретной молитве — «Вечерно(?) Троицы»), он называет это... вот не зомбированием... Как он называет это? Программированием сознания. Да, программированием сознания. Ну, то есть, другими словами, как он говорит, «если сто раз повторить фразу: «Кто здесь самый умный и красивый на свете?», рано или поздно ты станешь гораздо умней, красивей, чем ты был до того, как повторил эту фразу». По крайней мере, твоя самооценка вырастет, и ты изменишь свою модель поведения. Я понимаю, что это не нейролингвистическое программирование, ни в коем случае.

Протоиерей А. Рахновский

— Угу.

А. Ананьев

— Ну, я бы так сказал: «Это не НЛП, друг мой, это молитва!». А потом так думаю: «Ну вот он сейчас спросит, почему». Он не спросил тогда, я спрашиваю Вас: почему?

Протоиерей А. Рахновский

— Да, я как раз вчера навещал своего старшего сына. Он сейчас, скажем так, находится в армии на сборах. И он вчера рассказал, что поскольку у них были сейчас напряженные дни всякого рода подготовки, и строевой, говорит: «Пап, ты знаешь, я вот вечером про себя читаю вечерние молитвы, и когда ошибаюсь, я (нрзб.) повторяю: «Отставить!». (Смеется.) То есть, действительно, часто повторяемые слова имеют такое значение. Вот. А я наблюдал другой эффект. Я, наверное, был бы очень рад (хотя это опять неправильный подход), чтобы действительно часто повторяющиеся слова что-то вот во мне изменили и как бы меня запрограммировали на что-то. А практика, по крайней мере, показывает другое: что часто повторяемые слова как раз начинают обесцениваться и не восприниматься вообще, никак! То есть мы повторяем без конца: «Остави нам долги наши, как и мы оставляем должником нашим». И что? Сразу же ближайшая какая-то критическая ситуация в отношениях с кем-то, и что, мы действуем так? Мы что, оставляем кому-то долги так? Ну, по крайней мере, так вот сразу, быстро, да? Вот. То есть происходит такое, наоборот, «зачитывание» молитв, и это просто фразы, слова, которые, к сожалению, никак не влияют на поведение. Я наблюдаю другой эффект. То есть да, я согласен, что это тоже неправильно — как бы сказать... зазомбировать себя. И, наверное, как-то надо было отвечать на Ваш вопрос с точки зрения — «да, вот все это неправильно», что нужно молиться именно вдумчиво, сознательно, понимая каждое слово, отдавая отчет в своих действиях. Я бы рад был бы так ответить на вопрос, но практика церковной жизни, к сожалению, показывает мне другую картину. (Смеется.)

А. Ананьев

— Есть даже название у этого феномена, когда ты одно и то же слово, повторив много раз (там, слово «причал», например)... Ты его повторишь пятьдесят раз, в какой-то момент тебе это слово начнет казаться, во-первых, лишенным всякого смысла, а во-вторых, ну просто забавным сочетанием звуков. Ты перестанешь понимать его смысл. Есть такая вот особенность у нашего мозга. Тем не менее, «Господи, помилуй!» мы повторяем сорок раз. Для чего?

Протоиерей А. Рахновский

— Возвращаюсь, опять-таки, к тезису, с которого я начал. Эти молитвы рождались из некоего состояния, которое мы редко переживаем.

А. Ананьев

— Об этом, по-моему, писал епископ Иона Черепанов. Я, готовясь, к нашей беседе, нашел...

Протоиерей А. Рахновский

— А, очень интересно! Что он сказал?

А. Ананьев

— Когда люди влюблены, сказал он, они не могут друг с другом набыться, наговориться. Поэтому... Так же и с Богом, говорит он.

Протоиерей А. Рахновский

— Да, совершенно верно. Поэтому для нас сейчас что такое прочитать сорок раз «Господи, помилуй!»? Это чтец примерно вот таким голосом: «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй»... Кстати...

А. Ананьев

— Кстати, наткнулся... Да простит меня Господь... В YouTube есть прекрасный ролик, где такой прелестный попугай ходит по спинке дивана и повторяет: «Господи, помилуй!». Ну, видимо, хозяйка тут, вот как раз в этом углу, тоже молится. И он, услышав вот это вот... И столько неизбывного чувства у него в голосе! Вот тоже он повторяет: «Господи, помилуй!». Начинаешь даже верить, что он даже понимает, о чем он говорит.

Протоиерей А. Рахновский

— Можно вспомнить и Лескова, как там один чтец, который читал: «Придите, поклонимся пред царем нашим Богом», у него: «Плетимбо, плетимбо, плетимбо!». (Смеется.) Да, это так. А, тем не менее, они не могли набыться. Они хотели постоянно повторять Имя Божие, наслаждаться им. Мы, конечно, сейчас слово «наслаждаться» используем, там... Можно наслаждаться новым гаджетом или наслаждаться, там, чем-то... (Смеется.) Они наслаждались Именем Божиим. И интересно, что — ну, так вот копнем, да? — в таком мистическом опыте святых ведь есть переживание не просто радости при упоминании Имени Божия, а это доходило вплоть до каких-то физических ощущений — некоей сладости, буквально физической, вот произношение Имени Божьего. Ну, конечно, на нас могут сейчас обрушиться с криками, что мы там вообще с ума все посходили с нашими молитвами, но, тем не менее, это не просто... Это имя сладко не только в сердце, но и в устах. Это вот тот мистический опыт святых нам об этом говорит. А мы, вроде как, сейчас... Мы пришли, и нам надо это выслушать. И поэтому мы начинаем тяготиться: «А почему так долго?», да? Но это ощущение тягости — оно отчасти справедливо. Потому что я-то, может, и хочу до этого состояния дорасти, но пока-то еще объективно-то не дорос, а как мне быть, с чего начать, да?

А. Ананьев

— Это очень хороший вопрос. Вот об этом я хочу поговорить с Вами прямо сейчас.

Мы продолжаем разговор с протоиереем Андреем Рахновским, настоятелем храма Ризоположения в Леоново, преподавателем кафедры библеистики Московской Духовной Академии, о молитвах. И разговор наш можно было бы озаглавить так: «Почему так долго? Зачем это нужно?». И вот Вы говорите — «они», имея в виду святых, являющихся, фактически, «авторами» этих молитв (если слово «авторы» здесь уместно).

Протоиерей А. Рахновский

— Оно уместно. Почему...

А. Ананьев

— Уместно. Но у них свой опыт, у меня — свой. Разве можно вот этот вот их опыт, такой огромный айсберг, если представить себе, верхушка которого — это слова, в которые весь опыт был облечен, а мысль изреченная, как известно, есть ну если не ложь, то всю глубину мысли и духовного опыта едва ли можно выразить в слове... И вот мы берем вот эту верхушку айсберга и пытаемся ее прицепить на свой маленький, невзрачный опыт. Естественно, у нас опыт-то маленький, по сравнению с этими великими святыми, а верхушка — большая, и она нас так, получается, давит. Может быть, правильнее тогда было бы своими словами?

Протоиерей А. Рахновский

— Угу. Ну, тут, наверное, так, мне кажется, что я не могу обойтись без их опыта, он мне нужен, как вода, как воздух... Это как, знаете, в душной комнате открыли форточку, и ворвался свежий ветер, да? Одновременно я понимаю, что целиком вместить я это не могу, это будет искусственно. Поэтому здесь именно нужно сочетание опыта молитвы святых и собственного опыта. Это очень просто. Есть такой замечательный человек — святой Феофан Затворник, который в своей книге «Что такое духовная жизнь и как на нее настроиться?» прямо пишет, что ты читаешь молитвы, если у тебя возникло желание вставить какие-то свои слова, свою эмоцию, свою фразу — делай это. То есть как бы растворять молитву, скажем так, стандартную, своими словами — это нормально, это... У нас просто живет какое-то.. Ну, я понимаю отчасти — у неофитов живет такое убеждение, что все, что я делал до этого, оно же все-таки плохое, вся моя жизнь как бы до веры...

А. Ананьев

— Да, и надо делать правильно!

Протоиерей А. Рахновский

— ...да, поэтому надо все делать правильно. А «правильно» — это значит «точь-в-точь как...», да? Поэтому я должен прочитать как бы все молитвы точно так же, как там написано, ну, и так далее, и тому подобное. За этим, может быть, не знаю, кроются какие-то фобии, иногда неврозы какие-то. В любом случае, это что-то всегда как бы нездоровое, да? И поэтому здесь, в общем-то, я часто с этим сталкиваюсь, священнику бывает очень трудно донести до человека, что нужен именно подход к этому с рассудительностью, что нужно смотреть в суть явления, а не на его форму. Но человек этого боится. Ему кажется, что «вот если не так дочитаю, вот Бог меня накажет». Вот Вы представляете? «А если я не все прочитаю, тоже Бог меня накажет. А если свое слово вставлю, Бог меня накажет. И если я, будучи женщиной, изменю местоимение с мужского рода на женский, Бог меня тоже накажет». Абсурд, но это так.

А. Ананьев

— Вот да, есть какая-то... Нет вот установки, что «Бог меня накажет», но вот, опять же, исходя из моего внутреннего опыта... Я едва ли могу назвать его духовным, он, скорее, такой бытовой. Как Вы понимаете, молитвы перед трапезой я, там, читаю, ну вот сколько... не так давно. Ну, есть, там, «Отче, (нрзб.) на Тебя, Господи, уповаю», потом «Отче Наш», потом «Господи, помилуй и благослови!». И у меня так иногда возникает мысль: «Вот «Богородицу» очень хочу прочитать». Потом так: «Не положено, не надо». И я знаю, я, причем, знаю!.. Вот я сейчас спрошу, там, у жены, которая, к счастью, обладает гораздо более богатым опытом, чем я, спрошу: «Можно?», она скажет: «Да конечно можно! Обязательно прочитай!», но я понимаю, что как-то это неправильно. Вот надо сделать «правильно». Какая-то есть все равно внутренняя такая убежденность, что «вот так вот положено».

Протоиерей А. Рахновский

— А здесь категорий «правильно» — «неправильно» не существует, именно в том как бы аспекте, в каком Вы говорите. «Правильно» — «неправильно» — это относится к внимательной — невнимательной молитве, к молитве в состоянии непрощения, ожесточения и так далее, но не к форме молитвы. И возвращаясь, опять-таки, вновь к мысли, что молитва — это, прежде всего, состояние, хотя я лично выступаю за то, что молитва должна быть разумной и человек должен понимать, о чем он молится, с другой стороны, вот этот вот момент разумности –не следует на него слишком сильно как бы напирать. Потому что молитва — состояние, это нечто поверх слов. Ведь есть же и молитвы безмолвные. И в Священном Писании есть примеры этого. И вот сам вздох, как бы вот обращенный к Богу ментально, бессловесный, это же ведь тоже молитва. Это я не что-то сейчас придумываю, я вполне традиционные вещи сейчас излагаю, да?

А. Ананьев

— Но разве для этого не нужен гораздо более серьезный духовный опыт, для безмолвной молитвы?

Протоиерей А. Рахновский

— Ну, когда мы говорим «более серьезный духовный опыт»...

А. Ананьев

— Велико искушение сказать: «А я безмолвно молюсь!». Самому себе сказать: «Вот я так безмолвно молюсь». Понятно же, что это не так.

Протоиерей А. Рахновский

— Ну почему бы нет, как бы? То есть, если это запрос как бы души, если это не искусственным образом, а естественная потребность, это вполне возможно.

А. Ананьев

— У меня не так давно была возможность присутствовать на большом семейном ужине с дорогими моему сердцу людьми, у них там много детишек маленьких. И вот перед трапезой они тоже молились, и я впервые увидел «Отче Наш» с другой стороны. Вот для меня это тоже был такой опыт неожиданный. Они говорили: «Хлеб наш насущный дашь нам есть». Маленькие — ну, четыре-пять лет, там. «Дашь нам есть». Я так улыбнулся. Потом: ну чего, а как там, в оригинале? А вот так. А почему? И вот уже по-другому посмотрел на это. И как-то вот она очень остро прозвучала для меня тогда.

Протоиерей А. Рахновский

— А я могу такой пример привести. Однажды я причащал одну даму, пожилую женщину (она сейчас уже преставилась), звали ее Матрона. И я ей говорю... Ну вот она церковный человек, я говорю: «Вот можете приначинательные(?) молитвы, вот с «Трисвятое» по «Отче Наш» прочитать сами?». Она говорит: «Да, батюшка, я с радостью». И «Молитва Троице»: «Оставим нам»... «Пресвятая Троица, помилуй нас, Господи, очисти грехи наши, Владыка, прости беззакония наши, Святый, посети и исцели немощи наши, имене Твоего ради» она прочитала знаете как? «Имени Твоему рады!» (Смеется.)

А. Ананьев

— От этого же она не становится хуже!

Протоиерей А. Рахновский

— Нет! Более того, это ведь ее духовный опыт пробился через форму молитвы! Она радовалась тому, что она молится Богу! А как, как еще можно такие слова придумать? (Смеется.)

А. Ананьев

— И, возвращаясь к разговору вот все-таки гораздо более непростому... А мы сейчас имеем в виду — вот я, в первую очередь — вот эти длинные молитвы, в частности, там, «Вечерню на Троицу», утреннее и вечернее правила, вот эти вот часы(?) большие...

Протоиерей А. Рахновский

— Угу, угу.

А. Ананьев

— И каждый раз, когда сталкиваешься вот с этим, там, двухчасовым богослужением, ты, человек XXI века с каким-то туманным сомнительным редакторским прошлым, вспоминаешь о том, что нигде в Евангелии Господь ведь не говорил: «Молитесь как можно дольше!». Напротив, Он дает предельно короткую, лаконичную молитву «Отче Наш». И Он прямо говорит: «Молитесь так!». Более того, он упрекал ведь фарисеев за то, что лицемерно долго молятся. «Молясь, не говорите лишнего. В многословии своем не будете услышаны просто».

Протоиерей А. Рахновский

— А я еще дополню вот этот, скажем, каскад цитат еще одной цитатой апостола Павла: «Бодрствуйте, непрестанно молитесь». Вот вопрос: непрестанная молитва и молитва с лишними словами, с пустыми, многосложная молитва — одно ли это и то же? (Смеется.) Вот Вы видите, может быть, это неправильно, вот я Вам вопрос такой хочу задать: как Вы думаете? То есть все-таки мы исходим из того, что Писание боговдохновенно, и оно не противоречиво. Поэтому нужно искать какой-то выход. Вот апостол Павел говорит: «Непрестанно молитесь!», Христос призывает к тому, чтобы не пустословить и не быть многословными. Как решить эту проблему?

А. Ананьев

— Молитва есть акт богообщения — для меня.

Протоиерей А. Рахновский

— Угу.

А. Ананьев

— И чем бы я ни занимался, перед тем, как заняться этим, я должен спросить Бога, а благословляет ли Он меня этим заниматься, правильно ли то, что я сейчас буду делать? И я услышу ответ, всегда услышу, хорошо это или нет. И делая то, что я делаю, должен делать это... не «должен»... и даже неправильно... я не знаю, какое слово подобрать... делать это надо с любовью и с Богом. Если ты делаешь это без любви и без Бога, тогда не стоит этим заниматься. И призыв жить в непрестанной молитве я понимаю как жизнь в непрестанном богообщении.

Протоиерей А. Рахновский

— Совершенно верно. Совершенно... Вот мы же можем отличить... Вот общаются супруги, которые любят друг друга, говорят какие-то ласковые слова. И, например, там, открываем «Мертвые души» — вот Маниловы, да? Вроде, у них все такое: сю-сю-сю-сю, такое все... (Смеется.) А чувствуется фальшь, да? Вот поэтому по формальным признакам здесь ни в коем случае нельзя судить. И, конечно же, Христос... Понимаете, получается, что Христос противостоял одной формальности, а Он нас подвигает к другой: «Молитесь кратко», да? (Смеется.) Вот появляется другая формальность: «Молитесь кратко». А ведь проблема-то не в краткости, не в долготе, а вот как раз в том, о чем Вы сейчас сказали.

А. Ананьев

— Угу. Мы продолжим разговор о молитвах с протоиереем Андреем Рахновским ровно через минуту. Не отходите далеко.

Вы слушаете «Светлый вечер» на радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев, и я продолжаю задавать вопросы неофита настоятелю храма Ризоположения в Леоново, преподавателю кафедры библеистики Московской Духовной Академии протоиерею Андрею Рахновскому. Еще раз добрый вечер, отец Андрей!

Протоиерей А. Рахновский

— Да!

А. Ананьев

— Вот сейчас хочу сконцентрировать нашу беседу на утреннем и вечернем правиле как ярком примере продолжительных, особенно для человека XXI века, молитв. Потому что раньше люди писали какие-то длинные письма, даже ручкой на бумаге, они читали какие-то толстые книги. Мы же сейчас читаем что? Правильно: Телеграм, Инстаграм (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), там, где вообще всего мало, и любые тексты, которые займут чтение больше минуты, мы называем лонгридами и стараемся отложить их на потом, и, в общем, надеемся на то, что мы забудем об этих текстах, потому что, в общем, особо не интересно. Ну разве что автор нам глубоко симпатичен, и из любви к нему и уважения мы прочитаем этот лонгрид, чтобы потом написать ему в ответ, какой он молодец. Как давно — я хочу узнать историю утреннего и вечернего правила, к примеру — вот эта последовательность молитв... Она же была не всегда, и, я так понимаю, она есть только в православии?

Протоиерей А. Рахновский

— Ну, я так скажу, что сборник утренних и вечерних молитв — тут, конечно, надо спрашивать специалиста по исторической литургике, могу здесь сесть в лужу. Но это все-таки сборник, появившийся достаточно недавно (думаю, ну, может быть, в XIX веке, скорее всего). Поскольку это сборник из разных молитв...

А. Ананьев

— То есть в синодальный период?

Протоиерей А. Рахновский

— Да, да. То есть это молитвы — там, например, часть молитв взята из Полунощницы (ну, есть такой вид богослужения), какие-то молитвы взяты из Повечерия. Например, вот в Греции ничего не знают... в греческой... в православной Греции... я не говорю, что хорошо или плохо... ничего не знают про эти молитвы. Как правило, в качестве утреннего и вечернего правила выступают Полунощница и Повечерие. Ну, как это традиционно всегда и было, это службы, которые изложены в такой книге, как «Часослов». То есть это именно службы, которые совершаются в храме, ну, в монастырских храмах, чаще всего. Это, кстати, очень неплохой сборник молитв, утренние и вечерние молитвы, прекрасный просто. Но к нему неправильно относятся. Вот я хочу просто обратиться... Вот говорите в мой адрес что угодно, но я хочу обратиться, особенно к новоначальным, к тем, кто начинает свой духовный путь в Церкви: ни в коем случае не читайте утренние и вечерние молитвы полностью! По какой причине? Потому что рано или поздно Вы все равно, ну, либо забросите их чтение, либо все равно будете сокращать. То есть Вашего первоначального запала не хватит на это. Поэтому лучше отталкиваться от времени. Ну, я советую начать с пяти минут. Ставишь будильник на пять минут и читаешь утренние или вечерние молитвы, не задумываясь над тем, сколько ты прочитаешь за эти пять минут. А вот хорошо, пусть ты прочитаешь первые... Пусть ты остановишься на первых двух словах, эти пять минут — это будут первые два слова молитвы, вот это будет молитва. При этом ты не будешь думать, куда тебе надо идти, что тебе надо делать, да? И вот лет так за десять дойти до того, чтобы читать вот это молитвенное правило полностью. Потому что если читать вечернее правило полностью, внимательно, вдумчиво, я сам... я засекал, честно скажу: у меня вышло 53 минуты. Нет, можно прочитать и за 10 минут, и за 15. Да, но здесь нужно, конечно, сообразовывать с обстоятельствами. Поэтому я отнюдь здесь не призываю к какому-то такому, знаете, пренебрежительному отношению, я за серьезный подход. Это не попытка за пятилетку построить коммунизм, понимаете? Это очень серьезно. Потому что цена ошибки здесь — это спасение человека. И я очень много видел, к сожалению, надорвавшихся людей, православных. Вот. И это очень печальная картина. Поэтому начинайте потихонечку, постепенно. И — очень важный момент, — что вообще беритесь за себя, скажем так, серьезно и жестко только после того, как Вы переживете момент духовного охлаждения. Вот когда Вы через эту стадию прошли в своей жизни, благополучно сохранив веру, вот тогда можно приступать к чему-то более серьезному и, действительно, как мы говорим, себя и понуждать где-то, и, в общем-то, «ветхого» человека своего нещадно (смеется) угнетать, но не ранее.

А. Ананьев

— Очень важное замечание. И такой личный вопрос: каковы симптомы духовного охлаждения? Я его задаю не просто так, мне важно понимать, как это диагностировать в себе.

Протоиерей А. Рахновский

— Ну, если к простым вещам все свести, то, наверное, это будет так, что то, что раньше радовало и вдохновляло, теперь не радует и не вдохновляет.

А. Ананьев

— ...теперь кажется рутиной и долгом?

Протоиерей А. Рахновский

— Да, рутиной! И начинаются... Как раз вот начинаются вопросы: «А зачем это? А зачем так долго? Зачем так много?» (Смеется.) Как в семье!

А. Ананьев

— Вы хотите сказать, что вот эти... О, нет!

Протоиерей А. Рахновский

— Когда начинают выяснять отношения, у кого какие обязанности (смеется), значит, уже чего-то не то пошло.

А. Ананьев

— Ну, дай Бог, в семье не будет ни у кого — ни у меня, ни у кого-то еще, какого-то охлаждения и вопросов: «А зачем? А можно было иначе! И вообще, чего я во все это ввязался?»...

Протоиерей А. Рахновский

— Вот-вот-вот! (Смеется.)

А. Ананьев

— И «как так получилось?»...

Протоиерей А. Рахновский

— «А почему в монахи я не ушел? Сейчас бы спасался!». (Смеется.)

А. Ананьев

— Не в монахи — в моряки!

Протоиерей А. Рахновский

— Ну, не важно!

А. Ананьев

— Да, в моряки дальнего плавания. Как Вы относитесь к правилу Серафима Саровского?

Протоиерей А. Рахновский

— Прекрасно! Это очень как бы... Ну, скажем так, в городских условиях это идеальная вещь. Потому что у преподобного Серафима — у него же был очень интересный подход. Фактически — ну, опять-таки, по моим сведениям и моим таким исследованиям личным, — сестры дивеевские не читали утреннего правила. То есть они приступали сразу к трудам по общине и читали молитву про себя, совмещая одновременно с какими-то делами. Почему так преподобный Серафим установил, ну, мне трудно сказать, но какая-то чувствуется в этом глубокая мудрость, на самом деле, да? Но ведь у Серафима правило-то — оно еще, извините, круче, чем утренние и вечерние молитвы! То есть это ты утром читаешь три раза «Отче Наш», три раза «Богородице», «Символ Веры», потом, кажется, до обеда читаешь про себя «Господи, помилуй!» — непрестанно...

А. Ананьев

— А-а, непрестанно...

Протоиерей А. Рахновский

— В обед читаешь опять вот этот комплекс молитв, а потом читаешь «Богородице, Дево, радуйся!» и «Иисусову молитву». Сейчас я боюсь что-то перепутать, но это молитва как раз непрестанная. Поэтому... А у нас то, что у нас называют часто «Серафимовым правилом», это такое же сокращенное правило Серафима Саровского! (Смеется.)

А. Ананьев

— Вот у меня тоже есть какое-то такое ощущение, что любая попытка взяться за дело со стороны правила Серафима Саровского — это проявление малодушия. Ведь он придумал, действительно... не придумал — он позволил, благословил монахинь его читать именно потому, что у них было много работы, они постоянно находились в трудах, и ставить себя в один ряд с этими удивительными женщинами, ну, было бы довольно самонадеянно с моей стороны. Я, как человек, который то фотографирует, то в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) что-то пишет-читает, сказать при этом, даже самому себе признаться: «Ах, я так устал! Пусть это будет правило Серафима Саровского» — ну, это лицемерие, ну нельзя так. А при этом вот читать утреннее и вечернее правило... И вопрос еще: вслух или не вслух? Мы не так давно оказались в Милане, у мощей святителя Амвросия Медиаланского. И как-то неизбежно очень много о нем я узнал. И, в частности, к своему удивлению, я узнал, что ведь он придумал очень важную штуку — он придумал читать про себя. До него никто даже не додумывался бы читать про себя — это как про себя разговаривать с кем-то. До него читали вслух. А он вот придумал читать про себя. И мы как-то... Сейчас уже никто вслух-то и не читает, кроме дикторов, которые озвучивают аудиокниги. А как же читать?..

Протоиерей А. Рахновский

— Опять-таки, я сошлюсь — извините, что немножко так обобщенно — «отцы говорят», но поверьте мне сейчас на слово. Отцы говорят: «Если ум утомлен, можешь читать устами. Если ум не утомлен, читай про себя». То есть как удобно в данный момент, так и делай. Тем более, что ведь чтение вслух — нельзя сказать, что это просто, Вы знаете, такой бубнеж каких-то слов. Мы должны понимать, что молитва основана на одной из Божьих заповедей — «не приемли(?) Имени Божия всуе». А почему? Потому что, по учению Священного Писания, Имя Божие свято. Каким образом это происходит, я не знаю. Может быть, это уместно сравнить с иконой. То есть икона — материальный символ, и ей сопутствует Божественная благодать. И Имени Божию сопутствует Божественная благодать. И поэтому когда ты призываешь Имя Божие в молитве, ты соприкасаешься с Божественной благодатью. Это объективно. То есть ты можешь даже этого не осознавать в этот момент. Это не означает какого-то магизма... Может быть, эта молитва не будет иметь в тебе необходимых плодов, если ты не будешь это сознательно принимать, но соприкосновение с Божьей благодатью происходит. Именно поэтому нельзя Имя Божие произносить всуе. Потому что, вроде как, прикоснулся к святыне, но при этом сделал это... ну, не знаю, как вот... Походя пнул мячик, который валялся на траве.

А. Ананьев

— Вот тоже, кстати, не совсем понимаю вот этого. Раньше вопросов не было насчет «всуе» — упоминания Имени Господа. А когда, повторяя «Господи, помилуй!», ты вставляешь шланг заправки в бензобак своего автомобиля, это всуе или нет?

Протоиерей А. Рахновский

— А, опять-таки, формальных критериев здесь нету. Если это какое-то естественное выражение жизни твоей души... Да, ты вставляешь шланг, да. Как, например, апостол Марк, когда приехал в Александрию, это из его жития известно, он думал, как начать проповедь. Он пошел к сапожнику чинить свои сандалии, и сапожник уколол шилом палец и воскликнул: «Эсфиос!», то есть «Единый Боже!». (Смеется.) И Марк, как бы за это зацепившись, сказал: «А что ты имеешь в виду? Что значит «Единый Бог»?». (Смеется.) Поэтому я бы так все-таки формально к этому не относился. Даже если человек упал или поскользнулся и сказал: «Господи, помилуй»«, никто не определит, всуе это или не всуе. Только дух человека понимает, всуе это или нет, это междометие или действительная потребность в Божьей помощи, пусть и присутствующая в каком-то нелепом обрамлении.

А. Ананьев

— То есть если у тебя вдруг после произнесения, вот действительно...

Протоиерей А. Рахновский

— Уж лучше, чем...

А. Ананьев

— ...в результате какой-то нелепой ситуации или еще чего-то там, или ты в сердцах что-то... Вот когда в разговоре говорят: «Господи!», и потом осекся, значит, это и получается всуе?

Протоиерей А. Рахновский

— Вы знаете, мне кажется, если Вы осеклись в этот момент, значит, для Вас это что-то значит.

А. Ананьев

— Это безусловно.

Протоиерей А. Рахновский

— И уже это лучше, чем в фильме «Бриллиантовая рука!» (Смеется.)

А. Ананьев

— Ну да. А что такое «бремена неудобоносимые», о которых говорил Господь в Евангелии?

Протоиерей А. Рахновский

— Груз, который тяжело нести, вернее даже, неудобно нести.

А. Ананьев

— Так вот эти длинные службы и молитвенные правила являются ли теми бременами неудбоносимыми, о которых говорил Господь, для многих из нас?

Протоиерей А. Рахновский

— Если говорить строго о контексте, что там имеется в виду, все-таки Христос имеет различного рода хитроумные толкования на Моисеев закон. Ну да, вот как мне недавно прислали такой смешной анекдот, что Господь отдает Откровение пророку Моисею: «Не вари козленка в молоке матери его». — «А-а, это значит, нельзя есть мясное с молочным?» — «Да нет, пиши, как Я тебе говорю!». (Смеется.) «А-а, это значит, должно пройти шесть часов между...» Ну, и так далее, Вы меня поняли! (Смеется.)

А. Ананьев

— Да-да-да. Мы продолжаем разговор о том, как превратить монолог во время молитвы (хотите применить слово «бубнеж» — пожалуйста, вот у меня слово «монолог») в диалог с Богом. Каждый раз, когда ты задаешься вопросом: «А почему так долго? А почему так непонятно? А почему нельзя по-русски? А почему нельзя вот как-то быстро — и пойти дальше заниматься делами?», можно, наверное, диагностировать в себе грех, о котором я узнал, в общем-то, относительно недавно, когда готовился к  программе. В списке знакомых мне грехов такого греха не было — грех нечувствия. Есть такой ведь грех, получается?

Протоиерей А. Рахновский

— Есть.

А. Ананьев

— И человек, который произносит молитвы или принимает участие в богослужении, в частности, в Вечерне на Троицу, и вместо того, чтобы молиться «с большой буквы», думает над текстом, потом думает... у него мысли автоматически перескакивают на то, что надо отредактировать, потом — работа, «у меня, там, такой проект, надо его тоже сделать, сдать какого числа? — 24-го», и это все происходит в храме во время молитвы неизбежно... Откуда берется грех нечувствия, как его побороть, и к чему он может привести?

Протоиерей А. Рахновский

— Я бы, на самом деле, ну, так вот, ссылаясь на наше предание, аскетическое предание, я бы сказал так, что когда мысль улетает в другую сторону при молитве, вообще-то, это не считается грехом.

А. Ананьев

— Но это один из пунктов, в котором, вообще-то, надо исповедоваться.

Протоиерей А. Рахновский

— Нет.

А. Ананьев

— Нет?

Протоиерей А. Рахновский

— Это заблуждение. Потому что... Ну, как... Я сейчас немножечко, понятно, слукавил чуть-чуть! (Смеется.) Но если это сознательное небрежение в молитве... Ну, например, у человека есть обязанность молиться — он священник или чтец, он приходит, ему уже все надоело, он не может уже, все. Что-то ему другое интересно, он пришел, кое-как все это отчитал — ну, понятно, это грех. А вот когда человек пришел помолиться, и ум у него — ну даже вопреки воле — улетает постоянно куда-то... Ну, то, что мы называем «рассеянность», «нечувствие в молитве», святые отцы это рассматривают не как грех, а как немощь. Вы же не можете поднимать 200 килограммов одной рукой? Не можете. Вы не можете ходить по водам.

А. Ананьев

— Но я знаю способ, как поднимать. Это надо тренироваться с поднятием грузов.

Протоиерей А. Рахновский

— Ну да, да. Тем не менее, как бы... Это наша естественная человеческая слабость, как жажда, голод, усталость, сонливость. Это то же самое. Поэтому здесь есть границы все-таки греховного вот такого нечувствия и абсолютно, ну, скажем так, просто как человеческой немощи. Поэтому не всякий раз в этом следует исповедоваться. Некоторые люди просто доводят себя до некоего исступления, когда они понимают, что они — опа! — прочитали много уже молитв, а на самом деле умом ушли молитвы три так назад, уже куда-то умом улетели.

А. Ананьев

— Да-да-да-да!

Протоиерей А. Рахновский

— Они опять возвращаются на то же место, начинают читать — потом опять улетает ум. И вот человек просто доходит до такого... (Смеется.) Его начинает просто трясти, потому что уже не знает, что же, что же, что же мне делать, да? (Смеется.) Вот, есть в этом какая-то гордыня, то есть неприятие своей слабости и немощи, некий такой перфекционизм, хотя требуется просто смиренное исповедание себя немощным человеком.

А. Ананьев

— Угу. Угу, угу, угу. Это как с той книгой, которая у меня стоит рядом с крорватью, которую я периодически беру читать, когда заснуть не могу. И просто читаешь — мысли куда-то уходят, возвращаешься опять на первый абзац и читаешь, мысли опять уходят, читаешь, ну, и, в конечном итоге, тебя это утомляет, и ты просто засыпаешь.

Протоиерей А. Рахновский

— Угу.

А. Ананьев

— Я даже не вспомню, как она называется, она просто есть, и я ее читаю. Вот книга — «книга на сон грядущий» такая. (Смеется.)

Протоиерей А. Рахновский

— (Смеется.) (Нрзб.), да?

А. Ананьев

— Да. Я не хотел бы, чтобы этой книгой было все-таки Священное Писание, потому что нельзя его так читать. А вот у меня там есть специально обученная книга на этот случай. У меня есть ощущение: может быть, это эпидемия, такое заболевание XXI века, которое становится все более распространенным? Внимание становится рассеянным, мы выхватываем какие-то яркие заголовки, неоновые вывески, короткие абзацы, абзац длинный уже взгляд проскакивает. И взрослые, и дети — они становятся вот так вот... Разговор становится все короче, послушать, как люди по телефону говорят и общаются друг с другом... Я нахожу в себе очень опасный симптом — мне становится тяжело говорить с людьми, вот просто получать удовольствие от разговора. Мне становится тягостна очень быстро встреча с какими-то очень хорошими друзьями, которых я очень люблю, с которыми нас много связывает, но я понимаю, что вот не могу я так долго разговаривать, давайте быстрее. Есть такое правило на светских музыкальных радиостанциях — выход 25 секунд, не дольше. 25 секунд, иначе ты уже все — выпал за рамки и потерял слушателя. Может быть, это типично для нашего времени?

Протоиерей А. Рахновский

— Ну, к сожалению, да. Я, на самом деле, не очень склонен, знаете, вот к таким размышлениям: «Ну, наше время! Какой ужас! Раньше такого не было!». Хотя не согласиться с Вами не могу, но, может быть, как-то перевернуть эту ситуацию в другую сторону? Ведь иногда с хорошими друзьями можно просто вместе помолчать, и не будет никакой неловкости. Да и с Богом можно тоже, просто рядом с Богом просто помолчать.

А. Ананьев

— Именно так и сказал епископ Иван Черепанов: «Когда люди влюблены, они не могут друг с другом набыться, наговориться, им даже молчать хорошо, только бы вместе. Так же и с Богом».

Мы продолжаем разговор о молитвах с протоиереем Андреем Рахновским, настоятелем храма Ризоположения в Леоново, преподавателем кафедры библеистики Московской Духовной Академии. И мы с Вами подошли к очень важному для меня вопросу. Оказывается — готовясь к программе, я это открыл в разговорах со священниками, — есть истинная молитва и есть ложная молитва. Если человек сходил на службу или почитал утреннее, вечернее правило, или просто помолился, у него как-то совесть очистилась — «ну, я помолился», молитва как бы была в его жизни, мне так кажется. А вот теперь вопрос, и я хочу, чтобы сейчас слушатели задали себе этот вопрос: а Вы как считаете? Это была истинная молитва или ложная молитва? Вот в чем разница? Как отделить одно от другого?

Протоиерей А. Рахновский

— Ну, понимаете, всегда классификация, придуманная, скажем так, кем-то, она, в общем, трудна для истолкования. Обычно говорят о том, что молитва может иметь ряд изъянов — от небольших до достаточно крупных. Вот та молитва, которая действительно человеком совершается в осуждение себе — берем сразу тот вот полюс, совсем как бы крайний, — это молитва в состоянии непрощения. А вот между такой истинной, глубокой молитвой в состоянии благодарности Богу, а еще выше берем — даже когда уже и благодарности к Богу нет, а есть просто прославление Бога... (Смеется.) То есть мне ничего не надо — я просто, Господи, Тебя славить я готов, и мне вот этого достаточно, да? И вот между вот этим высшим состоянием молитвы и вот другим полюсом — да, есть разные градации, то, что наши немощи, те или иные наши пороки, да, могут вносить некий диссонанс. Например, Иоанн Лествичник запрещает молитву о бывших, извините за такую вольность.

А. Ананьев

— «Бывших» — в смысле, бывших друзей, супругов? Или усопших?

Протоиерей А. Рахновский

— О бывших... Ну, бывших, как правильно... как бы мы сейчас сказали, о бойфрендах и герлфрендах, да.

А. Ананьев

— Ну почему же? За них надо молиться.

Протоиерей А. Рахновский

— А потому что такая молитва может быть осквернена все-таки внутренней такой похотью и блудом.

А. Ананьев

— А-а...

Протоиерей А. Рахновский

— Хотя, вроде как, это молитва, но, тем не менее... Ну, это, конечно, молитва в состоянии непрощения — это в десять раз хуже, но вот такой порок молитвы — тоже. Молитва с невниманием. Но, опять-таки, мы про невнимание уже говорили — оно тоже бывает разного происхождения. Но все-таки отцы нам говорят и о другом виде молитвы, если уж о совершенной молитве — молитва... В каком-то состоянии молитва вообще прекращается.

А. Ананьев

— Угу.

Протоиерей А. Рахновский

— В высшем состоянии. Почему? Потому что ты уже с Богом, и просто Его звать: «Господи, приди!» уже как-то нелогично. (Смеется.) И поэтому ты просто находишься в состоянии, когда переживаешь единство с Ним, и речь, а может быть, и мысль — она останавливается.

А. Ананьев

— Угу. Это несколько... даже не несколько, а полностью противоречит той установке, которую я прочитал недавно. На вопрос, какой должна быть молитва, один из священников, имени которого я не вспомню, он нарисовал очень яркую, очень понятную мне картину: «Представьте себе, что Вы не просто тонете, а Вы утонули уже, Вы уже вот в тот момент, когда Вы уже захлебнулись, но еще как бы думаете. И вот в этот момент, когда Вы отчетливо понимаете, насколько Вы пропали, Вы не сможете не молиться. И молитва Ваша вот здесь и сейчас должна быть вот именно такой — с полным осознанием, что все, все, ты — всё». И это состояние мне показалось настолько понятным... А о какой благодарности здесь можно говорить? Просто об осознании своей ничтожности. И это вот именно мольба о том, чтобы ты ушел прощенным, чтобы все то гадкое, что ты сделал, простили, потому что больше шансов исправиться, ну, у тебя нет.

Протоиерей А. Рахновский

— Кстати, я с этой мыслью полностью согласен. Но Вы поймите, что, например, сатана, когда еще был ангелом Света, ему не нужно было Бога молить о прощении. И эту связь с Богом он все-таки не удержал. Поэтому надо уметь молиться и в состоянии глубокого покаяния, и из чувства беспомощности, и тогда, когда ты чувствуешь, что у тебя все хорошо. И тогда, когда ты исполнен радости. Поэтому я бы тут не ставил бы, там, союз «или».

А. Ананьев

— Ну да.

Протоиерей А. Рахновский

— Всё — это вот всё разные стороны. Вот очень... На самом деле, почему мы так много об этом рассуждаем? Потому что это искусство из искусств, молитва — это целый мир. Да, он вырождается часто у нас вот в этом в какую-то тягость, да, и вот надо «вычитать» — есть жуткое слово, которое я ненавижу — «вычитать молитвы». (Смеется.) Но, тем не менее, это целый невероятный мир. И то, что мы называем молитвой... Вот давайте подумаем — а вот как это выглядит со стороны Бога? Для нас это некое обращение ума к кому-то, к чему-то. А вот по сути что это такое? Это выход, выход в Божественный мир. Даже окном его нельзя назвать.

А. Ананьев

— Ну, кстати, здорово, что Вы это заметили. Потому что у меня промелькнул сейчас вопрос в нашем разговоре: а в чем вообще смысл вот этой просящей молитвы, если Господь гораздо лучше нас знает, что нам нужно, когда нам нужно, в какой мере нам это нужно и нужно ли нам это вообще? Ну какой смысл просить, если Господь знает? Ну, и просто благодарить его за то, что Он вот так вот о нас заботится... Ну, и какой смысл просить?

Протоиерей А. Рахновский

— Мне кажется, что смысл просителя молитвы все-таки важный — по той причине, что, помните, один персонаж говорил: «Никогда ни у кого не просите, особенно у тех, кто выше Вас»? (Смеется.)

А. Ананьев

— Угу.

Протоиерей А. Рахновский

— Это помогает справиться с дьявольской гордыней. Не то, что вот «я нетшу прочее человец»(?). «Вот они там все просят чего-то, свои мелкие какие-то просьбы к Богу, а я просто Бога хвалю». Понимаете, ведь и такой же может быть подтекст. А ты сделай как все — не постесняйся, попроси. Ты нуждаешься в этом. Да, Бог знает — а ты попроси. Поэтому просительная молитва — это часто не способ даже получить чего-то, а способ справиться с гордыней.

А. Ананьев

— Вы — сейчас я просто уточняю — советуете нам быть тем малышом, который очень хочет, ну, допустим, конфету, пусть это будет понятный всем образ, и родители готовы дать ему эту конфету, но они говорят: «Но ты попроси как следует». Понятно, что они ему дадут — они его любят. И малыш тогда уже серьезно, хмуря бровки: «Дайте мне, пожалуйста, вот эту конфету. Спасибо». И вот тогда они дадут конфету, улыбнутся: «Вот теперь ты молодец!». Да?

Протоиерей А. Рахновский

— Ну, если это понимать именно в плане такого, ну, скажем так, желания привить ребенку что-то хорошее, правильное, навыки общения — не в смысле манипуляции, конечно, не в отрицательном смысле...

А. Ананьев

— Ну, безусловно, здесь ни о какой манипуляции не идет речь.

Протоиерей А. Рахновский

— Да, а вот именно...

А. Ананьев

— Ну просто чтобы он стал лучше, воспитаннее...

Протоиерей А. Рахновский

— Учись общаться с людьми!

А. Ананьев

— Да. И в данном случае — учись общаться с Богом. Еще пара вопросов к Вам, отец Андрей. Вы сейчас, может быть, по неосторожности, в запале, а может быть, имея это в виду, сказали, что молитва — цитирую — это «искусство из искусств». И вот у меня такая возникла аналогия. Есть масса других форм искусства — например, пение. Я точно знаю, можете даже не спорить со мной здесь: есть люди, которым Господь петь запрещает, ну просто нельзя им петь, и даже пытаться не стоит. Даже в душе и одному. У них нет голоса. Есть люди, которым нельзя играть на барабанах, не стоит танцевать, не надо пытаться рисовать что-нибудь. Ну просто мир будет хуже, если они будут пытаться рисовать. А может быть, в молитве так же — есть люди более одаренные, а есть люди менее одаренные? Если, допустим, у меня, у Александра, вот именно на Троицу, на Вечерню ну не получается?.. Ну, почему-то у меня появляются даже не столько вопросы, а, прости меня, Господи, раздражение? При этом у меня такая неловкость и стыд от этого, что думаешь: «Может быть... А может быть, а может быть это вообще не мое? Ну, может быть, зря я вот это все? Ну, может быть, правы те, кто говорит: «Ну, невольник — не богомольник»? Ну вот что я пришел — и себе настроение портить, и другим? Может быть, я просто не умею, у меня нет таланта такого?

Протоиерей А. Рахновский

— Нет, есть как бы существа, которые действительно к этому искусству именно в том виде, в каком мы об этом говорим, не способны. Мы их выделяем в особый класс живых существ — это животные.

А. Ананьев

— (Смеется.)

Протоиерей А. Рахновский

— (Смеется.) Человек... 

А. Ананьев

— Вы меня сейчас, простите, все-таки лабрадором назвали! (Смеется.)

Протоиерей А. Рахновский

— Извините! (Смеется.) Нет, а человек — образ и подобие Божие. Это не красивые слова. Это значит, что в человеке присутствует вот эта неубиваемая потребность в вертикали. И вот это есть начало молитвы. Это то в нас, вот тот дар... Ни одного человека нельзя назвать бездарным. Единственное, что можно, этот талант — о нем можно забыть, его можно закопать, его можно попрать. И его можно извратить. Вот. Но он... Слава Богу, что каждый из нас этим талантом наделен. И я вот могу просто — не знаю, может быть, я очень самонадеян, но я буду утверждать, что все проблемы в молитве происходят исключительно из-за неправильной педагогики молитвы. То есть это значит, Ваш духовник неправильно Вас учит молитве. Или Вы сами неправильно ей учитесь.

А. Ананьев

— Правильно ли я Вас понял, что если у Вас есть — я сейчас обращаюсь к слушателям, у нас — есть ощущение (такое ощущение просто), что нам кажется молитва слишком долгой, слишком неудобной, что у нас нет времени, что мы мало что понимаем в ней, что нам надо просто в данной ситуации обращаться к своему духовнику, к священнику, которому мы исповедуемся, и поделиться с ним своими вот этими печалями, и получить наставление?

Протоиерей А. Рахновский

— Да, совершенно верно. Ну вот, как это кто-то сказал — что (ну, это из спортивной тематики): «Если ты сам себя тренируешь, то твой тренер, скажем мягко, не очень умный человек». (Смеется.)

А. Ананьев

— Ну, с тренером все понятно. Если ты не пробежал сто метров за установленные там минуты, у тебя не получилось. Если пробежал — у тебя получилось.

Протоиерей А. Рахновский

— Угу.

А. Ананьев

— Последний вопрос. Каковы критерии получившейся молитвы?

Протоиерей А. Рахновский

— Плоды. Плоды. Вы замечали, что иногда переход от молитвы к гневу мгновенен?

А. Ананьев

— Ну...

Протоиерей А. Рахновский

— Ну меня отвлекли. Я читаю акафист, меня там — раз! — кто-то отвлек. Или я погрузился,  а мне сказали: «Андрюш, вынеси ведро». Да. А если этого не происходит... То есть если... Плод истинной молитвы — любовь. Вот вдруг ты молишься о врагах, и ты понимаешь — ты их полюбил. Ну хорошо — как минимум, у тебя пропало желание мстить. Не будем, там, забираться слишком высоко. Плоды. У молитвы должны быть плоды. В виде любви.

А. Ананьев

— И, видимо, это тема следующего разговора, потому что, как верно заметил один мой хороший друг, «есть, — говорит, — у меня проблема: вот после литургии чувствую — за Господа просто жизнь отдам, могу и даже хочу; проходит полчаса — понимаю, что поужинать бы, там, позавтракать, пообедать, делами надо заниматься, а умирать — нет, не хочется». Может быть, об этом мы поговорим уже в следующий раз. Я очень надеюсь, что и для наших слушателей прозвучали какие-то важные ответы. Ну, для меня они действительно прозвучали, за что я благодарю протоиерея Андрея Рахновского, настоятеля храма Ризоположения в Леоново, преподавателя кафедры библеистики Московской Духовной Академии. Я вот сейчас резюмирую наш разговор... Хотел подобрать какое-нибудь одно слово, наставление, резюме нашей беседы. И у меня вот только одно слово в голове возникло: «Учитесь». А каким было бы Ваше слово?

Протоиерей А. Рахновский

— (Вздыхает.)

А. Ананьев

— Потому что я понимаю, что мне надо учиться. Мне еще ой как много надо учиться. А вот Ваше наставление каким бы было?

Протоиерей А. Рахновский

— Вы знаете, учеба-то — это ведь средство, а не цель. Учитесь, чтобы потом полюбить. Полюбить Бога.

А. Ананьев

— И на этом мы ставим многоточие. Спасибо Вам большое! Всего доброго! Меня зовут Александр Ананьев. До новых встреч!